Содержание

Как хочется домой 5
Маркиз в качестве прислуги 15
И кто из нас коновал? 29
Редкостная пара 39
Только одно живое существо 50
Отрава 61
Велика ли заслуга 74
Свинья с мусорным бачком на голове 80
Кот Буян, носящий мячи 91
Первая самоволка 99
Волшебное излечение кобылы ценой 5000 108
Собачьи развлечения 117
У меня родился сын 128
Старый пес и новая свобода 136
Перезанимался 147
Тайный отравитель собак 153
Миссис Бек собственной персоной 166
Ностальгия 176
К чему приводит деликатность 178
Я заменяю специалиста по собакам 184
Что делать с оторванной лапой 192
Удача и победа 200
Крик и шепот 211
Мои встречи с Беннетом Гранвиллом 219
Новатор и консерватор 232
К вопросу о сноровке 242
Начинается новая жизнь 253
Как победить мокротуху 255
Чудодейственный «усмирин» 267
Развлечения Тристана 280
Собачья дружба 294
Трудно разорваться на три части 306
Полицейский забирает попрошайку 320
Пробежка по процедуре 329
Мой первый самостоятельный полет 345
Номер 87 становится матерью 350
Печальный урок 358
Еще один урок, но с хорошим концом 368
Диагноз: ложная беременность 380
Заботливая Джуди 392
Тристан готовится к экзаменам 398
Мистер Потс 411
На складе 419
Все имущество в коляске 425
Ящур 436
Про Неда 445
Оскар, светский кот 460
Домой, домой! 476

МАРКИЗ
В КАЧЕСТВЕ ПРИСЛУГИ


Туман клубился над головами марширующей колонны — лондонский туман, густой, желтый, с металлическим привкусом. Я не мог различить первые ряды, ничего, кроме желтого пятна фонаря, качающегося в руке ведущего.
Когда мы вот так направлялись завтракать в половине седьмого утра, настроение у меня бывало очень скверным, а тоска по дому становилась мучительной. Самая худшая часть дня!
У нас в Дарроуби тоже бывали туманы, но совсем другие, деревенские, не похожие на этот. Как-то утром, когда я отправился по вызовам, лучи моих фар упирались в серую завесу впереди, и из моей плотно закрытой коробочки я не видел ровно ничего. Но я направлялся вверх по склону и поднимался все выше под напряженное урчание мотора, как вдруг туман поредел, превратился в серебристую мерцающую дымку и рассеялся.
Тут над колышущейся серой пеленой ослепительно сияло солнце, и впереди зеленые холмы уходили в небо летней синевы.
Я устремлялся в это сияющее великолепие, зачарованно глядя сквозь ветровое стекло, будто видел все это в первый раз: бронзу сухих папоротников, вкрапленную в травянистые склоны, темные мазки деревьев, серые домики и нескончаемый узор стенок, тянущихся к верескам на вершинах.
Как обычно, времени у меня было в обрез, но я не мог не остановиться. Я затормозил в воротах. Сэм, мой бигль, выпрыгнул наружу, и мы пошли по лугу. Пес кружил по дерну в сверкающих каплях, а я стоял в теплых лучах солнца среди тающего инея и смотрел назад, на темное сырое одеяло, которое накрывало долины, но не алмазный мир над ними.
И, жадно глотая душистый воздух, я благодарным взглядом обводил чистый зеленый край, где я работал и добывал свой хлеб насущный. Я мог бы остаться здесь до ночи, прохаживаясь, глядя, как Сэм, виляя хвостом, исследует все вокруг и тыкается носом в тенистые уголки, куда солнце еще не добралось, где земля оставалась тверже железа, а на траве лежал хрустящий под ногами иней. Но меня ждали к определенному часу — и не кто-нибудь, но пэр Англии, и я неохотно вернулся в машину.
Я должен был начать проверку коров лорда Халтона в девять тридцать, и, когда я обогнул господский дом елизаветинских времен, направляясь к службам неподалеку, сердце у меня сжалось от дурного предчувствия. Нигде не было видно ни единой коровы, только мужчина в потрепанных холщовых брюках деловито забивал последние гвозди в самодельный станок у ворот скотного двора.
Услышав меня, он обернулся и приветливо замахал молотком. Я пошел к нему, с удивлением глядя на щуплую фигуру, на пряди мягких белобрысых волос, падающие на лоб, на рваный джемпер и облепленные навозом резиновые сапоги. Казалось, он вот-вот скажет: «А, мистер Хэрриот! Утречко-то какое!» Но нет, он сказал:
— Хэрриот, дорогой мой, жутко сожалею, но очень опасаюсь, что мы еще не совсем готовы для вас. — И он начал развязывать кисет с табаком.
Уильям Джордж Генри Огестес, одиннадцатый маркиз Халтон, всегда посасывал трубку и то чистил ее металлическим ежиком, то пытался ее разжечь. Но я ни разу не видел, чтобы он ее курил. В минуты стресса он пытался проделывать все это одновременно. То, что он оказался не готов, его явно смущало, и когда он заметил, как я невольно покосился на свои часы, то еще больше расстроился, вынул трубку изо рта, снова сунул ее туда, взял молоток под мышку и открыл большой коробок спичек.
Я посмотрел на склон со службами. У самого горизонта я различил крохотные фигурки мечущихся коров, гоняющихся за ними людей. До меня донесся далекий лай, а затем мычание и пронзительные вопли: «Тпрюси, тпрюси», «А ну пошла!», «Сидеть, пес!»
Я вздохнул. Старая, привычная история. Даже йоркширская аристократия, видимо, разделяла здешнее беззаботное отношение ко времени.
Его сиятельство, несомненно, понял мои чувства, и его смущение заметно увеличилось.
— Очень нехорошо получилось, дорогой мой, — сказал он, разбрасывая спички и снежинки табака по каменным плитам. — Я обещал, что все будет готово в девять тридцать, но чертовы коровы ничего не желают знать!
Я выдавил улыбку.
— Ничего страшного, лорд Халтон, их уже как будто гонят сюда, а сегодня утром я не так уж стеснен временем.
— Чудесно! Чудесно! — Он попытался зажечь темный холмик табака, который было заискрился, но тут же вывалился через край трубки. — И посмотрите! Я соорудил станок. Будем загонять их туда, и они уже ничего поделать не смогут. Помните, в прошлый раз не все прошло гладко?
Я кивнул. Еще бы не помнить! У лорда Халтона было лишь около тридцати дойных коров, но туберкулинизация их заняла добрых три часа непрерывного родео. Я с сомнением посмотрел на довольно хлипкое сооружение из досок и кровельного железа. Будет интересно поглядеть, как оно противостоит полудикой скотине!
Я вовсе не хотел давить на него, но снова машинально скосил глаза на часы, и щуплый маркиз вздрогнул как от удара.
— Черт возьми! — вскипел он, — Что они там возятся? Пожалуй, надо пойти помочь им! — Он принялся в расстройстве перекладывать молоток, кисет, трубку и спички из одной руки в другую, ронял их и подбирал, пока наконец не решил молоток положить на землю, а все остальное рассовать по карманам. Затем он удалился бодрой рысцой, а я в который раз подумал, что, наверное, таких аристократов, как он, в Англии отыщется немного.
Будь я маркизом, подумалось мне, так я бы нежился в постели или, быть может, как раз сейчас раздвинул бы занавески, посмотреть, какая на дворе погода. Но лорд Халтон все время трудился наравне со своими работниками. Как-то утром я застал его за самой уж черной работой — погрузкой навоза: стоя ни высокой куче этого бесценного удобрения, он накладывал его вилами в тележку, одну дымящуюся порцию за другой. Поскольку одет он был всегда в лохмотья, остается предположить, что в гардеробе у него хранились более пристойные костюмы, но я ни разу их на нем не видел. Даже табак у него был особенно любимый фермерами.
Мои размышления прервал гром копыт, сопровождаемый дикими выкриками: приближалось халтонское стадо. Минуту спустя скотный двор заполнился кружащими коровами, от которых клубами валил пар.
Из-за угла дома галопом появился маркиз.
— Ладно, Чарли! — завопил он. — Впускайте первую в станок!
Задыхаясь от предвкушения, он остановился возле досок, испещренных шляпками гвоздей, и Чарли открыл ворота. Мохнатое рыжее чудовище влетело в станок, на мгновение замешкалось в узком проходе, а затем со скоростью около пятидесяти миль в час появилось из другого конца, унося на рогах и шее часть творения его сиятельства. Следом двинулось и остальное стадо.
— Остановите их! Остановите! — завопил щуплый пэр, но это не помогло.
Мохнатый поток вырвался из пролома, и в мгновение ока стадо устремилось вверх по склону. Работники побежали за коровами, и вскоре мы с лордом Халтоном вновь, как несколько минут назад, следили за крохотными фигурками у линии горизонта, а из отдаления доносилось: «Тпрюси-тпрюси!» и «А ну, пошла!»
— Послушайте, — пробормотал он уныло, — нельзя сказать, чтобы он оказался прочным.
Зато самому маркизу в упорстве было отказать никак нельзя. Схватив молоток, он застучал им с прежним энтузиазмом, и к тому времени, когда стадо вернулось, станок был восстановлен, а спереди длинный железный лом преграждал путь корове, которая попыталась бы вырваться. Казалось, проблема была решена. Первая корова спокойно остановилась перед ломом, и через отверстие в досках я без труда выстриг участок у нее на шее. Лорд Халтон в отличнейшем настроении уселся на перевернутой бочке из-под бензина, положив на колени мою тетрадь для записей.
— Я буду записывать, дорогой мой! — крикнул он. — Валяйте, дорогой мой!
Я приложил кутимер к коровьей шее.
— Восемь, восемь.
Он записал, и в станок вошла новая корова.
— Восемь, восемь, — сказал я, и он снова наклонился над тетрадью.
Третья корова — восемь восемь. Четвертая — восемь, восемь. И так далее — восемь, восемь да восемь, восемь.
Его сиятельство оторвался от тетради и утомленно провел ладонью по лбу.
— Хэрриот, дорогой мой, нельзя ли чуть разнообразнее? Я начинаю утрачивать интерес.
Все шло гладко, пока в станок не вошла корова, которая прежде разнесла его. И, как мы теперь заметили, поцарапала при этом шею.
— Поглядите-ка! — воскликнул пэр. — Это не опасно?
— Нисколько. Просто царапинка.
— Отлично. Но вы не считаете, что ее надо бы чем-нибудь смазать? Немножечко этого...
Так я и знал. Лорд Халтон был горячим поклонником «Пропамидинового крема» фирмы «Мей и Бейкер» и использовал его для всех царапин и ссадин, какими обзаводились его коровы. Он обожал эту мазь. Но, к сожалению, выговорить «Пропамидин» ему никак не удавалось. Как, впрочем, никому в его имении, за исключением Чарли, старшего на ферме. Называл он эту панацею «Пропопамид», но его сиятельство свято ему доверял.
— Чарли! — громогласно позвал он. — Вы здесь, Чарли?
Чарли вынырнул из водоворота на скотном дворе и приложил руку к шляпе.
— Слушаю, милорд.
— Чарли, эта чудо-мазь, которую прописывает мистер Хэрриот, ну, для пораненных сосков и тому подобного. Про... Перо... как, черт побери, она называется?
Чарли внушительно помолчал. Это был миг его торжества.
— «Пропопамид», милорд.
Маркиз, очень довольный, хлопнул себя по колену под холщовыми брюками.
— Вот-вот! «Пропопамид». На этом чертовом словечке язык сломаешь! Молодец, Чарли!
Чарли скромно наклонил голову.
По сравнению с прошлым разом туберкулинизация потребовала куда меньше хлопот, и мы закончили через полтора часа. Хотя произошла и трагедия. Примерно на половине одна корова упала мертвой из-за магниевой недостаточности — состояние, нередко наступающее у коров, кормящих теленка. Мгновенная безболезненная смерть, и у меня не было ни малейшей возможности что-либо сделать.
Лорд Халтон посмотрел на корову, уже переставшую дышать.
— Как по-вашему, можем мы пустить ее на мясо, если сразу обескровим?
— Ну, это типичный случай магниевой недостаточности. Ничего вредного для кого-либо... Попробуйте. Все зависит от того, что решит инспектор на бойне.
Корове выпустили кровь, погрузили ее в фургон, и пэр отправился с ней на бойню. Он вернулся, как раз когда мы кончили проверку.
— Ну как? — спросил я. — Тушу приняли?
Он помялся.
— Нет... нет, старина, — сказал он удрученно. — Боюсь, что нет.
— Но почему? Инспектор забраковал тушу?
— Ну-у... собственно, до инспектора я не добрался... Поговорил с разрубщиком.
— И что он сказал?
— Всего три слова, Хэрриот.
— Три слова?
— Да... «А пошел ты!»
— Ах так! — Я кивнул.
Представить себе эту сцену труда не составляло. Дюжий разрубщик смерил взглядом щуплого коротышку и решил, что не стоит отвлекаться ради какого-то оборванца с фермы.
— Не огорчайтесь, сэр, — сказал я. — Попытка не пытка.
— Верно... верно, старина. — Он уронил несколько спичек, расстроенно перебирая свои курительные принадлежности.
Открыв дверцу машины, я вспомнил про «Пропамидин».
— Не забудьте заехать за мазью.
— Ах, черт! Ну конечно! Заеду после обеда. Я очень полагаюсь на этот пром... пра... Чарли, сто тысяч чертей, как его там?
Чарли гордо выпрямился.
— «Пропопамид», милорд.
— А, да, «Пропопамид!» — Маленький маркиз засмеялся. К нему вернулось обычное солнечное настроение. — Молодчина, Чарли! Вы подлинное чудо!
— Благодарю вас, милорд. — И Чарли погнал коров назад на луг. Его лицо сияло самодовольством эксперта.

Странная вещь! Стоит съездить к клиенту по одной причине, и обязательно вскоре встретишься с ним совсем по другой. Не прошло и недели и железная хватка зимы ни на йоту не ослабела, как телефон на тумбочке затрезвонил у меня над ухом.
После того как мое сердце, по обыкновению, оборвалось — что, по-моему, ничего хорошего ветеринарам не сулит, — я выпростал из-под одеяла сонную руку.
— Да? — буркнул я.
— Хэрриот... Послушайте, Хэрриот... Это вы, Хэрриот? — Голос просто содрогался от напряжения.
— Да, он самый, лорд Халтон.
— Чудесно... чудесно... черт возьми, приношу свои извинения, чертовски неприятно будить вас вот так... но тут творится что-то дьявольски странное. — Послышалось легкое постукивание: видимо, возле трубки падали спички.
— Неужели? — Я зевнул, и мои глаза непроизвольно сомкнулись. — Но в чем это конкретно выражается?
— Ну, я сидел с моей лучшей свиноматкой. Она опоросилась и принесла двенадцать хороших поросяток, но вот только что-то очень странное...
— В каком смысле?
— Трудно описать словами, старина... но вы знаете... ну, эта... это... э... нижнее отверстие... из него свисает чертовски длинная красная штука.
Глаза у меня вытаращились, рот раскрылся в беззвучном крике. Выпадение матки. У коровы — тяжелый труд, у овцы — приятная разминка, у свиньи — вообще не поддастся.
— Длинная красная... Когда?.. Как?.. — бессмысленно бормотал я, заранее зная ответы.
— Просто взяла да и выскочила, дорогой мой. Я ждал еще одного поросенка — и на тебе! Просто напугала меня.
Под одеялом пальцы у меня на ногах скрючились. Какой смысл объяснять ему, что за мою недолгую практику я пять раз сталкивался с выпадением матки у свиней и все пять раз ничего не сумел сделать. И пришел к выводу, что нет способа водворить матку свиньи на место.
Но попытаться я был обязан.
— Сейчас приеду, — пробормотал я.
И посмотрел на будильник. Половина шестого. Жуткое время! Ночному сну положен конец, и уже не остается шансов вздремнуть часок до начала дневных трудов. А с тех пор как я женился, то и вовсе возненавидел ночные выезды. Возвращаться к Хелен было чудесно, но по той же причине стало куда тяжелее расставаться с ее милой теплотой и выходить в негостеприимный темный мир снаружи.
Пока я ехал на халтонскую ферму, воспоминания о тех пяти свиньях отнюдь не скрашивали дорогу. Я испробовал все: полную анестезию, подвешивал их головой вниз, направлял струю из шланга на вывернутый орган и все время толкал, напрягался, обливался потом, возясь с огромной бесформенной массой, которая никак не засовывалась обратно сквозь до нелепости узкое отверстие. Итогом всякий раз становилось превращение моей пациентки в отбивные и сокрушительный удар по моему самолюбию.
Луна зашла, и мягкий свет, падавший из дверей свинарника, контрастировал с темными силуэтами строений вокруг. Лорд Халтон ждал меня на пороге, и я решил, что обязан предупредить его.
— Должен сказать вам, сэр, что положение крайне серьезное. Вам следует знать, что свинью часто приходится пускать под нож.
Глаза маленького маркиза расширились, уголки рта поползли вниз.
— Неужели! Так неприятно... одна из лучших моих свиней. Я... я немного к ней привязан.
На нем был свитер с высоким воротом, до того заношенный, что длинные махры доставали ему чуть не до колен; он попытался раскурить трубку дрожащими руками, и вид у него был самый несчастный.
— Но я сделаю, что смогу, — поспешил я добавить. — Всегда ведь есть шанс на удачный исход.
— Спасибо! — От облегчения он уронил кисет, а когда нагнулся за ним, из открытого коробка к его ногам посыпались спички. Мы подобрали их и наконец вошли в свинарник.
Реальность оказалась ничуть не лучше того, что рисовалось моему воображению. Слабый свет единственной электрической лампочки над закутком озарял невероятно длинную, очень плотную на вид, красную вывороченную матку, которая тянулась от зада крупной белой свиньи, неподвижно лежавшей на боку. У сосков толкали и пихали друг друга двенадцать розовых поросят — видимо, сосать им было почти нечего.
Раздевшись, я погрузил руки по плечи в ведро, над которым клубился пар, от всей души желая, чтобы матка у свиньи была бы маленькой, коротенькой и не этой жуткой формы. Угнетала меня и мысль, что тут я не мог рассчитывать ни на какие искусственные приспособления. Существовало множество хитроумных приемов и различных инструментов, но в этом тихом хлеву находились только свиньи, лорд Халтон и я. Я знал, что его сиятельство будет очень рад стать моим помощником, но я по прошлому опыту знал, что руки у него будут заняты курительными принадлежностями и он обязательно что-нибудь уронит, а потому его помощь оставляла желать лучшего.
Я опустился на колени позади свиньи, чувствуя, что полагаться могу только на себя. И едва я обхватил обеими руками вывалившуюся матку, как мной овладело неколебимое убеждение, что и в шестой раз меня ждет полная неудача. Водворить эту бесформенную массу на ее место? Нелепость этой идеи стала только еще более явной, когда я начал заталкивать ее внутрь. Не произошло ровным счетом ничего.
Я накачал свинью снотворным, и она не тужилась, мешая мне. Просто матка была слишком, слишком велика. Сверхъестественным усилием я сумел пропихнуть несколько ее дюймов в вагинальное отверстие, но едва я расслабился, она вновь полностью выскочила наружу. Все во мне требовало бросить эти попытки немедленно: конец может быть только один, а меня помимо всего одолевала слабость, которую испытываешь, работая в предутренние часы, — все тело будто свинцом наливалось.
Ну ладно, попробую еще разок. Распластавшись на полу, прижимаясь грудью к холодному бетону, я нажимал, давил, заталкивал, пока у меня глаза на лоб не полезли и не стало трудно дышать, но все без толку. Это меня доконало. Хватит! Надо просто сказать ему.
Перекатившись на спину, я, пыхтя, смотрел на него снизу вверх в ожидании, когда ко мне вернется голос. Я скажу: «Лорд Халтон, мы попусту теряем время. Случай безнадежный. Сейчас я вернусь домой, а утром сразу позвоню на бойню». Сбежать! Такая заманчивая мысль. Ведь, возможно, я смогу поспать еще часок в теплой постели с Хелен. Роковые фразы уже были готовы сорваться с моего языка, когда щуплый пэр посмотрел на меня умоляюще, как будто зная, что он сейчас услышит. И попытался улыбнуться, тревожно переводя взгляд с меня на свинью и снова на меня. Тихое страдальческое похрюкивание, донесшееся с другого конца свиньи, напомнило мне, что все это касается не только меня.
Я ничего не сказал, а снова лег на грудь, уперся ступнями в загородку и вновь начал толкать и нажимать. Не знаю, сколько времени я пролежал так, надавливая, и расслабляясь, и снова надавливая. Я охал, стонал, а пот ручейками струился у меня по спине. Маркиз молчал, но я знал, что он внимательно следит за каждым моим движением, потому что время от времени мне приходилось смахивать с матки пару-другую спичек.
Затем, казалось, без всякой причины, груда в моих объятиях внезапно словно бы стала поменьше. Я злобно на нее уставился. Но сомнений не было — она стала вдвое меньше! Я судорожно вздохнул, и у меня вырвался хриплый крик:
— Черт! По-моему, она вправляется!
Видимо, лорд Халтон как раз набивал трубку, потому что я услышал придушенное: «Что... что... это же чудесно!» — и на меня посыпались хлопья табака.
Да-да! Собрав остатки энергии для последнего гигантского усилия, я сдул пол-унции табачных хлопьев со слизистой матки, и, словно по мановению волшебной палочки, огромный орган практически беспрепятственно исчез из виду. Я не верил собственным глазам, такое это было великолепное, просто завораживающее зрелище. Моя рука немедленно последовала туда же по самое плечо, пока я лихорадочно вращал кистью, но наконец оба рога заняли свое законное положение. Окончательно убедившись, что все в полном порядке, я несколько минут пролежал, не вытаскивая руки и уткнувшись лбом в пол. Смутно сквозь пелену глубочайшей усталости я слышал возгласы лорда Халтона:
— Молодчага! Черт побери, просто чудо! Ах, молодчага! — Он прямо-таки приплясывал от восторга.
И тут меня вновь охватил ужас. А что, если она снова вывалится? Я быстро схватил иглу, кетгут и начал накладывать швы на вульву.
— Ну-ка, подержите! — рявкнул я и сунул ему ножницы.
Накладывать швы с помощью лорда Халтона оказалось не так просто. Я совал ему то иглу, то ножницы, затем властно требовал их, что вызывало некоторое смятение. Дважды он подавал мне трубку, чтобы обрезать кетгут, а один раз оказалось, что в тусклом свете я пытаюсь вдеть кетгут в ежик для чистки трубки. Его сиятельство тоже страдал: иногда до меня доносились придушенные проклятия, когда он в очередной раз укалывался об иглу.
Однако, наконец, все завершилось. Я с трудом поднялся на ноги и прислонился к стене. Челюсть у меня отвисла, пот заливал глаза.
Маленький пэр с сочувственной тревогой смотрел на мои бессильно повисшие руки, на запекшуюся кровь и засохшую грязь на моей груди.
— Хэрриот, дорогой мой, вы совсем вымотались, старина! И свалитесь с пневмонией или еще с чем-нибудь, если будете и дальше стоять тут полуголым. Вам нужно выпить чего-нибудь горячего. Вот что; почиститесь, оденьтесь, а я сбегаю в дом за чем-нибудь таким. — И он торопливо вышел из свинарника.
Ноющие мышцы не сразу мне подчинялись, пока я намыливался, вытирался и натягивал рубашку. Застегивая ремешок часов на запястье, я увидел, что уже начало восьмого. Со двора доносились голоса работников, приступавших к своим утренним занятиям.
Я застегивал пиджак, когда маркиз вернулся. Он нес поднос с пинтовой кружкой дымящегося кофе и двумя толстыми ломтями хлеба с медом. Он поставил поднос на тючок соломы, придвинул перевернутое ведро вместо стула, а затем вскочил на бочку с отрубями и уселся на ней точно эльф на мухоморе, обхватив руками колени и глядя на меня с радостным предвкушением.
— Слуги еще спят, старина, — сказал он. — Так что я сам приготовил вам перекусить.
Я опустился на ведро и глотнул кофе. Он был черный, обжигающий, крепкий, как удар галлоуейского бычка, и огнем разлился по моему измученному телу. Потом я вгрызся в ломоть домашней выпечки, густо намазанный собственным маслом под толстым слоем верескового меда из длинного ряда ульев, которые я так часто видел у верхнего края пустоши. Я жевал, благоговейно закрыв глаза, а потом снова взял пинтовую кружку и поглядел на фигурку, увенчивавшую бочку с отрубями.
— Дозволено ли мне сказать, сэр, что это подлинный пир. Ничего вкуснее я не едал.
Его лицо озарила восторженная улыбка.
— Ну-у... прах его побери, вы правда так думаете? Я рад. А вы замечательно поработали, мой милый. Даже выразить не могу, как я вам благодарен.
Я упоенно откусывал, жевал и запивал, чувствуя, как ко мне возвращаются силы, и тут он с тревогой заглянул в закуток.
— Хэрриот... эти швы. Не нравится мне их вид.
— Почему? — сказал я. — Это просто предосторожность. Можете сами снять их через два-три дня.
— Прекрасно! Но они не оставят раны? Лучше бы их смазать чем-нибудь.
Я чуть не подавился. Ну вот опять! Для полного счастья ему не хватало только «Пропамидина».
— Да, старина, надо наложить немножко этого прип... пром... Тысяча дьяволов! Ну никак... — Он откинул голову и испустил громовой зов: — Чарли!
Чарли появился в дверях и прикоснулся к шляпе.
— Доброе утро, милорд.
— Доброе утро, Чарли. Приглядите, чтобы свинью помазали этим замечательным кремом. Как, черт побери, он называется?
Чарли сглотнул и расправил плечи.
— «Пропопамид», милорд.
В полном восторге маленький пэр вскинул руки.
— Ну конечно же! «Пропопамид»! Просто не знаю, запомню ли я когда-нибудь это чертово название! — Он с восхищением посмотрел на своего старшего работника. — Чарли, а вы вот так сразу... Просто не понимаю, как это у вас получается.
Чарли слегка поклонился в знак благодарности.
Лорд Халтон обернулся ко мне.
— У вас ведь найдется для нас немного «Пропопамида», Хэрриот?
— Конечно, — ответил я. — По-моему, у меня есть тюбик-другой в машине.
Восседая на ведре в смешанном благоухании свиньи, отрубей и кофе, я почти физически ощущал накатывающиеся на меня волны ублаготворенности. Его сиятельство был явно на седьмом небе от всего, что произошло, Чарли улыбался той улыбкой превосходства, которая всегда появлялась на его губах после того, как он демонстрировал свое умение выговаривать заветное слово, ну а я все больше погружался в бездумную эйфорию.
С моего насеста мне была видна внутренность закутка, и зрелище было очень приятное. На время операции поросят посадили в большой ящик, но теперь они вернулись к матери и лежали бок о бок длинным розовым рядком, припав ротишками к соскам. Свинья, видимо, отпустила молоко: не было отчаянной возни, чтобы занять положение поудобнее, — ничего, кроме блаженной сосредоточенности.
Свинья была очень породистая, и вместо того чтобы лежать сейчас на колоде мясника, она кормила свое потомство. Словно прочитав мои мысли, она удовлетворенно захрюкала, и во мне поднялось то чувство свершения и честной гордости, которое дарит даже маленькая победа, придавая смысл нашей жизни на земле.
Ну и еще кое-что. Меня вдруг осенила совсем новая мысль, щекоча мое самолюбие, как пузырьки шампанского. Кто еще в эту минуту из конца в конец Англии ест завтрак, собственноручно приготовленный и поданный ему маркизом?



И КТО ИЗ НАС КОНОВАЛ?


Я боюсь стоматологов.
Но еще больше я боюсь незнакомых стоматологов, поэтому, перед тем как отправиться служить в ВВС, я убедился, что с зубами у меня все в порядке. Все говорили мне, что к зубам летчиков предъявляют особые требования, и я не хотел, чтобы кто-то посторонний копался у меня во рту. А говорили, что нельзя оставить ни одной дырки.
Поэтому перед призывом я отправился к старому мистеру Гроверу в Дарроуби, и он тщательно сделал все, что нужно. Он прекрасно справлялся со своей работой, был предупредителен и осторожен, поэтому не вызывал во мне того ужаса, который внушали другие стоматологи. Входя в его кабинет, я не испытывал ничего кроме сухости в горле, дрожания в коленях, а если учесть, что глаза я все время держал закрытыми, то мой поход к нему закончился вполне удачно.
Мой страх перед стоматологами уходит своими корнями в начало двадцатых годов, когда я впервые познакомился с ними. Еще ребенком меня отвели к ужасному Гектору Макдарроку в Глазго, и он следил за моими зубами вплоть до моей юности. Друзья моего детства говорили мне, что он и в них вселяет такой же постоянный страх, и я полагаю, что не одно поколение жителей города испытывало то же самое.
Конечно, нельзя было в этом винить только Гектора. Оборудование в те дни было примитивным, и визит к врачу-стоматологу превращался в настоящее испытание. Правда, Гектор с его раскатистым смехом, габаритами и мощью фигуры делал его еще тяжелее. А ведь он был очень милым человеком, веселым и добродушным.
Электрическая бормашина еще не была изобретена, а даже если и была, то в Шотландию не добралась, и Гектор сверлил зубы устрашающего вида машинкой с ножным приводом. У нее было огромное колесо с кожаным ремнем, которое сообщало вращение бору, и, когда вы лежали в кресле, перед вашими глазами мелькали два предмета: колесо, крутившееся возле самого уха, и огромное колено Гектора, истово ходившее вверх-вниз прямо перед вашим лицом.
Он приехал с севера и на шотландских фестивалях наряжался в килт со спораном, а бревна швырял как спички. Он был так велик и силен, что я всегда оказывался безнадежно запертым в его кресле, а он наваливался на меня всей своей массой и сверлил зубы машиной, нажимая на педаль. Он только что не прижимал коленом мою грудь, но и без того он владел мной полностью.
Его не беспокоили мои придушенные крики, когда он добирался до особенно чувствительных мест зуба, он в любом случае доводил работу до конца без каких-либо церемоний. У меня сложилось впечатление, что Гектор считал боль проявлением слюнтяйства, а страдания — средством укрепления духа.
Как бы то ни было, с тех пор я отдавал явное предпочтение нежным стоматологам типа мистера Гровера. Мне было приятно думать, что в случае драки у меня есть хороший шанс на победу или побег. Мистер Гровер также понимал, чего боятся люди, и это помогало ему в работе. Я помню, как он посмеивался, рассказывая мне об огромных фермерах, которые приходили к нему, чтобы удалить зуб. Он рассказывал мне, что подходил к стоявшему в той же комнате шкафу с инструментами, а когда оборачивался, обнаруживал, что кресло опустело.
Мне и по сию пору не нравятся походы к стоматологу, но должен признать, что современные врачи работают прекрасно. Когда я прихожу к своему врачу, я его почти не вижу. Так, белое пятно халата, и все — остальное делается из-за спины. В моем рту появляются и исчезают пальцы и инструменты, но даже тогда, когда я осмеливаюсь открыть глаза, я ничего не вижу.
С другой стороны, Гектор Макдаррок, казалось, находил удовольствие в демонстрации своих ужасных приспособлений: он наполнял раствором шприц с длинной иголкой прямо у меня под носом и несколько раз картинно брызгал кокаином в потолок, перед тем как сделать мне инъекцию. Более того, перед тем как удалить зуб, он долго копался в жестяном ящике, вытаскивая страшнейшие щипцы, пристально рассматривал их и со свистом убирал назад, пока не находил нужные.
Вспоминая обо всем этом, я сидел в длинной очереди среди летчиков, дожидавшихся предварительного осмотра. Я был благодарен мистеру Гроверу за то, что он полностью проверил все мои зубы. В дальнем конце длинного кабинета стояло зубоврачебное кресло, и стоматолог быстро проверял молодых людей в голубых кителях, а потом диктовал санитару за столом результаты осмотра.
Меня забавляло наблюдать за выражением лиц парней, когда он оглашал свой приговор: «Три пломбы, два удаления!», «Восемь пломб!» Большинство из них выглядели удивленными, другие — чуть не плакали. То тут, то там кто-то пытался спорить с человеком в белом халате, но толку в этом не было: их не слушали. Время от времени я едва удерживался от громкого смеха. Конечно, я понимал, что злорадствую, но, в конце концов, им некого было винить, кроме себя. Если бы они проявили способность предвидеть, как это сделал я, им бы ни о чем не пришлось беспокоиться.
Когда прозвучала моя фамилия, я поспешил к креслу, и, напевая себе под нос, беззаботно опустился в него. Стоматологу не понадобилось много времени. Он решительно покопался в моих зубах и рявкнул:
— Пять пломб, одно удаление!
Я замер и с удивлением уставился на него.
— Но, но... — я начал заикаться, — я же только что проверил зубы...
— Следующий, пожалуйста, — проворчал стоматолог.
— Но доктор Гровер сказал...
— Следующий! Да поживее! — крикнул санитар, не выказывая ко мне ни малейшего интереса.
— Явитесь завтра утром в Риджент-Лодж на удаление, — сказала мне девушка из женского вспомогательного отряда ВВС.
Завтра утром! Боже, они не теряют времени! Но что все это значило? Мои зубы были в полном порядке. Только на одном была слегка повреждена эмаль, но мистер Гровер сказал, что это не доставит мне неприятностей. На этот зуб ложился чубук моей трубки, но не могло же это быть причиной такого диагноза.
Но затем возникла малоприятная мысль о том, что мое мнение никого не интересует. Когда мои робкие протесты были проигнорированы — там, в кабинете, — меня впервые поразило то обстоятельство, что я больше не являюсь гражданским лицом.
На следующее утро грохот крышек мусорных баков не мог заглушить мрачные мысли, которые лезли мне в голову. Мне сегодня предстояло удаление зуба! При этом довольно скоро. Следующие несколько

Уроки доброты

24.05.2007

Автор: Дюк Митягов
Источник: Ваш досуг, № 21

Произведения Джеймса Хэрриота хорошо известны старшему поколению россиян. Знаменитый английский писатель был одним из немногих, кому удалось в советские времена преодолеть железный занавес и стать достоянием самой широкой аудитории наших читателей – и все это благодаря бесконечной мудрости и гуманизму. Чудесные добрые рассказы сельского ветеринара из Йоркшира о его пациентах и их хозяевах трогают до глубины души и дарят исключительно положительные эмоции. Каждый случай из практики Хэрриота становится притчей, суть которой немудрена, но очень точна: поняв «братьев меньших», человеку уже не так сложно найти общий язык с себе подобными. Свежее переиздание Джеймса Хэрриота доставит удовольствие как тем, кто уже знаком с его произведениями, так и читателям нового поколения.