Содержание

Предисловие 8

Часть первая. ФРОЙЛЯЙН УНБЕКАНТ
Дальдорф 17
«История» 45
Скитания 65

Часть вторая. ФРАУ ЧАЙКОВСКАЯ
Тени прошлого 85
Реакция семьи 108
Таня 142
«Что я им сделала?» 167
В замке Зееон 197
«Она была она» 220
Перемены 250
Снова дома 280

Часть третья. МИССИС АНДЕРСОН
«Высокородная дама»: шварцвальдская затворница 288
Процесс. Первая инстанция (1958—1961) 317
Процесс. Вторая инстанция (1964—1967) 348

Часть четвертая. АНАСТАСИЯ
Шарлоттсвилль 392


Послесловие ко второму американскому изданию 425

Послесловие к этому русскому изданию 431

Именной указатель 443

О милосердные боги, взгляните милостивым
взором на мою дочь.
И из священных ваших фиалов излейте ей
на голову все дары благодати!
Теперь, родная моя, расскажи, как ты спаслась,
где жила, какими судьбами попала
ко двору отца?
От меня же ты узнаешь, как я, услыхав от
Паулины предсказание оракула, подававшее надежду,
что ты жива, для того только и сохранила себя,
чтобы увидеть, как исполняется предсказание.

Шекспир. «Зимняя сказка»


ГЛАВНЫЕ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Анастасия Чайковская, известная также как Анна Андерсон, объявившая себя великой княжной Анастасией Николаевной.
Николай II, российский император.
Александра Федоровна, жена российского императора, урожденная принцесса Алиса Гессен-Дармштадтская.
Алексей Николаевич, их сын, цесаревич.
Ольга Николаевна
Татьяна Николаевна
Мария Николаевна
Анастасия Николаевна
Александр Михайлович, великий князь, двоюродный дядя и зять Николая II.
Александр Никитич (князь Александр Романов), внук
в.к. Александра Михайловича и в.к. Ксении, сестры Николая II.
Андрей Владимирович, великий князь, двоюродный брат Николая II и дядя в.к. Анастасии.
Барбара, герцогиня Мекленбургская, внучка принцессы Ирены Прусской.
Боткин Глеб Евгеньевич, младший сын доктора Боткина.
Боткин Евгений Сергеевич, лейб-медик, убит в 1918 году.
Боткин Сергей Дмитриевич, двоюродный брат доктора Боткина.
Боткина Татьяна Евгеньевна, дочь доктора Боткина.
Буксгевден Софья Карловна, баронесса, фрейлина императрицы Александры Федоровны.
Вальдемар, принц Датский, брат императрицы Марии Федоровны.
Вингендер Дорис, в замужестве Ритман, дочь квартирной хозяйки Франциски Шанцковской.
Волков Алексей Андреевич, камердинер императрицы Александры Федоровны.
Вольман Карл-Август, адвокат Анастасии после 1962 года.
Дассель Феликс, капитан 9-го Казанского драгунского великой княжны Марии Николаевны полка; во время Первой мировой войны находился в лазарете, состоявшем под патронажем в.к. Марии и Анастасии в Царском Селе.
Дженнингс Энни Бер, жительница Нью-Йорк-Сити и Фэрфилда, штат Коннектикут, принимавшая у себя Анастасию с 1929 по 1931 год.
Жильяр Александра («Шура»), урожденная Теглева, няня
в.к. Анастасии.
Жильяр Пьер, учитель французского языка детей Николая II.
Ирена, принцесса Прусская, сестра императрицы Александры Федоровны.
Кирилл Владимирович, великий князь, двоюродный брат Николая II, брат в.к. Андрея, в 1924 г. провозгласивший себя императором.
Кляйст Артур фон, барон, бывший полицейский офицер в России, первый покровитель Анастасии в Берлине.
Ксения Александровна, великая княгиня, сестра Николая II.
Ксения Георгиевна, великая княжна (миссис Лидс
), троюродная сестра Анастасии.
Леверкюн Пол, адвокат Анастасии (вместе с Куртом Фермереном) с 1938 по 1960 год.
Лейхтенбергский герцог, Романовский-Богарне, правнук Николая I, принимавший Анастасию в замке Зееон.
Лейхтенбергская герцогиня Ольга, его жена, урожденная княжна Репнина.
Лилберн Йен, англичанин, друг принца Фридриха и советник Анастасии в Гамбурге.
Лэвингтон Фейт, гувернантка детей и внуков герцога Георга Лейхтенбергского.
Мария Федоровна, мать Николая II, вдовствующая императрица, урожденная принцесса датская Дагмара.
Мэнахан Джон, доктор, муж Анастасии после 1968 года.
Ольга Александровна, сестра Николая II, великая княгиня, замужем за полковником Николаем Куликовским.
Остен-Сакен фон дер, барон Василий («Вилли») Льво¬вич, секретарь Сергея Боткина.
Пойтерт Клара, портниха-немка, пациентка Дальдорфской психиатрической больницы.
Ратлеф-Кайлман Гарриет, скульптор и писательница, опекала Анастасию в 1925 году.
Сигизмунд, принц Прусский, сын принцессы Ирены Прусской, двоюродный брат Анастасии.
Фермерен Курт, адвокат Анастасии (вместе с Полом Леверкюном) с 1938 по 1962 год.
Фридрих-Эрнст, принц Саксен-Альтенбургский, зять принца Сигизмунда Прусского, дядя Барбары Мекленбургской; после 1949 года представитель Анастасии.
Фэллоуз Эдвард, адвокат Анастасии с 1928 по 1940 год.
Цале Херлуф, чрезвычайный и полномочный посол Дании в Берлине.
Цецилия, принцесса Прусская, германская кронпринцесса, дочь великого герцога Франца III Мекленбург-Шверинского и великой княгини Анастасии Михайловны.
Шанцковская Франциска, польская работница, род. в 1896 г., пропала в 1920 г.
Швабе Николай фон, капитан кирасирского императрицы Марии Федоровны полка, в эмиграции издатель монархист¬ской газеты «Двуглавый орел».
Штакельберг Курт фон, адвокат Анастасии в Германском Верховном суде.
Эрнст-Людвиг, великий герцог Гессен-Дармштадтский, брат императрицы Александры Федоровны.



ПРЕДИСЛОВИЕ


Мне было 13 лет, когда я впервые увидел художественный фильм «Анастасия» с Ингрид Бергман в главной роли. В основе фильма была биография Анны Андерсон, женщины, называвшей себя единственной оставшейся в живых дочерью последнего русского царя. Это раннее воспоминание стерлось под воздействием времени и моих последующих разысканий, но я все еще помню сказанные вскользь слова моей матери: «Ты знаешь, ведь это подлинная история. Ну, вроде бы...»
Тогда мне ничего не было известно о жизни и таинственной смерти последних Романовых. Да и когда я начал знакомиться с этими фактами, подлинность личности Ан¬ны, Анны Андерсон, интересовала меня гораздо меньше, чем драма Николая и Александры, скандалы с Распутиным и кровавый триумф большевистской революции. Я узнал тогда, что Анна Андерсон была не единственной претенденткой на имя и титул царской дочери, что со времени зверского убийства царя и его семьи в Екатеринбурге в 1918 году существовали и другие «Анастасии», и лжецесаревичи Алексеи, и множество женщин, объявлявших себя «великими княжнами». Я предполагал тогда, что госпожа Андерсон была всего лишь одной из наиболее известных несчаст¬ных психопаток, но я ошибался, и я хорошо помню тот момент, когда я впервые это заподозрил.
17 февраля 1970 года западногерманский Верховный суд вынес постановление по иску госпожи Андерсон, подтвердившее уже вынесенный самой историей вердикт о несо¬стоятельности ее претензии. Но что меня поразило более всего, это то, что такая претензия вообще могла существовать. Почему постановление вообще оказалось необходимо? Что заставило судей высшей инстанции выслушивать домогательства женщины, которая (по утверждению ее противников) «не имела ни малейшего сходства с великой княжной Анастасией», «не знала ни слова по-русски» и чьи представления о придворной жизни не выходили за пределы общеизвестных фактов. Если верить безапелляционным отказам признать госпожу Андерсон Анастасией со стороны наиболее близких к великой княжне людей — дядей и теток, воспитателей, слуг и придворных, как я мог поверить, что кто-либо, и менее всех судьи, мог принимать ее претензию всерьез? Что-то в деле Анастасии отзывалось фальшью, и со страстью, которая и сегодня не перестает изумлять меня самого, я пустился на поиски того, что именно это было.
В своей первой попытке раскрыть эту тайну я был неутомим, настойчив и, с позиций сегодняшнего дня, до смешного наивен. Вооружившись тремя устаревшими книгами о «деле Анастасии», пачкой статей из американских газет и материалом интервью, которое мне удалось взять у одной из княжон дома Романовых, я создал двухсотстраничный опус, казавшийся мне решительным и окончательным ответом на все вопросы. Я открыто заявил в нем о своей убежденности в том, что речь идет об одной из величайших загадок истории и что госпожа Андерсон на самом деле является царской дочерью. Она казалась мне тогда воплощением трагедии, нежным, кротким созданием, запутавшимся в паутине международных интриг и лишенным своих законных прав сворой меркантильных и беспринципных родственников.
Мои обличительные речи на эту тему были вполне в духе той истерии, которую притязания г-жи Андерсон вы¬звали у уцелевших членов семьи Романовых и эмигрантов из числа российской аристократии. Я уже наслушался порядком о братьях, сестрах, кузинах и кузенах, ополчившихся из-за нее друг на друга, о недостойных схватках за деньги и драгоценности, о бесконечных толках о чьих-то правах и семейных дрязгах. И все же я не был готов к моей первой поездке в Европу, куда я вскоре отправился, что-бы выяснить некоторые подробности, и где я впервые столкнулся с целой бездной показаний, собранных в ходе тридцатисемилетней борьбы г-жи Андерсон за признание законности ее прав. Сорок томов материалов дела составляли многие тысячи страниц текста на немецком языке. Тогда я не знал немецкого. Вернувшись тем летом домой, я не утратил энтузиазма, но мои надежды на скорое опубликование книги значительно уменьшились.
Только десять лет спустя, после еще трех продолжительных поездок в Европу, я закончил свои разыскания.
Я уже подготовил новую рукопись, когда в 1978 году в библиотеке Гарвардского университета обнаружил трина¬дцать коробок с неразобранными бумагами по «делу Анастасии». К тому времени я уже знал о нем достаточно, чтобы понимать, что от этой ценной находки, хотя ею и следовало заняться, не надо ожидать откровений: чувство бесплодности всего происходящего, испытываемое мной во время долгих поисков правды об Анастасии, разделяли со мной все, чья жизнь соприкоснулась с ее жизнью. Все стало понятно, когда я, наконец, осознал, что пытаюсь доказать недоказуемое, что индивидуальность нельзя обнаружить на клочках бумаги, а идентичность определяется не только по отпечаткам пальцев.
Однако в моих поисках я узнал еще и многое другое. Мои изначальные предположения об источнике всех бед, постигших г-жу Андерсон, при всей их логичности и убедительности, были до крайности наивными. Она действительно запуталась в паутине, но в паутине, сотканной скорее из человеческой слабости, чем из злого умысла. Мне пришлось понять и запомнить, что не она одна отстаивала свою идентичность. Все ее окружавшие — бывшие великие князья и княгини, бывшие офицеры императорской гвардии и ловкие камеристки — все они утратили свое положение вместе со смыслом существования. Анастасия — это повесть об эмигрантах. Она о людях, внезапно потерявших почву под ногами, ослепленных прошлым, видевшимся им идеальным, затаивших злобу и парализованных неуверенностью. Это рассказ о мучительной нерешительности и чудовищных недоразумениях. Наконец, это главным образом история семьи, оказавшейся в кризисной ситуации, некогда могущественной династии, столкнувшейся с проблемой, неподвластной ее законам и традициям, семьи, частично уничтоженной во время революции или оказавшейся в изгнании. И этой семье было предложено признать своим членом больную, неуравновешенную, склочную жен¬щину, которую мало кто готов был счесть нормальной, а не то что единственной наследницей царя. Разгадка Анастасии не в России, но в самой семье Романовых, где гордость и внешние приличия возобладали над состраданием и обрекли человеческое создание на одинокое существование в полном горечи мире обвинений и сомнений.
Существует рассказ о великом князе Борисе Владимировиче, двоюродном брате царя, известном своим распутством. Сидя в одной из парижских гостиниц в конце 20-х годов, он слышал, как кто-то из родни отозвался об Анне Андерсон как о фабричной работнице из Польши, страдающей манией величия. Другой заметил, что она — латышская уголовница, в то время как третий утверждал, что она агент Ватикана. Ни один из этих людей никогда ее в глаза не видел. Великий князь Борис, как говорят, погасив сигарету — между прочим, марки, которую он счел для себя приличным рекламировать в изгнании, — возвел глаза к небу и воскликнул: «Дайте же бедняге хоть какой-то шанс!»
Великий князь знал то, что оставалось неизвестным дру¬гим. «Был ли причиной раздора тайный сговор какой-то группировки, — писала приятельница г-жи Андерсон, — или неудачная цепь несчастных случаев и совпадений, или просто слепые предрассудки и заблуждения... одно очевидно: проклятие дома Романовых заключалось в том, что они никогда не могли откровенно говорить друг с другом. Доводы «за» и «против» никогда не следовало доводить до суда, но обсудить их мирно и дружелюбно и уладить все на семейном совете».

Подоплека истории г-жи Андерсон, по сравнению с бесконечными спорами о подлинности ее личности и всем объемом доказательств, собранных за последние 60 лет, исключительно проста.
В марте 1917 года после отречения Николая II семеро членов российской императорской семьи, состоящей из царя, императрицы Александры Федоровны, их больного гемофилией сына, цесаревича Алексея, и четырех дочерей, великих княжон Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии, были арестованы Временным правительством и находились под стражей в Александровском дворце в Царском Селе, недалеко от Санкт-Петербурга. Этот дворец был посто¬янным местопребыванием семьи после революции 1905 года. В течение первых месяцев их заключения им разрешалось вести во многом прежний образ жизни — уроки, прогулки, молитвы, в пять часов чай. Царь всегда был известен как образцовый семьянин, самые счастливые часы своей жизни проводивший с женой и детьми, читая вслух, занимаясь садоводством, наклеиванием бесчисленных фотографий в семейные альбомы, обсуждая важные и не очень важные события дня. С начала войны 1914 года, однако, эти уютные собрания стали редкими. Царь часто выезжал на фронт, а императрица, чье здоровье начало сдавать, одержимая идеей самодержавия и священного права государей на власть, фанатически доверяющая Григорию Распутину, стала вмешиваться в государственные дела. Оставшись в одиночестве после падения монархии, семья не особенно тосковала о былом величии и больше страдала от скуки, чем от глумления собиравшейся ежедневно у ворот толпы.
Целые недели императорская семья проводила в домашних заботах. Каждый день четыре великие княжны занимались уроками и изящными искусствами, как и подобало принцессам их ранга. Они изучали историю, математику и естественные науки. Они умели шить, вышивать, ездить верхом, танцевать, играть на рояле и вести беседу (хотя и не безупречно) на русском, английском, французском и немецком языках. К весне 1917 года девушки были уже совсем взрослые. Старшей, Ольге Николаевне, был 21 год, а Анастасии, четвертой и самой младшей дочери, 18 июня исполнилось шестнадцать. Это была полная шаловливая коротышка по прозвищу «швибзик» или «шибзик» (постре¬ленок), наделенная комическим даром. Одна из подруг ее матери вспоминала, что девушка была «живая, как ртуть... у нее вечно были проказы на уме, настоящий сорванец». Она отличалась талантом подражания и суховатым, иногда жестоким, чувством юмора. В семье часто говорили, что не родись Анастасия великой княжной, она стала бы превосходной актрисой, и ее выходки нередко поднимали настроение семьи в самые тяжелые моменты их плена.
Первый удар обрушился на них в августе, когда правительство Керенского, опасаясь возмездия и надеясь уклониться от исполнения требований революционеров предать царя и царицу суду за преступления против русского народа, перевело императорскую семью за две тысячи миль на восток от Царского Села, в Тобольск. Там семья в сопровождении небольшой группы преданных учителей, придворных и слуг заняла просторный особняк бывшего губернатора и в течение еще восьми месяцев вела терпимый, но убийственно скучный образ жизни. Только через некоторое время после ноябрьского переворота они поняли, что значит быть пленниками революции. Солдаты, посланные в Тобольск Керенским, были дисциплинированы и уважительны, большевики из новой охраны такими качествами не отличались. Напротив, они желали видеть страдания «гражданина Романова» и его семьи, и этим желаниям было суждено осуществиться. Работающего в саду царя толкали и пинали. Императрица, проводившая большую часть времени в уединении своей комнаты, могла слышать разговоры солдат о «немецкой суке» и видеть порнографические рисунки, изображающие ее с Распутиным. Юные великие княжны, наслаждавшиеся до 1917 года флиртом с офицерами свиты, начали понимать, какими безобразными могут быть отношения между полами.
Никто не знает, подвергались ли царские дочери в за¬ключении сексуальным надругательствам. В монархистских кругах позже распространялись слухи о том, как привязанные к стульям девушки были жертвами группового насилия. Хотя такие слухи могли быть преувеличенными, угроза насилия всегда существовала. Когда в апреле 1918 года большевики внезапно перевели царя, царицу и их третью дочь, великую княжну Марию, из Тобольска в более уединенную тюрьму в Екатеринбурге, они оставили Ольгу, Татьяну и Анастасию с больным цесаревичем Алексеем в губернаторском доме. Девушкам запретили запираться на ночь в своих комнатах. Алексей и его воспитатели, можно надеяться, служили, пусть и слабой, защитой от злобной похотливости солдат. Великая княжна Ольга говорила от имени всех своих сестер, когда писала в тайно переданном осторожном письме подруге: «Ты должна знать, дорогая, как это все ужасно». Ольга написала эти слова за три недели до события, получившего название «сошествия во ад».
Когда великие княжны с братом прибыли наконец,
23 мая, в Екатеринбург (цесаревич к тому времени достаточно окреп для переезда), их тут же разлучили с остатками их окружения и поместили в Ипатьевский дом, «Дом особого назначения», как называли его большевики, где их ожидали родители, сестра Мария, врач царской семьи Евгений Сергеевич Боткин и прислуга. В тот день шел проливной дождь, и жители Екатеринбурга в последний раз увидели царских дочерей, тащивших по грязным улицам свои пожитки в тюрьму. Люди из их окружения, кому посчастливилось избежать заключения и казни, оставались в городе еще несколько недель, надеясь помочь тем, кому они служили. Но они никогда их больше не увидели. Никто их больше никогда не увидел.
О двухмесячном пребывании царской семьи в Ипатьевском доме известно очень мало. Окна были забелены, а позже были возведены высокие частоколы, чтобы скрыть из вида самых главных большевистских пленников. Известно, что семья помещалась в двух комнатах. В одной спали на полу на матрасах четыре великих княжны, в другой жили Николай и Александра с сыном. Известно, что каждый день их выводили на прогулку во внутренний двор и что питались они, вместе с их тюремщиками, супом с черным хлебом. Известно, что когда Анастасия «попросила пару новых туфель из хранившихся на чердаке вещей, ей сказали, что и старых ей хватит до конца жизни». Известно, что сундуки великих княжон были обысканы и вещи украдены, что единственную уборную, где им запрещалось за¬крывать дверь, они посещали под караулом (на стене впо¬следствии нашли надпись: «Пожалуйста, оставляйте сиденье в чистоте») и что в таких условиях девушки читали Толстого и Тургенева. В начале июля, когда Белая армия приближалась к Екатеринбургу с востока, внутреннюю охрану Ипатьевского дома заменили иностранцами, которых обычно называют «латышами». Наконец, 14 июля была отслужена последняя обедня. Впоследствии служивший ее священник свидетельствовал, что царская семья, нарушив порядок службы, опустилась на колени во время заупокойной молитвы. А в конце одна из великих княжон успела шепнуть священнику «спасибо».
«Что-то там с ними случилось», — подумал последний духовник Романовых. Он не знал, что именно, как не знал этого и никто другой. Рудольф Лахер, австриец, состоявший при Юровском, последнем коменданте Ипатьевского дома, видел царскую семью в ночь, когда они исчезли с лица земли. Когда они спускались по лестнице, вспоминал он, девушки плакали. Полчаса спустя раздались выстрелы.
«Они знали, что умрут, — с горечью заметила спустя многие годы сестра царя Ольга Александровна. — Я в этом уверена». Очевидно, она была права. После отступления большевиков из Екатеринбурга среди вещей Анастасии было найдено сочинение, которое она начала писать для своего преподавателя английского языка. Тема сочинения — стихотворение Браунглига «Эвелина», чья фамилия звучит в данном случае печально — «Хоуп» (надежда). Взаперти, отрезанная от мира в шестнадцать лет, великая княжна оставила краткое изложение содержания стихотворения.
«Девушка по имени Эвелина только что умерла. Она лежала в гробу, очень красивая. Все ее вещи остались на своих местах, ничто не изменилось, даже сорванный ею цветок стоял в стакане, но уже начинал вянуть. Когда она умерла, ей было шестнадцать лет. Один человек, который никогда ее не видел, но хорошо ее знал, любил ее. Он не мог рассказать ей о своей любви, а теперь она была мертва. Но он все-таки думал, что, когда он и она встретятся в будущей жизни, когда бы это ни случилось, то...»
То... что?
«Прощай, — писала Анастасия подруге зимой 1917 го¬да. — Не забывай меня».
Утверждается, что она погибла в подвале Ипатьевского дома в ночь с 16-го на 17 июля 1918 года в разгар красного террора. Следователи из Белой армии пришли к заключению, что вся царская семья и четверо оставшихся при них (доктор Боткин, горничная, повар и лакей) были застрелены, закопаны и забиты их тюремщиками по приказу, якобы поступившему от Ленина, чтобы помешать освобождению их белыми. В соответствии с официальным отчетом, впервые опубликованным монархистами в Париже в 1924 году, трупы были вывезены в лес, разрублены, залиты бензином и серной кислотой и сожжены. А затем их прах бросили в заброшенную шахту. Следователь Николай Соколов категорически заявил, что ни один из членов царской семьи не мог спастись из этой кровавой бойни.
В отчете Соколова было особо упомянуто, что Анастасия уцелела после первого залпа и ее прикончили штыками и прикладами. Помощник Соколова пишет: «Когда дым немного рассеялся и убийцы начали осматривать тела, они обнаружили, что великая княжна Анастасия жива и невредима. Она упала в обморок, когда началась стрельба, и таким образом пули не попали в нее. Когда убийцы дотронулись до нее, она пришла в себя, увидев вокруг лужи крови и трупы родных, закричала. Ее убили». Племянник императрицы Александры Федоровны лорд Маунтбэттен выразился еще более четко. «Моя кузина Анастасия, — заявил он, — лежа на полу, получила восемнадцать штыковых ударов». А биограф сестры царя пишет: «Восемнадцать следов от штыковых ударов остались на том месте, где обезумевшая от ужаса юная девушка корчилась в предсмертных судорогах». Так заканчивает рассказ о великой княжне Анастасии официальная история. Она погибла, по словам одного преданного монархиста, «хрупкая и прелестная, как распускающийся цветок, в блаженной невинности детства и предвкушении прекрасной юности».
Образ екатеринбургского подвала навис гробовым покровом над королевскими домами Европы, когда один за другим рухнули троны Австро-Венгрии, Пруссии, Саксонии, Гессена и многие другие, и иностранной родне Анастасии нужно было задуматься над смыслом и уроком ее трагической кончины. «Нам сообщили, что это произо¬шло, — говорил ее кузен лорд Маунтбэттен в момент откровенности, — во всяком случае, мы этого ожидали, у нас не было оснований в этом сомневаться; доказательств могло и не быть, но в то время никто и не нуждался в них. Во что еще могли мы верить, как не в самое худшее, что история и подтвердила? Какая могла быть альтернатива?»


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ФРОЙЛЯЙН УНБЕКАНТ


ДАЛЬДОРФ


Позже неизвестная всегда настаивала, что «сломила» ее именно психиатрическая клиника — не потеря семьи и родины и даже не покушение на нее, но эти два года, которые она провела в Дальдорфе в обществе десятка не¬опрятных, бормочущих, плевавшихся сумасшедших. До этого, по ее словам, она была «другим человеком». Она знала, что ей нужно. По прибытии в Берлин, надеясь найти сестру своей матери, она направилась прямо к Нидерландскому дворцу. Только в последний момент она сообразила, что там может не найтись никого, кто бы ее знал, и что нельзя было просто постучать в дверь и назвать себя. Впоследствии она пыталась объяснить, что никогда в жизни не бывала нигде без сопровождения. «Можете вы понять, — спрашивала она, — что значит вдруг осознать, что все потеряно и ты одна на свете? Можете вы понять, почему я сделала то, что сделала?» Она остановилась на полуслове. «Я не понимала, что я делала».
Она не знала, как она попала на Бендлерский мост и на что рассчитывала, падая в воду с небольшой высоты. Само падение она не помнила. Она помнила только, что смотрела на воду и думала о том, что вода всегда имела для нее особую притягательную силу, что ей всегда хотелось знать, «что там на дне». С того момента она уже не имела влияния на дальнейшие события. Она очнулась насквозь промокшая, наглотавшаяся воды, дрожащая от холода, а вокруг была суета. Повсюду были полицейские, собралась толпа, люди кричали. Она вдруг поняла, что они кричат на нее, и тогда же, лежа на набережной Ландверского канала, она приняла решение не отвечать на вопросы. Было 9 часов вечера, вторник, 17 февраля 1920 года.
Ее завернули в одеяло и отнесли в участок, где дали выпить чего-то горячего и крепкого. Потом начались вопросы. Кто вы? Что вы делали? Вы поскользнулись? Вас толкнули? Вы сами бросились в воду? Зачем вы это сделали? Кто вы? Где ваши документы?
Неизвестная молодая женщина сидела в углу, дрожа, не говоря ни слова, бледная как полотно, в полуобморочном состоянии. Было ясно, что она смертельно испугана. Только когда полицейские снова начали кричать и пригрозили ей судебным преследованием, она выказала какие-то признаки внимания. «Я ни о чем не просила», — сказала она.
Она выговорила это по-немецки, правильно, но приглушенно, «с явным иностранным акцентом».
В тот вечер ее перевезли в палату Елизаветинской больницы на Лютцовштрассе, где она оказалась с двадцатью другими женщинами, находившимися там за счет муниципалитета. Сестры сняли с нее одежду, вытерли насухо, одели в белый халат и составили опись ее вещей: черная юбка, черные чулки, полотняная блузка, нижнее белье, высокие сапоги на шнуровке и тяжелая бесформенная шаль. Но ни кошелька, ни документов, никаких удостоверений личности. Сестры искали монограммы, прачечные метки, какие-то ярлыки, все, что могло бы помочь полиции, но никакой информации они не обнаружили, одежда неизвестной казалась исключительно домашней работы. Больше ничего не оставалось делать. Ей дали возможность уснуть.
На следующее утро доктора и полиция нашли ее окрепшей, более оживленной, по-прежнему испуганной, но в то же время несколько вызывающей. Она заявила, что не скажет им, кто она такая, кто ее родственники, откуда она и чем зарабатывает на жизнь. Им лучше оставить ее в покое. Это была не просьба, но требование, и когда вопросы продолжились, «на всех языках», она просто отвернулась к стене, закрыла лицо одеялом и больше ни слова не сказала. Ни слова.
Эта сцена повторялась изо дня в день шесть недель. Никакими усилиями нельзя было заставить неизвестную изменить свое поведение. Ей объяснили, что самоубийство — это преступление и ей так легко не отделаться, что лучше ей теперь сказать врачам, кто она такая, что нельзя позволять себе такое упрямство и ребячество, что ее семья о ней наверняка очень беспокоится. Ничто не помогало. Наконец докторам удалось настойчивыми вопросами выудить у нее признание, что она «работница».
Где же она работала?
Ответа не последовало.
Что это была за работа?
Молчание.
В конце марта доктора отправили ее в психиатрическую клинику в Дальдорфе, так как просто не знали, что с ней делать. Диагноз был «меланхолия» — или, точнее, «душевное заболевание депрессивного характера». Относительно ее общего психического состояния ничего сказано не было. Она появилась в Дальдорфе, в пригороде Берлина, как «фройляйн Унбекант» (неизвестная) и заняла место в четвертом отделении, в палате Б, в низеньком плоском здании, предназначенном для «спокойных больных». В палате было еще четырнадцать женщин. Ни одна из них, кроме фройляйн Унбекант, не была, строго говоря, спокойной.
При осмотре, проведенном в клинике 30 марта 1920 го¬да, был зарегистрирован ее вес — 110 фунтов (около 50 кг) и рост 5 футов 2 дюйма (около 160 см). Дальше в ее описании говорилось: «Очень сдержанна. Отказывается назвать имя, возраст и занятие. Сидит в упрямой позе. Отказывается что-либо заявить, утверждает, что у нее есть на это основание, и если бы она захотела, она бы уже давно заговорила... Доктор может думать, что хочет; она ему ничего не скажет. На вопрос, бывают ли у нее галлюцинации и слышит ли она голоса, она ответила: «Вы не очень-то сведущи, доктор». Она признает, что пыталась покончить с собой, но отказывается назвать причину или дать какие-нибудь объяснения».
К врачам в Дальдорфе она отнеслась с тем же смешанным чувством страха и презрения, которым отличалось ее поведение в Елизаветинской больнице. При одном виде белого халата она спряталась под одеяло, а когда ее убедили открыть лицо, врачи заметили, что она избегает встречаться с ними взглядом. Особенно странно было ее сопротивление первому физическому осмотру. Казалось, она страдала, когда врачи осматривали ее тело, и им скоро стало ясно почему: тело ее было покрыто шрамами («многочисленные рваные раны», гласил протокол осмотра). И врачи отметили еще одно: она не была девственницей. Для девушки, «не достигшей двадцатилетнего возраста», это было немаловажное обстоятельство, и врачи решили испробовать новый подход. Не послать ли им за ее «женихом»?
Последовала бурная реакция: Nichts von alledem! (Ничего подобного!)
Ну тогда в чем же дело? Как можно ей помочь, если она ничего не говорит?
«Я больше ничего не скажу!»
Но на следующий день она сдалась и признала, что боится за свою жизнь: «Дает понять, что не хочет назвать себя, опасаясь преследования. Впечатление сдержанности, порожденной страхом. Больше страха, чем сдержанности».
И так все это продолжалось день за днем, постоянно и безрезультатно.
Иногда врачам казалось, что они чего-то добились. Фройляйн Унбекант назвалась работницей? Это правда?
Молчание. Кивок.
А ее семья? Они тоже из рабочей среды? Может быть, она расскажет что-нибудь о своей семье?
Хорошо: ее родители умерли. Мать умерла «недавно». Братьев и сестер у нее нет. У нее вообще нет родных.
Вообще никого?
Никого.
Она в этом уверена?
Молчание.
После еще двух месяцев этой игры в кошки-мышки врачи из Дальдорфа вызвали берлинских полицейских и сообщили им, что потерпели неудачу. Они попросили полицию предпринять серьезные усилия, чтобы установить личность этой женщины, и добавили, что сами они не в состоянии это сделать. Таким образом, в начале июля фройляйн Унбекант вывели из палаты в холл, где у нее сняли отпечатки пальцев и сфотографировали. Увидев устремленные на нее объективы, она начала сопротивляться изо всех сил, «за¬жмурила глаза», и ее пришлось силой удержать на месте. Ее сфотографировали анфас и в профиль и отпустили в палату, всю в поту.
Фотографии и отпечатки пальцев были разосланы в Штутгарт, Гамбург, Мюнхен, Дрезден — во все уголки Веймарской республики. Тем временем полиция наводила справки и поблизости. Все больницы и психиатрические клиники Берлина были обследованы на предмет выявления выписанных или исчезнувших пациентов, чье описание совпадало с наружностью фройляйн Унбекант. Взглянуть на нее в Дальдорф приезжали матери исчезнувших дочерей и мужья пропавших жен. Ее уже посетил брат некоей Марии Андреевской. А когда ее в упор спросили, не является она другой Марией, по фамилии Ваховяк, недавно пропавшей в городе Позен, она рассмеялась: «В какую игру вы играете со мной, доктор? Желаю вам удачи».
Никто не осудил берлинскую полицию, когд

Именной указатель

Авдонин — 434
Айкштедт — 342, 343
Александр Михайлович — 113, 235, 236, 253, 273, 274
Александр Никитич — 366, 367
Александра Федоровна — 11—14, 72, 75, 89, 92—96, 116, 198, 205, 208, 262
Алексей Николаевич — 8, 11, 13, 31, 38, 89, 90, 95
Алексий II — 433, 434
Альфельд — 399
Анастасия Николаевна — 11—16, 38, 156, 158, 208
Анастасия Николаевна, старшая — 163
Андерсон Анна — почти на каждой странице
Андрей Владимирович — 136, 164—166, 170—174, 181, 184, 185, 187, 196, 205, 225—229, 236, 253—256, 303, 368
Андриевский — 38—40
Арапов — 301, 302
Астер — 240

Барбара Мекленбургская — 323, 324, 343, 349, 409
Барк — 262, 263
Барнеман — 209
Бархэм — 406—408
Баудина — 370, 371
Баумгартен — 201, 203, 209—211, 215
Бахман — 79
Беккер — 344, 346, 349, 357—359
Белобородов — 367, 368
Бенкендорф — 260
Берг — 87, 101
Бергер — 386
Бергман — 8, 294, 295
Бердич — 33
Беренберг-Госслер — 333, 343, 346, 359—363, 372, 373, 388, 390, 409, 437
Бернсторф — 320
Бискупский — 309
Бишофф — 176, 253
Бойтлер — 356, 357
Бок — 61
Болтон — 267, 294, 296
Бонде — 62
Бонхоффер — 100—103
Борис Владимирович — 11
Борковская — 336
Боткин Г. — 155, 220—225, 231—233, 237, 244—247, 250—257, 261, 292, 308, 310—312, 324, 337, 362, 365—357, 386, 405—408
Боткин Д. — 161
Боткин Е. — 14, 15, 97, 155
Боткин П. — 164
Боткин С. — 119, 146, 147, 157, 161, 172, 173, 184, 196, 205, 221, 302
Боткина-Мельник — 155—164, 178—181, 221, 256, 289, 332
Брасова — 317
Браун — 302
Браунглиг — 15
Бриннер — 295
Бриссон — 324
Брукс — 263, 264
Буксгевден — 37, 38, 40—42, 75, 253, 327
Бун — 294
Бухольц — 25
Бэйрд — 273, 274
Бэкен — 325, 337—341
Бэринг — 261
Бэтче — 372—374

Вагнер — 354
Вайнштейн — 61
Вайцзеккер — 175
Валь — 71
Вальдемар, принц датский — 113, 114, 117, 187, 188, 250
Вальц — 25, 26
Вассершлебен — 153, 181, 200, 201, 339, 340
Веркмейстер — 325, 326, 332—335, 339
Виктория Федоровна — 97, 145
Виктория, английская королева — 305
Виктория, германская императрица — 305
Виктория-Луиза, принцесса Прусская — 110
Виллиге — 286, 287
Вильгельм II — 111, 123
Вильгельм Гессен-Филиппштальский — 305
Вингендер Д. — 185, 186, 189—191, 334, 335, 381, 382, 436, 441
Вингендер Л. — 334, 335, 436
Винике — 38, 39
Владимир Кириллович — 166, 309
Владимир Романов — 398—401
Войтинский — 284
Волков — 114—117, 139
Волленберг — 367—369
Вольман — 350—352, 358—365, 372—382, 387, 388, 391—393, 409
Воррес — 138, 338

Габриэль-Робинс — 324
Галлахер — 226, 232
Гарденберг — 106, 108, 109, 172, 173, 176, 181, 188, 234, 235
Гейдебрандт — 289, 290, 338, 339, 342
Гейден-Ринш — 300
Генрих Прусский — 34, 78
Георг V — 112
Георгий Михайлович — 224
Георгий Николаевич Лейхтенбергский — 171, 187, 194, 197, 199, 200, 205, 218, 219, 226, 442
Гессе Г. — 288
Гессе Д. — 182, 202
Гессе М. — 182,
Гиббс — 333
Гилл — 431, 432
Гинант — 290, 340—342
Годл — 435, 439
Голицын — 376—379
Горан — 441
Грандзицский — 337
Грэбиш — 187
Грюнберг — 67, 69, 71, 79, 81, 82, 85
Гэллоп — 259

Далкейт — 359
Дассель — 208—214, 217, 326, 329—332, 336
Дебагорий — 157
Ден — 315, 316
Деревенко, врач — 116
Деревенко, матрос — 116
Дерфельден — 224, 237, 238, 241, 242
Дженнингс О. — 268, 271, 272
Дженнингс У. — 271
Дженнингс Э. — 257, 266, 269, 271—279, 282, 283
Дитц — 64
Дмитрий Александрович — 243
Дмитрий Лейхтенбергский — 200, 338
Дмитрий Павлович — 113, 206, 254
Дуван — 301

Екатерина Лейхтенбергская — 200, 217
Елена Петровна — 61
Елизавета Федоровна — 302
Ельцин — 433
Енике — 33—37, 65—72

Жильяр А. — 121, 125—128, 140, 141, 149, 161, 327, 341
Жильяр П. — 59, 97, 121, 123, 124, 127, 128, 131—134, 139—141, 145, 156, 162, 168—173, 176, 188, 199, 205, 220, 221, 229, 239, 253, 294, 326—329, 331, 341, 440

Зарубин — 234
Зоммер — 364
Зонненштайн — 82, 83

Ирена Прусская — 34, 67—69, 78, 82, 105, 298

Капп — 81
Кастрицкий — 207, 208, 253
Кеннеди Г. — 259
Кеннеди Ж. — 293
Керенский — 12, 13, 390
Керстен — 409
Кира Кирилловна — 374, 375
Кирилл Владимирович — 31, 96, 97, 113, 143—145, 187, 303, 304, 309, 399, 401
Киркегор — 442
Клауберг — 355—357
Клейбенцетль — 369—371
Клеменц — 201—204, 211—213, 215
Кленке — 342, 343
Клир — 432, 440
Кляйст А. — 43—48, 50, 52, 56, 57, 65, 66, 70, 72, 76—78, 98, 186, 209, 435
Кляйст Г. — 47, 335, 336
Кляйст И. — 336
Кляйст М. — 43—48, 57, 65, 66, 186
Кнопф — 186, 189
Кнорринг — 171
Колтер — 250
Корякова — 434
Коссли-Бэтт — 273, 274, 297
Крампф — 333, 339
Ксения Александровна — 112, 126, 254, 264, 317
Ксения Георгиевна — 136, 224—226, 238—249, 253, 271, 272, 284, 285, 386, 438
Куликовский — 112, 127, 128, 137, 138, 338
Кшесинская — 165, 228, 397, 401, 437

Лаврова — 301
Ламердин — 290, 340, 385
Лахер — 14, 15, 363, 364, 382—384, 394
Леверкюн — 320—323, 330, 336, 345, 350
Ленин — 59
Леонтович — 295
Лерхе — 323
Лидс У. — см. Ксения Георгиевна
Лидс Б. — 224, 243—248
Лидс Н. — 242, 243
Лилберн — 358, 366—369, 385, 386, 391, 392, 397, 404, 409, 417, 419
Линден — 303
Линдфорс — 294, 295
Ллойд-Смит — 269—272, 283—285
Луи Гессенский — 324, 333, 343, 349
Луиза Саксен-Мейнингенская — 313
Луи-Фердинанд — 374
Лукан — 234
Лукке — 186, 187
Лэвингтон — 201—203, 215—219, 337, 386, 442

Мадзак Г. — 306, 308, 312, 327, 386
Мадзак П. — 306, 312
Малиновская — 26, 27
Манголд — 415
Мар — 268, 297
Маргрет II — 135
Марианна Гессен-Филиппштальская — 327, 372, 385, 391, 409
Мария Николаевна — 11—14, 38, 88, 89, 156, 208
Мария Павловна — 206, 254
Мария Федоровна — 97, 98, 111—113, 116, 126, 137—139, 163, 165, 187, 225, 252
Мария-Антуанетта — 95
Марков — 37, 40, 143, 144, 171
Марта, шведская принцесса — 132
Маугер — 431
Маунбэттен-Бирманский — 366
Маунтбэттен — 16
Медведев — 364
Мейер — 322, 323, 383
Мекк — 377
Мельник — 155
Мерисс — 396
Мид — 420
Мильтиц — 290, 305—307, 404
Милюков — 290, 403, 404
Мингэй — 432, 440
Михаил Александрович — 31
Михаэль-Бенедикт — 305
Мордвинов — 136, 205, 206, 395
Моретт — 294—297
Моффат — 284, 297
Мутиус — 290
Мэйхофф — 290, 339, 340
Мэнахан — 402, 405—408, 411—414, 417, 420—429
Мэнголд — 59
Мэсси — 432, 436, 437, 442

Наталья Лейхтенберская — 200
Ниандер — 372, 373
Николай II — 11—14, 26, 31, 75, 89—92, 96, 244, 260, 262, 263, 364, 428
Николай Лейхтенбергский — 181, 187
Николай Николаевич — 31, 113, 143, 163
Нилова — 77
Нина Георгиевна — 224, 240, 438
Нипер — 282
Ноак — 326, 334
Нобель — 100, 102, 104, 217, 218

Оболенская — 228
Оклер — 324, 325, 330, 345, 354, 362, 364, 370, 376, 377, 383, 390—392, 403, 409, 419, 424
Ольга Александровна — 15, 73, 96,116, 124—130, 135—138, 162, 165, 166, 180, 230, 252—254, 261, 317, 338, 440
Ольга Лейхтенбергская — 197, 198
Ольга Николаевна — 12—14, 96, 208
Опперсдорф — 397
Остен-Сакен — 119, 120, 145, 146, 149—152, 157, 167, 170, 364
Острогорский — 139

Пагендарм — 408—410
Петерсен — 355
Петр Ольденбургский — 137
Пий XII — 430
Пикок — 260, 264, 265
Пойтерат — 27—35, 40, 41, 56, 57, 65, 67, 71—73, 77—80
Престон — 425—427
Пруто — 396, 397
Пурталес — 386


Распутин — 12, 72
Распутина — 406, 407
Ратлеф-Кайлман — 83—93, 97—111, 115—117, 120—122, 130—133, 139—150, 167—170, 174—179, 190, 195, 199, 204—206, 228, 267, 294, 301, 302, 339
Рахманинов — 232, 237, 240, 251
Рейссе — 325
Репнина - см. Екатерина Лейхтенберг¬ская
Рехе — 343—346, 349, 355—357
Ризенфельд — 280, 281
Ритман — см. Вингендер Д.
Ришар, семья — 233, 250, 251
Родзянко — 360
Руднев — 99, 102, 103, 122, 142, 155, 206, 302
Рябов — 434

Саатхоф — 150—153
Саблин — 76, 77
Савич — 142, 145, 147
Самвебер — 303, 304
Саммерс — 59, 415
Сигизмунд Прусский — 298, 299, 323
Сика — 396
Смит Д. — 412
Смит Е. — 362
Смит Э. — 105—109
Соколов — 15, 58—62, 163, 359, 360
Спиридович — 137
Стречи — 118
Сэмпсон — 261

Татищев — 116
Татьяна Николаевна — 11—14, 38, 86, 90, 91, 96, 208
Таубе — 284
Теглева — см. Жильяр А.
Тира Камберлендская — 111—113
Толстая — 38—50, 74, 75, 157
Толстой — 118
Томазиус — 290
Троцкий — 234

Унбекант — см. Андерсон Анна
Унру — 106, 110
Урванцев — 144
Уткин — 60

Феодора, принцесса Гойсс — 305
Фердинанд Шёнайх-Каролат — 204, 387
Фермерен — 320—323, 330, 345—350
Фицлер — 320
Фоли — 232
Фоллер — 190—194, 300
Фонтейн — 397
Франк — 344
Франс — 435
Фридрих Великий — 154
Фридрих-Эрнст Саксен-Альтенбургский — 290, 298—300, 327, 333, 336, 348, 363—366, 372—375, 391, 392, 402—404, 408— 411, 417—419, 423
Фуртмейр — 417, 418
Фэллоуз А. — 321, 322, 336
Фэллоуз Э. — 244, 245, 250, 254—259, 264—266, 269, 270, 283, 258, 300, 301, 307—310, 318—321

Хантгентон — см. Коссли-Бэтт
Хейз — 295
Хилл — 432
Хольмберг — 62
Хольцман — 264
Хорен — 417
Хоффман — 64, 171, 194
Христиан X — 134, 135

Цале, семья — 114—118, 134—139, 142, 147, 149, 168—174, 184, 187, 188, 195, 258, 261, 302, 303, 321, 345
Цехлин — 379
Цецилия Прусская — 81, 82, 111, 305, 374

Чавчадзе Н. — см. Нина Георгиевна
Чавчадзе П. — 224
Чайковская А. — см. Андерсон Анна
Чайковские — 50—56, 64, 80

Шанцковская Г. — 310, 311, 437—439
Шанцковская М. — 310, 311, 439
Шанцковская Ф. — 184. 187—192, 334—337, 356, 431, 436—442
Шанцковский В. — 310, 311, 439
Шанцковский Ф. — 194, 195, 310, 311, 439
Швабе, семья — 31—43, 46, 57, 66, 71, 145
Швейцер — 442
Шенайк-Каролат — 204
Шилер — 48, 57, 58
Шницлер — 324
Шпиндлер — 144
Штайнер — 288
Штакельберг — 393—396, 410, 411, 417, 418
Шурихт — 189, 339

Эвель — 421
Эйтель, семья — 152—155, 173, 339
Эллерик — 339
Эрнст-Людвиг Гессен-Дармштадский — 82, 96, 105—111, 145, 172, 173, 176, 187, 194

Юровский — 14, 73, 364
Юсупов — 206, 207, 337
Юсупова — 206, 254, 264, 442

Без названия

05.04.2005

Автор: Без автора
Источник: Книжное обозрение, №14

Книга Питера Курта, свое время наделавшая шуму на Западе, вышла теперь и на русском. Автор пытается понять: была ли Анна Андерсон, долгие годы выдававшая себя за чудом спасшуюся великую княжну Анастасию, в действительности царской дочерью?.. Твердого ответа в книге нет, зато есть интереснейший рассказ о нравах в монархическом крыле русской эмиграции.