Содержание


Глава первая. Детство и отрочество 5
Глава вторая. «Антоша Чехонте» 56
Глава третья. Чехов — романист 144
Глава четвертая. Между литературой и медициной 166
Глава пятая. Первые лавры 185
Глава шестая. У огней рампы 223
Глава седьмая. Сахалин 244
Глава восьмая. В своем гнезде 271
Глава девятая. Годы признания 298
Глава десятая. Катастрофа 312
Глава одиннадцатая. Ранняя осень 347
Глава двенадцатая. Закат 377
Глава тринадцатая. Болезнь и смерть 402
Глава четырнадцатая. В поисках света. Религия Чехова 421
Глава пятнадцатая. Обида непонимания. 25 лет критики 444
Глава шестнадцатая. Земле земное. Личность и творчество 451

Именной указатель 463

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ДЕТСТВО И ОТРОЧЕСТВО


1

Человечество заподозрило все исповеди, начиная от исповеди Августина, продолжая признаниями Бенвенуто Челлини, Казановы, Ламартина, Руссо и Толстого. Говорят, что человек, пишущий для потомства, уже не может быть безусловно искренним. Однако все-таки следовало бы признать, что лучшим биографом человека был бы он сам — конечно, при желании сказать о себе правду. Посторонний по оставшимся документам мог бы только приблизительно угадывать истину.
Вслед за автобиографией лучшим исследованием было бы то, которое говорило бы языком дневников, мемуаров или писем вспоминаемого человека. Едва ли в применении к кому-либо возможно осуществление такого намерения во всей полноте. Этого мало, человек никогда не остается с собою наедине, это надо принять как аксиому. Всякий пишущий мемуары и письма смотрит на читающего, если не на все потомство. История знает переписки, лишенные всякой искренности, способные завести в совершенные дебри и исказить действительный образ пишущего, если бы историк или биограф принял эти «интимные» страницы за чистую монету.
Десятки выдающихся людей в мемуарах и письмах сводят счеты с современниками и реабилитируют себя. Финальная часть жизни многих высоко выдвинувшихся людей, делавших погоду, всецело уходила на цели литературного оправдания себя перед потомством. Переписка может сводиться к сплошной фальшивой похвале там, где у автора к адресату было только чувство антипатии. Печальная история, героями которой явились Доде и наш Тургенев, — одна из самых ярких и щекотливых иллюстраций к этому.
Но перед биографом вся полнота прав историка. Он свободен от личных отношений к тому, чью жизнь пишет. К пристрастным показаниям у него может найтись корректив — иногда из переписки того же самого автора. В случаях противоречивой оценки одного и того же лица или факта в письмах к двум адресатам — перед ним в большинстве случаев ясные психологические основания видеть, где истина и где фальшь, где голос сердца и где дипломатия.
Что касается Чехова, то такой вид его биографии, наполовину рассказанной его собственными словами, возможен в значительной степени. Он оставил огромную переписку*, он был в ней в большинстве случаев очень искренним, очень разговорчивым и охотно касался своих личных настроений и внешних перемен жизни. Его переписка, без сомнения, должна лечь в основу той его будущей, глубокой и полной биографии, для которой все современные попытки, не исключая и настоящей, — не более как подготовление материалов. Предоставить ему там, где возможно, говорить самому — обязанность биографа.
Нет сомнения, Чехов не был праведником. Одна из опасностей, стоящих перед его биографом, это именно опасность поддаться той чрезмерной идеализации, образцы какой уже нашли место в отдельных характеристиках этого чудесного писателя и обаятельного человека. Биограф должен знать, что история литературы пишется не для поучений юношеству, хотя часто и поучает, что его задача — восстановление человеческого и писательского образа во всей его полноте, что он рассказывает, а не судит. Чехов, блестящий, остроумный, каждое слово которого горит бриллиантом и запоминается навеки, Чехов, физически прекрасный, как полубог, всегда окруженный девушками удивительной красоты, неотразимо влекущий к себе и мужчин, и женщин, благотворитель, благодетельствующий направо и налево, — это мотив статьи с настроением, стихотворения в прозе в юбилейно-поминальный номер, а не живая личность, исследуемая в биографической книге.
Бывали моменты, когда Чехов приближался к этому почти античному образу. Его ум высекал чудесные слова и фразы, как кремень искры, прекрасные девушки оказывались около него. Но история должна знать Чехова во всей полноте его образа. Чехова отличала органическая прямота, прямота плебея и реалиста, которому просто отвратительна ложь, и как постыдная, и как бесцельная. Кому Чехов говорил о своей любви, того он действительно любил, однако его отзывы о Щеглове, Плещееве, Лейкине в письмах, например, к Суворину, стоят не всегда на одинаковой высоте дружеского тона с письмами к ним самим. Чехов был удивительно прямой и искренний человек, но не праведник и не мудрец в смысле философов древности. Он был исключительно одаренный писатель, уника среди писателей, но и сын своей семьи, своего сословия и своего времени. Жизнь и психику этого человека, поскольку они доступны, а не апофеоз героя, должен дать биограф.
Чехов не вел дневников — сохранилось совсем незначительное число его страниц, напоминающих дневник, не оставил записок, никогда не собирался писать свою автобиографию. Но автобиографические наброски он делал в своей жизни несколько раз: однажды по просьбе приват- доцента Московского университета д-ра Г.И.Россолимо — и совершенно серьезно, другой раз по просьбе литературного собрата — и сбился на шутку. Вот эти странички:
«Я, А.П.Чехов, родился 17 января 1860 года в Таганроге. Учился сначала в греческой школе при церкви царя Константина, потом в таганрогской гимназии; в 1879 г. поступил в Московский университет на медицинский факультет. Вообще о факультетах имел тогда слабое понятие и выбрал медицинский факультет, не помню, по каким соображениям, но в выборе потом не раскаивался.
Уже на первом курсе стал печататься в еженедельных журналах и газетах, и эти занятия литературой уже в начале 80-х годов приняли постоянный, профессиональный характер. В 1888 г. получил Пушкинскую премию. В 1890 г. ездил на остров Сахалин, чтобы потом написать книгу о нашей ссыльной колонии и каторге. Не считая судебных отчетов, рецензий, фельетонов, заметок, всего, что писалось изо дня в день для газет и что теперь было бы трудно отыскать и собрать, мною за 20 лет литературной деятельности было написано и напечатано более 300 листов повестей и рассказов. Писал я и театральные пьесы.
Не сомневаюсь, занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность; они значительно раздвинули область моих наблюдений, обогатили меня знаниями, истинную цену которых для меня как для писателя может понять только тот, кто сам врач. Они имели также и направляющее влияние, и, вероятно, благодаря близости к медицине мне удалось избежать многих ошибок. Знакомство с естественными науками, с научным методом всегда держало меня настороже, и я старался, где было возможно, соображаться с научными данными, а где невозможно, предпочитал не писать вовсе.
Замечу кстати, что условия художественного творчества не всегда допускают полное согласие с научными данными; нельзя изобразить на сцене смерть от яда так, как она происходит на самом деле. Но согласие с научными данными должно чувствоваться и в этой условности, т.е. нужно, чтобы для читателя или зрителя было ясно, что это только условность и что он имеет дело со сведущим писателем... К беллетристам, относящимся к науке отрицательно, я не принадлежу, и к тем, которые до всего доходят своим умом, не хотел бы принадлежать.
Что касается практической медицины, то еще студентом я работал в Воскресенской земской больнице (близ Нового Иерусалима), у известного земского врача П.А.Архангельского, потом неделю был врачом в Звенигородской больнице. В холерные годы (1892—1893) заведовал Мелиховским участком Серпуховского уезда».

Второй автобиографический набросок дан А.П. по просьбе беллетриста — драматурга Вл.Тихонова, нуждавшегося в таком очерке для журнала, который он редактировал. Начав его точными хронологическими датами, Чехов сразу соскользнул на юмористический тон, однако и среди шутки здесь мелькает небезразличная для биографа деталь.
«...Вам нужна моя биография? — пишет Чехов. — Вот она.
Родился я в Таганроге в 1860 г. (17 января). В 1878 г. кончил курс в таганрогской гимназии. В 1884 г. кончил курс в Московском университете по медицинскому факультету. В 1888 году получил Пушкинскую премию. В
1890 г. совершил путешествие на Сахалин и обратно морем. В 1891 г. совершил турне по Европе, где пил прекрасное вино и ел устриц. В 1892 г. гулял на именинах с В.А.Тихоновым. Писать начал в 1879 г. в «Стрекозе». Сборники мои суть: «Пестрые рассказы», «В сумерках», «Хмурые люди» и повесть «Дуэль». Грешил и по драматической части, хотя и умеренно.
Переведен на все языки, за исключением иностранных. Впрочем, давно уже переведен немцами. Чехи и сербы тоже одобряют. И французы не чужды взаимности. Тайны любви постиг я будучи 13 лет. С товарищами — как врачами, так и литераторами — пребываю в отличнейших отношениях. Холост. Желал бы получить пенсию. Медициной занимаюсь, и даже настолько, что, случается, летом произвожу судебно-медицинские вскрытия, коих не совершал уже года два—три. Из писателей предпочитаю Толстого, из врачей Захарьина».

2

Дед Антона Павловича Чехова, Егор Михайлович Чех, был из крепостных. О происхождении его фамилии сведений не сохранилось. Бесспорно одно, что в далеких своих разветвлениях род Чеховых теряется в воронежских недрах. В одном из писем к А.И.Эртелю Чехов писал: «Вы — воронежский уроженец? Моя фамилия тоже ведет свое начало из воронежских недр, из Острогожского уезда. Мои дед и отец были крепостными у Черткова, отца того самого Черткова, который издает книжки» (Льва Толстого).
Человек большого характера, Егор Чех поставил своей целью выкуп на волю. Скопив нужную сумму, в 1841 г. он выкупился, по свидетельству брата Чехова, Михаила Павловича, за 3600 руб., по 700 руб. за душу, и поступил на службу в имения графини Платовой — степные слободы Крепкую и Княжую. В последней он дослужился до должности управляющего. Юный Чехов здесь иногда проводил свои летние месяцы.
Дети Чеха были уже свободными. Их было трое: Михаил, Павел, отец писателя, и Митрофан.
Дед Чеховых, живший всегда в Малороссии и являвшийся как бы неотъемлемой частью деревни Княжей, был, по рассказу товарища детства Антона Павловича, П.А.Сергеенко, на редкость цельной, независимой и своеобразной личностью. Даже одевался он будто бы не так, как другие, а всегда соединял жилет и брюки посредством пуговиц в одно целое, «представляя собою как бы подвижную бронзовую статую».
Приезд внуков всегда радовал гостеприимного старика, и он помещал их иногда, «точно графят», в огромном барском доме, всячески баловал их по-своему, возил на беговых дрожках по полям, познакомил с процессом курения и гонораром (по 3 коп.) за «литературные труды» в конторе.
Но в некоторых отношениях он был строг и педантичен до неумолимости. Так, до известного времени нельзя было ни под каким видом пользоваться яблоками в графском саду. Таким же неумолимым охранителем был и его подручный. И молодые Чеховы, «невзирая ни на какие диверсии», все-таки не могли лакомиться яблоками.
В качестве показания ранней «игры ума» в ребенке рассказывается случай, когда однажды Антон предложил пари брату Ивану, что сорвет в саду не только какое-нибудь, а любое яблоко, и не ночью, не тайком, а днем и в присутствии дедушки. Пари было принято.
В назначенный час Антон вызвал в сад деда и, поставив брата Ивана лицом к намеченному яблоку, заявил старику, что перепрыгнет через брата. Дед засосал трубку и позволил.
Антон разбежался и, перепрыгнув через брата, одновременно сорвал намеченное яблоко. Дед был в восторге от ловкости внука, хохотал на весь сад и не вздумал сердиться.
Самые яркие и благоуханные впечатления юности Чехова связаны не с Таганрогом, а именно с этой деревней Княжей. Тут впервые, по словам Сергеенко, он прикоснулся душою к русской природе. Сами по себе поездки из города в деревню (около 60 верст), то на лошадях («все зависело от оказии»), то на волах, в течение нескольких дней, с ночлегами под бархатным небом Украины, на душистых коврах свежего сена, — уже одни такие поездки, без старших и без их стесняющей опеки — должны были вносить в свободолюбивую душу высокоодаренного мальчика гаммы новых впечатлений.
Старший сын Егора Чеха, Михаил, был отдан отцом в ученье в переплетчики в Калугу, где скоро получил известность как лучший мастер. Он тоже назывался еще не Чехов, а Чохов. Раз он прислал своему отцу подарок — весьма сложную, искусно сделанную шкатулку. Этой памяткой очень дорожил Антон Павлович.
Дядя Антона Павловича, Митрофан Егорович, держал бакалейную торговлю в Таганроге. Сюда же в 1844 г. переселился отец Чехова, Павел Егорович. От Митрофана остались два сына — Владимир и Егор. Последний был любимцем писателя, к нему написан длинный ряд самых теплых, самых задушевных писем. Дети Михаила Чехова все стали коммерсантами.
Роль родного дяди Чехова в деле воспитания и поддержки его и братьев остается несколько неясной по перепис-
ке А.П. По-видимому, влияние Митрофана Егоровича было значительно и, несомненно, благотворно. Чехов навсегда сохранил к нему чувство благодарности и дружбы. Много раз он пишет ему длинные дружественные доклады о себе и своих успехах, применяясь к простому пониманию родственника, а один раз категорически устанавливает факт воспитательного влияния дяди на себя и свою семью.
«Вы у нас единственный, и другого такого близкого родственника у нас не было, да едва ли и будет. Дело не в том, что вы родной дядя, а в том, что мы не помним того времени, когда бы вы не были нашим другом... Вы всегда прощали нам наши слабости, всегда были искренни и сердечны, а это имеет громадное влияние на юность! Вы, сами того не подозревая, были нашим воспитателем, подавая нам пример постоянной душевной бодрости, снисходительности, сострадания и сердечной мягкости... Искренно жму вам руку и благодарю. Когда, Бог даст, лет через 10—15 я буду описывать для печати свою жизнь, то поблагодарю вас перед всем читающим миром, а теперь жму только руку».
Когда дядя умер, Чехов был опечален и писал племяннику: «Я любил покойного дядю всей душой и уважал его». Смерть его он приписывал истощению от чрезмерного труда. Ему казалось, что он «стал жертвою своего необыкновенного трудолюбия».
Отца писателя, Павла Егоровича, дед перевез из деревни в Таганрог и отдал местному богатому купцу Кобылину в мальчики — лавочники. Молодому П.Е. пришлось здесь пройти школу сначала мальчика, потом «молодца», наконец старшего приказчика. В молодые же годы он изучал сахароварение на заводе Гирша, исполнял поручения хозяина, с большими деньгами его ездил с гуртом скота. Во время путешествий он попал в Шую и там высмотрел себе невесту, дочь купца Евгению Яковлевну Морозову.
Женившись в 1854 году, отец Чехова переменил жизнь на оседлую. В Таганроге он открыл в 1857 году, по примеру брата, колониальную лавку, соединенную с винным погребком «на вынос и распивочно», куда обыватель заходил за полквартой сантуринского или стаканчиком водки, — лавку того особого типа, какую вызвал к жизни своеобразный быт южного города с пестрым населением.
Отсвет талантливости и высшей интеллигентности, какой упал от самого Чехова, его братьев и сестры и на Чеховых-родителей, бесспорно, внес черты идеализации и в представление об его отце. Ниже мы увидим, сколько жесткого и терпкого было в характере этого человека, в методе его воспитания детей, в режиме управляемой им семьи. Да и неоткуда было взяться высоким устоям жизни в чернорабочем, так невзысканном судьбой и вынужденном вести борьбу за существование среди низких слоев общества, вовсе далеких от занятий и мыслей интеллигента. Гнет тяжелого характера П.Е., одинаково отмечаемого братьями Антоном и Александром, отчасти и авторами воспоминаний со стороны, мог значительно смягчиться с того времени, когда отец перестал быть кормильцем семьи, уступив эту роль сыну. Несомненно также, и мы фактически увидим это дальше, что, влияя на детей, старик и сам многое заимствовал от них. Во всяком случае, усиленное подчеркивание в нем постоянных тяготений к искусству можно рассматривать как более позднюю версию, естественно явившуюся под пером тех, кому хотелось наследственно объяснить и подготовить высокое одарение сына. Бесспорно, однако, что этот человек был не чужд влечений к знанию и искусству. В молодости, живя в деревне и постоянно посещая церковь, он выучился у местного священника играть на скрипке по нотам и по нотам петь. В разговорах он цитировал Кольцова. Сам А.П., по свидетельству брата М.П., считал свой талант унаследованным от отца. П.Е. и рисовал. Писанная им икона Иоанна Богослова и теперь еще цела и находится в ялтинском доме А.П., в его кабинете.
Даже став коммерческим человеком, П.Е. не утратил той поэтической жилки, которую пробудила в нем степная жизнь. Практический и расчетливый, он одухотворялся и молодел, когда разговор переходил на степь, на привольную жизнь, на табуны и казачество.
Скрипка, знание музыки и хороший голос, выработанный во время степных походов, создали новую профессию Павлу Егоровичу, тем более, что торговля его шла неважно. На свояченице его был женат друг и товарищ его,
А.В.Долженко, начавший свою деятельность такими же степными путешествиями по России за скупкой холста и разных крестьянских изделий. Большой любитель духовного пения, Долженко на этом сошелся с П.Е. Сначала они пели в греческом монастыре, потом во дворце, в походной церкви и в соборе. П.Е. обучал хор под скрипку и был регентом. В связи с этим в своем кругу П.Е.Чехов пользовался уважением. Он даже был избран на почетную и потому бесплатную должность ратмана полиции, а впоследствии — члена торговой депутации. Официально он значился таганрогским купцом 3-й гильдии*.
В этой-то семье П.Е.Чехова и жены его Евгении Яковлевны 17 января 1860 г. в доме по Полицейской улице (ныне ? 47) родился сын Антон. Метрическое свидетельство его цело доныне. Из него видно, что восприемниками его были «купеческий брат» С.Ф.Титов и купеческая жена Д.К.Сафьянопуло, крестил же его священник Орловский.
«Родился я, — писал А.П. городскому голове Таганрога П.Ф.Иорданову в 1902 году, — в доме Болотова (так говорит моя мать), или Гнутова, около Третьякова В.П., на Полицейской ул., в маленьком флигеле во дворе. Дома этого, вероятно, уже нет».
А.П. ошибался — дом этот сохранился доныне. От этого крошечного флигеля в три комнаты с кухней бывшая Полицейская улица теперь называется Чеховской.
Всех детей у П.Е.Чехова было шесть — Александр, Николай, Антон, Иван, Мария и Михаил.
Наиболее близким из братьев к Антону Павловичу был брат Николай, которого знавшие изображают человеком со своеобразным и живым характером, талантливым, порывистым, вспыльчивым, правдивым, безумно любившим музыку и свою профессию. «А.П. говорил, что брат Николай — самый ему симпатичный человек. В свою очередь Николай Чехов называл (в беседе) Антона «добрым, как Христос».

3

Первоначальное образование А.П. получил в греческой приходской школе при Цареконстантиновской церкви. Главную роль в этом решении отца сыграли местные греки и учитель греческой школы Вучина. Они преодолели нерешительность семьи, где отец, как человек коммерческий, давно учитывал знание сыновьями греческого языка, мать же под влиянием некоторых гимназических учителей, забиравших провизию в лавочке ее мужа, стояла за гимназию. Благоприятный случай помог отцу внести требующиеся 25 рублей годовой платы, и в списках школы Вучины явились два новых имени «Николаос Тсехоф» и «Антониос Тсехоф».
В трех больших очерках: «А.П.Чехов в греческой школе», «А.П.Чехов — лавочник» и «А.П.Чехов — певчий» («Вестник Европы», 1907, IV, X и XI) брат его Александр (за подписью А.Седой) зарисовал с большой подробностью и даже в беллетристической форме, впрочем, несколько мешающей, то время, когда будущий писатель, еще маленьким школьником, преодолевал первые трудности науки и помогал отцу в его торговом деле. Здесь перед его глазами проходили сотни своеобразных типов таганрог-
ского обывателя, от монашка с Афона, зашедшего украдкой «пропустить» стакан вина, до местных греков, говорящих на жаргоне. Грек Дымба из «Свадьбы», по словам рассказчика, срисован с одного из завсегдатаев, с утра до ночи заседавших в лавке Павла Егоровича.
Анекдотическую школу Вучины и атмосферу ее Александр Чехов рисует крайне мрачными красками. Грек-учитель и его помощник Спиро, маклер по хлебной части, были люди невежественные. Учительство выпало Вучине в удел как совершенная случайность.
Николай Спиридонович Вучина, или — в греческом произношении — Николаос Вутсинас, по его собственным словам, родился в Кефалонии и в Россию прибыл «без панталониа» искать счастья, которое никак не давалось ему в руки на родине. Получил ли он хоть какое-нибудь образование — осталось навсегда тайною. Точно так же никто из таганрожцев не знал, когда и в каком виде он вступил впервые на русскую землю. Все узнали его уже прямо учителем греческой школы. «Обучались в школе, главным образом, дети шкиперов, дрягилей, матросов, мелких маклеров, греков-ремесленников и вообще лиц низшего ранга. Негоцианты-меценаты и мало-мальски достаточные купцы детей своих сюда не отдавали и к самой школе относились брезгливо. И, пожалуй, не без основания: ученики представляли собою «смесь одежд и лиц». Один, по бедности родителей, являлся в класс без всякой обуви, босиком, другой — в изорванной и вымазанной Бог весть чем рубахе, третий — со следами уличной битвы, и только очень немногие были одеты более или менее прилично. В большинстве случаев это были «уличные мальчишки», изощрившиеся в кулачных боях и всякого рода подвигах и шалостях, свойственных детям, оставляемым без призора. Любимым занятием большинства было шататься по гавани среди выгружаемых иностранных товаров и воровать из ящиков, бочонков, кулей и мешков рожки, орехи, винные ягоды, апельсины и лимоны. За это им, что называется, «влетало» от дрягилей и хозяев товара, и многие из них являлись в школу с выдернутыми вихрами, распухшими от пощечин физиономиями, сильно надранными ушами, а иногда и со следами той экзекуции, которая мешает наказанному сидеть».
Всех учеников было до семидесяти. Все это был типичный черномазый и горбоносый народ. Будущий русский писатель сразу очутился в каком-то новом и чуждом по нравам и языку мире. Кругом него говорили все по-гречески, задавали вопросы по-гречески и отвечали на его русские вопросы тоже на этом языке. Очутившись столь неожиданно в этой чуждой среде, Антон Павлович — как он сам рассказывал после — сразу опешил и струсил.
Телесные наказания в школе считались узаконенным приемом. К наказанным применялись приемы, достойные старой бурсы. Бил детей не только учитель, но тут же, на глазах учеников, расправлялись с провинившимися сыновьями отцы. Протестовать было некому. Воспитание юного Чехова, рядом с разными Ликацасами, Антонопулосами и Макрасами, шло в чисто демократическом направлении и ставило его лицом к лицу с живою и неприглядною жизнью.
Начала ученической жизни и быта были совершенно патриархальны. «В большой комнате стояли пять рядов длинных, черных, грязных и изрезанных ножами школьных парт. В начале каждого ряда этих парт возвышался черный шест и наверху его — черная же табличка с римской цифрой от I до V. Это и были классы. В каждом классе велось свое отдельное преподавание. Но если по каким-либо обстоятельствам в каком-нибудь классе становилось тесно, то учитель, не задумываясь и не соображаясь с познаниями, переводил учеников в другие классы, где места было больше. Справлялся же Вучина со своим трудным преподавательским делом очень легко: он почти ничего не делал и только дрался и изобретал для учеников наказания. В этом и заключалось все преподавание. В настоящее время существование подобного учебного заведения было бы немыслимо, а тогда оно было не только возможно, но даже и в порядке вещей. Шкипера и дрягили отдавали своих детей в эту школу не столько для обогащения ума книжной наукой, сколько для того, чтобы они не баловались и не мешали дома. Одни только наивные люди и меценаты могли верить в то, что в этой школе ребенок мог чему-нибудь научиться».
Беллетристическая форма, какой отдает предпочтение Ал.Чехов, к сожалению, допускает возможность преувеличений и сгущения красок. Брат пользуется в своем рассказе такими эффектами, рисует таганрогскую бурсу таким «мертвым домом», что даже при осознании его близости к Антону Павловичу и ответственности его за эти биографические страницы — остается место для сомнения. Положительно невозможно верить, чтобы живой мальчик сохранил свою жизнерадостность, пробыв целых два года в том аде, какой описывает Седой. Особенно выделены у него три случая училищной жизни — смертный бой одного из учеников его родственником-матросом, невероятная кара другого... подвешиванием на оконном ставне (!) и проведение третьего сквозь строй. Подозреваемый в дерзком поступке (впрочем, не им совершенном) ученик, увешанный позорными атрибутами, был поставлен на стул перед кафедрой. Каждый из учеников должен был обозвать его мерзавцем и плюнуть ему в лицо. Исполнил будто бы этот приказанный обряд и маленький Чехов «и долго потом помнил его, хотя и не любил вспоминать о нем, как о гнусном надругательстве над человеком из чувства личной мести».
Автор невысокого художественного вкуса, которому часто недоставало именно чувства меры, А.Седой, надо думать, увлекся в сгущении тонов этого быта, которого сам не был прямым свидетелем, и превратил его в кошмар, каким он не был. Из таких школ не выходят такие, как Чехов, и пресловутая бурса 40-х годов Помяловского не могла быть раем в сравнении с частной школой 60-х годов, свободно контролируемой обывателями. По всему кажется, что школа Вучины была учреждением скорее юмористическим, чем страшным.
Греческая школа не была кошмаром, но это верно, что пребывание в ней было бесплодным, а память об ее нравах, неотрицаемо грубых, осталась в ее питомце недобрая. Незадолго до смерти, в Ялте, узнав, что некоторые его рассказы переведены на греческий, и перелистывая книжку на совершенно недоступном ему языке, А.П. выразил удивление, что брат его запомнил еще хоть что-нибудь от уроков этой школы. «Не люблю я вспоминать о ней, — сказал он, — много испортила она моих детских радостей. Интересно бы знать, живы ли еще Вучина и Спиро».
Антипатию к греческой школе А.П. перенес и на самый греческий язык. Известно, что на второй год он оставался во втором классе именно из-за этого предмета. В рассказе «Учитель словесности» упоминается «бездарный и безличный чех, преподаватель греческого языка», — очевидно, как нарицательное имя, как воплощение педагогической бесталанности.
Через два напрасно потерянных года, в 1868 году, Антон Чехов был взят от анекдотического Вучины и отдан в приготовительный класс таганрогской гимназии, тогда не входивший в состав учреждения и даже помещавшийся в особом здании, поблизости.
Гимназические годы А.П. проходят между домом, гимназией и лавочкой. Подробно проследить их биографу его позволяет второй из названных очерков его брата Александра.
Обеспечивая общий хлеб, в бакалейной лавочке с большой вывеской «Чай, сахар, кофе и другие колониальные товары» и другою, поменьше, — «На вынос и распивочно» — работает вся семья Чеховых вслед за отцом. В холодной лавке свои часы дежурства несет и восьмилетний Антон. По примеру старших он торгует самыми разнообразными товарами. Вызванная к жизни своебычными требованиями провинциального городка, лавочка содержит все, что нужно для житейской потребы, — от чая, помады, перочинных ножей, масла, фитилей для лампы — вплоть до лекарственных корней и трав и каких-то сомнительных специй, стоящих на грани реального и мистического, вроде «семитравника», «всеисцеляющего пластыря д-ра Алякринского» или «семибратней крови». Рядом с прованским маслом и дорогими духами здесь продаются маслины, винные ягоды, керосин, макароны, сальные свечи — все, что угодно. Лавка Чехова — одновременно и бакалейная лавка, и аптека без разрешения начальства, и клуб для завсегдатаев, и место, где всегда можно выпить рюмку водки и даже напиться сантуринским до полного опьянения.
Антон Чехов идет сюда иногда с уроками и здесь урывками учит их. Его ближайшее общество — два мальчугана-приказчика, отданные харьковской крестьянкой его отцу в «ученье на года» и несущие тяжелую лямку. Господствующие впечатления — разговоры приходящей серой публики... «Это — мелкие хлебные маклеры-завсегдатаи, свившие себе гнездо в лавке Павла Егоровича. Лавка служит для них клубом, в котором они за рюмкою водки праздно убивают время. А зимою дела у них нет никакого. Привозов из деревень нет, им покупать и перепродавать нечего. Купля и перепродажа идут только летом и осенью. У каждого из них есть своя квартира и семья, но они предпочитают проводить время в лавке и от времени до времени выпивают по стаканчику водки, благо хозяин верит им в долг и почти всегда составляет им компанию. Говорят они обо всем, но большею частью пробавляются выдохшимися и не всегда приличными анекдотами».
Постоянно заходят сюда бродячие монахи, сборщики «на святую гору Афонскую», здесь они отдыхают, едят и пьют, ссорятся и запивают перемирия. Если искать прототипов к чеховским заблудящим монашкам и странникам, если устанавливать, откуда в его рассказах взялись замытаренные дети, не высыпающиеся и рано превращенные в машины («Спать хочется») или теряющие жизнерадостность и рано воспринимающие мир несмеющимся, озабоченным взглядом (Егорушка из «Степи»), — нужно обратиться сюда, к первым годам пребывания А.П. в гимназии.
И время каникул у братьев проходило в лавке. Единственным их гуляньем было — посидеть на крылечке и вечером послушать отдаленную музыку городского сада. Был даже момент, когда отец собирался вовсе взять сыновей из гимназии и определенно пустить их «по коммерческой части». Даже приезжая в гости, например, к деду, А.П. оказывался на положении не барчука, а работника. Поправкой к показанию Сергеенко, рисующего эти побывки у деда как сплошной праздник, являются строки чеховского письма. «В детстве, живя у дедушки в именье графа Платова, — рассказывал он Суворину, — я по целым дням от зари до зари должен был просиживать около паровика и записывать пуды и фунты вымолоченного зерна; свистки, шипенье и басовой, волчкообразный звук, который издается паровиком в разгар работы, скрип колес, ленивая походка валов, облака пыли, черные, потные лица полсотни человек — все это врезалось в мою память, как «Отче наш».
Любимым занятием ребенка было составление коллекций насекомых и игра в торговлю, бывшая продолжением действительных и нужных занятий его в лавке отца. Сохранились от той поры свидетельства, что он еще ребенком мастерски считал на счетах. Все тогда думали, что из него выйдет коммерсант. Осенью Чехов «ловил певчих птиц и продавал их на базаре» (собственное показание в письме Суворину). Большим любителем был маленький Чехов до ягод: за эту склонность ему приходилось почти постоянно расплачиваться. Сохранилось его же свидетельство, что ему «каждый день драли уши за ягоды».
Все показания об отце Чехова единогласно представляют его человеком типичного трудового уклада. Только начатки любви к искусству несколько возвышали его над этой категорией прижимистых, озабоченных, деловитых и суровых людей. Свой дом, жену и семью он правил рукою властною и иногда, очевидно, железною. Только ласка матери разряжала порой сильно сгущенную домашнюю атмосферу. Ласки отцовской дети, по-видимому, не знали. Что до самого А.П., то доказательством этого в нем было почти повышенное благодарное ощущение всякой к себе симпатии. «Спасибо за ласковое слово и теплое участие, — пишет он В.А.Тихонову. — Меня маленького так мало ласкали, что я теперь, будучи взрослым, принимаю ласку как нечто непривычное, еще мало пережитое. Поэтому и сам хотел бы быть ласков с другими, да не умею: огрубел и ленив, хотя и знаю, что нашему брату без ласки ника

Именной указатель

Абаринова — 315
Абрамов — 198, 308
Абрамова — 239
Августин — 5
Аверкиев — 81
Авилова — 304, 387, 456
Авсеенко — 82
Азбукин — 404
Айвазовский — 348
Александр Македонский — 113
Александр I — 41
Альбов В. — 450
Альбов М. — 82, 301
Альтшуллер — 173, 174, 378, 408
Амфитеатров — 52, 64, 84, 105, 119, 134, 157, 163, 267, 369—371
Андреев — 140, 345, 396
Андреев-Бурлак — 111
Андреева — 395, 399
Андреевич-Соловьев — 308
Антокольский — 28, 293, 300
Антоний — 113
Антонопулосы — 16
Аполлонский — 314, 315
Апухтин — 82
Арина Родионовна — 29
Аристархов — 204, 357
Арсеньев — 193, 307, 448
Артем — 393, 395—397, 399
Архангельский — 8, 167
Архимед — 114
Атава — 82

Бабухин — 302
Бажин — 82
Байрон — 453
Бакунин — 33
Баранович — 252
Баранцевич — 40, 82, 129, 212, 285, 352, 356, 358
Барятинская — 384
Баталин — 114
Батуринский — 239
Батюшков И. — 308, 399
Батюшков Ф. — 62, 362
Бегичев — 137, 191
Бежецкий — 352, 358
Белинский В. — 114, 138
Белинский М. — 82
Берг Н. — 418, 450
Берг Ф. — 82
Бернар — 58, 102—104, 107, 108
Берне — 456
Бертенсон — 189
Бертрам — 68
Бибиков — 215
Билибин — 68, 69, 136, 138, 139, 141, 172, 340
Бильрот — 174
Бичер-Стоу — 457
Боборыкин — 81, 114, 326
Богданович — 269, 309, 448
Боголепов — 168
Богораз — см. Тан
Болотов — 14
Боцяновский — 308
Булгаков — 450
Бунин — 456
Бородавкин — 256
Буренин — 81, 180, 186, 189, 207, 219, 229, 300, 308, 346, 358, 446—448, 455
Быков — 58
Бычков — 209

Валишевский — 294
Вальяно — 161, 162
Вандербильт — 387
Варламов — 315, 325, 328, 329
Василевский — 81
Васильев — 393
Вашков — 63
Введенский — 204
Вейнберг — 82
Венгеров — 171, 175, 308
Вересаев — 171, 175
Верн — 122
Весслитская — 343
Веселовский — 399
Виктор Эммануил — 292
Винтер — 416
Вишневский — 393, 395
Владиславлев — 167, 191
Вогюэ — 450
Волохов — 34
Волынский — 308
Вольтер — 373, 434, 439
Ворг — 54
Вронди — 26
Всеволжский — 241
Вуков — 27, 32, 58
Вутсинас — см. Вучина
Вучина — 14—18
Выхухоль — 252

Гаврилов — 166
Галкин-Врасский — 252, 253, 266
Гарт — 356
Гаршин — 81, 212
Гейне — 456
Герцен — 33, 454
Гете — 434
Гиляровский — 64, 68, 69, 84, 121
Гиппиус — 450
Гирш — 12
Глама — 227, 228
Гнедич — 326, 454
Гнутов — 14
Гоголь — 57, 138, 148, 158, 417, 453, 454, 461
Голенищев-Кутузов — 82
Головин — 308
Гольцев — 299, 306, 308, 310, 311, 346, 372, 418
Гончаров — 6, 81, 237, 270, 354, 386, 421, 455
Гораций — 239
Горбунов — 81
Горева — 34
Горький — 141, 142, 348, 385, 400, 453
Граве — 68
Грибановский — см. Михаил, епископ
Грибунин — 399
Григорович — 81, 130, 138, 156, 185—187, 193, 197, 211, 216, 220, 234, 241, 242, 286, 296, 351, 368, 457
Григорьев — 225
Громов — 395
Грузинский — 47, 65, 120, 130, 133, 134, 158, 161—164, 170, 212, 234, 262, 364, 437
Гуревич — 132, 265
Гурлянд — 65
Гюго — 54, 122, 230

Давыдов В. — 224, 225, 227—230, 314, 327, 339
Давыдов Д. — 455
Данилевский — 81
Дарвин — 457
Даргомыжский — 167
Державин — 114, 189
Дивильковский — 268
Диоген — 114
Добролюбов — 145
Доде — 5, 118, 356
Долженко — 13, 41
Дорошевич — 105, 267
Достоевский — 125, 191, 196, 218, 421, 424, 439, 441, 453, 456, 461
Дрейфус — 294, 372—374
Дрианский — 356
Дросси — 34, 60
Дьяконов — 26, 32
Дюжикова — 314
Дюма — 116
Дягилев — 423, 426

Евреинова — 126, 199
Егоров — 283
Ежов — 304
Елпатьевский — 378, 381
Ермолова — 60

Желтов — 63
Живаго — 412
Житель — 180, 219, 300, 359

Засодимский — 82
Захарьин — 9
Звенигородцев — 140
Зельманов — 43
Зембулатовы — 38
Златовратский — 82
Змиев — 194
Золя — 114, 126, 140, 356, 373

Иванов — 240, 308, 449
Иванов-Классик — 82
Иванов-Козельский — 58, 104, 105
Иванов-Разумник — 450
Игнатов — 393
Игрек — 68
Иловайская — 384
Иловайский — 24, 110
Иоанн Кронштадтский (Сергиев) — 383
Иокай — 119
Иоллос — 412, 413
Иорданов — 14, 24

Казанова — 5
Каллаш — 122
Канова — 291, 297
Кант — 434
Капози — 174
Каразин — 82
Карзинкин — 161
Карл ХII — 106
Карпов — 243, 314—317, 325, 326, 330, 331
Катков — 81, 191
Качалов — 399
Качерец — 449
Кеннан — 252
Киселев — 39, 167, 272
Киселева — 74
Киселевский — 224, 227, 228
Киселевы — 38, 167
Кичев — 64
Кичев Н. — 120, 121
Кичев П. — 225
Клеопатра — 113
Книппер — 388, 390, 393, 395, 399, 411, 413—417, 419
Кобылин — 12
Ковалевский — 293, 294, 374
Кожухов — 69
Кольцов — 13
Комиссаржевская — 314—317, 320, 325—328, 332, 335, 340, 343, 391
Кони — 268, 340—342, 348
Кононович — 252, 253
Конти — 286
Конфуций — 433
Корнеев — 223, 234
Коробов — 65, 340
Коровин — 166
Короленко — 81, 129, 131, 140, 142, 188, 195, 196, 198, 210, 211, 215, 309, 352, 454
Корф — 269
Корш — 223-225, 227, 228, 233, 239
Кравцов — 53
Краснов — 308
Крестовская — 157
Крылов — 71, 82, 111
Кугель — 318, 335, 393
Кузовлев — 27
Кукушкин — 30, 31, 45
Кумская — 29
Куприн — 378, 380
Курепин — 119, 120, 134, 135, 142, 370
Курочкин — 78
Кювье — 104

Лавров — 299, 300, 345, 372, 457
Ладожской — 194
Ладыженский — 380
Лазарев-Грузинский — см. Грузинский
Лазаревский — 48
Ламартин — 5
Лассаль — 456
Левенсон — 122
Левинский — 121
Левитан — 38, 39, 64, 166, 167, 262, 291, 304, 312, 313, 435, 436
Левкеева — 314—316, 325, 331—333, 337
Лейкин — 7, 27, 68-70, 121-125, 127—129, 133, 134, 136—139, 142, 162, 168—170, 190—192, 195, 211, 214, 234, 253, 262, 263, 285, 327, 328, 330, 331, 341, 348, 408, 445
Леман — 215
Лентовский — 58, 71, 105, 106, 114
Леонидов — 399
Лермонтов — 57, 145, 286, 437, 452
Лесков — 81, 191, 212, 349, 456, 461
Ливанов — 116
Ликацасы — 16
Лилина — 390, 393, 395, 399
Линев — 82
Линтварев — 201
Линтварева — 402
Липскеров — 76, 120, 144, 145, 302
Ломоносов — 116
Лохвицкий — 114
Луговой — 326, 331, 332
Лужский — 392, 399
Любимов — 23

Майков — 81, 116
Макрасы — 16
Максимов — 81
Мальцев (учитель) — 31
Мальцев (священник) — 417
Мамай — 424
Мамин-Сибиряк — 140
Мансфельд — 76, 160—163
Ма-Па — см. Чехова М. П.
Марино Фельеро — 297
Марк Аврелий — 433, 434
Марк Антоний — 111
Маркевич — 192
Маркс — 57, 375, 385—387
Масанов — 56
Маслов — 358
Маслов М.Н. — 405
Матвеев — 294
Мачтет — 142
Медведев — 335
Медведский — 308, 448
Мей — 230
Мейерхольд — 395
Мельников-Печерский — 112, 431
Мельяк — 326
Мендель — 43
Мендельсон — 414
Меньшиков — 277, 280, 283, 309, 423, 426, 451
Мережковский — 294, 295, 307, 325, 345, 451, 452
Метерлинк — 326
Мечников — 182
Мещерский — 71, 82, 94, 111, 114-116
Мизинова — 277, 300, 352, 361, 407
Микулич — см. Веселитская
Микшадзе — 65
Минаев — 82
Минский — 82
Михаил, епископ — 305, 306
Михайлов — 82
Михайловский — 45, 81, 139, 159, 198, 200, 211, 216—220, 247, 308, 310, 311, 445, 448, 453
Михневич — 82
Молоствов — 169
Мопассан — 330, 402, 447, 448
Мордовцев — 82
Морозова В. — 293
Морозова Е. — см. Чехова Е.Я.
Морозова М. — 29
Морской — 112
Москвин — 395, 399
Муравлин — 81, 326
Муравьев — 159
Муратова — 399
Мускатблит — 13, 26
Мухин — 65
Муций Сцевола — 113
Мясницкий — 82, 134

Надсон — 81, 348, 378, 454
Наполеон — 320
Нарышкина — 268
Невежин — 64, 82
Негосин — 40
Незлобин — 82
Некрасов — 51, 57, 139, 220
Немирович Данченко Василий Ив. — 82, 181, 212
Немирович Данченко Владимир Ив. — 340, 346, 388—392, 399, 411
Нефедов — 82
Новиков — 34
Нордау — 319
Нотович — 71, 82, 112

Облеухов — 168
Оболенский — 195, 196, 202, 203, 221, 308, 449
Овсянико-Куликовский — 308, 450
Окрейц — 58, 71, 82
Онегин — 294
Орловский — 14
Островский А. — 81
Островский И. — 45
Островский П. — 200
Остроумов — 404, 405, 408, 411
Оффенбах — 26

Павлов — 114
Пазухин — 63
Палкин — 368
Пальмин — 63, 64, 68, 69, 82, 120, 121, 128, 180, 190, 211
Панчин — 315
Пастер — 182
Перцов — 308, 449
Петерсон — 359
Петр I — 28, 109, 293
Петров — 130, 436, 437
Пешков — см. Горький
Писарев Д. — 33, 145
Писарев М. — 105, 314, 315, 391, 461
Писемский — 354, 421
Платонов — 20, 24
Платова — 10
Плещеев — 6, 7, 81, 126, 139—141, 155, 156, 158, 198—202, 204, 205, 207, 210—215, 220, 262, 286, 299, 349, 358, 379, 419, 423, 424, 426, 434
Покровский — 29, 31, 34
Полонский — 81, 189, 212
Помяловский — 17, 461
Потапенко — 165, 181, 277, 315, 316, 331, 337, 388, 407, 457, 458
Потемкин — 228, 230, 353, 362, 459
Потехин — 114, 189, 230, 326
Протопопов — 300, 308
Пругавин — 383
Пушкарев — 64, 128, 134, 142
Пушкин — 44, 114, 120, 189, 459
Пыпин — 81

Радзвицкий — 405
Радищев — 454
Ралле — 118
Рачинский — 42
Рейтлингер — 31, 33
Ренан — 287
Репин — 170, 454
Роберти — 294
Ровинский — 348
Родон — 58
Роксанова — 390
Романов — 339
Россолимо — 7, 61, 413
Руссо — 5
Рыбчинская — 233
Рыков — 119, 124, 252
Рылов — 325

Савельева — 360
Савина — 229, 314, 315
Савицкая — 395
Савонарола — 114, 182
Саврасенков — 77
Садовская — 398
Сазонов — 314, 315, 317, 319, 325—328
Салиас — 81
Салов — 82
Салтыков-Щедрин — 81, 139, 220
Сафьянопуло — 14
Светлов — 225
Свободин — 232, 241, 348, 349, 358, 360
Седой — см. Чехов Александр Павлович
Селивановы — 23, 53, 54
Сементковский — 308
Сергеенко — 10, 11, 19, 29, 36, 38, 43, 44, 64, 65, 84, 122, 386, 435, 436
Сергиев — см. Иоанн Кронштадт¬ский
Синани — 378
Скабичевский — 81, 159, 198, 200, 300, 308, 354, 357, 444, 446
Склифосовский — 168
Случевский — 82
Смирнов — 113
Соболевский — 284, 293, 372, 412
Соковник — 156
Соколов — 325
Сократ — 433, 435
Соловцов — 34, 233, 239, 240
Соловьев — 82
Соломонский — 276
Спиноза — 434
Спиро — 15, 18
Средин — 407
Станиславский — 388—393, 395, 399, 400, 446
Стасов — 300, 455
Страхов — 461
Стрепетова — 229, 230
Струве — 309, 449
Стюарт — 284
Суворин — 6, 20, 50, 81, 114, 129, 131, 133—136, 139, 142, 156—158, 164, 174, 176—181, 186, 188, 189, 197, 201, 205, 207, 208, 210, 211, 213, 215, 218, 230, 232, 234, 235, 240-242, 247, 249—251, 255, 260, 261, 263—268, 272—274, 249—251, 255, 260, 261, 263—268, 272—274, 279—283, 285, 286, 290, 294, 295, 298, 299, 302, 306, 314, 317, 318, 321, 325, 330, 333, 336, 338-341, 346, 349, 351, 354, 357—362, 364—375, 379, 387, 389, 401, 407, 409, 424, 426, 452—454, 459, 461
Сумбатов — 340
Сумцов — 222, 448
Сытин — 401

Тан — 32, 43, 60
Тарновский — 105, 106
Таубе — 409
Титов — 14
Тихонов — 9, 30, 61, 156, 352, 378, 406
Тициан — 291
Толстой А. — 191
Толстой Л. — 5, 9, 10, 81, 182, 195, 218, 355, 393, 421, 423, 434, 451, 454, 456, 461
Третьяков — 14
Трефолев — 68, 69, 82
Трофимов — 82
Тургенев — 5, 116, 117, 237, 239, 344, 354, 355, 386, 421, 425

Урусов — 314, 333
Успенский Г. — 81, 211, 310
Успенский П. — 356
Уткина — 121

Федоров М. — 120
Федоров-Юрковский — 229, 331
Федотова — 103, 399
Феодосий Печерский — 433
Фидлер — 142
Фивейский — 65
Флеров-Васильев — 226
Франциск Ассизский — 433
Фруг — 82, 318, 324

Хрущов-Сокольников — 114
Худяков — 124

Цертелев — 303

Чайковский — 137, 234, 348
Челлини — 5
Чернышевский — 453
Чертков — 10, 362
Чех Е.М. — 9—11
Чехов Александр Павлович — 12—15, 17, 18, 21—23, 35, 38—42, 45, 47, 51—55, 59, 64—66, 131, 139, 163, 164, 225, 244, 248, 261, 279, 288, 400, 406
Чехов В.М. — 11
Чехов Г.М. — 6, 136
Чехов Е.М. — 11
Чехов И.П. — 10, 14, 23, 37, 39, 59, 167, 262, 291, 303
Чехов Митрофан Егорович — 10—12, 29
Чехов Михаил Егорович — 10, 11
Чехов М.П. — 10, 13, 14, 23, 35, 39, 41, 44, 47, 49, 52—54, 59, 60, 120, 127, 128, 165, 167, 168, 171, 177, 211, 222, 223, 229, 234, 240, 246, 249, 250, 271, 274, 275, 283, 284, 291, 315, 338, 365, 373, 402, 407, 408, 417, 457
Чехов Н.П. — 14, 23, 35, 39, 49, 53, 59, 64, 65, 122, 162, 168, 234, 244—246, 376
Чехов П.Е. — 10—15, 19—22, 39—41, 45, 48, 49, 57, 59, 166, 210, 275, 277, 278, 283, 284, 419
Чехов-Седой — см. Чехов Александр Павлович
Чехова Е.Я. — 12, 14, 39, 41, 46, 49, 57, 59, 166, 210, 255, 259, 277, 278, 280, 284, 377, 417, 419
Чехова М.П. — 14, 46, 52, 59, 181, 210, 225, 248, 258, 259, 264, 268, 273, 275, 277, 278, 284, 286, 289, 312, 337, 338, 343, 377, 380, 386, 389, 390, 459
Чешихин — 308
Читау — 315
Членов — 174, 176
Чохов — см. Чехов Михаил Егорович
Чуйко — 82

Шамкович — 33
Шаповалов — 378
Шваб — 420
Шверер — 412, 413, 415, 416
Шекспир — 183, 233
Шехтель — 291
Шиллер — 453
Шишкин — 454
Шлейфер — 420
Шпажинский — 82
Шпильгаген — 54
Шрейер — 119
Шулятиков — 308, 449
Шуф — 318, 329

Щеглов — 7, 41, 60, 205, 208, 210, 212, 220, 230, 232, 234, 235, 247, 251, 253, 260, 261, 272, 326, 339, 349, 352, 358, 360, 423, 424, 426, 434, 448, 458, 459
Щеглов-Леонтьев — см. Щеглов
Щедрин — 114, 126
Щепкина-Куперник — 391
Щукин — 294

Эвальд — 412
Эдисон — 88
Эйлер — 417
Эльпе — 219
Эртель — 9, 82, 458
Эфрос — 390, 391

Южаков — 198, 200
Южный — см. Зельманов
Юлиан Милостивый — 433
Юлий Цезарь — 111, 113
Юрасов — 293
Юрьев — 82
Юферов — 69

Якоби — 293
Яковкин — 65
Яковлев — 34
Якунчикова — 411
Янов — 166
Ясинский — 181, 318—320, 326, 330