Василий Михайлович родился в 1776 году, 8 апреля, в Рязанской губернии в довольно незаметной, хотя и благородной семье. Он воспитывался в Морском корпусе в Кронштадте, по окончании курса в котором, в 1792 году, оставлен был по молодости лет еще на один год. Этот год не прошел, однако, для него даром. Он посвятил свои досуги, с большой настойчивостью, изучению новейших языков и усовершенствованию в наиболее излюбленных им морских и естественных науках. В 1793 году он произведен был в мичманы и тотчас же вступил на службу в военном транспорте, отправлявшемся с графом С.П.Румянцевым в Стокгольм. С 1795-го по 1796 год он служил во вспомогательном флоте в Англии под начальством вице-адмирала Ханыкова, а затем три года в Англии же, как адъютант и переводчик при главнокомандующем флотом вице-адмирале Малахове. По рекомендации последнего он в 1802 году поступил на иждивение государя императора в английский флот «для усовершенствования в морском искусстве». На английских судах он плавал по различным европейским морям и в Индию.
Такова была подготовка Василия Михайловича, когда он в 1806 г. призван был на русскую службу и когда ему, несмотря на его молодость и незначительный чин лейтенанта, поручено было командование шлюпом «Дианой», предназначенным в дальнее плавание. Целью посылки этого судна в Камчатку было: сопровождать, или, лучше сказать, конвоировать, судно Российско-Американской компании «Нева», доставить морские снаряды в Охотск и описать малоизвестные острова между Северо-Восточной Азией и Северо-Западной Америкой.
Что касается выбора судна... Хотя наш автор, как истый моряк, относится к нему с искренней любовью и с гордостью упоминает о том, что это было первое чисто русское, а не иностранное по своему происхождение судно, отправившееся в столь далекое плавание, мы все же не можем скрыть, что «Диана», сооруженная на реке Свири, была, в сущности, предназначена для весьма прозаических целей, а именно для перевозки леса, так что переделка судна потребовала немало хлопот.
«Диана» покинула Кронштадт 25 июля 1807 года. Стоянка в Портсмуте оказалась, из-за проволочек со стороны английских поставщиков и таможенных чиновников, не в меру долгой, да и на пути туда непогода задерживала судно в такой степени, что «Диана» прибыла в Портсмут только на 46-й день. Со злополучным городом экспедиция рассталась 1 ноября. Но и далее судно преследовали бури и неудачи. Недаром Головнин говорил о том, что он никогда не испытывал столько «горести и душевного прискорбия», как на этот раз, когда моряки прощались с мысом Лизардом, «последней европейской землей».
Новый, 1808 год экипаж отпраздновал на море близ Тринидада, в Бразилии «Диана» остановилась в порту острова святой Екатерины и затем направилась к прославленному своими бурями мысу Горн. Действительно, непогода здесь была такова, что Василий Михайлович рассудил за лучшее направиться на отдых к мысу Доброй Надежды, чтобы дать экипажу, среди которого начала развиваться цинга, поправиться и запастись свежими припасами.
Вместо предполагаемого отдыха и дружественного приема, на который мог рассчитывать В.М.Головнин как старый английский служака, он совершенно неожиданно попал в плен. Дело в том, что к этому времени уже вполне определился разрыв между Россией и Англией. Если же Головнин, не знавший ничего о происшествиях в Европе и забравшийся, как бы по своей воле, в ловушку, не был взят формально в плен и «Диана» не была объявлена «законным призом», то это можно было объяснить только тем обстоятельством, что он, в бытность свою в Англии, запасся английским паспортом. Тем не менее власти решились его не выпускать. Ему объявлено было, что его задержат впредь до получения распоряжений из Лондона. Однако же эти распоряжения не прибывали: почта из Англии не приносила ни малейшего ответа на запросы относительно русских. Между тем, англичане систематически стесняли русских, держали их впроголодь и заставляли русских матросов работать на английских судах. Месяцы проходили за месяцами... Тогда Головнин решился на отчаянный и вместе с тем геройский поступок: выждав бурную ночь, когда англичане, по-видимому, не были готовы к тому, чтобы тотчас же пуститься в преследование, он, несмотря на то, что «Диана» поставлена была в дальнем углу залива, возле адмиральского корабля, и окружена многочисленными другими судами, велел сняться с якоря, прошел между английскими судами и на другое утро уже плыл под всеми парусами в открытом море. Изумительный подвиг этот, которым Василий Михайлович освободил себя и своих людей от плена, продолжавшегося 1 год и 25 дней, он рассказывает с бесхитростной простотой истинного героя, очевидно, не придавая ему особенного значения.
Не можем не упомянуть о том, что наши мореплаватели, во время своего невольного пребывания на мысе Доброй Надежды, совершенно неожиданно столкнулись с одним из местных колонистов, выдававшим себя за француза, жившего в России и носившего странное прозвище «Ганц-Русс». Действительно, при ближайшем знакомстве он оказался «совсем русским», не знавшим и пяти слов по-французски. Это был нижегородец по имени Иван Степанов, сын «винного компанейщика». История его странствований по Турции, Франции, Индии, Японии и т.д. была довольно сомнительна, но, во всяком случае, наш простой русский крестьянин промышлял на мысе Доброй Надежды продажей кур, картофеля, зелени и изюма.
Давно желанным и вполне заслуженным отдыхом воспользовались наши мореплаватели на острове Тана, описание которого тем более ценно, что Головнин всюду сравнивает свои впечатления с описаниями знаменитого натуралиста Георга Форстера, сопровождавшего Кука при его посещении этого острова.
На Камчатку «Диана» прибыла в сентябре 1809 года. В 1810 году Головнин посетил русско-американские владения, а в 1811 году описал, по поручению правительства, Курильские острова.
К этой же эпохе относятся исполненные драматизма события, изложенные в предлагаемой книге и относящиеся к продолжительному плену Головнина у японцев.
К эпохе 1817—1819 годов относится, наконец, известное кругосветное плавание Головнина, прекрасно и притом весьма обстоятельно описанное им в обширном двухтомном сочинении «Путешествие вокруг света...». Вторая часть этого сочинения посвящена исключительно вопросам мореплавания, первая содержит описание путешествия.
На этот раз Василий Михайлович располагал отлично снаряженным судном и мог, по собственному усмотрению, выбрать себе экипаж в 130 человек. Среди молодых офицеров, взятых им в плавание, мы встречаем имена столь прославившихся впоследствии исследователей крайних северных стран барона Ф.Врангеля и Ф.Литке, бывшего в последние годы своей жизни президентом Императорской Академии Наук. Задача экспедиции сводилась к доставке грузов в Охотск, обозрению российско-американских колоний и исследованию Северо-Западной Америки.
26 августа 1817 года, в памятный день Бородинской битвы, «Камчатка» покинула Кронштадт. Время, в которое Головнину предстояло совершить свое далекое плавание, не было благоприятным для подобных экспедиций. Наполеон I уже прикован был к острову Святой Елены, но волнения, возбужденные этим дивным человеком, далеко еще не улеглись. В особенности бурно выражались они в Америке, где в это время происходила кровопролитная борьба между Испанией и ее колониями. Корсары, вроде, например, отчаянного Бушара, французского беглеца, который удерживал своих людей в повиновении с плетью в одной руке и с пистолетом в другой, наводили панику на мирных мореплавателей. Однако же и военным судам приходилось быть настороже. Достаточно сказать, что в Северном Атлантическом океане под 13° северной широты «Камчатка» и какое-то неизвестное судно долгое время следили друг за другом, пока не выяснилось, что это английское военное судно, под командою бывшего сослуживца Головнина, и что как англичане, так и русские, несмотря на все сигналы, усматривали друг в друге испанских корсаров. Осторожность Головнина в этом случае была тем основательнее, что корсары считали русских за союзников испанского короля.
На 71-й день плавания наши моряки достигли Рио-де-Жанейро, причем всего 10 дней ушло на стоянки. Плавание это можно было считать, по тогдашним временам, в высшей степени удачным, хотя ныне даже медленные пароходы употребляют на проезд от Антверпена до Рио-де-Жанейро всего каких-нибудь 29 дней.
В эпоху прибытия наших моряков этот город стал уже столицей, так как в 1807 году португальский король Иоанн VI, теснимый французами, бежал в Бразилию и избрал Рио-де-Жанейро своей резиденцией. По сравнению с прежними впечатлениями своими наши моряки, конечно, не могли отказать бразильцам в некотором успехе. Достаточно сказать, что Бразилия, благодаря прибытию португальских королей, выступила из своей прежней замкнутости и стояла накануне более или менее существенных реформ, из которых главнейшей было, конечно, отпадение Бразилии от Португалии, последовавшее в 1822 году.
Прием, оказанный русским — как королем, принявшим В.М.Головнина в очень милостивой аудиенции, так и португальскими чиновниками, — был вполне почетный. В особенности щедры оказались бразильцы на обещания, хотя, в то же время, русским приходилось самим возить к себе воду на гребных судах. Что же касается сведений их о русских, то они поистине достойны были удивления. Увидав в каюте капитана распятие, адъютант короля спросил с изумлением: «Так вы веруете во Христа?» — «Конечно!» — отвечал Головнин. «И все русские веруют? — воскликнул вновь адъютант. — Никогда не слыхивал, — заявил он, — чтобы русские были христиане; я всегда почитал их греками»(!) «Он, верно, полагал, — прибавляет Василий Михайлович, — что мы греки-идолопоклонники и веруем в Юпитера, Марса и прочее».
У мыса Горн экипаж встретил новый, 1818 год, причем обход этого опасного места совершен был вполне благополучно. В феврале Василий Михайлович уже принят был испанским вице-королем в Лиме. В кратких, но сильных чертах набрасывает он нам картину печального, или, правильнее говоря, возмутительного упадка, в котором находились испанские колонии накануне своего освобождения. Страницы, посвященные нашим автором этим мрачным картинам, имеют крупное значение для истории колоний. Прежние баснословные богатства были расхищены; всюду воцарилась бедность; известный недостаток обнаруживался даже в обстановке вице-короля. Уже в начале 19-го столетия перуанцы, по рассказам Головнина, увлекались по преимуществу исканием кладов и точно так же уклонялись от всякой работы, как и их потомки конца века.
В мае 1818 года судно прибыло в Камчатку, совершив все плавание за 8 месяцев и 8 дней, из которых всего 34 дня проведено было в портах. Страшное захолустье, представляемое Петропавловским портом, в то время до известной степени оживилось благодаря стараниям энергичного Рикорда, с которым читатели этой книги ближе познакомятся из описания «приключений в плену у японцев». Головнин называет его «одним из справедливейших людей» и рассказывает о том, как он, в бытность свою начальником края, не только изменил город до неузнаваемости, но и позаботился о судьбе несчастных туземцев-камчадалов, которым он доставлял, в случае голода, муку, облегчал возможность по сравнительно дешевой цене покупать порох и свинец; затем он позаботился об устройстве врачебной части в крае и завел ремесленную школу в Петропавловской гавани, которая должна была увеличить число столь необходимых и в то же время редких в крае слесарей и кузнецов. Чтобы представить себе, в какой глуши жил в эго время Рикорд, мы приведем замечание Головнина о том, какое впечатление произвели парные дрожки, привезенные им вместе с фортепьяно для супруги Рикорда. «Это был еще первый экипаж на колесах в Камчатке от сотворения ми¬-
ра, — говорил он, — и потому жители смотрели на него несравненно с большим удивлением, нежели у нас стали бы смотреть на того, кто по Петербургу поехал бы на собаках».
Отсюда судно направилось к Алеутским островам, посетив на пути острова Беринга и Медный. Как ни пустынны и печальны эти скалистые острова, на которых снег сохраняется еще в июне, и как ни суровы воспоминания — знаменитый мореплаватель Беринг погиб здесь почти со всем своим экипажем от цинги и голода, — но и тут в течение долгих лет жили, хотя и невольно, русские промышленники. Одиннадцать человек этих несчастных людей, высаженных на берег Российско-Американской компанией, пребывали здесь в течение семи лет и уже считали себя погибшими, когда в 1812 году за ними прибыл штурман Васильев. Восторг их был беспределен, они целовались, плакали и молились, когда настал час их свободы. Еще ужаснее было положение промышленника Якова Мынькова, который один оставался на Беринговом острове для охраны собранной пушнины. Своеобразному Робинзону этому пришлось испытать все ужасы человека, лишенного пищи, крова и одежды и предоставленного исключительно самому себе.
На Кадьяке Головнин находился уже в июне 1818 года, старательно описав целый ряд островов на пути своем. Затем он направился в Калифорнию, при описании которой ему опять-таки приходилось немало возмущаться хозяйством испанцев. Внимания достойно, что наш опытный моряк говорил о гавани Сан-Франциско: «Залив святого Франциска есть один из превосходнейших портов в свете; вход в него безопасен. Имея в ширину менее двух верст и будучи подвержен сильному стремлению прилива и отлива, он позволяет малыми средствами укрепить его так, что неприятельские суда не могут пройти оным...»; более того, порт можно сделать неприступным: строевой лес на берегах дает возможность устроить здесь верфи. «Ныне у испанцев ничего этого нет, и управление их находится в самом жалком и презрительном состоянии».
Весьма обстоятельно описаны Василием Михайловичем Сандвичевы острова. Прелестна по своему юмору характеристика добряка-короля, старичка, одетого «по-европей¬ски, только весьма запросто», а именно в бархатных светло-зеленых панталонах, простой белой рубашке с шелковым платочком на шее и в кофейном шелковом жилете. Это был обычный костюм Тамеамеа, в котором его изображают европейские путешественники того времени. Головнин прекрасно понял характер Тамеамеа и не смущается тем, что старик, как ребенок, не мог равнодушно видеть чужих вещей и, несмотря на свое богатство, выпросил у Василия Михайловича поношенные английские башмаки. С другой стороны, наш автор сразу отмечает, что король был, что называется, себе на уме, и отдает полную честь его умению справляться с иностранцами и со своими беспокойными подданными. Нельзя также не отметить, что король отличался большой воздержанностью, тогда как народ и ближайшие к нему сановники, родственники его и даже жены предавались пьянству самым отчаянным образом.
От Сандвичевых островов «Камчатка» пустилась через Мариинские и Филиппинские острова в Индийский океан. Обогнув мыс Доброй Надежды, памятный нашим морякам по их плену в 1818 году, они направились к острову Святой Елены.
Нечего и говорить о том, что Головниным руководила тайная мысль увидеть знаменитого пленника, заключенного англичанами на этом печальном и, безусловно, нездоровом острове. Это была предательская тюрьма, которая должна была незаметно подточить силы страшного колосса. По свидетельству Головнина, на английском военном корабле «Conqueror», в первый год его пребывания на острове, умерло более ста человек; среди солдат смертность также была чрезвычайно значительна, хотя продажа столь вредных в том климате спиртных напитков на острове запрещена.
О том, чтобы видеть Наполеона, не могло быть, однако, речи: англичане оберегали его с величайшей подозрительностью, высадка на берег разрешалась только в исключительных случаях. За островом зорко следили сторожевые суда; дом, в котором жил Наполеон, днем оцеплен был многочисленными часовыми, наблюдавшими за ним в почтительном отдалении с горных высот при помощи подзорных труб. С наступлением сумерек часовые постепенно приближались к дому; когда же было уже достаточно темно, чтобы Наполеон не мог их видеть, они подступали к самым окнам его жилища.
Головнину разрешили оставаться на острове в течение двух дней из уважения к тому, что здесь находился русский правительственный комиссар граф Бальмен, хотя и самого графа не допускали к Наполеону, так как последний не хотел его принять официально. Англичане вечно опасались бегства Наполеона и имели на это некоторые основания, так как не подлежало сомнению, что пленник их, несмотря на все меры предосторожности, находил какие-то таинственные способы для сношений с внешним миром.
Вслед за этой остановкой Головнин отправился через остров Вознесения, Азорские острова и Англию в Крон¬штадт, закончив таким образом свое весьма удачное не только с точки зрения научных исследований, но и в высшей степени счастливое с внешней стороны кругосветное плавание.
В 1821 году Василию Михайловичу пришлось променять завидную долю моряка-исследователя на пост администратора. Он назначен был капитан-командиром и помощником директора Морского корпуса. В 1823 году воспоследовало его назначение генерал-интендантом флота, и в этой многотрудной и ответственной должности он вполне проявил свою замечательную энергию, точность и последовательность, а также свой богатый опыт, приобретенный в Англии и в многолетних плаваниях.
Василий Михайлович является создателем нашего Балтийского флота, сильно пострадавшего в памятном по своему наводнению 1824 году. В течение шести лет, благодаря энергии Василия Михайловича, на Балтийских и Архангельских верфях сооружено было 23 линейных корабля,
21 фрегат, 24 шлюпа и брига, 13 шхун и яхт, 8 пароходов, 14 транспортов, 52 канонерские лодки, 21 перевозной бот, и весь этот флот снаряжен, вооружен и снабжен запасами.
Однако эта напряженная и плодотворная деятельность Василия Михайловича была внезапно прервана: 29 октября 1831 года он скончался от холеры, свирепствовавшей в то время в Европе.
Смерть эта, несмотря на общую панику перед страшной эпидемией, произвела в свое время сильнейшее впечатление. Василий Михайлович был не только выдающийся государственный деятель, не только даровитый человек, ученый и замечательный труженик, но вместе с тем редкий по благородству и прямоте начальник, душевный товарищ и примерный семьянин.
Помимо его «Путешествия на шлюпе “Диана”», «Сокращенных записок о плавании «Дианы» для описи Курильских островов», «Записок в плену у японцев» и «Кругосветного плавания на “Камчатке”», Василий Михайлович издал еще «Описание примечательных кораблекрушений, сочинение Дункана, перевод с английского в трех частях» и «Описание кораблекрушений, претерпенных российскими мореплавателями». Полное собрание его сочинений издал в 1864 году сын покойного, Александр Васильевич, бывший в свое время министром народного просвещения.
Как автор Василий Михайлович имеет многочисленных почитателей, увлекающихся искренностью и безыскусственностью его рассказа. В этой правдивости и простоте лежит, действительно, известное обаяние, заставляющее нас забывать некоторое многословие и излишнюю точность автора. С научной точки зрения, однако, труды Василия Михайловича в особенности ценны именно благодаря его обстоятельности и тому, что автор, к описанию своих личных впечатлений, всегда прибавляет законченные обзоры посещенных им областей, составленные на основании доступных ему литературных материалов.

профессор Э.Ю.Петри
(1894 год)


(из книги В.Головнин «Записки о приключениях в плену у японцев »)