СОДЕРЖАНИЕ


От издателя 5
Глава 1. Семейные тайны в коробке из-под обуви 7
Глава 2. Первая любовь и мама номер два 15
Глава 3. Альберт и Милева = Джонни и Долли 48
Глава 4. Безработный учитель с беременной невестой 79
Глава 5. Был ли у теории относительности соавтор 116
Глава 6. Чем грязнее нация, тем она выносливее 156
Глава 7. Мне нужно кого-то любить 191
Глава 8. Борьба за развод во время войны 222
Глава 9. Суперзвезда в ореоле святости 247
Глава 10. Один сын — гидравлик, другой —
шизофреник, а шурин — гистолог
в Саратове 284
Глава 11. Я могу умереть и без помощи врачей 316
Глава 12. Душеприказчики против исследователей:
25-летняя война 355

ОТ ИЗДАТЕЛЯ


Эта книга уже была готова к сдачи в типографию, когда мировую печать облетела сенсационная новость: Альберт Эйнштейн в годы войны имел любовную связь с советской шпионкой.
Генерал-лейтенант НКВД П.А.Судоплатов в своей книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930-1950 годы» пишет: «Жена известного скульптора Конёнкова, наш проверенный агент,.. сблизилась с крупнейшими физиками Оппенгеймером и Эйнштейном в Принстоне...»
Слово «сблизилась» приобрело двусмысленный оттенок летом 1998 года, когда в Нью-Йорке для участия в аукцине «Сотби» были выставлены письма, которые великий ученый адресовал в 1945-46 годах своей возлюбленной Маргарите Конёнковой. Эйнштейн насмешливо, трогательно и доверчиво повествует в них о событиях повседневной жизни и о своей негасимой любви к Маргарите.
«Только что сам вымыл себе голову, но без особого успеха. У меня нет твоей сноровки и аккуратности, — пишет он 27 ноября 1945 года. — Но как мне всё здесь напоминает о тебе: Альмарово одеяло, словари, та замечательная трубка, которую мы считали пропавшей, и все другие мелочи в моей келье. Ну и, конечно, осиротевшее гнездышко...» («Альмарами» — сокращенно от Альберт и Маргарита — они называли общие для них вещи).
«Я совершенно запустил волосы, они выпадают с непостижимой скоростью. Скоро ничего не останется. Гнездышко тоже выглядит заброшенно и обреченно. Если бы оно могло говорить, ему нечего было б сказать. Я пишу тебе это, накрыв колени Альмаровым одеялом, а за окном темная-темная ночь...» (25 декабря 1945 года).
Альберту Эйнштейну было тогда 66 лет, Маргарите Конёнковой — 45.
Написанные от руки элегантным готическим почерком и отправленные Эйнштейном из Принстона в Москву, письма были выставлены на аукцион одним из родственников Конёнковых, который пожелал остаться неизвестным. Из того же источника и в том же лоте общей оценочной стоимостью четверть миллиона долларов — золотые наручные часы Эйнштейна, фотографии, на которых сняты Эйнштейн и Маргарита; рисунок пером, изображающий эту же пару, сделанный предположительно самим Эйнштейном; и ряд других документов.
Конёнковы жили в Америке в качестве эмигрантов более двадцати лет, до осени 45-го, когда их отозвали в СССР. На родине Сергей Тимофеевич, проживший 97 лет (1874-1971), стал народным художником СССР, лауреатом Сталинской и Ленинской премий, Героем Социалистического труда. Его жена и верная помощница Маргарита (1900-1982) была в годы войны исполнительным секретарем американского общества помощи России и, как стало известно только в наше время, также верной помощницей НКВД.
В 1935 году Конёнков получил заказ сделать бронзовый бюст Эйнштейна — он и сейчас находится в Принстоне. Однако знакомство обоих семейств произошло еще раньше, благодаря посредничеству приемной дочери Эйнштейна Марго, вышедшей в Берлине в 1930 году за русского журналиста Дмитрия Марьянова, приписанного к советскому посольству. Марго и Маргарита стали близкими подругами, и на одной из фотографий примерно 1935 года (она тоже находится в этом лоте «Сотби») изображен Альберт Эйнштейн, а по бокам от него жена Эльза (она умерла в 1936 году) и Маргарита, обнявшая за плечи Марго.
Так что Эйнштейн знал Маргариту по меньшей мере десять лет до того времени, к которому относится сохранившаяся переписка. Неизвестно, сколько лет они были любовниками, но очевидно, что к моменту разлуки поздним летом 1945 года их отношения оставались самыми страстными.
При этом Маргарите приходилось постоянно лавировать между Эйнштейном, Конёнковым и контролирующим ее офицером НКВД Пастельняком, которого она познакомила с Эйнштейном в качестве вице-консула Павла Михайлова. Она играла три труднейшие роли одновременно — жены, любовницы и шпионки. Впрочем, у Маргариты уже был кое-какой опыт: семейное предание сохранило память о ее любовных романах с Сергеем Рахманиновым и Борисом Шаляпиным.
Ничего удивительного, что Голливуд заинтересовался этой историей и обещает выпустить к 120-летию Эйнштейна в 1999 году полнометражную шпионскую мелодраму.
При этом специалисты не склонны всерьез рассматривать причастность Эйнштейна к созданию советской атомной бомбы. Хотя бы потому, что ученый не принимал непосредственного участия в подобных разработках даже в самих США. «Эйнштейн был в стороне от технической части программы, его не видели ни в Лос-Аламосе, ни в Оук-Ридже, ни в лабораториях Чикаго, — говорит профессор Гэддис Смит из Йельского университета. — Он сидел себе посиживал в вечном свитере и курил трубку, погруженный в глубины теоретической математики. Он и носу не показывал из Принстона».



Глава 1
СЕМЕЙНЫЕ ТАЙНЫ В КОРОБКЕ
ИЗ-ПОД ОБУВИ


После сердечного приступа, случившегося летом 1973 года, Ганс Альберт Эйнштейн четыре недели пролежал в коме.
Единственному оставшемуся в то время в живых сыну величайшего ученого нашего века было шестьдесят девять лет. Он знал, что сердце у него слабое, но пренебрегал советами врачей и неоднократно говорил своим детям, что постоянно зависеть от лекарств или приборов, которые искусственно поддерживают в человеке жизнь, — унизительно, и сам он больше всего боится оказаться в подобном состоянии. Восемнадцатью годами раньше его умирающий отец отказался от экстренной операции. Он сказал, что считает дурным тоном попытки продлить жизнь за ее естественные пределы. Отношение к уходу из жизни, как и многое другое, было для Ганса Альберта эмоциональным наследством того человека, которого он в разные периоды своей жизни то ненавидел, то боготворил. Цепляться за жизнь — это отдает сентиментальностью, а отец учил Ганса Альберта быть стоиком.
Ганс Альберт потерял сознание, когда стоял в очереди в буфете после лекции, которую прочел в Институте океанографии во время визита в Вудс-Хоул, штат Массачусетс. Подобно своему отцу, который и на смертном одре требовал бумагу и ручку, Ганс Альберт стремился уйти от действительности, с головой погружаясь в науку. Он был инженером-гидравликом, признанным во всем мире специалистом в области донных отложений и наводнений. По словам его ассистента, он никогда не рассказывал о своем великом отце, о своей семье или частной жизни. Помимо профессиональных тем он говорил только о музыке. Музыка и парусный спорт давали отдых его душе. Так же они действовали на его знаменитого отца, на которого Ганс Альберт был поразительно похож, когда, крупный и мускулистый, стоял на носу своей яхты в заливе Сан-Франциско. Один из его знакомых, менее опытный моряк, чем Ганс Альберт, писал, что на борту тот придерживался простого правила — попутчику разрешалось повторить одну и ту же ошибку не более двух раз, потом Ганс Альберт взрывался и обрушивал на провинившегося шквал негодования и упреков. На рояле сын Эйнштейна играл только классику, он отметал все, что считал слишком современным или слащавым.
Друзья и коллеги ценили исключительную одаренность Ганса Альберта, как человек он тоже заслуживал любви и восхищения. Но что бы он ни делал, он всегда оставался в тени своего великого отца. Он был сыном Альберта Эйнштейна и не мог сбросить со своих плеч бремя его славы. Однажды он сказал, что вопрос «Не родственник ли вы Альберту Эйнштейну?» стал для него подобием китайской пытки, при которой узнику на голову методично капает вода. Он скрывал свои чувства за постоянной легкой улыбкой, но, по словам его дочери Эвелины, носил в душе неизбывную обиду, порожденную теми поступками великого ученого, которые его семья ни в коем случае не хотела предавать огласке.

Альберт Эйнштейн стал иконой и взглянуть на него по-новому нелегко. Ему было всего двадцать шесть лет в 1905 году, когда он опубликовал «специальную» теорию относительности, но образ его в глазах наших современников сложился из тех характерных черт, какие он обрел почти на полвека позже, в последние годы жизни. Лицо Эйнштейна в старости описывали так часто, что образные метафоры давно превратились в клише. Спутанные пряди седых волос чаще всего называли «гривой» или «нимбом». Глаза под знаменитым, испещренным морщинами лбом смотрели на мир таким «мягким» или даже «кротким» взглядом, что, убаюканные этими привычными словами, мы ленимся вглядеться в эти глаза попристальнее и не замечаем в их глубине жесткость и сардоническую усмешку. В нашем сознании присутствует несколько искаженный образ Эйнштейна, нечто среднее между дружелюбным и нелепым Белым Рыцарем из «Алисы» Льюиса Кэрролла и полу-Иисусом, полульвом Асланом из «Нарнии» К.С. Льюиса. Писатель Ч.П. Сноу сказал: «На первый взгляд, перед нами вдохновенный святой, немного смахивающий на пугало».
Это сказано очень метко. Для массового сознания Эйнштейн стал воплощением эксцентричного гения, который показывает язык прямо в объектив фотографам и ходит в туфлях на босу ногу. Как со смехом говорил сам ученый, он стал похож на ветхозаветного пророка. Эйнштейн имел обыкновение публично выступать на политические и моральные темы и, хотя в вопросах веры был более чем неортодоксален, охотно прибегал к религиозной терминологии, объясняя суть своих открытий, которые перевернули наши представления о пространстве и времени и совершенно изменили самые основы научной мысли двадцатого столетия. Репутация Эйнштейна основывается не только на его научных достижениях, но и на активном участии в борьбе за мир и в правозащитной деятельности. Он производил впечатление человека крайне скромного и мягкого, живущего в полном мире с самим собой. В наш век, когда наука полностью отделена от религии, его окружал ореол святости.
Но отец, с которым жил Ганс Альберт, был весьма далек от этого образа. Слова Эйнштейна — общественного деятеля и дела Эйнштейна — частного лица нередко расходились, а за его внешней безмятежностью скрывались жестокие внутренние конфликты. Его интеллектуальная проницательность вкупе с душевной слепотой привели к тому, что он прошел по жизни, оставив за спиной сломанные судьбы своих близких.
Святые проходят свой путь в одиночестве, и мысль о том, что личные отношения играли важную роль в жизни Эйнштейна, не вписывается в сложившиеся представления о нем. Он держался как человек, для которого одиночество — это естественное состояние, и называл себя по-немецки Einspanner — экипаж, влекомый одной лошадью, одноколка. Очень часто цитируются слова ученого о том, что при всем его неистовом стремлении к социальной справедливости у него нет потребности в непосредственных контактах с людьми.
«Я никогда по-настоящему не принадлежал ни к какой общности, будь то страна, государство, круг моих друзей и даже моя семья. Я всегда воспринимал эти связи как нечто не вполне мое, как постороннее, и мое желание уйти в себя с возрастом все усиливается. В такой самоизоляции есть привкус горечи, но я не жалею о том, что лишен понимания и сочувствия со стороны других людей. Конечно, из-за этого я что-то теряю, но обретаю куда больше, а именно: независимость от общепринятых привычек, мнений и предрассудков. Я свободен от соблазна воздвигнуть здание своего душевного спокойствия на столь шатком фундаменте».
Бертран Рассел, подобно многим, кто знал Эйнштейна, вполне верил этим его словам и писал следующее: «Личные дела и отношения всегда были для него на периферии мысли, место им отводилось лишь на задворках и в дальних закоулках сознания». Более проницательный аналитик Ч. П. Сноу утверждал, что «никто не подавлял безжалостнее, чем он, запросы собственного «я». ... Но не следует романтизировать никого, даже Эйнштейна. Мне представляется, что эго, которое требует столь полного обуздания, должно быть чрезвычайно мощным».
Эйнштейн, по-видимому, был человеком крайне эмоциональным. Из его автобиографических заметок видно, как сильно он стремился подавить свои эмоции. Он так часто говорил о своей самодостаточности и эмоциональной непривязанности, что одно это заставляет усомниться в истинности его утверждений. В личной жизни Эйнштейн был человеком больших страстей, и его усилия восторжествовать над ними не увенчались успехом.

По словам Эйнштейна, он посвятил себя науке, то есть всецело сосредоточился на познании объективного мира, дабы избежать зависимости от того, что он называл «чисто личным». В основе главной его работы лежит стремление создать картину реальности, где нет зыбкости и неопределенности, присущих всем человеческим отношениям. Обе его теории относительности представляют собой попытку создать внутренне непротиворечивое описание Вселенной, которое никак не зависит ни от изменения системы координат, ни от наблюдателя.
Зато в душе Эйнштейна все время шла невидимая миру война. Желание отрешиться от всего личного боролось с жаждой человеческой близости, идеализм — с холодным цинизмом, а скромность — с высокомерием. Мало кто отдавал себе отчет в этих противоречиях лучше, чем мать Ганса Альберта, Милева Марич, которая встретилась с Эйнштейном, когда они оба изучали физику в Швейцарии. Они состояли в браке с 1903 по 1916 год, то есть в период, который оказался самым важным для ученого во многих отношениях, и прежде всего в творческом. Однако многочисленные биографы Эйнштейна всегда оставляли Милеву в тени, и только в последние годы подлинная история их отношений все больше становится достоянием гласности.
На первых порах — это история влюбленного молодого человека, который восстает против своей семьи и среды и хочет добиться взаимности от женщины, обладающей исключительной энергией и интеллектом. Эйнштейн использует отношения с Милевой для того, чтобы вырваться из-под влияния своей матери — его психологическая зависимость от нее была очень велика и прослеживается на протяжении всей его жизни. У Эйнштейна с Милевой была незаконная дочь, от которой он отказался. Ее существование оставалось тайной до 1987 года. Возможно, она до сих пор жива. Но самым неожиданным оказался тот обнаруженный современными исследователями факт, что Эйнштейн сильно опирался на помощь Милевы Марич в начале работы над теорией относительности. Свои ранние штудии он называл не иначе, как «наша работа», он воспринимал себя и Милеву как соратников в деле, которое стало научной революцией. Эйнштейн именовал Милеву «своей правой рукой», обсуждал с ней научные темы как с равной, как с умом не менее сильным и независимым, чем его собственный, как с человеком, без которого он не смог бы работать.
После крушения их брака Милева была душевно сломлена, на занятиях наукой она поставила крест. Она развелась с Эйнштейном в тот самый год, когда он снискал мировую славу, и не разделила ее с ним. Недавно ставшие доступными документы позволяют проследить, как постепенно распадался этот брак и как Эйнштейн обманывал Милеву, вступив в тайную связь со своей кузиной, которая впоследствии стала его второй женой. В период развода Милева болела, у нее был нервный срыв, от которого она так до конца и не оправилась, и то, как Эйнштейн вел себя в это время, оттолкнуло от него ближайших друзей. Однако именно Милеве Эйнштейн отдал деньги, полученные вместе с Нобелевской премией. Этим способом он рассчитывал обеспечить будущее двух своих сыновей.
Гансу Альберту, старшему из его сыновей, ко времени развода исполнилось пятнадцать лет. Он так и не преодолел обиду на отца, вызванную его разрывом с матерью, и это очень огорчало Эйнштейна. Раздоры между ними сильно осложнили впоследствии отношения между Гансом Альбертом и душеприказчиками его отца и осложняют отношения между потомками Эйнштейна и его исследователями по сей день. Но самым несчастным членом семьи оказался младший сын, Эдуард. Эмоциональные потрясения, пережитые им в юности (во время и после развода родителей), привели к тому, что у него постепенно развилась душевная болезнь. Его учителя и друзья считали, что именно Эдуард унаследовал от отца искру гениальности. Но Эйнштейн всегда с опаской относился к талантам своего младшего сына и испытывал такой ужас перед душевными болезнями и современной медициной, что совершенно отвернулся от Эдуарда. Тот много лет не покидал психиатрической клиники, где отец его ни разу не посетил, и умер там, брошенный всеми.
В последние годы стали также доступны материалы, касающиеся его второго брака. Кузина Эльза была для Эйнштейна скорее матерью, чем женой, она организовывала его повседневную жизнь и защищала от назойливого любопытства публики. Он же со временем все меньше считался с ее чувствами. Его склонность к флирту стала частью семейного фольклора, и внучка Эвелина отзывается о нем как о «дамском угоднике и настоящем повесе». Но при всей своей любви к дамскому обществу он порой выказывал такое презрение к интеллекту женщин и к самой женственности, что его впору было счесть женоненавистником.

Эйнштейн коснулся своих семейных трудностей за месяц до смерти, в 1955 году, в письме, где он выражал соболезнования по поводу кончины своего лучшего друга, Мишеля Бессо, его сестре и сыну. Читать это письмо тяжело. Эйнштейну уже семьдесят шесть лет, и он чувствует, что жить ему осталось недолго. Он очень ослабел, врачи предупредили его еще несколько лет назад, что у него аневризма брюшного отдела аорты, в любой момент может произойти ее разрыв... Бессо, пишет Эйнштейн, лишь ненамного опередил его в прощании с этим странным миром. Слова утешения, которые ученый передает родным своего друга — это слова физика о том, что «различие между прошлым, настоящим и будущим есть всего лишь иллюзия, хотя и очень трудно преодолимая, и что смерть не более реальна, чем та жизнь, которую она завершает». Завеса над личными проблемами Эйнштейна сильнее всего приоткрывается в словах написанного им тогда же краткого некролога: «Как человеком я больше всего восхищаюсь им за то, что он прожил долгие годы не просто в мире и cогласии, но в полной гармонии с женщиной. Он справился с тем, в чем меня дважды постигла позорная неудача».
Ганс Альберт умер 26 июля 1973 года, а ключи к разгадке многих семейный тайн, в том числе и тайны этих «позорных неудач», остались лежать у него дома в Беркли, штат Калифорния, на полке кухонного шкафа, в коробке из-под обуви. Там хранилась семейная переписка с конца прошлого века, включая любовные письма Эйнштейна к Милеве Марич и множество других писем, которые он посылал ей и сыновьям после развода. В них содержались настолько щекотливые сведения, что душеприказчики ученого, имевшие право контролировать все публикации о нем, решили обратиться в суд, дабы помешать Гансу Альберту и его жене обнародовать некоторые подробности. Разглашать столь интимные сведения не имел права даже сын Эйнштейна.

Только в 90-е годы началась публикация этих писем в составе эйнштейновских «Избранных статей и материалов», и теперь многие известные факты его биографии обрели новый смысл. Повторное прочтение прежних публикаций, привлечение обширного архивного материала, интервью с членами семьи, с исследователями жизни и творчества ученого — все это вместе взятое позволяет нам приблизиться к пониманию Эйнштейна как человека, того человека, которого знал Ганс Альберт и с чьим хаотичным душевным наследием ему было так нелегко совладать.

ГЛАВА 2
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
И МАМА НОМЕР ДВА


Когда Полину Эйнштейн спросили, в чем секрет того, что дома у нее все идет как по маслу, она с улыбкой ответила: «У меня дисциплина». Мать Эйнштейна, от которой ему, по-видимому, достались мясистый нос и непослушные волосы, была человеком сильным и властным. Ее серые глаза смотрели на мир с насмешкой, даже с издевкой, она была умным и язвительным капитаном своего семейного корабля. Из писем Эйнштейна можно понять, что она частенько его поддразнивала: свойственная ему склонность к сарказму возникла несомненно под ее влиянием. По воспоминаниям одного из приятелей, Эйнштейну случалось в ходе дружелюбной беседы внезапно задеть кого-нибудь такой меткой насмешкой, что тот просто не знал, сидеть ли с натянутой улыбкой или обидеться. Смех у него был заразительный, но порой прерывался достаточно обидными критическими замечаниями. В этом, как и во многом другом, Эйнштейн был достойным сыном своей матери.
Эйнштейн родился в 11.30 14 марта 1879 года в городе Ульме на юге Германии. Вид младенца доставил Полине немало беспокойства: голова была такая большая, а череп такой угловатый, что она даже подумала о врожденном уродстве. Ребенок настолько медленно учился говорить, что мать едва не сочла его умственно отсталым. Но по мере того как он рос, росла и гордость за него, и Полина строила все более честолюбивые планы относительно его будущего. Но она никогда не отличалась ни мягкостью, ни терпимостью, и детство Эйнштейна прошло под знаком ее властной натуры. Детские его годы неоднократно описывались, но сейчас стали известны новые подробности, в частности то, как сильно Эйнштейн был привязан к родителям. Как бы горячо он это ни отрицал, семейные узы, создававшие чувство защищенности, имели для него огромное значение. Многие из тех, кто знал Эйнштейна, утверждали, что у него всю жизнь сохранялись детские черты: инфантильность, непосредственность и готовность задаваться вопросами о том, что другие воспринимали как данность.
Как-то Эйнштейна спросили, кто был главой его семьи — отец Герман или мать Полина. «Трудно сказать», — последовал ответ. Он также не пожелал отвечать на вопрос, кому из родителей обязан своими выдающимися талантами. Его единственный талант — крайняя любознательность, так что вопрос неправомерен, заявил Эйнштейн. Когда его расспрашивали только об отце, он переставал отмалчиваться, и на вопрос о душевных качествах Германа отвечал так: благорасположенность, терпение, доброта, великодушие, обаяние. Когда тот же человек спросил, не случалось ли Герману быть строгим, с нажимом повторил: «Он был бесконечно дружелюбным, мягким и мудрым человеком». Эйнштейн говорил, что отец оказал на него сильное влияние в моральном, но не в интеллектуальном плане.
Едва ли Эйнштейну случалось публично восхвалять душевные качества своей матери, во всяком случае у нас таких примеров нет. Друг ученого, Януш Плещ, писал, что Альберт был больше привязан к отцу, чем к матери. В биографии Эйнштейна, написанной мужем его падчерицы, Рудольфом Кайзером, в главе о детстве будущего великого ученого, сказано: «Свой стиль поведения он старался заимствовать у отца». Но эту информацию следует воспринимать с учетом распределения ролей в семье: Герман имел право выбирать маршрут воскресных экскурсий, но по этому маршруту семья всегда шла туда, куда хотела Полина.
Кайзер писал, что Полина, в отличие от Германа, не всегда оптимистично смотрела на мир. Она, безусловно, имела на то причины: мужа преследовали неудачи. Его пенсне и громадные устрашающие усы служили прикрытием, за которым пряталось лицо мягкого и пассивного человека. Его любили все, кто его знал (в особенности женщины, пишет Кайзер), но он был равнодушен к практической стороне жизни. К моменту рождения сына Герману исполнился тридцать один год. Он был партнером у своего кузена в фирме по производству перин. Это место вполне соответствовало его мягкому и покладистому характеру, но человек, столь склонный подчиняться, никогда не может быть удачливым предпринимателем. Есть сведения, что в ранней молодости Герман проявлял математические способности, но возможности учиться не имел: его отец, вынужденный обеспечивать большую семью, был стеснен в средствах. Майя, младшая сестра Эйнштейна, отзывалась об их отце как о человеке слишком мечтательном, чтобы принимать решения, и слишком добросердечном, чтобы противостоять чужой, более сильной воле. Его младший брат Якоб оказался человеком достаточно волевым, чтобы уговорить Германа войти в свой бизнес — он занимался производством и починкой электроприборов в Мюнхене. Семья переехала туда, когда Эйнштейну был всего год, и первое время дела у вновь образовавшейся фирмы шли хорошо; так что большую часть детства Альберт провел в весьма комфортабельных условиях. Семья жила на роскошной двухэтажной вилле с террасой для загара на крыше, а к окружавшему здание саду приложил руку специалист по садово-парковой архитектуре.

Хотя Якоб и обладал чутьем в области техники, он все же переоценил свои силы. Он начал строить завод для производства динамо-машин собственной конструкции, но конкуренты вытеснили братьев Эйнштейн с капиталоемкого рынка. Их имущество было продано, а фабрика в Мюнхене ликвидирована, но Герман снова пошел на поводу у своего более энергичного брата. Якоб уговорил его перенести поле их деятельности в Северную Италию, чтобы осуществить свою очередную мечту — построить, а затем эксплуатировать гидроэлектростанцию в Павии. Через два года после семейных пертурбаций, завершившихся переездом через Альпы, и эта затея потерпела крах. Несмотря на свою столь превозносимую сыном мудрость, Герман Эйнштейн всю жизнь страдал от финансовых сложностей.
Якоб смирился со своим поражением и нанялся на инженерную должность в другую компанию, а Герман пустился в одиночное плавание и открыл новую фабрику электротоваров, на сей раз в Милане. Она не принесла ему ничего, кроме новых долгов и новых забот.

Полина была женщиной, привыкшей к успеху и достатку, она принесла ему немалое приданое и с трудом переносила неудачи мужа, из-за которых семья постепенно оказывалась во все более стесненных обстоятельствах. Ее родственники также потеряли значительные суммы, участвуя в несостоявшихся проектах Германа.
История семьи во многом объясняет характер Полины. Ее отец Юлиус Кох начинал булочником, но впоследствии сколотил себе немалое состояние, торгуя зерном вместе с братом. По словам Майи Эйнштейн, он был человеком сильным, практичным, проницательным и совершенно далеким от абстрактных материй. Он наслаждался своим богатством и даже пытался строить из себя мецената, но это настолько противоречило его прирожденной склонности торговаться, что в конце концов он предпочел покупать копии, а не подлинники. Кох возглавлял необычайно сплоченную семью. Он, его брат и их жены жили под одной крышей и вели совместное хозяйство, причем женщины по очереди готовили, сменяясь через неделю. Майя пишет, что такой необычный домашний уклад продержался не одно десятилетие без заметных трений, и ставит это в заслугу Джет, своей бабке по материнской линии. Спокойная, методичная, с ясным умом Джет была, по словам Майи, «душой этого странного дома». Герман и Якоб тоже жили в одном доме после переезда в Мюнхен, а после смерти Джет с ними поселился и Юлиус Кох. Сплоченные семьи, которые держались в основном на волевых женщинах, — в таких традициях вырос Альберт Эйнштейн.
Подобно своей матери, Полина была лидером и задавала тон в доме. Майя пишет, что по сути она была женщиной любящей и заботливой, но оговорка «по сути» здесь весьма многозначительна. Майя рисует портрет женщины, ожесточившейся от житейских неудач (Полина «рано узнала, что такое суровая реальность») и скептически настроенной. По словам дочери, Полине было не свойственно открыто выражать свои чувства, и стремилась она, разумеется, не к тому, чтобы окружить сына материнским теплом и любовью, а к тому, чтобы выработать у него более сильную волю, чем у отца.
Майя вспоминает, с какой настойчивостью ее мать добивалась, чтобы Альберт привык рассчитывать только на свои силы. В возрасте трех-четырех лет Эйнштейна заставляли без сопровождения путешествовать по самым оживленным улицам Мюнхена. Ему один раз показывали дорогу куда-либо, а потом он должен был проходить перекрестки и развилки самостоятельно, не зная о том, что за ним постоянно втайне наблюдают взрослые. Когда ему исполнилось пять лет, родители наняли ему учительницу, которая приходила заниматься к ним домой. Очевидно, они рассчитывали, что через год Альберт пойдет сразу во второй класс. Майя вспоминает, с какой строгостью от него требовали, чтобы он сперва сделал уроки и только потом шел играть; никакие возражения с его стороны не принимались. Герман и Полина хотели воспитать сына одновременно независимым и послушным. Такая смесь качеств обещала быть взрывчатой.

Сам же Эйнштейн вспоминает, что был одиноким и мечтательным ребенком, который испытывал трудности при контактах со сверстниками. Он либо избегал шумных игр, либо выступал арбитром в детских спорах. Майя проводит параллель между пристрастием своей матери к выполнению сложных и кропотливых вышивок и тем, как маленький Альберт в одиночестве охотно занимался вещами, требовавшими сосредоточенности и напряжения мысли. Он собирал самые сложные конструкции из кубиков и строил карточные домики высотой до четырнадцати этажей. Его сестра считает, что эта склонность к упорной работе в одиночестве превратилась в дальнейшем в то рвение, с которым он решал научные проблемы.

Когда маленькому Эйнштейну показали его новорожденную сестренку, он не был в восторге. Ему заранее объяснили, что теперь у него есть сестра и он сможет с ней играть. Он же решил, что это новая игрушка, и растерянно спросил: «Ну а колесики у нее где?». В дальнейшем Майе немало доставалось от брата. На Альберта, как и на его деда Юлиуса Коха, иногда накатывали такие припадки гнева, что лицо его становилось совершенно желтым, а кончик носа белел. Майя служила объектом, на котором он срывал злость. Однажды он швырнул в нее кегельным шаром, в другой раз едва не пробил ей голову детской лопаткой. «Это показывает, какой крепкий череп нужно иметь, чтобы быть сестрой мыслителя», — позже писала она. Утешением ей служило лишь то, что она была не единственной жертвой его взрывного характера. Однажды он ударил приходящую учительницу детским стульчиком, и та так перепугалась, что выбежала из комнаты и больше не возвращалась вовсе.

Эйнштейн был подвержен подобным приступам ярости, пока учился в младших классах, и, когда они на него накатывали, он, по-видимому, не мог совладать с собой. В обычном же состоянии он был неестественно спокоен, почти заторможен. Его нянька дразнила своего внешне невозмутимого питомца Pater Langweil — скучный дядя. Эта кажущаяся апатичность заставляла родителей беспокоиться за его душевное здоровье. Разговаривать он начал поздно и, пока ему не исполнилось семь лет, имел привычку негромко и медленно повторять каждую произнесенную им фразу. Даже в девять лет он говорил недостаточно бегло. Причина была, по-видимому, не только в неумении, но и в нежелании общаться.

Если не считать вышеописанных приступов ярости, Эйнштейн держал свои чувства в узде едва ли не крепче, чем его мать. Единственным выходом для его эмоций было музицирование — занятие, которое Полина всячески одобряла. Герман не слишком интересовался музыкой, но Полина была одаренной пианисткой. Эйнштейн начал учиться играть на скрипке в пять лет, и у него сразу же обнаружились музыкальные способности. Как писал он сам, до двенадцатилетнего возраста его достижения были чисто ученического и технического свойства, но он упорно работал, а мать более чем охотно аккомпанировала ему на фортепьяно. В дальнейшем музыка стала для него душевной потребностью, а скрипка — необходимой спутницей жизни. В молодости он относился к скрипке как к собственному ребенку и шутил, что если во время отпуска будет брать ее в руки недостаточно часто, она решит, что он ей не отец, а отчим. Он называл инструмент «своим старым другом, которому я могу сказать и спеть то, в чем не признаюсь даже самому себе и что, замеченное в других, вызывает у меня в лучшем случае усмешку».
Через много лет Ганс Альберт напишет об отце: «Он часто говорил мне, что для него музыка — одна из самых важных в жизни вещей. Когда он чувствовал, что оказался в психологическом тупике или сталкивался со сложностями в работе, он находил прибежище и утешение в музыке, и все его проблемы решались». К числу его любимых композиторов принадлежали Моцарт, Шуберт и Бах, причем последнего Эйнштейн особенно ценил за то, что он «великолепно умел выражать эмоции». Но Эйнштейн предпочитал, чтобы эмоции всегда оставались в рамках, обозначенных четкой структурой музыкального произведения, и не был склонен обсуждать, что именно трогает его в музыке. Он придерживался простого принципа: «Слушай, играй, люби, мечтай и держ