ВВЕДЕНИЕ

О чем эта книга и кому она нужна

Эта книжка не является развлекательным чтением. В ней практически нет пикантных историй, которые так часто украшают мемуарную литературу.
А что же в ней есть?
В ней есть современный Израиль, каким я видел его и каким я его понял.
В ней затрагиваются история и специфика еврейского государства, рассказывается о сионизме и антисемитизме.
В ней показана жизнь обычного российского посольства в весьма необычной стране.
И, наконец, в ней присутствует ее автор.
Ни в коей мере не претендую на объективность, ибо ограничен своей колокольней, своим видением, пониманием событий.
Попробую избежать удручающей серьезности и прежде всего — по отношению к самому себе.
Могут встретиться неточности. Что-то подзабыл, что-то не удосужился проверить, что-то перепутал.
Забота о широком читателе и интересы коммерции заставили опустить некоторые сюжеты, а другие обозначить лишь штрихами. Наиболее любознательных отсылаю к полному тексту книги, которая выходит у того же Захарова под названием «Записки ненастоящего посла».
Относительно названия этого облегченного варианта долго спорили. «Пять лет среди евреев» — так было первоначально. «И выжил», — добавляли израильские остряки. Но отсоветовали: евреи могут обидеться. Тогда решили: «Пять лет в бывшем гнезде сионизма». Гнездо, тем более — бывшее, вроде бы не должно обидеться. А сионисты?.. Нейтральный вариант «Израиль из окна российского посольства». Издатель забраковал — скучно. Под давлением коммерции вернулись к «евреям», но, чтобы никому не было обидно, — добавили мидовцев. Итак, читайте «Пять лет среди евреев и мидовцев».
Вот, кажется, и все, что хотелось сказать, предваряя книгу. Надеюсь на снисходительность.

ДЕКАБРЬ-91


Верительные грамоты — Из настоящего
журналиста в ненастоящего посла —
— Посол несуществующего государства —
— Премьер-министр И.Шамир —
— Четвертая молодость

Вручение верительных грамот — самое для меня важное событие декабря 1991 года — состоялось 23 числа.
Наверное, читателям будет интересно узнать, что за штука такая — «верительные грамоты» (занятная деталь: «грамота», т.е. бумага, документ, она одна, но по сложившейся традиции именуется, как правило, во множественном числе). Привожу полностью текст.

ПРЕЗИДЕНТ СОЮЗА СОВЕТСКИХ
СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК
М.С. ГОРБАЧЕВ

ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ
ХАИМУ ГЕРЦОГУ
ПРЕЗИДЕНТУ ГОСУДАРСТВА ИЗРАИЛЬ

Ваше превосходительство,
Следуя политике укрепления сотрудничества между народами и желая способствовать развитию дружественных отношений между Союзом Советских Социалистических Республик и Государством Израиль, я решил назначить при ВАС гражданина Александра Евгеньевича БОВИНА в качестве своего Чрезвычайного и Полномочного Посла.
Аккредитуя гражданина Александра Евгеньевича БОВИНА настоящей грамотой, прошу ВАС, ВАШЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО, принять его с благосклонностью и верить всему тому, что он будет иметь честь излагать ВАМ от моего имени и от имени Правительства Союза Советских Социалистических Республик.

(М.Горбачев)

Скрепил (Э. Шеварднадзе)
Министр Внешних Сношений СССР
Москва, Кремль
11 декабря 1991 год

Вот такая могучая бумага.
В связи с именами Горбачева и Шеварднадзе хочу сделать небольшое (и не последнее) отступление от хронологии. В январе 1997 года в Аммане происходило кустовое совещание послов (Израиль и его арабское окружение). После праведных трудов гостеприимный хозяин А.В.Салтанов кормил нас и поил. Обычное русское застолье, только в Иордании. С удовольствием хвалили друг друга и пили за здоровье друг друга. Некоторые послы привезли жён. Одна из них расчувствовалась и «волнительно», как раньше говорили, подняла тост за «нашего дорогого министра» Евгения Максимовича Примакова. Все с понятным энтузиазмом поддержали. На это я заметил, что было бы логично, если бы присутствующие выпили за здоровье Козырева, благодаря которому они и сидят за этим столом. Ответ последовал незамедлительно. «А тебя вообще назначил Горбачев!» — парировал мой сирийский коллега В.Ю. Гогитидзе. Все дружно рассмеялись и не менее дружно выпили. Кто за кого хотел. В то время я находился в непьющей фазе, а то бы принял тройную дозу: за Горбачева, Шеварднадзе и Примакова.
Чтобы закруглить тему Горбачева, повторю то, что написал ещё тогда, когда Горбачев был у власти. «Горбачев — трагическая фигура. Помните? Дорога в ад вымощена хорошими намерениями. Он вымостил свою дорогу. Но он, безусловно, великая фигура, одна из великих политических фигур ХХ века. Он разрушил тюрьму, казарму, в которой мы жили десятки лет... Как Пётр I, он поднял Россию на дыбы. Но в отличие от Петра не сумел совладать с поводьями. И это не столько вина его, не столько выбор, сколько беда, судьба. Он нужен был истории, чтобы сорвать оковы с России. Новую Россию будут создавать новые поколения людей. Критические выпады против Горбачева, не учитывающие («в уме», разумеется) этот исторический фон, всегда будут мелкими, мелочными, скользящими по поверхности вещей». Я и сегодня так считаю.
.......................................................................................................
Вернёмся в Израиль. Вручение верительных грамот состоялось, выражаясь мидовским новоязом, «при том понимании», что до 30 декабря я буду послом Советского Союза, а после — послом России.
Всё было как положено: эскорт мотоциклистов, оркестр, ковёр, флаги и т.д. Всё было расписано: куда идти, где стоять, куда поворачиваться. На мне был парадный мундир с золотым шитьём и маршальскими звёздами (последний, кажется, посольский мундир, сшитый в мидовском ателье). Первый и последний раз я был при галстуке. Посмотрел на себя в зеркало и подумал — ну, точно швейцар пятизвёздочного отеля. Но надо было терпеть.
Для любого посла вручение верительных грамот — это праздник, торжественная и радостная процедура. И для меня, конечно, это был праздник. Но — праздник со слезами на глазах. Я знал, что я — последний посол Советского Союза, что в последний раз поднимается наш Красный флаг, что в последний раз играют наш гимн. В последний раз... Всё как бы раздваивалось. Я делал ритуальные движения, произносил ритуальные фразы. А другая половина моего «я» прощалась с Советским Союзом, с великой страной, без которой мне трудно было представить себя.
В моей общественной, социальной жизни было две трагедии, две катастрофы. Первая — ввод войск в Чехословакию. И вторая — ликвидация Советского Союза. В обоих случаях трагедия явилась результатом недальновидности, ограниченности политических лидеров, облечённых правом принимать судьбоносные решения. Уверен, что суд истории их не оправдает...
На следующий день начались посольские будни, продолжавшиеся пять с половиной лет.
Но прежде чем перейти к будням, расскажу историю своего превращения из журналиста в дипломата.
.............................................................................................
Из «Известий» в Тель-Авив. В качестве журналиста я, естественно, касался ближневосточной проблематики. По понятным причинам мои речения и писания находились в русле официальной политики. Но иногда удавалось всё же давать более взвешенную, более объективную картину событий. Перестройка существенно облегчила такой подход. Хотя односторонность, предвзятость прежней позиции преодолевались и ЦК КПСС, и МИДом с большим трудом.
Было понятно: нужно восстанавливать отношения с Израилем. Кстати, это стало понятно задолго до перестройки. Начали торговаться. Нашу цену чётко обозначил А.А.Громыко на конференции в Женеве в октябре 1973 года. СССР восстановит дипломатические отношения с Израилем, когда наметится заметный прогресс в урегулировании израильско-арабского конфликта. Предполагалось, что прогресс этот зависит от Израиля, от его уступок арабам. В последующие годы наше условие облекалось в различные словеса, но оставалось в силе. Так продолжалось и в горбачевскую эру. В августе 1991 года я писал в «Известиях»: «Советскую дипломатию трудно упрекнуть в чрезмерной активности на Ближнем Востоке. Возникает такое впечатление, что наше «маневрирование» становится самоцелью, тактика превращается в стратегию. Вопрос о восстановлении дипломатических отношений с Израилем не то что созрел, а просто перезрел. Оговорка насчёт «контекста развёртывания переговорного процесса» (о, могучий русский язык!) юридически беспомощна, недальновидна политически и весьма уязвима в нравственном отношении. Негоже великой державе взимать плату за исправление собственной ошибки».
К тому времени мой известинский стаж приближался к двадцатилетию. Началось какое-то странное томление духа. Вроде бы уже обо всём писал. Причём — неоднократно. Ну, ещё один кризис на Ближнем Востоке. Ну, ещё одни выборы в Америке. Ну, ещё одни переговоры о разоружении. И т.д., и т.п. Возникла нахальная мысль переместиться на дипломатическое поприще.
Идея такая возникала и раньше. Просился послом в Люксембург. «Тесновато Вам там будет», — криво усмехнувшись, заметил Громыко. Брежнев был откровеннее: «Тебе ещё работать надо!» И вот снова потянуло в дипломатию. «Поеду, — мечтал я, — в какую-нибудь небольшую, отдалённую, мало проблемную страну, — в Новую Зеландию, например, — буду сидеть там тихо и сочинять книги». Начал толковать на эту тему с людьми из окружения Горбачева. На всякий случай говорил даже с А.В.Козыревым (он тогда ещё на Старой площади сидел в республиканском МИДе). Все слушали и с разной степенью выразительности кивали
головами.
Но Веллингтон был далеко, а Тель-Авив почти рядом. В октябре меня пригласили посетить Израиль. И уже находясь в Израиле, узнал, что прилетает министр иностранных дел СССР Б.Д.Панкин подписывать соглашение о восстановлении дипломатических отношений в полном объёме и обмене дипломатическими миссиями на уровне посольств.
Панкина я знал давно, ещё по «застойным» временам. Уровень его порядочности был явно выше тогдашней нормы. Встречались по разным поводам. Бывал у него в Стокгольме, где Панкин возглавлял наше посольство. Потом он стал послом в Праге. Решительно, без колебаний (в отличие от многих послов) выступил 19 августа 1991 года против заговора гэкачепистов. Что и открыло ему дорогу к министерскому креслу. Успел взять у него интервью, пока он в этом кресле находился.
Итак, 18 октября. «Кинг Давид» — самая фешенебельная гостиница в Иерусалиме. Там обычно располагаются наиболее высокопоставленные гости. Стою в толпе журналистов. Ждём Панкина. Появляется в окружении, как и положено министру, сопровождающих лиц. И вдруг видит мою довольно заметную физиономию. Почти немая сцена. Нарушая протокольный порядок, подходит ко мне и шепчет на ухо: «Теперь я знаю, кто будет послом в Израиле». Или что-то в этом роде. На том и расстались. Долго отбивался от коллег, которые пытали меня на тему: «Что же он тебе шептал?»
Слова Панкина я не воспринял серьёзно. Ведь и министры шутят. Вернувшись в Москву, даже жене ничего не сказал. Продолжал заниматься известинскими делами. Но в один прекрасный день мне позвонили из МИДа и потребовали «объективку». Бюрократическая машина начала делать первые обороты.
Судя по рассказам очевидцев, судьба моя решилась в самолёте, на котором Горбачев летел в Мадрид на конференцию по Ближнему Востоку. С подачи, как я полагаю, своего помощника А.С.Черняева первый (и последний) президент СССР сообщил приближённым, что у него есть «нестандартное решение» — направить Бовина послом в Израиль. Приближённые поддержали эту идею. Правда, злые языки говорили, что В.Н. Игнатенко бросил реплику: «Пьёт он много». На что Горбачев ответил: «Но много и закусывает». Добрые языки утверждали, что не было этого. Наверное, не было. Но ведь в нашей жизни важны не только факты, но и легенды...
Где-то после ноябрьских праздников позвонил Горбачев. Передо мной, сказал, лежат две бумаги: о присвоении тебе звания посла и о назначении тебя послом в Израиль. «Не возражаешь?» Я не возражал.
Вновь назначенному послу, ежели он «со стороны», полагается пройти стажировку в соответствующем подразделении МИДа. То есть ходить по кабинетам, беседовать с профессионалами, читать документы. Немного походил и побеседовал. Получил дельные советы и напутствия. Однако пришлось вносить «поправку на ветер». Ведь профессионалы все были арабистами и видели Израиль сквозь привычные советско-арабские очки. Поэтому в основном я «стажировался» в своём уютном, обжитом известинском кабинете, штудируя имеющееся в газете обширное досье по Израилю.
В конце ноября оказался в Штатах, на какой-то, не помню уж, конференции. Там в эти дни находился с визитом премьер-министр Израиля Ицхак Шамир. Через наше посольство в Вашингтоне его люди разыскали меня. Встретились в Нью-Йорке, в гостинице «Уолдорф-Астория». Когда поднимались к Шамиру на 19-й, кажется, этаж, сломался лифт. И в Америке такое бывает. Помню ещё, что в премьерских апартаментах было очень жарко. Видимо, поддерживалась привычная температура. Шамир выглядел усталым, утомлённым. Но сразу чувствовался острый, живой ум. Разговор получился не формальным.
..............................................................................................
22 ноября в ведущей израильской «русскоязычной» газете «Вести» был опубликован мой разговор с главным редактором газеты Эдуардом Кузнецовым (тот самый, который по ленинградскому «самолётному делу» был приговорён к расстрелу)1.
— Когда послом в ту или иную страну назначают не кадрового дипломата, а общественно-весомую фигуру, которая не только выражает общественное мнение страны, но и формирует его, это означает одно из двух: или это общественно-политическая ссылка (порой в форме синекуры), или свидетельство того, что политическое руководство придаёт особое значение данной стране.
— Ничего себе синекура! Израиль! Да нет, вероятно, труднее региона, чем ваш. Это одна из самых «горячих» дипломатических точек. Я-то подумывал о Новой Зеландии — ел бы там баранину да писал книжки. И ссылать меня тоже не за что — не заслужил. Ваш вопрос — типично советологический. Советологи, они ведь во всём усматривают далеко идущие расчёты, точно выверенные шаги... Вместе с тем в вашем вопросе есть своё рациональное зерно. Сейчас происходит радикальный поворот в нашей ближневосточной политике и, может быть, кому-то наверху показалось, что моя фигура вписывается в этот поворот, ибо, как вы знаете, я многие годы занимал особую позицию в вопросе о Ближнем Востоке... Так что, видимо, моя личная позиция сошлась с нынешним изменением советской политики.
— С улучшением отношений с Израилем таковой, в известном смысле, становится ареной противоборства советско-американских интересов. Как вам это видится?
— Я намерен в своей работе в качестве советского посла осуществлять один принцип: делать лишь то, что отвечает государственным интересам Советского Союза. Так вот, если говорить о наших государственных интересах и американских государственных интересах, то окажется, что в ближневосточном регионе у американцев задействовано таких интересов больше. Для них это прежде всего нефть. Для нас этого вопроса не существует. Для них Израиль традиционно не только политическая, но и нравственная проблема, в рамках которой вопрос о безопасности Израиля — это государственный интерес США. Таких обязательств перед Израилем у нас нет пока, к сожалению. И третий фактор — хорошие отношения с арабами. Так вот у нас первого интереса совсем нет, третий интерес совпадает с американским, а второй наличествует лишь в зародыше. Причём, кто бы что ни говорил, СССР остаётся сверхдержавой. Мы таковой и ранее считались не из-за того, что у нас была прекрасная экономика, а потому что у нас было энное количество ракет. И сегодня они никуда не делись, они стоят там, где стояли. Если сейчас они разбросаны по четырём независимым республикам, то всё равно пусковая кнопка находится в Москве. К тому же есть фактор, который, возможно, позволит нам переиграть американцев в Израиле. Ведь наших евреев в Израиле гораздо больше, чем американских. До сих пор это был для нас потерянный капитал, мы отторгали этих людей и сами в этом виноваты. И если мы опять сделаем этих людей нашими...
— В каком смысле?
— В том, что евреи теперь уже уезжают в Израиль не как изгои, отторгнутые советским государством, а как люди, имеющие право жить там, где им хочется. Они будут навещать СССР, они станут экономическими посредниками между Советским Союзом и Израилем, а для нас — через Израиль — со всем западным миром. Кстати, в качестве одного из первых шагов в Израиле я попытаюсь создать в Иерусалиме культурный центр под названием «Россия» — этакий клуб с газетами, книгами, кино... Надо будет обратиться к русским евреям в Израиле: посольство, мол, выделяет на этот центр, скажем, миллион долларов, а ещё миллион соберёте вы. Причём имя каждого жертвователя будет там выбито на мраморной стеле....
....Беда в том, что у нас нет хороших «евреистов». Евреев много, а специалистов по Израилю, по еврейской культуре нет. Но — буду искать. Конечно, МИД кого-то предложит, но я хочу найти кого-то сам, пусть без дипломатического опыта, но зато знатоков Израиля, людей со свежим взглядом на ситуацию. Вообще практически всё надо начинать с самого начала. Надо будет расширять консульскую службу, открыть консульские отделы в Хайфе, в Иерусалиме...
— А что насчёт того, чтобы перенести советское посольство в Иерусалим? При каких условиях это возможно?
— В обозримом будущем — ни при каких. Насчёт этого существует в мировом общественном мнении консенсус...
— То есть, первым Советский Союз этот консенсус не нарушит?
— Даже и вторым.
Такой вот получился разговор. Наивный несколько, если судить с нынешних позиций. Но достаточно полно показывающий мой настрой в те уже безумно далёкие дни.
В Москве тем временем нарастала неразбериха. Советский Союз уже треснул по всем швам. Из Иерусалима торопили с приездом, поскольку советскому послу надо было успеть вручить верительные грамоты, пока юридически Союз существовал. Помню, звонил кому-то из помощников Горбачева и просил воздействовать на шефа, чтобы он не слагал с себя президентских функций, пока я не вручу верительные грамоты. Шутка, но горькая...
Из Москвы вылетел 19 декабря. Тогда наши самолёты ещё не летали в Израиль, а МИД уже экономил валюту. Поэтому «Аэрофлот» доставил меня в Каир. Встречал наш Генеральный консул в Израиле А.Ф. Чистяков. После краткого, но содержательного завтрака у советского посла в Египте В.П. Полякова двинулись на машинах через Синай в Тель-Авив. Потом мне долго приходилось объяснять журналистам, почему я появился в Израиле «с чёрного хода». Никак не могли они поверить, что у советского МИДа нет денег на билет до Тель-Авива. Всё пытались докопаться до какого-то «подтекста»...
Жизнь в Тель-Авиве началась в субботу 21-го декабря и началась она с отеля «Хилтон», куда меня поселили до подыскания резиденции. Встретил меня большой рыжий таракан левантийской, видимо, породы. Окна выходили на пустынный пляж и на зимнее, беспокойное Средиземное море. Вечером поехал в Иерусалим. В театре Семёна Злотникова (встречался с ним ещё в Москве) давали его же пьесу «Зеркало для олим первого года обучения». Так, с места в карьер, началось моё знакомство с жизнью «русской алии», «русского» Израиля.
«Олим» на иврите — множественное число от «оле», что значит «восходящий» (к Храму). Так торжественно именуют репатриантов. То есть они «восходят», поднимаются в Израиль. Но «русские» евреи включают ивритские слова в грамматические формы русского языка. Отсюда — «олим» (репатриант) и «олимка» (репатриантка). И множественное «русское» число — «олимы» (репатрианты). Такова ныне разговорная речь. Но в 1991 году «русские» ещё не управились с ивритом. Поэтому Злотников написал «для олим». Сейчас он написал бы «для олимов». Словом «алия» обозначается переселение евреев в Палестину (Израиль). В более узком плане так называют группу евреев, прибывших из какой-либо страны или в какой-то определённый период времени. Говорят, например, «русская алия» (приехавшие из России) или «первая алия» (переселенцы конца ХIХ века).
Воскресенье здесь — день рабочий (и зовётся, разумеется, не «воскресенье», а просто «йом ришон», то есть «день первый», ибо с него-то и начинается еврейская неделя). С утра отправился в МИД. Таковой, — как и всё израильское начальство, — находится в Иерусалиме. А поскольку мировое сообщество не признаёт Иерусалим столицей Израиля, то все посольства (кроме Коста-Рики и Сальвадора) расположены в Тель-Авиве. Очень неудобно. Почти каждый день (а иногда и по два раза) приходилось мотаться туда и обратно, а это — 130 км и два часа без толку потраченного времени.
В этот же день — первое посещение своего рабочего места. Рабочее место — это Генеральное консульство СССР, ныне преобразованное в посольство.
Группа советских консульских работников (3 человека) прибыла в Тель-Авив в июле 1987 года. Формальная задача — переговоры о собственности русской православной церкви. Но фактически таким путём было обозначено дипломатическое присутствие СССР в Израиле. Соответственно в июле 1988 года в Москве появилась консульская делегация Израиля.
Я хорошо знаю Арье Левина, генерального консула, а затем посла Израиля в России. Умный, интеллигентный человек. Профессионал высшей пробы. Прекрасно ориентировался в российских лабиринтах. Критически оценивал виляния израильской политики по отношению к Москве. «Когда большая алия достигла пика, — говорил он в июле 1996 года, — Россия перестала интересовать нас. Это ошибочный подход. Нельзя пренебрегать контактами с Россией, ссылаясь на нашу «проамериканскую» ориентацию. Нельзя забывать о том, что Россия — мощная держава. Сегодня она повержена, разъята, но, поверьте мне, через десять лет она вполне может наверстать упущенное».
Надеюсь встретиться и поговорить с Арье в 2006 году...
Советское генконсульство занимало несколько небольших комнат на 15-м этаже здания, носившего название «Мерказ текстиль» («Центр текстиля»). У входа в наши апартаменты стоял, вернее, сидел солдат с автоматом, именуемый «мальчик Мотя». Охранял нас, стало быть. В кабинете всё было как положено: портрет Горбачева, сейф и телефон с гербом Советского Союза на диске. Собрались — поговорили. Сотрудники с любопытством смотрели на меня, я — на них. Началась притирка, которая, как правило, никогда не кончается.
На следующий день после вручения верительных грамот состоялся первый урок иврита. Научить меня ивриту взялась очаровательная девушка из Грузии Нана Наш. Если сразу заглянуть в конец, то не научила. Может быть, потому, что процесс обучения интересовал меня больше, чем результат. Мои достижения — сотни полторы расхожих слов и выражений плюс умение прочитать вывески на улице. Помогало создавать атмосферу...
С языками у меня такая штука. Люблю их учить, но никак не могу выучить. Пятьдесят с лишним лет учил, к примеру, английский, даже один месяц — в Лондоне, но так и не научился свободно говорить. Еще хуже обстоит дело с французским, немецким и т.д. В порядке лингвистического баловства по десятку слов могу сказать на китайском или японском. Сказалось скорее всего то, что я никогда подолгу не жил за границей. И то, что никогда не было трудностей с переводчиками. Наверное, следовало бы проявить настойчивость, заставить себя, но всегда находилось что-то более интересное, чем уроки языка. Так что работал с переводчиками. Конечно, это сковывало, осложняло контакты, лишало их лёгкости, непосредственности. Я чувствовал это и будучи журналистом. Став послом — тем более.
25 декабря в тель-авивском Доме журналистов прошла моя первая пресс-конференция. «Бовин сидит за столом в свободной, даже расслабленной позе, — рисует газета «Время». — Большой. Грузный. Ярко освещённый. Бесстрастное лицо. Никаких эмоций. На вопросы отвечает сразу, чётко и коротко. Иногда резковато, но тогда он смягчает свои слова лёгкой улыбкой. Трудно поверить, что дипломатическая карьера этого человека началась всего три дня назад». Далее фрагменты стенограммы.
— Вы поддерживали не только служебные, но и хорошие личные отношения с Михаилом Горбачевым. В каких отношениях вы находитесь с Борисом Ельциным?
— Начиная с 1986 года я два раза говорил с Горбачевым: один раз при личной встрече и один раз по телефону. За то время, что Ельцин находится в Москве, я ещё ни разу не разговаривал с ним. Так что говорить можно только о чисто деловых отношениях. Конкретных поручений от Ельцина перед приездом сюда я не получал.
— Сегодня Михаил Горбачев выходит в отставку. Какие чувства вы испытываете?
— Я очень высоко ценю Горбачева. Это один из великих политиков ХХ века. Он решил задачу невероятной трудности: разрушил ту тюрьму, которая создавалась 70 лет. Но силы человека ограничены. История возложила на него задачу разрушения. Кстати, это касается и Ельцина, и Шеварднадзе, и Яковлева. Задача всего их поколения — разрушить эту тюрьму. Следующая задача — созидание. Её предстоит решить следующему поколению, тем, которым сейчас
30-40 лет. Они построят новую Россию. Я с огромной благодарностью провожаю Горбачева и, конечно, с грустью.
— Какими вам представляются ваши задачи?
— Буду стараться, чтобы отношения между нашими странами были максимально дружественными. Это касается политики, экономики, культуры. Здесь живут полмиллиона людей, которые приехали из бывшего Советского Союза. Сейчас это полмиллиона разорванных ниточек. Я попытаюсь связать их заново. И вижу в этом свою главную роль...
.................................................................................................
Приезд русского посла — хлеб для журналистов. Писали много и со смаком. В общем, по-доброму писали. Встречались и забавности. Так, в газете «Знак времени» можно было прочитать: «Александр Бовин — посол несуществующего государства, вручение им верительных грамот — самое фантастическое событие в истории дипломатии». Я готов был обидеться, но за этой ехидной тирадой следовали «Сонеты Бовину», сочинённые Анатолием Добровичем.

1.
Любезный Александр, какая радость: Бовин!
Усилится одышка в центре склок.
С Россией диалог во сне лишь полюбовен,
Но «оскорблённому есть чувству уголок».
В харчевне, где б хозяин приволок
Нам пива и маслин, и мяса из жаровен,
И левантийских всяких там хреновин,
Чтоб шел еврейско-русский диалог,
Как разговор, прервавшийся вчера,
В котором чувствуешь: политика — игра,
И нации — игра, и разница в широтах,
А не игра — такие вечера,
Свой человек, большущий, как гора,
И жемчуг мысли в общих нечистотах.

2.
В посольском кабинете день-деньской,
Но ранним утром — этакое диво:
По влажному бульвару Тель-Авива
Пройтись, как от Никитской до Тверской.
Нет-нет повеет нашею Москвой...
Гляди, она сместилась прихотливо
На Юг, её украсила олива,
Пророков гомон, ветерок морской.
А вдруг и вправду есть такой распил,
Где линии судеб нерасторжимы,
Хотя встают и падают режимы?
За это я б чего-нибудь распил...
Но, господин посол, державной чести школа
Диктует лишь поклон в пределах протокола.

Поэзия, пусть немножко замысловатая, примирила меня с прозой. Разговор, прервавшийся, к сожалению, не вчера и не позавчера, надо было начинать снова. Для этого меня и послали в Израиль.
................................................................................................
Конец декабря прошел в протокольных визитах, которые я был обязан нанести своим коллегам.
30 декабря посетил премьер-министра И. Шамира. У него — бурная молодость. С конца 1942 года, бежав из тюрьмы, будущий премьер входит в руководящую «тройку» радикальной, ориентирующейся на террор организации ЛЕХИ («Борцы за свободу Израиля»). В отличие от другой подпольной группы ЭЦЕЛ («Национальная военная организация»), которой руководил другой будущий премьер М.Бегин и которая считала, что надо помогать англичанам бороться с гитлеровцами, ЛЕХИ видела в англичанах главных врагов и продолжала бескомпромиссную, жестокую борьбу с ними. Шамира снова арестовывают и ссылают в Джибути.
Вспомнили встречу в Нью-Йорке. Поговорили о «русских корнях» Израиля. И о том, как преодолевать недоверие друг к другу, накопившееся за четверть века вражды. Поговорили и о перспективах мирного процесса. Здесь Шамир, один из главных израильских «ястребов», был крайне сдержан. Он не мог видеть себя за одним столом с Арафатом. Он решительно не был согласен с американской, как он считал, теорией «мир в обмен на территории». Он настаивал на интенсивном строительстве еврейских поселений на оккупированных территориях, чтобы сделать невозможным их возврат палестинцам.
Уйдя после поражения на выборах от активной политической жизни (плюс возраст, конечно), Шамир никогда не менял своих взглядов. Последняя встреча с ветераном израильской политики состоялась 15 апреля 1997 года, накануне моего отъезда. Он был похож на сердитого, взъерошенного гнома. Резко критиковал «несерьёзную политику» правительства Нетаньяху, самого Нетаньяху, который идёт вразрез с принципами Ликуда. По его мнению, нужно прекратить уступки, отступление, аннулировать все соглашения с Арафатом, вернуться на шесть лет назад, к Мадриду («где я ничего не обещал палестинцам»), и начать всё с начала. Я не был согласен с Шамиром, хотя его логика, логика ортодоксального сиониста, была мне понятна.
...................................................................................................
Примерно в те дни я написал письмо своему другу Володе Лукину.
«Дорогой профессор!
1. Пока, конечно, не работа, а слёзы. Мало дипломатов, а добавить нельзя: нет рабочих мест — ищем здание, что с нашим бюджетом — опять же слёзы...
Из игр интеллектуальных на первом месте сейчас разработка того, что можно назвать «концепцией» наших отношений с Израилем. Исходный пункт — чётко определить государственные интересы, т.е. чего мы хотим, в чём мы заинтересованы.
На первое место я бы поставил использование научно-технического и предпринимательского потенциала Израиля. Предпосылки этого: 1) зажим антисемитизма и режим наибольшего благоприятствования для еврейской культуры в России и 2) «реабилитация» уехавших евреев (надо принять закон, что все евреи, потерявшие наше гражданство из-за отъезда в Израиль, автоматически получают его).
Место второе. Стабильность ситуации на Ближнем Востоке. Реальная цель (пока мы вместе с американцами) — не допустить новой войны. Это потребует снизить поставки оружия в регион и выровнять наши отношения с арабами. Продолжать мирный процесс при понимании а) главенствующей роли Вашингтона и б) недо