Содержание

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ

Часть первая
ЛАВРЫ
1. Росси — Сальвини — Любительские спектакли в Петербурге — Памяти Алексея Стаховича — Андрие — Несколько впечатлений от Comdie Francaise 8
2. Петербургская газетная критика — Театральный муравейник — Савина — Давыдов — Варламов — Комиссаржевская — Вопросы техники 27
3. Памяти Модеста Чайковского — Памяти Николая Николае¬вича Врангеля 41
4. Немецкий театр: Бассерман, Моисси, Рейнгардт — Мейнингенцы — Венский Burgtheater: Вольтер, Зонненталь, маленькая Hohenfels 56
5. Итальянский театр — Итальянский зритель — Сицилийская труппа Грассо — Новелли — Ирвинг — Цаккони 73
6. Дузе — Сара Бернар — Режан — Парижский смех 84
7. Музыка в детстве и в юности — Экснер — Юлия Федоровна Абаза — Антон Рубинштейн — Александра Валериановна Панаева — Алиса Барби — Фелия
Литвин — Г-жа Решке — «Тысяча вторая ночь» 107
8. Оперные впечатления 131
9. Жак Далькроз — Дорны — Вольф Дорн 145
10. Хеллерау 157

Часть вторая
СТРАНСТВИЯ
1. Италия — Альпы — Итальянские города —
Флоренция — Итальянская вилла — Карло Плачи 174
2. От Испании до Флоренции — Портреты ушедших
людей 187
3. Памяти герцогини Тэк — Коронованные встречи 207
4. Старый медальон 226
5. Америка 273
6. Конгресс религий в Чикаго 302
7. Острова 329
8. Рим 362

Приложение
РАЗГОВОРЫ
1. «Разговоры» 385
2. Определения 392
3. Нева 407
4. Приемный день 418
5. Чернозем 430
6. Былое — Павловка 443
7. Звезды 471
8. Былое — Фалль 476
9. Сумасшедший 488
10. Вокруг света 495
11. За рубежами 508
12. Вечер мелопластики 515

Именной указатель 524





Содержание

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ

Часть третья
РОДИНА

1. Фалль 6
2. Павловка 25
3. Гимназия и университет 46
4. Единомышленники 69
5. Из чиновничьего прошлого 88
6. Свобода вероисповедания 97
7. Княгиня 121
8. Сферы 142
9. Фижмы 164
10. Глушь 181
11. От нигилистов до большевиков 211
12. Годы войны 228
13. Развал 250
14. Озверение 286
15. Разрушение 302

Приложение
БЫТ И БЫТИЕ
От автора 371
1. Тень 377
2. Дерево 384
3. Незримая весна 395
4. Совпадения 400
5. Пределы и беспредельность 412
6. Одиночество 422
7. Загадкa 440
8. Город и деревня 450
9. В красках Умбрии 466
10. Чет и нечет 477
11. Ложь 494
12. Круг и тень 504

Марина Цветаева. Кедр 525

Именной указатель 554

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЛАВРЫ


ЛАВР! Что может быть восхитительнее того, что этим звуком в нашем представлении вызывается! Символ всего высокого; символ высоких достижений и высоких признаний; символ высоких полетов, заоблачных парений. «Грозная вьюга вдохновенья», «облеченная в святой ужас и блистание глава», «смущенный трепет» и «величавый гром других речей». Какие только картины не встают в воображении нашем при воспоминании о крепком, зеленом, лоснящемся листке! От победителя на Олимпийских играх до венчания Петрарки в Капитолии; от увенчанного хмурого чела Наполеона до засыпанной венками, в улыбке утопающей танцовщицы; от красногубой задорной шансонетки, грызущей пахучие листы, до недвижного лика смерти, бледно почиющего в темно-живой зелени; от пыльного шелеста иссохших венков, перевитых блеклыми лоскутьями умолкнувших восторгов, до благоуханного пара, поднимающегося из кипящего котелка. Сколько вас, листьев, и как разно человек с вами обходится. И брызгами взлетающий в воздух зеленый фонтан, и дрожащими крылами ниспадающий, на землю возвращающийся дождь, и к земле клонящиеся, на плиту могильную ложащиеся ветки!.. Весь человек, и дух и прах его — под лаврами.
А само дерево? И как только это случилось, что именно его выбрал человек выразителем своих полетов, своих восторгов, своего благоговения? Но уж другой древесный знак был бы немыслим, как немыслим иной знак мира земного, кроме оливы, иной знак мира духовного, кроме пальмы, иной знак силы гражданственной, кроме дуба, иной знак скорби, кроме ивы плакучей. Дивное дерево — могучие корни, своенравный ствол, странные ветви, таинственная шапка, священные листы. В шелесте их говорит история мысли человеческой, от оракулов древности до скончания земного мира. А запах их! Как они ломаются, когда их мнешь! Войдите в старый итальянский сад, в молчаливые ходы меж его зеленых стен; войдите в то время, когда только что пострижена садовником, выровнена ножницами темная растительная гладь. Слышите терпкий, живительный запах? Этим запахом дышат в своих зеленых углублениях мраморные изваяния; этот запах прорезают дерзкие, из мраморных скважин вырвавшиеся водометы; в безмолвии этого запаха каменные, мхом обросшие лохани с переполненных краев роняют ленивый лепет своих немолчно-звонных струй. Немолчная вода, немые изваяния и — сильный запах растительной жизни сквозь раненые листья...
Физическая сущность лавра погружается в покой, запах утешает, и целительный сок навевает дрему; духовная его сущность будит внимание, настораживает око, и лавры Мильтиада с раскрытых вежд Фемистокла отгоняли сон. Зато кто ими венчан, тот на них почиет. Путь к лавру — в гору, из низин; лавр — на горе, и все кругом — внизу. До лавра — труд, борьба, победа; за лавром — слава; но не одна, кругом нее и лесть, и зависть, и яд «упоительного курева»: все низины людские кишат под гордою, раскидистой главой, и змеи пресмыкаются и корчатся под дымом фимиама...
Все это встает в моем сознании, когда берусь за перо, чтобы развернуть воспоминания о тех деятелях искусства, с которыми пришлось мне встретиться, поговорить о тех вопросах искусства, которым я уделял внимание на жизненном пути. «Лавры» я назвал первую часть моей книги. Думаю, понятно — почему. Не об одном искусстве будет здесь, и боюсь даже, об искусстве меньше всего; но все — от искусства. Ведь и от солнца — расцветают цветы и зарождаются черви. Лучи Аполлона жгут и не знают, что они зажигают, а еще меньше знают, что зажигается от их отраженного света. Но лавр произошел прямо от его огня.
Спасаясь от лучей вожделеющего бога, младая нимфа Дафна не могла нигде укрыться. Знойные стрелы преследовали, жгли ее; она изнемогала, руки взывали к небу, дыханье тяжелело, ноги отказывались — отказывались и остановились, остановились и вросли в землю. Под горячим приближением влюбленного бога из вскинутых пальцев брызнули ростки зеленых листьев, зеленой купой поднялись длинные белокурые волосы, с последним проблеском достигнутого покоя закатились когда-то страстные глаза — и юный трепещущий бог, настигнувший нимфу, остановился перед лавровым деревом...
Такова история нимфы Дафны и бога Аполлона. Таково, по греческой мифологии, сей дивной сказке человечества, происхождение Лавра.



1
Росси — Сальвини — Любительские
спектакли в Петербурге — Памяти
Алексея Стаховича — Андрие — Несколько
впечатлений от Comdie Franaise

Я был гимназистом, когда приехал в Петербург зна¬менитый итальянский трагик Эрнесто Росси. Это было в 1877 году, и с тех пор — мой интерес к вопросам театра. Никогда не забуду первого представления; он начал с «Отелло». Не могу описать впечатления. Это было что-то новое, громадное; новые стороны жизни, новые формы человечества, новый мир на нашей же земле. Помню, что все вокруг меня поблекло, потускнело: все реальное стало призрачно, и только это было действительно. В течение всего Великого поста, пока длились представления, я жил как во сне, я был в тумане. Мы имели абонемент, но пользовались каждым случаем, чтобы попасть в Мариинский театр. Родители были в дружеских отношениях с графиней Адлерберг, женою тогдашнего министра Двора, и часто мы ездили в большую министерскую ложу. Там была маленькая дверь и винтовая лестница, эта лестница была моим первым мостом в заветный мир сцены.
Однажды я отдал капельдинеру письмо с просьбой отнести по адресу. Каюсь, следующий акт я плохо слушал — так билось мое сердце. Но в антракте капельдинер вернул мне конверт, и я с гордостью показал родителям и брату фотографию Росси с собственноручной подписью. Фотографию эту я купил в магазине Дациаро и послал ему при французском письме, над которым прокорпел часа три... На следующем представлении мы с братом набрались храбрости и попросили капельдинера провести нас в уборную Росси. Мы застали нашего божественного Гамлета, курящего сигару. Мы представились; я сказал, что пришел поблагодарить за подпись. Помню совсем особенное впечатление, когда услышал, как этот же звонкий голос, который говорил с Офелией и с Горацием словами Шекспира, вдруг заговорил, обращаясь ко мне, обыкновенную житейскую дребедень. Мы с благоговением смотрели на разложенные и развешанные костюмы, на гримировальные карандаши, банки вазелина, лавровые венки и ленты. В уборной стояла суматоха от входящих и выходящих, от повторяемых вопросов, нерасслышанных ответов. Тут был Корсов, наш известный баритон, близкий друг Росси. В стороне стояла красивая полная белокурая женщина. «Вот хозяйка», — сказал Росси. Это была француженка; он, как я узнал впоследствии, всегда возил с собой какую-нибудь временную подругу; эту звали m-me Gachet; она, улыбаясь, смотрела на нас; она держала в руке несколько лавровых листиков, пощипывала их красными губами, прикусывала белыми зубами и сказала, подмигивая: «Из этого будет хороший суп».
Раз после представления, выходя из театра пешком, мы с братом увидали у артистического подъезда небольшую кучку людей; подошли — оказались поклонники и поклонницы, ожидавшие его выхода. Тут я познакомился с ужасным явлением — театральные психопатки, кликуши искусства. Ждать на морозе или в грязи, трепетать при каждом движении раскрывающейся двери, осматривать его карету, заговаривать с его кучером — какое счастье! Поражала меня эта сплоченность, эта дружба, публичность этого оказательства своих чувств; это полное отсутствие ревности, эта взаимная исповедь, эта «коллективность» — какой-то коммунизм в любви. И все это топтание на морозе или в луже ради одной минуты. Дверь отворяется, мгновенное молчание; он появляется закутанный в меха. Гвалт и визг на всевозможных языках, воздушные поцелуи, несколько цветов взлетает в воздух, букет летит за ним в карету, m-me Gachet проходит через два-три объятия, столь же спешных, сколько страстных, захлопывается дверца, карета трогается... Очарованные, в восторженном молчании прикованы к месту... И такие «овации» повторялись каждый вечер. Ни в одной другой стране я этого не видел. В Петербурге это помешательство было особенно развито среди посетительниц итальянской оперы. Знаменитый тенор Мазини имел целый хвост дожидавшихся его почитательниц. Настоящие «мазинистки» ждали его не у театра, а у подъезда его дома на месте нынешней «Астории» — с цветами и конфетами, с бутылками вина. Он выходил из кареты и, гордо проходя мимо обожательниц, с презрением озирая подношения, говорил: «Передайте это Антонио», — и поднимался в свою квартиру. Да, прикосновение к чужим лаврам для некоторых, очевидно, необходимое дополнение к художественным переживаниям...
Наше привилегированное положение за кулисами не долго продолжалось: директор императорских театров барон Кистер сделал нам с братом строгое внушение и просил на сцену не ходить. Так прогнали меня оттуда, где двадцать два года позднее я сам был хозяином... Пришлось подчиниться; по лестнице мы уже не спускались, но дверь приотворяли и с замиранием сердца и с притаившимся дыханием сторожили, как в темной закулисной пыли, подобрав полы мантий, проходили короли и королевы, сталкиваясь с какими-то господами в пиджаках, с рабочими в рубахах и с пожарными в блестящих шлемах...
Приезду Росси я обязан не одним пробуждением театрального интереса. Через него я узнал Шекспира: он играл «Отелло», «Макбета», «Короля Лира», «Кориолана», «Ромео и Джульетту», «Венецианского купца». Через него я узнал итальянский язык, то есть освоился с ним настолько, чтобы и свободно понимать его, и сильно ощущать его красоту. Наконец, через него я увидел и познал смысл и художественную силу технических приемов. Удивительно, как с того времени уже мое наблюдение было направлено на то, чтобы уловить, какими средствами достигается то или другое впечатление. В минуты самого сильного волнения я не утрачивал интереса к техническим приемам игры: меня побеждало то, что он делал, но все время я следил за тем, как он этого достигал. Отчетливо помню, как в «Макбете», в сцене после убийства, когда он, растерянный, стоит посреди двора, и раздается стук в ворота, помню, как в его недвижной фигуре при каждом ударе вздрагивали кисти рук.
Помню в «Гамлете», когда он срывал с груди матери портрет дяди-вотчима и бросал его об пол, трижды повторяя: «На землю!» — помню, как он перед третьим выкриком заносил ногу и, ударив ею об пол, останавливался как вкопанный. Помню, как ясно я ощутил, что вся победоносность получалась от мгновенно наступившей после движения остановки. Еще помню в «Короле Лире», когда старик, раскаявшись, прижимает Корделию к своей груди, — помню руку его с растопыренными пальцами, ладонью крепко прижатую к спине дочери и напряженно и беспорядочно ерзающую по этой спине. Сколько любви, успокоения и мятущейся слабости было в этом движении. Много лет позднее, играя «Феодора Иоанновича» в домашнем спектакле, в доме моего отца, я вспомнил это движение руки — в четвертом действии, когда Ирина кидается к нему со словами: «Ведь этого не будет!» Я вспомнил движение руки короля Лира, когда в ответ на восклицание Ирины обнимал ее со словами: «Нет, не будет». Если я не забыл эту подробность, это потому, что после нашего спектакля подошел ко мне поэт Майков и в числе других сцен, ему понравившихся, указал на эту. Этой рукой, сказал он, вы поднялись выше текста.
Упомяну еще об одном моем заимствовании. В трагедии Казимира Делавиня «Людовик XI» Росси был восхитителен в сопоставлениях жестокости и набожности. Его ермолка была увешана крестиками; и вот в одном месте он изрекает кому-то смертный приговор и тут же вслед снимает ермолку и целует один из крестиков. Играя «Ивана Грозного» на одном из домашних спектаклей у графа Александра Дмитриевича Шереметева, я применил это в конце первой сцены. Когда бояре пришли просить Иоанна не оставлять престола, он начинает облачаться, надевает бармы, потом берет со стола нагрудный крест и, с крестом в руке озирая бояр, вдруг говорит: «Я Сицкого не вижу между вами». Ему отвечают, что он не хотел идти просить царя. «Не хотел?.. Голову с него долой». Набожно целует крест и надевает его на себя. За эту «находку» после падения занавеса я очутился в объятиях известного нашего актера Николая Федоровича Сазонова.
И еще одно я ясно понял — преимущества, ораторские и пластические, латинской расы. Поразительно согласие с законами природы: чему другим так много надо учиться, то у них в крови. И чем-то далеким и очень мало совершенным представился мне тогда наш русский театр, и это осталось навсегда. И больше, чем когда-либо, теперь, после моего уже трехлетнего учительства в области декламации и мимики, убеждаюсь я в низком художественном уровне нашего русского материала. Только после долгого воспитания можно обработать этот материал. А где оно, воспитание?
Теперь, когда в такой моде все «краткосрочное», когда в четыре месяца хотят создать инструкторов, актеров, дипломатов, припоминается мне рассказ, слышанный не помню от кого. Один богатейший американец, из быстро разбогатевших, приехал в Англию навестить своих знакомых в их замке и утром, выйдя погулять, увидел перед домом на газоне работающего садовника. Только кто бывал в Англии знает, что такое газон в английском парке, этот ровный зеленый бобрик. Американец обращается к садовнику с вопросом, как ему добиться такого газона. Все у него в Америке есть: и дом, и сад, и цветы, и фрукты, — газона не может добиться. Ничего нет проще, отвечает садовник, вспашите, засейте и, когда взойдет, два раза в неделю стригите машинкой и два раза в день поливайте. Если так будете делать, через триста лет будет у вас такой газон. Да, вот это значит — культура.
Вернемся вспять. С Росси мы познакомились. Он ездил к нам в дом. Моя мать говорила по-итальянски как итальянка; он часто читал нам из Данте... Он раз забыл свои перчатки, мы долго хранили их... Он приехал и в другой раз, в 1881 году. К своему репертуару он прибавил «Кина». Он был очарователен в этой роли; помню в особенности одну сцену в таверне, когда он курит сигару и «выкуривает» герцога из комнаты. Другая новинка была «Христофор Колумб» — одна сцена, монолог: Колумб в темнице. Помню восхитительный рассказ об опасностях долгого, нескончаемого плавания, и вдруг — на горизонте — земля! Никогда не забуду этого возгласа: «На землю!» — голосом высоким, далеким, зараз дававшим впечатление вершины мечты, откуда он исходил, и горизонта, о котором он говорил. Третья новинка была «Гражданская смерть», драма Джакометти. История каторжника, возвращающегося на родину и застающего жену замужем за другим и дочь свою, усыновленную другим. Великолепный монолог о побеге из тюрьмы: визг пилы по решетке и за выставленной наконец решеткой — свобода; незабываемо это слово — «La libert»; в этом шепоте был весь ужас темничного надзора и вся сила манящего простора. Наконец, последняя новинка — «Каменный гость» Пушкина. Блеск, нарядность этого Дон Жуана ни с чем не сравнимы. Никогда не забуду сцены дуэли с Дон Карлосом: он заколол его так, как будто он мог это сделать с первого разу, но только его забавляло дразнить его, и заколол, наконец, потому только, что ему надоело забавляться.
Его второй приезд был прерван событием 1 марта — убийством Александра II. Театры были закрыты, он уехал. В его автобиографии, вышедшей лет пятнадцать после этого, в перечне содержания главы значится: «Убийство Александра II, роковые последствия для меня». Увы, от великого до смешного так близко, ближе всего — в жизни актера. Я впоследствии видал его в домашнем быту во Флоренции. Лучше бы не видал. Жена — чванная, сварливая еврейка, такая же дочь и такой же муж дочери и маленький внук — восьмилетний хулиган, в честь деда названный Эрнесто. Все это присосалось к великому художнику, из его величия выкачивало деньги, а своим обращением с ним это самое величие обесценивало.
Я ему в то время помогал при переводе на итальянский язык «Смерти Ивана Грозного». Он повез эту трагедию Алексея Толстого в Россию, но я в этой роли его уже не видал. Я давал ему советы относительно костюмов, удерживал от увлечения «восточным» характером, от сапогов, загнутых концами вверх, помогал произносить русские имена, между прочим — Милославский, которое ему особенно трудно давалось. Но все это, да еще в его домашней обстановке, было довольно тяжело. И более чем когда-либо вспоминаю слова Флобера: «He надо прикасаться к кумирам — позолота остается на руках»... Он сам взял на себя труд снять с себя позолоту: в своей автобиографии он показал себя без грима и костюма. Трудно вообразить себе что-нибудь более пошлое, чем то постоянное выдвигание своего «я», цитирование собственных своих слов, разговоры с разными королями, в которых самое важное всегда не то, что ему сказали, а то, что он ответил.
Я знал и другого итальянского трагика — Сальвини. Они с Росси были соперниками, и вся театральная Италия, да не одна Италия, делилась на почитателей одного или другого. Они были в холодных отношениях, но в больших случаях, в юбилейные дни памяти поэтов, они выступали вместе, и тогда устроители, не зная, кому дать первенство, на афишах печатали их имена крест-накрест. Они были удивительны каждый в своем роде. У Росси был голос, удивительный своей звонкостью; у Сальвини был голос, удивительный своею глубиной. Лучшая роль Росси была Гамлет; лучшая роль Сальвини — Отелло. Он приезжал после Росси, в 1882 году. Его репертуар был менее обширен, чем репертуар его соперника. Но сколько бы он ни играл, никогда ни в чем он не превосходил своего Отелло. Он сам сознавал, что в этой роли он имел наибольший успех, и объяснял это тем, что «не все понимают мучения Гамлета, не всем понятны страдания Лира, но всякий понимает любовь Отелло». Эти слова, во всяком случае, дают разгадку к толкованию роли: он играл не ревность, а любовь, и в этом вся прелесть его венецианского мавра; сцены с Яго — не поединки, а детское, больное сердце под ножом оператора. В «Гамлете» он был неприятен, рассудочен, сух. Красивая находка была у него в сцене театра. Лежа у ног Офелии, он держал в левой руке пачку листков бумаги — будто рукопись разыгрываемой пьесы; правой рукой он нервно перебирал и подкладывал страницы, и когда король вставал и уходил, он вскакивал, вскидывал руки вверх и листки дождем падали вокруг него на землю.
Помню забавный случай в «Гамлете», в сцене с матерью. Дух отца появился из-под пола. Когда ему пришло время уходить, он сделал шаг вперед и больше не мог: его плащ натянулся и не пускал его — его защемило люком. Он начал дергать до тех пор, пока плащ не оторвался. Дух ушел с тряпицей на плечах; на полу лежало вещественное доказательство его посещения. Другой смешной случай помню у Росси, на первом представлении «Макбета». Колдуньи вызывают тени шотландских королей, и вот эти бесплотные духи, человек восемь, девять, проходили через всю сцену по деревянным подмосткам — в сапогах! Эти «короли» — это были наши русские статисты, нашим русским режиссером представленные итальянскому гостю. Я был совсем юн, никогда к театральной технике не прикасался, но помню, как глубоко меня оскорбило это отсутствие в людях любви к своему делу. Много лет позднее на Александринской сцене шла «Снегурочка»; Писарев играл Мороза; расхаживая по лесу, огромной дубиной он ударял о землю: пол сцены не был ничем устлан, дубина не была обмотана. И никто — ни режиссер, ни заведующий монтировочной частью, ни бутафор, эту дубину доставший, ни сам актер, ею по дощатому полу ударяющий, — никто не испытал оскорбительности ее. Пришлось мне, директору императорских театров, сказать: «Обмотайте дубину».
Когда я был назначен директором, я написал Сальвини, пригласил его на несколько представлений «Отелло» с нашими артистами. В течение нескольких вечеров в Александринском театре веяло высоким духом высокой трагедии. Увы! он испарился с его отъездом... В антракте при открытом занавесе наши артисты, выстроившись на сцене, поднесли ему серебряный венок. Владимир Николаевич Давыдов говорил речь, и говорил ее — под суфлера! Я из директорской ложи видел суфлера и сгорал от стыда, когда думал, что Сальвини из всей этой длиннейшей речи на незнакомом ему языке одно ясно понимал, что заранее приготовленные слова говорятся ради публики. Он жил у меня; когда мы вернулись домой, мы говорили о чем попало, и он не смел сказать, а я не смел спросить, что он об этом думает...
В эту зиму на сцене придворного Эрмитажного театра ставили в исполнении любителей «Гамлета» в переводе К.Р. Великий князь сам играл Гамлета. Я повез Сальвини на одну репетицию. Великий князь не имел, при чарующей прелести в жизни, актерских способностей; он на сцене был вял, водянист, с плохим произношением; окружающее было не лучше; в общем, впечатление тоскливое, удручающее. Когда мы сели в карету, Сальвини только сказал: «Зачем он это делает?» — таким тоном, будто бы говорил: «Ведь было бы так легко этого не делать»... Он был скромен, добродушен, не очень умен, но — человек высокого духа. Его автобиография проста, благородна, близка вопросам искусства.
У Томмазо Сальвини был сын Александр. Отец не хотел, чтобы он шел на сцену; они поссорились, сын уехал из дому. Я видел Александра Сальвини в Чикаго в 1893 го¬ду. Он играл по-английски; это был прекрасный актер, умный, тонкий, с блеском, с увлечением. Он имел огромный успех; припоминаю чисто американский прием: по трамвайной линии, ведшей в театр, в котором он играл, на всех вагонах развевались флажки с его именем. Перед разраставшейся славой сына отец положил гнев на милость и пригласил его вернуться домой; сын приехал, но через два месяца заболел и умер. Другой сын Томмазо, Густаво, был совсем плох; его имя вряд ли выходило за пределы Флоренции. Я его видел в роли Тезея в «Ипполите» Еврипида; как актер самого низкого разбора, он выезжал на описательном жесте: никогда не упоминал сердца или головы, чтобы не коснуться рукой соответственного места своего тела.
Приезд Росси пробудил во мне интерес к театру, к актерству. Мы с братом и с нашим товарищем Виктором Барятинским знали наизусть целые сцены из его репертуара по-итальянски. Стали играть; пошли самодельные костюмы, потом самодельные декорации. Мы играли из «Гамлета», сцену с матерью: я был Гамлет, Барятинский изображал мать, брат — Тень отца. В «Макбете» играли последнюю сцену — поединок с Макдуфом. После этого интерес все разрастался. Летом в деревне, в имении моей бабушки Фалль, под Ревелем, мы поставили в пустом помещении оранжереи «Врач поневоле» Мольера.
Впоследствии в Петербурге, в доме моего отца на углу Гагаринской набережной, была зала с настоящей сценой. Здесь мы ставили большие вещи по-русски и по-французски. Тут шел у нас в 1889 году «Феодор Иоаннович», в то время на сцене запрещенный.
Наш пример оказался заразителен: пошла в петербургском обществе полоса любительства на широкую ногу. В разных домах давались «Власть тьмы», «Борис Годунов». На Эрмитажной придворной сцене поставили «Царя Бориса». Это был спектакль блистательный — для глаз; было на сцене больше бриллиантов, нежели талантов. Царя Бориса играл Александр Александрович Стахович, отец Алексея Александровича, который впоследствии играл в Художественном театре и был так популярен по Москве в роли дяди Мики в «Зеленом кольце». Старик Стахович был известный театрал, хороший чтец, но роль Бориса ему совсем не удалась; его читка была вязкая, тягучая. Все вместе было удручающе скучно и бесконечно длинно. В спектакле участвовали два великих князя, так несчастно кончившие: Сергей Александрович и Павел Александрович. Павел почему-то считался хорошим актером; он играл царевича Христиана Датского, по-моему, бездушно, однообразно — тепленькая водица. И, однако, были дамы, плакавшие или делавшие вид, что плакали настоящими слезами умиления... У меня в этом спектакле была маленькая роль в десять строчек — Миранды, папского нунция.
В связи с этим забавное воспоминание. В сцене венчания Бориса на царство проходит перед царем целый ряд ино¬странных послов с приветствиями, в том числе и я — папский нунций. Докладывал о нас или, как выражаются старые дворцовые книги, «являл» иноземных послов Димитрий Борисович Нейдгарт, тогда преображенский офицер, впоследствии градоначальник Одессы. Однажды на одной из репетиций, вместо того чтобы сказать: «Миранда, нунций папы», он сказал: «нунций папский», а на следующей репетиции он провозгласил: «Миранда, нунцский папций». Всеобщее веселье. Только великий князь Сергей Александрович, который считался хозяином этого спектакля, очень насупился и просил Нейдгарта в другой раз быть внимательнее. Но было поздно — он уже не мог владеть собой: всякий раз при приближении страшного места наступало замешательство и он выпаливал не то, что надо. Он уже не старался: видя веселье, которое вызывала его ошибка, он вошел во вкус, и говорят, что на одном из представлений он сказал: «Миранда, нанский пупций». Но на последнем представлении он пошел еще дальше: докладывая о шведском после Эрике Гендриксоне, он сказал: «Посол от Свеи Эрик Норденстрем». А это было имя самого модного в то время в Петербурге военного портного. Можно себе представить веселье, вызванное среди всей нашей труппы, в большинстве состоявшей из гвардейских офицеров. Только представьте себе весь двор царя Бориса, трясущийся от сдержанного смеха, и самого царя, в бармах и шапке Мономаха, прячущего в большой красный платок свое не менее красное лицо. Один только царевич Федор — великий князь Сергей Александрович — рядом с хохочущим отцом был мрачен и не поддавался всеобщей заразе веселья...
В этой сцене, после того как я говорил свое приветствие царю Борису, я отходил в сторону и садился на один из табуретов, приготовленных для отдыха послов; мой табурет был рядом с табуретом Алексея Стаховича, бывшего в свите английского посла; мы обменивались поклонами и делали вид, что «разговариваем о москалях». С Алексеем Стаховичем я был в то время мало знаком. Впоследствии он стал свояком моего брата Александра (оба были женаты на Васильчиковых), мы видались чаще; он приманил меня к Художественному театру; проездом из Петербурга в деревню и обратно я останавливался у него на Страстном бульваре, в доме другой его свояченицы, княгини Ливен. Всегда находил в нем ровность отношения, интерес к тому, что меня интересовало, и готовность содействовать мне, когда то было ему возможно. Но окончательно я сблизился с ним и совсем узнал его только в последние месяцы его жизни. Вот как это было.

Осенью 1918 года я приехал в Москву. Перед тем я провел лето в Тамбове, где читал лекции народным учителям в народном университете. Перед тем я провел зиму в своем уездном городе, куда бежал из деревни и откуда выехал в землю Войска Донского, в станицу Урюпино, откуда опять вернулся в Борисоглебск и, наконец, в начале мая, переодетый солдатом, в 5 часов утра вышел пешком, чтобы с соседней станции ехать в Тамбов. Одним словом, обычные скитания травимого, но не затравленного буржуя... В октябре приехал в Москву, нашел извозчика (тогда это стоило только 200 рублей) и с котомкой платья в одной руке и котомкой белья в другой позвонил у двери Алексея Стаховича, в доме ? 8 на Страстном бульваре. Когда он вышел в переднюю и мы поздоровались, я сказал ему, указывая на мои две котомки: «Вот все, что у меня осталось».
Впрочем, я преувеличиваю или, вернее сказать, уменьшаю, когда говорю, что у меня было две котомки, — была третья; в ней были мои восемь книг, восемь томов моих сочинений. Эти восемь книг спас мне один австрийский пленный. Предвидя, что моя библиотека будет растаскана, он извлек их и почти с опасностью жизни привез мне их в Тамбов. Никогда не забуду этого иноплеменника, творившего дело культуры и преданности, в то время как свои творили дело разрушения и злобы... Стахович предоставил мне диван в своем кабинете. Но через два месяца холод выгнал нас из наших комнат и загнал в кухню. Через месяц присоединился к нам другой наш соквартирант, режиссер Художественного театра Мчеделов. Так стали мы жить втроем в маленькой кухне, вынося наши постели на день в холодный коридор. Но скоро стали выносить только одну постель: Стахович заболел, а недели через три заболел и я. У меня оказался сыпной тиф; меня вынесли и увезли на автомобиле в больницу. Я пролежал месяц. Когда выписался, я уже поехал на другую квартиру, где была мне комната и уход. Мне сказали, что Стахович уехал в санаторию, а через три недели поведали, что он повесился в тот самый день, когда я выписался из больницы.
Его страшный конец не удивил меня. И не то, что он говорил, что ему совершенно все равно будет умереть, уйти от такой противной жизни; не это приготовило меня к известию о его самоубийстве. Нет, а какое-то высокомерное отчуждение от всего, что во время его болезни я ему рассказывал. Не то чтобы его не занимали вести театральные, политические или личные мои дела: он выслушивал все с таким же вниманием, с каким выслушивал и прежде; но разница была в том, что прежде он слушал как нечто, что его интересует, а теперь выслушивал, как слушают рассказ ребенка — с интересом к рассказывающему, а не к предмету рассказа.
Странного свойства было это внимание: чувствовалось, что он отдавал самую малую долю своего «я»; он весь оставался в себе и уходил в себя все дальше и дальше. Его обычная обходительность ему не изменяла; его навещали, дамы Художественного театра приносили ему гостинцы, он, как всегда, рассыпался перед ними; но я чувствовал, что это лишь давнишняя привычка, превратившаяся в пустую форму. Его ничто уже не интересовало. Он был загнан, затравлен жизнью. У него отняли все: он имел лишь свое театральное жалованье, он, кроме того, имел несколько уроков в театральных студиях, но что это такое? Мы получали в то время по 20 рублей за час. Я был еще в уездном городе, когда читал в советской газете статью, кажется за подписью Троцкого, в которой было сказано, что «буржуазия должна быть поставлена в такие условия, продовольственные и квартирные, чтобы почувствовать себя в железных тисках». Стахович явил пример осуществления этого пожелания. У него не было ничего. Я делил с ним расходы по топливу, электричеству, продовольствию, но уж давно он, бедный, только записывал в тетрадку свою долю участия в общем хозяйстве: все, что он зарабатывал, шло на содержание его камердинера и жены его, а без них как мог он существовать, больной, на шестьдесят четвертом году жизни?
Его сын был за границей, его дочь была на Кавказе, где скрывалась в горах. Ему ничего не оставалось на земле, ничего, кроме великого презрения к людям. Чем больше окружающая жизнь вызывала в нем омерзение, тем больше замыкался он в своем высокомерном одиночестве. Никогда не забуду его улыбки: ему, лишенному всего, принесли однажды повестку — на него налагалось взыскание в 6 тысяч рублей; никогда не забуду улыбку, с которой, прочитав, он отложил бумагу в сторону. Он все больше и больше напоминал мне римлянина. Он стал человеком, для которого понемногу все сомкнулось на его собственном «я», а что не было в нем, то или падало в грязь вокруг него, или уходило так далеко, что утрачивало всякую с ним связь. Страшная была пустота вокруг него, и в этом одиночестве, между опустевшей землей и небом, которое, кажется, всегда было для него пусто, он стоял как высокомерный страдалец, презрительный судья. Презренья — вот чего больше всего в его самоубийстве; а затем — хладнокровной обдуманности. Чтобы служанка не заподозрила чего, он из кухни поднялся черным ходом в квартиру знакомых; пройдя чере

Именной указатель 1 тома:

Абаза — 112—115, 117, 119, 121
Августин Блаженный — 36
Адлерберг — 8
Айерланд — 309
Акимова — 39—40
Александр I — 364, 483
Александр II — 13, 201, 447, 449
Александр III — 131, 133, 216, 225
Александра Иосифовна, вел. кн. — 220
Александра Федоровна, императрица — 484
Александрова — 145
Александрова — 32
Алексей Александрович, вел. кн. — 134
Алексей Михайлович, царь — 468
Альберт, король — 223
Альтенбургская, принцесса — 117—118, 215
Амманато — 178
Аммель — 220
Андерсен — 75
Андрие — 22—24
Антони — 311
Аппиа — 153
Аппони — 377, 457, 479
Апухтин — 120
Арнет — 309—310

Бабин — 292—293
Бакланов — 404
Бальзак — 90, 459
Барановские — 152—153
Барби — 117, 123
Барнай — 63—65
Барон — 101
Барроус — 312, 324
Бартэ — 24
Барятинская М.А. — 116, 316, 363, 378—379
Барятинская С. — 379—381
Барятинская, княгиня — 223
Барятинский В. — 16, 43, 378—381
Бассерман — 57—61
Батеньков — 447
Баттистини — 510
Бах — 66, 107, 109, 111, 125, 379, 413
Бек — 96
Белинский — 58, 441
Беллини — 66
Белосельская — 458
Бельгийская, королева — 223—224
Беляев — 27—28
Бенкендорфы — 456—458, 464, 468, 477—483
Бенуа — 48, 406, 412
Беренсон — 183
Бернар — 109
Бернар С. — 67—68, 90—93, 95—96, 98
Берн-Джонс — 287
Бертенсон — 48
Бестужев — 443
Бестужев-Рюмин — 206
Бетховен — 111, 379
Бзуль — 128
Бибиков — 458
Бисмарк Г. — 212
Бичер-Стоу — 311
Бичер-Хукер — 311
Блуменфельд — 110
Блюменфельд — 143
Богданович — 397
Болонья да — 178
Боннэ — 305—306, 312
Боргезе — 376—377
Боровиковский — 413, 452, 459—460, 462, 464
Бородин — 132, 134, 136, 144
Боттичелли — 179
Брамс — 123
Браницкая — 459—460
Брассен — 111
Брассер — 101
Брессан — 24—26
Броа
Бромптон — 460
Бруни — 362, 372, 446
Брюллов — 362—363, 372
Булгаков — 370
Булье — 408
Бунин — 371
Буонамичи — 184
Бурже — 299
Бурлюки — 51
Бутурлины — 183—184
Буше — 169
Бюлов фон — 184, 196, 518

Вагнер — 124, 138, 184, 221
Ваксель — 370—371
Валлийская, принцесса — 212
Валлийский, принц — 212
Варламов — 27, 33—36
Васильев — 133
Везендонк — 221
Веймарский, герцог — 222
Вейнер — 48
Вейраух — 108
Веласкес — 187—188
Веневитинов — 362, 446
Вергилий — 66
Верди — 131, 184
Верещагин — 48
Веронезе — 179, 355
Верхарн — 66
Виардо — 116—117, 122, 197
Виктор Эммануил Пьемонтский — 210
Виктория, королева — 208—209, 213, 215
Виллари — 183
Вильгельм I — 221
Вильгельм, император — 36, 379
Винчи да — 133
Витгенштейн — 379—380
Владимир Александрович, вел. кн. — 30
Власова — 365
Волков — 34
Волконская А.Н. — 443—444, 465
Волконская Е.А. — 450
Волконская Е.Г. — 369, 372, 378
Волконская З.А. — 362—365, 368, 371, 382, 445
Волконская М.А. — 108—109, 372, 383, 457, 464, 471, 484
Волконская М.Н. — 103, 367—368, 371, 373, 383, 443, 454, 459, 471—474
Волконская С.Г. — 199, 368, 370, 372—373, 383, 450—452, 457, 464, 466
Волконская С.С. — 463
Волконский А.М. —16, 18, 367, 382, 384
Волконский А.Н. — 364, 371—372, 383
Волконский А.П. — 373, 383
Волконский Г.М. — 330, 333, 376, 383
Волконский Г.П. — 107, 369—370, 372—373, 448, 457, 464, 466—468
Волконский Г.С. — 370, 373, 462, 466, 468
Волконский Д.П. — 449
Волконский М.С. — 187, 191, 369, 371—372, 377, 382—383
Волконский Н.Г. — 363—365, 368, 372, 383
Волконский Н.С. — 463
Волконский П.Г. — 369, 371, 373—374
Волконский П.М. — 107—108, 449—450
Волконский П.П. — 373, 383
Волконский С.Г. — 371—372, 383, 462
Волконский Семен Федорович — 462—463
Волконский Сергей Федорович — 463
Вольтер — 67—69
Вольф — 123
Вонлярская — 118
Вормс — 24
Воронцова М.В. — 201—204, 441
Воронцов-Дашков — 30
Врангель — 41, 47—54, 56
Врангель, баронесса — 463
Всеволожский — 120, 124—125, 127, 135, 461
Вурм — 110
Высоцкий — 196
Вьельгорские — 107, 466
Вэл — 359
Вяльцева — 510

Галеви — 22
Галилей — 493
Ганноверский, король — 220
Гартонг — 22
Гаше — 9
Гейден — 333
Гензельт — 108—109, 480
Георг III — 210
Георг IV — 209, 452
Георг V — 211, 215
Георгий Георгиевич, принц — 118
Герцен — 453
Гессенская А. — 66
Гёте — 68, 222, 287, 344, 402, 504
Гиббонс — 308, 315
Гизо — 451
Гильбер — 105
Гиппиус — 297
Гиппиус З. — 409—410
Гирландайо — 177
Гладстон — 213
Глиер — 223
Глинка — 133
Глинка — 27
Глуховский — 276
Глюк — 125, 167, 169
Го — 26
Гоголь — 105, 362—363, 369, 408, 441, 446, 453—454
Голенищев-Кутузов — 30
Голицын — 199—200, 463
Голицына А. — 204
Голицын-Прозоровский — 468
Головинский — 155
Гольдони — 355
Гомер — 66
Гораций — 173
Горбунов — 21
Городецкий — 51
Гортензия, королева — 451
Госман — 221
Гранье — 102
Грассо — 75
Грегер — 464
Григ — 519—520
Григорий XVI — 482
Грильпарцер — 71
Гросс — 67
Гуно — 103, 125
Гюго, 486

Д’Аннунцио — 89, 185
Давыдов В.Н. — 15, 33—36
Давыдовы — 42, 447, 460
Далькроз — 28, 141, 145—152, 154—155, 159, 161—162, 167—169, 186, 224, 380, 400, 402—405, 416, 424, 468, 517, 522—523
Данте — 12, 166, 287
Дарвин — 286—287
Дебюсси — 74
Делавинь — 11
Дельсарт — 69—70, 103, 220
Демидов — 457
Державин — 213
Джакометти — 12
Джемс — 287
Джонс — 310
Джотто — 179
Джулиани — 453
Диккенс — 300, 499
Дионисий Латас — 308, 334—335
Добре — 100—101
Долгорукова — 201
Долина — 29—30
Донец-Захаржевская — 457
Дорваль — 24
Дорны — 146—148, 151—157, 169
Досецкая — 422
Достоевский — 119—120, 343, 437
Дризен — 41—42, 47
Дузе — 73, 83—90, 92, 95—96, 406
Дулов — 117
Дунина — 457—458
Дуранте — 123
Дурново — 30
Дэдлей — 212
Дэме — 213—214
Дюма — 83, 399
Дюмени — 125
Дюрер — 125, 308
Дюрок — 364

Еврипид — 16
Екатерина Великая — 100, 453, 458, 462
Екатерина Михайловна, вел. кн. — 113, 117—118
Екатерина Павловна, вел. кн. — 444
Елена Павловна, вел. кн. — 112—113, 117—118
Елена, императрица — 364
Ермолов — 196
Еропкина — 463
Ершов — 138—141

Жегин — 47
Жерарди — 67
Живаго — 152
Жуковский — 414
Жюдик — 102, 104

Зальцман — 157—158, 169
Захаржевская — 485—486
Зонненталь — 67, 69—70
Зонтаг — 480
Зубов — 62
Зудерман — 38
Зуппе — 67

Ибсен — 81—82, 105
Иванов — 27
Иванов Вяч. — 404—405
Игнатьев — 292—293
Извольский — 292—293
Иоанн Кронштадский — 46
Ирвинг — 79—80
Итманс — 223

Йонг — 307

Кайгородов — 380
Кальдар — 123
Калькбреннер — 109
Кальцолари — 131
Каменская — 30
Камперио — 498
Кантакузен — 278
Канштадт фон, 477
Караваджо — 179
Каратыгин — 24
Карлайл — 287, 344, 504
Карпаччо — 355
Карраччи — 179
Карцев — 122
Касторский — 143
Кегельгоф — 422
Кедровы — 223, 380
Кембл — 88
Кентерберийский, епископ — 314—315
Киджи — 380
Кин — 309
Кинза-Риудж-Гирак — 308
Кистер — 10
Клеменс — 117
Кливленд — 277—278
Клодель — 153, 169
Кокс — 315
Коленкур — 364
Колумб — 493
Кольман — 483
Комиссаржевская — 36—39
Кони — 48
Конне — 97
Константин Константинович, вел. кн. — 15
Конфуций — 319
Корнель — 68
Корсов — 9
Котляревские — 367, 453
Котоньи — 131
Кочубей — 225, 453, 457—458
Краснокутский — 204—205
Кречмар — 153
Кривцов — 367
Кристиани — 43
Кронек — 64
Крушевский — 137
Крылов — 454
Крэг — 400—401
Крюгер — 468
Ксения Александровна, вел. кн. — 29—30, 201
Кук — 334
Кукольник — 109
Кумберландский, герцог — 219—220
Куракин А. — 463
Куракин А.Б. — 466
Курдюкова — 53
Кушелева — 200
Кшесинская — 31, 33
Кюи — 132

Лаблаш — 107
Лабрюйер — 193
Лабушер — 204
Лавровская — 133
Ламартин — 445
Лампи — 136, 463, 465—466
Лансере — 48
Ларусс — 408
Лассен — 126
Ласуш — 101
Лебаржи — 25
Лев XIII — 44, 315—316, 375
Левинский — 71
Левкеева — 39
Легуве — 22
Лейбниц — 498
Лейснер — 153, 167—168
Лейхтенбергский, герцог — 481
Ленский — 35
Леонидов — 77
Лермонтов — 359
Лессинг — 79
Ливен — 18
Линкольн — 290
Лист — 107, 114, 222
Литвин — 124—125
Ломоносов — 453, 459
Лонгфелло — 286, 290
Лота — 332
Лоуэль — 286, 295—296
Луиза, герцогиня Баденская — 221—222
Львов — 480481
Львова В.А. — 373
Людовик XIV — 39
Людовик XVI — 478
Люнье-По — 169
Ляцкий — 293

Магалотти — 43
Мазини — 131—132
Мазини — 9
Майков — 11, 120
Макаров — 490
Маквей — 278—279, 283, 284—285
Мак-Клерг — 297
Маковский — 121
Маковский — 56
Макоцкий — 422—423
Макушина — 464
Малоземова — 116—117
Мальтен — 128
Маргарита, королева — 223
Марианечи — 198
Марио — 131
Мария Николаевна, вел. кн. — 449, 481, 485
Мария Павловна, вел. кн. — 25, 127—128, 222
Мария Федоровна, императрица — 30, 219—220, 358, 458, 477
Маркевич — 143
Мартос — 462
Марчелло — 123, 462
Масканьи — 75
Массне — 128
Мейербер — 131, 141
Мейерхольд — 39, 66
Мекленбургская, принцесса — 222—223
Мекленбургский — 118
Мекленбург-Стрелицкая — 215
Мекленбург-Шверинский, принц — 222
Мельников — 132—133, 135
Мельяк — 22
Мендельсон — 42, 66, 480
Меренберг — 212
Мещерская — 462
Мещерский — 319
Микеланджело — 178, 182
Миллер — 100
Минаев — 343
Мирко Черногорский — 215
Миттервурцер — 71
Михаил Николаевич, вел. кн. — 480
Михаил Федорович, царь — 468
Мицкевич — 362, 446
Моисси — 57, 61—62
Молчанов — 33
Мольер — 24
Монтеверди — 123
Морозов — 454
Моцарт — 399
Муне-Сюлли — 57, 61
Муравьев-Амурский — 447
Мурильо — 188
Мусоргский — 132, 134
Мустафа — 108
Мчеделов — 19
Мэй — 137, 211, 215

Нагака — 310, 325
Надсон — 66
Найт — 23
Наполеон — 5, 182, 358—360, 364
Наполеон III — 192, 374
Направник — 131, 142—143
Нарышкина — 466
Неждановы-Стеклянцевы — 418, 420
Нейдгарт — 17
Некрасов — 396, 455
Нелидов — 284
Немирович-Данченко — 77, 399
Ненчони — 183
Никитенко — 370
Николай I — 107, 456, 461, 467—468, 478, 481—482
Николай II — 66, 215, 333, 379
Николай Алеутский — 276
Николай Михайлович, вел. кн. — 482
Николай, епископ — 337—338
Никольский — 133
Ницше — 209
Новелли — 26, 73, 77—81
Новосильцев — 94
Нордик — 213
Нортон — 278, 283, 285—288, 292, 299
Ностиц — 453
Ньютон — 148

Обер — 103, 445
Оберкирх — 444
Облаков — 142
Оболенский — 115, 447
Овчинников — 298, 500
Одоевский — 107, 466
Озеров — 53
Ольденбург — 48
Орловы — 367, 453, 455, 459
Оскар Шведский — 210
Островский — 408
Офенберг — 458

Павел I — 478
Павел V — 377
Павел Александрович, вел. кн. — 17
Павлова — 62
Паджет — 183
Пален — 24
Палеолог — 25
Палестрина — 66, 462, 466
Палечек — 141
Пальерон — 24
Пальмер — 279, 311
Панаева — 121—123, 134
Панина — 466
Панталеони — 376
Панютина — 116
Паста — 131
Патти — 128—131
Паэзиелло — 462, 466
Перец — 467
Перуджино — 179
Петр I — 299
Петрарка — 5
Петренко — 223
Петров — 133
Пий IX — 108
Пий X — 375
Писарев — 15
Платонова — 133
Плачи — 182, 184—186, 197, 296
Плевицкая — 510
Плещеев — 120
Плюме — 169
Поджио — 196—197, 461
Полонский — 120
Попов — 31—32, 36
Порпор — 123
Потапенко — 144
Потемкины — 459—461, 463
Похвостнев — 485
Прокеш-Остен — 221
Пульман — 283—284, 499
Пушкин — 13, 27, 40, 45, 51, 66, 85, 212, 353, 359—360, 362—363, 369, 414, 446, 453—455, 460, 493
Пущин — 447
Пэт — 199

Рабле — 49, 100
Раден — 112
Раевская Е.Н. — 367, 383, 454, 460—461
Раевская С.А. — 368, 383, 453—454, 459
Раевский Н.Н. — 453
Разумовская — 443
Рамполла — 44
Расин — 68
Рафаэль
Рафаэль — 51, 180, 374
Рахманинов — 110, 223
Рахманова Е.А. — 381
Рахманова Е.С. — 381—382, 449—450
Рашель — 94
Режан — 96—99, 102
Рейнгардт — 57, 61—62, 64—65, 404
Рейнеке — 111
Рейнольдс — 212
Репин — 411
Репнины — 366—368, 443, 464—466
Решке — 126—127
Римский-Корсаков — 132—134, 136, 138—139, 144
Ришпен — 25
Роден — 413
Роджерс — 312
Родзянко — 426
Романо — 112
Росбери — 359
Росси — 8—16, 57—58, 73, 196
Россини — 362, 446
Ротшильд — 129
Рубенс — 125
Рубини — 108, 111, 131, 466
Рубинштейны — 44, 109, 112—117

Сабурова — 108
Савина — 31—33, 36
Садовская — 39—40
Сазонов — 11, 31—32, 41
Саккетти — 110
Сальвини А. — 16
Сальвини Г. — 16
Сальвини Т. — 14—16, 39, 57, 60—61, 69, 73, 183, 196
Самари — 24
Самойлов — 27—28
Самсон — 94
Санд — 513
Сандерсон — 127—128
Сарду — 22, 68
Сарто дель — 180
Сафонов — 223, 380
Сен-Санс — 117, 125
Серао — 183
Сервантес — 66
Сергей Александрович, вел. кн. — 17—18
Сергей Михайлович, вел. кн. — 33
Скарлатти — 123
Скриб — 22
Славина — 138
Смирнов — 370
Смирнов А.А. — 226—227
Смирнова А.О. — 369
Соколов В. — 302, 316
Соловьев В.С. — 278
Софокл — 66
Софья-Шарлотта, принцесса Ганноверская — 497
Сталь де — 107, 366
Станиславский — 35, 42, 400, 406, 424
Станфорд — 295
Стаховичи — 16—22, 423
Столыпин — 202—204, 446
Стояновский — 460
Стравинский — 133
Стрельская — 39
Суворин — 144
Суворов — 462
Сукин — 478—479
Суоми Вивикананда — 308

Талазак — 103
Талейран — 358
Тальберг — 109
Таскин — 117
Теляковский — 39
Терьян-Карганова — 145
Тессинов — 157
Тидеке — 24—25
Тилли — 477
Тимашев — 447
Тира, принцесса — 219—220
Тициан — 179
Толстая М.Н. — 463
Толстая С.А. — 119
Толстой А. — 13, 119—120, 198
Толстой Л. — 195, 285, 398—399, 403, 419—421, 463—464, 493, 521
Толстой Н. — 463
Тости — 213—214
Трикупис — 334
Троцкий — 20
Трубецкая — 463
Тургенев — 119, 122, 285
Тургенев Н. — 448
Турусов — 419—422
Тэк — 208—216
Тютчев — 120, 435

Уайт — 292
Ухтомский — 111
Ушковы — 331

Фалль — 16
Фелейзен — 188
Феррари — 377
Фети — 178
Фигнер — 137—138
Фигнер М. — 124
Философов — 415
Фильд — 109
Флобер — 13
Фогаццарро — 183
Фра Анджелико — 179
Фра Бартоломмео — 179—180
Франц Иосиф — 69
Фредерик-Леметр — 24
Фредерикс — 30

Хеллер — 109
Хиллер — 109
Хитрово М. — 200
Хлебников — 298
Хольтин — 311

Цаккони — 81—
Цветаев — 365
Цицерон — 319

Чаадаева — 463
Чайковская — 460
Чайковский И. — 47
Чайковский М. — 42—47
Чайковский П. — 34, 42—43, 45, 111, 115, 121, 133—138, 379, 460
Чези — 123
Челлини — 178
Челюсткина — 197
Чехов — 399
Чимабуэ — 179
Чупрынников — 223, 380

Шаляпин — 94, 143—144, 510, 513
Шаронов — 143
Шаховская М. — 278
Шевырев — 363, 446
Шекспир — 9, 63, 169, 323, 445
Шембош — 112
Шереметев — 11
Шилингс — 153
Шиллер — 63, 68, 210
Шимэ — 224
Шмальц — 128
Шнейдер — 178
Шопен — 109—111
Шоу — 153
Шратт — 69—70
Штраус И. — 67
Штраус Р. — 413
Штюрмер — 34
Шуберт — 108, 123, 125, 129, 467
Шувалова — 41
Шуман — 107, 111, 125
Шурман — 292

Эдисон — 290
Эдуард VII — 211
Экснер — 111—112
Элиот — 288
Эмерсон — 273, 286, 290

Ютта, принцесса — 215

Яковлев — 137—138, 144
Якушкин — 447
Ясент — 100
Яшвили — 453

Delaunay — 25—26
Hohenfels — 67, 69—71
Isaac — 103
Joissan — 24—25
Lafitte — 47
Lindau — 57
Montalan — 24
Ohnet — 69
Tiemig — 70—71
Zuccarini — 43

Именной указатель 2 тома:

Август, император — 470, 506
Августин Блаженный — 421, 505
Аврелий Марк — 372, 391, 522—523
Айвазовский — 151
Акимовы-Перец — 364
Аксаков — 542, 544, 552
Александр I — 175
Александр II — 51—52, 57, 90, 93, 218
Александр III — 52, 57, 93, 123—124, 147—148, 154, 162, 189
Александр Михайлович, вел. кн. — 89
Александра Петровна, вел. кн. — 153
Александра Федоровна, императрица — 153—154, 156—157, 174, 235—236
Александрова — 313, 339, 350
Александрович — 419
Алексей Александрович, вел. кн. — 14, 172—173, 177—178
Альтенбургская, принцесса — 99, 116
Амфитеатров — 73—74
Анаксагор — 225
Анаксимандр — 506
Андреева — 338
Андронников — 67
Аносовы — 258—259
Антоний, митрополит — 77
Аппони — 19—20, 23
Апраксина — 12
Апухтин — 460
Арсеньев — 93
Архимед — 481, 492—493
Арцымович — 335
Афонасьева — 240, 248, 278, 283, 285, 298—300

Бакеркины — 369
Бакст — 146
Бальони — 471
Барятинские — 75, 96, 157, 228
Басалыга — 322
Батюшков — 251—252
Бах — 274
Бахрушин — 143, 207
Безобразов — 281
Белевский — 14
Белинский — 213, 510
Белозеров — 48
Белосельский-Белозерский — 178
Беляев — 123, 134
Беляев Ю. — 143—144
Бенкендорфы — 8, 10, 15—20
Бенуа — 146—147
Бернар — 369
Бетховен — 10, 220, 495—496
Бибикова — 17
Бизлети — 138
Бисмарк — 153, 192
Блумберг — 58
Бобринский — 90—93
Богданович — 65—68, 105
Богданчиков — 348—349
Богдыхан — 74
Боголепов — 76—77, 93—94
Богушевский — 184
Боргезе — 23
Бородин — 419, 495
Брамс — 265
Брешко-Брешковская — 256
Брылкин — 10
Буксгевден — 11
Бунаков — 293
Бутурлин — 431
Бэкон — 441—442
Бюффон — 479

Вагнер — 155, 495—497
Вандаль — 365
Васильчиковы — 81, 153, 157
Васнецов А. — 147
Вебер — 10, 142, 496
Вейс — 185, 231
Вергилий — 389, 513
Верхарн — 333
Веселовский — 49—50
Виктория, королева — 154—155
Виленкин — 344
Вильгельм, император — 178—179, 192
Винчи да — 394, 467
Витте — 77, 81, 89, 175—176
Владимир Александрович, вел. кн. — 99, 117, 131—132, 158, 172
Владыков — 47—48
Воейкова — 291
Волконская Е.А. — 133
Волконская Е.Г. — 12—14, 23, 30, 87, 121—127, 130—131, 133, 135—138, 407, 544
Волконская М.А. — 21—23, 550
Волконская М.Г. — 267
Волконская М.Н. — 185, 369, 506
Волконский А.М. — 22, 33, 86, 128, 153, 185—186
Волконский В.М. — 86—87, 155
Волконский Г.М. — 21, 83, 142, 186, 356
Волконский М.П. — 243—244
Волконский М.С. — 52, 127, 129, 142, 178, 217—219
Волконский П.Г. — 7
Волконский П.М. — 21, 86, 88—90, 95—96, 117, 152, 270—271
Волконский П.П. — 335—336
Волконский С.Г. — 540
Волошин — 405
Вольтер — 420
Воронцов-Дашков — 33
Всеволожский — 145—147, 166
Вышеславцева — 207—208

Гаврилов — 194, 199
Гагарин — 103
Гайдн — 10, 496
Гарпенко — 358
Гейне — 413, 419, 495
Гельцер — 353
Генрих VIII — 507
Георгиевский — 53
Гераклит — 448
Гердер — 134—135
Гессенский, герцог — 155
Гёте — 200, 444—445, 447, 525, 531, 536—537, 540, 545—546
Гиппиус — 439
Глазунов — 157—158
Глюк — 496
Гоголь — 26, 214, 531, 553
Голенищев-Кутузов — 117, 442
Голицыны — 70, 78, 94
Головин — 251
Голштинская, принцесса — 161
Гольбейн — 507
Гольденвейзер — 350
Гольдовская — 352
Гонзало — 75
Гончаров — 213
Горький — 354
Градовский — 51
Григорьев — 222
Гримальди — 166, 168
Гринеровы — 352
Гроот — 129
Гумбольдт — 385
Гумилев — 364—365
Гуно — 274
Гусевы — 252, 254
Гюго — 191, 495—496

Давыдов А. — 534
Давыдов В. — 369
Далматов — 144
Далькроз — 350—352
Дандуров — 281
Данило Черногорский — 160
Данте — 70, 125, 377, 514
Дворжак — 265
Делиб — 148, 177
Делянов — 52, 57, 59—62
Демидов — 264
Демчинский — 66
Деникин — 325
Державин — 529
Дешанель — 72
Джунковский — 237—238
Диоклетиан — 113
Добролюбов — 214
Добротворский — 203
Долгорукий — 90, 179
Дологов — 245
Донской — 190
Донской Димитрий — 389
Достоевский — 213, 458, 497
Драгомиров — 70
Дриго — 177
Дубровин — 235
Дузе — 369
Дунина — 16—17
Дункан — 352—354
Дюма — 156
Дюрер — 508
Дягилев — 146—149

Екатерина Великая — 156
Елизавета Алексеевна, императрица — 17
Елизавета Федоровна, вел. кн. — 153, 321, 341
Ермолов — 179
Ершов — 80

Жеребцов — 134
Жихарев — 292—293
Жуковская — 12, 14
Жуковский В.А. — 47

Захаржевские — 8, 17, 19
Зверев — 77
Зенкевич — 327—329
Злобин — 168
Зонтаг — 10

Иванова — 352
Игнатьев — 70
Извольские — 69—72, 244
Измайловы — 209, 299
Ильин — 56, 363—364
Иоанн III — 405
Иоанн Кронштадтский — 111—112, 115
Иосиф II — 169

Каменев — 325, 337, 353
Каменева — 335,337
Каменская — 150
Капнист — 244
Каразин — 73
Карл I — 507
Карлайль — 47
Карпов — 154
Карытин — 279, 281
Касаткины — 331
Кассо — 70
Каффи — 350—351
Керенский — 265
Кишкин — 353
Клопов — 88—90, 92
Ключевский — 543
Кобазев — 310
Ковалинская — 18
Козловский — 207, 229, 257
Кольман — 15
Кольцов — 217
Кондоиди — 190—191
Кондырев — 293
Кони — 117, 368
Константин Константинович, вел. кн. — 10
Константин, император — 133
Коперник — 117
Корнель — 22
Косич — 192
Кочубеи — 10, 20, 73
Крапоткин — 253
Красиков — 322— 325, 337, 549
Красикова — 318, 324
Краснобаев — 280, 285, 299
Кратцер — 507, 509
Крепенников — 184
Кропоткин — 497
Крупская — 333
Крыжановский — 51—52
Ксенофонт — 458
Куракина — 12
Куропаткин — 174—175
Кусевицкий — 349
Кускова — 353
Кусов — 170
Кутузов — 95
Кушелев-Безбородко — 183
Кшесинская — 148, 165—171, 177, 539

Лагранж — 127—128
Ламанский — 50—51
Лебедев — 123
Лев XIII — 139—141
Лейхтенбергский — 157
Ленин — 283, 354
Леньяни — 169
Леопольд, король — 291
Лермонтов — 407, 453
Ливен — 65, 81—84, 142, 167
Лин де — 542
Лист — 159
Литвин — 155, 418
Лихунг-Чан — 74
Лукомский — 147
Лукреций — 531
Луначарский — 305, 307, 322, 336—340, 352, 354
Лунин — 506
Львов — 11
Люгебиль — 50
Людвиг Баварский — 497
Людовик XV — 545

Майков — 315, 436
Макиавелли — 472
Малиновская — 334—338
Мальков — 188
Мальнев — 216
Малютин — 146

Глушь и озверение

22.11.2002

Автор: Анастасия Лещик
Источник: Книжное обозрение

Князь Сергей Михайлович Волконский (1860– 1937) – фигура более чем примечательная. Он внук декабриста С.Г. Волконского и начальника III Отделения А.Х. Бенкендорфа, камергер и директор Императорских театров, историк культуры, создатель актерской школы, эмигрант с 1921 года, директор русской консерватории в Париже. Воспоминания (впервые опубликованные в Берлине в 1923 году) можно условно разделить на две части. Первая – о детстве, отрочестве и юности – совершенно идиллическая. Даже «Глушь» (название одной из глав) – чуть ли не сказочная: «Разве не собакевичевская бричка стол Ивана Павловича?» Во второй части уже названия глав («Развал», «Озверение», «Разрушение») говорят сами за себя. Происходящее с трудом поддается анализу, Волконский только успевает записывать: «Не будем останавливаться на том, нужна ли была революция или не нужна. Что за праздные разговоры. Нужна или не нужна, а революция была. Была, и кончено». Революция отняла у князя почти все. Не в последнюю очередь именно потому, что он был князь. Но не смогла отнять жизнь, здравый рассудок, способность широко мыслить и писать. Перед нами – слепок времени, один из тех, без которых невозможна история.

Волконский С.М. Мои воспоминания: В 2 т.

00.00.0000

Автор: М.Е. Царева
Источник: У Книжной полки №1(5), 2005

...Вижу, что совсем не гожусь писать воспоминания. Ведь воспоминания - это прошлое, а меня каждая минута прошлого выпирает на поверхность сегодняшнего дня. Не могу иначе, никогда не буду из тех, кто жалеет, что родился слишком поздно. Какое отсутствие любознательности! По-моему, никогда не поздно; ведь прошедшее все равно мое; значит, чем позднее, тем богаче... Князь Сергей Михайлович Волконский, внук своего тезки-декабриста и одновременно внук начальника III Отделения А. Х. Бенкендорфа, прожил длинную жизнь, вместившую столько событий, впечатлений и встреч, что хватило бы не на одну человеческую судьбу. Два тома воспоминаний, вышедшие в серии "Биографии и мемуары", представляют глазам читателя почти полвека жизни князя, совпавшие с одним из самых бурных периодов в отечественной истории. Первый том воспроизводит его книгу "Мои воспоминания", впервые опубликованную берлинским издательством "Медный всадник" в 1923 году (к этому времени Волконский уже два года как находился в эмиграции). Книга открывается разделом, который автор озаглавил "Лавры", вложив в это слово символику высоких достижений и признаний (вспомним: "увенчать лаврами", "почивать на лаврах"). Директор российских Императорских театров, а позже русской консерватории в Париже, создатель актерской школы и историк культуры, критик и писатель, Волконский вспоминает в своей книге о тех деятелях искусства, с которыми ему доводилось встречаться. Он, впрочем, предупреждает, что не об одном искусстве будет здесь, и боюсь даже, об искусстве меньше всего; но все — от искусства… Лучи Аполлона жгут и не знают, что они зажигают, а еще меньше знают, что зажигается от их отраженного света. Любительские спектакли в Петербурге, немецкий и итальянский театры, актеры-знаменитости, Дузе и Сара Бернар, музыка в детстве и юности, дружба с Модестом Ильичом Чайковским, оперные впечатления, сотрудничество в журнале «Аполлон»… В его кабинете висели портреты бабушки Марии Николаевны, жены декабриста, изображенной Бестужевым у окна, за которым виднелся Читинский острог, и прабабушки, обер-гофмейстерины Волконской — в вольтеровском кресле в Зимнем дворце. Такому человеку было что вспомнить и о чем поведать. Красавец-князь с подкрученными по моде века усами, что смотрит на нас проницательным мудрым взглядом с фотографий на переплетах обоих томов, был счастлив на встречи в своей жизни. Марина Цветаева, чьей статьей «Кедр», посвященной Волконскому, закрывается двухтомник, говорила о князе: Это моя лучшая дружба за жизнь, умнейший, обаятельнейший, стариннейший и гениальнейший человек на свете. В качестве приложения к первому тому напечатан текст дореволюционной книги С.М. Волконского «Разговоры» (М., 1912), составленной исключительно из диалогов.  Остроумный автор объясняет выбор такой формы следующим образом: Обыкновенно в диалогах один умный, а другой — идиот, и идиот только для  того существует, чтобы идиотскими вопросами вызывать на умные ответы. В этих «Разговорах» некий «собеседник» уличает рассказчика в том, что он перемежает воспоминания из семейной хроники со «светской дребеденью», а тот парирует: Если они так удобно уживаются в моем мышлении, то почему же им не уживаться на смежных страницах? Собеседник» недоумевает: — Да как же смешивать вымысел с личными воспоминаниями? Одно — вы, а другое — не вы. — Вот это и не верно, — отвечает рассказчик, — все — я. Второй том воспоминаний Волконского открывает книга с высоким названием «Родина», изданная в Берлине в 1923 году. Автор сразу предуведомляет в своем вступительном слове, что не  собирается сам составлять понятие родины, а предоставит это право своему читателю. Детство, гимназия и университет, придворные и чиновные сферы, помещичья глушь, война, революция, эмиграция — характерные вехи, расставленные во множестве мемуаров того времени, по которым складывается наше представление о нем. Но часто ли в этих  мемуарах встретишь рассказ, подобный следующему, произнесенному будничным тоном, безо всякой рисовки?  Однажды я ужинал за столом, за которым ужинал государь. Было несколько великих князей из молодых. Я сидел рядом с принцессой Голштинской, родственницей английского королевского дома, приехавшей погостить в Петербург. После первого блюда началась обычная забава, которой в таких случаях предается эта молодежь. Полетели через стол хлебные шарики; сперва робко, исподтишка, потом все гуще, и перестрелка вовсю. Николай II не отставал от прочих. Шарики попадали и в меня по ошибке — думаю, по крайней мере, что по ошибке,— я передавал их соседке своей, говоря, что не имею права присваивать себе то, что не мне предназначалось... Вспоминая о представителях своего славного рода, Волконский констатирует: при таком сильном разнообразии типов семейное сходство сказалось именно… в склонности к путешествию, к уединению, к обособлению. Ведь странствие есть одна из форм самоутверждения, это есть в известной степени протест личности против рода. Должно быть, именно эта фамильная «охота к перемене мест», результат того кочевья, что жило в предыдущих поколениях, позволило Волконскому справиться с тяжестью эмиграции. Цветаева приводит в своей статье услышанное от кого-то удивительно точное определение: «Аристократизм, это замены принципов — Принципом». Вот символ веры князя Сергея Михайловича Волконского, с которым он прожил всю жизнь.