Мэрилин Монро. Жизнь и смерть

Год издания: 2008,2007

Кол-во страниц: 304

Переплёт: твердый

ISBN: 978-5-8159-0798-0,978-5-8159-0714-0

Серия : Биографии и мемуары

Жанр: Биография

Тираж закончен

Не только жизнь, но и смерть актрисы до сих пор покрыта завесой тайны, это всё еще объект бесконечных споров – несчастный случай, самоубийство или же убийство на политической почве?
Об этом узнают читатели книги Валерия Головского «Мэрилин Монро. Жизнь и смерть».

Автор книги дает сложный, неоднозначный портрет героини, в жизни и в смерти которой отразились сексуальные, психологические и политические проблемы Америки того времени. Но в книге есть одна важная составляющая – записанные со слов Мэрилин очаровательные рассказы о ее жизни: о детстве, о первых попытках пробиться в кино, ее размышления о Голливуде, о любви, о мужчинах и женщинах…
Новеллы подкупают юмором, искренностью, правдивостью, острым взглядом на окружающую действительность.

Содержание Развернуть Свернуть

Оглавление

Вступление 5

Глава 1. Так начиналась легенда 8
Глава 2. Голливуд: превратности судьбы 60
Глава 3. Рождение мифа: 1955—1961 210
Глава 4. Смерть в августе: загадка длиной
в полстолетия 254

Список использованных и цитированных источников 290

Примечания 291

Фильмография 300

Почитать Развернуть Свернуть

Вступление

Утром 5 августа 1962 года американцы были потрясены известием о смерти Мэрилин Монро, актрисы, ставшей легендой, звездным мифом Голливуда.
Агентство «Ассошиэйтед Пресс» распространило по всему миру короткое сообщение: «Белокурая красавица Мэрилин Монро, восхитительный символ изящной и привлекательной жизни в Голливуде, трагически погибла у себя дома в воскресенье. Ее нашли в постели совершенно обнаженной. Вероятная причина смерти — самоубийство. Ей было 36 лет. В руке кинозвезда держала телефонную трубку. Пустая бутылочка из-под снотворного валялась рядом с кроватью».
Как и многое в жизни Монро, ее смерть вызвала массу слухов, пересудов и споров. Почти сразу же проявились по крайней мере три версии ее смерти, а биографы актрисы и по сей день не устают выдвигать новые и новые доказательства в поддержку каждой из них.
Вот эти версии:
случайная смерть от передозировки снотворных;
самоубийство;
убийство.

В 4.25 утра в полицейском участке Голливуда раздался звонок. Трубку поднял дежурный сержант Джек Клеммонс. Звонивший назвал себя доктором Энгельбергом, лечащим врачом Мэрилин Монро, и сообщил о смерти своей пациентки. «Это самоубийство», — сказал доктор. Когда сержант прибыл в дом 12305 на Хелена-драйв, он обнаружил там не только доктора Энгельберга, но и психотерапевта актрисы доктора Ральфа Гринсона. На вопрос полицейского, когда Мэрилин Монро умерла, домоуправительница госпожа Мюррей сообщила, что обнаружила это в 12.30 ночи. Она тут же позвонила доктору Гринсону, и тот, выбив стекло (дверь в комнату была заперта изнутри), проник внутрь и обнаружил тело актрисы. «Но почему же вы позвонили только в 4.25?» — спросил полицейский, но не получил сколько-нибудь вразумительного ответа. Многое в комнате показалось сержанту подозрительным: он, например, считал, что тело покойной было передвинуто, он нигде не заметил стакана с водой и т.д. Подозрительно вела себя и Юнис Мюррей. Через четыре часа после обнаружения трупа она занималась стиркой и уже вызвала слесаря, чтобы вставить разбитое стекло!
Один из самых яростных сторонников «теории убийства», Дональд Вольф, в своей книге «Убийство Мэрилин Монро» приводит массу фактов, якобы подтверждающих его правоту... Он сообщает, в частности, что примерно в полночь в Беверли-Хиллз полицейский остановил «мерседес», мчавшийся с недозволенной скоростью. В машине находились известный актер, родственник братьев Кеннеди, Питер Лоуфорд, а также министр юстиции Роберт Кеннеди и доктор Гринсон. Лоуфорд заявил, что везет Кеннеди в гостиницу по срочному делу государственной важности... Полицейский предупредил водителя о необходимости соблюдать скорость и позволил машине следовать дальше. Вольф утверждает также, что соседи Мэрилин Монро слышали той ночью шум вертолета, что будто бы подъезжали «скорая помощь» и полицейская машина. Он считает, что в доме был наведен порядок и изъяты многие документы, прежде всего дневник и письма Монро. Кто-то также якобы позвонил в Белый дом, где в это время была глубокая ночь.
Сторонники теории убийства называют его исполнителями и ЦРУ, и ФБР, и мафию, и братьев Кеннеди... Пятьсот с лишним страниц книги Дональда Вольфа посвящены детальным доказательствам точки зрения автора, которую разделяют многие исследователи и поклонники звезды.
Другой биограф жизни и творчества Монро, Барбара Лиминг, в опубликованной в том же 1998 году книге полностью принимает версию врачей о самоубийстве. Мэрилин была в депрессии, она попросила своего лечащего врача выписать ей нембутал, хотя еще одна баночка нембутала, полученная по рецепту доктора Гринсона, у нее уже была. Мэрилин приняла более сорока таблеток, и в бутылочке оставалось только десять. Согласно этой версии, Мюррей обнаружила тело примерно в 3 часа ночи и сразу позвонила Гринсону. Тот прибыл в 3.40, затем приехал и Энгельберг. А в 4.25 врачи позвонили в полицию...
Мы еще вернемся к подробному рассмотрению каждой из версий. А пока давайте познакомимся поближе с началом жизни будущей кинозвезды.



ГЛАВА 1
ТАК НАЧИНАЛАСЬ ЛЕГЕНДА


«Я никогда не жила по-настоящему, и меня никогда не любили».
Мэрилин Монро

Норма Джин Мортенсон (Бейкер) родилась 1 июня 1926 года в Калифорнии. Детство ее никак не назовешь счастливым. Ее мать, Глэдис Бейкер, провела многие годы в психиатрических клиниках c диагнозом параноидальная шизофрения, несколько раз пыталась покончить жизнь самоубийством; в больнице же она и умерла. Бабушка Нормы Джин — Делла Монро — умерла в 1940 го¬-
ду в доме для умалишенных. Та же судьба была уготована ее дедушке и дяде. Мать Нормы Джин трижды выходила замуж. Безумие и страх владели этой семьей: мужчины бежали от своих жен, а женщины сходили с ума. Позднее Норма Джин рассказывала, что, когда ей было 13 месяцев, мать пыталась задушить ее подушкой. Достоверность этой истории весьма сомнительна, разве что душевнобольная мать могла позднее сама рассказать об этом Норме Джин. Но это «воспоминание» точно характеризует душевное состояние девочки. С раннего детства ею владело чувство несправедливости, разочарования. Но также и жажда любви. Она мечтала о встрече с отцом, романтизировала его образ. Впервые попав в дом матери и увидев на стене портрет Кларка Гейбла, девочка спросила, кто это. И мать сказала: это твой отец, погибший в автокатастрофе. Этот образ навсегда запал в душу Нормы Джин и оставался с ней до конца жизни.
Лишь много позже Норма Джин узнала, что отец бросил Грэйс еще до рождения дочери. Все это наложило глубокий отпечаток на жизнь Нормы Джин, ставшей впоследствии знаменитой кинозвездой Мэрилин Монро. Когда, уже будучи взрослой, она попыталась встретиться с отцом (он жил в Калифорнии, совсем недалеко от дочери), тот даже не пожелал подойти к телефону.
В хорошие периоды жизни Глэдис Бейкер работала на киностудии «Колумбия Пикчерс» монтажницей, но она не была в состоянии воспитывать дочь и отдала Норму Джин в семью Иды и Альберта Болендеров. Мать платила им пять долларов в неделю, чтобы они растили ее дочь. Религиозные фундаменталисты, Болендеры больше всего любили Бога и мало заботились даже о своих детях, не говоря уже о чужой девочке.
Впрочем, Мэрилин Монро сама рассказала об этих годах в своих воспоминаниях.

История этих воспоминаний такова. В 1952 году Мэрилин снималась в картине режиссера Говарда Хоукса «Обезьяньи проделки». Одним из сценаристов был известный голливудский писатель, кинодраматург и режиссер Бен Хект.
Бен Хект (1894—1964) — сын иммигрантов из России. Он автор сценариев таких знаменитых картин, как «Подполье» («Оскар» за 1927 год), «Лицо со шрамом» (1932), «Да здравствует Вилья!» (1934), «Прощай, оружие» (1957), и многих других — всего более 70 сценариев. Он был автором 35 книг, продюсером многих фильмов, режиссером семи картин и даже несколько раз выступал в качестве актера. Его иногда называли «Шекспиром Голливуда».
Так вот, познакомившись с актрисой и заинтересовавшись ее судьбой, Бен Хект предложил ей написать о ее детских годах и начале карьеры в кино. Причем от авторства он отказался, его имя в книге даже не упоминалось, поэтому долгие годы считалось, что автором коротких историй была сама Мэрилин Монро. Но, конечно, Мэрилин такую книгу написать не могла, у нее не было литературного дара, хотя она несомненно обладала и богатым воображением, и способностью сочинять сюжеты из своей жизни, сочетая реальные события с вымыслом.
Когда книга была закончена, по неизвестным причинам Мэрилин не решилась ее опубликовать. Она передала рукопись известному фотографу Милтону Грину. С ним ее связывали тогда и дружба, и деловые отношения: они вместе создали фирму по производству фильмов «Мэрилин Монро продакшн». Позднее Мэрилин рассорилась с Грином, но рукопись так и осталась у него. После смерти актрисы прошло 14 лет, и только тогда Грин, по договоренности с наследником Монро, которым, по ее завещанию, стал Ли Страсберг, решился, наконец, издать рукопись.
Давайте познакомимся теперь с несколькими новеллами, повествующими о детских годах Нормы Джин (так она всегда себя называла, оставляя имя Мэрилин Монро лишь для актерской карьеры).
Вот непритязательная, но берущая за душу история о детских годах, приемных родителях, матери и белом рояле*.

* * *
«Я думала, что люди, у которых я жила, были моими родителями. Я называла их мамой и папой. Однажды женщина сказала мне: «Не зови меня мамой. Ты уже большая и знай: я тебе не родня. Ты просто здесь живешь. Твоя мама придет завтра утром. Ты можешь называть ее мамой, если хочешь».
Я сказала — спасибо. Я не спросила о ее муже, которого я звала папой. Он был почтальоном. Обычно по утрам я садилась на край ванны, смотрела, как он бреется, и задавала ему вопросы — где восток, а где юг, сколько всего людей в мире... Он, единственный, всегда отвечал на мои вопросы.
У людей, которых я считала родителями, были свои дети. Эти люди не были злыми. Просто они были бедны. У них не было ничего лишнего даже для своих собственных детей, не говоря уже о других. И для меня ничего не оставалось. Мне было семь лет, и я несла свою долю работы по дому: мыла полы и посуду, выполняла разные другие поручения.
Моя мама пришла за мной на следующий день. Она была привлекательной женщиной, но никогда не улыбалась. Я видела ее и раньше, но не знала, кто она.
Когда на этот раз я сказала: «Здравствуй, мама», она внимательно посмотрела на меня. Она никогда не целовала меня, не держала за руку и вообще редко разговаривала со мной. Тогда я ничего не знала о ней, но позднее узнала многое. Когда сейчас я думаю о ней, мое сердце болит за нее вдвое сильнее, чем когда я была ребенком. Мне больно за нас обеих.
Моя мама вышла замуж пятнадцати лет. У нее было двое детей до меня, и она работала монтажером на киностудии. Как-то раз, вернувшись домой раньше обычного, она застала своего молодого мужа в постели с другой женщиной. Поднял¬ся большой скандал, и муж ушел, хлопнув дверью.
Однажды, пока мама горевала о разрушенном браке, он тайно вернулся и выкрал малышей. Моя мама потратила все свои сбережения, стараясь вернуть детей. Она охотилась за ними долгое время. Наконец, она узнала, что они живут в Кентукки, и на попутных добралась до места.
У нее уже совсем не было денег, и силы оставили ее, когда она, наконец, увидела своих детей. Они жили в красивом доме. Их отец был снова женат и в полном порядке.
Она встретилась с ним, но ни о чем не попросила, не попросила даже позволить ей обнять детей, которых она искала так долго. Как мать в фильме «Стелла Даллас»1, она повернулась и ушла, чтобы дети могли наслаждаться счастливой жизнью, которую она им дать не могла.
Я думаю, что-то большее, чем просто бедность, заставило мою маму уйти. Когда она увидела, что ее малыши смеются и играют в красивом доме среди счастливых людей, она, должно быть, вспомнила свое собственное детство. Ее отец умер в доме для душевнобольных, и ее бабушку поместили в такой же дом в Норволке, там она и скончалась безумной. Ее брат покончил с собой. Были в нашей семье и другие тайны.
Так вот, моя мама вернулась в Голливуд без детей и снова стала работать монтажером на студии. Все это было еще до моего рождения.
День, когда мама приехала к почтальону и взяла меня к себе в гости, был первым счастливым днем в моей жизни, который я помню.
Я бывала в квартире мамы и раньше. Больная, она не могла ни воспитывать меня, ни работать; она платила почтальону пять долларов в неделю, чтобы он приютил меня. Но время от времени она приводила меня к себе на пару часов.
Я всегда боялась, когда приходила к ней, и большую часть времени проводила в стенном шкафу в спальне, прячась среди одежды. Она редко обращалась ко мне, разве что несколько фраз, вроде «не шуми, пожалуйста, Норма». Она говорила это, даже если я лежала в кровати и читала. Даже шелест страниц раздражал ее.
Одна вещь в маминой комнате привлекала мое внимание: фотография на стене. В комнате не было других фотографий, только одна эта в рамке.
Когда я навещала маму, я всегда смотрела на эту фотографию затаив дыхание, боясь, что она запретит мне смотреть. Я уже знала по опыту, что мне всегда запрещалось делать то, что мне хотелось.
На этот раз мама заметила, что я смотрю на фотографию, но не заругалась. Наоборот, она поставила меня на стул, чтобы я лучше ее рассмотрела.
«Это твой отец», — сказала она.
Я была так счастлива, что чуть не свалилась со стула. Это было так прекрасно — иметь отца, смотреть на его фото и знать, что я его дочь. И какая это была чудесная фотография... На нем была фетровая шляпа с широкими, слегка за¬гнутыми полями. Его глаза смеялись, а тонкие усики напоминали Кларка Гейбла2. Я почувствовала необыкновенный прилив теплых чувств к этой фотографии.
Мама добавила: «Он погиб в автокатастрофе в Нью-Йорке».
Тогда я верила всему, что мне говорили, но этому не поверила. Я просто не могла поверить, что машина переехала папу и он умер. Я спросила маму, как его звали. Она не ответила, ушла в свою спальню и заперлась.
Годы спустя я узнала и его имя, и многое другое о нем — он жил в том же доме, что и мама, они полюбили друг друга, а потом он ушел, бросил ее, когда она меня рожала, даже не взглянув на свою новорожденную дочь.
Странно, что все, что я о нем узнавала, не сказывалось на моем к нему отношении. В ту ночь, когда мама сказала, что это отец на фото, я мечтала о нем во сне. И я мечтала о нем еще тысячи раз после. И каждый раз, вспоминая его улыбку и загнутые поля шляпы, я чувствовала тепло в груди, чувствовала, что я не одинока. Когда год спустя я завела что-то вроде альбома, то на первой странице поместила фото Кларка Гейбла, потому что он был похож на моего отца — особенно его усики и манера носить шляпу.
И я стала мечтать, но не о мистере Гейбле, а о моем отце. Бывало, возвращаюсь домой из школы, идет дождь и мне нездоровится, а я представляю, что папа ждет меня и сердится, что я не надела галоши. У меня тогда не было своих галош, и дом, куда я шла, не был моим домом. Это было место, где я была просто ребенком-служанкой — убирала, стирала белье, мыла полы, бегала по разным поручениям и помалкивала.
Но днем в мечтах через факты реальной жизни перескакиваешь так же легко, как кошка перепрыгивает через забор. Мой отец ждал меня, мечтала я, и входила в дом с улыбкой до ушей.
Однажды я лежала в больнице — мне удалили гланды, после чего были осложнения, — и беспрерывно мечтала целую неделю. Я приводила отца в мою больничную палату, вела его к своей кровати, а в это время другие больные с недоверием и завистью смотрели на такого важного посетителя. А я заставляла его склоняться над моей постелью, целовать меня в лоб, пока я беседовала с ним. «Через несколько дней все будет в порядке, Норма Джин. Я горжусь тобой, ты ведешь себя замечательно, не плачешь, как другие девочки».
И я просила его, пожалуйста, сними шляпу. Но даже в своих самых продолжительных и глубоких мечтах я не могла упросить его снять шляпу и присесть у моей кровати.
Когда я вернулась «домой», я чуть не заболела снова. Наш сосед набросился на собаку, которую я любила и которая ждала моего возвращения. Увидев меня, собака начала лаять. Но сосед стал ругаться и требовать, чтобы собака заткнулась. У него в руках была мотыга, он размахнулся и бросил мотыгу в собаку. Мотыга попала ей в спину и буквально разрубила ее пополам.
Моя мама поместила меня в другую семью. Это были муж и жена, англичане, и они нуждались в пяти долларах в неделю, которые я приносила. К тому же я была крупной девочкой и помогала по хозяйству.
Однажды, когда мама пришла за мной, я была на кухне, мыла посуду. Мама смотрела на меня и молчала. Когда я обернулась, я увидела слезы в ее глазах и удивилась.
«Я построю дом для нас обеих, и мы будем там жить, — сказала она. — Дом будет весь белый и с двориком позади». И она ушла.
Так и случилось. Мама скопила какие-то деньги, получила заем и построила дом. Англичане и я приехали посмотреть на наш новый дом. Он был маленький и пустой, но невероятно красивый. И он был весь выкрашен в белый цвет.
Мы вчетвером въехали в новый дом. У меня была отдельная комната. Супруги-англичане не платили за жилье, только заботились обо мне, как и раньше. Я много работала, но это не имело значения. Это был мой первый дом. Мама привезла мебель — стол с белой крышкой и коричневыми ножками, стулья, кровати и занавески. «Это все в долг, — говорила она, — но не волнуйся. Я работаю в две смены на студии и скоро расплачусь с долгами».
Однажды в дом привезли рояль. Рояль для меня. Меня будут учить музыке. Рояль был куплен с рук, и играть на нем было невозможно, так как он был расстроен. Но это был не простой рояль. Когда-то он принадлежал кинозвезде Фредерику Марчу3.
«Ты будешь играть на рояле вот здесь, у окна, — сказала мама, — а здесь по обе стороны от камина будут стоять кресла. И мы будем сидеть и слушать тебя. Как только я выплачу долги, я куплю два кресла, и мы все будем сидеть и слушать, как ты играешь».
Но два кресла так никогда и не появились. Однажды утром англичане и я завтракали на кухне. Было еще рано. Неожиданно послышался страшный шум на задней лестнице. Это были самые ужасные звуки, какие я когда-либо слышала. Удары и глухие стуки, казалось, никогда не прекратятся.
«Что-то падает с лестницы», — сказала я.
Англичане не разрешили мне посмотреть, что происходит. Муж вышел и спустя немного времени вернулся на кухню.
«Я вызвал полицию и “скорую”», — сказал он.
Я спросила: «Это для моей мамы?»
«Да, — ответил он. — Но тебе не надо ее видеть».
Я оставалась на кухне и слышала, как пришедшие люди пытались увезти мою маму. Мне не разрешили взглянуть на нее. Все говорили: «Будь хорошей девочкой и стой здесь на кухне. Все в порядке, ничего серьезного».
Но я все же заглянула в прихожую. Моя мама кричала и смеялась. Они увезли ее в психиатрическую больницу в Норволке. Название этой больницы я помнила смутно. Это была та же самая больница, куда поместили отца моей мамы и ее бабушку, когда они так же кричали и смеялись.
Вся мебель исчезла. Белый стол, стулья, кровати и белые занавески растворились в воздухе, и белый рояль последовал за ними4.
Англичане тоже исчезли. А меня из свежепо¬крашеного белого дома отправили в детский приют, выдали синее платье с белой блузкой и башмаки на толстой подошве. И еще долгое время, лежа в постели, я просто не могла ни о чем мечтать. У меня в ушах все время стоял ужасный грохот на лестнице, крики и хохот моей мамы, когда ее увозили из дома, который она пыталась для меня создать.
Я никогда не забуду тот белый дом и ту мебель. Спустя годы, когда я стала моделью и начала зарабатывать, я принялась искать рояль Фредерика Марча. Примерно через год я обнаружила его на каком-то аукционном складе и купила.
Он и сейчас стоит в моем доме в Голливуде. Он выкрашен в чудный белый цвет, в нем новые струны, и он звучит так прекрасно, как ни один рояль в мире».

* * *
В детстве одинокой девочки, лишенной любви и родительской заботы, произошло множество событий, наложивших глубокую печать на ее характер и всю ее недолгую жизнь. Норма Джин так вспоминала об этом в истории о «первом грехе»:

«Лучшим другом моей мамы была женщина по имени Грэйс. Почти всех, кого я знала, я звала «дядя» или «тетя», но тетя Грэйс была совсем особенной родственницей. Она стала и моим лучшим другом.
Тетя Грэйс работала в библиотеке на той же самой киностудии «Колумбия Пикчерс», что и моя мама. Она первая погладила меня по волосам и по щеке. Это случилось, когда мне было восемь лет. Я и сегодня помню свое волнение при прикосновении ее доброй руки.
Как и моя мама, Грэйс переживала трудные времена. Она потеряла работу и еле сводила концы с концами. Хотя денег у нее не было, она не переставала заботиться о моей маме, у которой уже тогда появились первые признаки душевной болезни, и обо мне. Время от времени она забирала меня к себе. Когда у нее совсем не было денег и оставалось только полдоллара на еду, мы питались черствым хлебом и молоком. В булочной Холмса можно было купить кулек вчерашнего хлеба за 25 центов. Тетя Грэйс и я часами стояли в очереди за таким кульком. Когда я смотрела на нее, она улыбалась и говорила: «Не беспокойся, Норма Джин. Ты будешь красавицей, когда подрастешь. Я чувствую это всем нутром».
Я была так счастлива от ее слов, что черствый хлеб казался мне слойкой с кремом.
Жизнь у тети Грэйс не заладилась. Смерти и невезение преследовали ее. Но не было в ней никакой горечи. Ее сердце оставалось добрым, и она верила в Бога. Почти все, кого я знала, говорили о Боге. Они просили меня не гневить Его. Но когда тетя Грэйс рассуждала о Боге, она гладила меня по щеке и говорила, что Он любит меня и присматривает за мной. Думая о словах тети Грэйс, я тихонько плакала, лежа в постели. Тот единственный, кто любил меня и присматривал за мной, был невидим; я не могла его услышать или прикоснуться к нему. Я всегда рисовала Бога, как только у меня выдавалась свободная минута. На моих рисунках Он был похож немножко на тетю Грэйс и немножко на Кларка Гейбла.
Став постарше, я поняла, что не похожа на других детей, потому что не было в моей жизни ни поцелуев, ни обещаний. Я часто чувствовала себя одинокой и хотела умереть. Я старалась подбодрить себя мечтами наяву. Но я никогда не мечтала о том, чтобы кто-то любил меня так, как родители. Это вообще превосходило мое воображение. Я шла на компромисс и мечтала, чтобы кто-то (кто-то кроме Бога) просто одарил меня своим вниманием, кто-то посмотрел и позвал по имени.
Эта жажда внимания как-то объясняла, я думаю, мою проблему в церкви по воскресеньям. Как только я усаживалась на скамье, раздавались звуки органа, и все начинали петь, а я вдруг ощущала сильное желание раздеться. Я страстно мечтала стоять перед Богом и всеми остальными обнаженной. Я должна была изо всех сил сжимать зубы и сидеть на руках, чтобы не начать раздеваться. Иногда я страстно молилась, умоляла Бога остановить меня, не дать снять одежду.
У меня даже бывали подобные сны. Мне снилось, что я вхожу в церковь в юбке с кринолином, под которой ничего нет. Прихожане ложатся на пол в проходе и, когда я иду, смотрят на меня снизу.
В моих импульсах появиться голой и в моих мечтах об этом не было ничего постыдного или греховного. Представляя, что люди смотрят на меня, я не чувствовала себя такой одинокой. И еще: я хотела, чтобы они видели меня обнаженной, потому что стыдилась своей одежды. Я всегда носила потрепанное синее платье — символ бедности. А без платья я была такой же, как и другие девочки, а не оборванка в форме сирот¬ского приюта.
Когда мою маму увезли в больницу, тетя Грэйс стала моим законным опекуном. Я слышала, как ее друзья спорили вечером, когда я лежала в ее постели, и притворялась, что сплю. Эти люди не советовали меня удочерять, потому что с возрастом со мной будет все сложнее и сложнее. И все потому, что у меня такая «наследственность», как они говорили. Они напоминали о моей маме и ее отце, брате и бабушке — все они были душевнобольными, и говорили, что я наверняка пойду по их следам. Я не знала, что такое душевная болезнь, но понимала, что это что-то плохое. А я лежала в постели и, слушая их, дрожала. Затаив дыхание, я ожидала решения тети Грэйс — отдать меня в приют или удочерить. После нескольких таких вечерних дискуссий тетя Грэйс удочерила меня вместе с моей наследственностью, и я, наконец, уснула счастливой.
У тети Грэйс не было денег, и она все время искала работу. Вот почему она поместила меня в сиротский приют. Я не была против приюта, так как, даже находясь там, я знала — у меня есть опекун — тетя Грэйс. Только позднее я поняла, как много она для меня сделала. Если бы не она, меня бы отдали в какое-нибудь штатное или федеральное заведение для сирот с гораздо более строгим режимом и еще меньшими привилегиями — без права рождественской елки или возможности иногда смотреть фильмы.
В приюте я жила только время от времени. По большей части меня отдавали в семью, которой платили пять долларов в неделю за мое содержание. Я жила в девяти разных семьях, пока не распростилась со статусом сироты. Я совершила это в шестнадцать лет, выйдя замуж.
Все семьи, в которых я жила, объединяло одно — они нуждались в пяти долларах. Но на самом деле я была неплохим приобретением в качестве прислуги. Я была крепкой и здоровой девочкой и могла выполнять почти такую же работу, как взрослые. И я научилась никого не беспокоить — разговорами или слезами.
Я уже поняла, что лучший способ держаться подальше от неприятностей — никогда не жаловаться и ничего не просить. В большинстве случаев эти семьи имели своих собственных детей, и я знала — те всегда и во всем будут первыми. Они носили красивую яркую одежду, у них было много игрушек, а в случае ссоры взрослые верили им.
Моя одежда была неизменной: выцветшая синяя юбка и белая блузка. У меня было два таких комплекта, но, поскольку они были совершенно одинаковыми, все думали, что я ношу одно и то же. Это часто раздражало людей — почему я ношу одно и то же.
Каждую вторую неделю приют присылал женщину-инспектора, чтобы проверить, все ли в порядке с сиротами, как им живется в семьях... Она никогда не задавала мне вопросов, но всегда внимательно рассматривала подметки моих туфель. Если подошвы не прохудились, она объявляла условия отличными.
Я не возражала всегда быть «последней» в этих семьях, кроме разве что по субботам, когда все мылись в ванне. Вода стоила денег, так что менять воду в ванне было неслыханной роскошью. Вся семья мылась в одной и той же воде, и я всегда была последней.
Одна семья, в которой я жила, была так бедна, что мне не разрешали спускать воду в туалете по вечерам. «Каждый раз ты спускаешь пять галлонов воды, — говорил мой новый «дядя», — и пять галлонов каждый раз означают массу денег. Ты можешь спустить воду утром».
Но как бы осторожна я ни была, все равно я то и дело попадала впросак. Как-то в школе маленький мексиканский мальчик начал канючить, что я его ударила. А я не ударяла. И очень часто меня обвиняли в краже разных вещей — то ожерелья, то щетки для волос, то кольца или десяти центов. А я никогда ничего не украла.
Когда начинались неприятности, у меня был только один способ защиты — молчать. Навещая меня, тетя Грэйс спрашивала, как идут дела. Я всегда отвечала, что все замечательно, так как не хотела ее огорчать.
Кое-какие неприятности случались и по моей вине. Иногда я била кого-то из девочек, дергала их за волосы, валила на пол. Но гораздо хуже были проблемы, связанные с «дефектами моего характера». Ребенок-переросток, который редко вымолвит слово и обычно, уставившись в пол, ждет только, когда его выбросят вон из дома, был в большинстве случаев досадной помехой.
Был только один дом, откуда, я надеялась, меня не выгонят. Семья, где четверо ребятишек находились под присмотром столетней прабабушки. Она поддерживала порядок в доме, рассказывая детишкам леденящие кровь истории о кровожадных индейцах, которые снимали скальпы со своих врагов и сжигали их на костре. Были и другие мрачные истории времен ее юности. Она говорила, что ее близким другом был Буффало Билл5 и она сражалась рядом с ним в рукопашных битвах с краснокожими дикарями.
Я слушала ее рассказы, затаив дыхание, и делала все, чтобы она полюбила меня. Я смеялась громче всех и больше всех дрожала от ее рассказов. Но как-то раз одна из ее правнучек прибежала в разорванном платье и пожаловалась, будто это сделала я. Это была неправда. Но старая подруга Буффало Билла мне не поверила, и меня с позором отослали в приют.
Большинство моих неприятностей было того же рода — незначительные. Да это вовсе и не были неприятности, настолько я к ним привыкла. Когда я вспоминаю то время, я помню, что на самом деле в моей жизни было множество удовольствий и волнующих событий. Я играла в игры на солнце и бегала наперегонки. И еще: я много мечтала, и не только о моем отце на фотографии, но и о многом другом.
Больше всего я мечтала о красоте. Я представляла, как становлюсь красавицей и прохожие оборачиваются мне вслед. Я думала о цветах моих платьев — золотой, красный, зеленый, белый. Я воображала, как я гордо шагаю, вся в прекрасном наряде, люди восхищаются мною, я слышу одобрительный шепот. Я придумывала эти слова и фразы и повторяла их вслух, словно их произносил кто-то другой.
Мечты облегчали мою жизнь и работу. Когда я прислуживала за столом в одной из самых бедных и самых несчастных семей, где я жила, я представляла, что работаю в элегантной гостинице, одета в изящную форму официантки, и все, кто входит в огромный зал, где я подаю блюда, останавливаются, чтобы посмотреть на меня, полюбоваться и открыто выразить восхищение.
Я никогда не мечтала о любви, даже когда впервые влюбилась. Мне тогда было около восьми лет. Я влюбилась в мальчика на год старше меня по имени Джордж. Обычно мы прятались в траве, пока он не пугался, вскакивал и убегал.
Меня же то, что мы делали в траве, нисколько не пугало. Я знала, что это нехорошо, иначе мы бы не прятались, но я не знала, что именно в этом дурного. Ночью я лежала без сна и старалась понять, что же такое секс и что такое любовь. Я хотела задать сотни вопросов, но некому было их задавать. А главное, я знала, что взрослые всегда говорят детям неправду, они лгут об всем — от супа до Деда Мороза.
И вот однажды я узнала все о сексе, без всяких вопросов. Мне было почти девять, и я жила в семье, где одну из комнат снимал квартирант по имени Киммель. У него был суровый вид, и все уважали его и называли мистер Киммель.
Однажды, когда я проходила мимо его комнаты, дверь внезапно открылась, и он тихо сказал: «Норма, зайди ко мне, пожалуйста».
Я подумала, что он хочет дать мне какую-то работу.
«Куда мне надо сходить, мистер Киммель?» — спросила я.
«Никуда», — ответил он и закрыл за мной дверь. Улыбаясь, он повернул ключ в замке.
«Теперь ты не можешь выйти», — сказал он, словно мы играли в какую-то игру.
Я стояла и смотрела на него. Я была испугана, но не осмеливалась закричать. Я знала, если я закричу, меня опять с позором отправят в приют. И мистер Киммель тоже это знал.
Когда он обнял меня, я стала бороться и отбиваться изо всех сил. Я сопротивлялась как могла, но не проронила ни звука. Он был сильный и не дал мне вырваться. Он только шептал, чтобы я была хорошей девочкой.
Когда он отпер дверь и дал мне выйти, я побежала, чтобы рассказать «тете», что мистер Киммель сделал со мной. «Я хочу сказать вам что-то, — запиналась я, — о мистере Киммеле. Он, он...»
«Тетя» оборвала меня.
«Только посмей сказать что-нибудь дурное о мистере Киммеле. — Она не на шутку рассердилась. — Мистер Киммель прекрасный человек. Он наш главный жилец!»
Мистер Киммель вышел из комнаты и стоял в дверях, улыбаясь.
«Постыдилась бы, — кричала «тетя», бросая на меня гневные взгляды, — жаловаться на людей!»
«Да это совсем другое, — начала я, — я хочу сказать, что мистер Киммель...»
Я снова начала запинаться и не смогла закончить фразу. Мистер Киммель подошел ко мне и протянул пять центов.
«Пойди и купи себе мороженое», — сказал он.
Я бросила монетку ему в лицо и выбежала из комнаты.
Я рыдала в постели всю ночь и хотела умереть. Я думала: «Неужели нет никого, кому я могу рассказать о том, что случилось?» Мне хотелось кричать. Но я не закричала.
Через неделю вся семь

Дополнения Развернуть Свернуть

ФИЛЬМОГРАФИЯ
(УКАЗАН ГОД ВЫХОДА НА ЭКРАНЫ)


1948

«Скадда Ху! Скадда Хэй!»
«Опасные годы»
«Девушки из хора»


1950

«Счастлив в любви»
«Билет в Томагавк»
«Асфальтовые джунгли»
«Огненный шар»
«Все о Еве»
«Правый крест»


1951

«Из жизни родного города»
«Молод настолько, насколько чувствуешь»
«Давай поженимся»
«Любовное гнездышко»


1952

«Ночная стычка»
«Можно входить без стука»
«Мы не женаты»
«Обезьяньи проделки»
«Полный дом О’Генри»


1953

«Ниагара»
«Джентльмены предпочитают блондинок»
«Как выйти замуж за миллионера»


1954

«Река, с которой не возвращаются»
«Нет лучше бизнеса, чем шоу-бизнес»


1955

«Зуд седьмого года» («Семь лет желаний»)


1956

«Автобусная остановка»


1957

«Принц и хористка»


1959

«Некоторые любят погорячее»


1961

«Займемся любовью»
«Неприкаянные»


1962

«Надо что-то давать» (не завершен
из-за смерти Мэрилин Монро)

Рецензии Развернуть Свернуть

Фэшн больше, чем жизнь

09.07.2007

Автор: 
Источник: Профиль, № 26


Что, спрашивается, может быть загадочного и непонятного в блондинке? Смотря в какой! Феномен Мэрилин Монро не дает покоя уже не первое десятилетие. Мало кто знает, что легенда сама попробовала ответить на вопрос. И испугалась. В начале 50-х она познакомилась со знаменитым кинодраматургом, сыном иммигрантов из России Беном Хектом. Опытный сценарист каким-то чудом уговорил актрису вспомнить все. Получились безыскусные, искренние, пронзительные и вопиюще негламурные рассказы «от первого лица» — о горьком одиноком детстве, о первых шагах в кино, о Голливуде, о мужчинах и, конечно, о любви. Книга «Моя жизнь» была готова к публикации, но Монро в последний момент передумала. Несколько десятилетий рукопись лежала в банковском сейфе. В Америке она увидела свет в середине 70-х, у нас не издавалась вообще. Валерий Головский, в отличие от других биографов, поступил честно: не стал пересказывать мемуары своими словами. Он перевел и включил самые яркие фрагменты в свою книгу «Мэрилин Монро. Жизнь и смерть» (М.: Захаров). Норма Джин имеет право на монолог. «Я богат, сказал мне Джонни Хайд, у меня почти миллион долларов. Если ты выйдешь за меня, после моей смерти тебе достанется все. Я мечтала о деньгах... но миллион, который обещал мне Джонни перед смертью, для меня ничего не значил. — Ну подумай, что ты теряешь? — Себя, отвечала я, я выйду замуж только по любви».

Без названия

00.00.2007

Автор: Светлана Белая
Источник: У книжной полки, № 2


Легенда мирового кинематографа, восхитительный изящный символ успеха, белокурая красавица Мэрилин Монро продолжает будоражить воображение, обретая всё новых и новых поклонников. Казалось, спустя сорок с лишним лет после загадочной смерти Мэрилин Монро, писатели-биографы могли бы и успокоиться, а на самом деле публикации следуют одна за другой и споры не утихают. Валерий Головской – киновед, редактор, переводчик, живущий в Америке, написал уникальную историю о жизни и смерти звёздного мифа Голливуда. Книга уникальна тем, что повествование автора перемежается с /непритязательными, но берущими за душу историями о детских годах, приемных родителях, матери и белом рояле/, автором которых долгие годы считалась сама Мэрилин. История появления книги Мэрилин такова: Бен Хект, известный голливудский писатель, автор более 70 сценариев и 35 книг, заинтересовался судьбой Мэрилин и предложил написать о её детских годах и о начале карьеры в кино. /Причем от авторства он отказался, его имя в книге даже не упоминается, поэтому долгие годы считалось, что Мэрилин автор этих коротких историй./ У Мэрилин не было литературного дара, но она обладала богатым воображением и способностью сочинять сюжеты из своей жизни, сочетая реальные события с вымыслом. Книга была написана, но по неизвестным причинам Мэрилин не решилась её опубликовать. Рукопись хранилась у её друга, известного фотографа Милтона Грина и увидела свет лишь через 14 лет после смерти звезды. Рассказы Мэрилин Монро из книги «Моя жизнь» даются в переводах Валерия Головского, дополняя его авторское исследование феномена Монро. Её голливудская мечта стать звездой была самой сильной из тысяч таких же мечтаний, а путь к её осуществлению не самым простым. Голливуд, который Норма Джин узнала, превращаясь в Мэрилин Монро, был Голливудом неудачников, почти все с кем она встречалась, страдали от недоедания или пытались покончить с собой. Они /были самым красивым племенем нищих/, которые, голодая, убеждали себя, что диета полезна для талии. С красивой соискательницей голливудских ролей стремились знакомиться богатые мужчины. Вот как рассказывает об этом с юмором сама Мэрилин: /«Я каталась в их роскошных машинах, проводила с ними время в модных кафе, где я обычно жрала, как лошадь, чтобы наесться на всю неделю и реже ходить в дешевые столовки. Я не брала их деньги, и они не могли войти в мою комнату. Но я продолжала ездить в их роскошных машинах и сидеть рядом с ними в модных заведениях. Ведь всегда был шанс, что работа или какой-нибудь "не-волк" найдут тебя. А кроме того - еда! Я никогда не стеснялась, когда появлялась возможность наесться досыта. Еда не входила в сделку! Когда ты молода и здорова, ты можешь в понедельник думать о самоубийстве, а в среду снова веселиться/» - так начиналась легенда. Однажды на берегу океана Норма Джин из сиротского приюта, ощутила себя Мэрилин Монро и стала /принадлежать и океану, и небу, и всему миру/, оставаясь при этом абсолютно одинокой. В её жизни было много известных людей и знаменательных событий, последние десять лет её окружал ореол славы, но она продолжала оставаться одинокой девочкой, которая когда-то ходила по воскресеньям на вокзал смотреть на поезда и на людей, тащивших чемоданы и малышей. В ней парадоксально сочетались секс-символ и невинное дитя, классический образ хорошенькой блондинки и трагическая душа талантливой одиночки, мировая слава и загадочная смерть, разгадать которую безуспешно пытаются до сих пор – об этом уникальная книга киноведа Валерия Головского.

Без названия

00.08.2007

Автор: Денис Легезо
Источник: Health line


От книги о таком персонаже: близкой знакомой Френка Синатра и братьев Кеннеди, ждешь большего. Интересен феномен этой стоящей на решетке водостока и придерживающей взлетающую юбку блондинки. Как он был создан? Что с ней случилась? Почему погибла? Что за слухи о нереальном числа пластических операциях в начале пути к славе? И если они действительно были, то отчего продюсеры стали работать с девушкой, не устраивавшей их поначалу внешне, но устраивавшей истерики на съемочных площадках? Все работавшие с Монро режиссеры говорят, что снимать ее было очень тяжело. Она опаздывала, забывала текст, требовала переснимать. Только согласны они и в другом - все это того стоило. Без ее капризов многие фильмы остались бы, может быть, добротными, но не стали бы киноклассикой. Ответы здесь не нашлись. В 1952 году Бен Хект - сценарист и автор нескольких книг, записал рассказы Нормы Джин Мортенсон (Бейкер), которую мы знаем как Монро, о своей жизни. Они были изданы только через 14 лет после смерти актрисы. Хект попытался свести свое вмешательство к минимуму, литературно обрабатывая эти интервью. В нашем издании до удивления много перепечаток из Хекта. Не понятно, как может самостоятельная книга содержать такое количество цитат. Заглянуть в ту работу можно и самому, без связок русского автора. Во второй части «Жизни и смерти» заимствований уже меньше. Не становится только понятнее, что это была за женщина. Нет исследования причин ее смерти, нет попытки анализа сохранившихся документов.

Отзывы

Заголовок отзыва:
Ваше имя:
E-mail:
Текст отзыва:
Введите код с картинки: