...Все так же грудь твоя легко и сладко дышит,
Все тот же теплый ветр верхи дерев колышет,
Все тот же запах роз... И это все есть Смерть.
Ф.Тютчев

Если бы безоглядно воровать можно было в какой-нибудь иной стране мира, кроме России, то все русские тут же уехали бы за границу. Потому что жить в России наши граждане считают для себя невыносимым мучением. Собственно, в России и не живут. Здесь только крадут и страдают.
Впрочем, мы, то есть наш славный холдинг, возглавляемый Владимиром Храповицким, стоически переносили тяготы русской жизни. Мы в поте лица рубили и пилили государственный бюджет, не мелочились, подбирая летевшие во все стороны щепки, и делились с теми, в чьи служебные обязанности входила охрана народного добра. Мы не роптали, и нам казалось, что если не мы страной, то, во всяком случае, страна нами может гордиться.
Но кому-то, вероятно, думалось иначе. То есть по поводу особо крупных размеров производимых нами хищений, сомнений ни у кого не возникало. Я надеюсь. Тут мы являли себя во всем блеске и пробуждали в окружающих здоровый дух соперничества и уважения. А вот относительно справедливости в дележе они, видимо, существовали.
В этом, например, сомневался Ефим Гозданкер, директор и акционер мощного банка «Потенциал», владелец не одной дюжины компаний, процветавших в нашей губернии, за счет все того же бюджета. Гозданкер долгие годы был ближайшим другом губернатора, до тех самых пор, как Храповицкий бесцеремонно отодвинул его в сторону, заняв его место подле начальственного тела и животворного источника государственных денег.
Ефим Гозданкер отнюдь не собирался уступать корыстному агрессору террриторию, которую считал своей. Напротив, он преисполнился решимости положить конец плодотворной деятельности на ниве нашего собственного обогащения. Переговоры между Храповицким и Гозданкером, которые велись в течение всего лета с участием губернатора, ни к чему не привели. В переговоры, по-моему, вообще не стоит вступать, если сторонами движет не желание договориться, а жажда взаимного уничтожения. К середине осени между Гозданкером и Храповицким вспыхнула война.
К этой войне противники долго готовились, рассчитывали удары и строили планы. И все же никто из них: ни Храповицкий, с его звериной интуицией, ни Гозданкер, с его скрупулезным умом, ни губернатор Лисецкий, стравливавший их миротворец, не могли представить даже в ночном кошмаре масштабы и последствия того, что произошло.
Эта война, полгода раздиравшая нашу губернию, расколовшая ее на два огромных враждующих лагеря, втянула в свою орбиту сотни людей: от высокопоставленных чиновников, чьи имена произносились завистливым шепотом, до рядовых исполнителей, которые вряд ли до конца понимали, за что именно они воюют и погибают. Эта война унесла и сломала десятки жизней. Эта война дошла до Москвы и привела к скандалам и загадочным отставкам в правительстве страны и президентской администрации.
Уже потом я много раз спрашивал себя: если бы Гозданкер и Храповицкий знали наперед, чем все это закончится, какую цену придется заплатить им самим и их близким, знали про всю эту кровь, боль и втоптанные в грязь судьбы, остановило бы это их или нет?



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


ГЛАВА ПЕРВАЯ


1

Четвертого сентября в десять утра я сидел в огромном зале Губернской думы и волновался перед началом заседания. Сегодня решалась судьба аграрного проекта, над которым мы совместно с областной администрацией не покладая рук трудились с весны.
Проект был колоссальным. Рассчитанный на пять лет, он ставил целью превращение наших Богом забытых селений в образцовые фермерские хозяйства по голланд¬скому образцу. Он мог перевернуть не только нашу губернию, но и всю страну. В случае успеха и поддержки из Москвы мы становились национальными героями. В случае провала мы успевали сорвать такой куш, что можно было смириться с потерей славы.
Губернатор горел этим дерзким замыслом, раздражался от промедлений и рвался в бой. Он вынес обсуждение проекта на первое же после летних каникул заседание Думы, не дожидаясь принятия депутатами областного бюд¬жета, традиционно проходившего в декабре. Выступить с представлением проекта он решил лично. Такого в губернии еще не случалось.
Светлый зал выглядел пустым и гулким, поскольку был рассчитан человек на триста, в то время как сегодня здесь собралось чуть больше полусотни, включая журналистов и помощников. Заседание транслировалось в живом эфире по одному из местных телеканалов.
Разумеется, с народными избранниками была проведена большая предварительная работа. Тех из них, кто прошел в Думу при поддержке губернатора, вызывал к себе руководитель аппарата областной администрации. Грозил, давил, обещал и диктовал конспекты для вы¬ступлений в прениях. Народноизбранные, в свою очередь, клялись в вечной преданности Лисецкому и просили поддержать их материально. Независимых депутатов обрабатывал лично спикер Думы Щетинский, соблазняя различными льготами в виде улучшенных кабинетов и новых служебных машин. С самыми отъявленными шли ожесточенные торги по поводу мест в комитетах, на которые их прежде не пускали.
Мы, веря в силу рубля больше, чем в силу слова, накануне р\здали слугам народа по десять тысяч долларов.
Тем не менее, несмотря на все предпринятые меры, и мы, и даже губернатор жутко нервничали. Слишком многое стояло на карте. Храповицкий, с утра не находивший себе места, остался метаться в своем кабинете и следить по телевизору за развитием событий, а меня послал в Думу, дабы я мог оперативно вмешаться, если вдруг что-то пойдет не так.
Честно говоря, я не очень представлял, что именно я мог предпринять в случае непридвиденных неприятностей. Разумеется, в моем арсенале имелась пара пропагандистских трюков, вроде прямого в челюсть или бокового по печени, но сейчас это казалось мне не вполне уместным. Расположившись в глубине, в одиночестве, я ежился под кондиционерами и рассматривал стаи наших парламентариев, слетевшихся из дальних стран, где они отдыхали последние дни августа от утомительных забот о губернском народе.
Вообще, новый год по деловому русскому календарю начинается не в январе, а осенью. В январе все просто пьют и гуляют, выражая наше национальное отвращение к работе. С мая по сентябрь опять гуляют. А в сентябре, вспомнив о насущных заботах и необходимости пополнения кошелька, с тоской приступают к постылой деятельности.
Сегодня на загорелых депутатских лицах читалось оживление. Губернатор не баловал их своим присутствием.
А прямые финансовые вливания перед заседаниями производились и вовсе редко. Обычное довольствие рядовых думцев состояло из ежемесячных подачек и возможности решения своих личных проблем с помощью административного влияния. Депутаты понимали, что вопрос, который им предстоит сегодня рассмотреть, исключительно важен для Лисецкого. Они чувствовали свою значимость и предвкушали схватку.
Лисецкий, кстати, опаздывал. Скорее всего, нарочно, чтобы сбить ажиотаж и заодно показать депутатам, кто в их доме хозяин. Не было видно и Щетинского, который, наверное, прыгал на улице перед стеклянным входом в ожидании губернатора.
Я пересчитал народных избранников, и мне стало не по себе. Некоторые из тех, кто получил от нас мзду, в зале нагло отсутствовали. За годы общения с этой публикой я привык к их уверенности в том, что взятки они получают просто за то, что живут на земле. Доверия к политикам я испытывал не больше, чем к наперсточникам, но все же был неприятно поражен.
Расклад получался таким. Из сорока пяти думцев здесь, в зале, сидело только тридцать восемь. Причем коммунисты, ненавидевшие губернатора и голосовавшие против любого его предложения, включая предложение объ¬явить перерыв, как обычно, явились в полном составе. Все шестнадцать человек. Эта сплоченная и вечно мятежная фракция практически находилась вне зоны нашего влияния. Обычно от наших денег они гордо отказывались. На сей раз, правда, пара борцов за всеобщее счастье, поиздержавшись на отдыхе, дали слабину и взятку приняли. Хотя и с презрением. Наверное, они считали, что покупать их родные села за жалкие десять тысяч долларов с нашей стороны непристойно. А пятнадцать мы не предлагали. Короче, на этих надежды не было.
Из числа депутатов, избранных от Уральска, шесть входили в группу, возглавляемую мэром города Кулаковым, у которого с губернатором была давняя вражда. И хотя с нашей помощью между ним и губернатором был заключен пакт о ненападении, поддерживать открыто губернаторские проекты Кулаков упрямо не желал. И по¬тому на заседание не пришел. Я опасался, что он мог дать своим людям тайные наставления голосовать против. В этом случае оставалось лишь гадать, что для его единомышленников окажется важнее: наши деньги или верность Кулакову, без которого у них не было шансов на повторное избрание.
Таким образом, мы могли твердо рассчитывать лишь на семнадцать человек плюс отсутствовавший пока что Щетинский. Итого восемнадцать. Для победы этого было явно недостаточно. Я задергался.

2

Наконец в зале появился Лисецкий в темно-синем костюме и ярко-красном галстуке с огромным узлом. Его сопровождал председатель Думы, вечно пьяненький, веселый старичок с шелушащимся багровым лицом. За ними с бумагами семенил руководитель аппарата областной администрации. Лисецкий дружески поздоровался за руку с лояльными ему депутатами, поспешно вскочившими с кресел в первых рядах, и сухо кивнул ощетинившимся коммунистам. Потом расположился за столом президиума, оглядел зал и недовольно скривил свое красивое холеное лицо. Престарелый Щетинский радостно плюхнулся рядом, поздравил депутатов с началом работы, рассказал какой-то глупый анекдот о вернувшемся из командировки муже, сам же захихикал, сообщил, что заседание открыто, и предоставил слово губернатору.
Лисецкий поднялся и щурясь двинулся к трибуне. Когда он добрался до нее, то был уже мрачнее тучи. В политических комбинациях он ориентировался гораздо лучше меня и, вероятно, сразу успел понять, что ситуация для нас складывается сомнительная. Свою речь он начал довольно раздраженно, словно предвидел сопротивление аудитории и заранее злился. Однако постепенно разошелся, перестал брезгливо поджимать губы и принялся увлеченно повествовать о значимости данного проекта для родной Уральской области и России в целом.
Безбожно перевирая цифры, он рассказывал о том, как с нашей помощью в скором будущем поднимутся из нищеты и разорения десятки предприятий оборонной промышленности, как безработные получат долгожданные рабочие места, как крупные западные инвесторы ринутся в нашу область с мешками долларов, а миллионы российских крестьян будут счастливо пить водку и грызть семечки, забыв о неурожаях и падеже скота. Стараясь завоевать симпатии оппозиции, он даже несколько раз ругнул президента и клику кремлевских реформаторов, которые, прыгая под дудку Мирового Валютного Фонда, давно забыли о благе простых людей. В отличие от него, Лисецкого.
В его захватывающем выступлении было лишь два недостатка: превышение регламента и то, что оно не имело никакого отношения к действительности. Само собой, все это понимали.
— У этого проекта нет альтернативы! — с нажимом завершил губернатор и обвел глазами депутатов.
Раздались воодушевленные демократические аплодисменты и негодующее коммунистическое шиканье. Определить, в какую сторону склоняется чаша весов, по этой реакции было затруднительно.
— А каков общий объем финансирования? — раздался скрипучий голос кого-то из коммунистов.
— Все данные есть в документах! — сурово отрезал Лисецкий, сводя брови на переносице. — Вы получили их заранее и должны были прочитать. Плохо, что у народных депутатов не нашлось времени подумать о сельчанах, которые за них голосовали.
Это тоже не вполне соответствовало реальности. Кое-что в документах содержалось, но далеко не все. Шестьдесят пять миллионов долларов, выделяемые из областного бюджета на решение насущных задач аграрного сектора в следующем году, разумеется, обозначались. Но полученные депутатами бумаги деликатно умалчивали о том, сколько из этих денег мы собирались положить в свои карманы.
Мы претендовали на шестнадцать миллионов. И еще столько же полагалось губернатору. В сумме получалось поменьше половины. Мы полагали, что это по-божески.
Подразумевалось, что в последующие годы финансирование будет мощно нарастать и, соответственно, увеличиваться наша общая прибыль. Первые поступления должны были пролиться на наши счета уже зимой.
У меня зазвонил мобильный телефон.
— Слушаю, — ответил я шепотом.
— Ну, как тебе выступление? — с придыханием спросил Храповицкий. — Поддержат?
Я и сам был на пределе, но, чтобы не заводить его еще больше, постарался справиться с волнением.
— Насчет альтернативы он загнул, — рассудительно заметил я. — Вместо этого проекта он вполне мог попросить миллионов тридцать наличными. Или хотя бы пятнадцать для тебя. Бюджету бы вышла экономия. А нам — не возиться.
— Пошел к черту! — прошипел Храповицкий и положил трубку.
В это время на трибуну уже вылез Плохиш, представленный парламентариям как руководитель недавно созданной организации «Уральскагропромснаб», которой предстояло осуществлять все задуманные нами реформы. По залу прокатился шум. Депутаты встревоженно загудели.
Плохиш был самым слабым нашим звеном. Несмотря на надетый им галстук и клетчатый пиджак, тесноватый в талии и длинный в рукавах, сходства с чиновником он не приобрел даже отдаленно. Выражение его лица было безнадежно вороватым. Он выглядел даже б\льшим уголовником, чем был на самом деле. Маленькие хитрые глазки часто и предательски моргали, как будто единственным намерением Плохиша было что-то схватить и немедленно убежать. И хотя его рыжие редкие волосы были тщательно прилизаны, это его не спасало.
О бандитском прошлом Плохиша в области знали все. И сейчас даже самые верные из губернаторских клевретов взирали на него с опаской и недоверием. Судя по напряженному лицу Лисецкого, в эту решающую для нас минуту он сам жалел о своем выборе.
Плохиш смахнул пот со лба ладонью, вытер ее о полу пиджака, спохватился, что у него есть носовой платок, достал его, помял в руке и снова сунул в карман. Потом выдохнул, как перед рюмкой водки, и заунывно озвучил подготовленную нами заранее краткую речь.
Парламентарии встретили ее молчанием. Плохиш переступил с ноги на ногу и поморгал.
— У меня, короче, все, — сообщил он неуверенно.
— Есть вопросы к господину Плохову? — стараясь подбодрить Плохиша, подал голос председатель Думы.
— Скажите, — наклоняясь к микрофону объемной грудью, грозно заговорила пожилая дама из коммунистической фракции, — какой у вас опыт работы в сель¬ском хозяйстве?
Опыт работы Плохиша в сельском хозяйстве ограничивался прикручиванием деревенского рынка, с которого его братва брала оброк натуральным продуктом. Но со стороны дамы интересоваться этим было бестактно, поскольку она принадлежала к продавшемуся нам фракционному меньшинству.
— Это ко мне, что ль, вопрос? — агрессивно переспросил Плохиш, стараясь по бандитской привычке сбить собеседника с толку своим напором. — Я че-то не понял?
— Вы вообще-то разбираетесь в животноводстве? — напирала дама, повышая голос.
— А я в людях разбираюсь! — дерзко отозвался Плохиш. — Работать-то люди будут, а не коровы! И, несколько сбавив тон, добавил уже примирительно: — Если уж на то пошло, то современному менеджеру нету разницы, чем руководить. Что свиней разводить, что ракеты в космос запускать. Такая моя будет позиция.
Он, кажется, хотел добавить для убедительности свое любимое «в натуре», но в последнюю секунду удержался.
— А через какой банк будет идти финансирование? — не унималась коммунистка. Она возглавляла какой-то женский общественный комитет. Не то солдатских матерей, не то матерей-одиночек. — Опять через «Потенциал»?
Она явно намекала на то, что одним из владельцев «Потенциала» был губернатор, бесстыдно накачивавший банк бюджетными деньгами. Я понимал, что ей нужно было отвести от себя подозрения, и потому она кусалась. Но к ее пикировке с Плохишом прислушивались и колеблющиеся депутаты, так что лучше было обойтись без этого.
— При чем тут «Потенциал»? — деланно удивился Плохиш. — Через «Нефтебанк»!
Коммунисты взвыли. «Нефтебанк» был нашим банком, и с лета его возглавлял сын губернатора Николаша Лисецкий. Учитывая, что до этого двадцатипятилетний Николаша маялся от безделья на скромной должности мелкого клерка, его неожиданный взлет произвел сенсацию, которая до сих пор не улеглась.
— Понятно! — саркастически заметила коммунистка. — Хрен редьки не слаще.
У меня опять зазвонил телефон.
— Мужчина, это телеателье? — ядовито осведомился Храповицкий. — Я что-то не понимаю, у меня телевизор плохо показывает или эта баба херню несет?
За подкуп коммунистов отвечал я, поэтому свои упреки он адресовал мне.
— А что, разве она сказала, что у нее от тебя ребенок? — фальшиво поразился я. — Я как-то пропустил.
— Какой ребенок! — взорвался Храповицкий. — Я хочу знать, почему эта толстая дура топит Плохиша?
Я тоже считал, что приятнее было бы наоборот. Но как устроить потопление Плохишом коммунистки, я не имел понятия. С минуту я размышлял.
— Возможно, потому, что у нее ребенок от тебя, а не от Плохиша, — предположил я наконец.
Последовали длинные ругательства и короткие гудки.
Допрос Плохиша тем временем продолжался.
— Правда ли, что вас задерживали на семь суток по обвинению в вымогательстве? — строго вопрошал руководитель коммунистической фракции, сухой и едкий муж¬чина, лет пятидесяти, с костистым лицом и острым кадыком. Этот был стойким бойцом. Подкупать его мы даже не пытались.
Кстати, это было неправдой. Задерживали Плохиша не на семь суток, а на тридцать. И не по вымогательству, а по подозрению в бандитизме. Просто через семь суток его выпустили.
Зал замер. Маленькие глазки Плохиша воровато забегали. Он облизнул языком враз пересохшие губы.
— Так ведь ничего же не доказали, — промямлил он. — Мало ли кого сейчас закрывают! Теперь политика такая!
— Значит, не пойман — не вор? — усмехнулся коммунист, и его кадык прокатился вверх и вниз.
— А при чем тут вор? — не удержавшись, вспылил губернатор. Он уже был на грани. — Я бы попросил быть осторожнее с определениями. У закона нет претензий к господину Плохову. А свои оскорбительные догадки можете оставить при себе.
Коммунист хотел что-то возразить, но Щетинский после резкой реплики губернатора поспешил отпустить измученного Плохиша и начать дебаты.
Первыми выступали коммунисты — как самая многочисленная из фракций. Они топтали наш проект своими нечищенными башмаками, требовали прекратить авантюры и положить конец губернаторским экспериментам над живыми людьми. Сторонники губернатора, напротив, выражали радостную уверенность в том, что отныне наши села процветут. Независимые депутаты пытались сохранять внешний нейтралитет и булькали невразумительно.
Наконец приступили к голосованию, и я затаил дыхание. Депутаты нажали кнопки и нетерпеливо уставились на табло. Оно вспыхнуло, померцало и погасло. Оказывается, электронная машина для подсчета голосов вдруг сломалась.
— Предлагаю голосовать открыто! — выкрикнул председатель коммунистической фракции.
Наши депутаты тут же запротестовали. Для нас это была бы катастрофа. Продавшиеся нам левые и независимые ни за что не решились бы поддержать наш проект на глазах своих товарищей. Все висело на волоске.
Я бросил отчаянный взгляд на Лисецкого. Но он уже и сам сообразил, что надо срочно спасать положение. Губернатор бросился на амбразуру.
— Как же так? — визгливо воскликнул он. — Мы выделяем большие деньги из областного бюджета, чтобы техника в нашем парламенте работала исправно... Что же получается? Средства разбазариваются? Так?
Щетинский очнулся, дернулся и засуетился. К нему уже бежал один из его помощников. Кого-то срочно отправили за специалистом по технике. Минут пятнадцать прошло в таком напряжении, что слышен был каждый шорох.
Не в силах усидеть в кресле, я выскочил в коридор. Мне опять позвонил Храповицкий.
— Ну? — угрожающе потребовал он. — Какие твои прогнозы?
— Прогнозы нормальные, — отозвался я с нервным смешком. — Ребенок, оказывается, действительно твой. Можешь не беспокоиться.
И отключил телефон, прежде чем он успел высказать свои неуважительные предположения о способе моего появления на свет.
Наконец машина заработала. Я успел прошмыгнуть назад в зал, когда на табло загорелись цифры. Я облегченно перевел дыхание. Девятнадцать депутатов проголосовали «за», семнадцать «против» и трое воздержались. Мы победили с перевесом в два голоса. Коммунисты разочарованно заголосили. Лисецкий сразу обмяк, заулыбался и, поднявшись, полез обниматься с председателем Думы.
Не знаю, как деревням, но нам нищета в ближайшие годы не грозила.

3

— А теперь аукцион! — весело кричал через стол хмельной Храповицкий. Его черные, обычно колючие глаза сейчас были шальными и игривыми. — Продается знаменитый сексуальный гангстер по имени Пахом Пахомыч! Любит все, что шевелится! Девчонки, налетайте! Сделайте подарок своим престарелым бабушкам! Недорого! Сто долларов.
— Вместе с обезьяной! — радостно вторил ему Плохиш. — Слышь, они — прям братья-близнецы. Не отличишь, в натуре! От обоих в кровати, между прочим, спасу нет! Я бы сам купил, да денег мало!
Плохиш, с честью прошедший сегодня горнило суровых испытаний, был сам не свой от счастья. Не зная, как выразить Храповицкому свою признательность, он не отходил от него ни на шаг, поминутно обнимал и нес всякую чушь. В своем желании угодить он притворялся пьянее и глупее, чем был на самом деле.
Между тем, приговоренный к праздничной распродаже Пахом Пахомыч, уже совершенно невменяемый, сидел поодаль и, вскидывая падавшую на грудь голову, бес¬смысленно таращил остекленевшие глаза. В кемпинге Пло¬хиша, посреди топорной деревянной мебели, за длинным столом, уставленным бутылками и блюдами, мы шумно отмечали победу. Грохотала музыка, слышались взрывы мужского хохота и женские визги. Во главе стола на сей раз расположились не мы с Храповицким, а Плохиш и Николаша Лисецкий, провозглашенные героями дня. Мы с Храповицким скромно сидели на углу.
В отличие от Плохиша, увалень Николаша действительно был пьян. В утренних баталиях он не принимал участия, но ощущал себя именниником, и с его добро¬душного ро¬зовощекого лица не сходила блаженная улыбка. Рубашка на Николаше была расстегнута до пупа, открывая белую безволосую грудь, которая, несмотря на Николашину молодость, безвольно свисала жирными складками.
Кроме них были еще Виктор с Васей, Паша Сырцов и Пономарь, приглашенный по настоянию Виктора. Разумеется, привезли и Пахом Пахомыча, без издевательств над которым не проходило ни одно наше совместное мероприятие.
Разномастных девушек было, как обычно, в достатке. Человек тридцать или около того. Некоторых из них, например двух Лен, замужних фавориток Плохиша, и толстую Юлю, которая однажды куролесила с нами в ресторане, я помнил с прошлого раза. Были, впрочем, и новенькие. Еще не привыкнув к нашим застольям, они слегка дичились.
Настроение у всех царило превосходное, и даже Виктор был благодушен. Единственным, кто несколько омра¬чал картину бесшабашного веселья, был Пономарь. Проект, сплотивший нас с губернатором и вливший в наши ряды Плохиша и Николашу, не сулил Пономарю радужных перспектив. Возглавлявший в незабытом еще прошлом список самых богатых людей области, он отлично понимал, что остался за бортом большого бизнеса, и явно испытывал досаду. Приглашать его на наше веселье было, наверное, не очень деликатно со стороны Виктора, хотя не пригласить было бы еще хуже.
Внешне Пономарь старался держаться как ни в чем не бывало, пил за нас и желал нам удачи. Но улыбка на его круглом, младенческом лице с блестящей лысиной и трогательными ямочками на щеках была несколько вымученной. Кстати, желая продемонстрировать понимание им торжественности момента, он приехал на вечеринку в костюме и галстуке. И не угадал. В отличие от него, мы все были одеты неформально. Главные трудности теперь были позади, и нам хотелось забыть об условностях. Эта разница в одежде почему-то лишний раз подчеркивала, что на том празднике жизни мы были хозяевами, а он являлся всего лишь гостем.
Съехались мы довольно рано, часов в шесть, и с таким напором взялись за спиртное, что к половине восьмого поздравительные речи сменились нестройными вы¬криками. Потом и вовсе начались пляски, и несколько голых девушек исполняли у стола лесбийские танцы с энтузиазмом, компенсировавшим недостаток умения. Ос¬тальные смеялись и аплодировали, подбадривая их.
Виктор клеил десятидолларовые купюры на обнаженные и потные дамские тела, и портреты советских вождей, зачем-то развешанные Плохишем по стенам мрачного банкетного зала, с суровым осуждением взирали на падение наших нравов. К восьми вечера трезвыми оставались лишь двое: я да обезьяна.
Обезьяна была изюминкой сегодняшнего вечера. Плохишу ее подарила братва, в связи с его новым назначением. Она являла собой небольшое длиннохвостое свирепое создание, лишенное всякого обаяния. Кажется, это была макака или, скорее, макак, чрезвычайно деятельный и на редкость злобный. До того как стать собственностью Плохиша, с которым он имел отдаленное сходство в силу своего рыжеватого окраса и привычки почесываться, он жил у кого-то из бандитов и к природной агрессии успел добавить плохие манеры. Вероятно, сказывалось и вынужденное воздержание, связанное с отсутствием подходящих особей женского пола.
Макак непрерывно грыз клетку, плевался, и если кто-то приближался к нему, принимался отрывисто вопить и швыряться банановой кожурой. Первое время Плохиш был в восторге. Но позже, осознав, что макак дрессировке поддаваться не собирается, Плохиш несколько остыл и задумался, что делать с подарком дальше. Вероятно, этим и объяснялась его попытка присовокупить обезьяну, или, точнее, обезьяна, к Пахом Пахомычу, когда Храповицкий, решив, что пришла пора забав, объявил аукцион по продаже своего дальнего родственника.
Торги между тем шли не особенно бойко. Желающих приобрести осовелого Пахом Пахомыча за сто долларов не находилось.
— Вы только поглядите, какой экземпляр! — возмущенно надрывался Храповицкий, перекрикивая музыку. — Зверь! Девчонки, если такого не купите, всю оставшуюся жизнь локти кусать будете. Он, кстати, и по хозяйству сгодится!
Пахом Пахомыч издавал нечленораздельные звуки и грозно топорщил усы.
— Саня! — обращаясь к Пономарю, взывал Плохиш. — Тебе же работники нужны для твоих ресторанов. Есть человек и обезьян. Возьми обоих! За двоих — скидка. Два¬дцать долларов. В натуре, Сань, бананы чистить. Хотя мое мнение, что лучше купить обезьяна. Он жрет меньше. И коньяк не пьет.
Пономарь смущенно посмеивался и крутил лысой головой. Приобретать Пахом Пахомыча, равно как и макака, Пономарь не видел надобности.
Пахом Пахомыч совершил над собой усилие и с трудом оторвал подбородок от груди.
— Я не продаюсь! — промычал он.
Его реплика вызвала новый взрыв хохота.
— Слышь, Вов, — не унимался Плохиш. — Если твой коммерсант не продается, давай его хотя бы поженим!
— Давай! — оживился Храповицкий. — А на ком?
— Да на обезьяне! Кому же он еще нужен? Верно говорю, Николаша? — И он хлопнул Николашу по плечу. В ответ тот только икнул.
— Так они же оба — мужчины! — возразил Храповицкий. Было видно, что идея насильственной женитьбы Пахом Пахомыча ему нравится, и он поощрял Плохиша к ее развитию.
— Обезьян — тот, конечно, мужчина! — серьезно подтвердил Плохиш. — А Пахомыч — нет!
— Как так? — притворно удивился Храповицкий.
— Он же у вас все тащит! — объяснил изобретательный Плохиш. — Значит, он крыса! — Плохиш оскалился и пощелкал мелкими частыми зубами, изображая крысу. — А крыса, она женского рода. Короче так, Вов!
У меня есть обезьян. У тебя — крыса! Надо их поженить!
Дальше пошло совсем непотребное. Николаша, Вася и Плохиш, объединив усилия, раздели почти бесчувственного Пахом Пахомыча до белья и прицепили ему сзади к трусам какую-то длинную веревку, которая, по их замыслу, заменяла крысиный хвост. Девушки накинули ему на голову тюлевую занавеску вместо фаты. После чего Вася и Николаша подхватили его под руки и утвердили в вертикальном положении. Достойного сопротивления Пахом Пахомыч оказать не мог и только норовил вы¬скользнуть из их объятий и упасть на пол.
Плохиш поставил рядом с ним клетку с обезьяном. Обезьян отнюдь не пришел в восторг от подобного соседства. Он с удвоенной энергией принялся что-то вы¬крикивать и раскачивать прутья клетки.
— Видал, как жених возбудился! — радовался Плохиш, тыча пальцем в голую бесформенную фигуру Пахом Пахомыча, заросшую густыми волосами. — Он его, в натуре, за самку держит. Сейчас он его изнасилует!
— Пахомыч! — громко вопросил Храповицкий. — Готов ли ты стать женой обезьяну?
Пахом Пахомыч что-то прохрипел.
— Готов! — хором закричали Николаша и Вася.
— Пахомыч и обезьян, — начал Храповицкий торжественно. — Кстати, как его зовут? — спохватившись, повернулся он к Плохишу.
— Эдик, — подсказал Плохиш, видимо, придумывая на ходу.
— Пахомыч и Эдик! — продолжил Храповицкий. — Вы объявляетесь мужем и женой!
— Готовься рожать, Пахомыч! — заходясь от смеха, прокричал Плохиш. — Ты теперь будешь многодетная мать.
— Что здесь происходит?! — раздался вдруг от двери чей-то громкий и требовательный голос. — Кто это безобразничает?
Все обернулись ко входу.
— Егор Яковлевич! — ахнул ошарашенный Храповицкий, растерянно поднимаясь. — А мы вас и не ждали!
Следом за ним все повскакали с мест. В дверях стоял губернатор Уральской области Егор Лисецкий.

4

В суете вокруг Пахом Пахомыча никто не заметил, как он вошел. С Храповицкого разом слетел хмель, он кинулся навстречу высокому гостю. Перепуганный Плохиш вытянул руки по швам и затряс пухлыми щеками.
— Что ж вы, веселитесь, а губернатора не позвали! — с укором продолжал Лисецкий, наслаждаясь всеобщим замешательством.
Он радостно осклабился, довольный произведенным эффектом. Теперь стало понятно, что он ждет, когда ему объяснят причину веселья, чтобы он мог занять в происходящем подобающее ему центральное место.
— А мы тут, пап, Пахомыча на обезьяне женим, — объяснил Николаша, менее других смущенный появлением отца.
— Свадьба — это хорошо, — одобрил губернатор, проходя во главу стола. — Это способствует улучшению демографической ситуации. Только что же вы, своему товарищу никого получше не нашли?
При этих словах макак яростно заверещал, словно выражая протест.
— Обижается, — заметил Храповицкий. — Любит он Пахомыча.
Губернатор засмеялся.
— У вас тут вон сколько невест красивых, — игриво подмигнул он нам в сторону девушек.
— Да что-то они не больно хотят с нашим Пахомычем жить, — посетовал Храповицкий, который уже успокоился и тоже заговорил в несколько натужной шутливой манере, которую так любил Лисецкий. — Они о другом мечтают.
— О ком же это? — вскинул брови губернатор.
— Да об вас! О ком же еще! — незамедлительно откликнулся Плохиш, пряча грубую лесть в упаковку развязности.
— Правда, что л

Жажда смерти

25.11.2006

Автор: Вера Круз
Источник: Time out

В третьем романе ехидного мизантропа Шелестова о городе Уральске мы снова, как в прежних томах цикла, встречаемся с его хозяевами - политиками, бизнесменами, бандитами. В центре повествования - попытка крупного промышленника занять пост главы местной газовой компании и его противостояние с банкиром. Хронику событий (похоже, действительно имевших место лет десять назад) по-прежнему ведет пиарщик Андрей Решетов - заместитель претендента, остроумец и ловелас, явное альтер эго скрывающегося под псевдонимом автора. В предыдущих томах эпопеи - "Пасьянсе на красной масти" и "Укротителе кроликов" - тоже пела и плясала несправедливость: делили собственность и убивали. Но в этих книгах мрак провинциального беспредела 90-х компенсировался уморительностью приключений бесшабашного рассказчика. А тут читателя с первой страницы настраивают на серьезный лад. Птица-тройка повествования все так же мчится по нефтеносным российским просторам, все так же мелькают вышки, казино, проститутки - но автор больше не увлечен путешествием. Он вообще не понимает, куда едет и зачем. Решетову не до смеха - вовлеченность в жестокие подковерные разборки сама теперь вынуждает его заново определять для себя смысл затертых слов "достоинство" и "совесть". После двух разоблачительно-развлекательных книжек такой экзистенциальный разворот скорее разочаровывает. Любителям детективов ловить нечего - на классический вопрос "кто убийца?" тут отвечать не собираются. Однако грамотная интрига, сочный язык и несомненная осведомленность автора о ходе тайных механизмов российской политики стоят утраченного юмора.

Третья книга трилогии Кирилла Шелестова

01.09.2006

Автор: 
Источник: www.newsru.com

Издательство "Захаров" выпустило третью книгу трилогии "Губернские тайны" писателя, который скрывается под псевдонимом Кирилл Шелестов. Третья часть называется "Жажда смерти", ранее вышли романы "Укротитель кроликов" и "Пасьянс на красной масти". Как утверждает автор, в основе его нового романа, как и двух предыдущих, лежат реальные факты. Действие в "Жажде смерти" разворачивается в некоем губернском городе и в Москве. В новом произведении речь снова идет о переделе собственности, под вымышленными персонажами легко угадываются фамилии реальных людей. Действующие лица в романе те же, что и в ранее вышедших "Укротителе кроликов" и "Пасьянсе на красной масти", однако появляются и новые столичные персонажи. "У каждого из героев этого романа уже есть миллион долларов. И даже не один. Бизнесмены, политики, чиновники и бандиты - кажется, что может быть более чуждым и отталкивающим. Но Кирилл Шелестов - и это, видимо, сила настоящего таланта - заставляет нас любить их, уважать и сопереживать", - так издательство представляет новую книгу. Триллер "Укротитель кроликов", действие которого разворачивается в середине 1990-х на фоне предвыборной кампании в крупном губернском городе России, вышел в декабре прошлого года. Вторая часть трилогии была выпущена в апреле. Издатели подчеркивают, что им ничего не известно об авторе - общаться с ним приходится через его литературного агента, который живет за границей. Автор вынужден скрываться под псевдонимом, потому что описываемые им события происходили в действительности, больше того, он был их непосредственным участником. В начале 2000-х автор был отстранен от рычагов влияния и вернулся к литературной деятельности, оставленной в свое время ради политики и бизнеса. Издательство "Захаров" основано 1 марта 1998 года. Издает биографии и мемуары современников и выдающихся людей прошлого, романы классиков русской и зарубежной литературы и современных писателей и детективы. В частности, издательство выпустило серию суперпопулярных детективов Бориса Акунина об Эрасте Фандорине.

Кирилл Шелестов, Укротитель кроликов, Пасьянс на красной масти, Жажда смерти, Побег

29.12.2008

Автор: Spirit
Источник: http://finances-world.ru/load/23-1-0-391

Не так давно, по рекомендации хорошего знакомого прочитал книгу Кирилла Шелестова – Пасьянс на красной масти. Книга рассказывала о “лихих девяностых”, когда целые отрасли производства переходили из государственной собственности в частные руки. Бандиты, олигархи, коррупция, махинации и все, что так греет душу некоторым личностям, включая меня. Кто-то получает целые заводы, кто-то пьет водку и ждет зарплаты. Сей трагический, но крайне интересный период описывается в книгах этого автора. Много юмора, читать интересно. Атмосфера напоминает отечественный фильм “Олигарх”.     Все герои в книгах под псевдонимами, в том числе и Кирилл Шелестов. Место действия некий Уральск, это Самара, мой родной город. Храповицкий - Аветисян (до 01.07.2008 зам Чубайса), его холдинг это сначала Волгапромгаз, а потом и Самараэнерго, банк Потенциал - банк Солидарность, ну Лисецкий, понятное дело Титов, а сам г. Решетов, равно как и К. Шелестов, это г. Князев, раньше издававший газеты Все обо всем и Будни, потом работавший гендиректором ГТРК Самара. Нижнеуральск это Тольятти, автозавод и так, наверное, понятно.       Первая книга серии это “Укротитель кроликов”, в ней нас вводят в курс дела. Рассказывают об основных героях, их предысториях, о том, как они стали теми, кем стали. Вторая книга “Пасьянс на красной масти” повествует о политических махинациях с выборами, о проекте развития сельского хозяйства, с целью расхищения городского и областного бюджета, ну и как обычно о любовных похождениях главного героя. Третья книга, “Жажда смерти” повествует о крупных планах губернатора, московской политике, о планах и действиях по захвату холдингом крупной компании, начавшейся войне интересов и о многом другом. Последняя же книга, ”Побег”, продолжает тему войны интересов и битв за передел городской собственности, дела идут все хуже.      Начал читать я со 2й книги, тогда это была трилогия, книга “Побег” вышла недавно. Книга сразу увлекла своими подробностями, обсуждались политические и финансовые махинации, тонкости общения, конфликты и интересы. Читая как “разворовывается” муниципальный бюджет с помощью сельскохозяйственного проекта, завоза коров из Голландии я позже поразился. Дело в том, что в вузе, где я учусь на факультете экономики и управление есть человек, который ведет у нас статистику. Зачем он это делает никому не понятно, потому что он главный статист в дилерском аудио центре Самары, имеет несколько машин и т.д. В 90е видимо на месте не сидел, и поэтому тоже очень хорошо осведомлен обо всех делах и иногда на лекциях нам ведал различные интересности, вроде методов неуплаты НДС, подоходного налога, получения выгод с помощью экспорта и многое другое. Не для обхода закона разуметься, а так, для общего образования. И вдруг на уроке я слышу, что он упоминает про коров, которых завозили из Голландии, а я об этом как раз в этот день прочитал, и говорит, что принимал в этом, какое то косвенное участие, и прямо нам заявляет, что это использовалось для присвоения бюджетных денег. Прочитав три книги, случайно пересматривая знаменитые дебаты Лиманского и Тархова, в недавних выборах, замечаю, что Тархов дает Лиманскому и Соловьеву три книжки, и говорит “Вот тут вы можете почитать, что делал Лиманский с городом”, раньше я не обратил на них внимания, но теперь я заметил, что эти книги и есть автора – Кирилла Шелестова. В книге так же описываются ловкие политические комбинации, где выдвигается свой кандидат, и его голоса во 2ом туре меняются на необходимые акции азотного завода. И, конечно же, женщины, бандиты, убийства и прочие. Сейчас конечно другие времена, но знать свою историю я думаю должны все.