Содержание

Введение 5

Глава I 11
Ночь на 28 февраля 1917 года — Последний Совет Министров — Предложение занять пост товарища министра внутренних дел и командира отдельного корпуса жандармов — Мой отказ — Арест — Разъяснение сделанного мне предложения С.Е.Крыжановским

Глава II 16
Государь император Николай Александрович

Глава III 31
Государыня императрица Александра Федоровна

Глава IV 40
События 6 января 1905 года во время крещенского парада — Рабочие волнения — Зубатовщина — Усмирение рабочих
9 января — Убийство великого князя Сергея Александровича
4 февраля в Москве — Влияние этого события на великую княгиню Елизавету Федоровну — Посещение ею в тюрьме Каляева — убийцы великого князя

Глава V 47
Служба вице-губернатором в Курске — Демонстрация учащихся — Крестьянские погромы в Дмитриевском и Рыльском уездах — Ревизия Суджанской уездной земской управы — Высочайшая милость к отцу погибшего командира миноносца «Стерегущий», лейтенанта Сергеева

Глава VI 57
Служба минским губернатором — Первое на меня покушение — Всеобщая железнодорожная забастовка — Манифест 17 октября 1905 года — Вооруженное столкновение с демонстрантами на Минском вокзале — Вызов в Петербург — Свидание с только что ушедшим министром внутренних дел А.Г.Булыгиным — Знакомство с новым министром внутренних дел П.Н.Дурново — Свидание с министром юстиции С.С.Манухиным — Возвращение в Минск

Глава VII 69
Почтово-телеграфная забастовка — Второе покушение на меня 14 февраля 1906 года — Покушение на полицеймейстера
и убийство помощника полицеймейстера — Вторичный вызов в Петербург — Знакомство с графом Витте — Мое дело в правительствующем сенате и представление по этому поводу государю императору — Еврейский и польский вопросы — Предупреждение еврейского погрома — Просьба об увольнении от должности минского губернатора — Окончательный отъезд в Петербург

Глава VIII 84
Настроение в Петербурге в период занятий 1-й Государственной Думы — Ее роспуск — Первое знакомство с П.А.Столыпиным — Назначение членом совета министра внутренних дел — Командировка в Архангельск для урегулирования отношений крестьян Шенкурского уезда с удельным ведомством

Глава IX 90
Командировка в Киев для управления Киевской губернией — Служба в Киеве — Правые партии — Мой предместник генерал А.П.Веретенников — Киевский генерал-губернатор генерал В.А.Сухомлинов — Положение еврейского вопроса в Киевской губернии — Предупрежденный погром — Выборы во 2-ю Государственную Думу — Архиепископ Платон — Знакомство с моим преемником графом П.Н.Игнатьевым

Глава X 101
Возвращение в Петербург — Беседа со Столыпиным о положении полицейского дела в России — Исполнение обязанностей вице-директора департамента полиции — Знакомство с системой политического розыска и ее особенностью при управлении департаментом полиции М.И.Трусевичем — Убийство начальника главного тюремного управления А.М.Максимовского

Глава XI 113
Предложение П.А.Столыпина занять место убитого — Беседа по этому поводу с министром юстиции И.Г.Щегловитовым — Служба в главном тюремном управлении — Мои сотрудники — Проведение смет главного тюремного управления в Совете Министров и в Государственной Думе — Предложение П.А.Столыпина занять пост его товарища — Беседа с М.И.Трусевичем по этому поводу — Назначение товарищем министра 1 января 1909 года

Глава XII 124
Роспуск 2-й Государственной Думы — Запрос в Государственной Думе об Азефе — Мои выступления в Государственной Думе — Полет П.А.Столыпина с авиатором штабс-капитаном Мацеевичем

Глава XIII 131
Дело Лопухина — Служба с П.А.Столыпиным — Его отношение — Комиссия по реформе полиции — Окраинная политика — Аграрная реформа — Назначение командиром отдельного корпуса жандармов

Глава XIV 143
Путешествия государя императора и связанные с ними меры по охране — Система политического розыска и произведенные мной в ней изменения

Глава XV 158
Высочайшее пребывание в Киеве — Покушение на убийство П.А.Столыпина — Его смерть — Моя отставка — Усиленные на меня нападки — Расследование сенатора Трусевича — Предварительное следствие сенатора Шульгина — Рассмотрение дела в I Департаменте Государственного Совета — Разрешение его высочайшей резолюцией

Глава XVI 179
Преемники Столыпина — Граф Коковцов — Горемыкин — Штюрмер — Трепов — Князь Голицын — Макаров — Маклаков — Князь Щербатов — А.Н.Хвостов

Глава XVII 191
Распутин — Первое мое знакомство с ним — Его отношение к епископу Гермогену и иеромонаху Иллиодору — Апокрифические письма, распространяемые последними от имени государыни императрицы и августейших дочерей — Истинное положение Распутина — Легенда о нем и меры, принятые для ее раздутия — Убийство Распутина — Роль Пуришкевича — Влияние легенды и убийства на политическое положение государства

Глава XVIII 207
Объявление войны — Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич — Начальники его штаба генералы Янушкевич, Алексеев и Гурко — Положение гражданского управления на театре военных действий — Недостатки этого управления и причиненный ими государству вред — Контрразведка — Генералы Бонч-Бруевич и Батюшин — Вмешательство контрразведки в гражданские дела — Неправильные аресты банкиров Рубинштейна и Добраго

Глава XIX 218
Значение общественных организаций — Совещание по обороне государства — Роль и характеристика Гучкова и Родзянко — Продажа Гучковым принадлежащей ему в Москве земли заводу «Проводник» — Подряд на ложи для ружей М.В.Родзянко — Военно-промышленный комитет и его рабочая группа

Глава XX 226
Недостаток снарядов — Политическая кампания Гучкова
против военного министра генерала Сухомлинова — Дело полковника Мясоедова — Возбуждение судебного преследования против генерала Сухомлинова — Его арест — Обвинение его жены — Нарушение законов при рассмотрении этого дела
в правительствующем сенате

Глава XXI 238
Мое обратное поступление на военную службу — Назначение в распоряжение главного начальника снабжения армий
Северо-Западного фронта — Назначение генерал-губернатором Восточной Пруссии — Пленение армии генерала Самсонова — Служба помощником главного начальника Двинского военного округа — Назначение прибалтийским генерал-губернатором — Положение этих губерний — Взаимные отношения прибалтийских помещиков и латышей — Повальное обвинение немцев в измене и в шпионаже — Кампания по этому вопросу в «Новом Времени» — Статьи Ренникова — Доносы — Первое наступление германцев в пределах Курляндской губернии — Критическое положение Риги — Отход неприятеля — Поголовное выселение евреев из Курляндской губернии — Принудительное выселение жителей вообще и эвакуация угрожаемой полосы

Глава XXII 259
Вопрос об эвакуации торговых и промышленных предприятий города Риги — Пререкания по этому вопросу в Петрограде — Генерал Залюбовский и его роль в эвакуации Риги — Нападки на меня по этому поводу в Государственной Думе — Оставление должности — Просьба о назначении дознания — Возложение этого поручения на генерал-адъютанта Баранова — Последняя моя аудиенция по этому вопросу у государя императора

Глава XXIII 271
Мои отношения с А.Д.Протопоповым — Его парламентская поездка за границу — Свидание с Вартбургом — Назначение
министром внутренних дел — Предложение занять пост
его товарища — Мой отказ — Назначение мое состоящим при министре — Поручение выяснить положение продовольственного дела в Петрограде — Временное исполнение обязанностей товарища министра в течение одного месяца — Характеристика Протопопова — Наше разногласие по вопросу о политическом положении государства — Мои планы по этому предмету — Оставление должности и окончательная отставка — Выступления в Государственной Думе и в Государственном Совете — Положение в армии и в высшем обществе — Позиция некоторых из великих князей

Глава XXIV 283
Прогрессивный блок в Государственной Думе — Его антиправительственная деятельность — Положение правительства и Государственной Думы в декабре 1916 года и в январе и феврале 1917 года — Народные волнения в Петрограде — Поведение войск — Военный бунт — Переход власти к Временному правительству — Мой арест — Содержание в Государственной Думе и в Петропавловской крепости — Выходки Керенского — Отношение военного караула — Содержание в госпитале Выборгской одиночной тюрьмы — Освобождение под домашний арест — Переход власти к большевикам — Мое бегство за границу

ВВЕДЕНИЕ


Внук и сын солдата, я с детских лет вырос и воспитался в военной семье. Мой дед поступил в войска простым рядовым и дослужился до чина генерал-майора. Отец уже был произведен в офицеры по окончании курса в корпусе и вышел в отставку в чине генерала от инфантерии. Духовным основанием нашей семьи всегда была вера и любовь к Богу, любовь и безграничная преданность государю. Этот основной принцип остался во мне на всю жизнь и только укреплялся в течение моей последующей службы и государственной деятельности.
Я был и остался до сего дня убежденным монархистом. Думаю, что после русской революции и власти большевистского «правительства» даже в умах нашей беспочвенной интеллигенции, составлявшей оппозицию царскому прави¬тельству, не осталось сомнения в том, что единственною, соответствующею характеру русского народа, формою правления может быть только абсолютная монархия. Конечно, вычеркнуть из истории факт русской революции невозможно, и нужны серьезные изменения в общественном строе, необходимость которых доказали февральские события.
Более 30 лет прослужил я трем российским императорам, я знал Россию славною и грозною для ее врагов. Я помню время, когда союза с императорской Россией искали иностранные государства, когда этим союзом гордились и когда мощь России считалась верной порукой безопасности дружественных ей держав. Не ошиблись союзники в этой мощи: славная русская армия под своими старыми победоносными знаменами верно помогала своим друзьям, жертвуя своими лучшими войсками и забывая о своих интересах, чтобы выручать в трудные минуты своих союзников.
Я вижу Россию революционную, к которой с пренебрежением стали относиться союзники и для которой у них не нашлось даже места во время мирных переговоров. Я вижу Россию разоренную, залитую кровью и как бы вычеркнутую из списка не только великих, но и просто цивилизованных государств. Говоря о первой России, я опираюсь на факты и события, участником которых я был в силу своего служебного положения.
Я начал службу в лейб-гвардии Конно-гренадерском полку. Окончив военно-юридическую академию, недолго пробыл военным следователем и помощником военного прокурора, а затем, по предложению бывшего в то время прокурором Московской судебной палаты Н.В.Муравьева, перешел на службу по министерству юстиции. 13 лет прослужил я в прокурорском надзоре, занимая последовательно должности товарища прокурора, прокурора окружного суда и товарища прокурора судебной палаты. Затем судьбе угодно было забросить меня в администрацию, в которой я и прослужил до 27 февраля 1917 года. Я говорю — «судьбе», так как переход этот случился для меня совершенно неожиданно.
В бытность мою прокурором Вологодского окружного суда между моими товарищами по должности возникла мысль повесить в служебном кабинете портреты бывших в Вологде прокуроров. Задолго до меня эту должность занимал бывший в то время уже министром внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве. На меня возложили поручение обратиться к нему с просьбою дать свой портрет, хотя уже в это время я был назначен товарищем прокурора Московской судебной палаты. Тогда я впервые имел случай встретиться с В.К.Плеве, которого, невзирая на все нападки его врагов, нельзя не считать крупным государственным деятелем. Он охотно согласился исполнить мою просьбу и, с любовью вспоминая свою прежнюю прокурорскую службу, обратился ко мне с неожиданным вопросом, почему я не перехожу на службу по администрации, прибавив к этом, что «нам нужны люди». Я ответил, что служба в администрации давно меня привлекала, но я не предпринимал никаких шагов в этом направлении, не зная никого из лиц, стоявших во главе министерства внутренних дел и пользуясь расположением моего бывшего прокурора судебной палаты, а в то время министра юстиции Н.В.Муравьева, который отметил меня как обвинителя и неоднократно возлагал на меня эти обязанности по выдающимся процессам, два раза вызывая меня для этой цели по особым ордерам из Вологды в Москву.
Плеве мне на это ответил: «Вы встретили теперь вашего коллегу, который имеет некоторое значение в министерстве внутренних дел, так что вам не приходится обращаться с просьбою, а согласиться на предложение, которое я вам делаю. Конечно, по занимаемой вами должности вы вправе претендовать на место губернатора, — мы назначаем губернаторами даже прокуроров суда. Нo вдумайтесь хорошенько в мои слова: по моему мнению, нельзя быть хорошим губернатором, не пройдя должности вице-губернатора; нельзя авторитетно отдавать приказания, не зная, как они на практике технически выполняются подчиненными. Я предлагаю вам вице-губернаторство в большой губернии, а именно Курской. Губернатор там — большой барин и вполне порядочный человек; работой себя обременять он не любит, и это даст вам возможность при желании ознакомиться с порядком управления губернией, сделать это в короткое время. Само собой разумеется, что вице-губернатором вы не засидитесь. Подумайте и дайте мне завтра ответ».
Я внял и в течение всей моей дальнейшей службы мог оценить данный мне В.К.Плеве мудрый совет: никогда не браться за дело без надлежащей к нему подготовки. На другой день я поблагодарил министра за сделанное мне предложение и вскоре был назначен курским вице-губернатором.
Хотя В.К.Плеве, трагически погибший, не мог исполнить своего обещания, но его предсказание оправдалось. При его преемнике А.Г.Булыгине я был назначен в Минск, где и провел тяжелый для России 1905-й год.
При вступлении в должность министра внутренних дел П.А.Столыпина я был назначен членом совета министра внутренних дел и, состоя в этой должности, управлял по высочайшему повелению Киевской губернией. По моему возвращению из Киева у П.А.Столыпина возникла мысль поставить меня во главе полиции. По-видимому, мнения больших государственных людей сходятся, и П.А.Столыпин, как и В.К.Плеве, нашел, что предварительная практическая подготовка для столь большого государственного дела необходима, и поэтому возложил на меня исполнение обязанностей вице-директора департамента полиции, причем мне пришлось управлять этим департаментом во время отсутствия директора.
Убийство начальника главного тюремного управления Л.М.Максимовского прервало мою службу по министерству внутренних дел. П.А.Столыпин потребовал, чтобы я занял временно этот пост и провел в Государственной Думе новый бюджет тюремного управления. Время было тяжелое: тюрьмы были переполнены, в них свирепствовал сыпной тиф, а тюремные поставщики отказывались отпускать впредь в долг даже съестные припасы.
«Вы привыкли, — сказал мне П.А.Столыпин, — за свою прокурорскую службу к публичной деятельности и знакомы с тюремным делом. Смотрите на это назначение как на временную командировку, — мое намерение поставить вас во главе полиции остается неизменным. Я желал бы на всякий случай обеспечить вас в будущем и потому через министра юстиции испросил высочайшее соизволение на назначение вас сенатором, если вы оставите должность начальника главного тюремного управления без другого назначения».
В течение года мне удалось провести в Государственной Думе новый бюджет, увеличенный с 16 до 33 миллионов рублей, и привести в порядок тюрьмы, а 1 января 1909 го¬да я был назначен товарищем министра внутренних дел, причем на меня было возложено заведование делами департамента полиции.
Я не могу не вспомнить без сердечной благодарности П.А.Столыпина, который при этом последнем назначении, в предвидении всяких случайностей, сопряженных с новою моею службою, испросил у государя подтверждение вышеуказанного высочайшего повеления.
По занятии мною поста товарища министра внутренних дел, у П.А.Столыпина возник старый вопрос о соеди¬нении этой должности с должностью командира отдельного корпуса жандармов, ввиду тесной связи деятельности департамента полиции с работою офицеров этого корпуса.
П.А.Столыпин находил такое объединение необходимым, и 26 марта того же года я был назначен командующим отдельным корпусом жандармов с переименованием в генерал-майоры и с оставлением в должности шталмейстера высочайшего двора.
Этот пост я занимал до трагической кончины П.А.Столыпина, а затем вышел в отставку, благодаря ярым, но, как оказалось впоследствии, неосновательным нападкам моих врагов. Эти инсинуации получили в свое время широкое распространение в обществе, что вынуждает меня посвятить событиям в Киеве особую главу.
С началом войны я вновь поступил на службу с личного милостивого разрешения государя императора и, состоя при главном начальнике снабжений Северо-Западного фронта, занимал должность помощника главного начальника Двинского военного округа по гражданской части, каковая должность была учреждена специально для меня повелением Верховного главнокомандующего, и, наконец, был военным генерал-губернатором прибалтийских губерний. С упразднением этой последней должности я находился в резерве чинов Петроградского военного округа.
Судьбе, толкнувшей меня на административную службу при В.К.Плеве, угодно было вновь возвратить меня к ней. В сентябре 1916 года мой старый полковой товарищ А.Д.Протопопов был назначен министром внутренних дел. В первый же день после назначения он предложил мне занять пост товарища министра, от чего я категорически отказался. Только на его просьбу помочь ему в знакомом мне деле до подыскания подходящего лица я согласился временно исполнять эти обязанности, а через месяц отказался и от них, причем 5 января 1917 года, разойдясь совершенно с А.Д.Протопоповым в политических взглядах, подал прошение об отставке, на что и воспоследовало высочайшее соизволение.
Я пережил русскую революцию, отречение от престола государя императора. Я сердцем пережил страдания и мученическую кончину обожаемого государя и его царственной семьи. Пережил заключение в Петропавловской крепости и Выборгской одиночной тюрьме. Пережил тяготы следствия, производившегося чрезвычайной следственной комиссией, под председательством Муравьева, которая вынуждена была, по всем попавшим в ее руки документам, опровергнуть ложь и клевету, преследовавшую меня в моей служебной деятельности. Я пережил далее переворот большевиков и, когда под их ударами, без суда и следствия, стали падать мои прежние сослуживцы, — вынужден был бежать за границу.
Теперь, в роли эмигранта, я считаю, что мне остается исполнить последний нравственный долг перед священною для меня памятью государя императора, а также перед моею семьею, опровергая распространенную в обществе и печати ложь и клевету.

Приведенные выше краткие сведения о моей служебной деятельности доказывают, как близко стоял я к верхам государственного правления за последние годы императорской России. Я не имею в виду излагать в настоящей книге только ее хорошие стороны; моя цель — восстановление правды и объективное ко всему происшедшему отношение.
Я буду считать себя удовлетворенным, если читатель, ознакомившись с этой книгой, вынесет из нее добрую память о мученически погибшем, незабвенном для меня монархе и скажет себе, что в моей продолжительной служебной деятельности я никогда не изменял своим убеждениям и могу смотреть на пройденную долгую жизнь с спокойной совестью исполненного долга.



ГЛАВА I


Ночь на 28 февраля 1917 года — Последний Совет Минист¬ров — — Предложение занять пост товарища министра внут¬ренних дел
и командира отдельного корпуса жандармов — Мой отказ —
— Арест — Разъяснение сделанного мне предложе¬ния
С.Е.Крыжановским


27 февраля 1917 года, когда уже третий день гремели на улицах Петрограда ружейные и пулеметные выстрелы, когда известия, передаваемые по телефону друзьями и знакомыми, носили все более и более мрачный характер, я, не выходивший уже около месяца из дому вследствие болезни, понимал, что творится что-то недоброе. В 10 часов вечера раздался новый звонок по телефону. Нервно взялся я за телефонную трубку, ожидая, что услышу что-нибудь подобное сообщенному мне накануне в 5 часов вечера моими знакомыми, жившими в доме придворного конюшенного ведомства, что на площади перед домом идет сражение между солдатами лейб-гвардии Павловского полка и полицией, причем есть убитые и раненые, но услышал взволнованный голос государственного секретаря С.Е.Крыжановского, бывшего одновременно со мною товарищем министра внутренних дел при П.А.Столыпине и сохранившего со мною самые лучшие отношения.
«Да возьмите же, Павел Григорьевич, наконец власть в свои руки! Разве вы не видите, что творится и куда мы идем?» — сказал мне С.Е.Крыжановский. Я отвечал, что никакого поста в настоящее время я не занимаю, а власть находится в руках министра внутренних дел, и к тому же я хвораю. «Очень жаль», — последовал краткий ответ, и разговор наш прекратился. Я не мог в ту минуту объяснить себе хорошенько значение этого разговора, но понял од¬но, — что власти нет. Я ясно представил себе моего старого однополчанина А.Д.Протопопова, произносящего в своем кабинете длинные монологи и не могущего ни на что решиться, и совершенно бездарного, безвольного и даже неумного главного начальника Петроградского военного округа, генерал-лейтенанта С.С.Хабалова, в руках которого, к несчастью, была в эти тяжелые минуты сосредоточена вся военная и гражданская власть в столице.
Утром 28 февраля, в первый день так называемой русской революции (некоторые наивные люди называют ее даже великой), я был арестован. Семь месяцев просидел в одиночном заключении в Петропавловской крепости и в Выборгской одиночной тюрьме и затем был переведен под домашний арест вследствие тяжкой сердечной болезни и отсутствия у следственной комиссии серьезных против меня обвинений.
Только освободившись от тюремного заключения, я из старых газет, которых в крепости мне не давали, понял истинное, ужасное для меня значение телефонного разговора с С.Е.Крыжановским. Оказалось, что он телефонировал тогда из Мариинского дворца, где в тот роковой вечер собрался растерявшийся Совет Министров, в заседании которого принимали участие некоторые из великих князей и выдающихся членов Государственного Совета. Председатель Совета Министров князь Голицын, занимавший этот пост около полутора месяцев и совершенно к нему неподготовленный при новых условиях государственной жизни*, предложил С.Е.Крыжановскому пост министра внутренних дел и на его замечание, что министром состоит А.Д.Протопопов, получил ответ, что Протопопов уже уволен от должности и находится в Мариинском дворце в совершенно расстроенном состоянии.
На это С.Е.Крыжановский сказал: «Я не считаю себя вправе отказаться в настоящую минуту от вашего предложения, но ставлю непременным условием, чтобы генерал Курлов был одновременно назначен товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов и чтобы в его руках была сосредоточена высшая командная власть над расположенными в столице войсками».
На выраженное князем Голицыным согласие С.Е.Кры¬жановский просил разрешить ему переговорить со мною по телефону, а когда получил мой отрицательный ответ, отказался занять пост министра внутренних дел и тщетно пытался только уговорить и успокоить А.Д.Протопопова.
Нельзя себе представить, какие тяжелые переживания я испытал при этом сообщении! Мне представилось, что если бы из того краткого и неясного для меня разговора я понял, что С.Е.Крыжановский высказывает мне не свои мысли, а делает серьезное предложение, которое я в такую минуту, конечно, не преминул бы принять и, став во главе знакомого мне дела, может быть, успел бы сделать что-нибудь для спасения трона и династии или погибнуть вместе с нею.

Пала вековая императорская власть!
Россия пережила опыты управления государственных младенцев Временного правительства, выпустившего власть из своих рук почти с первых дней, подпав под влияние Совета солдатских и рабочих депутатов и, наконец, передавшего ее, хотя и вынужденно, в руки большевиков — вконец погубивших Россию.
Я не могу в силу моей продолжительной службы императорской России не попытаться на страницах этой книги остановиться над происшедшими событиями и разобраться в их причинах.
Кто же был инициатором и выполнителем так называемой русской революции? Была ли это воля народа или по крайней мере воля его большинства, или это были действия отдельных общественных групп, которые не представляли себе даже ясно, какие ужасные последствия вызовут их попытки ниспровергнуть существовавший в России государственный строй?
Несомненно, революция была делом рук только этих партий.
К сожалению для них надо сказать, что представители партий понимали опасность и только не имели нравственного мужества отказаться от своих вожделений захватить в свои руки власть. Слишком заманчивы были для них министерские портфели, ускользнувшие, как мираж, в момент Выборгского воззвания. В одном из совещаний членов кадетской партии Милюков предостерегал своих сотоварищей от последствий, которые повлечет за собою революция: мы машем красным платком перед глазами разъяренного быка, обещая крестьянам землю, не уверенные, что мы можем исполнить наше обещание. При таких условиях в России неизбежна только анархия.
Продолжительная война взбаламутила русскую жизнь. На этой почве и началась работа указанных выше групп, и даже некоторые из великих князей стремились к дворцовому перевороту. Оппозиция, возглавляемая блоком Государственной Думы, жадно стремилась к упомянутой цели. Народ тяготился возраставшею дороговизною, тяжелыми условиями жизни, вырвавшими из его среды работников. Армия, или, вернее сказать, вооруженный народ переживал со всею Россиею те же тяготы, и только революционные партии упорно вели свою идейную разрушительную работу в надежде провести в жизнь свои мечты всеобщего равенства и счастья.
Антиправительственные группы, на которые я указал, были даже не координированы в своей деятельности, и февральские события застали их врасплох. Когда 25 февраля вечером я, больной, приехал к моему старому другу, директору департамента полиции А.Т.Васильеву, чтобы узнать, что же наконец творится, так как меня взволновало происшедшее в этот день у Николаевского вокзала убийство полицейского пристава одним из казаков, Алексей Тихонович успокоил меня, сказав, что движение носит пока чисто экономический характер и только сегодня так называемое революционное подполье решило примкнуть к нему в надежде, не даст ли оно желательных для революционных партий последствий. Поэтому, вернувшись домой, я послал А.Д.Протопопову письмо, в котором говорил ему, что одни полицейские меры, при настоящем положении вещей, не помогут, и умолял убедить генерала Хабалова приказать всем военным хлебопекарням выпечь в эту ночь из запасов интендантства как можно больше хлеба и утром пустить его в народ. Не знаю, какая участь постигла это письмо.
Я дал такой совет не потому, что я находил, что причиною возникших в эти дни в Петрограде народных волнений был недостаток хлеба. Мне прекрасно было известно, что хлебный паек составлял 2 фунта, что так же выдавались и остальные съестные продукты и что наличных запасов хватило бы на 22 дня, если даже допустить, что за это время к столице не будет подан ни один вагон с продовольствием. Требование «хлеба!» был пущенный в народные массы революционный лозунг. Его инициаторы хорошо понимали, что на этой почве массы всему поверят и всякое словесное возражение со стороны правительства никакого впечатления на народ не произведет. Ведь не поверили же объявлению генерала Хабалова, что хлеба в Петрограде имеется в достаточном количестве! Левые газеты усердно вышучивали это объявление. Вот почему я находил необходимым противопоставить слухам бьющие в глаза факты.
Тем не менее все соединились в усилиях дискредитировать императорскую власть, не останавливаясь перед клеветою и ложью. Все забыли, что государственный переворот во время мировой войны — неизбежная гибель России. Правительство, которое после смерти П.А.Столыпина потеряло государственный курс, так как власть попала в руки слабых ее носителей, невольно содействовало постигшей наше отечество катастрофе. Для него бесследно прошли уроки попыток первой русской революции 1905 го¬да, возникшей и протекавшей в условиях, тождественных с настоящими.
Не углубляясь в историю, 1905-й год надо считать началом роковых событий, совершившихся в феврале 1917 го¬да, с тою только разницею, что революционное движение на этот раз вылилось в форму военного бунта.



ГЛАВА II


Государь император Николай Александрович


Февральский военный бунт в Петрограде охватил в первые же дни и часть войск на фронте, в особенности на Северном, в состав которого входила и столица, находившаяся поэтому в тесном с ним общении и полной зависимости от главнокомандующего фронтом. Само собою разумеется, что бунт этот никогда не захватил бы столь стихийно войска, если бы не было уже и ранее проявлено преступного попустительства со стороны некоторых предателей, стоявших во главе командного состава. Первое место среди них принадлежит по праву генералу Рузскому, забывшему долг верности государю и принятой им присяге и опозорившему царские вензеля, которые он носил по званию генерал-адъютанта. Ничего другого от него и нельзя было ожидать. Ведь его любимцем, сотрудником и, говорят, даже вдохновителем был начальник его штаба генерал Бонч-Бруевич, с которым он не расставался в течение всей кампании в различных штабных должностях и который впоследствии состоял членом высшего военного совещания при Троцком, а брат генерала Бонч-Бруевича занимал должность начальника канцелярии Совета народных комиссаров.
Прибывшему в это время с фронта к войскам, находившимся под командою генерала Рузского, государю императору доложили, что бунтом охвачены все войска, что вернуться назад, в Могилев, невозможно и что от него зависит предотвратить грозящие стране кровопролития.
Родзянко — камергер двора его императорского величества — не постеснялся прибегнуть к моральному насилию, не имеющему названия в глазах мало-мальски порядочного человека!
Он заявил государю, что не ручается за безопасность царской семьи.
Прием для Родзянко в нравственном отношении, пожалуй, худший, чем убийство государя императора и его семьи для озверевших отбросов большевистской среды!
«Кровавый Николай», как дерзала называть его подпольная пресса до времени революции и повторяла разнузданная печать уже после февральских дней, не пожелал пролить ни одной капли крови любимого им народа и подписал отречение от престола в пользу своего брата, великого князя Михаила Александровича.
В эту тяжелую для него минуту государь уже был одинок.
Вокруг него не толпились более подобострастно кланявшиеся ему советники и придворные, заботившиеся только о своих личных интересах, а потому величайшая жертва своим положением самодержавного монарха Российской Империи, принесенная им русскому народу в целях избегнуть кровопролития, была актом его свободной воли, вдохновленной беспредельной любовью к России.
И после этого к нему осмеливаются применять эпитет «кровавый»!
Мне могут сказать, даже соглашаясь с моею оценкою момента отречения, что позорное название было вызвано предшествовавшим царствованием. Одни относят этот гнусный эпитет к несчастным событиям на Ходынке во время св. коронования, другие — к стрельбе в рабочих 9 января 1905 года, третьи — к Японской и последней войнам и, наконец, четвертые — к случаям смертной казни за политические преступления, в особенности после мятежа 1905 года.
В чем же заключается вина в ходынской катастрофе только что вступившего на престол молодого государя императора, который в дни священного своего коронования всей душой стремился слиться со своим народом, восторженно его всюду встречавшим?
Ведь устройством народных празднеств на Ходынке заведовали специально назначенные для этого должностные лица, а во главе Московской администрации стоял родной дядя государя великий князь Сергей Александрович, впоследствии зверски убитый. Ни у одного из близких к государю лиц не нашлось гражданского мужества доложить ему в первую минуту всю правду о грандиозности несчастья. В головах этих людей господствовала столь присущая придворной сфере мысль о невозможности нарушения церемониала и стремление скрыть от государя правду. Всякий, кто хотя немного знал государя императора, всегдашнею мыслью которого, повторяю, была отеческая забота о своих подданных, ни на миг не усомнится, что, знай он правду, на Ходынке не звучала бы днем музыка, а уже утром царь и народ благоговейно внимали бы трогательным песнопениям православной панихиды.
Стрельба в рабочих 9 января 1905 года тоже не может быть поставлена в вину государю. Он не знал об их намерениях и желаниях. Он не знал, что не перед рабочими, в своем кабинете находился начальник столицы — с.-петербургский градоначальник генерал Фуллон, а перед рабочими стояли вооруженные войска, обязанные по долгу службы и в силу закона не подпускать к себе толпы ближе 50 шагов без употребления оружия.
Действием государя было увольнение градоначальника от должности за прямое неисполнение им своего долга: лично встретить толпу, выяснить желания рабочих масс и их истинное настроение для верноподданнического затем о сем доклада.
Нельзя требовать от императора, чтобы он заменял в таком случае собою градоначальника. Жизнь его была слишком драгоценна для государства, и, можно сказать, далеко не находилась в безопасности, особенно после «случайного», за три дня до 9 января, выстрела одного из орудий гвардейской конной артиллерии картечью по помосту, где находились государь и августейшая семья во время Крещенского водоосвящения.
Войны Японская и Германская сопровождались, конечно, потоками крови, но и в этой народной крови наш монарх неповинен. Перед началом Японской войны я занимал слишком незначительную должность, чтобы знать в подробностях ее объявление. Повторять же ходившие в то время слухи я не нахожу возможным, желая быть совершенно объективным. В ином положении, хотя и случайно, я был в момент объявления войны с Германией. Военный министр генерал Сухомлинов, с которым я был в очень близких отношениях, передал мне на другой день после объявления войны, когда я приехал к нему вечером, чтобы переговорить о моем обратном поступлении на службу, подробности этого события.
Враждебные, предрешавшие войну с Сербией меро¬приятия Австро-Венгрии повлекли за собой высочайшее повеление о мобилизации Русской армии. Германский император просил нашего государя отменить эту мобилизацию, обещая добиться от Австрии положительных результатов для предотвращения войны. Государь император сообщил военному министру свое решение согласиться на посредничество Берлина, но военный министр предостерегал его величество от возможности невыполнения Германским императором своих обещаний. Он считал, что Германия не может не воспользоваться временем, оставшимся для выполнения нашей большой военной программы, не имея сама в будущем возможности добиться усиления своих военных кредитов. Программа же эта, по его мнению, не только уравнивала наши военные силы с силами Германии, но и давала России некоторые преимущества. Кроме того, военный министр обращал внимание государя на технические затруднения, связанные с отменой мобилизации, и на то преимущество во времени, которое Германия имела перед нами по своему мобилизационному плану. Генерал Сухомлинов просил императора выслушать по этому поводу доклад начальника генерального штаба, и генерал Янушкевич в разговоре по телефону с государем подтвердил мнение военного министра. В результате государь, в своих постоянных заботах о благе России, не мог не согласиться с военным министром.
Я думаю, что в войне с Германией сыграла значительную роль пресса почти всех партий, кроме крайне правых. Я не буду разбираться в вопросе, какими целями руководились те или другие органы печати, в зависимости от их направления, что, конечно, не исключает возможности крайних левых партий желать войны в предвидении, по примеру Японской войны, удобного момента для осуществления своих преступных целей, которых им не удалось достигнуть в 1905 году.
Странно и только для пристрастного человека возможно обвинение государя в желании пойти на кровопролитную войну после предложения им Европе всеобщего мира на Гаагской конференции.
Остается последний и, пожалуй, самый тяжкий вопрос о смертной казни по приговорам военных судов.
В это время я занимал пост товарища министра внутренних дел и могу говорить, зная все подробности этого дела, а главное, зная отношение к нему государя.
Когда в 1905 году Россия, в чаянии успеха революции, была залита кровью и освещена заревом пожаров помещичьих усадеб, военные суды были введены по инициативе покойного П.А.Столыпина, которому, по незабвенному его выражению, нужна была великая Россия, государю императору представлялись еженедельно сведения о количестве смертных приговоров, и каждый раз, возвращаясь с всеподданнейшего доклада, П.А.Столыпин передавал мне о том, какое удручающее впечатление производят на государя эти сведения, а также непременное требование, чтобы были приняты все меры к сокращению случаев предания военному суду и к ограничению числа губерний, объявленных на особом положении, где эти суды могли применяться.
Воля государя была для нас законом. С каждой неделей уменьшалось число случаев предания военному суду, а в ряде губерний отменялись исключительные положения. Надо было видеть, говорил мне П.А.Столыпин, с какой искренней сердечной радостью государь принимал наши старания исполнить его гуманное желание остановить пролитие народной крови.
Государь император безусловно отклонял от себя утверждение смертных приговоров, и я не знаю ни одного случая, когда обращенное к его величеству ходатайство о помиловании было бы монархом отклонено.
Все изложенное было, конечно, прекрасно известно главарям революционных партий и представителям революционной прессы еще до революции и, конечно, не могло оставлять никаких сомнений у этих лиц и их присных после февраля 1917 года, когда для них не было уже ничего тайного и в их руках были все самые секретные документы. Но ложь и клевета до революции признавались ими как средство для борьбы против ненавистного режима, а после одержанной победы были проявлением бессмысленной мести к падшему Российскому Самодержцу мелких людишек, дорвавшихся до власти.
Чего только не писалось о государе императоре в это время! Гордые своим умом, государственные деятели Временного правительства довели Россию до большевизма в течение полугода и вызвали к ней презрение союзников, о чем явно свидетельствуют оглашенные большевиками тайные документы: шифрованная телеграмма генерала Занкевича военному министру и презрительное обращение послов французского, английского и итальянского к тогдашнему министру иностранных дел Терещенко, в чем он сам расписался в своей телеграмме от 9 октября 1917 го¬да нашим дипломатическим представителям в Лондоне и Риме, выражая одновременно благодарность через посла в Вашингтоне американскому правительству, что оно не приняло участия в презрительных даже по форме, как признает это сам Терещенко, обращениях к нему вышеуказанных послов.
Глава правительства Керенский, очевидно, в силу своих гениальных способностей, занимавший одновременно должности военного и морского министров и даже верховного главнокомандующего, поспешил воспользоваться свалившимися на него благами, устраивая пьяные оргии в Зимнем дворце, о которых с презрением отзывались старые придворные лакеи. Этим самозваным правителям необходимо было прикрыть свою неспособность и свое позорное поведение, а потому они особенно охотно поощряли и содействовали распространению всякой клеветы в стремлении доказать, что они стоят выше низверженного русского императора, олицетворявшего мощь и славу России. Не чужда была им и боязнь, что обманутые ими народные массы поймут, наконец, «революционность» способов их управления.
Печать, угождая своим новым господам, дерзала называть государя чуть не идиотом и говорила о нем как о пьянице, считая совершенно доказанным отсутствие у него всякой воли, но эти нападки, как и прежние — сплошная и сознательная ложь и клевета. Всякий, кто знал государя императора, а тем более имел счастье с ним беседовать, не может не сказать, что государь император Николай Александрович был человек широко обр