Содержание


НАЧАЛО ЖИЗНИ

Глава 1. Отъезд 7
Глава 2. Новые лица, новые впечатления 9
Глава 3. Уроки 13
Глава 4. В дортуаре 18
Глава 5. Немецкая дама. Гардеробная 21
Глава 6. Сад. Тайна Нины. Ира Трахтенберг 24
Глава 7. Суббота. В церкви. Письмо 27
Глава 8. Приём. Силюльки. Чёрная монахиня 31
Глава 9. Вести из дому. Подвиг Нины 37
Глава 10. Первая ссора. Триумвират 42
Глава 11. Невиннопострадавшая 48
Глава 12. В лазарете. Примирение 54
Глава 13. Печальная новость. Подписка 59
Глава 14. 14 ноября 66
Глава 15. Итог за полугодие. Разъезд. Посылка 72
Глава 16. Праздники. Лезгинка 76
Глава 17. Высочайшие гости 81
Глава 18. Проказы 87
Глава 19. Пост и говение 94
Глава 20. Больная. Сон. Христос воскрес 99
Глава 21. Экзамены. Чудо 106
Глава 22. Болезнь Нины 116
Глава 23. Прости, родная! 119
Глава 24. Выпуск. Сюрприз 122


КНЯЖНА ДЖАВАХА

Часть первая. На Кавказе

Глава 1. Нина. Хаджи-Магомет. Чёрная роза 131
Глава 2. Бабушка. Последний отпрыск славного рода 136
Глава 3. Два героя. Абрек. Фантазия Нины 145
Глава 4. Бэлла. Неожиданная радость 152
Глава 5. В дороге. Аул Бестуди. Свадьба Бэллы 157
Глава 6. У княгини. Хвастунишка. Ложь и королева.
Ночные страхи 165
Глава 7. Таинственные огоньки. Башня смерти 174
Глава 8. Обличительница 180
Глава 9. Пир. Демон. Подслушанная тайна 184
Глава 10. Смерть Юлико. Клятва Нины 195
Глава 11. Колдунья Сарра. Бегство 200
Глава 12. Ночь в горах. Обвал 212
Глава 13. Снова дома. Две клятвы 217
Глава 14. В путь-дорогу 219

Часть вторая. В институте

Глава 1. Неожиданные враги 223
Глава 2. Уроки. Травля. Нина остаётся 232
Глава 3. Обыск. Понятие чести 238
Глава 4. Фея Ирэн в лазарете 241
Глава 5. Преступление и наказание. Правило товарищества 251
Глава 6. Ложь и правда. Люда Влассовская 258


ЛЮДА ВЛАССОВСКАЯ

Часть первая. В институтских стенах

Глава 1. Выпускные. Сон Маруси Запольской 263
Глава 2. На молитву. Новость 266
Глава 3. Дядя Гри-Гри и математика. Маленькие невзгоды 269
Глава 4. Принцесса из серого дома 273
Глава 5. Сон в руку. Новый учитель 277
Глава 6. В «дупле» Пугача. Тайна Анны 288
Глава 7. 17-й номер. Недавнее прошлое. Чёрная женщина 293
Глава 8. Скандинавская дева 297
Глава 9. Великолепная Нора. Гадюка. Заговор 303
Глава 10. Роковые булавки. Отверженная. Суд и расправа 309
Глава 11. Старенький папка. Убеждения Норы.
Горькая весть 313
Глава 12. Чёрные дни. Неожиданная выходка. Прощение 316
Глава 13. Письмо с Кавказа 319

Часть вторая. Под небом Кавказа

Глава 1. В старом гнезде 321
Глава 2. Встреча 324
Глава 3. Княжна Тамара 329
Глава 4. Семья Кашидзе. Первые трудности 331
Глава 5. Новая жизнь 335
Глава 6. Злополучная лезгинка. Ворона в павлиньих перьях 338
Глава 7. Ночное посещение 346
Глава 8. Червонцы Иринии Сторко 348
Глава 9. Исповедь 352
Глава 10. Примирение 356
Глава 11. Неожиданная новость. В горном ауле 358
Глава 12. Перелом. Бэлла 365
Глава 13. Закон Аллаха и благо Спасителя 368
Глава 14. Бегство 372
Глава 15. Пленница муллы 376
Глава 16. Снова в старом гнезде 381
Эпилог 384


ВТОРАЯ НИНА

Пролог. В грозовую ночь 387

Часть первая. Среди гор, долин и ущелий

Глава 1. Переполох. Счастлива ли Нина? 396
Глава 2. Люда. Отец. Приятный сюрприз 399
Глава 3. Бал. Злополучный тур вальса 404
Глава 4. Моя лезгинка. Отчаянная смелость 411
Глава 5. Тяжёлые дни. Хаджи-Магомет. Я уезжаю 417
Глава 6. В ауле. Тайна Гуль-Гуль 420
Глава 7. У наиба. Прорицательница 423
Глава 8. Дедушка-наиб. Примирение 428
Глава 9. Праздник в Бестуди. Джигитовка.
Гуль-Гуль похищена. Печальная весть 433
Глава 10. Ужасная действительность 439
Глава 11. На новое место. Догадка 440
Глава 12. Обитатели каменного гнезда и первая ссора 446
Глава 13. Бабушкины мемуары. Бессильный гнев.
Наказание 449
Глава 14. Узница. Белое видение. Друг 455
Глава 15. Снова Доуров. Бабушкино решение. Жених 459
Глава 16. Снова узница. Из мрака к свету и снова мрак.
Избавление 462

Часть вторая. За серыми стенами

Глава 1. Я — институтка 469
Глава 2. Знакомство 475
Глава 3. Как я очутилась за серыми стенами. Стычка.
Золушка 479
Глава 4. Уроки. Рамзай в роли рыцаря. Я выступаю
защитницей 485
Глава 5. Я и мои подруги. Столкновение с Арно 489
Глава 6. Финляндия. Тайна Лидии Рамзай. Я отомстила 493
Глава 7. Бал. Приятный сюрприз 498
Глава 8. Бегство. Помеха. Новый друг 504

Начало жизни

ГЛАВА 1
Отъезд

В моих ушах ещё звучит пронзительный свисток локомотива, шумят колёса поезда — и весь этот шум и грохот покрывают слова: «Христос с тобой, деточка!»
Эти слова сказала мама, прощаясь со мной на станции.
Бедная мама! Как она плакала! Ей было так тяжело расставаться!
Брат Вася не верил, что я уезжаю, до тех пор, пока няня и наш кучер Андрей не принесли из кладовой старый чемоданчик покойного папы, а мама стала укладывать в него моё белье, книги и любимую куклу Лушу, с которой я никак не решилась расстаться. Няня туда же сунула мешок вкусных деревенских коржиков, которые она так мастерски стряпала, и пакетик малиновой смоквы, тоже собственного её приготовления. Тут только, при виде всех этих сборов, горько заплакал Вася.
— Не уезжай, Люда, — просил он меня, обливаясь слезами и пряча на моих коленях свою курчавую головёнку.
— Люде надо ехать учиться, крошка, — уговаривала его мама, стараясь утешить. — Люда приедет на лето, да и мы съездим к ней, может быть, если удастся хорошо продать пшеницу.
Мамочка! Она знала, что приехать ей не удастся, — наши средства, слишком ограниченные, не позволят этого, — но ей так жаль было огорчать нас с братишкой, всё детство не расстававшихся друг с другом!..
Наступил час отъезда. Ни я, ни мама с Васей ничего не ели за ранним завтраком. У крыльца стояла линейка. Запряжённый в неё Гнедко умильно моргал, когда я в последний раз подала ему кусок сахара.
Около линейки собралась немногочисленная дворня: стряпка Катря с дочкой Гапкой, Ивась — молодой садовник, младший брат кучера Андрея, собака Милка — моя любимица, верный товарищ наших игр, и, наконец, моя милая старушка-няня, с рыданиями провожающая своё «дорогое дитятко».
Я видела сквозь слезы эти простодушные любящие лица, слышала искренние пожелания «доброй панночке» и, боясь сама разрыдаться навзрыд, поспешно села в бричку с мамой и Васей.
Минута, другая, взмах кнута — и родимый хутор, тонувший в целой роще фруктовых деревьев, исчез из виду. Потянулись бесконечные поля Украины. А день, сухой, солнечный, улыбался мне голубым небом, как бы прощаясь...

На станции меня ждала наша соседка по хуторам, бывшая институтка, взявшая на себя обязанность отвезти меня в тот самый институт, в котором она когда-то воспитывалась.
Недолго пришлось мне побыть с моими в ожидании поезда. Скоро подползло ненавистное чудовище, увозившее меня. Я не плакала, но что-то тяжёлое сдавило мне грудь и клокотало в горле, когда мама дрожащими руками перекрестила меня и, благословив снятым с себя образком, повесила его мне на шею.
Я крепко обняла маму, прижалась к ней. Горячо целуя её худенькие, бледные щёки, ясные, как у ребёнка, синие глаза, полные слёз, я обещала шёпотом:
— Мамуля, я буду хорошо учиться, ты не беспокойся.
Потом мы обнялись с Васей, и я села в вагон.

Дорога от Полтавы до Петербурга мне показалась бесконечной.
Анна Фоминична, моя попутчица, старалась всячески рассеять меня, рассказывая о Петербурге, об институте, в котором воспитывалась сама и куда везла теперь меня. Поминутно при этом она угощала меня пастилой, конфетами и яблоками. Но кусок не шёл мне в горло. Лицо мамы, такое, каким я его видела на станции, не выходило из памяти, и сердце больно сжималось.

В Петербурге нас встретил невзрачный, серенький день.
Наёмная карета отвезла нас в большую и мрачную гостиницу. Я видела, сквозь стёкла, шумные улицы, громадные дома и беспрерывно снующую толпу, но мои мысли были далеко-далеко...


ГЛАВА 2
Новые лица, новые впечатления

Было 12 часов дня, когда мы подъехали с Анной Фоминичной к большому красному зданию.
— Это вот и есть институт, — сказала моя спутница, заставив дрогнуть и без того сильно бившееся сердце.
Ещё больше обомлела я, когда седой и строгий швейцар распахнул передо мной двери. Мы вошли в широкую и светлую комнату, называемую приёмной.
— Новенькую привезли? Доложить прикажете княгине-начальнице? — важно, с достоинством спросил швейцар Анну Фоминичну.
— Да, — ответила та, — попросите княгиню принять нас, — и она назвала свою фамилию.
Швейцар, неслышно ступая, пошёл в следующую комнату, откуда тотчас же вышел, сказав нам:
— Княгиня просит, пожалуйте.
Небольшая, прекрасно обставленная мягкой мебелью, вся устланная коврами комната поразила меня роскошью. Громадные трюмо стояли между окнами, скрытыми до половины тяжёлыми драпировками; по стенам висели картины в золочёных рамах; на этажерках и в хрустальных горках стояло множество прелестных и хрупких вещиц. Мне, маленькой провинциалке, чем-то сказочным показалась вся эта обстановка.
Навстречу нам поднялась высокая, стройная дама, полная и красивая, с белыми волосами. Она обняла и поцеловала Анну Фоминичну.
— Добро пожаловать, — прозвучал её голос, и она потрепала меня по щеке. — Это — Людмила Влассовская, дочь убитого в последнюю кампанию Влассовского? — спросила начальница Анну Фоминичну. — Я рада, что она поступает в наш институт... Будь же, девочка, достойной своего отца.
Последнюю фразу она произнесла по-французски и потом прибавила, проводя душистой мягкой рукой по моим непокорным кудрям:
— Её надо остричь, это — не по форме. Аннет, — обратилась она к Анне Фоминичне, — не проводите ли вы её вместе со мной в класс? Теперь большая перемена, и она успеет познакомиться с подругами.
— С удовольствием, княгиня! — поспешила ответить Анна Фоминична, и мы все трое вышли из гостиной начальницы, прошли целый ряд коридоров и поднялись по большой, широкой лестнице на второй этаж.
На площадке лестницы стояло зеркало, отразившее высокую, красивую женщину, ведущую за руку смуглое, кудрявое, маленькое существо, с двумя черешнями вместо глаз и целой шапкой смоляных кудрей.
«Это — я, Люда, — мелькнуло молнией в моей голове. — Как я не подхожу ко всей этой торжественно-строгой обстановке!»

В длинном коридоре, по обе стороны которого шли классы, было шумно и весело. Гул смеха и говора доносился до лестницы, но лишь только мы появились в конце коридора, как тотчас же воцарилась мёртвая тишина.
— Maмaн идет, и с ней новенькая, — пронеслось по коридорам.
Тут я впервые узнала, что институтки называют начальницу по-французски, «Maмaн».
Девочки, гулявшие попарно и группами, останавливались и низко приседали перед княгиней. Взоры всех обращались на меня, менявшуюся в лице от волнения.
Мы вошли в младший, седьмой класс. В институте младшим считался седьмой класс, а старшим — первый. У маленьких воспитанниц царило оживление. Несколько девочек рассматривали большую куклу в нарядном платье, другие рисовали что-то у доски, третьи, окружив пожилую даму в синем платье, что-то обсуждали.
Лишь только Мaмaн вошла в класс, все они моментально смолкли, отвесили начальнице реверанс и уставились на меня.
— Дети, — прозвучал голос княгини, — я привела вам новую подругу, Людмилу Влассовскую, примите её в свой круг и будьте добрыми друзьями.
— Maдмуазель, — обратилась Мaмaн к даме в синем платье, — вы займетесь новенькой. — Затем, обращаясь к Анне Фоминичне, она сказала: — Пойдемте, Аннет, пусть девочка познакомится с товарками.
Анна Фоминична послушно простилась со мной.

Моё сердце ёкнуло. С Анной Фоминичной уходила последняя связь с домом. «Поцелуйте маму», — шепнула я ей, силясь сдержать слезы.
Она ещё раз обняла меня и вышла вслед за начальницей.

Лишь только большая стеклянная дверь закрылась за ними, я почувствовала полное одиночество.
Я стояла, окружённая толпой девочек — чёрненьких, белокурых и русых, больших и маленьких, худеньких и полных, но безусловно чужих и далёких.
— Как твоя фамилия? Я не расслышала, — спрашивала одна.
— А зовут? — кричала другая.
— Сколько тебе лет? — приставала третья.
— А ты любишь пирожные? — раздался голос со стороны.
Я не успевала ответить ни на один из этих вопросов.
— Влассовская, — раздался надо мной строгий голос классной дамы, — пойдёмте, я покажу вам ваше место.
Я вздрогнула. Меня в первый раз называли по фамилии, и это подействовало неприятно.
Классная дама взяла меня за руку и отвела на одну из ближайших скамеек. На соседнем со мною месте сидела бледная, худенькая девочка, с двумя длинными блестящими чёрными косами.
— Княжна Джаваха, — обратилась классная дама к бледной девочке, — вы покажете Влассовской заданные уроки и расскажете ей правила.
Бледная девочка встала при первых словах классной дамы и подняла на неё большие чёрные и недетски серьёзные глаза.
— Хорошо, мадмуазель, я всё сделаю, — произнёс несколько гортанный, с незнакомым мне акцентом голос, и девочка опять села.
Я последовала её примеру.
Классная дама отошла, и толпа девочек нахлынула снова.
— Ты откуда? — звонко спросила веселая, толстенькая блондинка со вздернутым носом.
— Из-под Полтавы.
— Ты — хохлушка! Ха-ха-ха!.. Хохлушка! — разразилась она весёлым раскатистым смехом.
— Нет, — немного обиженным тоном ответила я, — у мамы там хутор, но мы сами петербургские... Только я там родилась и выросла.
— Неправда, неправда, ты хохлушка, — не унималась шалунья. — Видишь, у тебя и глаза хохлацкие, и волосы... Да ты постой... Ты — не цыганка ли? Ха-ха-ха!..
Мне, уставшей с дороги и от смены впечатлений, было крайне неприятно слышать весь этот шум и гам. Голова кружилась.
— Оставьте её, — раздался несколько властный голос моей соседки, той самой бледной девочки, которую классная дама назвала княжной Джаваха. — Хохлушка она или цыганка, не всё ли равно... Ты — глупая хохотунья, Бельская, и больше ничего, — прибавила она сердито, обращаясь к толстенькой блондинке. — Марш по местам! Новенькой надо заниматься.
— Ниночка Джаваха желает изображать покровительницу новенькой... — зашумели девочки. — Бельская, слышишь? Попробуй-ка нападать, — поддразнивали они Бельскую.
— Куда уж нам с сиятельными! — с досадой ответила та, отходя от нас.
Когда девочки разошлись по своим местам, я благодарно взглянула на избавительницу.
— Ты не обращай на них внимания. Знаешь, — сказала она мне тихо, — эта Бельская всегда задирает новеньких.
— Как вас зовут? — спросила я мою покровительницу, невольно преклоняясь перед её недетским тоном.
— Я — княжна Нина Джаваха-алы-Джамата, но ты меня попросту зови Ниной. Хочешь, мы будем подругами?
И она протянула мне тоненькую руку.
— О, с удовольствием! — поспешила я ответить и потянулась поцеловать Нину.
— Нет, нет, не люблю нежностей! У всех институток привычка лизаться, а я не люблю! Мы лучше так... — и она крепко пожала мою руку. — Теперь я тебе покажу, что задано на завтра.
Пронзительный звонок не дал ей докончить. Девочки бросились занимать места. Большая перемена кончилась.
В класс входил француз-учитель.


ГЛАВА 3
Уроки

Худенький и лысый учитель казался строгим, благодаря синим очкам, скрывавшим глаза.
— Он — предобрый, этот месье Ротье, — как бы угадывая мои мысли, тихо шепнула Нина и, встав со скамьи, звучно ответила, что было приготовлено на урок. — Зато немец — злюка, — так же тихо прибавила она, сев на место.
— У нас новенькая, — раздался среди полной тишины возглас Бельской.
— A? — спросил, не поняв, учитель.
— Молчите, Бельская, — строго остановила её классная дама, присутствующая на всех уроках.
— Всюду с носом, — сердито проговорила Нина и передёрнула худенькими плечами.
— Maдмуазель Ренн, — сказал учитель по-французски, — отвечайте урок.
Очень высокая и полная девочка поднялась с последней скамейки и неохотно, вяло пошла на середину класса.
— Это Катя Ренн, — поясняла мне княжна, — страшная лентяйка, последняя ученица.
Ренн отвечала басню Лафонтена, сбиваясь на каждом слове.
— Очень плохо, — коротко бросил француз и поставил Ренн единицу.
Классная дама укоризненно покачала головой, девочки зашевелились.
Той же ленивой походкой Ренн совершенно равнодушно пошла на место.
Снова раздался голос француза, и он ласково кивнул Нине, вызывая её.
Нина встала и вышла, как и Ренн, на середину класса. Несколько гортанный голос звонко и отчётливо прочёл ту же самую басню. Щёки Нины разгорелись, чёрные глаза заблестели, она оживилась и стала ужасно хорошенькая.
— Благодарю, дитя мое, — ещё ласковее произнес старик по-французски и кивнул девочке.
Она прошла на место и села. На её оживлённом лице играла улыбка. Мне казалось в эту минуту, что я давно знаю и люблю Нину.

Между тем учитель продолжал вызывать по очереди следующих девочек. Передо мной промелькнул почти весь класс. Одни были слабее в знании басни, другие читали хорошо, но Нина прочла лучше всех.
— Он вам поставил двенадцать? — шёпотом обратилась я к княжне.
Я была знакома с системой баллов из разговоров с Анной Фоминичной и знала, что 12 — лучший балл.
— Не говори мне «вы». Ведь мы подруги, — и Нина, покачав укоризненно головой, прибавила: — Скоро звонок — конец урока, мы тогда с тобой поболтаем.

Француз отпустил на место девочку, читавшую ему всё ту же басню, и вызвал, наконец, меня, велев прочесть по книге.
Я страшно смутилась. Мама, отлично знавшая языки, занималась со мной очень усердно, и я хорошо читала по-французски, но тут разволновалась, боясь быть осмеянной чужими. Глаза Нины ободрили меня. Я прочла смущённо и сдержанно, но не менее толково. Учитель кивнул мне ласково и обратился к Нине шутливо, снова по-французски:
— Берегитесь, княжна, у вас будет соперница, — и, кивнув мне ещё раз, отпустил на место.
В ту же минуту раздался звонок, и учитель вышел из класса.

Следующий урок был чистописание. Мне дали тетрадку с прописями, такую же, как у моей соседки.
Насколько чинно все сидели за французским уроком, настолько шумно за уроком чистописания. Маленькая, худенькая, сморщенная учительница напрасно кричала и выбивалась из сил. Никто её не слушал. Все делали что хотели. Классную даму зачем-то вызвали из класса, и девочки окончательно разбушевались.
— Антонина Вадимовна, — кричала Бельская, обращаясь к учительнице, — я написала «красивый монумент». Что дальше?
— Сейчас, сейчас, — откликалась та и спешила от скамейки к скамейке.
Рядом со мной, согнувшись над тетрадкой и забавно прикусив высунутый язычок, княжна Джаваха, склонив голову набок, старательно выводила какие-то каракули.
Звонок к обеду прекратил урок. Классная дама поспешно распахнула двери с громким возгласом по-французски: «Становитесь в пары».
— Нина, можно с тобой? — спросила я княжну, становясь рядом.
— Я выше тебя, мы не под пару, — заметила Нина, и я увидела, что лёгкая печаль легла тенью на её красивое лицо. — Впрочем, постой, я попрошу классную даму.
Очевидно, княжна была общей любимицей, так как мадмуазель Арно (так звали наставницу) тотчас же согласилась на её просьбу.
Чинно выстроившись, институтки сошли попарно в столовую, помещавшуюся в нижнем этаже. Там уже собрались все классы и строились на молитву.
— Новенькая, новенькая, — раздался говор, и все глаза обратились на меня, одетую в «собственное» скромное коричневое платьице, резким пятном выделявшееся среди зелёных камлотовых платьев и белых передников — обычной формы институток.
Дежурная ученица из институток старших классов прочла молитву перед обедом, и все институтки сели за столы, по десять человек за каждый.
Мне было не до еды. Около меня сидела с одной стороны княжна, а с другой — Маня Иванова — бойкая шатенка с коротко остриженными волосами.
— Влассовская, ты не будешь есть биток? — на весь стол крикнула Бельская. — Нет? Так дай мне!
— Пожалуйста, возьми, — поторопилась я ответить.
— Вздор! Ты должна есть и биток, и сладкое тоже, — строго заявила Джаваха, и глаза её сердито блеснули. — Как тебе не стыдно клянчить, Бельская! — прибавила она.
Бельская сконфузилась, но не надолго: через минуту она уже звонким шёпотом передавала следующему столу:
— Кто хочет меняться — биток за сладкое?
Девочки с аппетитом уничтожали холодные и жесткие битки... Я невольно вспомнила пышные свиные котлеты с луковым соусом, которые у нас на хуторе готовила Катря.
— Ешь, Люда, — тихо проговорила Джаваха, обращаясь ко мне.
Но я не могла есть.
— Смотрите на Ренн, она хотя и получила единицу, но не огорчена нисколько, — раздался чей-то звонкий голос в конце стола.
Я подняла голову и взглянула на середину столовой, где Ренн без передника стояла на глазах всего института.
— Она наказана за единицу, — продолжал тот же голос.
Это говорила миловидная, голубоглазая девочка, лет восьми на вид.
— Разве таких маленьких принимают в институт? — спросила я Нину, указывая на девочку.
— Да ведь Крошка совсем не маленькая — ей уже
11 лет, — ответила княжна и прибавила: — Крошка — это её прозвище, а настоящая фамилия Маркова. Она любимица нашей начальницы и все синявки к ней подлизываются.
— Кого вы называете синявками? — полюбопытствовала я.
— Классных дам, потому что они носят синие платья, — тем же тоном продолжала княжна, принимаясь за бланманже, отдающее стеарином.

Новый звонок возвестил окончание обеда. Опять та же дежурная старшая прочла молитву, и институтки выстроились парами, чтобы подняться в классы.
— Нина, хочешь смоквы и коржиков? — спросила я шёпотом, вспомнив о лакомствах, заготовленных няней.
Едва я вспомнила о них, как почувствовала лёгкое щекотание в горле... Близкие лица выплыли передо мной как в тумане.
Я судорожно заплакала.
Нина сразу поняла, о чём я плачу.
— Полно, Галочка, брось... Этим не поможешь, — успокаивала она меня, впервые называя меня за чёрный цвет волос Галочкой. — Тяжело первые дни, а потом привыкнешь... Я сама билась, как птица в клетке, когда меня привезли сюда с Кавказа. Первые дни мне было ужасно грустно. Я думала, что никогда не привыкну. И ни с кем не могла подружиться. Мне никто здесь не нравился. Бежать хотела... А теперь как дома... Как взгрустнётся, песни пою... Наши, кавказские... Тогда мне становится сразу как-то веселее...
Гортанный голос княжны с заметным кавказским акцентом ласкал меня; её рука лежала на моей голове — и слёзы понемногу иссякли.
Через минут десять мы уже уписывали мои лакомства, распаковывали мои вещи. Я показала княжне куклу Лушу. Но она едва удостоила взглянуть, говоря, что терпеть не может кукол. Я рассказала ей о Гнедке, Милке, о Гапке и махровых розах, которые вырастил Ивась. О маме, няне и Васе я боялась говорить, они слишком живо рисовались моему воображению: при воспоминании о них слёзы набегали на глаза, а моя новая подруга не любила слёз.
Нина внимательно слушала, прерывая иногда рассказ вопросами.
Незаметно пробежал вечер. В восемь часов звонок на молитву прервал наши беседы.
Мы попарно отправились в спальню, или дортуар, как она называлась на институтском языке.


ГЛАВА 4
В дортуаре

Большая длинная комната с четырьмя рядами кроватей — дортуар — освещалась двумя газовыми рожками.
К ней примыкала умывальная с медным жёлобом, над которым помещалась дюжина кранов.
— Княжна Джаваха, новенькая ляжет подле вас. Соседняя кровать ведь свободна? — спросила классная дама.
— Да, мадмуазель, Фёдорова больна и переведена в лазарет.
Очевидно, судьба мне благоприятствовала, давая возможность быть неразлучной с Ниной.
Не теряя ни минуты, Нина показала мне, как стлать кровать на ночь, разложила в ночном шкафчике все мои вещи и, вынув кофточку и чепчик, стала расчёсывать свои длинные шелковистые косы.
Я невольно залюбовалась ею.
— Какие у тебя великолепные волосы, Нина! — не утерпела я.
— У нас на Кавказе почти у всех такие, и у мамы были такие, — с какой-то гордостью и тихой скорбью проговорила княжна. — А это кто? — быстро прибавила она, вынимая из моего чемоданчика портрет моего отца.
— Это папа, он умер, — грустно отвечала я.
— Ах, да, я слышала, что твой папа был убит на войне с турками. Мaмaн уже месяц тому назад рассказывала нам, что у нас будет подруга — дочь героя. Как это хорошо! Мой папа тоже военный... И тоже очень, очень храбрый. Он — в Грузии... А мама умерла давно... Она была такая ласковая и печальная... Знаешь, Галочка, моя мама была простая джигитка. Папа взял её прямо из аула и женился на ней. Мама часто плакала, тоскуя по семье, и потом умерла. Я помню её, какая она была красивая! Мы очень богаты... На Кавказе нас все-все знают... Папа уже давно начальник — командир полка. У нас на Кавказе большое имение. Там я жила с бабушкой. Бабушка у меня очень строгая... Она бранила меня за всё... Галочка, — спросила она вдруг другим тоном, — ты никогда не скакала верхом? Нет? А вот меня папа выучил... Папа очень любит меня, но теперь ему некогда заниматься мной, у него много дел. Ах, Галочка, как хорошо было ехать горными ущельями на моём Шалом... Дух замирает... Или скакать по долине рядом с папой... Я очень хорошо езжу верхом. А глупые девочки смеялись надо мной, когда я им рассказывала про всё это.
Нина воодушевилась... В ней сказывалась южанка.
Я невольно преклонялась перед смелой девочкой, я — боявшаяся сесть на Гнедка.
— Пора спать, дети, — прервал наш разговор возглас классной дамы, вошедшей из соседней с дортуаром комнаты.
Мадмуазель Арно собственноручно уменьшила свет в обоих рожках, и дортуар погрузился в полумрак.
Девочки с чепчиками на головах, делавшими их чрезвычайно смешными, уже лежали в постелях.
Нина стояла на молитве перед образком, висевшим на малиновой ленточке в изголовье кровати, и молилась.
Я попробовала последовать её примеру, но не смогла. Мама, Вася, няня — все они стояли, как живые, передо мной. И мне стало так тяжело и больно в этом чужом, мрачном дортуаре, между чужими девочками, что я зарылась в подушку головой и беззвучно зарыдала.
Я не слышала, как мадмуазель Арно, окончив обход, ушла к себе в комнату, и очнулась только тогда, когда почувствовала, что кто-то дергает моё одеяло.
— Ты опять плачешь? — шёпотом произнесла княжна.
Я ничего не ответила.
— Не плачь же, не плачь... Давай лучше поболтаем. Ты свесься вот так в переулок. (Переулком назывались пространства между постелями.)
Я подавила слёзы и последовала её примеру.
В таинственном полумраке дортуара долго за полночь слышался наш шёпот. Она расспрашивала меня о доме, о маме, Васе. Я ей рассказывала о том, какой был неурожай на овёс, какой у нас славный в селе священник, о том, как глупая Гапка боится русалок, о любимой собаке Милке, о том, как Гнедко болел зимой и как его лечил кучер Андрей, и о многом другом. Она слушала меня с любопытством. Всё это было так ново для маленькой княжны, знавшей только горные теснины Кавказа, да зелёные долины Грузии. Потом она стала рассказывать сама, увлекаясь воспоминаниями... С особенным увлечением она рассказывала про отца.
— Скорее бы прошли эти скучные дни, — шептала Нина, — весной за мной приедет папа и увезёт на Кавказ. Целое лето я буду отдыхать, ездить верхом, гулять по горам, — восторженно говорила она, и я видела, как разгорались в темноте её глаза, казавшиеся огромными на матово-бледном лице.
Мы уснули поздно-поздно, каждая уносясь мечтами на далёкую родину...
Не знаю, что грезилось княжне, но мой сон был полон светлых видений.
Мне снился хутор в жаркий ясный июльский день... Наливные яблоки на деревьях нашего сада, Милка, изнывающая от летнего зноя у своей будки... А на крылечке, за большими корзинами чёрной смородины, предназначенной для варенья, — мама. Тут же и няня, расчёсывающая по десять раз в день кудрявую головёнку Васи. «Но где же я, Люда?» — мелькнуло у меня в мыслях. Неужели эта высокая стриженая девочка в зелёном камлотовом платьице и белом переднике — это я, Люда, маленькая панночка с Влассовского хутора? Да, это я, тут же со мною бледная княжна Джаваха... А кругом нас цветы, много-много колокольчиков, резеды, левкоя... Колокольчики звенят на весь сад... И звон их пронзительно звучит в раскаленном воздухе...
— Вставай же, соня, пора, — раздался над моим ухом весёлый окрик знакомого голоса.
Я открыла глаза.
Звонок, будивший институток, заливался неистовым звоном. Туманное, мглистое утро смотрело в окна...
В дортуаре царило оживление.
Девочки, перегоняя друг друга, в тех же смешных чепчиках и кофточках, бежали в умывальную. Все разговаривали, смеялись, рассказывали про свои сны, иные повторяли наизусть заданные уроки. Шум стоял такой, что ничего нельзя было разобрать.
Институтский день вступал в свои права.


ГЛАВА 5
Немецкая дама. Гардеробная

Торопясь и перегоняя друг друга, девочки бежали умываться к целому ряду медных кранов у стены, из которых струилась вода.
— Я тебе заняла кран, — крикнула мне Нина, подбирая на ходу под чепчик длинные косы.
В умывальной был невообразимый шум. Маня Иванова приставала к Ренн, обдавая её брызгами холодной воды. Ренн, выйдя на этот раз из апатии, сердилась.
Крошка мылась подле меня, и я её разглядела... Действительно, она не казалась вблизи такой деточкой, какой я нашла её вчера. Бледное, худенькое лицо, в массе белокурых волос, было сердито и сонно; узкие губы плотно сжаты; глаза, большие и светлые, поминутно загорались недобрыми огоньками. Крошка мне не нравилась.
— Девочки, торопитесь! — кричала Маня Иванова и, хохоча, проводила зубной щёткой по оголённым спинам мывшихся под кранами девочек. Нельзя сказать, чтобы от этого получалось приятное ощущение. Но Нину Джаваха она не тронула.
Вообще, как мне показалось, Нина пользовалась исключительным положением между институтками.
Вбежала сонная, заспанная Бельская.
— Пусти, Влассовская, ты после вымоешься, — несколько грубо сказала она мне.
Я покорно уступила было моё место, но Нина, подоспевшая вовремя, накинулась на Бельскую.
— Кран занят для Влассовской, а не для тебя! — строго сказала она той и прибавила, обращаясь ко мне: — Нельзя же быть такой тряпкой, Галочка!
Мне было неловко от замечания Нины, сделанного при всех, но в то же время я была бесконечно благодарна девочке, взявшей на себя обязанность защищать меня.
К восьми часам мы уже все были готовы и становились в пары, чтобы идти на молитву, когда в дортуар вошла новая для меня классная дама, фрейлейн Генинг, маленькая, полная немка с добродушной физиономией. Она была совершенной противоположностью сухой и чопорной француженке мадмуазель Арно.
— Ах, новенькая!.. — воскликнула она. — Подойди сюда, дитя мое, — добавила она по-немецки.
Я подошла, неистово краснея, и молча присела перед фрейлейн.
Но каково же было моё изумление, когда классная дама наклонилась и неожиданно поцеловала меня... Я чуть не разрыдалась от неожиданной ласки.
— Видишь, какая она у нас добрая, — шепнула мне Маня Иванова, заметив впечатление, произведённое на меня наставницей.

Мы сошли в столовую. После молитвы, длившейся около получаса (сюда же входило обязательное чтение двух глав Евангелия), каждая из иноверных воспитанниц прочла молитву на своем языке. Когда читала молитву высокая, белокурая, с водянистыми глазами шведка, я невольно обратила внимание на стоявшую около меня Нину. Княжна вся вспыхнула от радости и прошептала:
— Она выздоровела, ты знаешь?
— Кто выздоровел? — шёпотом же спросила я её.
— Ира... Ах да, ведь ты ничего не знаешь!.. Я тебе расскажу после. Это — моя тайна.
За чаем Нина сидела, как на иголках, то и дело поглядывая на дальние столы, где находились старшие воспитанницы. Она, видимо, волновалась.
— Когда же ты мне откроешь тайну? — допытывалась я.
— В дортуаре... Фрейлейн уйдет, и я тебе всё расскажу.
До начала уроков оставалось ещё полчаса, и мы, поднявшись в класс, занялись диктовкой.
Едва я тщательно вывела немецкую фразу, как на пороге появилась девушка-служанка, позвавшая меня в гардеробную.
— Ступай, дитя моё, — отпустила меня фрейлейн, и я в сопровождении девушки спустилась в нижний этаж, где около столовой, в полутёмном коридоре, помещались бельевая и гардеробная, сплошь заставленная шкафами. В последней работало до десяти девушек, одетых, как и моя спутница, в холстинковые полосатые платья и белые передники. На столах были беспорядочно набросаны куски зелёного камлота, старого и нового, а между девушками сновала полная дама, Авдотья Петровна Крынкина, с сантиметром на шее. Это была сама гардеробша — как её называли девушки.
— Вы новенькая? — недружелюбно поглядывая на меня поверх очков, задала она довольно праздный, по моему мнению, вопрос, так как моё коричневое платьице наглядно показывало, кто я.
Я присела.
Не избалованная вежливым обращением старуха смягчилась.
Она ещё раз посмотрела на меня пристальным взглядом, смерив с головы до ног.
— Я вам дам платье с институтки Раевской, которую исключили весной: новое шить недосуг, — ворчливым голосом сказала она и велела раздеться.
— Маша, — обратилась она к пришедшей со мной девушке, — сбегай-ка к кастелянше и спроси у неё бельё и платье номер 174-й, знаешь — Раевской. Им оно будет впору.
Девушка поспешила исполнить поручение.
Через полчаса я была одета с головы до ног во всё казённое, а моё платье и бельё, тщательно сложенное девушкой-служанкой, поступило на хранение в гардероб, на полку, за номером 174.
— Запомните этот номер, — резко сказала Авдотья Петровна, — теперь это будет ваш номер всё время, пока вы в институте.
Едва я успела одеться, как пришёл парикмахер с невыразимо душистыми руками и остриг мои кудри. Когда я подошла к висевшему в простенке гардеробной зеркалу, то не узнала себя.
В зелёном камлотовом платье с белым передником, в такой же пелеринке и нарукавниках, с коротко остриженными кудрями, я совсем не походила на Люду Влассовскую — маленькую панночку с хутора.
«Вряд ли мама узнает меня», — мелькнуло в моей стриженой голове, и, подняв с пола иссиня-чёрный локон, я завернула его в бумажку, чтобы послать маме с первым же письмом.
— Совсем на мальчика стала похожа, — сказала Маша, разглядывая мою потешную фигурку.
Я вздохнула и пошла в класс.


ГЛАВА 6
Сад. Тайна Нины.
Ира Трахтенберг

Едва я переступила порог, как в классе поднялся шум и гам. Девочки, шумя и хохоча, окружили меня, пользуясь переменой между двух уроков.
— Ну, Галочка, ты совсем мальчишка, — заявила серьезно Нина, — но, знаешь, ты мне так больше нравишься, кудри тебя портили.
— Стрижка-ерыжка! — крикнула Бельская.
— Молчи, егоза, — заступилась за меня Маня Иванова, относившаяся ко мне с бо

Лидия Чарская. Начало жизни

00.00.0000

Автор: Мария Вуль
Источник: Лиза Girl

Истории про девчонок, живгих в РОссии сотню лет назад, вовсе не перестали быть интересными от того, что прошел уже целый век. К концу четвертой повести они уже будут тебе как родные - порывистое дитя гор княжна Джаваха, славная и тихая Люда Влассовская, вредная ябеда Крошка... В твоем классе наверняка есть такие же девчонки - разве что они не ночуют в дортуаре, не делают реверансы, не ездят в каретах и не слизывают с бумаги пролитые чернила, чтобы не осталось пятна. А в остальном совсем одинаковые: дружат, ссорятся, мирятся, боятся экзаменов, верят в привидения, искренне влюбляются и иногда ошибаются. Правда?