Содержание

ЧАСТЬ I. ДЕТСТВО И ПЕРВАЯ ЮНОСТЬ

 

Глава I 5
Бабушка поэта Е.А.Арсеньева. — Отец и мать. — Рождение М.Ю.Лермонтова. — Семейная жизнь родителей. — Смерть матери и разлука с отцом. — Детские забавы. — Воспитатели и товарищи детства. — Поездки на Кавказ. — Первая любовь.

 

Глава II 27
Переселение в Москву и воспитатель Капэ. — Боевые рассказы. — Влияние наполеоновских войн. — Капэ и Ле-Гран. — Патриотические чувства. — Недовольство положением дел после 25-го года отражается на музе Лермонтова. — Новые наставники. — Поступление в благородный университетский пансион. — Его состояние в бытность в нем Лермонтова. — Наставники: Зиновьев, Мерзляков и другие.

 

Глава III 39
Начало поэтической деятельности. — Юношеские тетради Лермонтова. — Подражание Пушкину: «Черкесы», «Кавказский пленник». — Послание к школьным друзьям, «Корсар» и «Преступник». — Влияние Шиллера и Гете. — Начало драматических опытов. — План драмы «Мстислав Черный». — Сюжеты драм. — Влечение к Испании. — Драма «Испанцы».

 

Глава IV 56
Драма «Menschen und Leidenschaften». — Меж двух огней. — Катастрофа. — Отец и сын. — Чрезмерная любовь

 

Глава V 67
Предки Лермонтова. — Шотландский бард Фома Лермонт. — Русская ветвь Лермонтова. — Тоска по Шотландии. — Скорбь об отце и мысли о самоубийстве.

 

Глава VI 77
Жизнь в Середникове. — Внешний вид Лермонтова. — Влияние Байрона и др. — Любовь к народным русским песням. — Детские забавы. — Интерес к серьезному чтению. — Романтическое настроение и жажда любви. — Екатерина Ал. Сушкова. — Наклонность передавать бумаге каждую мысль и чувство. — Собственное изображение внутреннего своего состояния.

 

ЧАСТЬ II. СТРЕМЛЕНИЯ И ТРЕВОГИ МОЛОДОСТИ

 

Глава VII 94
Поступление в университет. — Профессора и студенты. — Кружки. — Лермонтов среди товарищей. — Холера. — Отношение к вестям о революции во Франции и беспорядках в Польше и Новгороде. — Интересы студенчества, Белинского и Лермонтова. — Симпатия к Полежаеву. — Маловская история. — Столкновение с профессорами. — Выход из Московского университета и попытка вступить в Петербургский. — Перемена карьеры. — Поступление в Школу гвардейских юнкеров. — Лермонтов — питомец университета, а не «школы».

 

Глава VIII 130
Лирические мотивы. — Тоска по надземному миру. — Любовь к Вареньке Лопухиной. — Ангел смерти. — Байронизм. — «Измаил-Бей».

 

Глава IX 151
Школа гвардейских юнкеров. — Что встретил в ней Лермонтов. — Удальство и отношение к товарищам. — Литературные интересы в школе. — Чувство одиночества.

 

Глава X 174
Кутежи и шалости. — Монго-Столыпин. — Дружеская связь его с поэтом. — Лермонтов в салонах петербургского общества. — Е.А.Хвостова. — Женщины — друзья Лермонтова.

 

Глава XI 196
Дружба с А.П.Шан-Гиреем и С.А.Раевским. — Знакомство с А.А.Краевским и другими литераторами. — Народничество Лермонтова. — Интерес к родной истории и народному творчеству. — «Боярин Орша». — «Песня про Грозного царя, Кирибеевича и Калашникова». — «Тамбовская казначейша». — «Сашка». — «Маскарад». — «Арбенин». — «Два брата».

 

Глава XII 216
Предсмертная дуэль Пушкина. — Впечатление смерти Пушкина на общество. — Толки. — Отношение к ним Лермонтова. — Стихи на смерть поэта. — Распространение стихов. — Арест Раевского и Лермонтова. — Следствие и показание Лермонтова. — Приговор. — Отношение Лермонтова к Раевскому.

 

Глава XIII 228
Высылка из Петербурга. — Тамань. — Экспедиция на восточном берегу Черного моря. — Генерал Вельяминов. — Жизнь в действующем отряде. — Стихотворение «Бородино» и «Песня про царя Ивана Васильевича Грозного». — Странствование по Кавказу. — Приезд Государя и конец экспедиции. — Сюжеты и типы некоторых произведении, взятые из кавказской природы и жизни. — Д-р Майер и декабристы. — Отъезд на родину.

 

ЧАСТЬ III. ЗРЕЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК И ПОЭТ

 

Глава XIV 244
Лермонтов в кругу молодых женщин. — Варвара Александровна Лопухина. — Показания Шан-Гирея. — Варенька в произведениях поэта: в лирике, поэме и драмах. — Колебания. — Померкнувший образ. — Известие о замужестве. — Месть посредством литературных произведений. — Примирение с Варенькой. — Муж Вареньки. — Страдания Варвары Александровны. — Раскаяние Лермонтова. — Смерть.

 

Глава XV 265
Возвращение с Кавказа. — Приезд в Петербург. — В Гродненском гусарском полку. — Покровительство Бенкендорфа. — Перевод в лейб-гвардии Гусарский полк. — Положение общества. — Отношение Лермонтова к современникам. — Суждение о поэте декабриста Назимова, князя Васильчикова и др. — Дума. — Суждение Боденштедта. — Лермонтов в литературных кружках и среди высшего общества. — Охлаждение к нему Бенкендорфа.

 

Глава XVI 285
Столкновение с де-Барантом. — Первая дуэль. — Суд и преследования и защита Лермонтова в. кн. Михаилом Павловичем. — Вторая ссылка на Кавказ.

 

Глава ХVII 304
Экспедиции против чеченцев в 1840 году. — Отряд генерала Галафьева. — Конный отряд охотников под командой Дорохова и Лермонтова. — Забавы во время похода. — Бой под «Валериком». — Отзывы о Лермонтове Галафьева и Граббе. — Встреча с французской писательницей Оммер-де-Гелль. — Сборы в Петербург.

 

Глава XVIII 320
Первое издание стихотворений и «Героя нашего времени». — Суждение. — Религиозное направление. — Последнее пребывание в Петербурге. — Мечты об отставке и исключительно литературной деятельности. — Лермонтов в кругу друзей. — Нерасположение к поэту гр. Бенкендорфа. — Внезапная высылка из Петербурга.

 

Глава XIX 340
Последнее путешествие на Кавказ. — Встреча с Боденштедтом. — Из Ставрополя в Пятигорск. — Затруднения со стороны начальства относительно пребывания поэта в Пятигор¬ске. — Дом, в котором жил Лермонтов. — Жизнь в Пятигорске. — Семья Верзилиных. — Антагонизм между приезжим и местным обществом. — Кружок молодежи. — Нелюбовь к Лермонтову представителей приезжего столичного общества. — Отношение к ним Лермонтова. — Н.С.Мартынов. — Выходки Лермонтова: альбом карикатур, шалости.

 

Глава XX 365
Настроение против Лермонтова. — Интриги. — Бал, данный молодежью пятигорским дамам 8-го июля. — Недовольство балом представителей столичного общества. — Празднество, задуманное кн. Голицыным. — Вечер 13 июля у Верзилиных, и столкновение на нем между Лермонтовым и Мартыновым. — Вызов. — Меры, принятые для предупреждения дуэли и легкомысленное отношение к ней друзей поэта. — Последнее творчество Лермонтова. — Настоящая причина дуэли кроется в тогдашних условиях общественной и официальной жизни. — Последнее пребывание поэта в колонии близ Пятигорска. — Место дуэли. — Свидетели ее. — Поединок и смерть.

 

Эпилог 381
Труп поэта на месте поединка. — Перевоз тела в Пятигорск. — Затруднения при похоронах. — Могила. — Следственное де¬ло. — Степень виновности Мартынова и других. — Слухи о причинах, побудивших Мартынова драться с Лермонтовым. — Преследователи и защитники Михаила Юрьевича. — Высочайшее повеление относительно лиц, причастных к дуэли. — Перенесение тела Михаила Юрьевича в Тарханы.

Послесловие 402

ЧАСТЬ I
ДЕТСТВО И ПЕРВАЯ ЮНОСТЬ


Глава I
Бабушка, мать и отец

Горячо любила Михаила Юрьевича Лермонтова воспитавшая его бабка Елизавета Алексеевна Арсеньева, и память о ней тесно связана с именем поэта. Она лелеяла его с колыбели, выходила больным ребенком, позаботилась дать ему блестящее и серьезное для того времени образование, сосредоточила на нем всю свою любовь и заботы. В преклонных летах, частью именно из-за этой беззаветной преданности к внуку, пользовалась она всеобщим уважением и не раз успевала отвращать своим заступничеством серьезную опасность, грозившую поэту.
Когда его не стало, она выплакала свои старые очи. Ослабевшие от слез веки падали на них, и, чтобы глядеть на опостылый мир, старушке приходилось поддерживать их пальцами.
По рассказам знавших ее в преклонных летах, Елизавета Алексеевна была среднего роста, стройна, со строгими, решительными, но весьма симпатичными чертами лица.
Важная осанка, спокойная, умная, неторопливая речь подчиняли ей общество и лиц, которым приходилось с нею сталкиваться. Она держалась прямо и ходила, слегка опираясь на трость, всем говорила «ты» и никогда никому не стеснялась высказать, что считала справедливым. Прямой, решительный характер ее в более молодые годы носил на себе печать повелительности и, может быть, отчасти деспотизма, что видно из отношений ее к мужу дочери, к отцу нашего поэта. С годами, под бременем утраты и испытаний, эти черты сгладились, — мягкость и теплота чувств осилили их, — хотя строгий и повелительный вид бабушки молодого Михаила Юрьевича доставил ей имя Марфы Посадницы среди молодежи, товарищей его по юнкерской школе. В обширном круге ее родства и свойства именовали ее просто «бабушка».
Елизавета Алексеевна, урожденная Столыпина, была дочь богатого помещика Алексея Емельяновича Столыпина, давшего многочисленному своему семейству отличное воспитание. Многие из членов этой семьи представляли собою людей с недюжинными характерами, самостоятельных и даровитых. Сперанский был с ними в самых приязненных отношениях, и они поддерживали дружбу с ним даже и во время его опалы, когда многие боялись иметь к нему какое-либо отношение.
Это видно из переписки Сперанского с дочерью (см. «Русск. Арх.» 1868 г.). См. книгу барона Корфа: «Жизнь графа Сперанского», СПб., 1861 г., стр. 54, 55, 127, 131, 167, 273 и 368. С сыном Алексея Емельяновича, Аркадием Алексеевичем Столыпиным (1777—1825), бывшим обер-прокурором сената, Сперанский оставался в деятельной переписке (см. «Русск. Арх.» 1869 года, стр. 1682—1708 и 1966 и дал.).
Кроме этого Аркадия Алексеевича (по счету второго брата), женатого на дочери знаменитого графа Николая Семеновича Мордвинова, у Арсеньевой были братья: 1) старший Александр Алексеевич — адъютант Суворова; 3) Дмитрий Алексеевич — генерал-лейтенант;
4) Афанасий Алексеевич (1788—1866), служивший с отличием храброго офицера в артиллерии, был саратовским предводителем дворянства, женат на Устиновой, памятен в Москве своим хлебосольством и, по уверению Лонгинова, был особенно любим и почитаем Лермонтовым («Русск. Стар.» 1873 г., т. VII, стр. 381); 5) Николай Алексеевич, известный своею храбростью, командир Ямбургского полка («Истор. Ямб. полка», стр. 679—696); он был в Севacтополе губернатором и погиб в 1830 году во время чумного восстания, так называемого «бабьего бунта» («Русь» 1880 г., ? 3, тоже «Русск. Арх.» 1868 г., стр. 1108 и «Русск. Стар.» 1873 г., т. VII, стр. 566).
Сестер у Арсеньевой было три: старшая была за Евреиновым, Екатерина — за Хостатовым и Наталья — за Григорием Даниловичем Столыпиным (однофамильцем). Лонгинов ошибается, говоря («Русск. Стар.» 1873 г., т. VII, стр. 381 и 566), что одна из сестер была за Шан-Гиреем: за ним замужем была племянница Арсеньевой, дочь Хостатовой — Марья Акимовна. — А.М.Тургенев в записках своих («Русск. Старина» 1885 г., ноябрь, стр. 276 и декабрь, стр. 473) относится к Столыпину и особенно к дочерям его неблагосклонно.
Сам Алексей Емельянович был человек бывалый, упрочивший состояние свое винными откупами, учрежденными при Екатерине II. Собутыльник граф Алексея Орлова, Алексей Емельянович усвоил себе и повадки, и вкусы его. Он был охотник до кулачных боев и разных потех, но всему предпочитал театр, который в симбирской его вотчине был доведен до возможного совершенства и, перевозимый хлебосольным хозяином в Москву, возбуждал общее удивление. Актерами были крепостные люди, но появлялись на сцене порою и домочадцы, и гости.
Дочери Алексея Емельяновича, девицы крепкого сложения, рослые и решительные, повыходили замуж уже в почтенном возрасте. Елизавета Алексеевна, бабка Лермонтова, сочеталась браком с гвардии поручиком Михаилом Васильевичем Арсеньевым, который был моложе ее лет на восемь.
Арсеньев был членом большой семьи, владевшей селом Васильевским в Тульской губернии, Ефремовского уезда. Женившись, Михаил Васильевич переехал с женой в имение Тарханы, Пензенской губернии, Чембарского уезда. В Васильевском оставались жить родные сестры его, девицы Варвара и Марья Васильевны, вдовая Дарья Васильевна, да четыре его брата. Бывая в Москве и перекочевывая из нее в Пензенскую губернию, Арсеньевы подолгу гостили у них в Васильевском. От брака этого была всего одна дочь, Марья Михайловна. Отец ее, по рассказам, умер неожиданно и при необыкновенных обстоятельствах.
Рассказы о бабушке Арсеньевой я записал со слов г-жи Гельмерсен, урожден. баронессы Россильон (ум. 1885 г. в Дерпте), муж которой, Ал. Петрович Гельмерсен, был командиром роты школы юнкеров. Он за болезнью, или за отсутствием Шлиппенбаха (начальника всей школы) исполнял его должность. Многие юнкера, в том числе и Лермонтов, были вхожи в семью Гельмерсена. Через внука познакомилась с нею и бабушка Арсеньева.
Однажды в обществе, в квартире Гельмерсена, заговорили о редких случаях счастливого супружества. «Я могу говорить о счастье, — заметила бабушка Лермонтова. — Я была немолода, некрасива, когда вышла замуж, а муж меня баловал... Я до конца была счастлива». Одна из присутствовавших, молодая женщина, тоже стала уверять, что и она весьма счастлива. — «Ты богата, молода и хороша, — ввернула бабушка, всем говорившая ты, — вышла замуж за старика, как же ему тебя не баловать?» См. также, что рассказал о бабушке Лонгинов в «Современ.» 1856 г., ? 6, стр. 162.
Хотя старушка Арсеньева впоследствии охотно говорила о счастливом своем супружестве, но, в действительности, сравнительно молодой муж чувствовал себя, кажется, не вполне счастливым с властолюбивою женой. Он увлекся соседкой помещицей, княгиней или даже княжной Ман-вой. Елизавета Алексеевна воспылала ревностью к своей счастливой сопернице и похитительнице ее прав. Между женою и мужем произошла бурная сцена. Елизавета Алексеевна решила, что ноги соперницы ее не будет в Тарханах. Между тем как раз к вечеру 1 января охотники до театральных представлений Арсеньевы готовили вечер с маскарадом, танцами и театральным представлением новой пьесы — шекспировского Гамлета в переводе Висковатова.
Гамлет в переделке Сумарокова существовал с 1748 г., следовательно не мог называться новой пьесой. Перевод или, скорее, переделка Степана Ивановича Висковатова была напечатана в первый раз в 1811 году, но на театре разыгрывалась раньше.
Гости начали съезжаться рано. Михаил Васильевич постоянно выбегал на крыльцо, прислушиваясь к знакомым бубенчикам экипажа возлюбленной им княжны. Полная негодования Елизавета Алексеевна следила за своим мужем, с которым она уже несколько дней не перекидывалась словом. Впоследствии оказалось, что она предусмотрительно послала навстречу княжне доверенных людей с какой-то энергической угрозой. Княжна не доехала до Тархан и вернулась обратно. Небольшая записка ее известила о случившемся Михаила Васильевича.
Что было в этой записке? Что вообще происходило между Арсеньевым и женой?.. Дело кончилось трагически. Пьеса разыгрывалась господами, некоторые роли исполнялись актерами из крепостных. Сам Арсеньев вышел в роли могильщика в V действии. Исполнив ее, Михаил Васильевич ушел в гардеробную, где ему и была передана записка княжны. Пришедшие затем гости нашли его отравившимся. В руках он судорожно сжимал полученное извещение.
Похоронен М.В.Арсеньев в фамильной часовне в Тарханах. Над ним женою поставлен мраморный монумент с надписью на передней стороне: скончался 1810 года, 2-го января. Справа написано: Михаил Васильевич Арсеньев. С левой стороны: родился 1768 года, 8-го ноября. Сопоставляя числа, выходит, что Арсеньев действительно был на 8 лет моложе жены, скончавшейся в 1845 году 85-летней старухой.
Рассказ о смерти Арсеньева слышан мною от близких к семье Маных людей, но еще раньше, в 1881 году, в Тарханах мне сообщали старожилы разные вариации смерти Арсеньева. Говорили, между прочим, что в Тарханах съехавшиеся на святках гости задумали рядиться. Ряженые собрались в зале, но вдруг, среди общего веселья, заметили, что одного из кавалеров недостает. Пошли отыскивать его в мужскую уборную и наткнулись на Михаила Васильевича, лежавшего мертвым на полу, в костюме и маске. Говорили, что он умер от удара. См. статью мою в «Русской Мысли», октябрь 1881 г., но только тут я не поместил рассказа Александры Суминой, бывшей дворовой девушки Арсеньевой, старушки еще довольно бодрой, доживавшей свой век в Тарханах. Когда я ее видел, ей было уже за 80 лет (старожилы утверждали, что ей кончается 9-й десяток). Она утверждала, что была девчонкой на побегушках, когда умер Арсеньев, и помнила только, что «барин с барыней побранились. Гости в доме, а барин все на крыльцо выбегали. Барыня серчала. А тут барин пошли с заступом к гостям и очень жалостно говорили, а потом ушли к шкафчику, да там выпили, а там нашли их в уборной помершими. Барыня оченно убивались и т.д.» Уж более поздние сообщения пояснили мне сбивчивые рассказы старухи. Очевидно, Арсеньев с заступом перед гостями был в роли могильщика. От других старожилов слышал я рассказ в подобном же роде (см. «Живописн. Обозрение» 1884 г., ? 39).
От брака с Арсеньевым у Елизаветы Алексеевны была всего одна дочь, Марья Михайловна. Во время трагической смерти отца ей было лет 15. Мать страстно любила дочь свою, и, кажется, эта беззаветная привязанность вызвала охлаждение к мужу. Однако со смертью его проснулись воспоминания первых счастливых лет супружества, и Елизавета Михайловна старалась устроить жизнь свою в прежних рамках. Как при муже, она каждый год проводила несколько месяцев в Москве, куда езжали из пензенского имения на долгих, посещая и останавливаясь на пути у родных и знакомых помещиков. Возвращаясь однажды из Москвы, мать с дочерью заехали в Васильевское, к Арсеньевым, да и загостились у них. С Арсеньевыми находилась в большой дружбе семья Лермонтовых, жившая по соседству в имении своем Кроптовке. Она состояла из пяти сестер и брата Юрия Петровича, который был воспитан в кадетском корпусе, в Петербурге, а потом служил в нем и вышел в отставку по болезни, в 1811 году, с чином капитана.
Наталья, Александра, Авдотья, замужем за Пожогиным-Отрошкевич, Екатерина (потом вышедшая за Свиньина) и Елена, вышедшая за Петра Вас. Виолева. Г. Никольский в статье: «Предки М.Ю.Лермонтова», «Русск. Стар.» 1873 г., т. VII, на стр. 553 ошибочно называет лишь двух сестер Юрия Петровича: Екатерину и Елену, основываясь частью на показаниях М.Н.Лонгинова.
Сведений об Юрии Петровиче очень немного. Родился он в 1787 г. и воспитывался в 1-м кадетском корпусе, откуда, в 1804 году октября 29-го, 17-ти лет от роду, был выпущен в Кексгольмский пехотный полк прапорщиком. Однако менее чем через 11 месяцев его переводят на службу в только что покинутый кадетский корпус, что, конечно, может указывать на то, что молодой человек был у своего начальства на особенно хорошем счету. В 1810 году получает он чин поручика, а 7-го ноября 1811 года увольняется в отставку, по болезни, с чином капитана и с мундиром. Во весь срок семилетней службы Лермонтов пользовался вниманием начальства. Три раза было ему объявлено «Высочайшее удовольствие в благодарность» (указ об отставке см. в «Русск. Стар.» 1873 г., т. VII, стр. 563).
Таким образом была прервана довольно успешная карьера 24-летнего офицера. Объясняется отставка, кажется, необходимостью приехать в имение и заняться хозяйством, с которым сестры не могли справиться.
Красивый молодой человек с блестящими столичными приемами произвел на Марью Михайловну сильное впечатление. Женское население Кроптовки и Васильевского жарко принялось за дело, и, к радости, или к неудовольствию Елизаветы Алексеевны, молодые люди были помолвлены, и Марья Михайловна приехала с матерью в Тарханы объявленною невестой.
Родня Арсеньевой, кажется, не очень сочувственно отнеслась к проектированному браку и недоброжелательно глядела на бедного капитана, принадлежавшего не к родовитому их кругу. Венчание происходило в Тарханах, с обычною торжественностью при большом съезде гостей. Вся дворня была одета в новые платья. Среди гостей находились сестра Юрия Петровича и мать его Анна Васильевна.
Хотя Юрий Петрович, как увидим ниже, и происходил от древней шотландской фамилии, давно переселившейся в Россию, и предки его занимали видные должности при первых царях из дома Романовых, но род их обеднел, средства оскудели, и сам Юрий Петрович, как и другие, вряд ли знал хорошо свою родословную. Это можно видеть из того, что сын его еще в 1834 году не имел точных сведений о роде своем и обращался к родственнику своему за гербовою печатью, чтобы вырезать герб на своей. (Рассказ Ивана Николаевича Лермонтова в «Русск. Стар.» 1873 г.,
т. VII, стр. 393.)
Выйдя замуж, Марья Михайловна не получила в приданое недвижимого имущества, и за ней считалось всего 17 душ без земли, вывезенных покойным отцом из туль¬ской его деревни. Зато мужу ее, Юрию Петровичу, предо¬ставлено было управлять имениями матери, селом Тарханы и деревнею Михайловское. Он и распоряжался этими имениями до самой смерти жены полным хозяином, — «вошел в дом», по выражению старожилов.
Молодые выехали из Тархан в Москву, когда состояние здоровья Марьи Михайловны этого потребовало. За ними последовала и Елизавета Алексеевна.
Если от вокзала Николаевской железной дороги в Москве ехать к Красным воротам, то на правой руке, на площади, к стороне той части Садовой улицы, которая идет к Сухаревой башне, против самых Красных ворот, стоит каменный трехэтажный дом ныне Голикова, с балконом на углу. В 1814 году на этом месте стоял дом меньших размеров, который впоследствии был расширен и надстроен. Он принадлежал тогда генерал-мaйopy и кавалеру Федору Ни¬колаевичу Толю. (Статья Розанова — «Русск. Стар.», 1873 г., т. VIII, стр. 113, и заметка Логинова — «Русск. Стар.» т. VII, стр. 380. «Дом Толя, — говорит Розанов, — перешел, вероятно, к Бурову, потом к иностранцу Пенанд, а через 6 лет к Голикову».) В этом-то доме и поселились Лермонтовы. Здесь у них со 2-го на 3-е октября родился сын. Крещен он был 11-го октября и в честь деда Арсеньева наречен Михаилом.
Для совершения обряда крещения были приглашены из церкви Трех Святителей, протоиерей Николай Петрович Другов, дьякон Петр Федорович, дьячок Яков Федорович и пономарь Алексей Никифорович. Восприемником был коллежский асессор Фома Васильевич Хотяинцев, а восприемницею бабка новорожденного Арсеньева. Метрическое свидетельство напечатано в «Русской Мысли» 1881 г., ноябрь.
И в этом тоже заметна настойчивость характера бабки Арсеньевой, потому что из рода в род Лермонтовы именовались, то Петром, то Юрием. Поэт наш первый в длинном ряде предков получил не традиционное имя, и отец его Юрий Петрович согласился на это неохотно.
По указаниям Хвостовой (записки Е.А.Хвостовой, стр. 186), Лермонтов родился в 1815 году. Это утверждает и Лонгинов, весьма, впрочем, ненадежный в своих показаниях, что не раз будем иметь случай доказать («Русск. Вестн.» 1860 г., ? 8, стр. 383, и «Русск.
Стар.» 1873 г., т. VII, стр. 380). В «Петербургских Губернских Ведомо¬стях» 1867 года, ? 50, помещена статья Прозина «Выдержки из моего дорожного журнала». В статье этой описываются село Тарханы и моги¬ла Лермонтова, на которой г. Тирозин прочел: «Лермонтов родился 30 октября 1814 г.». Описания памятника чрезвычайно различны. Так, в «Илл. Газете» 1867 г., ? 12 говорилось, что на памятнике, кроме надписи «М.Ю.Лермонтов», больше ничего нет (переписано с «3ап. Хвостовой», стр. 254). В «Русск. Художеств. Листке» (1 марта 1862 г., ? 7) помечено, что Лермонтов родился 3 октября 1814 г. По точным описаниям г. Журавлева, проверенным мною на месте, памятник имеет следующие надписи. На передней стороне: «Михаил Юрьевич Лермонтов», на правой: «скончался в 1841 г. 15 июля», на левой: «родился в 1814 г. 3 октября». Сам поэт праздновал день своего рождения
3-го октября (см. письмо к нему Верещагиной в «Русск. Обозр.» за август 1890 г., стр. 734). Г. Розанов поместил в «Русск. Стар.» 1873 г.,
стр. 113, точную справку из архива московской консистории, в коей говорится, что Лермонтов родился 2-го октября. Бабушка праздновала день рождения Лермонтова 3-го октября, она же и поставила ему памятник и, конечно, не ошиблась бы. Примиряя оба сведения, я полагаю, что Лермонтов родился со 2-го на 3-е октября. Крестивший Лермонтова Н.П.Другов в свое время пользовался известностью в духовном мире (подробная биография в «Душеполезном Чтении»
1866 года, кн. VI). И ныне священническое место при церкви Трех Святителей находится в роде Другова.
Малютка и мать его были окружены всевозможными заботами. Из Тархан, уже вперед, до срока, прислали двух крестьянок с грудными младенцами. Врачи выбрали из них Лукерью Алексеевну в кормилицы к новорожденному. Она долго потом жила на хлебах в Тарханах, и Михаил Юрьевич уже взрослым не раз навещал ее там, справлялся о житье-бытье и привозил подарки.
В Тарханах и по сие время живут потомки Лукерьи, сохранившие прозвище «Кормилицыных».
Из Москвы Лермонтовы с бабушкою и грудным ребенком своим вернулись в Тарханы, и Юрий Петрович выезжал из них лишь иногда, по хозяйственным делам, то в Москву, то в тульское имение.
Обыкновенное предположение биографов (Дудышкин и за ним другие), будто мать Лермонтова увезла его в Тарханы, а отец оставался жить в тульском своем имении, опровергается сведениями, собранными в Тарханах. Сведениями этими я обязан Петру Николаевичу Журавлеву, которому приношу искреннюю благодарность. Ему я обязан данными о бабушке, отце и матери поэта и юности его. Рассказы старожилов, выписки из метрик, надписи могильных памятников и разные указания были им доставлены мне с готовностью и точностью, много облегчившими мои поиски.
Супружеская жизнь Лермонтовых не была особенно счастливой; скоро даже, кажется, произошел разрыв, или, по крайней мере, сильные недоразумения между супругами. Что было причиною их, при существующих данных, определить невозможно. Юрий Петрович охладел к жене. Может быть, как это случается, ревнивая любовь матери к дочке, при недоброжелательстве к мужу ее, усугубили недоразумения между ними. Может быть, распущенность помещичьих нравов того времени сделала свое, но только в доме Юрия Петровича очутилась особа, занявшая место, на которое имела право только жена. Звали ее Юлией Ивановной, и была она в доме Арсеньевых в тульском имении, где увлекся нежным к ней чувством один из членов семьи. Охраняя его от чар Юлии Ивановны, последнюю передали в Тарханы в качестве якобы компаньонки Марьи Михайловны. Здесь ею увлекся Юрий Петрович, от которого ревнивая мать старалась отвлечь горячо любящую дочку. Этот эпизод дал повод Арсеньевой жалеть бедную Машу и осыпать упреками ее мужа. Елизавета Алексеевна чернила перед дочерью зятя своего, и взаимные отношения между супругами стали невыносимы. Временная отлучка Юрия Петровича, поступившего в ополчение, не поправила их.
Если сопоставить немногосложные известия о Юрии Петровиче, то это был человек добрый, мягкий, но вспыльчивый, самодур, и эта вспыльчивость, при легко воспламенявшейся натуре, могла доводить его до суровости и подавала повод к весьма грубым и диким проявлениям, несовместным даже с условиями порядочности.
Это сообщил г. Журавлев. О Юрии Петровиче рассказывал мне тоже и г. Зиновьев, бывший учитель М.Ю.Лермонтова, видавший не раз отца поэта в Москве в 1828, 29 и 30 годах.
Следовавшие затем раскаяние и сожаление о случившемся не всегда были в состоянии искупить совершившегося, но, конечно, могли возбуждать глубокое сожаление к Юрию Петровичу, а такое сожаление всегда близко к симпатии.
Немногие помнящие Юрия Петровича называют его красавцем, блондином, сильно нравившимся женщинам, привлекательным в обществе, веселым собеседником, «bon vivant», как называет его воспитатель Лермонтова Зиновьев. Крепостной люд называл его «добрым, даже очень добрым барином». Все эти качества должны были быть весьма не по нутру Арсеньевой. Род Столыпиных отличался строгим выполнением принятых на себя обязанностей, рыцар¬ским чувством и чрезвычайною выдержкою, — черты, отличавшие потом друга и товарища Михаила Юрьевича, Алексея Аркадьевича Столыпина, известного под именем «Монго», который в обществе и среди товарищей почитался образцом благородства и рыцарства. В Юрии Петровиче выдержки-то именно и не было. Старожилы рассказывают, как во время одной поездки с женою вспыливший Юрий Петрович поднял на нее руку.
Факт этого грубого обращения был последней каплей полыни в супружеской жизни Лермонтовых. Она расстроилась, хотя супруги, избегая открытой распри, по-прежнему оставались жить с бабушкою в Тарханах.
Марья Михайловна, родившаяся ребенком слабым и болезненным, и взрослою все еще выглядела хрупким, нервным созданием. Передряги с мужем, конечно, не были такого свойства, чтобы благотворно действовать на ее организм. Она стала хворать. В Тарханах долго помнили, как тихая, бледная барыня, сопровождаемая мальчиком-слугою, носившим за нею лекарственные снадобья, переходила от одного крестьянского двора к другому с утешением и помощью; помнили, как возилась она и с болезненным сыном. И любовь, и горе выплакала она над его головой. Марья Михайловна была одарена душою музыкальною. Посадив ребенка своего себе на колени, она заигрывалась на фортепиано, а он, прильнув к ней головкой, сидел неподвижно, звуки потрясали его младенческую душу и слезы катились по его личику. Мать передала ему необычайную нервность свою.
Наконец злая чахотка, давно стоявшая настороже, охватила слабую грудь молодой женщины. Пока она еще держалась на ногах, люди видели ее бродящею по комнатам господского дома, с заложенными назад руками. Трудно бывало ей напевать обычную песню над колыбелью Миши. Постучалась весна в дверь природы, а смерть — к Марье Михайловне, и она слегла. Муж в это время был в Москве. Ему дали знать, и он прибыл с доктором накануне рокового дня. Спасти больную нельзя было. Она скончалась на другой день по приезде мужа. Ее схоронили возле отца, и на поставленном матерью мраморном памятнике еще и теперь читается надпись:

Под камнем сим лежит тело
Марии Михайловны
Лермонтовой,
Урожденной Арсеньевой,
Скончавшейся 1817 года, февраля 24 дня, в субботу.
Житие ей было 21 год, 11 месяцев и 7 дней

Что произошло между мужем и матерью покойной, неизвестно, но только Юрий Петрович по смерти жены оста¬вался в Тарханах всего 9 дней и затем уехал к себе в Кроптовку.
Убитая горем Елизавета Алексеевна приказала снести большой барский дом в Тарханах, свидетеля смерти ее мужа и любимой дочери, и воздвигнула на месте его церковь во имя Марии Египетской. Рядом с церковью она построила небольшое деревянное здание с мезонином, где и поселилась с внуком своим. Этот дом в Тарханах уцелел и по cиe время.
По смерти бабушки, управляющий Тарханами Горчаков — из крепостных — едва не продал дома. Затем в 1867 году он было совсем решил продать его на снос, и все разошлось за 50 рублей. Его даже уже стали разбирать, и г. Прозин («Пензенские Вед.» 1876 г., ? 50) видел мезонин снятым с главного корпуса. Затем дом был приведен в прежний порядок, с незначительными изменениями во внешнем виде. В 1881 году я снял с него план внешнего вида и внутреннего расположения и передал его вместе с литографированным его изображением 1842 года в Лермонтовский музей. В каталоге музея, составленном
г. Бильдерлингом, изображен дом с церковью, но ошибочно помечено, что в ней похоронен поэт. Похоронен он с полверсты от этого места в особом фамильном мавзолее.
Через несколько времени после отъезда своего из Тархан Юрий Петрович потребовал к себе сына. 5 июня Сперанский пишет брату Арсеньевой, Аркадию Алексеевичу Столыпину: «Елизавету Алексеевну ожидает крест нового рода: Лермонтов требует к себе сына и едва согласился оставить его еще на два года. Странный и, говорят, худой человек; таков, по крайней мере, должен быть всяк, кто Елизавете Алексеевне, воплощенной кротости и терпению, решится делать оскорбление» («Pyccк. Архив» 1870 г.,
т. VIII, стр. 1136).
Рассуждение, впрочем, немного странное — называть желание отца иметь при себе сына «оскорблением бабушки». Вообще отзыв Сперанского, очевидно, не знавшего лично Юрия Петровича, надо принимать осторожно. Факт, что Юрий Петрович, несмотря на свое раздражение против жены и тещи, оставляет сына у бабушки, скорее доказывает его мягкость. Предположить, что он не любил сына или оставлял его у других по равнодушию к нему — трудно. Зачем ему в таком случае было требовать сына к себе? Зачем сдаваться на просьбы и представления бабушки, решаясь наконец быть в разлуке с сыном еще только два года? Миша был тогда всего трех лет. Отец рассудил, что уход за ним под наблюдением любящей его богатой бабушки будет лучше, нежели у него, вдовца, с весьма ограниченными средствами. Дальше мы увидим, что взаимные отношения отца и сына были задушевные и любящие. Со стороны чувства к своему ребенку упрекать Юрия Петровича, кажется, нельзя.
Глубоко подавленная смертью дочери, Елизавета Алексеевна перенесла на внука всю свою любовь и приязнь. Она видела в нем средоточие всего, что было отнято судьбой в лице ее мужа и потом дочери. Этот внук носил имя своего деда; умирающая дочь поручила ей беречь его детство. Кроме Миши, у ней никого не оставалось на свете. Она с ним старалась не расставаться; он спал в ее комнате, она наблюдала за каждым его шагом, страшилась малейшего нездоровья. Рожденный от слабой матери, ребенок был не из крепких. Если случалось ему занемогать, то в «деловой» дворовые девушки освобождались от работы, и им наказывали молиться Богу об исцелении молодого барина.
Приставленная со дня рождения к Мише бонна немка, Христина Осиповна Ремер, и теперь оставалась при нем неотлучно. Это была женщина строгих правил, религиозная. Она внушала своему питомцу чувство любви к ближним, даже и к тем, которые по положению находились от него в крепостной зависимости. Избави Бог, если кого-либо из дворовых он обзовет грубым словом или оскорбит. Не любила этого Христина Осиповна, стыдила ребенка, заставляя его просить прощения у обиженного. Вся дворня высоко чтила эту женщину, для мальчика же ее влияние было благодетельно. Всеобщее баловство и любовь делали из него баловня, в котором, несмотря на прирожденную доброту, развивался дух своеволия и упрямства, легко, при недосмотре, переходящий в детях в жестокость.
Елизавета Алексеевна так любила своего внука, что для него не жалела ничего, ни в чем ему не отказывала. Все ходило кругом да около Миши. Все должны были угождать ему, забавлять его. Зимою устраивалась гора, на ней катали Михаила Юрьевича, и вся дворня, собравшись, потешала его. Святками каждый вечер приходили в барские покои ряженые из дворовых, плясали, пели, играли, кто во что горазд. При каждом появлении нового лица Михаил Юрьевич бежал к Елизавете Алексеевне в смежную комнату и говорил: «Бабушка, вот еще один такой пришел!» — и ребенок делал и ему посильное описание. Все, которые рядились и потешали Михаила Юрьевича, на время святок освобождались от урочной работы. Праздники встречались с большими приготовлениями, по старинному обычаю. К Пасхе заготовлялись крашеные яйца в громадном количестве. Начиная с Светлого Воскресенья зал наполнялся девушками, приходившими катать яйца. Михаил Юрьевич все проигрывал, но лишь только удавалось выиграть яйцо, то с большою радостью бежал к Елизавете Алексеевне и кричал:
— Бабушка, я выиграл!
— Ну, слава Богу, — отвечала Елизавета Алексеевна. — Бери корзинку яиц и играй еще.
«Уж так веселились, — рассказывают тархановские старушки, — так играли, что и передать нельзя. Как только она, царство ей небесное, Елизавета Алексеевна-то, шум такой выносила!
А летом опять свои удовольствия. На Троицу и Семик ходили в лес со всею дворней, и Михаил Юрьевич впереди всех. Поварам работы было страсть, на всех закуску готовили, всем угощенье было».
Бабушка в это время сидела у окна гостиной комнаты и глядела на дорогу в лес и длинную просеку, по которой шел ее баловень, окруженный девушками. Уста ее шептали молитву. С нежнейшего возраста бабушка следила за играми внука. Ее поражала ранняя любовь его к созвучиям речи. Едва лепетавший ребенок с удовольствием повторял слова в рифму: «пол-стол», или «кошка-окошко», они ему ужасно нравились, и, улыбаясь, он приходил к бабушке поделиться своею радостью.
Пол в комнате маленького Лермонтова был покрыт сукном. Величайшим удовольствием мальчика было ползать по нему и чертить мелом. (Из рассказов С.А.Раевского. Материалы Хохрякова.)
Память о матери глубоко запала в чуткую душу мальчика: как сквозь сон, грезилась она ему, слышался милый ее голос. Потеряв мать на третьем году, он хотя смутно, но все-таки помнил ее. Замечено, что такие воспоминания могут западать в душу даже с двухлетнего возраста, выступая всю жизнь светлыми точками из причудливого мрака смутных детских воспоминаний. В детстве звуки песни, петой ему матерью, всегда доводили Лермонтова до слез. Позднее он никак не мог вспомнить слов ее, но утверждал, что если б услыхал эту песнь, она произвела бы на него прежнее действие.
Альбом матери он всегда возил с собою и еще 11-летним мальчиком на Кавказе вносил в него свои рисунки. Неразлучен с ним был и дневник матери.
Из рассказов А.П.Шан-Гирея: «Альбом этот мне случилось видеть в 1880 году уже сильно потертым. Приобрести мне его не удалось, но он описан г. Рыбкиным в «Историческом Вестнике» за 1881 г., т. VI, стр. 371. Дневника матери Лермонтова разыскать я не мог».
Окруженный заботами и ласками, мальчик рос баловнем. Фантазия его рано была возбуждена. Если ему и не пришлось слышать русских народных сказок, о чем он так сожалел позднее, находя что «в них больше поэзии, чем во всей французской словесности», то все же голова ребенка полна была образов романтического мира.
Тогдашнее романтическое направление немецкой литературы уже давало себя знать, и не мудрено, что его «мамушка», как он называл свою бонну-немку, не мало передала ему рассказов, которые наполнили собою юную головку.
Рано полюбил мальчик часами глядеть на луну, следить за разновидными облаками, воображать в них рыцарей в шлемах, окружающих чудесное светило. Представлялось оно ему волшебницей, плавно идущей в свой чудесный замок, сопровождаемой дружиной верных защитников от опасных врагов-великанов, карлов и безобразных драконов и чудищ.
Во «втором отрывке из неоконченной повести», имеющем как и все почти писанное Лермонтовым, автобиографическое значение, изображается развитие характера мальчика — Саши Арбенина.
Уже самое имя Арбенина, столь часто встречающееся в разнородных сочинениях Лермонтова и всегда являющееся как бы прототипом свойств самого автора, дает нам право видеть в главных че

ПОСЛЕСЛОВИЕ


Желая дать по возможности полную биографию
М.Ю.Лермонтова, я собирал материал для нее, начиная с 1879 года. Я мог однако заниматься только урывками. Тщательно следя за малейшим извещением или намеком о каких-либо письменных материалах или лицах, могущих дать сведения о поэте, я не только вступил в обширную переписку, но и совершил множество поездок. Материал оказался рассеянным от берегов Волги до Западной Европы, от Петербурга до Кавказа. Иногда поиски были бесплодны, иногда увенчивались неожиданным успехом. История разыскивания материалов этих представляет много любопытного и поучительного, и я предполагаю со временем описать испытанное мною. Случалось, что клочок рукописи, найденной мною в Штутгарте, пополнял и объяснял, что случайно уцелело в пределах России.
Труда своего я не пожалел; о достоинстве биографии судить читателю. Я постарался проследить жизнь поэта шаг за шагом, касаясь творчества его в связи с нею.
Необходимо было бы написать еще и подробное критико-литературное изыскание о нем. Тогда образ Лермонтова, как человека и писателя, еще яснее вырезался бы из тумана различных мнений и суждений русских и европейских критиков. Каждый великий поэт и писатель является продуктом не только жизни, но и литературных токов, родных и чужеземных. Касаться токов этих в своей книге я мог лишь слегка и намеками; это требует особого изучения и особого труда.

Что касается внешней стороны издания, то трудность редактирования его значительно увеличивалась тем, что печатание происходило в Москве. Корректура и объяснения письменным путем весьма затруднительны и подают повод к недоразумениям, отражающимся на издании. К довершению бед в начале июня пожар в типографии истребил часть уже отпечатанных томов (рукописи сгорело немного). Пришлось некоторые части и отдельные листы набирать снова. Спешность работы повлекла за собою некоторые недосмотры, которые приходится исправлять только в главных чертах, прилагая к изданию перечень важнейших опечаток.

Пав. Висковатый
29 июня 1891 года

Байрон родной литературы

28.06.2004

Автор: Саша Ромашина
Источник: Книжное обозрение, № 25

Издательство «Захаров», славное своей серией «Биографии и мемуары», нынче разродилось на переиздание биографии Михаила Юрьевича Лермонтова, вышедшей еще в 1891 году в качестве приложения к собранию сочинений поэта. Автор этой, более чем вековой давности, биографии — Павел Висковатый (он же Висковатов) создал поистине классический труд, который при изучении биографии Лермонтова по праву считается первоисточником, потому как основан не только на печатных и архивных материалах, но и на личных беседах вышеуказанного Висковатого с современниками поэта. Сам автор позже так писал о проделанной работе: «Тщательно следя за малейшим извещением или намеком о каких-либо письменных материалах или лицах, могущих дать сведения о поэте, я не только вступил в обширную переписку, но и совершил множество поездок. Материал оказался рассеянным от берегов Волги до Западной Европы, от Петербурга до Кавказа...» Книжка привлекает внимание еще с самого форзаца, где приведены факсимиле подписей Лермонтова разных лет. Позже, уже в самом тексте биографии дается пояснение, отчего в начале тридцатых годов поэт подписывался как «Лермантов», а после 1835 года переменил «а» на «о» (Висковатый обращается здесь к вопросу о происхождении фамилии поэта — официально она должна писаться через «а», как записано в актах и гербовнике, но правильнее — через «о», так как родоначальником русских Лермонтовых был шотландец Лермонт). В остальном издание представляет собой действительно классическую биографию, написанную по всем законам жанра и полностью сохранившую стилистику того времени, когда она была создана (переиздание, как-никак!) Книга поделена на три больших раздела, и неспешно, в хронологическом порядке повествует о детстве, юности и молодости Лермонтова, а затем о нем как уже о зрелом человеке и поэте. Видно, что Висковатый труда своего не пожалел, стараясь шаг за шагом отследить жизнь Лермонтова и его творчество в связи с нею. Учитывая то, что биографий поэта создано великое множество, необходимо признать, что автору этой удалось поделиться с читателями фактами не только общеизвестными (как, например, реакция Лермонтова на смерть Пушкина, или неизбывная любовь его в Вареньке Лопухиной, или жизнь на Кавказе в разные годы жизни), но и теми, что ранее были скрыты для читательской публики (отношения в семье, учеба в Московском, а затем Петербургском университете и прочая). Большое внимание в биографии уделено анализу творчества Лермонтова, особенно его раннего периода, и влиянию на становление поэта классиков романтической литературы. Так, например, о «байронизме Лермонтова» автор говорит весьма подробно и пишет, что «Лермонтов среди увлечения Байроном инстинктивно чувствует необходимость найти противовес влиянию чужеземного писателя и ищет его в родной литературе». Стоит отметить, что Висковатый, а с ним и «Захаров» решили соригинальничать в оформлении сносок и, ничтоже сумняшеся, дают их подробно, не отвлекаясь от основного стиля повествования, прямо в тексте, что, по их мнению, действенно упрощает восприятие материала, а на самом деле только отвлекает. Ну и, наконец, как во всякой уважающей себя биографии, в издании присутствует иллюстративная вкладка, включающая в себя портреты самого Лермонтова в разные годы жизни, его семьи и изображения памятных для поэта мест. 

 

«Вышел одинок он на дорогу»

11.08.2004

Автор: Юлия Рахаева
Источник: Вечерняя Москва

Не успеем оглянуться, как в начале октября будем праздновать 190-летие великого русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. Но еще есть время (до 190-летия, тем более до 200-летия) купить и прочитать вновь изданную замечательную древнюю (впервые вышла в 1891 году) его биографию. Павел Александрович писал ее, одновременно составляя собрание сочинений, и выпустил в качестве приложения. И вот уже сильно более ста лет этот труд считается главным для всех, кому интересны личность и творчество Лермонтова. А еще Висковатый написал стихотворение "Памяти М.Ю. Лермонтова", подобно своему герою, который посвятил одно из самых сильных своих стихотворений памяти Пушкина.

 

Без названия

00.00.2005

Автор: Борис Соколов
Источник: Первое сентября, № 13

Литература о Лермонтове пополнилась двумя основательно забытыми и давно не переиздававшимися интересными книгами. Это — воспоминания возлюбленной поэта Екатерины Сушковой (Михаил был увлечен ею в юношеские годы и в 1830 году удостоил ее специальным "Сушковским циклом" стихов) и биография Лермонтова, написанная Павлом Висковатым — первая полная биография поэта, увидевшая свет еще в 1891 году. Этой биографией завершилось первое Полное собрание сочинений Лермонтова, подготовленное Висковатым к 50-летию гибели поэта. Материалы же к биографии автор собирал в течение 12 лет, и многие мемуары и документы были впервые введены им в оборот. Как подчеркивает Висковатый, "каждый великий поэт и писатель является продуктом не только жизни, но и литературных токов, родных и чужеземных. Касаться этих токов в своей книге я мог лишь слегка и намеками". Сушкова, чье сочинение в последний раз было подготовлено к печати Ю.Г. Оксманом в 1928 году, сообщает, что с Лермонтовым они "холодно расстались", а потом Михаил Юрьевич отразил их историю в незаконченном романе "Княгиня Лиговская". Любопытно, что в издании 1928 года в качестве приложения были помещены письма Адель Оммер-де-Гелль, о чем и сообщает Оксман в предисловии. В настоящем издании они выпущены, несомненно, потому, что сейчас все лермонтоведы признают их подделкой, принадлежащей перу П.П. Вяземского. Вероятно, такое изъятие правомерно, но его надо было оговорить при публикации, а то у читателя может сложиться впечатление, что он держит один к одному в своих руках издание 1928 года. Отмечу, что в качестве приложений к "Запискам" Сушковой помещены устные рассказы Сушковой, записанные М.И. Семевским, ее дневник за 1833 год, воспоминания В.П. Желиховской о Лермонтове и Сушковой, воспоминания Е.А. Ладыженской, Е.П. Ростопчиной, А.П. Шан-Гирея и Эмилии Шан-Гирей, помещенные еще в первое издание, подготовленное М.И. Семевским в 1870 году. По поводу этих мемуаров, равно как и писем Оммер-де-Гелль, Оксман заметил, что "к этим данным светского фольклора мы подходим с точки зрения не фактической их достоверности, а лишь исторической характерности". Сушкова характеризует поэта как человека с добрым сердцем, у которого "первые порывы всегда благородны, но непонятная страсть казаться хуже, чем он был, старание из всякого слова, из всякого движения извлечь сюжет для описания, а главное, необузданное стремление прослыть "героем, которого было бы трудно забыть", почти всегда заставляли его пожертвовать эффекту лучшими сторонами своего сердца". Висковатый же гораздо более благожелательно настроен к своему герою. Думаю, что знакомство с двумя этими книгами и позволит получить более объективный портрет поэта. Висковатый полагает, что "чем моложе и, следовательно, несдержаннее был Лермонтов, тем больше ощущалась рознь между ним и большинством современников, тем более ненавидели его с ним сталкивающиеся шаблонные люди". В этом Павел Александрович видит трагедию поэта, хотя и полагает, что "с годами это сгладилось бы настолько, насколько поэт, пришедший в гармонию с собою, реже бы спускался с высот своей идейной жизни, менее сталкивался бы с ними". В книге подробно излагается история роковой дуэли, причем Висковатый подчеркивает, что все рассказы о глубоком покаянии Мартынова и ежегодное посещение им могилы поэта в Тарханах — это всего лишь фантазии мартыновских защитников. Сам же биограф доказывает, что Мартынов был на лермонтовской могиле всего один раз, и то проездом. В то же время Висковатый уверен, что бывший друг Лермонтова не был законченным злодеем и что "неожиданный исход дуэли даже для Мартынова был потрясающим... Пораженный исходом, бросился он к упавшему. "Миша, прости мне!" — вырвался у него крик испуга и сожаления...". Причину же дуэли биограф видит в том, что "Мартынова подстрекали со стороны лица, давно желавшие вызвать столкновение между поэтом и кем-либо из не в меру щекотливых или малоразвитых личностей". Замечу, что, к несчастью, поэт давал для таких столкновений немало поводов. Сушкова же так прокомментировала Семевскому смерть поэта: "Если б я могла хотя бы предчувствовать эту трагическую, столь преждевременную кончину Лермонтова, то и в мыслях моих не было бы сделать такую глупость с его портретом". За год до дуэли она не приняла присланный Лермонтовым его портрет, отослав обратно. Тогда поэт изрезал портрет на куски. Жаль, что к книге Висковатого нет именного указателя (в книге Сушковой он присутствует). Отмечу также, что книга Висковатого иллюстрирована редкими гравюрами лермонтовского времени.