Содержание

Полина Анненкова. ВОСПОМИНАНИЯ

Глава первая 5
Детство — Замок Шампиньи — Великая французская революция — Арест и злоключения отца — Булоньский лагерь — Император Наполеон — Негр Кастенг — Школьные шалости — Смерть отца
Глава вторая 15
Дядя Леклер — Прошение о пенсии — Первое причастие — Неугомонная ветреница — «Домашний арест» — Семейство Сое — Поход 1812 года — Русские войска во Франции — Торжество роялистов — Нужда — Первое сватовство — 
— Отъезд в Париж
Глава третья 26
Модный магазин Моно — Предвидение будущего — Контракт с московской фирмой Дюманси — Отъезд в Россию — Приключения в пути — Встреча с Шатобрианом — Роман Дюма
Глава четвертая 30
Знакомство с Анненковым. Его родственники — «Королева Голконды» — Встреча на Пензенской ярмарке — Совместное путешествие — Смерть Александра I — Первая разлука — 14 декабря 1825 года — Тревожное настроение в Москве
Глава пятая 36
Рассказ И.А.Анненкова о 14 декабря — Арест — Допрос у императора — Угрозы — Генерал Левашев — Выборгский шлосс — Второй допрос в Петербурге — Петропавловская крепость — Раскрытие плана цареубийства
Глава шестая 44
Первые вести об Анненкове — Анна Ивановна Анненкова и ее причуды — Посылки в крепость — Приговор — Рождение дочери — Козни родственников — Отъезд в Петербург
Глава седьмая 54
Записки Анненкова из крепости — Лишения заключенных — Интриги Якобия — Тайные встречи — Учитель фехтования — План бегства за границу — — Первое знакомство с Анной Ивановной — Опять в Петербурге — Покушение Анненкова на самоубийство — Опасная переправа через Неву — Ночное свидание — Внезапное отправление Анненкова в Сибирь — Гебль у великого князя — Фельдъегерь Желдыбин
Глава восьмая 69
«Соединиться или умереть» — Встреча в дилижансе —— Равнодушие Анны Ивановны к судьбе сына — Неудача с паспортом — Интриги родственников — История с шестьюдесятью тысячами — Костюмированный бал — Решение обратиться к императору
Глава девятая 77
Вяземские маневры — Беспрестанные тревоги — Содействие Лобанова-Ростовского — Просьба на высочайшее имя — Упражнения великого князя — Решительный день — Полина Гебль и Николай I — — Посещение Дибича — Бородинское поле — Встреча со стариком крестьянином
Глава десятая 86
Путешествие в Троицко-Сергиевскую лавру — Ссора с Анной Ивановной — Записка от Е.Ф.Муравьевой — Приглашение к генерал-губернатору — Разрешение на отъезд в Сибирь — Толки и пересуды — Конец Якобия — Московские канцеляристы — Прощание с дочерью — Отъезд
Глава одиннадцатая 96
Тяготы путешествия — В восемнадцать дней до Иркутска — Жестокие морозы, — Дорожные приключения — Русская красавица — Встреча с декабристом Корниловичем — Сибирское радушие — Приезд в Иркутск
Глава двенадцатая 101
Губернатор Цейдлер — Новые препятствия в Иркутске — Письмо матери — Пророчество Ленорман — Купцы Наквасины — Показная роскошь — Проделки Андрея
Глава тринадцатая 105
Отъезд из Иркутска — Обыск — Переправа через Байкал — Задержка в Верхнеудинске — Буряты — Встреча с тайшею
Глава четырнадцатая 109
Приезд в Читу — Знакомство с А.Г.Муравьевой — Первое разочарование — Благородство Лепарского — Подписка жен декабристов — В ожидании встречи — Грубость караульного — Радость первого свидания
Глава пятнадцатая 115
Свадьба — Костюмы шаферов — Инцидент с Муравьевой — Встречи у тына — Смольянинова — Читинская стража — Огороды — Жены декабристов — Покушение на убийство Анненковой — Отравление Анненкова
Глава шестнадцатая 127
Конец истории с шестьюдесятью тысячами — Сенатский указ — Разрешение дочери носить фамилию Анненковой
Глава семнадцатая 130
Рождение дочери Анны — «Противозаконные» беременности — Волнение Лепарского — Нелегальное письмо в Петербург — Легкомыслие унтер-офицера — Неприятный разговор с Лепарским — Арест Смольяниновой
Глава восемнадцатая 134
Декабрист Лунин — Акатуевский тюремный замок — «Грошевая милость» — Каторжные работы — Трубецкая и Волкон¬ская в Благодатском руднике — Жестокость Бурнашева — Друзья среди бурят — Заговор в Зерентуйском руднике — Гибель Сухинова — Перевод декабристов в Петровский завод — Отъезд Анненковой из Читы — Сибирские нравы
Глава девятнадцатая 142
Встреча с Юшневской — Опасный переезд — Ночлег у разбойников — Таинственный француз — Партия арестантов — Петровский завод

ВОСПОМИНАНИЯ ДОЧЕРИ

Глава первая 146
Петровский каземат — Детские впечатления — Генерал Лепарский — Жены декабристов — Камилла Ледантю — Характеристика декабристов — Свистунов — Бечаснов — Доктор Вольф — Письмо Артамона Муравьева — Волконская и Трубецкая — Тяжелые утраты — Разъезд на поселение
Глава вторая 163
Отъезд Анненковых из Петровского завода — Разбойник Горкин — Крушение на Байкале — Болезнь матери — Правила о поселенных декабристах — Высылка Анненкова из Иркутска — Тревожные дни — Неудача с хлопотами об оставлении в Иркутске — Тяжелые роды — В Бельске

Анненковы в Нижнем Новгороде 175

Письма Полины Анненковой 183

Письма Ивана Анненкова 190

Александр Дюма. УЧИТЕЛЬ ФЕХТОВАНИЯ,
Или полтора года в Санкт-Петербурге 201


Хронологическая канва жизни Анненковых 370

Именной указатель 374

ПОЛИНА АННЕНКОВА
ВОСПОМИНАНИЯ


ГЛАВА ПЕРВАЯ


Детство — Замок Шампиньи — Великая французская революция — Арест и злоключения отца — Булоньский лагерь — Император Наполеон — Негр Кастенг — 
— Школьные шалости — Смерть отца

Я помню себя очень рано, с полуторагодового возраста. Это, конечно, покажется невероятным каждому, но, право, я ничего не преувеличиваю. Мать моя всегда изумлялась моей памяти, когда я ей рассказывала какой-нибудь случай, поразивший меня в детстве, и всегда сознавалась в верности моего рассказа. Самое первое мое воспоминание — то, что я чуть-чуть не выпала из окна, куда посадила меня одна из моих тетушек, чтобы смотреть на иллюминацию. Окно было закрыто persienne*, которая не открывалась уже несколько лет, ее задерживал снаружи камень. Тут вдруг камень этот свалился, и persienne растворилась, — едва только тетушка успела схватить меня, и я хорошо помню свои слезы от испуга и ужас тетки. Происходило это в городе Сен-Миеле, где жили тогда мои родители.
Родилась я в Лотарингии, в замке Шампиньи, близ Нанси, в 1800 году, 9 июня. Замок Шампиньи, принадлежавший когда-то владетелям того же имени, стоит на горе и окружен стеною и башнями (теперь, может быть, это уже развалины). Как все средневековые замки, Шампиньи имел подвалы, где хоронились его владетели. Революция, ничего не щадившая, потревожила кости владетелей Шам¬пиньи. Подвалы были перерыты, и скелеты выброшены из своих пышных гробов. Я хорошо знала потом одну истую революционерку, гражданку Малерм, участницу в разорении катакомб. Она забавлялась тем, что скатывала с горы, на которой стоял замок, черепа его владетелей; один из черепов попался ей набитый золотом. Эта женщина оказала семье моей огромную услугу: она спрятала отца от жандармов, имевших приказание арестовать его, в тех самых катакомбах, которые были предметом ее ненависти. Несмотря на то, что отец мой был аристократ и роялист, гражданка Малерм сжалилась над ним.
Во время самого сильного разгара революции, в 1793 г., отцу моему было 17 лет. Он служил в королевских драгунах и стоял с своим полком в Безансоне. Однажды, не знаю по какому случаю, офицеры этого полка, а в том числе и отец мой, вышли на площадь Безансонскую и прокричали: «Да здравствует король!», прибавляя ругательство на республику. Народ бросился в исступлении на них и, схвативши за косы (тогда военные носили косы), повлек в крепость. Дорогой несчастные молодые люди были жестоко избиты, их били чем попало и бил кто хотел — и женщины, и дети. Отец мой получил в голову несколько ран обломками какого-то стула. В крепости они просидели полтора года. Их было 16 человек и все почти подверглись казни. В крепости их содержали жестоко, давали на каждого только по 6 золотников хлеба в сутки, и если бы не благодетельная сестра Марта, которая приходила к ним с набитыми хлебом карманами, они бы умерли с голода. Сестра Марта получила потом крест от Александра I за ее добродетельные подвиги.
Отца моего спасла молодость да подоспевшее вовремя падение Робеспьера. Отец был выпущен из крепости, но получил бумагу, в которой было сказано: «Не достоин служить республике». С этой бумагой он отправился к Моро, тот сказал ему: «Сохраните эти бумаги, молодой человек, они когда-нибудь вам пригодятся». Но, несмотря на одобрительные слова Моро, отца моего уже никуда не принимали, и он долго был без места. Вот почему и жил он в замке Шампиньи у своего приятеля Шосоне, который купил замок. Женился он в 1799 г. на m-lle Горси. Когда был открыт заговор Жоржа Кадудаля и Пишегрю, отца заподозрили в соучастии с ними, но это было несправедливо; вероятно, поэтому его и оставили в покое.
Известно, что вскоре после этого заговора Наполеону подставили адскую машину, и он, так счастливо спасшийся от нее, с яростью преследовал виновников этого дела. Отец мой снова пал под подозрение и на этот раз был преследован. Жандармы отыскивали его и явились к его матери. Та, чтобы спасти себя, выдала сына и открыла им место его жительства, даже сама привела жандармов в Шампиньи. Такие примеры во время революции были не редки, но не менее того они приводят сердце в содрогание. Вот от этих-то жандармов и спасла отца та женщина, о которой я уже говорила. В благодарность за ее доброе сердце и великодушное дело, я всегда называла ее «Мамаша Малерм». Это ей льстило, но она часто говаривала: «Ну, да, теперь мамаша, а как вырастешь, — аристократы научат тебя говорить: «Фи, Малерм!»
В то время когда явилась к нам бабушка с жандармами, мне было только несколько месяцев, мать держала меня на руках. Она пришла в такое негодование на старуху, что схватила что-то, чтобы бросить в нее, и меня выронила из рук. Я была поднята одним из жандармов и осторожно передана матери. Она рассказывала потом, что не понимала, как я могла уцелеть, потому, что пол, на который я упала, был из каменных плит.
При вторичном появлении жандармов отец спрятался в пшеницу, которая во Франции растет очень высоко. Но, как кажется, он был обязан своим спасением также и тому, что его не слишком тщательно разыскивали. Таким образом ему удалось спастись от преследований.
В 1802 году отец мой, поддерживаемый протекцией и ходатайством разных лиц, был наконец принят на службу Наполеоном I. Мне было два года, и я хорошо помню, как отец отправился в Булоньский лагерь, где получил место казначея во флоте. На нем был голубой мундир с малиновыми отворотами и серебряные эполеты; мундир мне чрезвычайно нравился. К отцу я была привязана до крайности с самых пеленок, и отъезд его врезался у меня в памяти со всеми подробностями.
Мать моя отправилась за отцом, оставя нас в пансионе. Моложе меня была еще сестра. Потом нас обеих привезли в Булонь. Там мы обе носили матросское платье, и нас выдавали за мальчиков, потому что на них шло особенное содержание: выдавалось по 33 франка в месяц на каждого и, кроме того, припасы. Не знаю, было ли это общее положение для всех служащих в Булоньском лагере, но помню, что и посторонние в лагере, кто имел сыновей, получали то же самое. Мне было тогда четыре года. Отец любил меня без памяти, баловал ужасно и всюду таскал с собою. Таким образом я бывала с ним часто у адмирала Камбиза. Однажды тот, лаская меня, взял на руки и говорит: «Какой ты хорошенький мальчик». Я на ухо отвечала ему: «Тебя обманули, господин, я — девочка, а не мальчик». Он очень смеялся над моим ответом, но сделал вид, как будто не понял, в чем дело.
Часто также отец водил меня с собою в лагерь, но так как для четырехлетнего ребенка путь был не близкий, то меня всегда почти нес на руках кто-нибудь из знакомых офицеров, которых у отца было очень много — каждый день решительно обедало человек сорок или пятьдесят. Когда мы подходили к лагерю, я с большим любопытством следила за отцом, пока он переговаривался с часовым вполголоса. Мне страх хотелось узнать, что именно было сказано, и когда отец отказывался отвечать на мои пытливые вопросы, я начинала целовать офицера, у которого была на руках, умоляя его объяснить мне загадку, и потом долго сердилась на них за то, что они не хотели удовлетворить моему детскому любопытству.
Лагерь меня очень занимал. Я помню палатку, в которой останавливался Наполеон, когда объезжал лагерь. Она ничем не отличалась от солдатских палаток, была такая же небольшая и простенькая, убрана внутри так же незатейливо: железная кровать, стол и маленькое зеркало составляли всю меблировку, на стене висели серый плащ и треугольная шляпа. Помню и самого Наполеона, всегда сопровождаемого своим неизменным мамелюком Рустаном. Когда нам случалось встречать его, я мигом снимала свою матросскую шляпу и, поднимая ее вверх на шпаге моего отца, кричала: «Да здравствует император!» Властелин Фран¬ции, всегда ласково и улыбаясь, кивал мне своей могучей головой.
У меня до сих пор живы в памяти спектакли, которые давались в Булони. Однажды взяли меня на представление битвы под Маренго. В другой раз я была с матерью в ложе. Меня поразило, когда мы вошли, что все бинокли обратились на нас. Мать моя, как я узнала потом, считалась красавицей и обращала на себя внимание везде, где появлялась. В этот вечер на ней было черное креповое платье, отделанное оранжевым атласом, и, вероятно, в этот вечер она была особенно хороша, потому что и на меня произвела впечатление. Я все время смотрела на нее и любовалась. На другой день я рассказывала всем и каждому все, что делала и слышала в театре. Отца это очень забавляло, и он, сажая меня к себе на колени, заставлял беспрестанно повторять куплеты, которые я напевала с большою верностью. Вообще у меня еще с детства была страсть к музыке и какая-то особенная способность передавать голосом все, что я слышала. Так, я помню марш, который играли, когда войска отправлялись в поход в 1805 г. перед Аустерлицким сражением. Отец потом выучил меня словам. Вот они, их сложили солдаты:

Adieu, peniche et bateau plat,
Et prame, et canonniere,
Tambour, il bat, il fuit partir
A l’heure qu’on nous appelle.
Adieu, nos chers petits pigeons,
Cantine el cantiniere,
Nous reviendrons dans nos cantons.
Oui ! dam ! apres la guerre*.

Остальные куплеты я не помню. Отец заставлял меня беспрестанно напевать этот марш.
Что я любила еще — это слушать его рассказы про чью-нибудь храбрость. Меня очень занимала история Латур-
д’Оверня и его сердца, которое сохранилось в полку, получившем название от своего храброго солдата. Сердце находилось в урне, и всякий вечер, когда делали оклик солдатам, первый гренадер выходил с урною в руках и, поднимая ее вверх, отзывался: «Здесь!», потом, опуская, при¬бавлял: «Погиб на поле чести!»
К нам часто ходил из этого полка батальонный командир Камброн. Мы его очень любили за то, что он позволял делать с собою, что хотелось. Часто, поваливши его на пол, мы лазали по нему без всякой церемонии. Я помню Камброна, как он, отправляясь в поход, проходил со своим батальоном мимо балкона, на котором мы стояли с отцом, и кричал ему, делая саблей знак прощания: «Не надо, чтобы это заставило булькать твою кровь!» Тогда была мода между военными говорить таким языком (Камброн был брат того Камброна, который в Ватерлооскую битву прокричал: «Гвардия умирает, но не сдается!». Впрочем, не один Камброн баловал нас, все офицеры были чрезвычайно ласковы, беспрестанно приносили нам букеты цветов, лучшие фрукты и задаривали игрушками. Только одного из них не любили мы — это капитана Creve-Oeil. У него был негр, с которым он иногда дурно обходился. Однажды бедный Мушет — так звали негра — заснул. Капитан, чтобы разбудить его, зажег сверток бумаги и поднес ему под нос. Такое обращение привело нас в величайшее негодование. Мы с сестрою бросились на безжалостного капитана и грозили, что выколем ему глаз, если он не оставит бедного Мушета. «Creve-Oeil, nous te creverons un oeil!»* — кричали мы ему и отстояли своего любимца негра.
Я уже сказала, что отец мой был казначеем во флоте. Каждое первое число к нему приносили несколько ящиков, наполненных мешками с золотом и серебром. На каждом мешке была означена сумма денег, заключавшихся в нем. Надо было все поверять, и этот труд лежал на моей матери. Однажды, проверяя мешки, она нашла один с золотом между теми, которые были с серебром. Он был наполнен франками вместо су, ошибка была огромная. Отец мой, узнавши об этом, тотчас же отправился с мешком к Бутро, главному казначею. Бутро, увидя мешок и думая, что ошибка в свою пользу, сказал отцу, не дожидаясь объяснений, что не он виноват, коль скоро деньги были уже приняты отцом. Отец был ужасно вспыльчив и нетерпелив. «Подлый дурак, ты обманываешь их на свою же голову!» — отвечал он ему, оставляя мешок. Такие ошибки случались нередко. Раз отец был обсчитан на 800 франков, но Бутро отказался возвратить ему деньги. Когда отцу случилось потом найти данный лишний мешок, он опять отнес его к Бутро и, бросивши на пол, повернулся к нему спиною, не сказавши ни слова. Когда жалование раздавалось, меня заставляли помогать отсчитывать деньги, и я ставила тоже столбики из золотой и серебряной монеты на бюро отца. Медная и мелкая монета раздавалась на вес. Для этого были устроены особенные весы, монета высыпалась на пол, ее сгребали и клали, как теперь помню, на весы лопатами.
Отец мой был всеми очень уважаем и любим за свой прямой и благородный характер, но особенно он был известен своею честностью, бескорыстием и был отлично аттестован адмиралом Камбизом (и Брюиксом). При раздаче крестов Почетного легиона, Наполеон, читая аттестат отца, спросил его: «Вы холосты?» — «Нет, ваше величество, у меня четверо детей». — «Тем более это вам делает честь!» — сказал Наполеон и подал ему крест. Когда войска выступили в поход, место, занимаемое отцом, было упразднено. Ему обещали другое, при Иосифе Бонапарте, короле неаполитанском, но отец сильно захворал, и место было отдано другому. Мы жили тогда в Переи — одно из предместий Коронси.
Болезнь, которой подвергся отец, была эпидемическая, кажется, тиф. Не только он слег в постель, но и мать, и маленький брат мой, и все люди, так что во всем доме не оставалось ни одного человека на ногах, кроме старого матроса и меня. Сестра моя была тогда в Нанси, в семействе Гюго, куда увезли ее из Булони. Отец мой был очень дружен с четырьмя братьями Гюго, отцом и дядями поэта. Все они служили в Булоньском лагере. Наполеон, узнав о болезни отца, прислал своего доктора Лоре. Застав всех в постелях, Лоре с удивлением спросил, кто ходит за больными, и еще больше удивился, когда узнал, что сиделкой была я, семилетняя девочка. Удивительно, в самом деле, как я сохранилась от эпидемии, особенно ухаживая за больными, как я делала, не отходя от них ни днем ни ночью. Я всем давала лекарство и приготовляла тоже тизану* с помощью старого матроса, который приносил мне дрова и разводил огонь. Лоре, после сделанного им визита, прислал от себя доктора и двух сиделок. Отец мой вы¬здоровел прежде матери и поехал в Лотарингию, взявши меня с собою, потом уже приехала и мать с братом.
Вскоре отец получил место при Иосифе Бонапарте, которого Наполеону вздумалось пересадить на испанский престол. Иосиф находился тогда со всем двором своим в Бургосе. Отец отправился туда, получивши две тысячи франков на дорогу. Мать осталась на время с нами в Шампиньи. Только мы в это время жили уже не в том замке, где я родилась. В Шампиньи был еще другой замок под горой, 
из которого Наполеон сделал прекрасный артиллерий-
¬ский парк, где главным доктором был отец моей матери. У него-то и оставались мы. Начальником парка был m-r Кастенг — негр, женатый на m-lle де-Богарнэ.
Странным покажется, каким образом m-lle де-Богарнэ была замужем за негром. Но во время революции, в это страшное время смешения всех и всего, все было возможно. М-llе де-Богарнэ должна была погибнуть во время нантских утоплений. В то время как ее уже связанную с кем-то готовились бросить в воду, Кастенг заявил желание жениться на ней. Разбирать было некогда, и m-lle де-Богарнэ приняла руку и сердце великодушного негра. Наполеону не могло нравиться такое родство, а отвергнуть его было невозможно. Чтобы помирить одно с другим, Кастенга держали в Шампиньи, где он был скрыт от всех глаз, а между тем занимал приличное место и получал большое содержание. (Наполеон назначил его начальником парка, — об этой личности нигде не говорится.) Мать моя была довольно близка с m-me Кастенг. Я хорошо помню как ее, так и ее мужа. У них был сын, который, несмотря на то, что не был так черен, как отец, был гораздо безобразнее его. Это ему, однако, не помешало жениться на хорошенькой девушке, m-lle де-Блэй. Они имели человек пять детей, одни были мулаты, другие — совершенно белые.
В Шампиньинском парке было 4500 человек одних рабочих. Мы должны были оставаться тут до приезда отца в Мадрид, куда мать собиралась за ним ехать. Нас с сестрой она хотела поместить в пансион в Нанси, а после в Шампиньи. Мы ходили в школу, которая была учреждена монахинями. Они сами занимались с нами и имели обычай тем, кто хорошо вел себя в продолжение недели, раздавать серебряные медали с изображением Божьей Матери и надписью: «За хорошее поведение». Сестра моя получала медаль каждую субботу, я — никогда, потому что была воплощенная шалость и всегда болтала без умолку, а святые сестры любили, чтоб мы держали себя тихо и скромно. Мать часто упрекала меня за то, что я не умела заслужить медали. Мне страшно хотелось ее утешить, но сдержать свою буйную натуру я не была в состоянии, особенно помолчать было выше сил моих, и я решилась на хитрость. Выходя из школы, я сорвала медаль с сестры, прежде чем она успела оглянуться, и бросилась бежать домой. Мать очень удивилась, увидя на мне медаль, поздравила меня и утешила сестру, которая шла за мною вся в слезах. Мать вообразила, что ее другая дочь плачет о том, что, привыкши получать медаль каждую субботу, возвращалась теперь без нее. Но вслед за нами явилась монахиня и объяснила, в чем дело. Тогда меня наказали. Странное дело: мать моя была чрезвычайно строга, я ее страх боялась, но это ни¬сколько не мешало мне делать разные шалости, на которые я была чрезвычайно изобретательна. Между прочим, я была очень дружна со всеми крестьянскими девочками. Все¬го больше я любила меняться с кем-нибудь из них платьями, часто надевала их костюм и находила, что он удобнее и красивее моего.
Когда отец оставил нас, мне было восемь лет. Я горько и неутешно плакала, расставаясь с ним, как будто предчувствовала, что не увижу его больше. Никогда не забуду, какое это было грустное прощание для всех нас. Сам он был страшно печален в день отъезда. Из Байонна он писал матери: «Сегодня я вступаю на территорию Испании. Я предчувствую, что больше не увижу моей родины. Я не знаю почему, но слова того человека, о котором я говорил тебе, постоянно приходят мне на память». Когда отца выпустили из Безансонской крепости, он хотел видеть Моро и для этого поехал в Париж. Дорогой в одной из гостиниц он встретился с человеком, который произвел на него странное впечатление. То был немой. Долго он всматривался в отца, наконец спросил, написав на столе, не желает ли он узнать будущее. Отец не верил в предсказания, но из любопытства просил таинственного незнакомца сказать ему что-нибудь. Тот написал: «Вы скоро женитесь, у вас будет много детей, и об одном из них будут много говорить. Вы умрете не своей смертью, но в чужой стране». Вот эти-то последние слова и тревожили отца моего. Из Бургоса он писал, что был прекрасно принят королем Иосифом, и казался очень доволен своим местом, которое должно было принести 30 тысяч франков содержания. Письмо это из Бургоса было последнее. Вскоре двор Иосифа отправился в Мадрид. Не знаю почему, отец мой хотел непременно ехать верхом и купил для этого лошадь. Братья Гюго, которые перешли вместе с ним к Иосифу, неотступно уговаривали его не отставать от свиты короля и сесть лучше в одну из карет.
Но есть какой-то неизбежный рок, который иногда нами управляет. Несмотря на добрые советы своих друзей и видимую опасность при путешествии одному по дороге, где часто путешественники были останавливаемы гверильясами, и опасность эта увеличивалась тем, что с ним были бумаги и деньги; но несмотря на все это, отец выехал из Бургоса верхом, сопровождаемый своим человеком. С ними была еще третья лошадь, запасная, на которую они привязали чемодан с бумагами. В одно время с ними выехали братья Гюго, но они были в экипаже. Подъезжая к деревне Аранда, человек заметил отцу, что его лошадь расковалась. Отец отвечал: «Можно заехать в деревню, чтобы подковать ее». Аранда лежала немного в стороне от дороги. Он пришпорил свою лошадь, поклонился Гюго и поскакал туда, крикнув им, что скоро надеется догнать их. Человек последовал за ним. 23 октября 1809 года въехали они в Аранду, но оттуда им уже не было суждено выехать. Отец, человек, лошади, бумаги — все пропало без вести. Предполагают, что они были убиты гверильясами. Король Иосиф дал приказание разыскать по крайней мере след этого убийства, но все труды были напрасны. Ничего не было открыто, найдена только в колодцах пропасть изрубленных тел, но кто были эти несчастные — невозможно было узнать.
Все эти подробности были сообщены моей матери одним из Гюго, который осторожно извещал ее о несчастии, так ужасно и так внезапно разразившемся над нами. Невозможно описать, в какое отчаяние впала бедная мать моя. Она уже никогда не могла оправиться от этого удара, да и некогда было: одно несчастье следовало за другим, как это почти всегда и бывает.



ГЛАВА ВТОРАЯ


Дядя Леклер — Прошение о пенсии — Первое 
причастие — Неугомонная ветреница — «Домашний арест» — Семейство Сое — Поход 1812 года — 
— Русские войска во Франции — Торжество 
роялистов — Нужда — Первое сватовство — 
— Отъезд в Париж

Матери моей было 27 лет, когда она осталась вдовою с четырьмя детьми. Она имела свое состояние, но по французским законам не могла распоряжаться им, потому что отец не оставил ни духовной, ни доверенности, а мы были малолетние. Состояние перешло в руки опекунов. Главным из них был дядя Леклер, муж сестры матери моей, человек крутой и скупой до крайности. Он самовольно стал распоряжаться всем, давал, что хотел, матери, и часто оставлял нас в самой крайней нужде. Мать моя, как женщина, не умела бороться с ним, при том же здоровье ее все более и более расстраивалось. Ужасные нервные припадки начали часто посещать ее. Она слабела и падала духом.
Мне было 9 лет, когда мать заставила меня подать просьбу императору Наполеону. Он тогда возвращался, уже не знаю откуда, в Париж и должен был остановиться для обеда в Вуа — станция в 6 или 7 лье от Шампиньи и недалеко от Коммерси, где находился дворец, в котором сгорел король польский, Станислав Лещинский. Известно, что обеды Наполеона продолжались недолго. Мы рано встали утром и спешили в Вуа в день его приезда. Туда бежал народ толпою, чтобы посмотреть на своего идола. Мать надела мне белое платье, завила волосы, взяла за руку и повела к дому, где остановился Наполеон. В то время, когда он готовился сесть в карету, она выдвинула меня вперед, и я протянула прошение. Наполеон приказал взять его и, расспрашивая мать, чего она желает, потрепал меня по щеке. Прошение было о пенсии, потом мать просила, чтобы кого-нибудь из нас приняли на воспитание в какое-нибудь казенное заведение. Наполеон прислал ей 12 тысяч франков единовременного пособия, положил пенсион в 2 тысячи франков и соглашался принять или меня с сестрою к 
m-me Кампан, или братьев в Сен-Сирское училище, предоставляя выбор воле нашей матери. Она, рассчитывая, что девочек легче будет воспитать дома, чем мальчиков, просила принять братьев. Их записали, но поступить они в то время не могли, потому что были малы.
После того как я подавала просьбу Наполеону, мы провели год в Туре у своих знакомых, потом переехали в Сен-Миель. Тут мы жили у прабабушки со стороны моей матери. Это была старенькая, маленькая женщина, чрезвычайно добрая. В 11 лет я была с нею почти одного роста и водила ее под руку каждое воскресенье к обедне. После обедни у ее дома собирались нищие, выносили всегда корзину с хлебом и пирогами, а карманы ее были наполнены мелкими монетками, и она всем раздавала милостыню. На похоронах у нее было 800 нищих, и умерла она 115 лет. Она была m-lle Saint-Henrie, вела родословную от каких-то королей и говорила, что сделала мезальянс, выйдя замуж за прадедушку Горси, который был сын аптекаря. Это не помешало им, однако, прожить 58 лет вместе в невозмутимом согласии.
Когда мне минуло 11 лет, m-lle Додо, монахиня, одна из тех монахинь, которых революция разбросала повсюду, отнявши у них монастыри, начала приготовлять меня к говению. Она наставляла меня и толковала мои обязанности. Первое причастие у католиков играет очень важную роль, и приготовления к этому дню большие. В продолжение двух лет надо ходить каждое воскресенье в церковь на уроки катехизиса, а последние шесть недель — каждый день. Нас было всего 500 человек, девочек и мальчиков, ходивших на уроки к кюре Марки. Все мы с невыразимым нетерпением ожидали торжественного дня, и, право, это был лучший день в жизни. Когда настал этот день, меня одели в белое платье с голубым кушаком и на голову надели большой вуаль и венок из белых роз. Все должны быть непременно одеты одинаково для этой церемонии, и в этом случае самые бедные не отстают от других. Иногда родители работают целые годы, чтобы только прилично одеть ребенка, который идет в первый раз к причастию.
Между тем мать моя продолжала плакать, и ребяческое мое сердце разрывалось при виде ее страдания. Всегда больная, она не выходила почти из дому, и я, как старшая в семье, заменяла ее во всем: ходила на рынок, хлопотала по хозяйству и с ранних лет приучилась обо всем заботиться. Например, мать моя должна была заплатить 4 тысячи франков, а дядя ей ничего не давал. Я отправилась к нему, захвативши лист гербовой бумаги. Когда я вошла к нему, он писал и продолжал писать, не обращая на меня внимания. Я нашептывала ему на ухо, что матери нужны деньги. Наконец мне надоело его невнимание, я выдернула у него перо и бросила на пол. Он отшучивался, взял другое перо и продолжал писать. Я схватила чернильницу и начала бегать кругом стола. Видя, что от меня не отделаешься, он начал отговариваться тем, что у него нет гербовой бумаги. Тогда я вытащила финансовый лист и положила ему на глаза. Он дал наконец заемное письмо, которое я с триумфом отнесла матери. Она передала его заимодавцу. Мы на несколько времени успокоились. Я была вообще характера очень живого.
Во Франции принято вообще, чтобы все девушки зарабатывали деньги на свои мелкие расходы, и мы с сестрою не отставали от других. Продавая свое шитье и вышивание, мы получали от 4 до 5 франков в день. Но недалеко от нас жила девушка, которая выручала до 36 франков в день, зато, бедная, вогнала себя в чахотку. В Сен-Миеле было много семейств, потерявших все в революцию, и дочери их работали. Впрочем, m-llеs Тьери, Обри работали тоже, несмотря на то, что отцы их имели состояние. Но дело делом, а шалости тоже шли своим чередом. Я умела то и другое вести вместе. Влезть куда-нибудь было моим лучшим удовольствием. Однажды пришли сказать моей матери, что я на крыше дома. Она выбежала, чтобы заставить меня сойти, но, увидя, в какой я находилась опасности, не имела духу ничего сказать и упала в обморок. Через десять минут я была возле нее и покрывала руки ее поцелуями. Она была с нами чрезвычайно строга и ничего нам не спускала, но в этот раз, вероятно, обрадовавшись, что я цела и невредима, оставила меня без наказания. Спускаясь с крыши, я чуть не разбила себе голову, но это мне не помешало, однако, выкинуть другую штуку в этом же роде и не менее опасную.
Дом, где мы жили тогда, был огромный. Это была прежде церковь, принадлежавшая к монастырю, который находился тут, но в революцию был разорен. Из дортуаров монахинь сделали театр, а церковь обратили в дом, где наделали квартир. Мы нанимали второй этаж. Возле нашего дома, как раз под моим окном, находился небольшой домик и такой низенький, что крыша его была на аршин ниже моего окна. Мне пришло в голову, что хорошо было бы вылезть в окно, а крыша маленького домика, как нарочно поставленного тут, меня очень соблазняла. Только не легко было попасть на нее, потому что она была очень поката, к тому же она находилась не совершенно под моим окном, а подавалась немного назад, и надо было смело шагнуть из окна, чтоб попасть только на самый край крыши. Но чем больше нужно было смелости, тем сильнее она являлась во мне. Опасность имела для меня какую-то прелесть, и я, не рассуждая нисколько, что могла дорого поплатиться за свою храбрость, отправилась в окно и вмиг была на крыше, к изумлению всех подруг моих, которые были свидетельницами этого воздушного путешествия. Теперь, как я вспомню, мне кажется, что все это произошло во сне. С крыши надо было как-нибудь попасть вниз, но это уже меня нисколько не затрудняло. Я вошла преспокойно в слуховое окно, прошла чердак, спустилась по маленькой скверной лесенке и очутилась в комнате посреди множества сапожников, прилежно сидевших за своим делом. Добрые люди ужасно перепугались и удивились моему появлению. Я просила у них позволения пройти через их квартиру и возвратилась домой. Но матери уже донесли о моем похождении, и на этот раз мне не прошло даром: меня посадили на хлеб и воду и заперли в пустую комнату, которая была в третьем этаже.
Сидеть взаперти было для меня невыносимо, несмотря на то, что подруги не оставляли меня без утешения. Они на другой же день заключения подали мне в окно по веревке, которую я связала из всего, что попалось мне под руку, и спустила им, корзинку с фруктами. Мне следовало просидеть в моей тюрьме неделю, но я раньше заслужила свое прощение. В комнате, куда меня заперли, был комод со старыми вещами, между которыми я отыскала два старых платья, одно — сестрино, другое — мое. Оба они были из одной материи и не годились нам, потому что мы из них выросли, но я рассудила, что из обоих все-таки должно выйти одно, и принялась шить для себя платье. Подруги подали мне, опять-таки в окно, иголок, ниток и ножницы. Работа приходила уже к концу, когда мать, которая приходила навещать меня каждый день, заметила ее. Она нашла, что платье очень удачно и ловко сделано, и за такое прилежание выпустила меня. После я по крыше уже более не лазила, но все-таки и после этого еще не раз мои шалости приводили бедную мать в отчаяние.
В 1809 г. я была свидетельницей происшествия, которое меня ужасно поразило. Недалеко от Сен-Миеля в своей деревне жило семейство де-Моргадель; один из сыновей был отравлен своей женой. Она была близко знакома с моими тетками, и за несколько дней до совершения ею преступления одна из моих теток с своей подругой ездили к ней в гости. Разговаривая с ними, она рассказала историю своего замужества и добавила: «Никогда не выходите замуж против воли, это — несчастье на всю жизнь». Через год мы были свидетельницами, как несчастная m-me де-Моргадель шла на эшафот. Это была женщина лет 25, прекрасная собой, высокого роста, длинная черная коса почти покрывала ее. У нее были необыкновенные волосы, и она просила, чтобы ей обрезали их только на эшафоте. В тележку она не хотела сесть и шла пешком покойной и гордой поступью.
В Сен-Миеле у нас было много знакомых, кроме того, я помню всех, кто там жил, и между прочими семейство Coca, того самого Coca, который остановил Людовика XVI во время его бегства в Варенне. Тогда Сос был купцом и держал небольшую свечную лавку. Потом Наполеон дал ему место в Кольмаре, и он значительно разбогател, а после, не знаю почему, Сос переехал в Сен-Миель. Мать моя рассказывала мне, что когда прусское войско, ожидавшее Людовика XVI на границе, вошло в Варенн, то жена Соса в испуге бросилась в колодезь и, хотя была вытащена оттуда, однако ж вскоре после этого скачка умерла. Сос женился вторично на девушке, получившей порядочное воспитание, и от второго брака имел дочь, которая была большая красавица, но, странное дело — она не находила себе жениха. Все избегали ее... От первой жены у Coca было, кажется, двое детей. Я помню дочь его m-lle Боннет. Она любила рассказывать про те дни, которые провела у них несчастная семья несчастного Людовика, т.е. Людовик XVI и Мария-Антуанетта, и всегда повторяла с наслаждением, как она отвечала m-me Elisabett: «У меня нет ничего, кроме сыра, да и тот еще слишком хорош для тебя», когда та просила у нее бульону. Мать никогда не могла слышать этих слов и умоляла Боннет замолчать, но та в ответ на ее просьбы заливалась громким смехом. Но есть неисповедимый закон, по которому нам всегда возвращаются страдания, причиненные нами ближнему. Боннет умерла преждевременно от тяжкой и мучительной болезни. Предсмертные ее страдания были так невыносимы, что крики долетали до соседей. Народ говорил: «Боннет расплачивается за свои старые грехи».
Все воспоминания моего детства до того разнообразны и так многочисленны, что все это составляет какой-то странный калейдоскоп в голове моей. Я видела знаменитую комету, предшествовавшую войне 1812 года (жара тогда стояла невыносимая, воздух казался раскаленным, поля все выгорели, зато вино было дешево), и помню, как французские войска отправились в поход, когда Наполеону вздумалось покорить всю Европу. В этом походе участвовал один из моих дядей, брат матери. Накануне своего выезда он ужинал у нас и, прощаясь с матерью, сказал: «Бог знает, вернусь ли я. Мы идем сражаться с первыми в мире солдатами, русские не отступают». Слова эти поразили меня, я пристально посмотрела на дядю. Он как будто предсказал судьбу свою, потому что лег на поле Бородинской битвы.
Кто не был очевидцем того горя и отчаяния, которое овладело Францией после кампании 1812 года, тот не может себе представить, что за ужасное то было время. Повсюду слышались плач и рыдания. Не было семьи, которая не надела бы траур по мужу, сыну или брату... Но тут начинается целый ряд бедствий для всей Франции, и стоны и слезы увеличились, когда Наполеон сделал второй набор. Тогда забирали всех без исключения, не щадя и семнадцатилетних юношей. В городе, где мы жили, не оставалось буквально ни одного мужчины, кроме стариков и детей. Но всего страшнее и печальнее было видеть возвращение солдат после Лейпцигской битвы, когда Наполеон, разбитый, должен был отступать. Солдаты шли в беспорядке, измученные, недовольные, убитые духом, проклиная того, кого сперва боготворили. Они были в таком изнеможении, что едва передвигали ноги и беспрестанно останавливались под окнами, чтоб попросить кусок хлеба или напиться.
За ними следом шла ужасная болезнь — чума. Увеличивая их бедствия, она сообщалась и жителям тех мест, через которые они проходили. Госпитали в городах были полны больными. Каждый день умирало невероятное число несчастных. Священники и сестры милосердия, ухаживая за ними, получали болезнь и умирали тоже. Поутру, когда отворялись окна, глазам представлялось ужасное зрелище: по улицам везде лежали мертвые тела или умирающие солдаты. В то время стояла суровая зима и была гололедица, несчастные скользили, падали и не имели сил подняться на ноги. Их собирали в повозки, которые проезжали каждое утро. В то время и мать моя захворала и слегла надолго в постель. Все тело ее покрылось черными пятнами.
Между тем союзные войска подвигались. Вся Франция трепетала. 14 января 1814 г. в Сен-Миель вступили донские казаки. Их расставили по домам. На нашу долю пришлось тоже порядочное число.
Матери моей было хуже. Болезнь ее усиливалась и становилась опасною. Она была совершенно уверена, что уже не встанет, и, боясь оставить нас в городе, который был занят неприятелем, решилась отправить к бабушке — матери отца моего, жившей не на большой дороге. Мать рассчитывала, что там мы будем в безопасности, и, призвав меня, как старшую в семье, приказала собираться в дорогу, но нелегко ей было оторвать меня от себя. Я ни за что в свете не решалась покинуть ее одну в такую минуту, и она наконец должна была согласиться оставить нас при себе. К счастью, ей вскоре стало лучше, только она очень медленно поправлялась, а войска все тянулись. Одни сменялись другими. За донскими казаками, которые составляли авангард, шли пруссаки, потом австрийцы, баварцы, саксонцы и снова русские, но им мы были рады. Они были очень тихи и невзыскательны и удивляли нас своею кротостью и вежливостью... Только им не нравился наш белый хлеб, они просили все черного и жаловались, что вино не довольно крепко. Самые несносные и дерзкие был австрийцы. Их мы терпеть не могли. Ужасно, что стоило содержать и прокормить эти войска! Места, где они проходили, были совершенно разорены. Мать моя еще больше других почувствовала всю тяжесть расходов. Средства ее истощились, она должна была истратить небольшой капитал, который ей удалось скопить, и этого даже не хватило.
Вдобавок ко всему этому горю мать лишилась пенсии, когда Священный союз застав

Именной указатель к мемуарной части книги

Александр I (1777—1825), император с 1801 г. — 6, 33, 43
Александр II (1818—1881), император с 1855 г. — 70, 175
Анненков Александр Николаевич, двоюродный брат декабриста — 199
Анненков Владимир Иванович (1831—1890), председатель окружного суда, сын декабриста — 179
Анненков Григорий Александрович, офицер, убит на дуэли в 1824 г., брат декабриста — 31
Анненков Иван Иванович (1835—1886), офицер лейб-гвардии Из¬майловского полка, сын декабриста — 175, 179, 180
Анненков Николай Иванович (1837—1872), мировой посредник, сын декабриста — 180
Анненков Николай Николаевич, дядя декабриста — 55, 73, 74, 192
Анненков Николай Николаевич (1800—1865), адъютант великого князя Михаила Павловича, впоследствии генерал-адъютант — 66, 80
Анненкова Александра Ивановна — см. Теплова
Анненкова Анна Ивановна, мать декабриста — 31, 33, 45—48, 51, 52, 60, 61, 69, 70, 72
Анненкова Анна Ивановна (1829—1833), дочь декабриста — 50
Анненкова Варвара Николаевна, родственница А.И.Анненковой — 59
Анненкова Наталия Ивановна (1842—1894), дочь декабриста — 180, 181
Анненкова Ольга Ивановна — см. Иванова
Апраксин Степан Федорович (1792—1862), граф, генерал-майор, командир Кавалергардского полка — 36, 39
Арцимович Виктор Антонович (1820—1893), участник сенатор¬ской ревизии в Сибири, тоболь¬ский губернатор в 1854—1858 гг., калужский губернатор в 1858—1862 гг. — 176
Арцыбашев Дмитрий Александрович (1802—1831), корнет Кавалергардского полка, член петербургской ячейки Южного общества. Выписан тем же чином в Таманский гарнизонный полк — 36, 40

Балла, ссыльный турок — 158
Батеньков Гавриил Степанович (1793—1863), подполковник корпуса инженеров путей сообщения, декабрист, член Северного общества. Осужден по III разряду — 40
Безродный Василий Кириллович (1768—1847), действующий статский советник, сенатор, ревизовавший в 1827—1828 гг. Западную Сибирь — 99
Бенкендорф Александр Христофорович (1783—1844), граф, генерал-адъютант, член следственной комиссии по делу декабристов, с 1826 г. шеф жандармов и главный начальник III Отделения — 42, 73, 81, 186
Бестужев Михаил Александрович (1800—1871), штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка, декабрист, член Северного общества. Осужден по II разряду — 100
Бестужев Николай Александрович (1791—1855), капитан-лейтенант, писатель, декабрист, член Северного общества. Осужден по II разряду — 100
Бесчанов Владимир Александрович (1802—1859), прапорщик 
8-й артиллерийской бригады, декабрист, член общества Соединенных Славян. Осужден по I разряду — 156, 162
Блэй, вторая жена Кастенга — 12
Бобрищев-Пушкин Павел Сергеевич (1802—1865), поручик квартирмейстерской части, декабрист, член Южного общества. Осужден по IV разряду — 175
Богарнэ-де, родственница императрицы Жозефины, жены Наполеона I — 12
Бонапарт Иосиф (1768—1844), старший брат Наполеона I, неаполитанский, а потом испан¬ский король — 11
Борисов Андрей Иванович (1798—1854), отставной поручик, декабрист, член Общества Соединенных Славян. Осужден по I разряду — 65
Борисов Петр Иванович (1800—1854), подпоручик 8-й артил¬лерийской бригады, декабрист, член Общества Соединенных Славян. Осужден по I разряду — 65
Броневский Семен Богданович (1786—1858), генерал-лейтенант, с 1834 по 1837 г. генерал-губернатор Восточной Сибири — 164, 167, 170, 171
Бурнашев Тимофей Васильевич, начальник Нерчинских рудников — 136
Бусмар, роялистская семья в Париже — 22, 23
Бутро, главный казначей в армии Иосифа Бонапарта — 10, 11

Вадковская, двоюродная сестра Анненкова — 73, 88
Вадковский Федор Федорович (1800—1844), прапорщик Нежинского пехотного полка, декабрист, член Северного общества. Осужден по I разряду — 156, 163
Васильчиков Николай Александрович (1799—1864), корнет Кавалергардского полка, член пе¬тербургской ячейки Южного общества. Выписан тем же чином в Тверской драгунский полк — 42
Веер, французский консул — 77
Вишневская — см. Юшневская
Войнов Матвей, чиновник — 129
Волконская Мария Николаевна (1806—1863), княгиня, жена декабриста, последовавшая за ним в Сибирь — 116, 131, 135, 136, 152, 160
Волконский Сергей Григорьевич (1788—1865), князь, генерал-майор, бригадный командир 
19-й пехотной дивизии, декабрист, член Южного общества. Осужден по I разряду — 65
Вольф Фердинанд Богданович (1796—1854), штат-лекарь при главной квартире II армии, декабрист, член Южного общества. Осужден по II разряду — 146, 153, 157, 158, 163, 195
Вошэ Карл-Август, секретарь графа Лаваль, сопровождавший в Сибирь княгиню Трубецкую — 95

Гантамуров, казак — 140
Гебль Жорж, отец мемуаристки — 6, 7, 10—14
Гебль, брат мемуаристки — 22
Герье, московский аббат — 86
Глазенапп Владимир Григорьевич (1784—1862), полковник, командир Польского уланского полка — 69
Голицын Александр Николаевич (1733—1844), князь, министр духовных дел и народного просвещения, член следственной комиссии по делу декабристов — 42
Горкин, разбойник — 164
Гризье, французский эмигрант, учитель фехтования — 58, 59
Громницкий Петр Федорович (1798—1851), поручик Пензенского пехотного полка, декабрист, член Общества Соединенных Славян. Осужден по II разряду — 172

Давыдов Василий Васильевич (1829—1873), сын декабриста — 130
Давыдов Василий Львович (1792—1855), отставной полковник, декабрист, член Южного общества. Осужден по I разряду — 50, 65
Давыдова Анна Ивановна, жена декабриста, последовавшая за ним в Сибирь — 102, 116, 152
Дибич Иван Иванович (1785—1831), барон, с 1827 г. граф, ге¬нерал-адъютант, начальник главного штаба, впоследствии фельд¬маршал — 83, 84
Долгоруков Алексей Алексеевич (1775—1834), князь, сенатор, член государственного совета — 128
Дюма Александр, отец (1803—1870), знаменитый французский романист — 29, 99

Евсевьев А.Н., иркутский губернатор — 187
Ентальцева Александра Васильена, жена декабриста, последовавшая за ним в Сибирь — 116, 151, 152
Ермолов Алексей Петрович (1772—1861), генерал-от-инфантерии, командир Отделения Кавказ¬ского корпуса и главноуправляющий Грузией — 42

Желдыбин Григорий, фельдъегерь — 67, 68

Занадворов П., работник Петровского завода — 144
Знаменский Михаил Степанович (1834—1892), сын ялуторовского протоиерея, воспитанник декабристов, впоследствии та¬лантливый художник — 175

Иванов Константин Иванович, адъютант омского генерал-губернатора, впоследствии генерал-лейтенант, муж О.И.Анненковой — 146, 147
Иванова, Ольга Ивановна (1830—1891), дочь декабриста — 146, 147, 178
Ивашев Василий Петрович (1794—1840), ротмистр Кавалергардского полка, декабрист, член Юж¬ного общества. Осужден по II раз¬ряду — 152, 153
Ивашева Камилла Петровна (1808—1839), жена декабриста, вышедшая за него замуж в Пет¬ровском заводе — 152, 153

Кадудаль Жорж (1769—1804), мель¬ник, один из организаторов вто¬рого крестьянского контрреволюционного восстания в Ван¬дее, покушения на Наполеона в 1800 г. и заговора 1804 г. — 6
Казимирский Яков Дмитриевич, плац-майор в Петровском заво¬де, впоследствии начальник кор¬пуса жандармов в Иркутске и Омске — 8
Камброн Пьер-Жак-Этьен (1770—1842), граф, прославленный фран¬¬цузский генерал, участник рево¬люционных и наполеоновских войн — 10
Камброн, брат генерала, батальонный командир французской гвардии — 10
Кампан Жанна-Луиза (1752—1822), французская писательница, камеристка Марии-Антуанетты — 16
Караулова, приживалка А.И.Анненковой — 49
Кастенг, негр, свояк Наполеона I, начальник артиллерийского парка в Шампиньи — 12
Конде Людовик-Жозеф-Бурбон (1736—1818), принц, член французской королевской семьи, полководец — 139
Кордэ Шарлотта (1768—1793), представительница старинной французской дворянской семьи — 76
Корнилович Александр Осипович (1800—1834), штабс-капитан Гвардейского генерального штаба, литератор, декабрист, член Южного общества. Осужден по IV разряду — 99
Краснокутский Семен Григорьевич, обер-прокурор Сената, декабрист, член Южного общества. Осужден по VIII разряду — 163
Крылов Иван Андреевич (1768—1844), баснописец — 157
Куракин Борис Алексеевич (1784—1850), князь, сенатор, член Верховного уголовного суда над декабристами — 99
Куц, сенатский чиновник — 129

Лаваль Александра Григорьевна (1722—1850), графиня — 95
Лавинский Александр Степанович (1776—1844), генерал-губернатор Восточной Сибири в 1822—1833 гг. — 102
Ланской Владимир Яковлевич (1800—1820), корнет лейб-гвардии гусарского полка, убитый на дуэли Анненковым — 37
Ларошфуко (1753—1834), барон, кавалерийский офицер, эмигрировавший во время революции — 22
Латур-д’Орвень (1743-1800), генерал французской армии — 9
Левашев Василий Васильевич (1783—1848), генерал-адъютант, член следственной комиссии по делу декабристов — 38, 39
Леклер, дядя Анненковой — 15
Ленорман Мария-Анна-Аделаида (1772—1843), знаменитая гадальщица на картах — 102
Лепарский Станислав Романович (1754—1837), генерал-лейтенант, комендант Нерчинских рудников и Петровского завода — 87, 110, 115, 118, 132, 134, 137, 149, 150, 160
Лефевр, французский эмигрант, московский знакомый Анненковой — 76
Лещинский Станислав (1677—1766), польский король с 1705 по 1736 г. — 15
Либер Антон, жених П.Гебль — 24, 25
Ликет, француженка, знакомая Гебль — 23
Лобанов-Ростовский Александр Яковлевич (1795—1848), князь, полковник лейб-гвардии Гусарского полка, с 1826 г. флигель-адъютант — 78, 79
Лоре, доктор Наполеона I — 11
Лунин Михаил Сергеевич (1787—1845), подполковник лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, декабрист, член Северного общества. Осужден по II разряду — 134, 135, 163
Людовик XVI (1754—1793), французский король, свергнутый революцией — 20

Малерм, французская революционерка — 6, 7
Мандрыка Андрей Григорьевич, иркутский земский исправник — 173, 174
Марат Жан-Поль (1744—1793), французский революционер — 76
Мария-Антуанетта (1755—1793), французская королева, жена Людовика XVI. Окончила жизнь на гильотине — 20
Мария Федоровна (1754—1828), вдова императора Павла I — 182
Матвеев Андрей, слуга Анненковой — 96, 104, 125, 126, 142
Митьков Михаил Фотиевич (1791—1849), полковник лейб-гвардии Финляндского полка, декабрист, член Северного общества. Осужден по II разряду — 163
Михаил Павлович (1798—1849), великий князь, генерал-фельдцейхмейстер 1-й гвардейской пехотной дивизии — 36
Михайла, слуга Анненковой — 96
Моно, владелец парижской торговой фирмы — 26
Моргадель, француженка, знакомая Гебль — 19
Муравьев Александр Михайлович (1802—1855), корнет Кавалер¬гардского полка, декабрист, член Северного общества. Осужден по IV разряду — 116, 158, 163
Муравьев Александр Николаевич (1792—1863), отставной полковник, член Союза Благоденствия. Осужден по VI разряду — 36, 38, 40, 65, 106, 176
Муравьев Артамон Захарович (1794—1846), полковник, командир Ахтырского гусарского полка, член Южного общества. Осужден по I разряду — 65, 157, 158
Муравьев Никита Михайлович (1796—1843), капитан Гвардейского генерального штаба, декабрист, один из руководителей Северного общества. Осужден по I разряду — 65, 158, 163
Муравьева Александра Григорьевна, жена декабриста Н.М.Муравьева, последовавшая за ним в Сибирь — 66—68, 109, 116,117, 161
Муравьева Екатерина Федоровна (1771—1848), мать декабристов Муравьевых — 66, 68, 88, 158
Муравьева Жозефина Адамовна, эстляндская уроженка, с 1839 г. жена А.М.Муравьева — 152
Мушетт, негр — 10
Мюллер, метрдотель Александра I — 78, 83

Наквасины, сибирские купцы — 101, 103
Наполеон I (1769-1821), французский император — 8, 15, 16
Нарышкина Елизавета Петровна (1801—1867), жена декабриста, последовавшая за ним в Сибирь — 110, 152
Натам, бурят — 136, 162
Николай I (1796—1855), император с 1825 г. — 37, 70, 82, 83, 127, 134, 172
Новиков, слуга Анненковых — 96, 104

Оболенский Евгений Петрович (1796—1865), князь, поручик лейб-гвардии Финляндского полка, декабрист, один из руководителей Северного общества. Осужден по I разряду — 36, 65
Обри, знакомые Гебль в Сен-Миеле — 17
Одоевский Александр Иванович (1802—1839), князь, корнет лейб-гвардии Конного полка, декабрист, член Северного общества. Осужден по IV разряду — 118
Орлов Алексей Федорович (1788—1862), граф, генерал-адъютант, с 1844 г. шеф жандармов и главный начальник III Отделения — 188

Палю, французский эмигрант, московский знакомый Анненковой — 77
Панов Николай Алексеевич (1803—1850), поручик лейб-гвардии Гренадерского полка, декабрист, член Северного общества. Осужден по I разряду — 157
Перейс, французский эмигрант, сосланный в Сибирь при Екатерине II — 139
Перская Мария Тихоновна, дочь генерал-майора, дальняя родственница А.И.Анненковой, управлявшая ее хозяйством — 47, 48, 88
Пестель Павел Иванович, полковник, командир Вятского пехотного полка, декабрист, руководитель Южного общества. Осужден вне разрядов — 39
Пестов Александр Семенович (1802—1833), подпоручик 9-й артиллеристской бригады, декабрист, член Общества Соединенных Славян. Осужден по 
I разряду — 160
Пишегрю Шарль (1761—1804), генерал французской революционной армии — 6
Подушкин Егор Михайлович — плац-майор Петропавловской крепости — 41, 50, 58
Полторацкая Екатерина Ивановна (1815—1885), племянница декабристов Пущиных — 30
Полторацкий, офицер — 30
Прянишников, офицер — 39
Пущин Иван Иванович (1798—1859), декабрист, член Северного общества. Осужден по I разряду — 67, 176
Пятницкий Андрей Васильевич, иркутский гражданский губернатор в 1839—1848 гг. — 170
Розен Александра Васильевна, баронесса, жена декабриста, последовавшая за ним в Сибирь — 151, 152
Розенберг Василий Васильевич, поручик, плац-адъютант, затем плац-майор в Чите и Петровском заводе — 117
Рустан (1780—1845), мамелюк, раб каирского шейха, подаренный Наполеону — 8
Свистунов Петр Николаевич (1803—1889), корнет Кавалергардского полка, декабрист, член петербургской ячейки Южного общества. Осужден по II разряду — 34, 116, 146, 156, 157, 163
Семенов Степан Михайлович (1789—1852), титулярный советник, член Северного общества. Выслан в Западную Сибирь на службу — 68
Смольянинова Фелициата Осиповна, побочная дочь И.Ф. Якобия — 118, 119, 130, 132, 133, 190
Сос, торговец в г. Варенне — 19, 20
Сос Бонетт, дочь предыдущего — 20, 23
Сосинович, польский революционер, отбывавший каторгу вместе с декабристами — 161
Степан — см. Новиков
Стремоухов Александр Васильевич, штабс-капитан лейб-гвардии Конноегерского полка — 41, 45
Стремоухов, брат предыдущего — 44, 45
Сухинов Иван Иванович (1795—1828), поручик Александрийского гусарского полка, декабрист, член Южного общества — 137, 138

Теплов Алексей Григорьевич — майор корпуса внутренней стражи, муж А.И.Анненковой — 48
Теплова Александра Ивановна (1826—1880), старшая дочь декабриста — 130
Титов, московский знакомый Анненковой — 67
Торсков, сенатский регистратор — 129
Торсон Константин Петрович, капитан-лейтенант, декабрист, член Северного общества. Осужден по II разряду — 66
Трубецкая Екатерина Ивановна, жена декабриста, последовавшая за ним в Сибирь — 100, 116, 131, 135, 136, 152, 160
Трубецкой Сергей Петрович (1790—1860), князь, полковник, дежурный штаб-офицер 4-го пехотного корпуса, декабрист, один из руководителей Северного общества. Осужден по I разряду — 65, 136
Трубникова Мария Васильевна (1835—1897), дочь декабриста — 147
Тургенев Николай Михайлович (1778—1835), секретарь московского генерал-губернатора — 94
Тьери, знакомые Гебль в Сен-Миеле — 17
Фелис, француженка, гувернантка в доме Д.И.Шульгина — 53
Фикельмон, парижские знакомые П.Гебль — 22
Филарет (1782—1867), архиман¬дрит Троице-Сергиевой лавры, митрополит Московский с 
1826 г. — 48
Фитингоф Иван Андреевич (1797—1871), барон, ротмистр, командир 7-го запасного эскадрона Кавалергардского полка — 73
Фонвизин Михаил Александрович (1788—1854), отставной генерал-майор, декабрист, член Северного общества. Осужден по IV разряду — 50, 58, 113, 146, 163
Фонвизина Наталия Дмитриевна (1805—1869), жена декабриста, последовавшая за ним в Сибирь — 72, 115, 146, 152

Цейдлер Иван Богданович (1780—1853), иркутский гражданский губернатор с 1821 по 1835 гг. — 101, 104

Чебунин, богатый крестьянин в Тарбогатае — 143, 144
Чевкин Константин Владимирович (1802—1875), начальник штаба горных инженеров — 165
Черкесова Вера Васильевна, дочь декабриста, деятельница женского освободительного движения — 147
Чернобой, крепостной А.И.Анненковой, управлявший ее имениями — 47

Шарпантье, француженка, знакомая Анненковой в Москве — 51, 53
Шатобриан Франсуа-Огюст (1769—1848), французский писатель, министр иностранных дел в 1822—1824 гг. — 29
Шевелев, чиновник — 129
Шор, московский домовладелец — 51
Шосоне, владелец замка Шампаньи, приятель Ж.Гебль — 6
Шульгин Дмитрий Иванович (1785—1854), московский обер-полицмейстер в 1825—1830 гг. — 53, 70, 71

Энгельке Карл Федорович, тобольский гражданский губернатор в 1844—1852 гг. — 189, 196

Юшневская Мария Казимировна, жена декабриста, последовавшая за ним в Сибирь — 142, 152

Якобий Иван Варфоломеевич (1726—1803), уфимский и симбирский наместник в 1782 г., иркутский генерал-губернатор в 1783—1788 гг., отец А.И.Анненковой — 31, 46
Якобий, дядя Аннненковой — 55, 56, 93
Якубович Александр Иванович (1792—1845), капитан Нижегородского драгунского полка, декабрист. Осужден по I разряду — 65
Якушкин Евгений Иванович (1826—1905), юрист и этнограф — 176
Янтальцева — см. Ентальева

Анненкова П. Воспоминания

00.06.2004

Автор: 
Источник: Мужское/Женское

История — наука серьезная, но даже книги по истории могут великолепно развлечь читателя: важно, не о чем, а как написано. То же касается и исторических биографий, и даже мемуарной литературы. Далеко не всегда это книги для узкого круга специалистов. Для тех, кому хочется чтения легкого и приятного, но более серьезного, чем банальный любовно-исторический роман, издательство «Захаров» приготовило чудесный подарок: мемуары жены декабриста Полины Анненковой, урожденной Гебль. Те, кто смотрел советский фильм «Звезда пленительного счастья», помнят историю очаровательной свободолюбивой француженки, которая не желала идти замуж за богатого русского барина, но разделила участь изгнанника-каторжанина. В реальности все было также красиво, но гораздо тяжелее и мучительнее для всех действующих лиц этой драмы. Когда Полина уезжала вслед за возлюбленным в Сибирь, она была вынуждена оставить в Петербурге свою маленькую дочь, родившуюся как раз в ту пору, когда Иван Анненков был арестован за участие в Восстании декабристов. Правда, кончилось все хорошо... Семья воссоединилась спустя двадцать пять лет. В книгу также вошли мемуары дочери Анненковых Ольги Ивановой, письма Ивана Анненкова из Сибири, отрывки из воспоминаний о семье Анненковых, записанные в разное время разными людьми. А еще роман Александра Дюма «Учитель фехтования» — Дюма побывал в России незадолго до отъезда Полины в Сибирь и был потрясен историей любви своей соотечественницы к русскому мятежнику. В общем, под одной обложкой, украшенной портретами четы Анненковых, собрано все, что только было ими и о них написано