Глава первая
11-я неделя

2 декабря, вторник
Итак, это все-таки произошло и со мной. Отлично.
Сегодня она объявила, что «носит дитя». Идиотка. Дитя она, видите ли, носит. Нет чтобы сказать: «Я залетела». Упаси господи. Дитя. Гадость какая. Интеллектуалка фигова.
И вроде отношение к этому сразу другое. И тебе «Дитя», и тебе «Носит»... А что я? Я, естественно, подыграл. Не пополнять же собой ряды вульгарных «подлецов». Возраст вроде позволяет, и средства тоже, да и девица вроде ничего, умненькая стервоза, и фигура не чета нынешним, попа — закачаешься, и вообще — «хороши также грудь и улыбка». Но я не о том.
Я сразу же вспомнил все фильмы, в которых были подобные сцены.
Выдержал драматическую паузу, сделал вид, что не верю своим ушам. Обратился к богу: «Господи!» («Прости меня, грешного!»)
Она стояла с таким видом, как будто ждала приговора. Тоже мне Ермолова.
Я, конечно, подошел, взял руками ее голову, поцеловал в лобик и сполз на колени, продолжая глядеть ей в глаза. Театр мимики и жеста! Потом прижался лицом к еще волне плоскому животу... Сцена была сыграна на высоком профессиональном уровне. По-моему, я даже ощутил комок в горле и слезы на глазах.
И вдруг — нет, это уже было не по сценарию, — я почувствовал (вы сами понимаете, как я это почувствовал), что хочу ее так, что прямо трясусь. Наверное, это реакция на нервное потрясение. Что делать прикажете? Вот она, интеллигентская мягкотелость, о которой так долго говорили большевики. Чуть что, и мое нервное утонченное сознание сразу впадает в истерику и отказывается посылать нужные сигналы бедной глупой плоти, а в это время подкорка быстро берет все в «свои руки», и вот результат — вульгарные животные инстинкты грубо захватывают все твое существо. И ты с удивлением обнаруживаешь свои тонкие пальцы пианиста у нее под юбкой, вцепившимися в трусы и с безобразной настойчивостью стаскивающими их вниз. Бред.
Она, конечно, была несколько сбита с толку. Но в благодарность за только что увиденную сцену благородства решила уступить и смириться с неизбежным. Око за око, зуб за зуб, камень на камень, кирпич на кирпич, умер наш Ленин Владимир Ильич.
Очнулся я от сияния звезд на замусоленном потолке. Она, кажется, тоже не ожидала ТАКОГО. Да, ничего себе... Что это с нами? Не первый день вроде «дружим». Может, беременность?.. Неплохо бы так все девять месяцев...
Я вынужден был прервать свои мечтания. Сознание вернулось и стало требовать продолжения спектакля. Перевернувшись на бок, я наклонился над ней и нежно (заметьте — нежно) поцеловал ее в губы и сказал запретную фразу, самую банальную в мире. Я сказал: «Я тебя люблю».


3 декабря, среда
За завтраком после кофе мы, как обычно, закурили. Говорили о чем-то отвлеченном, ни о свадьбе, ни о ребенке она не произнесла ни слова. Умная, стерва. Когда она протянула руку за второй сигареткой, я вдруг почувствовал, что начинаю злиться. Какого, спрашивается, она курит? Тоже мне мамаша. Ногти, как у крысы, длиннющие, юбка короткая, волосы распущены. И никакого живота. Граждане, где живот? Может, она вообще все наврала, и никакой беременности у нее нет. Мне стало обидно.
Она продолжала болтать.
Я тоже очень умный, — тоже ни о чем таком не спрашивал, достойно поддерживал беседу.
Я-то думал, что она замучит меня «божественными историями» о светлом будущем, а я буду со страдальческой миной выслушивать все, кивать мрачно и серьезно, но ни словом не упрекну ее в разрушенных планах на зиму — горные лыжи уходят в небытие, Эрцог, горящий камин — тю-тю, до лучших времен, но я выше этого. Ребенок — это святое. Так нет тебе, молчит как ни в чем не бывало. Стерва.
Я собрался уходить, в голову полезли наставления типа «Много не кури», «Сходи к доктору», «Будь осторожна» — во дурак. Я пошел к двери: «Пока, до вечера». Получилось как надо — спокойно, почти равнодушно. Стерва.
Придя на работу, никак не мог вникнуть в общий разговор. Чушь какая-то. И что за проблемы у людей. Жутко захотелось кому-нибудь рассказать. Вот бы они рты пооткрывали. Вот это событие. Мне опять стало как-то страшно, а вдруг она наврала. И ничего не будет, и все останется как раньше. Что все? Что там останется? Хотя постой, а лыжи, а Эрцог, а камин... да пошли они все в задницу... вместе с палками.
Стоп. Ну и дела. Полдня всего прошло, а у меня все мысли только о ней и об этом несчастном «дите». Быстро как они меня в оборот взяли. А интересно, мальчик он или «если не мальчик, то кто?» Хоть бы был... ну нет. Пусть он просто будет в ее животе, для начала и этого хватит. Пусть это будет правдой. Хотя зачем мне это? Черт его знает, зачем, но нужно. Пусть будет.


4 декабря, четверг
Решено, после работы иду делать официальное предложение. Что там у нас в кино-то по этому поводу? Ужин при свечах и кольцо с бриллиантом. Ну и ни фига. В России живем, слава богу, у нас все проще. У нас цветы. Большой букет... Или маленький букет... Или вообще один большой и красивый цветок... Или маленький и некрасивый... Шучу. Это нервное. Елки, я прямо комок нервов.
Купил три коричневых ириса и охапку таких мелких белых цветочков. Красиво, благородно. И никакого целлофана. Сразу чувствуется художественный вкус. У меня с этим все — будьте любезны.
Она открыла. В моих тапочках на 10 размеров больше, в моей байковой рубашке, волосы собраны в хвост, а на лбу кусочек мыльной пены. Мордочка красная, над губой капельки пота и руки мокрые. Стирала. Смешная.
Я не успел рта раскрыть, как она схватила букет и закудахтала над ним: «Сю-сю-сю, какой цвет, то, что мне было надо!» И т.д. и т.п. И все о букете, а обо мне ни слова.
Пока я в гордом одиночестве раздевался и искал тапочки, забыв, что она их уже прибрала к рукам, вернее, к ногам, она металась между кухней и комнатой то с ножом (цветочки обрезала), то с вазой. Наконец она влетела в комнату, бросила цветы на мой любимый черный стеклянный столик и, вылив сверху кружку воды, вцепилась в свой фотоаппарат.
Я пошел на кухню и сразу же влез носками в лужицу воды, которую она предусмотрительно разлила в коридоре. Ощущение бодрящее. Н-да. На кухонном столе обрезанные стебли, вода из крана хлещет, а у нее, видите ли, творческий подъем. Ну-ну. Неряха, бестолочь. Сейчас я ей все выскажу. По дороге в комнату еще раз влез в лужу.
Она меня увидела и давай говорить: «Вот так хорошо, да?» — «Да». — «Еще вот отсюда, да?» — «Да». — «Сверху тоже можно, правда?» — «Правда».
Да пошли вы с вашим букетом.
Я окончательно обиделся и уселся на диван думать горькую думу свою. А она разок глянула в мою сторону, отложила фотоаппарат и залезла ко мне на колени верхом. Я ее обнял, а под рубашкой у нее ничего не было, и пахла она мылом и цветами, и улыбалась во весь рот. Но я все равно ей отомстил чуть-чуть попозже и ее же оружием. Я сказал ей: «Вот так хорошо, да?» и «Сверху тоже можно, правда?» А она даже ответить не могла.


5 декабря, пятница
Утром мы наконец-то начали разговоры о предстоящих нам делах.
О свадьбе, например. Мы решили свадьбу устраивать. Не так уж много радостей у наших родителей, пусть потешатся. Средства позволяют. Сделаем все, как они захотят. Стол, свадебное платье и прочая дребедень. Я посмотрел на нее, — ну приятно мне на нее смотреть, ну убейте меня теперь! И почему вы считаете, что мировоззрение не меняется? Я тоже человек, я должен постоянно меняться.
Я сказал: «А давай-ка обвенчаемся в церкви», — и потом сразу стал оправдываться, хотя она не возражала, а только смотрела хитро.
Да, да, я не хочу ни с кем делить эту женщину, она моя, и ребенок, которого она носит, тоже мой, а с церковью все-таки надежнее. Бога мы все боимся.
Нет. Я выше ревности. И не надо так смотреть!
«И вообще, — сказал я уже вслух, — хватит тебе курить». Она сразу стала серьезной и какой-то маленькой и сказала: «Я брошу, честное слово». Я встал, отечески потрепал ее по голове, поцеловал в макушку и очень важный пошел на работу.
Шел себе и думал, что в этой жизни всего добился сам, что у меня много чего есть и что теперь у меня еще есть МОЙ личный человек. Я стал обладателем целого человека, да еще не простого, а начиненного другим человеком. Это круто. И все это потому, что я хороший мужчина и человек тоже. Я был очень горд и доволен собой.
Объявил на работе, что женюсь. Немая сцена. И тут один мне говорит: сколько, мол, месяцев? Вот гад. Во-первых, я и не спросил ее, сколько месяцев. А во-вторых, что, в любовь у нас уже не верят, что, у человека светлых чувств быть не может? Не все же такие животные, как он. У меня, например, любовь. Я и раньше хотел жениться... Как мне кажется. Хотел, точно хотел. Просто не думал об этом.
И нечего все сводить к обыкновенной пошлости, у нас с ней родство душ и чистые чувства. (Тут я вспомнил вчерашний вечер, и меня прямо пот прошиб.) Да, чистые чувства, и вообще это не ваше дело.
Дома ее не было. Я надел тапки (ха-ха, я первый), на кухне взял бутылку пива и воблу, уселся на диван и включил телевизор. Блаженство. Безвозвратно ушедшие холостяцкие деньки. Я буду по вам скучать.
Я расслабился, и в голову полезли мысли примерно такие: «почему сегодня так долго не заводилась машина, где это она, интересно знать, шляется, не сходить ли еще за пивом, и какой у нее все-таки срок, что за муть по телевизору, да чего тут обсуждать — все они жулье, четыре бычка в пепельнице — совсем обнаглела, одиннадцатый час, и тапочки ей купить н-а-а-а-до». И заснул.
Проснулся от шипения телевизора. Выключил. Поплелся в спальню и на полдороге просто окаменел. Господи, а она-то где? Спокойно, спокойно. Время? 00.47. Что-то случилось, ну точно, уж слишком я сегодня радовался и гордился. Господи, не надо сейчас, когда все было так хорошо. Спокойно, спокойно, все нормально, с ней все в порядке, задержалась где-то. Стерва, сука, идиотка богемная, пусть только придет, гадина. Господи, пожалуйста, пусть только придет, а я ее уже здесь сам убью. Господи. Честное слово, у меня аж сердце застучало. Собака. Убью.
Я места себе не находил и вдруг услышал звук поворачиваемого ключа. Сразу отлегло, но злость накатила, мамочка родная. Явилась. Живая. Слава богу. В голову полезли упреки всякие, такие знакомые, ну прям мама диктует. Но я сдержался и бросил равнодушно: «Могла бы и позвонить». И пошел спать в комнату.


6 декабря, суббота
Она приползла под утро, залезла под одеяло, ткнулась холодной попой мне в живот, деловито пристроила мою руку себе под голову, сжалась в комочек и заснула. Я приоткрыл один глаз, вынул ее волосы изо рта, придавил ее немного рукой и ногой, чтоб чувствовала, кто в доме хозяин, и тоже заснул. А ругаться расхотелось.
Проспали до двенадцати — благо суббота. Полежали чуть-чуть, обнявшись. Приятно. Гадина она, конечно, но хорошая гадина. Любимая гадина. Я ей так и сказал. А она, гадина какая, переползла на меня и лизнула прямо в нос. Фу, я весь в слюнях был. Потом вскочила и убежала в душ.
Я полежал еще немного, и когда услышал, что она вышла, встал (опять без тапочек) и поплелся ей на смену.
Я брился, а она уже что-то делала на кухне (по-простому — хлопотала) и распевала во все горло. Слуха у нее, елки, ну вообще нет. А пахло вкусно.
Знаете, что она сделала на завтрак? Оладьи с яблоками и медом. Да, это уже кое-что. И чай с лимоном... Пришлось похвалить.
Потом я закурил и посмотрел на нее вопросительно. Она собрала посуду, свалила ее в раковину и сказала:
«А знаешь, не хочется».
Вот тут-то я проявил свою эрудицию и спросил, какой у нее срок. Оказалось, 11 недель. Нормально. Тогда я снова спросил слегка подозрительно: «А где живот?»
Она засмеялась, распахнула халат и выпятила живот как могла. Представляете? Ну не гадина ли?! Пришлось показать ей кулак. Она быстро запахнулась и принялась с рвением мыть посуду, а я подышал немного и успокоился.
Мы решили погулять и заодно подать заявление в ЗАГС.
Я смотрел, как она одевается. Все от начала и до конца. Могу рассказать. Сначала идут трусики, потом лифчик. Лифчик она надевала неправильно. Я ей так прямо и сказал: «Ты неправильно надеваешь лифчик. Его надо на животе сначала застегнуть, потом перевернуть, и дальше — руки в лямки и наверх». Она чуть со смеху не умерла, потом говорит: «Спасибо. Я знала, что у нас страна Советов, но твой превзошел все!»
Я немного обиделся. Счастья своего человек не понимает. И отвернулся. Но не совсем, а так, чтобы видеть. Она футболку надела, колготки, джинсы и толстый свитер. Я, надувшись, молчал.
— У тебя есть склонность к сексуальным извращениям? — вдруг строго спросила она.
— Не скажу, — обидчиво произнес я.
— Почему? — ишь, любознательная какая.
— Мне стыдно, — подумав, честно признался я, чем вызвал новый взрыв хохота.
Нет, она у меня сегодня определенно получит.
Мы оделись потеплее, она взяла свой фотоаппарат, и мы пошли гулять.


7 декабря, воскресенье
Разбудивший нас телефонный звонок прозвучал так неожиданно и резко, что мы прямо подскочили.
Я потянулся к трубке, а она вдруг вскочила и, зажав рот рукой, помчалась в уборную. Я все понял — это токсикоз... И обрадовался. Значит, все правда... А мне-то что делать? Я пихнул рукой телефонную трубку, чтоб заткнулась, и неуверенно пошел в нужном направлении. Осторожно заглянул в дверь: «Тебе помочь?» — «Уйди». Я услышал что-то похожее на всхлип.
Бедолага, водички ей, что ли, принести. Ведь она даже не ужинала вчера. Я снова заглянул внутрь. Она еле стояла на ногах, согнувшись и одной рукой опираясь на сиденье унитаза, а другую прижимая к груди. Лицо было красное и мокрое от пота, а глаза несчастные и испуганные. «У меня это редко», — виновато пробормотала она и попыталась улыбнуться (мол, все ерунда. Я знаю, она ненавидит все проявления женской слабости).
Вместо улыбки получилась жалкая гримаска, нижняя губа поползла вверх, подбородок задрожал, а из глаз покатились слезы. Она судорожно глотнула воздух и согнулась снова. Опять ничего. Господи. Она стояла, плевалась и вытирала слезы.
А я умер. До меня дошло, чего она боится.
Я, открыв рот, смотрел на жалкую, скрючившуюся у унитаза фигурку, не зная, что сказать, и понимал, что никогда никого не любил так, как ее, что за один ее дрожащий пальчик, за каждую прядку, прилипшую к потному лбу, за слезинку, свисающую с ее покрасневшего носа, я готов умереть, убить. Но я боялся сейчас подлого, жестокого токсикоза, нападающего на слабых и беззащитных беременных женщин. А вы чего от меня ждали?!
Волосы упали ей на лицо, она наклонилась еще ниже, ее качнуло в сторону. Я сглотнул ком в горле и, наконец, решился.
Я подошел сзади, обнял ее одной рукой и ладонью почувствовал, как колотится у нее сердце, а второй рукой убрал мешавшие волосы. Слова пришли сами, простые такие: «Все нормально, все в порядке, не бойся, я с тобой». Она почти повисла у меня на руках. А я вдруг стал большой, просто огромный, и сильный, как медведь. Я прижимал ее к себе и знал, что токсикоз передо мной — ничто. И ее отпустило. Верите? Мы победили. Ура!
Я повернул ее лицом к себе и поцеловал в мокрые красные глазки, потом вытер ей слезы и лобик, притянул ее голову к своей груди, обхватил рукой и прижался подбородком... и уставился в потолок. Мне не было стыдно. Потому что я любил ее как сумасшедший. Потому что она была самая прекрасная из женщин. Потому что она была МОЯ женщина. Потому что я был ЕЕ мужчина... САМЫЙ ХОРОШИЙ МУЖЧИНА!

Интрига, которая всегда с нами

00.00.2005

Автор: Татьяна Сотникова
Источник: Аэрофлот, №2

ЛЮБОВНЫЙ РОМАН ДЛЯ МУЖЧИН Будьте бдительны, уважаемые читатели-мужчины! Не занимайте круговую оборону, когда вас призывают прочитать роман о любви, то есть, в вашем привычном представлении, книжечку, сплошь состоящую из дамских восторгов, рыданий и страданий. Лучше задумайтесь: почему издатель Захаров вдруг выступает с таким странным предложением? Да просто потому, что он всегда рекомендует своим читателям то, что наверняка вызовет у них жгучий интерес. Что ж, судите сами. Героиня романа Т. Кирилловой "36 недель" беременна. Но, похоже, подробности этого состояния волнуют не столько ее саму, сколько будущего отца ее ребенка. Сначала — зачем она все это затеяла? Потом — почему она курит? Далее — не время ей сейчас размышлять о своей карьере! Одним словом, мужчина, от лица которого написан роман, открывает для себя женский мир, полный загадок. Сначала он делает это с раздражением, потом с недоумением, потом с интересом... Потом оказывается, что воспитывать ребенка предстоит ему одному. Потому что подруга, за которой он так пристально наблюдал, пока она была беременна, родила младенца во Франции и там же решила делать эту самую карьеру, о которой совсем не заботился герой. Как выяснилось, герой не ее любовного романа... В общем, нестандартное получилось произведение. Ведь обожаемый женщинами любовный роман тем и знаменит, что должен заканчиваться хэппи-эндом. А здесь финал просто-таки интерактивный. Может, потому издатель и предложил все это мужчинам?

Татьяна Кириллова. «36 недель»

00.00.2005

Автор: Михаил Визель
Источник: Time Out Москва

36 недель — это восемь месяцев беременности героини, в течение которых ее партнер ведет подробный дневник превращения молодого человека в отца. Но из романа могут почерпнуть для себя много интересного и те, кто уже через это прошел, и те, кому это еще предстоит. Эта книга подобна классическому детективу «Смерть под парусом». Там фигурировало убийство, замаскированное под самоубийство, замаскированное в свою очередь под убийство. Здесь на обложке написано "дамский роман" (и впрямь: налицо его характерные черты), дневниковое повествование ведется от лица мужчины, но автор — все равно женщина! Биологи уверяют, что обезьяна стала человеком настолько стремительно, что естественный отбор не успел «отшлифовать» некоторые противоречия нашей биологии. А главное — противоречие между необходимостью быстро ходить на двух ногах (для чего женщинам нужен узкий таз) и рожать крупного ребенка (для чего нужно прямо противоположное). Поэтому роды остаются сложным и болезненным процессом. В ХХ веке произошла другая стремительная эволюция. Женское образование, микроволновка и противозачаточные таблетки произвели эмансипацию женщин настолько быстро, что вопрос — а как, собственно, совмещать карьерные и творческие амбиции молодой образованной женщины с необходимостью продления рода? — так и остается открытым. И как вести себя ее партнеру, который совсем не обязательно муж? Именно это и происходит с героями романа. Каждой паре приходится искать решение самостоятельно, часто — ошибаясь и набивая шишки. Книга Татьяны Кирилловой в ненавязчивой, ироничной форме предлагает свой вариант ответа. Причем, что важно — вариант, максимально приближенный к современным московским реалиям. 36 недель — это восемь месяцев беременности героини, в течение которых ее партнер ведет подробный дневник превращения молодого человека в отца. Но из романа могут почерпнуть для себя много интересного и те, кто уже через это прошел, и те, кому это еще предстоит. Эта книга подобна классическому детективу «Смерть под парусом». Там фигурировало убийство, замаскированное под самоубийство, замаскированное в свою очередь под убийство. Здесь на обложке написано "дамский роман" (и впрямь: налицо его характерные черты), дневниковое повествование ведется от лица мужчины, но автор — все равно женщина! Биологи уверяют, что обезьяна стала человеком настолько стремительно, что естественный отбор не успел «отшлифовать» некоторые противоречия нашей биологии. А главное — противоречие между необходимостью быстро ходить на двух ногах (для чего женщинам нужен узкий таз) и рожать крупного ребенка (для чего нужно прямо противоположное). Поэтому роды остаются сложным и болезненным процессом. В ХХ веке произошла другая стремительная эволюция. Женское образование, микроволновка и противозачаточные таблетки произвели эмансипацию женщин настолько быстро, что вопрос — а как, собственно, совмещать карьерные и творческие амбиции молодой образованной женщины с необходимостью продления рода? — так и остается открытым. И как вести себя ее партнеру, который совсем не обязательно муж? Именно это и происходит с героями романа. Каждой паре приходится искать решение самостоятельно, часто — ошибаясь и набивая шишки. Книга Татьяны Кирилловой в ненавязчивой, ироничной форме предлагает свой вариант ответа. Причем, что важно — вариант, максимально приближенный к современным московским реалиям.

«36 недель»

17.02.2005

Автор: Дмитрий Бавильский
Источник: Досуг и развлечения

"36 недель" Татьяны Кирилловой - дневник, автор которого некий муж, наблюдающий процесс протекания беременности у своей жены и описывающий, что он при этом ощущает. книжка вышла смешная, дико наивная - потому что мужчина у Кирилловой изображен достаточно схематично: сначала он якобы не понимает важности перемен, бунтует и проявляет качества завзятого эгоиста, но постепенно проникается ситуацией, начинает принимать её близко к сердцу, помогать. Псевдодокументальной книге про беременность не хватает подлинного драматизма именно потому, что за описание сильного пола берется женщина, для которой ожидание ребенка, роды и прочее с этим связанное - материал сам по себе драматический. Вот и выходит, что мужчина, которому не дано испытать лично всех трудностей переходного периода, - существо инфантильное и ограниченное. Его главная задача - осознать, что нет ничего важнее продолжения рода. Выходит как в анекдоте: "Зато мы бреемся каждый день". Вся аргументация автора выдержана примерно в той же умилительной интонации, свойственной бытовому сознанию. Хотя откуда бы еще мы узнали, как выглядим в глазах своих вторых половин?!