СОДЕРЖАНИЕ

Вступление 5

Глава 1. Счастливое детство 8
Глава 2. Военные университеты 27
Глава 3. Молодой реформатор 45
Глава 4. Корсиканская неудача 63
Глава 5. Спасая революцию 78
Глава 6. Он влюбился 101
Глава 7. Жозефина 114
Глава 8. Итальянская кампания 130
Глава 9. Плоды победы 153
Глава 10. За пирамидами 173
Глава 11. Новая конституция 201
Глава 12. Первый консул 218
Глава 13. Перестраивая Францию 238
Глава 14. Открывая церкви 258
Глава 15. Война или мир? 277
Глава 16. Император французов 294
Глава 17. Империя Наполеона 316
Глава 18. Друзья и враги 338
Глава 19. Ампир, или имперский стиль 358
Глава 20. Дорога на Москву 377
Глава 21. Отступление 399
Глава 22. Падение 417
Глава 23. Отречение 438
Глава 24. Суверен Эльбы 465
Глава 25. Сто тридцать шесть дней 484
Глава 26. Последний бой 507
Глава 27. Конец 526

Приложение. Составители мемуаров и Наполеон 547

ГЛАВА 1
СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО


Утром 2 июня 1764 года начали перезвон бронзовые колокола собора в Аяччо, и самые знатные люди этого небольшого городка — землевладельцы, военные, судья 
и нотариусы — в сопровождении нарядно одетых жен поднимались по ступенькам лестницы, ведущей в скромный собор, проходили внутрь и занимали свои места, 
собираясь на самую пышную свадьбу года. Карло Буонапарте из Аяччо, юрист, высокий худощавый юноша восемнадцати лет брал в жены прекрасную четырнадцатилетнюю Летицию Рамолино, тоже родом из Аяччо. Все уже знали, что это был брак по любви. Карло изучал право в Пизанском университете и вдруг, не получив диплома, вернулся домой и сделал Летиции предложение, которое было с удо­вольствием принято. На континенте браки в высшем обществе заключаются из династических или финансовых соображений, но на незатейливой Корсике они совершаются по сердечному влечению. Однако про этот брак нельзя было сказать, что он не удовлетворяет требованием родства или богатства. Совсем нет.
Семья Буонапарте поначалу жила в Тоскане. Армейский офицер по имени Уго упоминается в документе 1122 года в качестве участника боевых действий на стороне Фридриха Одноглазого, герцога Швабии, покорившего Тоскану, а его племянник, ставший членом управляющего Совета Флоренции, взял прозвище Буонапарте, что означает «Добрая партия». Так он окрестил императорских воинов, 
защитников рыцарских традиций и единства Италии, которые выступали против папской партии, куда теперь входил новый класс предпринимателей. Но «Добрая партия» потеряла власть, и Уго вынужден был покинуть Флоренцию. Он осел в городе Сарцана. В беспокойные годы первой половины XVI века один из потомков Уго, некий Франческо Буонапарте в поисках счастья отплыл из Сарцаны на Корсику. Генуя тогда начала колониальное завоевание острова, и юристы из рода Франческо Буонапарте заслужили доброе имя семье, работая в местном правительстве.
Рамолино были потомками графа Коллато из Ломбардии и к тому времени жили на Корсике в течение 250 лет. Как и Буонапарте, они роднились в основном с родовитыми семьями итальянского происхождения, а их сыновья шли служить в армию. Отец Летиции командовал гарнизоном Аяччо, а впоследствии стал Генеральным инспекто­ром дорог и мостов — необременительный пост, поскольку на Корсике практически не было ни того, ни другого. Он умер, когда Летиции было пять лет, и двумя годами позднее ее мать вышла замуж за капитана Франца Феша, швейцарца на службе генуэзского флота. Этот-то швейцарский отчим и выдал Летицию замуж.
С материальной точки зрения они также составляли друг для друга удачную партию. Карло, отец которого умер четыре года назад, оставил жене семейный дом на Виа Ма­лерба, два виноградника из лучших, расположенных неподалеку от Аяччо, и даже небольшие земельные угодья 
в виде пастбищ и пашен. А приданое Летиции состояло из тридцати одного акра земли, мельницы и огромного очага для печения хлеба, что в сумме составляло 6705 лив­ров. Собственность Карло исчислялась примерно такой же суммой, и молодая пара могла рассчитывать на ежегодный доход в размере примерно 670 ливров, или 700 фунтов 
в сегодняшнем масштабе цен.
Итак, лихой молодой юрист женился на милой дочери армейского офицера и, когда ушел последний гость, поднялся с ней на второй этаж огромного дома со ставнями, расположенного на узкой улице, ведущей к морю. На первом этаже жила мать Карло и его богатый, страдающий подагрой дядя Лучиано, архидьякон Аяччо, а на самом верху жил двоюродный брат, который не отличался уживчивостью. Теперь к этой компании присоединилась Летиция. Она была стройной и невысокой — всего 155 см. 
У нее были темно-карие глаза, каштановые волосы, белые зубы и две черты, свидетельствовавшие о породе: изящный нос с тонкой переносицей и длинные белоснежные руки. Несмотря на красоту, она отличалась крайней застенчивостью, порой доходящей до неуклюжести. Летиция также была — даже по корсиканским меркам — крайне благочестива. Она каждый день ходила к мессе и сохранила эту привычку на всю жизнь.
Корсика в то время привлекала всеобщее внимание своей борьбой за независимость. В 1755 году Паскуале
Паоли, двадцатидевятилетний лейтенант Корсиканской гвардии, служившей королю Неаполитанскому, собрал под своим началом группу партизан, которая вытеснила генуэзцев из центральной части острова, заперев их в нескольких портах, включая Аяччо. Потом он предоставил корсиканцам демократическую конституцию и себя в качестве главы исполнительной власти и начал свое мудрое правление: утихомирил бандитов, построил кое-какие дороги, основал несколько школ и даже небольшой университет.
Все корсиканцы, как и Карло Буонапарте, ненавидели генуэзское правление, потому что были обременены непомерными налогами, а лучшие рабочие места оставались за надменной генуэзской аристократией. Карло хотел, чтобы его страна была полностью свободной, более того, он был готов работать ради этого. Он был слишком молод, чтобы профессионально заниматься политикой или даже просто голосовать, но дважды посетил Паоли, а через два года после свадьбы взял Летицию с собой в трехдневную прогулку верхом до города Корте, столицы-крепости Паоли. Обычно Летиция покидала дом только ради мессы, но Карло, очевидно, хотел похвастаться своей красивой молодой женой.
Паоли был высоким крупным человеком со светло-рыжими волосами и пронзительными голубыми глазами. Жил он в доме, который охраняли пять огромных собак, да и сам он чем-то напоминал дружелюбного мастифа. 
В зеленом мундире с золотым шитьем он целыми днями бродил по горам, кипя энергией, или диктовал секретарю, или цитировал Ливия и Плутарха. В классицизме он черпал силу, как другие черпают ее в Библии. Он говорил: «Ни Рим, ни Спарта, ни Фивы не могут похвастаться таким патриотизмом, какой существует уже тридцать лет у нас на Корсике».
Паоли был закоренелым холостяком, ему исполнился сорок один и он жил только ради корсиканской независимости. Но ему понравилась молодая Летиция, причем настолько, что в тот вечер он оставил свои прогулки по горам, сел за стол и сыграл с ней в карты. Летиция выигрывала так часто, что Паоли назвал ее прирожденным игроком.
Паоли в душе все еще оставался, главным образом, партизанским вожаком. Он сообщил Карло, что намерен совершить диверсионную вылазку на близлежащий генуэзский остров Капрая, с тем чтобы генуэзские войска 
в кор­сиканских портах поспешили на выручку Капрае. Это неизбежно вызовет гнев папы, который изначально отдал Капраю и Корсику Генуе, и Паоли попросил Карло отправиться в Рим в качестве посла, чтобы не допустить против Корсики контрмер. Это была великая честь и знак доверия для двадцатилетнего Карло.
Оставив Летицию на попечение матери, Карло отправился в Рим. Ему была поставлена непростая задача, поскол­ьку все пять епископов острова, которые назначались Генуей, постоянно направляли в Рим неблагоприятные для Паоли сообщения. Однако Карло оказался умелым переговорщиком, да и хорошие манеры произвели приятное впечатление. Он так успешно объяснил политику Паоли, что Рим воздержался от критики. Однако оказалось, что расходы на жизнь в Святом городе чрезвычайно высоки, и, чтобы добраться домой, ему пришлось взять деньги взаймы у корсиканца по имени Саличетти, одного из папских докторов.
Вернувшись в Аяччо, Карло имел основания чувствовать себя удовлетворенным. Паоли был доволен его успехом — может быть, свою роль тут сыграла игра в карты — 
но люди стали говорить, что Паоли видит в Карло своего преемника. Летиция же, потеряв сначала сына, потом дочь в младенчестве, теперь была гордой матерью здорового мальчика Джузеппе.
Это счастье омрачилось внезапно, как корсиканское небо перед грозой. Паоли в каком-то смысле преуспел слишком хорошо, и генуэзцы, понимая, что начинается война, решили продать Корсику. Покупателем был король Франции Людовик XV. Он только что потерял Минорку и жаждал восстановления своей власти в Средиземноморье. Он подписал купчую в Версале 15 мая 1768 года и намеревался немедленно вступить во владение.
Корсиканцы стали собираться на митинги. Тогда их было 130 тысяч человек, яростных, с ясным взором, прон­зительными голосами и решительной жестикуляцией. Типичный корсиканец был одет в короткий пиджак, бриджи и длинные гетры из грубого коричневого вельвета. На голове была надета черная бархатная шляпа, через плечо висел заряженный мушкет, а в кожаном кисете были порох и пули. Он жил в каменном доме без окон, освещенном по ночам лучиной, а в углу лежала куча каштанов, которые он молол в пищу. Оливки и виноград давали ему его собственные деревья и лоза, а дичь — главным образом куропатки и кабаны — он добывал своим ружьем. Таким образом, ему не нужно было работать в поле, и он считал такую работу унизительной. Он был ограничен в желаниях, а поскольку деньги не были в широком ходу, то не возникало и соблазна копить богатства. С другой стороны, любого корсиканца отличало не­обычайно сильное чувство свободы. Это порождало как чувство огромной уверенности, так и, параллельно, его спутника — чувство собственной значи­мости.
Имея под началом подобных людей, Паоли решил оказать сопротивление Франции. Карло разделял его чувства. Они созывали массовые митинги, и Карло выступил на одном из них со страстной и очень честной речью: «Если бы свобода заключалась просто в желании, все были бы свободны, но неколебимая верность свободе, которая поднимается над всеми трудностями и основывается на реальности, а не на вымысле, редко встречается в людях, 
и поэтому те, кто умеют хранить такую верность, считаются настоящими сверхчеловеками». Таким островитяне считали Паоли. Большинство на митинге проголосовало за сопротивление, и люди разошлись под крики «Свобода или смерть!»
В августе 1768 года французские боевые корабли высадили десятитысячный десант в Бастии, на противоположной от Аяччо стороне острова. Карло поспешил в горы, чтобы присоединиться к Паоли. Летиция ушла с мужем, чтобы присмотреть за ним, если его ранят. Корсиканские партизаны — кроме Паоли — не имели мундиров, и у них не было артиллерии. На бой их вдохновляли не флейта 
и барабан, а пронзительные звуки раковин Тритона. Они ничего не знали о муштре, но знали каждый уголок в своих корсиканских горах, покрытых непроходимыми зарослями мирта, земляничных деревьев, ракитника и дру­гих пряных кустарников. Паоли повел их к победе и захватил пятьсот пленных. Французы вынуждены были отступить, и их командующий Шовлен с позором подал в отставку.
Следующей весной французы вернулись, на этот раз их было 22 тысячи и командовал ими талантливый граф де Во. Карло прятался в корсиканских лесах. Летиция следовала за ним. Она была беременна, с еще одним ребенком на руках, и нашла убежище в гранитной пещере на самой высокой горе Корсики Монте Ротондо, а Карло повел своих людей в атаку. Иногда она высовывалась, чтобы увидеть бой. «Пули так и свистели вокруг, но я вверила себя Деве Марии, которой посвятила своего еще не родившегося ребенка».
Корсиканцы дрались упорно. В той кампании и в кампании предыдущего года они убили и ранили не менее 4200 французов. Но преимущество противника было слишком велико, и 9 мая Паоли потерпел решительное поражение у Понте Нуово. Карло продолжал сопротивление на Монте Ротондо, когда двумя неделями позднее 
к нему прибыл французский офицер с белым флагом. 
Он сообщил, что Корте находится в руках французов 
и что война кончилась. Паоли решил уехать в Англию. Если Карло и его друзья вернутся по домам, им не причинят вреда.
Карло и Летиция отправились в Корте. Там граф де Во, который к тому времени преисполнился глубокого уважения к корсиканцам, заверил их, что французы пришли не как угнетатели, а как друзья. Перед Карло встал жестокий выбор. Следует ли ему с Летицией отправиться в изгнание с Паоли? Ведь он же был одним из его доверенных подчиненных. Может быть, англичане помогут им завоевать свободу? Но ведь призывы к англичанам не обеспечили их поддержки в этой войне. Или следует смириться с новой ситуацией? В отличие от Паоли Карло был семейным человеком и понимал, как трудно будет за границей заработать на жизнь адвокатской практикой. Паоли был идеалистом, «сверхчеловеком» в своем стремлении к свободе, а Карло был настроен более прагматично. Он дважды рисковал своей жизнью во имя свободы Корсики. Достаточно. Он останется в Аяччо. Но расстались они с Паоли в Бастии, где состоялась прощание, вполне дружески. Паоли и еще 340 корсиканцев, которые предпочли изгнание французскому господству, отплыли на английском корабле.
Карло и Летиция с тяжелым сердцем вернулись к старой жизни в Аяччо. Новый французский гарнизон спустил корсиканский флаг — серебряный, с черным профилем головы мавра с белой повязкой на глазах, и подняли свой — синий с белыми лилиями. Французский язык стал официальным языком, Карло начал его учить, а Летиция ждала ребенка, который в результате решения Карло 
родится теперь не корсиканцем в Лондоне, а французом 
в Аяччо.
Июль сменился августом. В маленьком порту, закрытом от бризов, это — жаркий, душный месяц. 15 августа празд­нуется Успение, и Летиция, преданная Деве Марии, 
настояла на том, чтобы ее отпустили в собор к обедне. Когда служба началась, она почувствовала начало схваток. С помощью своей практичной невестки Гелтруды Паравичини она вернулась в дом, расположенный в минуте ходьбы от церкви. У нее не было времени подняться 
в спальню на втором этаже, и она расположилась на диване внизу, а Гелтруда послала за доктором. На том же диване незадолго до полудня Летиция почти безболезненно родила мальчика. Он родился «в рубашке» — с пленкой на головке — что на Корсике, да и в других местах считается счастливой приметой.
Позднее в тот же день из собора пришел священник, чтобы окрестить ребенка. Он, несомненно, ожидал, что 
в числе его имен будет и имя Марии: ведь Летиция посвя­тила его Деве Марии, да и родился он в ее главный празд­ник. Поэтому вполне уместным было бы добавление имени Марии к главному имени. Например, вместо Кар­ло — Карло Мария. Но родители не согласились на включение элемента женственности даже в имя. Ребенку, которого Летиция храбро носила в себе рядом с воюющим мужем, подходит только одно имя: Наполеоне — в честь одного 
из дядьев Летиции, недавно скончавшегося участника боев с французами. Первоначально Наполеон было именем мученика, погибшего в Александрии при Диоклетиане. 
Летиция произносила его через «о», но в большинстве корсиканских уст оно звучало как «Набуллионе».
Эти переживания и приключения в горах могли стать причиной того, что ребенок родился раньше времени. Видимо, поэтому он не отличался крепким здоровьем. Летиция кормила его грудью сама, но наняла в помощь пышущую здоровьем кормилицу Камиллу Илари, жену моряка. У ребенка всегда было достаточно молока. Мать, потерявшая двоих детей, баловала его, и когда он кричал, она укачивала его в деревянной колыбельке, пока он не засыпал. Такая забота в сочетании со здоровым климатом Аяччо и свежим морским воздухом произвела желаемый эффект, и ребенок, родившийся хилым, начал превращаться в крепкого здоровячка.
Джузеппе, старший сын, был тих и собран, Наполеоне был полон энергии и любопытства, поэтому гости называли его Рабуллионе: «Тот, кто во все сует свой нос». Он был щедрым ребенком и раздавал свои игрушки и сладости другим детям, не требуя ответных жестов. При этом он всегда был готов к драке. Мальчик любил сцепиться 
с Джузеппе, который был на девятнадцать месяцев его старше. Они, случалось, катались по траве в саду, кусаясь, нанося удары и выворачивая шеи друг другу, и часто оказывалось, что победил младший. Имея в виду задиристый характер Наполеоне, Летиция освободила одну комнату от мебели, и в дождливые дни мальчики могли там делать все, что хотели, даже рисовать на стенах.
Наполеоне рос в обстановке спокойствия и любви. Его молодые родители были увлечены друг другом, и оба любили детей. Позднее Карло, как истый корсиканец, получит право распоряжаться жизнью и смертью своих сыновей, но сейчас укрепление дисциплины — дело их матери. Когда Карло попытался сделать серьезные выводы из недостатков сыновей, Летиция сказала: «Оставь их. Это не твое дело, а мое». Сама большая чистюля, она приучила детей к ежедневным ваннам. Наполеоне против этого не возражал, зато как он возражал против присутствия на долгих воскресных службах! Но когда он пытался сбежать с любой из них, то получал от Летиции звонкий шлепок.
Еда, которую он ел, поступала с земель его родителей. «Никто из Буонапарте, — с гордостью говорил архидьякон Лучиано, — никогда не платил за хлеб, вино и масло». Хлеб пекли дома из зерна, смолотого на мельнице, которая была частью приданого Летиции. Молоко давали козы, а сыром был козий сыр под названием «бруччио». Сливочного масла не было, но было полно оливкового. Мяса было мало, но было много свежей рыбы, включая тунца. Все продукты — высокого качества и очень питательные. Наполеон мало интересовался всякой едой, кроме черной вишни: ее он любил исключительно.
В возрасте пяти лет его отправили в школу для мальчиков и девочек, в которой преподавали монахи. Днем детей выводили погулять, и в таких случаях Наполеон любил идти за руку с девочкой по имени Джакоминетта. Другие мальчишки заметили это, равно как и то, что чулки у Наполеоне, который не обращал внимания на то, как одет, всегда сваливаются до щиколоток. Они бежали за ним, крича дразнилку:

Napoleone di mezza calzetta,
Fa l’ amore a Giacominetta.

Наполеоне, «свалились чулочки»,
Влюбился в Джакоминетту

Корсиканцы не любят, когда над ними смеются, и в этом отношении Наполеоне был типичным корсиканцем. Он хватался за палку или камень, врывался в ряды смеющихся мальчишек, и начиналась очередная потасовка.
После церковной школы Наполеоне отправили в дневную школу для мальчиков, которой руководил некий отец Рекко. Там он научился читать — по-итальянски, поскольку французские инновации еще не коснулись школ. Он выучил арифметику, и она ему понравилась. Он решал примеры на сложение из удовольствия. Однажды, когда ему было восемь лет, он поехал с местным крестьянином на осмотр мельницы. Узнав от крестьянина, сколько зерна мелет мельница в час, он рассчитал количество зерна в день и в неделю. Он также подсчитал количество воды, которое необходимо для того, чтобы крутить жернова.
На летние каникулы семья переезжала на одну из своих ферм поближе к морю или в горы. Там Наполеоне совершал долгие прогулки верхом вместе со своей мощной теткой Гелтрудой. Собственных детей у нее не было, и она любила учить его ведению хозяйства. Так он узнал об урожаях зерновых, о том, как сажать и выхаживать лозу, и о том, как козы дяди Лучиано портят оливковые деревья.
Такие корсиканские семьи, как, например, семья Буонапарте, занимали весьма необычное общественное положение. И Карло, и Летиция принадлежали к благородным семействам, т. е. в течение последних трех сотен лет большинство их предков вступали в браки с равными себе. При этом близкородственных браков не было, и можно было ожидать, что с каждым новым поколением физические 
и умственные качества детей будут только улучшаться. 
Но корсиканцы отличались от остальной европейской аристократии тем, что не были богаты и не имели привилегий. Они платили налоги как все, а их рабочие звали их по именам. Дом Буонапарте в Аяччо был больше, но не сильно отличался от других: там отсутствовали фамильные портреты на стенах, а внутри не было кланяющихся лакеев. Их собратья на континенте становились толстыми и ленивыми, искали сказочный мир в романах и на балах, а корсиканская аристократия не могла оторваться от земли. Она была более непосредственной, более прямой — например, члены одной семьи целовали друг друга в губы. Не умея плести интриги, они больше внимания обращали на внутренние качества аристократа. Буонапарте верили — и научили верить Наполеона, — что честь важнее денег, верность важнее эгоизма, а храбрость, вообще, — важнее всего на свете. Основываясь на собственном опыте, Летиция говорила Наполеону: «Когда ты вырастешь, ты будешь беден. Но даже если тебе придется питаться сухарями, у тебя всегда должен быть хороший дом, чтобы принимать друзей, хороший мундир и лошадь, чтобы было видно, какой ты смелый». Часто она оправляла Джузеппе и Наполеоне спать без ужина, но не в наказание, а для того, чтобы научить их «переносить трудности, не подавая вида».
Во Франции, Италии или Англии Наполеоне рос бы 
в небольшой компании друзей, равных ему по положению, но на Корсике все жили в одинаковых условиях. Он был в самых близких отношениях со своей кормилицей Камиллой, а два ее сына были его лучшими друзьями. На улицах Аяччо или в деревне он играл с корсиканскими детьми, невзирая на их положение в обществе. Его учили не иностранные учителя, а те же корсиканцы. И тем не менее, хотя из восьми его прадедов и прабабок только двое принадлежали к основной ветви корсиканской аристократии, он унаследовал или усвоил ряд корсиканских традиций и ценностей.
Самой важной среди них было чувство справедливости. Веками оно было главной отличительной чертой корсиканского характера, отмеченной в классической литературе. Вот один пример из школьной жизни Наполеона. Мальчиков разделили на две группы — римлян и карфагенян. Стены школы были увешаны мечами, щитами 
и флагами, сделанными из дерева и картона, и та группа, которая добивалась большего успеха в работе, отвоевывала трофей у другой. Наполеон попал к карфагенянам. Он не слишком разбирался в истории, но уж о том, что римляне разбили карфагенян, ему было известно. Мальчик захотел оказаться в стане победителей. Выяснилось, что Джузеппе был римлянином, и Наполеоне удалось уговорить его поменяться местами. Теперь он был римлянином и должен был быть доволен. Но по некотором размышлении он решил, что поступил с Джузеппе несправедливо. Его стали тяготить угрызения совести. Он излил душу матери и успокоился только тогда, когда она заверила его, что все в порядке.
Другой пример относится к его отцу. Карло любил время от времени заглянуть в какое-нибудь кафе в Аяччо, чтобы выпить с друзьями. Иногда он играл в карты на деньги, и, когда проигрывал, у Летиции не хватало денег на хозяйство. Она, бывало, посылала Наполеона: «Пойди, посмотри: не играет ли отец на деньги». И ему приходилось идти. Ему страшно не нравилась роль шпиона, а уж роль шпиона за своим отцом приводила к жуткому конфликту с собственным чувством справедливости. Он обожал свою мать, но на всю свою жизнь сохранил обиду на нее за это неприятное поручение.
При генуэзцах справедливость оказалась продажной, 
и корсиканцы взяли исполнение закона в свои руки. Была создана система некоей варварской справедливости, основанная на мщении. Корсиканцы учили своих детей верить в Бога и церковь, но они забыли научить их принципу прощения обид; наоборот, с детства внушалось, что оскорбление не должно остаться безнаказанным. Поскольку корсиканцы крайне чувствительны к тому, как обращаются с их чувством собственного достоинства, вендетты вспыхивали быстро. Они стали проклятием острова. Как заметил один наблюдатель: «Здесь будут считать обесчещенным корсиканца, который не отомстил за смерть 
десятиюродного брата». «Те, кто считает, что их честь задета, отращивают бороды, которые не бреют, пока не отомстят. Эти длинные бороды так и называются — «barbe di vendetta». Отмщение стало оборотной стороной му­жественной корсиканской гордости и чувства справедливости. Карло исповедовал этот принцип, его примеру последовал и сын.
В мире вендетты люди живут в страхе перед сглазом, вам­пирами и заклятиями. Услышав неожиданную весть, Летиция быстро осеняла себя крестом и шептала: «Боже!» — эту привычку перенял и сын. В корсиканцах есть нездоровая одержимость в связи с насильственной смертью. Многие тексты песен представляют собой погребальный плач сестры над застреленным или зарезанным братом. Есть много историй о духах, которые Наполеоне слышал 
и запомнил, равно как и бесконечные истории о смерти 
и ее предвестниках. К примеру, когда кто-то в доме должен был умереть, об этом возвещало бледное свечение над крышей, уханье совы, вой собаки и иногда звук маленького барабана, в который бил призрак.
Между тем, Карло прекрасно приспособился к французскому правлению. Он съездил в Пизу, получил диплом юриста и в 1771 году, когда французы разделили Корсику на одиннадцать административных районов, Карло был назначен консультантом района Аяччо. Он должен был помогать судье, как в гражданских, так и в уголовных делах, а в случае необходимости и заменять его. Зарплата составляла 900 ливров в год. Он вскоре нанял няньку для мальчиков, Катерину, и двух слуг, чтобы они помогали Летиции на кухне и в прачечной.
Карло зарабатывал деньги также как практикующий адвокат и даже самостоятельно выступал на процессах. Он так и не получил всего приданого Летиции и, когда Наполеону было пять лет, инициировал процесс и выиграл его. Он добился решения о продаже с торгов на рынке Аяччо «двух малых бочонков, двух ящиков, двух деревянных емкостей для винограда, таза для умывания и ванны, большой бочки, четырех средних бочек, шести бочек неисправных» и т. д. Месяц спустя Карло выяснил, что ему причитаются еще деньги за быка: семьдесят ливров. 
После еще одного судебного заседания было вынесено решение, по которому семья Рамолино должна была выплатить Карло «стоимость быка, которую требует Карло Буонапарте».
В другой раз, видимо, руководствуясь соображениями о том, что, уступая в малом, уступишь и в большом, он вчинил иск собственным двоюродным братьям, жившим на верхнем этаже, поскольку те «выбрасывали мусор из окна» и испортили одно из платьев Летиции.
Самый важный судебный процесс, в котором участвовал Карло, касался имения в Мителли. Оно принадлежало Паоло Одоне, брату прапрабабушки Карло, которая 
не оставила наследников и завещала имение иезуитам. Поскольку орден иезуитов был незадолго до этого запрещен, Карло посчитал, что имение принадлежит ему, но французские власти присвоили его и использовали доходы с него для финансирования школ. Карло постоянно пытался законным путем отстоять свои претензии на Мителли, но ему не хватало документальных доказательств, 
и когда в 1780 году он начал вести книгу, где отмечались все расходы и куда заносились сообщения о важнейших семейных событиях, то попросил «самого способного из своих сыновей» продолжать ее возможно более подробно, чтобы — намекая на Мителли — «отплатить за страдания и лишения, которые наша семья перенесла в прошлом».
Карло проявлял кипучую энергию, но его жизнь все еще принадлежала прошлому. Теперь, благодаря французам, все должно было пойти по-другому. Французское общество делилось на три сословия: дворянство, духовен­ство и простолюдинов. Такая же стройная система должна была воцариться и на Корсике. Если корсиканец, как Карло, хотел продолжать свое участие в политической жизни, он должен был делать это не как отдельный индивидуум, а как представитель одного из трех сословий. Корсиканцу, принадлежащему к фамилии, живущей на острове более 200 лет, который мог доказать свое благородное происхождение, предоставлялись те же привилегии, что и французскому дворянству, включая освобождение от налогов и право заседать в качестве дворянина в собрании острова.
Карло решил воспользоваться этим предложением. Семья Буонапарте имела хорошие связи со своей тосканской ветвью во Флоренции, и Карло вскоре смог предоставить герб одиннадцати четвертей: на семь больше предписанного минимума. В соответствии с процеду-
рой он был внесен в сословную книгу французского дворян­ства и занял свое место в Корсиканских Генеральных штатах, когда они были впервые собраны в мае 1772 года. Его коллеги высоко оценили его талант, и он был избран членом Совета двенадцати дворян, который управлял Корсикой.
Когда Наполеоне исполнилось четыре года, любой мог заметить перемену во внешнем виде его отца. Карло стал носить напудренный завитой парик, перехваченный двойной черной шелковой лентой. Он надевал вышитую жилетку, бриджи до колен, шелковые чулки и башмаки с серебряными пряжками. У бедра носил шпагу, которая символизировала его дворянский титул, и местные жители стали называть его «Буонапарте Великолепный». Произошли изменения и в доме. Карло пристроил большую комнату, где мог давать большие обеды, и купил книги, что для Корсики было редкостью. Вскоре его библиотека увеличилась до тысячи томов. Так Наполеоне, в отличие от своих предков, рос в обстановке, когда книги и богат­ство знаний оказались под рукой.
Когда Наполеоне было семь лет, корсиканцы выбрали его отца в состав делегации из трех дворян, направленной для выражения верноподданнических чувств королю Людо­вику XVI. И вот Буонапарте Великолепный отправился 
в Версальский дворец, где встретился с благодушным, как будто вечно что-то бормочущим королем и, возможно, с Ма­рией-Антуанеттой, которая завозила с Корсики цветущие кустарники для садов своей версальской резиденции — Трианона. И во время этого визита, и во время второй поездки, в 1779 году, Карло безуспешно пытался получить компенсацию за наследство Одоне, но ему удалось получить лишь субсидию на выращивание шелковичных де­ревьев: на Корсике предполагалось завести производство шелка. По возвращении на Корсику Карло мог хвастаться беседой с Его величеством, но хвастовство это стоило до­рого. «В Париже, — отмечал он в книге расходов, — я по­лучил 4000 франков от короля и гонорар в 1000 крон от правительства, но домой вернулся без гроша в кармане».
Карло мог гордиться французским дворянством, но 
он все еще был далек от зажиточного уровня жизни. 
В 1775 го­ду, когда Наполеоне было шесть, родился третий сын Лучиано, а два года спустя — дочь, Марианна. Теперь у него было четверо детей, их надо было кормить и учить на зарплату в 900 ливров. Франция, как он скоро обнаружил по своим расходам, была дорогой страной. Самое лучшее из того, на что он мог надеяться, — это продолжать обучение мальчиков в школе Рекко, а в шестнадцать лет отправить их в Пизу изучать право — по стопам многих поколений Буонапарте. К счастью для Карло и его сыновей, проблема вскоре решится самым непредвиденным образом.
Паоли покинул Корсику, и его место самого важного лица перешло к французскому государственному деятелю и полководцу Луи Шарлю Рене, графу де Марбефу. Он родился в 1712 году в Бретани, в городе Рене, и принадлежал к благородной фамилии. Поступив на службу в армию, он дослужился до бригадного генерала. Продемонстрировав ум и манеры, оказался адъютантом свиты короля Станислава Первого, польского тестя Людовика XV. Назначенный фактическим правителем Корсики, он получил такое напутствие министра иностранных дел: «Сделайте так, чтобы корсиканцы вас полюбили, и не упускайте ни одного повода сделать так, чтобы они любили Францию».
Марбеф так и сделал. Он сократил налоги до 5 процентов от валового урожая, он овладел корсиканским диалектом итальянского языка, чтобы иметь возможность говорить с крестьянами, он часто надевал их домотканые бархатные шляпы, построил дом в окрестностях Корте 
и не скупился на увеселения. В конце концов, он мог себе это позволить — при жаловании в 71 208 ливров.
У жителей Бретани и Шотландии есть две общих черты. Это любовь к волынке и умение управляться с колониями. Когда Босуэлл путешествовал по Корсике, он останавливался у Марбефа на пути, как он сам говорил, «от корсиканских гор к берегам Сены». Он восхищался результатами труда этого «достойного, чистосердечного француза... веселого без излишеств и справедливого без жестокости». Когда Босуэлл заболел, за ним ухаживал лично Марбеф, подкрепляя его здоровье диетой из бульона и книг. И в самом деле, доброта Марбефа так решительно подчеркнута в «Путешествии» Босуэлла, что довольно сильно мешает главной цели книги — воспеванию «угнетенных» корсиканцев.
Карло тоже любил Марбефа. Они оба хотели развить сельское хозяйство. Марбеф ввел в обиход картофель 
и поощрял выращивание льна и табака. Он содействовал Карло в получении кредита в 6000 ливров, чтобы осушить для выращивания ячменя соленое болото неподалеку от Аяччо. Карло по своей инициативе вызвал из Тосканы торговца семенами, чтобы выращивать некоторые французские культуры, неизвестные ранее на Корсике: капусту, свеклу, сельдерей, артишоки и спаржу, кроме того, оба они работали над улучшением почв. Между ними возникла крепкая дружба, и когда Карло посещал Версаль в 1776 году, он даже защищал Марбефа от некоторых критиков при дворе.
Марбеф, как и многие бретонцы, имел склонность к ро­мантизму. Отец Марбефа влюбился в Луизу, дочь Людовика XV и позволил себе поцеловать принцессу в щеку на публике, за что по указу короля был отправлен в тюрьму. Марбеф-сын вынужден был вступить в брак по расчету с да­мой много старше себя, и она не поехала с ним на Корсику. Здесь он влюбился в некую мадам де Варесне и она была его любовницей до 1776 года, когда их связь прекратилась. Марбефу было шестьдесят четыре, но он все еще оставался романтиком. На приемах, которые он время от времени устраивал, он познакомился с Летицией, которой тогда не было и тридцати, и, по свидетельству современника, назвал ее «самой поразительной женщиной в Аяччо». Скоро он «дико влюбился» в нее. Это было платоническое увлечение, поскольку Летиция не сводила глаз с Карло, но в судьбе Наполеона ему предстояло сыграть важную роль. Не ограничившись спорадической помощью Карло на его шелковичных плантациях, Марбеф теперь не мог не по­участвовать в судьбе прекрасной Летиции и ее детей.
Зная о финансовых проблемах Карло, Марбеф рассказал ему о мерах, которые были приняты для того, чтобы дети обедневших дворян могли получить образование бесплатно. Мальчики, которые собирались на военную службу, могли поступать в военные учебные заведения; мальчики, которые хотели посвятить себя церкви, направлялись в семинарию в Эксе, а девочки поступали в школу мадам де Ментенон в Сен-Сире. Марбеф мог бы рекомендовать любого другого ребенка, но если Карло и Летиция захотят воспользоваться подобным вариантом, они могут рассчитывать на его помощь.
Такое предложение было похоже на услышанную мольбу. Забытыми оказались все призрачные надежды на то, чтобы сделать из мальчиков юристов. Они будут либо военными, либо духовными лицами. Карло и Летиция решили, что более спокойный и добронравный Джузеппе станет хорошим священником. Но этого нельзя было сказать о Наполеоне, которого на мессу приходилось загонять шлепками. Сильный духом, он, казалось, унаследовал военную косточку семьи Рамолино. И было решено, что Наполеоне будет поступать в военную академию.
Марбеф поддержал просьбу Карло и отправил документы в Париж, присовокупив к ним свидетельства о том, что Карло не может позволить себе оплату обучения. В 1778 го­ду прибыло королевское решение. Джузеппе мог отправляться в Экс, но только по достижении шестнадцати лет. До этого нужно было ходить во французскую школу, а Карло не мог себе этого позволить. И снова вмешался Марбеф. Его племянник бы&

Предисловие.

Когда Наполеон впервые вступил на палубу английского линкора и увидел, как матросы поднимают якоря и ставят паруса, он удивился, насколько тише делают это англичане по сравнению с французами. Раз в шесть тише. Книга, которой предпослано это предисловие, тоже будет негромкой по сравнению с большинством книг о Наполеоне, 
в том смысле, что в ней будет гораздо меньше пушечной канонады. Это — биография Наполеона, а вовсе не история наполеоновского периода, а биографии, как я полагаю, должны иметь дело с событиями, которые раскрывают характер героя. Не все наполеоновские битвы отвечают этому критерию, а сам Наполеон заявлял, что исход сражения от него зависел не более чем на половину: «Битву выигрывает армия».
Но к чему еще одна биография? Для того у меня имелись две причины. Во-первых, с 1951 года были обнародованы новые, весьма важные материалы, которые не просто проливают свет на те или иные аспекты его жизни, но заставляют совсем иначе взглянуть на Наполеона как на человека. К ним относятся записки Александра де Мази, близкого друга юности Наполеона; письма Наполеона 
к Дезире Клари, первой любви в его жизни; мемуары Луи Маршана , камердинера Наполеона; дневник, который генерал Бертран, преданный друг и соратник Наполеона, вел на острове Св. Елены. Ничего из этого, кроме заключительной части дневников Бертрана, в Англии не публиковалось. Кроме того, здесь публикуется впервые и так долго отсутствовавшая средняя часть автобиографической повести Наполеона «Клиссон и Евгения», в которой расстроенный двадцатипятилетний офицер трогательно изливает свою душу.
Вторая причина более личного характера. Существует огромное количество жизнеописаний Наполеона, но, пусть это прозвучит несколько самонадеянно, мне не нравится то, как в них изображен Наполеон. Я не вижу там живого человека, простого смертного. Я всегда обращал внимание на резкие противоречия в его характере. Взять хотя бы следующий пример. Многие биографы повторяют его сентенцию: «Дружба — это только слово. Я никого не люблю». Но одновременно из их же собственных сочинений становится известно, что у Наполеона было много близких друзей, больше, мне кажется, чем у любого правителя Франции. И он любил их, а они отвечали ему взаимностью. Многие его биографы были очевидно ошарашены этим явным противоречием и пытались объяснить его тем, что Наполеон был просто не похож ни на кого: «Наполеон был чудовищным эгоистом» или «Наполеон был чудовищно неискренен».
А я отношу себя к тем, кто не верит в чудовищ. Конечно, я знал, что вполне можно ожидать широкого разброса мнений относительно публичной жизни Наполеона, но нет оснований ожидать такого же разброса мнений относительно его жизни личной. И я начал знакомство с источниками. Я обнаружил, что удивительно большое количество источников, на которые обыкновенно ссылаются историки, мягко говоря, сомнительны. Наполеоновская фраза «дружба — это только слово» встречается только 
в мемуарах Бурьена, бывшего секретаря Наполеона. Но Бурьен известен как растратчик: сначала — полмиллиона у Наполеона, потом, когда его пришлось отправить за границу, он растратил еще 2 миллиона. В итоге его пришлось отставить от службы. После падения Наполеона он подвизался у Бурбонов и опять был отставлен за нечестность. Для того чтобы поправить свои долговые дела, 
он решил опубликовать мемуары. При этом сам он их 
не писал. Он только предоставил некоторые заметки, а уже они были обработаны журналистом-литзаписчиком, 
который был благожелательно настроен по отношению 
к Бурбонам. Вскоре после их выхода в свет Бурьен, оказавшись в сумасшедшем доме, вынужден был наконец замолчать. А затем было опубликовано 720-страничное исследование, целиком посвященное поправкам факти­ческих ошибок, допущенных Бурьеном. Понятно, что 
этот слу­чай — похоже, из ряда вон выходящий, но есть еще восемь книг мемуаров, ни одна из которых не была бы признана судом присяжных в Англии в качестве 
достойного свидетельства. Однако биографы все пишут 
и пишут.
По мере продвижения в моих критических оценках источников мне удалось устранить многие противоречия, ставившие меня в тупик. В ходе этого процесса я обнаружил, что изменяется мой первоначальный взгляд на Наполеона. Все больше прояснялись различные его качества и изъяны характера, и тогда я решил написать новое жизнеописание, чтобы оно стало одним из первых, основанных на критическом подходе к источникам, с включением в него нового, уже упомянутого материала. Оно сконцентрировано, главным образом, на гражданских, а не на военных аспектах его жизни, потому что сам Наполеон уделял больше времени гражданским делам. Даже в звании младшего лейтенанта Наполеон больше беспокоился об улучшении быта в доме, чем мечтал о заморских боевых походах. И пусть обстоятельства вынуждали его значительную часть своего правления посвятить войне, он всегда настаивал на том, что он в первую очередь государственный деятель.