Нобелевская премия

Год издания: 2007

Кол-во страниц: 464

Переплёт: твердый

ISBN: 978-5-8159-0653-2

Серия : Зарубежная литература

Жанр: Роман

Доступна в продаже
Цена в магазинах от:   280Р

Ганс-Уольф Андерсон, член Нобелевского комитета, подвергся шантажу: он должен проголосовать за определенного кандидата на Нобелевскую премию – в противном случае он умрёт. Но никто не знает: Гуннар Форсберг, брат его умершей жены, отъявленный взломщик и промышленный шпион, не ведает страха и не остановится не перед чем, когда дело касается его любимой племянницы. Гуннар начинает охоту на похитителей. Но того, что при этом открылось, никто не мог предвидеть…

 

 

Andreas Eschbach
DER NOBELPREIS
2005

Перевод с немецкого Т.Набатниковой

Почитать Развернуть Свернуть

Предисловие

В Швеции все обращаются друг к другу на «ты». Церемонное «Вы» употребляется только при обращении к членам королевской семьи.
Однако я счёл неправильным переносить эту деталь обихода один к одному в романе, написанном по-немецки, хотя его действие и происходит в Швеции. В противном случае то, что швед воспринимает как норму, немецкого читателя сбивало бы с толку и создавало неверное впечатление. Хоть для шведа и обычное дело — обращаться к чужим людям на «ты» и по имени, существуют, тем не менее, разные градации близости по отношению к другим персонам; по-шведски они выражаются не в обращении, а по-немецки — именно в нём. Поэтому я использовал в романе формы обращения, принятые у нас.


Глава 1

Говорят, самая охраняемая тайна в Швеции — меню нобелевского банкета.
Каждый год это меню долго и обстоятельно разрабатывает Frening rets Kock, то самое общество, которое ежегодно выбирает и шведского повара года. После многочисленных пробных испытаний и конференций в октябре, наконец, происходит многочасовая тестовая трапеза с участием шести представителей Нобелевского фонда, в ходе которой испытываются четыре варианта меню. Эта комиссия и принимает окончательное решение, которое держит в тайне. Всегда известен только десерт — мороженое. И то до вечера 10-го декабря никто, кроме узкого круга посвящённых, не знает, какого сорта.
Нобелевское меню последнего банкета при желании можно заказать себе в ресторане ратуши в течение всего года, в пересчёте на европейскую валюту это будет стоить около ста тридцати евро на одну персону, что, по шведским меркам, совсем не дорого. Примерно за пятикратную стоимость можно приобрести столовый прибор, дизайн которого разработан специально для нобелевского банкета, в котором, если не считать белизны фарфора, преобладают золото и яркая зелень. Металлические приборы — всего шесть предметов — частично позолочены, нож для рыбы украшен причудливым зелёным глазом, в комплект входят также четыре бокала с позолоченной ножкой.
Но ни за какие деньги не удастся приобщиться к святая святых — настоящему нобелевскому банкету, самому эксклюзивному застолью, какое только можно себе представить. Лишь гениальность или везение, а лучше и то и другое вместе могут обеспечить человеку присутствие при чествовании тех, кто принёс человечеству самые крупные интеллектуальные открытия и научные достижения.
Вечером после окончания церемонии вручения премий в концертном зале на Хёрторгет подъезд к построенной в 1923 году величественной ратуше на Мэларзее освещён факелами. Лауреаты премии подъезжают в лимузинах, многие из приглашённых гостей — тоже, но немало гостей приходят и пешком. Всё происходящее отмечено королевским блеском. Дамам целуют руки, приветствуют друг друга поклонами и книксенами, и даже самые прожжённые республиканцы чувствуют себя растроганными древним придворным церемониалом. В то время как лауреатов Нобелевской премии и других почётных гостей приветствуют на Галерее Принцев члены королевской семьи, прибывшие в ратушу через собственный боковой вход, остальные гости ждут в фойе, пока ровно в 18 часов
30 минут их не пригласят занять свои места за накрытыми столами в Голубом Зале, который на самом деле вовсе не голубой. Его высокие стены с витражными окнами сложены из кирпича различных тёплых оттенков красного и с кажущейся лёгкостью опираются на пилястры круговой колоннады. Видно, архитектор ратуши находился под влиянием венецианской архитектуры; не будь у помещения крыши, из него получилась бы чудесная Piazza. Предполагалось, что обожжённые кирпичи ручной работы будут облицованы полированной голубой черепицей, однако в процессе строительства архитектор отказался от этой идеи. Но название зала так и осталось.
В семь часов вечера открываются высокие тёмные двери наверху, в конце галереи из гранита. Отсюда по балюстраде над двойными колоннами пятьдесят шагов до мраморной лестницы, ведущей вниз, в зал. Звучат фанфары, под крышей разносятся звуки органа, одного из самых больших в Скандинавии, состоящего из десяти тысяч труб и ста тридцати восьми регистров, и выходит шведский король, ведя под руку нобелевскую лауреатку, если таковая окажется среди награждённых, а если нет, то по традиции — супругу нобелевского лауреата по физике. Они возглавляют процессию сиятельных лиц, которая нисходит по лестнице к простым смертным, к родным и друзьям лауреатов и к молодёжи, которую каждый год представляют 250 студентов всех шведских университетов. Путём жеребьёвки они получают право заплатить сто евро (в пересчёте на шведскую крону) за билет и удовольствоваться самыми худшими местами под аркадой. Они одеты в элегантные костюмы или платья, а через плечо перекинуты жёлто-голубые широкие ленты: национальные цвета Швеции.
Королевская семья, нобелевские лауреаты и прочие именитые гости занимают места за почётным столом, который стоит посередине, перпендикулярно к остальным, и накрыт несколько свободнее, чем остальные. За него садятся ровно 90 гостей — члены королевской семьи, лауреаты премии, представители правительства и Нобелевского фонда — и наслаждаются местом шириной 70 сантиметров, тогда как за другими столами на каждого гостя приходится лишь 60 сантиметров, поскольку иначе нельзя разместить от 1300 до 1400 гостей. Хоть это и самый престижный банкет мира, но уж точно не самый удобный.
Поскольку Голубой Зал не симметричный, а сужается к одному концу, столы не могут стоять параллельно, как должны бы, к тому же и величественная лестница ведёт не точно на середину зала, расстановка столов и стульев представляет собой сложную задачу. Одна сотрудница Нобелевского фонда все прошедшие недели была занята только тем, что продумывала порядок размещения: каждый из приглашённых гостей мог на специальном бланке выразить свои желания — относительно близости к королю, к королеве или к коллегам, и все эти просьбы по возможности принимались во внимание.
Столы великолепно украшаются. Украшение столов — в вековой традиции шведов. Соответствующее отделение на втором этаже Nordiska Museet считается одной из самых больших достопримечательностей Стокгольма, — и поскольку шведское телевидение посвящает банкету подробные передачи, эти декорации на всю следующую неделю становятся предметом публичного обсуждения и оказывают влияние на стиль оформления рождественского стола во многих семьях.
Тут раскрывается и тайна меню. Меню напечатано скромным шрифтом на картах, приложенных к каждому месту, и украшено лишь профилем Альфреда Нобеля в золотом тиснении. Тем не менее мало кто из участников банкета может что-то вычитать из этого меню, поскольку оно напечатано на французском языке, причём на французском языке высокой кухни, который давно уже стал своего рода литературой, при чтении которой даже сами французы нередко лишь беспомощно разводят руками.
Одни успокаиваются, прочитав, что шампанское, поданное в первом официальном акте двумястами десятью официантами, было «Dom Perignon» урожая 1992 года, и в остальном предпочитают предаваться неожиданностям. Другим, более честолюбивым, одержимым светскостью и вооружённым знанием французского языка, удаётся прочитать, что в качестве закуски подадут тарталетки из козьего сыра с гарниром из свёклы, а также гребешки и лангусты в трюфельном соусе. Основное блюдо будет из филе оленя под коричным соусом с зажаренными на гриле осенними овощами и с чатни из брусники, а к нему картофель. Десерт под названием Glace Nobel, поскольку речь идёт о марочном знаке, состоит в этом году из грушевого лакомства на шоколадно-ванильном креме по-баварски, в сопровождении шампанско-грушевого щербета.
Кухня почему-то находится на седьмом этаже. Еда переправляется вниз на неторопливом лифте, раскладывается по тарелкам в Золотом Зале, и оттуда толпа официантов в белых куртках в течение приблизительно четырёх часов, пока длится банкет, двигаясь со средней скоростью десять километров в час, непрерывно сносит её по большой лестнице вниз, в Голубой Зал. Сто сорок официантов отвечают за еду, пятьдесят за вино, десять в резерве, но тоже непрерывно заняты, а ещё десятеро заботятся о выполнении особых желаний. Вегетарианцы и аллергики получают специально приготовленную для них еду. Организаторы заранее всё узнают, и будь то хоть нежареное, хоть кошерное, хоть постное — все желания будут исполнены, ничего невозможного нет.
Перед десертом предлагается двадцатиминутная музыкальная пауза, при этом лестница служит сценой, специально по такому случаю освещённая голубым светом — наверное, для того чтобы придать хоть какой-то смысл названию зала. После того как смолкнут аплодисменты, зал погружается в темноту. Все знают, что сейчас последует: будет подано Glace Nobel.
Процессия официантов, вышагивая с предельной быстротой, какая ещё согласуется с требованием торжественности, шествует вниз по лестнице с мороженым, иллюминированным чудо-свечами, рассыпающими искры. Тарелки стремительно расставляются, официанты исчезают в темноте и вскоре после этого таинственным образом снова становятся составной частью непрерывной процессии. Эта церемония могла бы вызвать смех, не будь она столь щемяще красивой.
К концу нобелевского банкета опять пробивает час лауреатов. Они по очереди поднимаются на маленькую трибуну в нише рядом с лестницей по одиннадцати ступеням и говорят слова благодарности, некоторые — дрожащим голосом, большинство скромно, однако всегда памятуя, что лимит их времени ограничен тремя минутами. Это благое протокольное ограничение, поскольку после такого дня, после такого ужина с шампанским и тяжёлым вином никто не в состоянии был бы следить за пространной, а тем более глубокомысленной речью на чужом языке или на английском, окрашенном акцентом.
Наконец банкет завершается. Поскольку неписаный закон гласит, что никто не может покинуть зал раньше короля, его дело подать к этому сигнал. Естественно, король Карл ХVI Густав поднимается со своего стула не тогда, когда ему вздумается, а точно в момент, предусмотренный для этого тщательно выработанным протоколом. В Золотом Зале к этому времени уже убраны последние сервировочные столы, и танцевальный оркестр уже наготове. Как только королевская семья, лауреаты, профессора, студенты и все остальные гости встают и поднимаются по лестнице, раздаётся музыка — и всякий раз первым звучит венский вальс.
В час ночи заканчиваются и танцы в Золотом Зале. Королевская семья опять выходит на Галерею Принцев, чтобы в последний раз поговорить с лауреатами, а затем удаляется, и гости окунаются в зимнюю ночь. Но она ещё не подошла к концу. Нет лауреата, не приглашённого хотя бы на один из множества праздников, которые устраивают стокгольмские студенческие объединения. Водители лимузинов «вольво-пульман», предоставленных в распоряжение лауреатов на всё время их пребывания в Стокгольме, хорошо знают дорогу, но и без того каждого лауреата сопровождает целый кортеж студентов, молодёжи с горящими глазами, для которой они — идолы, что-то вроде поп-звёзд научного мира.
На этих праздниках можно увидеть и членов Нобелевского комитета. В них чувствуется особая радость и лёгкость: вот и ещё раз всё завершилось, всё прошло благополучно. Кажется, они расслабляются больше, чем все остальные. Может быть, потому что передышка даётся им в принципе только на эту ночь. Уже на следующее утро продолжится работа, которой нет конца: отыскивать и отбирать лауреатов будущего года.
Но на сей раз что-то пошло не так.


Глава 2

Нобелевская премия знает только победителей. Никаких вторых и третьих мест, не говоря уже о более низких рангах. Для общественности так и остаётся тайной, кто был в действительности номинирован и как проходило голосование — известно лишь, кто победил. Все решения окончательные, обжалованию не подлежат.
Задача выбора лауреатов возлагается на Нобелевские комитеты — по комитету на каждую категорию премии. Альфред Нобель назвал в своём завещании конкретные учреждения, ответственные за это, — по ведомствам, даже не спросив их об этом. После смерти Нобеля 10 декабря 1896 года прошло несколько лет, прежде чем все названные институции оказались готовы взять на себя задуманные для них функции, так что впервые Нобелевские премии были вручены лишь в 1901 году: немцу Вильгельму Конраду Рентгену — за открытие «Х-лучей», названных так им самим, голландцу Якобусу Вант-Гоффу — за выявление закономерностей осмотического давления, немцу Эмилю Адольфу фон Берингу — за его работы по сыворотной терапии и французскому поэту Сюлли-Прюдому. Первая Нобелевская премия мира досталась пополам французу Фредерику Пасси и швейцарцу Анри Жану Дюнану, основателю Красного Креста.
С тех пор премии по физике и химии определяет Королевская Шведская Академия наук, за выбор лауреата в области медицины или психологии отвечает Каролинский институт в Стокгольме, Нобелевская премия по литературе — дело Шведской Академии, а Нобелевская премия мира определяется комитетом, выбранным норвежским парламентом, Storting. В 1968 году Шведский государственный банк в память Альфреда Нобеля учредил премию по экономическим наукам, которую с тех пор оспаривают и требуют её отмены, поскольку она не «настоящая» Нобелевская премия.
Правила выдвижения кандидатов в разных премиях разные. Но два основных правила общие для всех: во-первых, никто не может выдвинуть самого себя. Во-вторых, выдвигать имеют право как члены комитета, так и предыдущие лауреаты. Кроме того, у каждого Нобелевского комитета по всему миру есть разветвлённая сеть контактов с важнейшими институциями в своей области. Этот круг охватывает несколько тысяч персон, которым ежегодно рассылаются письма с просьбой назвать кандидата на Нобелевскую премию. Все выдвижения, которые будут рассматриваться в текущем году, должны быть представлены соответствующему Нобелевскому комитету до первого февраля.
С первого февраля Нобелевские комитеты приступают к оценке кандидатов. В этом участвуют специально учреждённые в своё время Нобелевские институты, поскольку комитеты из пяти человек не в силах даже просмотреть важнейшую отраслевую литературу, не говоря уже о том, чтобы оценить работы, сделанные кандидатами.
Однако и Нобелевский комитет лишь готовит своё решение, но не принимает его. Премию даёт, в конце концов, Нобелевское собрание, и задача комитета — лишь представить список отобранных кандидатов до заседания в начале октября. На практике рекомендации комитетов в большинстве случаев и предрешают премию, однако собрание не связано этими рекомендациями и теоретически может выбрать и того, кого комитет вовсе не предлагал. Так, в 1979 году Нобелевское собрание, состоявшее из пятидесяти профессоров Каролинского института, отклонило тогдашнего выдвиженца комитета, о котором теперь известно лишь, что он занимался фундаментальными исследованиями в области биомедицины, и присудило Нобелевскую премию изобретателю компьютерной томографии.
Непосредственно после голосования следует знаменитый звонок победителю или победителям, и на пресс-конференции затем объявляют будущих лауреатов. Премия может быть разделена, по решению Альфреда Нобеля, самое большее между тремя победителями. За исключением Нобелевской премии мира, которая может присуждаться и организациям, и группам, все остальные Нобелевские премии присуждаются только индивидуальным лицам, которые, к тому же, на момент выбора должны быть живыми. Лишь те, кто умирает в промежутке между объявлением в октябре и вручением в декабре, получают Нобелевскую премию посмертно. Последний такой случай был в 1996 году, когда Вильям Спенсер Викри умер от сердечного удара вскоре после объявления о присуждении ему премии в области экономической науки.
Денежное вознаграждение Нобелевской премии в размере около одного миллиона евро — одно из самых высоких в мире. И так было всегда. Правда, в первые годы своего существования, до крупных инфляций и мировых войн, номинально она была меньше, но и тогда соответствовала двадцатипятилетнему денежному содержанию профессора высшего учебного заведения и представляла, пожалуй, даже бльшую ценность, чем в наши дни. Нобель хотел — отсюда и революционная по тем временам ориентированность премии на индивидуальные лица — поддержать молодого, подающего большие надежды исследователя или деятеля искусства и сделать его независимым от материальных ограничений.
На практике, однако, лауреатами становятся в основном старые мужчины, которые награждаются за давние открытия. Уже многие десятилетия средний возраст нобелевского лауреата — шестьдесят два года, а доля женщин среди них — 4 процента. Однако, несмотря на всю критику и враждебность, Нобелевская премия как была, так и остаётся — может быть, даже больше, чем когда бы то ни было — самой желанной в мире наградой. Это уже институция. Ей не надо ни представлять себя, ни оправдываться, ни отчитываться перед кем бы то ни было. Существует множество премий за множество разнообразных достижений, у некоторых денежная часть даже выше, однако все они бледнеют рядом с Нобелевской премией.
Многие решения Нобелевского комитета подвергаются критике, некоторые оказываются и вовсе ошибочными, но это всегда независимые решения. Насколько известно, ни официальное, ни дипломатическое давление никогда не оказывало воздействия на выбор лауреатов. Нобелевский комитет придаёт особенное значение своей стойкости против лоббирования со стороны заинтересованных кругов.
Всем ясно, что, если бы однажды дело дошло до подкупленной Нобелевской премии, это означало бы её конец.
Точнее: если бы дело дошло до этого — и об этом стало известно.
В тот год, когда что-то пошло неладно, произошёл трагический случай. В начале октября «Макдоннелл-Дуглас-87» компании SAS, набирая разбег для взлёта в миланском аэропорту Лината, врезался в самолёт Cessna-Business, который из-за густого тумана в это утро заблудился на взлётной полосе. Пассажирский самолёт протаранил багажный ангар, развалился на две части и, полностью заправленный для полёта в Копенгаген, загорелся. Ни один из ста четырёх пассажиров, среди которых было пятьдесят шесть итальянских граждан, не выжил, равно как и никто из шести членов экипажа и четырёх человек на борту Cessna.
В ходе расследования выяснилось, что наземная радарная система аэропорта уже несколько дней не действовала в связи с работами по техническому обслуживанию. Связь между диспетчерской и самолётом Cessna, вопреки международным стандартам, предписывающим использование исключительно английского языка, проходила частично по-итальянски, к тому же диспетчерская не потребовала от пилота Cessna подтверждения своих указаний. Несколько ошибок, каждой из которых можно было избежать, привели к трагической катастрофе.
За дискуссиями о недостаточных мерах безопасности миланского аэропорта и общей неразберихе компетенций итальянского авианадзора так и осталось незамеченным, что среди погибших шведских пассажиров было три профессора стокгольмского Каролинского института. Другими словами, три члена комитета, которому через несколько дней предстояло принять решение по Нобелевской премии в области медицины.


Глава 3

Большинство врачей неуютно чувствуют себя в церкви, особенно когда поводом для их присутствия служит отпевание. Помыслы и стремления медицины направлены на улучшение жизни или хотя бы на её продление, и тому, кто отдаёт свои силы этой борьбе, тяжело оказаться перед лицом факта, что, несмотря на все старания и достижения, в конце жизни неизбежно стоит смерть, как и во все времена, без надежды на другой исход.
В нынешнем случае смерть наступила преждевременно, неожиданно и с чудовищной внезапностью, к тому же она унесла трёх выдающихся медицинских исследователей — что было совсем уж подло. Поскольку власти Италии не выдали трупы трёх профессоров ко дню отпевания — поговаривали, что они ещё не извлечены полностью из обгоревших обломков, — у алтаря стояли лишь фотографии, обрамлённые в сдержанный хром, с чёрными траурными лентами, крупноформатные чёрно-белые копии официальных портретов, которые пресс-служба Каролинского института держала наготове для публичных целей. Выглядели они достойно, все трое. Их вдовы сидели в первом ряду, одна была в слезах, остальные две ещё пребывали в шоке.
Скамьи позади них были зарезервированы для профессуры института, дальше располагались ассистенты, аспиранты, лаборанты, секретарши, служащие администрации и, наконец, многочисленные студенты, насколько в церкви хватало места.
В середине четвёртого ряда сидел профессор Ганс-Улоф Андерсон, фармаколог, который работал в институте уже больше девятнадцати лет. Впоследствии он признавался, что совершенно не вникал в слова священника. Вместо этого он украдкой поглядывал на свои часы и спрашивал себя, всё ли с ними в порядке; уж больно медленно тянулось время.
Пока священник вещал, какие замечательные люди были трое умерших, и все с серьёзными минами слушали, Ганс-Улоф Андерсон мысленно уже забегал вперёд. Придётся пожимать вдовам руки и выражать соболезнования, а этого момента он страшился. Но деваться некуда. Трое погибших были его коллегами, знали они друг друга и по общим праздникам, приёмам и другим поводам. Более того, одна из этих женщин насколько неожиданно, настолько же и трогательно заботилась о его дочери Кристине после того, как жена Ганса-Улофа Инга четыре года назад погибла в автокатастрофе.
Долг. И он понятия не имел, как его искупить теперь, когда это и возможно, и необходимо сделать. Он даже не знал, что сказать. Всё случилось так внезапно.
Ганс-Улоф говорил впоследствии, что испытывал нечто вроде досады. Каким ветром этих трёх вообще занесло в Италию? У членов Нобелевского собрания в начале октября и в Стокгольме дел полно, причём куда более важных!
Он рассказывал также, что обернулся, ощутив на себе чей-то взгляд. То был Боссе Нордин, сидевший через три ряда от него, в стороне, под витражами; он о чём-то перешёптывался с мужчиной, которого Ганс-Улоф никогда прежде не видел. Гансу-Улофу показалось, что оба смотрели на него, но отвели глаза именно в тот момент, когда он оглянулся.
Боссе был кем-то вроде лучшего друга Ганса-Улофа по институту, если понятие дружбы вообще применимо к институту, атмосфера которого в высокой мере заряжена соперничеством. Ганс-Улоф охотно согласился бы и с тем, что чувство близости могло возникнуть оттого, что их кабинеты располагались строго друг против друга по обе стороны Совиной аллеи, и, разговаривая по телефону, они могли видеть друг друга в окно. Речь в этих разговорах редко шла о научных предметах. Направления, в которых они работали, практически не совпадали: Боссе занимался физиологией клетки, а Ганс-Улоф — фармакологией. Разговаривали они о проведении свободного времени, об институтских событиях, о воспитании: как-никак у Боссе было четыре дочери, две из которых уже вышли замуж, и отцовского опыта у него хватало на все случаи жизни.
Ганс-Улоф размышлял, кем мог быть этот мужчина.
В кабинете Боссе он его ни разу не видел, ему бы запомнились эти странные рыбьи, широко расставленные глаза. Боссе внимательно слушал его с неподвижным лицом, только изредка кивал или задавал короткий вопрос. Наверное, речь шла об одном из таинственных гешефтов Боссе. Ганс-Улоф не знал точно, но какие-то побочные дела Боссе должен был вести, при его-то стиле жизни. Дом в лучшем районе Ваксхольма, всегда самая последняя модель «вольво», отпуск в Таиланде или Малайзии — то, что жалованья университетского профессора для этого недостаточно, Ганс-Улоф хорошо знал, а в то, что Боссе имеет всё это за счёт биржевых спекуляций, он просто не верил.
Ганс-Улоф заметил, что одна немолодая женщина, служившая, как он смутно припомнил, в учебной администрации, с большим неодобрением наблюдает за тем, как он оглядывается, и он снова сел прямо. Он говорил себе, что в принципе его совершенно не касается, какими делами занимается Боссе. Священник, кажется, закончил свою речь, хор пел что-то торжественное. Когда люди вокруг начали вставать, поднялся и Ганс-Улоф, попутно взглянув в сторону Боссе Нордина и, к своему удивлению, заметил, что тот в это время как раз указывает на него, а худой мужчина с рыбьими глазами понимающе кивает.
Чтобы не вызвать ещё раз неудовольствие женщины из учебной администрации, Ганс-Улоф тут же вернул свой взгляд в сторону алтаря, но потом ещё раз с любопытством обернулся. Оба уже стояли, со всей серьёзностью глядя вверх, на крест, и подпевали кое-как вместе с большинством людей в церкви. Ничто не указывало на то, что они его заметили.

После того как всё кончилось, Ганс-Улоф на обратном пути нарочно сделал несколько крюков, соображая, где бы ему выпить кофе, но потом оставил эту мысль, подъехал к институту через Томтебодавег и припарковался перед строением им. Берцелиуса, достаточно далеко от Нобелевского форума, чтобы не столкнуться с журналистами. И без того удивляло, что пресса ведёт себя так сдержанно, вместо того чтобы использовать в качестве сенсации гибель трёх членов Нобелевского собрания, за несколько дней до голосования.
На территории института всё шло как обычно. Студенты стояли кучками, держа под мышкой папки или стопки книг, говорили, курили, смеялись. Жизнь продолжалась.
В точности как в тот раз, когда Ганс-Улоф вернулся из больницы домой, а Инга не вернулась.
Он направился мимо гостевых домов, тайной тропой между контейнерами для мусора и баком для жидкого азота, которая вела к задам фармакологического института. Когда-то здесь был нормальный подъезд, но в последние годы его начали застраивать временными сооружениями для контейнеров. Их обшивали деревом красного цвета в попытке имитировать цвет окружающих добротных кирпичных стен, но они всё равно больше походили на клетки для несушек. На дорожках, оставленных между ними, едва могли разминуться два пешехода.
У перил южного входа стоял велосипед, примкнутый на цепь; между прочим, уже целую неделю. Кто-то — видимо, смотритель здания — пришпилил к велосипеду записку, что здесь не разрешается ставить велосипеды и что этот велосипед в скором времени будет устранён, если его владелец не заберёт его. Велосипед был новенький; трудно представить, чтобы его здесь просто забыли.
Ганс-Улоф рылся в кармане, ища свою кодовую карточку, чтобы открыть дверь, а сам тем временем читал объявления, наклеенные изнутри на стекло. Половина из них извещала о переносе или отмене ранее объявленных лекций по случаю тройной смерти.
— Профессор Андерсон? — окликнули его из-за спины. — Позвольте к вам обратиться?
Ганс-Улоф обернулся. Перед ним стоял, словно из-под земли вырос, мужчина в тёмно-сером плаще с кожаным чемоданчиком в руке.
— Простите? — Он поправил свои очки. И в следующий момент припомнил, где уже видел это лицо.
То был мужчина, который разговаривал в церкви с Боссе Нордином. Мужчина с рыбьими глазами.


Глава 4

— Обратиться ко мне? — повторил Ганс-Улоф, глядя на мужчину и пытаясь понять, что всё это значит, и его всё сильнее охватывало недоброе предчувствие. — Зачем? То есть о чём идёт речь?
Лицо мужчины не дрогнуло.
— В двух словах не скажешь. — Он легко приподнял чемоданчик. — Я должен вам кое-что показать.
— Сейчас я занят. — Его стандартная отговорка. Со студентами она срабатывала всегда. — Согласуйте время встречи с моей секретаршей.
— Мне нужно всего несколько минут, — настаивал мужчина с широко расставленными глазами. — И это не терпит отлагательств.
Ганс-Улоф Андерсон возмущённо фыркнул.
— Что ж теперь... Не могу же я бросить свои дела только потому, что вы подошли и утверждаете... — Он осёкся. Что-то подсказало ему, что этот человек не уйдёт, что бы он ему ни говорил. — Кто вы вообще? — спросил он.
— Моё имя Джон Йохансон. — Впоследствии Ганс-Улоф скажет, что уже в том, как незнакомец произнёс это расхожее имя, прозвучало презрительное безразличие, так, словно он хотел сказать: Если вы настаиваете, я вам что-нибудь совру, так и быть.
— И чего вы хотите?
— Всего несколько минут. Это займёт у вас не больше времени, чем мы уже бессмысленно потратили здесь.
— Кто вас послал ко мне? Профессор Нордин?
Рыбьи глаза мужчины рассматривали его странно отрешённым взглядом. Как будто это были искусно расписанные стальные шары.
— Давайте просто зайдём в ваш кабинет, профессор Андерсон, — сказал он с определённостью, которой Гансу-Улофу больше нечего было противопоставить.
И он, смирившись, повернулся к двери, провёл свою карточку через щель считывателя, набрал цифры кода и, когда замок щёлкнул, открыл дверь. Он злился на самого себя, шагая через фойе и поднимаясь по лестнице, а мужчина со своим чемоданчиком следовал за ним — молча и с большим достоинством.
Ни слова не говоря, они поднялись наверх, никого не встретив по дороге. Ганс-Улоф открыл дверь своего кабинета и лишь после этого сообразил, что надо было сказать, будто забыл ключ в машине; он готов был отхлестать себя по щекам, что не додумался до этого раньше.
Но теперь было уже поздно. Молча кивнув на свободный стул, Ганс-Улоф обошёл свой письменный стол, взял с полки первые попавшиеся документы и звучно шлёпнул ими о стол, чтобы посетителю стало ясно: его ждёт работа, важная работа, и её очень много. Он глянул в окно — в сторону здания Нобелевского института клеточной физиологии, но Боссе в его кабинете не было.
Когда он снова повернулся, мужчина уже раскрыл свой чемоданчик и положил его на стол. В нём было что-то красновато-коричневое и сине-белое, и Гансу-Улофу пришлось сперва проморгаться и поправить очки, прежде чем он понял, что это купюры в пятьсот крон, пачками.
— Здесь три миллиона, — сказал мужчина.
Ганс-Улоф в первое мгновение онемел. Так вот в чём дело. Незнакомец — журналист и пытается таким образом получить информацию. Видимо, хочет знать, что теперь будет с голосованием. Кто займёт место умерших. Никто. Но этого ему Ганс-Улоф не расскажет. Разумеется, Каролинский институт должен был бы поставить на вакантные места новых людей. И состоялись бы новые выборы в Нобелевское собрание. Но этот процесс требует нескольких недель.
Или мужчина хотел узнать что-то совсем другое? Может быть, кто в этом году может получить Нобелевскую премию по медицине? Конечно, это было бы чудовищно. Чудовищно и то, что кто-то видит в нём человека, готового пойти на разглашение таких сведений.
К нему вернулся дар речи.
— Это бессмысленно, — сказал он и отрицательно помотал головой, чтобы подчеркнуть, насколько бессмысленно.
— Я всего лишь порученец, — сказал мужчина. Он протянул руку, тронул чемоданчик и чуть-чуть подвинул его к Гансу-Улофу Андерсону. — Люди, пославшие меня, поручили мне предложить вам эту сумму — три миллиона шведских крон наличными, — если вы проголосуете на предстоящем присуждении Нобелевской премии по медицине за госпожу профессора Софию Эрнандес Круз.
Ганс-Улоф Андерсон уставился на мужчину с чувством нереальности происходящего. Само предположение, что кто-то может запросто явиться в кабинет члена Нобелевского комитета с полным чемоданом денег, всерьёз ожидая, что тот возьмёт эту взятку, было смешно. Но то, что все эти старания делались именно ради Софии Эрнандес Круз, граничило с абсурдом.
София Эрнандес жила и работала в Швейцарии. Известность она приобрела в своё время в университете испанской провинции Аликанте благодаря экспериментам по взаимодействию между гормональной системой и нейронной структурой. Блестящая концепция этих экспериментов привлекла Ганса-Улофа с самой первой её статьи, которую он прочитал. Вместе с тем, своими экспериментами она навлекла на себя бурю общественного возмущения, и не только в Испании, но в Испании прежде всего. Даже в Каролинском институте Ганс-Улоф оказался в одиночестве со своей положительной оценкой, и в их кругу считалось, что испанка не имеет никаких шансов. То, что кто-то пытается добиться для неё Нобелевской премии путём подкупа и обращается с этим как нарочно к нему — видимо, единственному члену собрания с правом голоса, кто и без того решил голосовать за Софию Эрна

Рецензии Развернуть Свернуть

Наука и мошенничество

17.01.2007

Автор: Лев Данилкин
Источник: Афиша


В авиакатастрофе погибают трое экспертов, от решения которых зависит выбор лауреата Нобелевской премии по медицине. Ганс-Улоф Андерсон тоже член коллегии выборщиков. У него похищают дочь — и требуют, чтобы он проголосовал за указанного кандидата. В полицию идти бессмысленно — там все куплено шантажистами; и тогда он обращается за помощью к своему шурину, профессиональному промышленному шпиону. Страниц через сто от начала роман неожиданно мутирует: вместо одного, «он»-героя, начинается текст про другого — от «я». Этот второй рассказчик, который тоже кое-что знает о научном мире, правда, с другой стороны, обнаруживает нечто удивительное, совсем не то, что можно было ожидать. Немец Адреас-»Видео-Иисус»-»Один-триллион-долларов»-Эшбах выдал еще один научный триллер, где есть все, что вы хотели знать о Нобелевской премии (скрытые механизмы, история, стоимость банкетного меню на одну персону и принципы отбора победителей), техника промышленного шпионажа и квалифицированные пассажи об устройстве человеческого мозга; триллер особенно эффектный потому, что он основан на трюке с ненадежным рассказчиком. После таких романов не возникает сомнений: если бы Нобелевскую премию вручали за детективную литературу, то Эшбах наверняка бы уже числился в листе ожидания.

 

[Без названия]

25.01.2007

Автор: Дюк Митягов
Источник: Ваш досуг, № 4


Звезда немецкого писателя Андреаса Эшбаха взошла с выходом в 1998 году супербестселлера «Видео Иисус». После головокружительно успеха романа в Европе и Америке и его успешной экранизации за автором закрепилась слава самого почитаемого среди интеллектуальной публики мастера триллер-экшн. Книги Эшбаха расходятся немыслимыми тиражами, переведены практически на все языки мира, активно обсуждаются на тематических форумах в Интернете, цитируются в модных журналах и серьезных газетах. Писатель старается не разочаровать поклонников и примерно раз в год выпускает новый остросюжетный триллер.    В «Нобелевской премии» зреет грандиозный скандал. Члену Нобелевского комитета по медицине предложена кругленькая сумма, чтобы он отдал свой голос за определенного кандидата. Ошеломленный профессор отказался, не понимая, как такое могло произойти в святая святых научного мира. Но злоумышленники похищают его дочь – этот метод воздействия делает гордеца гораздо сговорчивее. Абсурдность ситуации заключается в том, что проголосовать его заставляют за того кандидата, которому он и сам хотел отдать предпочтение. Выборы состоялись, однако дочь профессора осталась в заложниках – похихители решили ее придержать, до объявления результатов. Встревоженный отец идет на крайнюю меру – обращается к своему шурину-уголовнику за помощью. Ради племянницы тот готов горы свернуть и, досрочно покинув тюрьму, начинает хитроумную игру с темными силами.    Разумеется, все эти события – плод богатого воображения автора. Что, впрочем, даже не указано на титульном листе романа. Не исключено, что Нобелевский комитет может обидеться на дотошного немца, но ради торжества справедливости Эшбах, как и его герой, способен сражаться со всеми ветряными мельницами этого мира, используя единственное оружие – литературный дар. Книга будет интересна не только любителям остросюжетного  романа, но и всем любознательным читателям – здесь подробно описаны детали нобелевской церемонии, быт рядовых шведов, жизнь шумных стокгольмских улиц и тюремных застенков.

 

[Без названия]

00.09.2007

Автор: Денис Легезо
Источник: Health line


Ганс-Улоф Андерсон - профессор университета, вошедший в жюри Нобелевской премии. Похищена его дочь. У брата уже умершей жены профессора Гуннара Форсберга более решительная профессия - он промышленный шпион. Кроме того любит племянницу и сделает все, чтобы разыскать ее. Отношения у Форсберга с Андерсоном нятянутые - первый думает, что Андерсон виновен в гибели его жены. Тот сел за руль нетрезвым, когда она погибла. Есть русский хакер Дмитрий, тот обладает информацией, из-за которой его не выдадут в Россию, а оставят по программе защиты свидетелей. К середине начинаешь догадываться, что все будет не так, как казалось с самого начала и предполагать резкий сюжетный разворот. Еще одно действующее лицо – женщина-ученый со скандальными исследованиями. Как за нее похитители заставляют голосовать Андерсона. Она же поможет разобраться во всем.    Во вставке - про нобелевский банкет рассказано о меню, рассадке. Причем меню банкета – охраняемая тайна. Заранее известен только десерт – всегда мороженое. В ресторане «Ратуша» потом целый год можно заказать блюда из меню нобелевского банкета. Основной стол – 70 см. на каждого участника, остальные столы – 60см. Довольно тесно. Можете прочесть куски завещания Альфреда Нобеля. В остальном – детектив как детектив.

 

Эшбах А. Нобелевская премия

00.00.2008

Автор: Вера Бокова
Источник: У книжной полки №1/2008


Профессору Андерсону предлагают огромную взятку, чтобы на заседании Нобелевского комитета он проголосовал за некоего номинанта. Андерсон отказывается. В отместку злоумышленники похищают его четырнадцатилетнюю дочь. Тогда профессор обращается за помощью к дяде девочки – профессиональному промышленному шпиону, человеку ловкому и одаренному, способному преодолеть любые преграды. И начинается повествование в стиле добротного американского боевика: кражи, облавы, конспиративные встречи, компьютерное хакерство (с участием «русского компьютерного гения» по имени Димитрий), зловещие научные эксперименты, ужасные педофилы, заговоры и разоблачения. Только в самом конце читатель, как и центральный персонаж-рассказчик, узнает, что его морочили. И все это – не об этом. Не было коррупции в Нобелевском комитете, не было педофилов, не было даже похищения девочки. И триллер превращается в психологический роман о человеке, над которым всю жизнь довлели страхи, тянущиеся из его несчастливого детства, и который однажды сумел от них освободиться. В финале порок наказан, персонажей ждет хэппи-энд, читатель получает свою долю оптимизма и в качестве бонуса – подробное описание того, как проходит присуждение Нобелевских премий, включая подробности церемониала и меню парадного обеда. Автор романа – популярный немецкий писатель Андреас Эшбах, известный у нас своими романами «Видео Иисус» и «Один триллион долларов».

Отзывы

Заголовок отзыва:
Ваше имя:
E-mail:
Текст отзыва:
Введите код с картинки: