СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие. Дмитрий Быков..................................................3
ОЧЕРКИ СУДЕБНЫЕ И НЕ ТОЛЬКО................................7
Безумие........................................................................................9
Лики пошлости, или Чувства и вещи..................................21
Коллекция.................................................................................36
Ваза в виде урны.....................................................................36
Дар.............................................................................................58
Жить и умереть........................................................................71
Воспоминания о Таллине.......................................................79
Как библиотеку меняли на «жигули»...................................91
Шум......................................................................................... 101
За незримой чертой............................................................... 118
Торг.......................................................................................... 131
Мастер праздника.................................................................. 144
Семейная реликвия................................................................ 158
Опыт несвершения................................................................ 173
Острая ситуация..................................................................... 194
После Шукшина.................................................................... 199
Баллада о часах...................................................................... 209
Над пропастью....................................................................... 222
Не убить человека................................................................. 260
Двое......................................................................................... 270
Амнистия................................................................................. 279
ЧТО ДВИЖЕТ СОЛНЦЕ И СВЕТИЛА............................ 289
ПИСЬМА ИЗ ЭРМИТАЖА................................................. 513
РЕМБРАНДТ.......................................................................... 515
МИР ЛЕОНАРДО.................................................................. 615
Из записных книжек............................................................. 759
Послесловие. Ирина Богат................................................... 764

Тетрадь эту полудетскую она взяла с собой, когда окончила с золотой медалью десятилетку у себя в Кургане и — о чем, кажется, всю семнадцатилетнюю жизнь мечтала — поступила на физфак Ленинградского университета. По воспоминаниям девушек, которые жили с ней в одной комнате, была она «чересчур домашней и поэтому немного замкнутой и настороженной».

Теперь Горбунова не сомневалась, что перед ней воровка.

— Ишь ты... — усмехнулась. — Заплатишь, если украла.

И тут подбежала Шманева, заведующая гастрономическим отделом, двадцатипятилетняя, худощавая, нервная; все эти минуты она из укромного места нетерпеливо наблюдала инцидент у касс и решила, что настала пора действовать ей. Она подбежала и... дальше показания очевидцев не совпадают. Кто-то из тех, кто был поблизости, видел будто бы, как она два раза ударила Марину ладонью по лицу, а кто-то этого не видел и уверяют, что не била, а ухватила за руку, потащила к директору Анатолию Павловичу Андрееву. Сомнения, как известно, разрешаются в пользу обвиняемого, и суд решил: не била.

Не била Марину. Но на суде было доказано, что она иногда покупателей била.

«Охота за людьми», как скрупулезно установлено, была особенностью этого «маленького государства». Покупатели, которые становились жертвами, чаще женщины, выставлялись на видном месте для демонстрации, будто бы у позорного столба. Их унижали, доводили до истерик, потом заставляли уплатить за украденное или будто украденное десятикратную стоимость товаров.

Шманева потащила Марину к директору Андрееву.

— Вот, Анатолий Павлович, — доложила, войдя в кабинет, — воровку поймали.

Теперь ни жива ни мертва Марина стояла перед самим директором. Для нее, едва восемнадцатилетней, это был большой человек, большущий. Неважно, директор чего. Директор. В названии этой должности ей, должно быть, слышалось: ректор. Ректор университета, в котором она ощущала себя как верующий в храме. Бог.

Андреев лишь начал обживать этот небольшой, невзрачный кабинет, раньше он занимал кабинет большой — директора райторга; не удержался в нем, потому что распорядился доставить себе — в этот самый большой кабинет — шесть кожаных импортных пальто на меховой подкладке стоимостью более четырех тысяч рублей, которые тут же и распродал в кабинете нужным людям и родственникам, оставив полученные деньги как ни в чем не бывало в кармане. И лишь через месяц, когда эта история стала широко известной, он нашел силы расстаться с четырьмя тысячами. Но было уже поздно, и пришлось расстаться и с большим кабинетом.

Шманева между тем действовала быстро. Отобрав у Марины ее сумочки, вытряхнула перед Андреевым их содержимое: из дамской, той, что побольше, — «беззаконные» товары на сумму, как синхронно подсчитала, два рубля тридцать три копейки, а из маленькой — документы.

Юристы, осуществив потом каторжную работу, доказали: нескольких секунд достаточно было для серьезных сомнений в том, что товары похищены, и двух-трех минут, чтобы точно удостовериться: куплены они в соседнем универсаме. Но для этого надо было на них хотя бы посмотреть.

Андреев поднял голову от документов, посмотрел на Марину:

— Часто воруешь?

Она онемела.

— Не кормят в общежитии? Голодная? Пожаловалась бы нам, накормили бы. — Шманевой: — Пиши акт! — Марине: — В университет сообщим, что ты воровка.

— Только не это! — закричала Марина. — Только не это...

Андреев понял, что ударил по самому чувствительному месту, повторил удар:

— Напишу в университет лично. На этой бумаге, — он показал Марине лист с оттиснутым наверху наименованием его должности.

И лист этот белый подействовал на нее неотразимо.

— Только не это, — заклинала она. — Будьте человеком.

— Нет, это, это, — решил Андреев, — напишу, и тебя вышвырнут.

— Я не украла, разберитесь, пожа...

— Наглая лгунья, — не дал ей закончить Андреев, — и бессовестная лгунья. Мы выставим тебя в зале.

— Не крала я, — повторила она уже умоляюще. — Ну будьте же человеком...

Но быть человеком Андреев не пожелал. Он мучил ее с удовольствием.

Андрееву казалось, что их трое: он, верная ему заведующая гастрономическим отделом и воровка, которой никто не поверит. Но было их четверо. Уборщица Тигина, мать пятерых детей, мыла пол в коридоре у кабинета и услышала полудетский захлебывающийся голос:

— Что вы делаете, я хочу учиться, я жить хочу.

Подойдя поближе, она дерзнула заглянуть в кабинет и увидела: девушка упала перед Андреевым на колени.

Для нее, домашней, восемнадцатилетней, мир перевернулся, ей казалось, что теперь все потеряно: честь, университет, будущее.

Она упала на колени, повторяя:

— Я жить хочу, я учиться хочу.

Из показаний Тигиной на суде:

«Съежившись на коленях в комок, она тихо так спросила: “Что же мне делать теперь? Вешаться?” А Андреев ей ответил: “Вешайся, жалко, что ли”. Руки ее были окровавлены. Я догадалась отчего: она ногтями раздирала кожу на пальцах».

Она поднялась и стояла теперь перед Андреевым молча, с мертвым лицом.

Шманева между тем кончила писать акт (не имевший ни малейшей юридической силы, потому что в его составлении не участвовали незаинтересованные лица, очевидцы-покупатели).

— Подпиши, — потребовал Андреев.

Она не шелохнулась. Тогда вдвоем они насильно вывели ее в зал, в котором уже было пустынно, потому что дело шло к 14 часам, обеденному перерыву. По дороге она обратилась, даже не к нему, а к себе самой:

— Что же делать теперь?

Андреев расслышал, ответил:

— Вешайся. — И повторил: — Жалко, что ли...

Из показаний на суде:

«Андреев вывел Березуеву в торговый зал и обратился к нам с демонстративным жестом: “Вот полюбуйтесь, студентка университета, ворует”. И наши работники повторяли за ним: “Студентка университета, ворует”, — подходили и говорили о ней обидные вещи».

«...Вид у нее был страшный, как будто бы ей все уже безразлично».

Сергеенкова, работница магазина, не выдержала, подбежала к Андрееву: «Да отпустите вы ее ради бога!» Лишь междометием удостоил ее Андреев: «Ну, ты!..» — и как ветром Сергеенкову унесло.

И в последний раз посмотрела Марина на Андреева и задала ему самый последний вопрос: «Что ж мне теперь делать?»

И он ей ответил: «Теперь тебе остается одно — бери веревку и вешайся».

Она мялась, не хотела уходить. Было нехорошо. Шманева толкнула ее к выходу: «Иди, чего стоишь».

И она вышла. Без единого документа — Андреев не удовольствовался паспортом и даже билет читательский оставил у себя. И без копейки денег — и их оставили.

Через два часа одна пожилая женщина увидела девушку: она стояла на узком карнизе над окном последнего, девятого этажа, будто парила в воздухе...

Из заключения посмертной судебно-психологической экспертизы:

 

«Имеющиеся в структуре личности и характера Березуевой индивидуально-психологические особенности в данной ситуации существенно повлияли на ее поведение. К таким особенностям экспертиза относит положительные социально-общественные и трудовые установки личности, высокий моральный облик Березуевой и такие особенности ее характера, как высокая степень чувства собственного достоинства, честолюбие, гордость, повышенная внимательность, ранимость, ее темперамент, высокий интеллект, позволявшие Березуевой со всей отчетливостью увидеть все последствия, которые могли быть в случае осуществления намерений Андреева добиться ее исключения из университета».

Имеющиеся в структуре личности и характера Андреева индивидуально-психологические особенности повлияли существенно и на его поведение. Через несколько дней после гибели Марины Березуевой он заверил ответствен­ного сотрудника университета, что девушка покаялась в совершенном ею хищении и чистосердечно рассказала, что студенты «ходят воровать по очереди и в тот день выпало ей». И в течение двух лет он топтал память Марины на Суде (судов было несколько, я обобщаю, отсюда и заглавная буква), в чем помогал ему усердно его адвокат, забывший, к сожалению, о доброй традиции такого гуманного социального института, как защита: относиться с уважением к памяти жертвы.

И ради чего топтали-то?! А если бы и украла? (Чего не было, не было!) Может ли это хотя бы самую малость оправдать Андреева в нарушении всех существующих и мыслимых юридических и нравственных норм?!

Я все ждал — Суд был долгий, как бег марафонский — раскаяния. Его не было. Не было даже сожаления, что ушло из жизни юное существо. Досада была: ушла, а ты отвечай. Не было и жалости к ее родителям, они сидели тут же в зале...

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Папа родился 16 июля 1923 года в Киеве. Его мать, Вера Львовна, происходила из богатой семьи, ее отец был банкиром и настоятелем синагоги. Отец папы, Михаил Семенович, был из рабочих, он вступил в партию в 1917 году; и потому папа всегда писал в анкетах, что он «из семьи старого большевика». Михаил Семенович был невероятно способным, в годы индустриализации успешно работал на разных ответственных постах, был большой шишкой в «Котле и турбине». То есть типа Сечина. Так что семья имела солидный паек и разные другие роскоши. В Гражданскую войну он воевал в Конной армии Буденного. А в 1935 году в возрасте сорока лет скоропостижно умер от рака крови. Его брат, отсидевший десять лет в лагерях, позже обнаружил в архиве КГБ ордер на его арест, выписанный в том же 1935 году. Так что даже хорошо, что дед успел умереть своей смертью.

Мама Евгения Михайловича вдовой была недолго, она вышла замуж за заместителя своего покойного мужа, звали его Николай Петрович Кацинский, он был крупным специалистом в области электрификации и энергетики. Когда папа был совсем маленьким, семья переехала в Ленинград, а вскоре и в Москву. В Москве папа и окончил школу, а сразу после окончания попал в страшную аварию на велосипеде. Из-за травм его освободили от военной службы, и бабушка увезла его в эвакуацию в Свердловск. В 1944 году он окончил факультет журналистики Уральского университета, и тогда же по распределению был послан в Северную Осетию, где несколько лет проработал ответственным секретарем «Осетинской правды». После вой­ны вернулся в Москву. Тогда в стране начиналась борьба с «космополитами», и с работой все складывалось плохо. Он работал в многотиражках, на строительстве Московского Университета, в «Строительной газете», внештатно в «Вечерней Москве», а в 1957 году пришел на работу в только что организованную газету Московской области «Ленинское знамя», сначала заместителем ответственного секретаря, потом — редактором строительного отдела. В 1964 году папа пришел в «Литературную газету», куда брали евреев почти без ограничений — сначала редактором отдела коммунистического воспитания, потом — обозревателем «ЛГ». Он умер 16 мая 1985 года в возрасте 61 года. Его погубила ложь. «Можно понять хирурга и даже посочувствовать ему, когда анатомические аномалии или особенности рождают неожиданные ситуации, разрешить которые ему не по силам. Но ведь тут неработа была выдана за работу. Ошибки были утаены, истина скрыта. Убил обман — были упущены бесценные дни, часы, минуты, когда высокое искусство хирургов могло отвести, отвратить катастрофический исход» — писал он в «Балладе о часах» совсем про другую историю. Но оказалось — про себя. 

Папа жил в двух мирах, в двух реальностях, потому что второй мир — мир эпохи Возрождения, Леонардо, Рембрандта — был для него так же реален и осязаем почти физически, как и мир советских судов, колоний, тюрем; ведь в этом другом мире он чувствовал себя более комфортно, более свободным. Там человеческие страсти, поиски истины, великие достижения... А что было в первом? Папа был энциклопедически образованным человеком и то, что его интересовало, он постигал глубинно, до самых оснований. Это в одинаковой мере касалось и эпохи Возрождения, и судьбы отдельного человека, которому он пытался в ту минуту помочь. Без этой второй реальности он не мог бы делать того, что он делал в первой.

«От нас ушел читатель Богата» — сказал после папиного ухода на одной из летучек его друг Александр Агранович. Да, этот читатель ушел и не вернулся. Потому что возвращаться было не к кому. Папа ощущал человеческую боль как свою собственную, он именно со-страдал, но сострадал действенно. И люди, которые к нему обращались, это чувствовали. Он был очень одинок в вообще-то совершенно чуждом ему окружении. Когда один из читателей написал мне с возмущением, что в «Литературной газете» на стене с фотографиями тех, кто там работал, нет папиной, я не удивилась, потому что это очень символично.

«Уважаемая Ирина Евгеньевна! Очень рада, что Вы есть, значит есть продолжение Евгения Богата, который в свое время многим служил нравственной опорой в жизни, в том числе и мне. Для меня его книги были огромной радостью познания, и когда его не стало, я внезапно физически ощутила пустоту исчезновения важной части нашего мира.

Кто он? Что он? Откуда пришел и почему ушел так рано? — эти вопросы всплывали время от времени в сознании. Интернета тогда не было, информации никакой, и вопросы оставались. Сейчас во времена всеобщей информатизации ответить на них, казалось бы, проще. Но о Евгении Богате она достаточно скудна по-прежнему!

Было бы очень здорово, если бы Вы написали о своем отце воспоминания или что-то в этом роде! Осязание его личности — стало нравственным уроком многим, и радостью для тех, кто его помнит и любит. Конечно, мои дети и их поколение (а я Ваша ровесница) предпочитают другие жанры, и я подозреваю, что нравственные ориентиры у них часто другие. Другое время. Но все равно такие люди должны оставлять по себе знак и память, и кому как не Вам ее сделать живой. С уважением Антропова Елена Борисовна».

«Здравствуйте, уважаемая Ирина Евгеньевна! Совсем недавно я познакомился с творчеством Вашего отца. Оно стало для меня настоящим откровением. Знакомство это началось с отрывка из книги "...Что движет солнце и светила". А точнее — с отрывков из писем Эдуарда Гольдернесса... Сказать, что эти письма поразили меня — это ничего не сказать! Все то, чем я жил до этого, о чем думал, мечтал, чего хотел достичь в том великом чувстве, которое составляет "единственное в мире чудо — любовь", все это с точностью до слова, до интонации — в этих письмах. А ведь я родился в тот год, когда Гольдернесса не стало.

Сам я живу в Украине. Занявшись в интернете поиском хоть какой-то информации об этом человеке, понял, что единственная ниточка, которая поможет мне найти его следы, может быть, есть у Вас. Понимаю, что просьба моя несколько необычная, она не относится ни к издательской работе, ни к распространению книг. Я хотел бы узнать, где похоронен Эдуард Гольдернесс.

И еще... напишите пожалуйста как найти место захоронения Евгения Михайловича Богата. В предисловии к "Удару молнии" он приводит слова Стендаля: "Великие души остаются незамеченными... Великих душ гораздо больше, чем принято думать". Они в полной мере относятся к Евгению Михайловичу. У Вашего отца ВЕЛИКАЯ ДУША. Я почел бы за честь познакомиться с ним, но поскольку теперь общаться я могу только посредством написанных им книг, то хотел бы отдать дань уважения к нему как к ЧЕЛОВЕКУ. И поблагодарить его за то, что он сделал (я не побоюсь этих слов) для человечества. С уважением, Комисарук Игорь».

Эти письма, в числе многих прочих, я получила совсем недавно. Со смерти папы прошло больше тридцати лет, и все эти годы я получаю письма не только от людей, которым он помог или которых спас (или их детей и внуков), но и просто от читателей его книг.

«Искры Вашего сердца освещают путь к счастью даже на дне...» — эту статуэтку, вырезанную кустарно заключенными, папа получил из Воркуты, она помещена на задней стороне книги. И она говорит о нем и о его связи с читателями — всё. Эта книга — моя дань им.

 

Библиография

«Мир обыкновенных открытий», М., Московский рабочий, 1964

«Бессмертны ли злые волшебники», М., Молодая гвардия, 1967

«Удивление», М., Молодая гвардия, 1969

«Вечный человек», М., Молодая гвардия, 1973

«Чувства и вещи», М., Издательство политической литературы, 1975

«Золотое весло», М., Молодая гвардия, 1977

«Узнавание», М., Детская литература, 1977

«...Что движет солнца и светила», М., Детская литература, 1978; М., Захаров, 2001

«Ахилл и черепаха», М., Московский рабочий, 1979

«Ничто человеческое», М., Издательство политической литературы, 1979

«Урок», М., Советский Писатель, 1982

«Четвёртый лист пергамента», М., Московский рабочий, 1983

«Понимание», М., Издательство политической литературы, 1983

«Избранное», М., Московский рабочий, 1986

«Мир Леонардо», М., Детская литература, 1989