Пролог

В комнате было тепло и сыро. От бешеных раскатов грома дрожали стекла. Никто не смел выговорить вслух того, что вертелось на языке у каждого: эта буря — предвестница беды.

Женщины сгрудились у кровати, на которой лежали роженица и сморщенный красный ребенок. Сочувствие, жалость, страх отражались в глазах собравшихся.
Одна из женщин, беременная, нагнулась над крошкой — и малышка, чихнув, закричала. Все вздохнули с облегчением.
Роженица медленно открыла глаза и посмотрела на беременную.
— Сара... Сара, это мой ребенок плачет? — еле слышно произнесла она.
Сара кивнула.
— Да, Джудит. Это твой ребенок — твоя доченька.
— Моя... доченька? — роженица была явно разочарована. — Но я же хотела мальчика... И Джон хотел бы сына...
Она хотела сказать еще что-то, но не смогла противиться странно-приятному оцепенению. Мозг и тело погружались в морок, суливший избавление от двухдневных родовых мук.

Еще в детстве Джудит Марш знала, что когда-нибудь выйдет замуж за Джона Мейнверинга, который наследует титул графа Россвуда. И Джон знал, что когда-нибудь женится на Джудит.
Владения двух знатных семей соседствовали, и семьи дружили уже три поколения, а потому ничто не могло быть естественнее, чем женитьба старшего сына Мейнверингов на старшей дочери Маршей.
При этом Джон, который был на восемь лет старше Джудит, долго почти не обращал на нее внимания. Он приезжал в Розовую Лужайку, имение Маршей, покататься, поохотиться и пофехтовать с четырьмя старшими братьями Джудит. Но сама она интересовала его не больше, чем собственные сестры. Он просто с добродушным безразличием переносил ее поклонение и восхищение.
Потом Джон уехал учиться. А возвратившись и обнаружив, что Джудит превратилась в прехорошенькую шестнадцатилетнюю леди, влюбился.
Свадьбу назначили на август. Но в августе разразилась война.
Отец Джудит, лорд Уильям Марш, тотчас стал на сторону короля, а граф Россвуд — на сторону парламента.
Граф Россвуд сотни раз говорил, что готов смириться с абсолютной властью Карла Первого, но не с гонениями на иноверцев. Впрочем, лорд Марш был убежден, что в нужную минуту его друг одумается и встанет на сторону короля. Но этого не случилось.

Когда мать холодно заявила, что о Джоне Мейнверинге следует забыть, Джудит для вида кивнула головой. На самом же деле она была уверена, что скоро все будет по-прежнему.
Однако когда Джон приехал проститься с Джудит перед отправкой в армию, лорд Марш выгнал его.
А через несколько дней отец и братья Джудит отправились в войска короля.

Успех сопутствовал роялистам, но мятежники не сдавались. И война все тянулась.
Через месяцев пять после начала войны от Джона пришло письмо, в котором он сообщал Джудит, что здоров и любит ее: «Мы поженимся, когда кончится война, что бы ни говорили наши родители». Джон обещал во что бы то ни стало навестить Джудит.
Он сдержал обещание. Джудит, наскоро придумав для матери какое-то объяснение, поехала на встречу с ним у ручья, разделявшего два владения.
Впервые им предстояло свидание наедине. Джудит всю дорогу тряслась от страха и смущения, но неожиданно для себя самой, спрыгнув с лошади, тотчас кинулась в объятия Джона.
— У меня мало времени, Джудит, — торопливо проговорил Джон, целуя ее. — Мне вообще не следовало приезжать. Но я просто должен был вас увидеть!
— Ох, Джон! Дорогой мой Джон... Как же я без вас скучала!
— До чего чудесно слышать такое от вас! А я боялся... Но ведь это не имеет значения, верно?.. То, что наши родители поссорились. Мы все равно по-прежнему любим друг друга...
— По-прежнему?! — воскликнула она, глотая слезы счастья и страха. — Ах, Джон! Да мы же любим друг друга куда больше! Я и не представляла, как сильно я вас люблю, пока вы не уехали... Я тогда так испугалась, что... Ох, эта ужасная, ужасная война! Ненавижу ее! Когда она кончится, Джон? Она скоро кончится? — Джудит подняла на него взгляд, каким могут смотреть только молящие о чем-то дети.
Лицо Джона помрачнело.
— Разве она кончится не скоро, Джон?..
Он обнял ее за талию, и они медленно побрели к речке. Берега заросли ольхой и ивами, белыми звездочками цвел кизил.
— Не думаю, что она кончится скоро, Джудит, — сказал наконец Джон. — Она может продлиться долго. Пожалуй, не один год...
Джудит остановилась и с недоверием посмотрела на Джона. В семнадцать лет полгода кажутся столетием, а
год — вечностью.
— Но этого быть не может! А как же мы? Мы состаримся, еще не начав жить вместе! Джон...
— Джудит, дорогая... Нам остается только ждать...

Только теперь Джудит поняла, что случилось. Вот Джон опять уедет... Когда она его увидит снова? Через несколько лет?.. А вдруг его убьют?.. Джудит отбросила эту мысль, не желая признавать даже возможности подобного исхода.
— Но, Джон! — с возмущением и горечью воскликнула она. — Что же будет с нами? Что вы станете делать, если король победит? И что будет со мной, если победит парламент? Джон, я боюсь! Чем все это кончится?
Джон отвернулся, крепко сцепив челюсти.
— Господи, Джудит, я не знаю... Что-нибудь придумаем...
Джудит закрыла лицо руками и заплакала. Вспомнилось одиночество, через которое она прошла и через которое еще предстояло пройти... Джон обнял ее, пытаясь успокоить.
— Не плачьте, Джудит, дорогая моя. Я вернусь. Настанет день, когда у нас будет свой дом. Настанет день, когда мы будем принадлежать друг другу...
— Настанет, Джон? — Она отчаянно вцепилась в него, лицо было испуганное, глаза безумные. — Настанет?!. А если не настанет никогда?!..

Через час Джон уехал, а Джудит вернулась домой, умиротворенная и счастливая. Теперь — что бы ни произошло, кто бы ни победил и ни проиграл в этой войне — они принадлежат друг другу.
Месяц спустя пришла весть о победе роялистов при Раундэй-Дауне. Лорд Марш написал супруге, что мира следует ждать в любой момент. Джудит преисполнилась самых радужных надежд, невзирая на заявление матери, что никому из Мейнверингов никогда больше не позволят появляться в Розовой Лужайке. Только бы кончилась война — неважно как... Уж они-то решат свои проблемы. Так сказал Джон.

А потом Джудит поняла, что беременна.
Джудит и представить не могла, что будет, если родители узнают. Прежде чем ее положение станет заметно, надо бежать — к Джону.

Лорд Уильям вернулся домой и с ликованием принялся рассказывать о победах роялистов.
Джудит, не получившая за это время от Джона ни весточки, внимала отцу в тщетной надежде услышать хотя бы упоминание имени любимого, хоть намек на то, что он жив.
Через некоторое время положение обострилось.
Розовая Лужайка находилась как раз между землями, занятыми роялистами, и теми, что были заняты сторонниками парламента.
Весть об атаке сторонниками парламента соседских владений прозвучала зловеще. Домочадцы лорда Марша начали готовиться к осаде.

Ночью стража подняла тревогу. Джудит выскочила из постели и бросилась отыскивать мать. Она обнаружила ее внизу, беседующую с фермером. При появлении дочери леди Энн протянула ей запечатанное письмо. Джудит ахнула и побелела. Письмо было от Джона.
«Через несколько дней мы атакуем Розовую Лужайку. Я не могу этого предотвратить, но могу отвезти вас и ее светлость в безопасное место. Ждите у устья реки завтра вечером, как только стемнеет. Сам я не смогу встретиться с вами, но у меня есть слуга, которому я вполне доверяю, и я принял меры, чтобы о вас позаботились».
— Ну что? — произнесла мать.
Джудит почти закричала:
— Надо уезжать! Если мы останемся тут, нас могут убить! Джон отвезет нас в безопасное место!
— Я не собираюсь покидать дом в такое время. И уж, безусловно, не соглашусь принять защиту от врага. — Глаза матери холодно смотрели на Джудит. — Выбирай, Джудит. Если решишься ехать, я скажу отцу, что тебя выкрали. Мы никогда больше не увидимся...
Джудит вдруг захотелось сказать матери о своем положении. Если б только она могла объяснить, заставить мать понять, как они с Джоном любят друг друга... Как бесчеловечно душить эту любовь только потому, что в Англии идет война... Но глядя в глаза леди Энн, Джудит чувствовала, что мать никогда не поймет ее...

Джудит покинула Розовую Лужайку, прихватив с собой пару платьев и драгоценности.
Всю ночь она ехала вместе со слугой Джона, и наутро они прибыли на ферму в Эссексе, находившуюся в глубине территории, занятой сторонниками парламента. Там ее представили Саре и Мэттью Гудгрумам как Джудит Сент-Клер, которая уехала из дома из-за ссоры между ее родней и мужем.
Сара понимала, что перед ней — леди, но не знала, какого ранга, а Джудит, следуя наказу Джона, ничего больше ей не сказала. Когда война кончится и Джон приедет за ней, они все объяснят. А пока Сара познакомила Джудит с женщинами из деревни Меригрин, назвав сестрой, которая приехала, потому что армии воюют недалеко от ее фермы.
В Саре Гудгрум было что-то надежное, и Джудит чувствовала себя спокойно. Да и Джон время от времени посылал ей весточки...

...Она услышала плач ребенка и снова вспомнила, что у нее родилась дочь. «Я ведь даже имени ей не придумала. Как же я ее назову? Джудит... Или Энн... Или, может, Сарой...»
— Назовем ее Эмбер... Янтарь — такого цвета глаза у ее отца...
Сказав это, Джудит медленно поплыла. Ее понесло в теплые края, навстречу Джону. Она отдалась на волю волн, истерзанная непереносимой усталостью, радуясь обещанию покоя. Потом Джудит снова услышала плач дочери. Он звучал и звучал, постепенно становясь тише, замирая, пока не исчез совсем.


1

Шел 1660 год, и в Меригрин за шестнадцать лет ничто не изменилось. Даже за последние двести лет и то мало что изменилось.
Майский день был тихий и теплый.
У деревенского Христа, почему-то не тронутого солдатами Кромвеля, собрались девчонки, которых родители посылали стеречь скот на выгоне.
Младшие играли в игру под названием «Сколько миль до Вавилона», а те, что постарше, возмущенно о чем-то переговаривались. Уперев руки в бока, они бросали гневные взгляды на другой конец выгона, где, переминаясь с ноги на ногу, двое парней увлеченно разговаривали с кем-то.
— Ох уж эта Эмбер Сент-Клер! — пробормотала самая старшая из девиц, Лизбет, яростно тряхнув длинными светлыми волосами. — Стоит появиться мужику, она тут как тут!
— Ее еще год назад надо было выдать замуж и положить кому-нибудь в постель — так моя мама говорит! — вступила в разговор вторая.
А третья хитро усмехнулась и со знанием дела заявила:
— Ну, хоть она еще и не замужем, а в постели-то побывала...

Неожиданно по тихой долине разнесся топот копыт, и из-за поворота дороги за церковью святой Катерины показались всадники.
Они остановились шагах в десяти от места, где столпились девочки. Всадников было человек четырнадцать, но больше половины из них составляли слуги или проводники, ибо на них было простое платье и они держались на почтительном расстоянии от остальных. А полдюжины тех, что ехали впереди, были явно благородных кровей.
У них были волосы до плеч и роскошная одежда — костюмы из черного и темно-красного бархата или из зеленого атласа с большими белыми полотняными воротниками и белые полотняные рубашки. На головах широкополые шляпы с пышными перьями, с плеч ниспадали длинные плащи. На высоких кожаных сапогах серебряные шпоры, и у каждого сбоку меч. Всадники явно долго находились в пути: одежда пропылилась, а лица были потными и в грязных разводах. Однако в глазах девочек они были ослепительно великолепны.
Один из мужчин снял шляпу и обратился к Лизбет, по всей вероятности потому, что она была самой хорошенькой.
— К вашим услугам, сударыня, — сказал он и медленно окинул Лизбет взглядом с головы до ног, так что она зарделась и у нее перехватило дыхание. — Мы ищем, где бы поесть. Нет ли в ваших местах хорошей харчевни?
Лизбет смотрела на него, на время утратив дар речи, а он сверху вниз смотрел на нее, небрежно опершись двумя руками на седло. На мужчине был костюм из черного бархата с коротким дублетом и широкими штанами, отороченными золотой тесьмой чуть ниже коленей. Волосы черные, глаза зеленовато-серые, усы тоненькой черной полоской лежали на верхней губе. Незнакомец был поразительно хорош собой, а лицо, волевое и беспощадное, говорило о том, что он хоть и аристократ, но явно искатель приключений.
Лизбет судорожно глотнула и присела в реверансе.
— Вам скорее всего понравится в «Трех кружках», что в Хитстоуне, милорд. — Она побоялась посоветовать роскошным чужестранцам пивную в собственной бедной деревушке.
— К черту Хитстоун! — крикнул один из всадников. — Что плохого в вашем трактире? Я свалюсь с этой клячи, если проеду еще хотя бы чуть-чуть без еды! — Это произнес красивый молодой блондин с румяным лицом. Сейчас он хмурился, но было ясно, что это человек веселый и добродушный.
Услышав, что сказал товарищ, остальные расхохотались. Кто-то сказал:
— Ей-богу, ну и мерзавцы же мы! У Омсбери ведь не было ни крошки во рту с тех пор, как он утром умял бок теленка!
— Ничего плохого в нашем трактире нет! — раздался низкий женский голос. Это заговорила та, что беседовала раньше с двумя парнями-фермерами. Лизбет с подружками застыли, точно насторожившиеся кошки, а мужчины с интересом уставились на подошедшую. — Хозяйка там варит лучший в Эссексе эль!
Девушка быстро присела перед Омсбери, а затем перевела взгляд на того, кто заговорил первым и смотрел сейчас на нее настороженно и с восхищением.
Эмбер Сент-Клер подняла руку и указала вдоль по улице на большую вывеску с выцветшим позолоченным львом, слегка поблескивавшим в лучах заходящего солнца.
— Рядом с кузницей, милорд.
Ее медового цвета волосы тяжелыми волнами падали ниже плеч, смотревшие на всадника глаза, ясные, с янтарными искорками, были слегка приподняты в уголках, брови были черные, изогнутые, и такие же черные густые ресницы. От нее веяло щедрым теплом, не оставляющим равнодушными мужчин, любящих наслаждение. Именно это безотчетное проявление натуры (о котором Эмбер, однако, хорошо знала) и возмущало в ней других девиц куда больше, чем красота.
Одета она была в рыжую шерстяную юбку, белую блузку под черным туго зашнурованным корсажем и желтый передничек. Из аккуратных черных туфель торчали голые лодыжки. И хотя одежда Эмбер мало чем отличалась от платья остальных, походила она на них не больше, чем полевой цветок — на цветок, выращенный в оранжерее.
— А ты-то, — медленно произнес Омсбери, — что делаешь в этом богом забытом краю?
Девушка посмотрела на него, с трудом оторвав взгляд от другого всадника, и улыбнулась, показав красивые зубы.
— Я тут живу, милорд.
— В таком случае как же ты здесь очутилась? И кто ты? Незаконная дочь какого-нибудь дворянина, которую отдали деревенской кормилице и уже лет шестнадцать, как забыли об этом?
Такое Эмбер приходилось слышать уже не раз, но сейчас она разозлилась.
— Ничего подобного, сэр! Я такая же дочь своего отца, как и вы... А может, даже и больше!
Мужчины, включая Омсбери, расхохотались.
— Не надо обижаться, милочка. Господи, я ведь только хотел сказать, что выглядишь ты не как фермерская дочка.
Она сверкнула в его сторону улыбкой, как бы извиняясь за то, что показала нрав, но глаза ее тотчас вновь обратились к тому, другому. А он продолжал смотреть на нее, и от его взгляда ей стало жарко. Она почувствовала, как ее охватывает волна возбуждения.
Мужчины стали разворачивать лошадей, и тот, что привлек внимание Эмбер, поднял лошадь на дыбы, улыбнулся ей и кивнул. Омсбери поблагодарил ее, приподняв шляпу, и всадники с грохотом помчались по улице к трактиру.
Сердце у Эмбер продолжало колотиться. Она подхватила корзинку и направилась с ней вслед за джентльменами.

Такого мужчины она еще не видела. Одежда, голос, выражение глаз — все вызывало такое чувство, будто она заглянула в другой мир, и ей безумно хотелось снова увидеть этот мир, хотя бы на миг. Все остальное — ее собственный мирок, деревня Меригрин и ферма дяди Мэтта, знакомые молодые люди — показалось ей невыносимо унылым.
Из разговоров с деревенским сапожником она знала, что на свете есть аристократы. Эти мужчины явно были из таких. Но что они делали в Меригрине, она представить себе не могла. Ведь аристократы, кавалеры — сторонники короля, последние годы скрывались или жили за границей, куда уехали вслед за сыном короля, Карлом II.

Эмбер вошла на постоялый двор с черного хода. По кухне металась потерявшая голову от нашествия гостей миссис Потрелл.
Эмбер удалось привлечь к себе ее внимание, когда та бежала с одного конца кухни в другой, неся в переднике кучу яиц.
— Тут вам тетя Сара прислала голландский пряник, миссис Потрелл! — Это была неправда. Сара послала лакомство жене кузнеца, но Эмбер сочла, что в данном случае следует сказать именно так.
— Ох, в жизни я не попадала в такую переделку! Еще бы —столько джентльменов сразу в моем доме! О Господи! Как же я справлюсь?! — Причитая, хозяйка уже разбивала яйца в большую миску.
В этот момент пятнадцатилетняя Мэг, дочь миссис Потрелл, появилась из подпола с целой охапкой запыленных зеленых бутылок, и Эмбер кинулась к ней.
— А ну, Мэг! Дай я тебе помогу!
Она взяла пять бутылок и двинулась в зал, толкнув коленом дверь, опустив глаза и сосредоточив все внимание на бутылках.
Мужчины стояли в разных концах комнаты. Они сняли плащи, но были по-прежнему в шляпах. Когда Эмбер вошла, Омсбери, заметив ее, с улыбкой поспешил навстречу.
— Позволь, я тебе помогу, милочка! Значит, здесь тоже прибегают к этой древней уловке?
— К какой уловке, милорд?
Он взял у нее три бутылки, а оставшиеся две она поставила на стол и с улыбкой взглянула на Омсбери. Но тут же перевела взгляд на того, другого, а он стоял у окна с двумя своими спутниками и играл в кости. И Эмбер, удивленная и разочарованная — она-то ожидала, что он будет ее выискивать, — снова повернулась к Омсбери.
— Да это же древнейшая в мире уловка, — сказал он. — Держать хорошенькую барменшу, чтобы она заманивала гостей и удерживала их, пока они не истратят последнего шиллинга...
Эмбер одарила его улыбкой, кокетливой и лукавой, а сама думала лишь о том, чтобы тот, другой, обернулся и увидел ее.
— А я вовсе не барменша, сэр. Я принесла коврижку миссис Потрелл и помогла Мэг донести бутылки.
Омсбери несколькими глотками уже наполовину опустошил бутылку.
— Ух, xорошо! — объявил он. — В таком случае кто же ты? Как тебя зовут?
— Эмбер Сент-Клер, сэр.
— Эмбер?! Да ни одной жене фермера никогда не додуматься до такого имени.
Эмбер рассмеялась — взгляд ее быстро скользнул в другой конец зала и вернулся. Предмет ее внимания по-прежнему был занят костями. Заметив, что Эмбер снова бросила взгляд на игравших, Омсбери расхохотался.
— Так вот чего тебе хочется, да? Что ж, пойдем-ка... — и, ухватив Эмбер за запястье, он потащил ее за собой.
— Карлтон, — сказал он, когда они подошли к игрокам, — тут одна девчушка явно хочет переспать с тобой.
Тот повернулся, бросил на Омсбери взгляд, говоривший, что они понимают шутки друг друга, и улыбнулся Эмбер. А она смотрела на него широко раскрытыми глазами и даже не слышала, чт было сказано. Эмбер была маленькая — ста шестидесяти сантиметров, так что мужчина даже среднего роста казался бы внушительным рядом с ней. Карлтон же возвышался над ней по крайней мере сантиметров на тридцать.
До Эмбер дошла лишь часть слов Омсбери, представлявшего ей тем временем приятеля:
— ...человек, которого я глубоко уважаю, хотя этот мерзавец и уводит от меня всех хорошеньких девчонок, стоит мне на какую-нибудь положить глаз, — Брюс, лорд Карлтон.
Эмбер присела на трясущихся ногах, а он поклонился ей, сняв шляпу жестом таким галантным, точно перед принцессой королевской крови.
— Все мы, — продолжал Омсбери, — вернулись вместе с королем.
— С королем? Значит, и король вернулся?
— Он прибудет... Очень скоро, — сказал лорд Карлтон.
Новость была удивительной настолько, что Эмбер даже перестала нервничать и стесняться. Ибо, хотя Гудгрумы в свое время и сочувствовали парламенту, постепенно — как и большинство жителей страны — они начали тосковать по монархии и старым порядкам.
Лорд Карлтон взял одну из бутылок, которые Мэг поставила на стол, смахнул пыль с горлышка и, выдернув пробку, принялся пить. А Эмбер продолжала смотреть на него. Омсбери и другие кавалеры вышли, оставив Карлтона вдвоем с Эмбер.
Эмбер чувствовала, что ее кости и мышцы превращаются в воду. Она стояла и смотрела на него, проклиная себя за то, что не может произнести ни слова. Ну как же это она, у которой всегда готово было острое словцо для любого мужчины, ничего не может придумать сейчас? Сейчас, когда ей отчаянно хотелось произвести на этого человека впечатление. Наконец она произнесла то единственное, что пришло ей в голову:
— А в Хитстоуне завтра ярмарка.
— Вот как?
Взгляд его опустился на ее груди, а они были у нее налитые и острые, с приподнятыми кверху сосками — она принадлежала к девушкам, рано достигающим зрелости.
Эмбер почувствовала, как кровь залила шею и лицо.
— Это самая распрекрасная ярмарка во всем Эссексе! — поспешила она заверить.
Взгляд ее снова встретился с его взглядом, и он улыбнулся, слегка приподняв бровь, как бы удивляясь такому великому событию, затем допил вино.
Она ощутила легкий запах вина в его дыхании, а кроме того, тяжелый запах пота, исходивший от одежды, и запах кожи, исходивший от сапог. У нее слегка закружилась голова, словно от вина, и по всему ее телу прошел ток.
Тем временем Карлтон взглянул в окно.
— Темнеет. Тебе пора домой. — И, подойдя к двери, он распахнул ее перед Эмбер.
С порога Эмбер обернулась и посмотрела на него.
— А вы не можете приехать на ярмарку, милорд? — Она боялась, что никогда больше его не увидит, и эта мысль была ей невыносима.
— Возможно, — сказал он. — Если будет время.
— Ох, пожалуйста! Это же на большой дороге — вы все равно будете проезжать мимо! Вы остановитесь там, да? — И голос, и глаза, печальные, зазывные, молили его.
— Какая же ты красивая, — тихо произнес лорд Карлтон, и лицо его впервые за все это время стало серьезным.
Они стояли и смотрели друг на друга, потом Эмбер как-то сама собой качнулась к нему — глаза ее были закрыты. Руки его обвились вокруг ее талии, привлекли к себе, и она почувствовала, какие крепкие у него ноги. Она откинула голову. Губы ее приоткрылись, приноравливаясь к его поцелую. Он не сразу отпустил ее, но
когда отпустил, ей показалось, что все произошло слишком быстро и что ее обманули. Она увидела, что он смотрит на нее с легким удивлением, — она, правда, не знала, удивлялся он себе или ей. Мир, казалось, разлетелся на куски. У Эмбер было такое ощущение, точно ее сильно ударили, и она вся обмякла.
— Теперь тебе надо идти, моя милочка, — наконец произнес он. — А то родные начнут беспокоиться, что ты так долго где-то бродишь.
Ей хотелось выкрикнуть: «А мне все равно — пусть беспокоятся! Мне все равно — я вообще могу не возвращаться! Мне все равно — для меня только вы имеете значение... Позвольте мне остаться и уехать завтра с вами...»
Но что-то удержало ее, и она ничего не сказала. Возможно, из не слишком далеких глубин памяти всплыл образ тети Сары, ее озабоченное, предостерегающе нахмуренное лицо и суровое осуждающее лицо дяди Мэтта. И правда, не надо быть бесстыжей — это только отвратит его от нее. Тетя Сара часто говорила, что мужчины не любят развязных женщин.
— Я живу недалеко, — сказала Эмбер, надеясь, что он предложит проводить ее. Но он этого не сделал. Она выждала несколько секунд и наконец присела в реверансе. — Я буду высматривать вас завтра, милорд.
— Очень может быть, что я и приеду. Доброй ночи.
Он поклонился, широким жестом сняв шляпу, затем с улыбкой окинул ее взглядом с головы до ног, повернулся и вошел в дом. Эмбер постояла в растерянности, словно озадаченный ребенок, потом круто повернулась и побежала.

Ночной воздух был прохладен. Обогнув пруд с утками, Эмбер вошла во двор.
Дом был красивый. Ему было более ста лет, и в нем прожило пять поколений, оставив после себя атмосферу достатка — не богатства, но обеспеченности и довольства.
С ужином уже покончили, и на кухне оставались только Сара и ровесница Эмбер — Агнес; Сара вытаскивала горячие хлебы из печи, встроенной в стену рядом с очагом, а ее дочь возилась с ночником.
Агнес держала речь — в голосе ее звучала обида и досада:
— ...ну и чего ж тут удивительного, что о ней говорят! Клянусь, мама, мне стыдно, что у меня такая двоюродная сестра...
Эмбер услышала достаточно, но сейчас это ее не затронуло. Эмбер с радостным криком ворвалась на кухню и, подбежав к тете, обхватила ее за плечи.
— Тетя Capa! — закричала Эмбер.
Сара повернула голову и улыбнулась, но глаза у нее были настороженные, испытующие.
— На постоялом дворе полно джентльменов! Его величество возвращается!
Лицо Сары смягчилось.
— Ты уверена, деточка?
— Угу, — гордо изрекла Эмбер. — Господа мне сами сказали!
Она ужасно гордилась, что знает такую новость и что столько удивительного произошло с ней всего за несколько часов.
Агнес посмотрела на сестру с нескрываемым презрением, а Сара повернулась и, выбежав из дома, помчалась к сараям, куда отправились почти все мужчины заканчивать дневные труды. Эмбер помчалась за ней. И как только обе женщины разом сообщили новость, воздух огласили восторженные крики.
— Да здравствует его величество король Карл II!
Через некоторое время волнение улеглось, все возобновили работу, и Эмбер направилась в дом. Завтра утром все встанут рано, чтобы отправиться на ярмарку, и ей хотелось выспаться, чтобы выглядеть как можно лучше. Но, проходя мимо молочни по пути на кухню, она услышала свое имя, произнесенное шепотом, и остановилась. Из тени протянулась рука, и Том Эндрюс схватил Эмбер за запястье.
Тому было двадцать два года, он работал у дяди Мэтта и был влюблен в нее, за что ей и нравился. И сейчас, бросив быстрый взгляд вокруг и убедившись, что ни тетя, ни дядя не увидят ее, она вошла в молочню. Том грубо схватил ее — одна рука обвилась вокруг ее талии, а вторая скользнула под блузку, пока он губами искал ее рот. Все это было не внове, и на какой-то миг Эмбер уступила ласкам, но потом резко оттолкнула Тома.
— Мы же не женаты! Кто дал тебе право так вольничать со мной!
В голове Эмбер пронеслась мысль о том, какая невероятная разница между поцелуем обычного мужчины и поцелуем лорда. Эмбер выскочила из молочни. Ей хотелось поскорее лечь в постель и думать о лорде Карлтоне.


2

На полосатых, красных с синим, фурах, пешком и верхом к Хитстоуну стекался народ. Грохотали барабаны, пели скрипки. Торговцы громогласно расхваливали свой товар уже успевшими охрипнуть голосами. Зеваки глазели с сочувствием на то, как у вспотевшего мужика вырывали гнилой зуб, в то время как лекарь громко возвещал, что рвет он совсем не больно. Был тут пожиратель огня и канатоходец, дрессированные блохи и человек-змея, жонглеры и ученые обезьяны, а также марионетки.
Эмбер стояла, хмурясь, между Бобом Старлингом и Джеком Кларком (дядя Мэтт был бы рад видеть кого-нибудь из них мужем Эмбер) и, постукивая ножкой по земле, нетерпеливо оглядывала толпу.
Эмбер была на ярмарке с семи утра, а теперь уже больше девяти. Конечно, если бы он намеревался приехать, то был бы уже тут. Значит, он уехал. Забыл обо мне и уехал...
Она стрельнула в каждого из парней улыбкой, стараясь выбросить лорда из головы. Но не смогла. Таких переживаний еще не случалось, а Эмбер считала, что испытала многое.
Она сегодня так старательно оделась и не сомневалась, что никогда еще не выглядела лучше. Неужели все ее хлопоты пойдут коту под хвост... Разве она старалась ради этих болванов...
Вдруг Эмбер увидела лорда Карлтона.
Секунду она стояла, не двигаясь, потом вдруг подхватила юбки и побежала, бросив парней, а те стояли и в изумлении и растерянности смотрели ей вслед.
Лорд Карлтон с Омсбери и другим молодым человеком только что появились на ярмарке и остановились, чтобы старуха зеленщица могла по старинному обычаю вытереть им сапоги. Эмбер подбежала к ним, задыхаясь и улыбаясь, и присела в реверансе, а они сняли шляпы и церемонно поклонились.
— Разрази меня гром, милочка! — воскликнул в восторге Омсбери. — Такой красотки я не видел даже во времена, когда правил Сатана!
— Господь отблагодарит вас, милорд, — сказала Эмбер. И снова перевела взгляд на лорда Карлтона, а тот смотрел так, что она затрепетала. — А я боялась... Боялась, что вы уехали...
Он улыбнулся и осмотрелся.
— Ну... Что же, ты считаешь, нам следует посмотреть сначала?
По глазам и изгибу рта лорда было видно, что он забавляется. Это смутило Эмбер.
— А я знаю, куда я сначала хочу пойти, — вмешался Омсбери. — Вон туда, где продают белое вино. Встретимся у скрещения дорог за городом, Брюс, когда солнце будет вон там... — И он указал на небо прямо над головой, затем поклонился и отбыл вместе с другим молодым человеком.
Эмбер помедлила, дожидаясь, чтобы лорд Карлтон спросил, чего она хочет, но, поскольку он не спрашивал, повернулась и направилась вдоль палаток.
Стремясь скрыть смятение, Эмбер с преувеличенным интересом разглядывала каждый прилавок. Наконец они подошли к палатке, где молодая женщина торговала сверкающими украшениями. Лорд Карлтон спросил у Эмбер:
— Тебе тут что-нибудь нравится?
Эмбер с удивлением и восторгом взглянула на лорда. Все здесь казалось ей чудесным, но, конечно же, все это очень дорого. Она никогда еще не носила украшений, хотя уши у нее и были проколоты. Если она придет домой с каким-нибудь украшением, дядя Мэтт, конечно же, разъярится, а тетя Сара снова заведет разговор про то, что надо выходить замуж... Но драгоценности сверкали неотразимо, и отказаться от подарка его светлости не было сил...
— Мне бы хотелось сережки, милорд, — проговорила Эмбер и указала на сережки из необработанного горного хрусталя.
Лорд, ухмыльнувшись, повернулся к женщине за прилавком.
— Сколько?
— Двадцать шиллингов, милорд.
Он вынул из кармана пару монет и бросил на прилавок.

Эмбер была в восторге от подарка: она не сомневалась, что сережки золотые, с настоящими бриллиантами.
— Ну, а теперь чем мы займемся? — спросил лорд.
В этот момент, стоя подле него и надеясь, что он примет решение за нее, Эмбер вдруг увидела — всего в каких-нибудь десяти шагах — Агнес и Лизбет. Они смотрели на нее, приоткрыв рот, удивленные и злющие от зависти. Взгляд Эмбер на секунду скрестился со взглядом двоюродной сестры, она невольно охнула от ужаса и затем быстро отвела глаза.
— Ох ты, Господи, ваша светлость! — пробормотала Эмбер шепотом. — Моя двоюродная сестра! Она наверняка побежит и доложит все тете! Пошли вон туда... Там кладбище... Зайдем, задумаем желание...
Карлтон остановился, Эмбер тоже остановилась, глядя на него с опаской и вызовом.
— Милая, — сказал он, — по-моему, ты навлекаешь на себя беду. Твой д