Предисловие 5
Вступление 7
Объявление странного указа. Запрещенные монеты и
изъятые из обращения книги. Запрещение упоминания
имени царствовавшего императора.
Часть I. Маленький венценосец и его большие враги 15
1. Рождение принца Иоанна Антоновича и отношение
к этому событию придворных сфер, войска и народа.
2. Кончина императрицы Анны Иоанновны. 3. Герцог
Бирон. 4. Первые шаги регента. 5. Враги малютки-
императора. 6. Заговор Миниха и арест Бирона.
Часть II. При великой княгине-правительнице 47
1. Новые назначения и милости. 2. Приговор над Бироном
и его сторонниками. 3. Личность Анны Леопольдовны.
4. Годовщина рождения Иоанна Антоновича и оды
Ломоносова. 5. Фрейлина Менгден. 6. Граф Остерман.
7. Цесаревна Елизавета Петровна, Лесток и заговор
против Иоанна Антоновича. 8. Происки маркиза де-ла-
Шетарди. 9. Разговор между Анною Леопольдовною
и цесаревною Елизаветою Петровною.
Часть III. Конец царствования колыбельного императора 85
1. Арест правительницы Анны Леопольдовны и свержение
с престола Иоанна Антоновича. 2. Манифест о вступлении
на престол цесаревны Елизаветы Петровны. 3. Суд над
сторонниками Иоанна Антоновича и награды участникам
свержения с престола императора-малютки.
Часть IV. Опасный соперник 99
1. Судьба сверженного с престола императора и его
родных. 2. Заговор и Лопухинское дело. 3. Шлиссель-
бургский арестант и его надзиратели; свидание
с императрицей.
Часть V. Два императора 118
1. Вступление на престол императора Петра III
Феодоровича и приказ относительно шлиссельбургского
узника. 2. Король Фридрих прусский и его роль
в судьбе Иоанна. 3. Посещение Петром III Шлиссель-
бурга. 4. Предложение относительно освобождение
узника.
Часть VI. Неожиданная развязка 131
1. Вступление на престол императрицы Екатерины II
и приказ относительно шлиссельбургского колодника.
2. Свидание императрицы с Иоанном. 3. Арсений
Мацевич. 4. Заговор Мировича и смерть Иоанна
Антоновича. 5. Погребение «запретного императора».
6. Манифест о кончине Иоанна.
Часть VII. Холмогорские узники 145
1. Принц Антон и его дети. 2. Освобождение братьев
и сестер Иоанна Антоновича и отъезд их из России.
Заключение 153

ВСТУПЛЕНИЕ

Ранним утром 31 декабря 1741 года на улицах Петербурга раздался барабанный бой.
В те времена существовал обычай все важнейшие царские указы и распоряжения правительства объявлять при барабанном бое. Поэтому при первых же звуках барабана улицы столицы наполнились народом, желавшим узнать, какой именно вышел новый указ.
Это было всего месяц после того, как дочь Петра Великого, цесаревна Елизавета Петровна, стала русской императрицей. И, конечно, все с особенным любопытством ждали каждого нового указа, каждого нового объявления ее правительства.
Отряд гвардейцев, пройдя несколько улиц с барабанным боем, остановился на площади, прилегавшей к Невскому проспекту. Офицер, который шел во главе отряда, развернув большой сверток с государственной печатью, начал громко читать:
«Божиею милостью, Елизавета Первая, Императрица и Самодержица Всероссийская и прочая, и прочая, и прочая. Известно и ведомо да будет каждому следующее».
Затем он прочел длинный указ, в котором говорилось, что по распоряжению ее величества вменяется в обязанность всем, у кого сохранились серебряные рубли и другие монеты, выпущенные за время между кончиною императрицы Анны Иоанновны и вступлением на престол Елизаветы Петровны, доставлять такие монеты на Монетный двор, где они должны быть перелиты на новые. Прежние же монеты, выпущенные в указанное время, отнюдь не держать и не хранить.
«Сей указ, – закончил офицер, – подписан собственною Ее Императорского Величества рукою «Елисавет» и по Ее Величества повелению скреплен Государственною печатью».
При последних словах офицер поднял высоко над головой только что прочитанную бумагу с тем, чтобы все могли видеть подпись и печать.
Никаких объяснений, почему новая императрица настаивает на возврате монет, выпущенных за время между смертью Анны Иоанновны и воцарением ее самой, в указе не давалось.
Отряд гвардейцев прошел дальше. Народ стал медленно расходиться, недоумевая и обсуждая странный царицын указ.
Странный – потому, что никогда раньше подобные указы не издавались: монеты, отчеканенные, при одном государе, продолжали беспрепятственно обращаться при его преемниках, и никто не требовал ни их возврата, ни их обмена.
Так как за время между смертью Анны Иоанновны и вступлением на престол Елизаветы Петровны, т.е. в течение одного года и тридцати девяти дней, с 17 октября 1740 года по 25 ноября 1741 года, царствующим императором считался Иоанн III Антонович, и его изображение или вензель украшали отчеканенные за этот год с чем то монеты, то, очевидно, означенный указ касался исключительно монет, выпущенных в обращение при Иоанне Антоновиче.
Вслед за упомянутым указом был объявлен другой, в котором Елизавета Петровна требовала, чтобы все, у кого сохранились портреты Иоанна Антоновича, в каком бы то ни было виде, таковые немедленно уничтожили, а деловые бумаги, паспорта и пр. с именем Иоанна Антоновича представляли в Сенат для обмена на новые. Затем, спустя некоторое время, последовал еще один указ, предлагавший представлять и сдавать в надлежащие учреждения все книги, в которых напечатано было имя императора, и запрещался ввоз таких иностранных книг, в которых значилось это имя. Наконец, особым указом повелевалось все церковные книги, где упоминалось имя Иоанна, все присяжные листы на верность подданства ему и т.п. – сжечь, и для этой цели были устроены на Васильевском Острове, на площади перед зданием Коллегии, особые костры, – там предавалось уничтожению все, что только носило имя Иоанна Антоновича.
Таковы были указы новой императрицы. Но этим не ограничились. В дополнение к ним было объявлено, что кто будет уличен в том, что оставил у себя монеты с изображением или вензелем Иоанна Антоновича, тот подвергнется суровому наказанию – отрубанию руки.
В страхе подвергнуться такой жестокой каре, в то время применявшейся за неповиновение воле правительства, все, у кого остались злополучные монеты, спешили снести их на Монетный двор. Нашлись все-таки смельчаки, которые сохранили монеты Иоанна Антоновича, пряча их в подвалы или зарывая в землю. Однако, таких смельчаков оказалось немного, судя по тому, что серебряные рубли и полтины времен Иоанна Антоновича, выпущенные Монетными дворами и в Москве, и в Петербурге в значительном количестве, являются теперь, величайшею редкостью. Собиратели монет оценивают сейчас рубль Иоанна Антоновича в тысячу и больше рублей и даже торговцы редкими монетами объявляют в своих каталогах, что готовы приобрести такие рубли по цене не ниже тысячи рублей, а за серебряные полтины с изображением Иоанна Антоновича предлагают четыреста и более рублей. Столь же редкими считаются и подлинные портреты императора-малютки, выпущенные в виде гравюр, так как и их уничтожали все, у кого они хранились, – одни опасаясь опалы, другие преследований со стороны правительства новой императрицы или строгой кары, которою грозило это правительство ослушникам.
Но не только хранение монет, портретов, документов, книг и пр., носивших имя или изображение Иоанна Антоновича, преследовалось в царствование Елизаветы Петровны: запрещено было даже упоминание его имели в разговоре. Само правительство тщательно избегало называть имя злополучного императора. Когда же приходилось все-таки упоминать о деловых бумагах, снабженных его именем, употребляли выражение: «документы известным титулом», а вместо самого имени Иоанна Антоновича и его родителей, выражались: «известные персоны». Точно также всем властям вменено было в обязанность отнюдь не упоминать имени бывшего императора и если явится необходимость, применять выражение «известная персона».
Очевидно, издавая странные указы и запрещения, правительство Елизаветы Петровны хотело не только уничтожить всякие следы кратковременного царствования Иоанна Антоновича, но желало даже вырвать из памяти народа самый факт этого царствования. Все должны были забыть, что в течение четырехсот четырех дней после кончины Анны Иоанновны был вообще в России император. Иоанн Антонович оказался во все двадцатилетнее царствование Елизаветы Петровны «императором под запретом». Но и после этого, когда императрица Елизавета скончалась и ее место на престоле занял сначала Петр III Феодорович, а затем императрица Екатерина II Алексеевна, Иоанн Антонович все же оставался таким же «императором под запретом», упоминание о котором считалось преступлением. О месте пребывания этого «запретного» императора хранилась в течение многих лет строгая тайна, в которую были посвящены только самые близкие ко двору сановники, а документы, в которых упоминалось его имя, продолжали подвергаться уничтожению еще в течение долгого времени.
Почему так? Почему была сделана попытка вырвать из истории Российского государства те страницы, которые относились к кратковременному царствованию 1740–1741 годов?
Ответ на этот вопрос дают подробности восшествия на престол Елизаветы Петровны и печальная история ее предшественника, венценосца-малютки, который за один год с небольшим мнимого царствования или, вернее, за то, что он четыреста четыре дня носил титул Императора Всероссийского, поплатился пожизненным заточением и безвременною насильственною смертью.






I

МАЛЕНЬКИЙ ВЕНЦЕНОСЕЦ
И ЕГО БОЛЬШИЕ ВРАГИ

1

Пушечные выстрелы со стен петербургской крепости оповестили в полдень 12 августа 1740 года жителей столицы о важном и радостном событии в семье царствовавшей тогда уже десятый год императрицы Анны Иоанновны: у племянницы государыни, брауншвейгской принцессы Анны Леопольдовны, родился сын-первенец.
Событие это имело большое значение, потому что вдовствовавшая императрица Анна Иоанновна, не имея детей, еще задолго до того определила, что если у ее племянницы родится сын, то ему быть наследником императорского русского престола.
Как только весть о рождении принца разнеслась по Петербургу, со всех концов столицы в Зимний, дворец, где жила Анна Иоанновна, стали съезжаться вельможи и сановники поздравить императрицу и «выразить свои радостные чувства».
Однако, на самом деле «радость» испытывали далеко не все. Многих из сановников, духовенства, вельмож, воинских чинов и даже народа огорчала мысль, что наследником русского престола, а со временем и русским императором, станет сын незначительного немецкого принца и немецкой же принцессы, каким являлся новорожденный внучатный племянник Анны Иоанновны.
Отец новорожденного был Брауншвейг-Люнебургский и Вольфенбюттельский принц Антон-Ульрих, который родился и детство провел в Германии: мать была дочь Мекленбург-Шверинского герцога Леопольда, родилась тоже в Германии, в Ростоке, где провела первые годы жизни и где была крещена по обряду лютеранской протестантской церкви, носила сначала имя Елизавета-Екатерина-Христина и лишь, на 15-ом году жизни, по желанию императрицы Анны Иоанновны, была присоединена к православию под именем Анны. Правда, мать принцессы Анны Леопольдовны, герцогиня Екатерина Иоанновна, сестра императрицы Анны Иоанновны, была родною дочерью царя Иоанна Алексеевича, т.е. племянницей Петра Великого. Но в Петербурге жила более близкая преемница Петра Великого: родная дочь его, царевна Елизавета Петровна. Последняя, как полагали, имела гораздо больше прав на русский престол, нежели приезжая принцесса и ее наследник, Сторонники Елизаветы считали царевну «обиженной судьбой сиротою», лишенною уже раз, десять лет назад возможности стать русскою императрицею, а именно после смерти императора Петра II Алексеевича, внука Петра I. Тогда горсть сановников, входивших в состав так называемого Верховного Тайного Совета, обошла Елизавету и призвала на царство проживавшую в Митаве курляндскую герцогиню Анну Иоанновну, дочь царя Иоанна Алексеевича, поставив ей условием, что она во всем будет подчиняться желаниям и указаниям Верховного Тайного Совета. Анна Иоанновна, не ожидавшая стать русскою императрицею, без возражений приняла все ограничивавшие ее власть условия, или так называемые «кондиции», которые представили ей члены названного Совета, рассчитывавшие сами управлять государством. Однако, вскоре, опираясь на содействие других сановников и вельмож, недовольных Верховным Тайным Советом, забравшим власть в свои руки, Анна Иоанновна разорвала подписанные ею «кондиции» и объявила себя самодержавною Всероссийскою Императрицею, а дело управления государства передала своему курляндскому камергеру Бирону, которому она доверяла во всем гораздо больше, нежели русским сановникам. Не имея детей, императрица приблизила к себе свою племянницу из Ростока, переехавшую еще ребенком с матерью в Петербург, поместила ее у себя во дворце, приставила к ней воспитателей и воспитательниц, заставила принять православную веру. Когда же принцесса подросла, императрица сама выбрала для нее жениха, жившего в Петербурге немецкого принца Антона Ульриха Брауншвейг-Люнебургского, и выдала ее за него замуж, с тем, чтобы первому ребенку, который родится от этого брака, передать все права наследства на русский престол. Царевну же Елизавету Петровну императрица, решила совершенно устранить и даже намеревалась с этою целью выдать ее замуж за иностранного принца, с тем, чтобы царевна уехала совсем из России. Но царевна решительно отказалась от этого брака, заявив, что никогда не выйдет замуж. Проживая одиноко в отдельном дворце, она не теряла, однако, надежды, что рано или поздно ей удастся сделаться русской императрицею. Рождение принца, который еще до своего появления на свет был объявлен наследником, не могло не вызвать тревоги в Елизавете и ее сторонниках, и «радоваться» им, конечно, было нечего.
Мрачно встретили рождение родственника Анны Иоанновны и те сановники и вельможи, которые рассчитывали посадить на русский престол жившего в Киле, в Германии внука императора Петра I, сына царевны, Анны Петровны, бывшей замужем за герцогом Голштин-готторпским – двенадцатилетнего герцога Карла-Петра-Ульриха, единственного мужского пола потомка Великого Петра. Юный голштинский герцог, по мнению этих вельмож, как внук Петра, имел гораздо больше прав стать наследником русского престола, нежели новорожденный принц, приходившийся двоюродным внуком императрице Анне Иоанновне.
Не мог радоваться и Бирон, всесильный и могущественный министр императрицы Анны Иоанновны, который лелеял раньше надежду, что ему удастся женить своего сына Петра на принцессе Анне Леопольдовна и что таким образом русский престол перейдет к роду Бирона. Кроме того, Бирон ненавидел принца Антона-Ульриха, отца новорожденного, и опасался, чтобы тот в случае смерти императрицы не занял в государстве видной роли и не устранил от власти Бирона и его приверженцев.
Мало радости доставило рождение принца войску и народу. Боялись, что теперь еще больше усилится значение Бирона и ненавистных иноземцев, окружавших Анну Иоанновну и являвшихся, по общему убеждению, виновниками всех притеснений и невзгод, которые уже давно чувствовались войском и народом и вызывали глухой ропоте и неудовольствие.
Иных же пугала мысль, что в случае смерти императрицы, которая стала часто хворать, бразды правления на многие годы, до того времени, когда новорожденный принц в состоянии будет сам управлять государством, перейдут в руки кучке вельмож, преследующих одни только личные свои выгоды.
Об общей «радости» по поводу рождения принца-наследника престола едва ли поэтому могла быть речь. Никто однако не решался открыто высказывать свои чувства, опасаясь преследований и опалы. Все делали вид, что разделяют радость императрицы.
Если были люди, искренно радовавшиеся событию, то принадлежали они к числу лишь тех, что окружали принцессу Анну Леопольдовну и ее супруга и надеялись упрочить еще больше свое положение при дворе и сохранить или получить выгодные места.
Крещение новорожденного принца, которому по желанию императрицы, в память его прадеда, царя Иоанна Алексеевича, дано было имя Иоанн, обставлено было большою торжественностью, а после крещения младенца понесли в отведенные для него заранее, с необычайною роскошью отделанные комнаты в Зимнем Дворце, рядом с комнатами самой императрицы, и уложили в нарочно сделанную золотую колыбель с короною. Целый штат прислуги, придворных дам и камергеров был приставлен к новорожденному принцу. Сама императрица ежедневно несколько раз заходила в комнаты младенца, справляясь о здоровье своего любимца «Иоаннушки».


2

Спустя два неполных месяца после рождения принца Иоанна Антоновича, 5 октября 1740 года, с императрицей Анной Иоанновной за обедом сделалось дурно. Врачи нашли, что здоровье ее величества внушает опасение и что следует ожидать скорой ее кончины.
В виду этого Бирон, в качестве первого министра спросил больную императрицу, не желает ли она особым манифестом точно определить, к кому, в случае ее смерти, должен перейти престол. Императрица подтвердила свое прежнее заявление о том, что избрала себе в законные наследники принца Иоанна. Но принцу было только еще два месяца, а потому следовало, по принятому обычаю, назначить регента, который до совершеннолетия Иоанна Антоновича держал бы в своих руках бразды правления, т.е. управлял бы государством от имени младенца-венценосца.
Опасаясь, что, в случае смерти императрицы, могут по этому поводу возникнуть недоразумения и волнения, министры составили для подписи императрицы манифест, в котором указывалось, что в случае кончины ее до совершеннолетия наследника, принца Иоанна, «Империя должна быть управляема по особому уставу и определению, кои изложены будут в уставе Правительствующего Сената».
Императрица подписала манифест, но необходимо было, чтобы она сама, кроме того, назначила лицо, которое, после ее кончины, заняло бы пост правителя государства. Так как императрица не указала, кого именно она желает назначить регентом, то сановники решили сами выбрать и предложить государыне подходящее лицо. По этому поводу среди сановников и вельмож начались рассуждения и споры. Одни желали, чтобы регентство было поручено матери принца, принцессе Анне Леопольдовне; другие находили, что регентом следует назначить принца Антона, отца будущего императора. Были такие, которые требовали, чтобы принц Антон и принцесса Анна совместно управляли государством до тех пор, когда венценосный младенец, достигнув совершеннолетия, сам будет в состоянии принять управление в свои руки. Наконец, раздавались голоса, что регентом необходимо назначить одного из опытных в деле управления сановников, близко стоящих к императрице Анне Иоанновне.
В конце концов сановники остановили свой выбор на Бироне, как лице наиболее опытном в деле управления, и составили об этом манифест, который умирающая императрица подписала дрожащею рукою.
Анна Иоанновна скончалась 17 октября 1740 года, а на следующий день был обнародован указ, в котором объявлялось, что согласно воле почившей императрицы, регентом до того времени, когда принц Иоанн – теперь уже наименованный императором – достигнет 17-летнего возраста, назначен герцог Бирон, который, на основании этого, получает «мочь и власть управлять всеми государственными делами».
Указ этот был разослан с особыми гонцами по всей России.


3

При дворе курляндских герцогов, в столице Курляндии, Митаве, в конце XVII века служил конюхом некто Бюрен-немец, местный уроженец. У конюха Бюрена был внук, большой шалопай и повеса. Отправленный за границу, он записался в число студентов Кенигсбергского университета, но курса не кончил и поехал искать счастья в Петербург, надеясь получить какое-либо место при русском дворе, подобно многим другим иностранцам. Но надежды Бюрена не оправдались: его не приняли. Тогда он отправился сначала в Ригу, затем Митаву, где ему удалось пристроиться в качестве канцелярского писца у обер-гофмаршала двора вдовствующей герцогини курляндской Анны Иоанновны, – Петра Михайловича Бестужева-Рюмина. Однажды писец Бюрен во время болезни обер-гофмаршала, по поручению последнего, отвез герцогине в ее загородный замок какие-то бумаги для подписи. Ловкий, смелый, сообразительный, он сумел понравиться Анне Иоанновне толковым объяснением содержания всех тех дел, которые требовали ее решения. Подписав бумаги, Анна Иоанновна вступила с ним в разговор и в заключение выразила желание, чтобы он и впредь являлся к ней по делам, требующим ее подписи. Прошло всего несколько недель, и герцогиня назначила Бюрена своим секретарем, а немного спустя возвела его в звание камер-юнкера.
Заняв таким образом видное положение при дворе герцогини, ловкий писец сообразил, что низкое происхождение и неказистая фамилия могут служить ему помехой в его дальнейшей карьере. Не долго думая, он переменил фамилию «Бюрен», очень распространенную в Курляндии, на «Бирон» и стал доказывать, что он прямой потомок знатного французского рода Биронов. Вслед затем он начал хлопотать о том, чтобы его причислили к курляндскому дворянству, ссылаясь между прочим на то, что отец его в польском войске служил офицером. А когда ему в этом отказали, он обратился с жалобою к герцогине. Та настояла на удовлетворении ходатайства Бирона, и, несмотря на противодействие со стороны знатных курляндских вельмож, Бирон достиг своей цели – был причислен к курляндскому дворянству.
Анна Иоанновна все больше и больше привязывалась к своему секретарю, считая его самым способным и преданным из окружающих ее сановников. Многие курляндские вельможи не скрывали своего неудовольствия по поводу того, что важный пост при герцогском дворе, занял человек, как они считали, весьма низкого происхождения, никому неизвестный я не имеющий никаких заслуг. Чтобы возвысить Бирона и прекратить неудовольствие вельмож, Анна Иоанновна решила женить своего любимца на девушке из какой-нибудь старинной знатной дворянской фамилии. Выбор герцогини пал на ее фрейлину Бенигну-Готлиб фон-Тротта-Трейден, некрасивую, болезненную старую деву, которая и стала женою камер-юнкера Бирона.
С тех пор значение и влияние Бирона росли все больше и больше, и известность его проникла в Петербург. Поэтому, когда в 1730 году Верховный Тайный Совет после смерти Петра II решил призвать на русский престол Анну Иоанновну, то, опасаясь влиянии Бирона, поставил условием, чтобы Бирон в Россию не приезжал. Герцогиня на первых порах согласилась, как согласилась и на все другие поставленные ей условия, и Бирон действительно остался в Курляндии. Но забрав вскоре всю власть в свои руки, Анна Иоанновна послала в Митаву за своим камер-юнкером. Мало того, новая императрица назначила его на должность обер-камергера при русском дворе – звание, поставившее Бирона сразу выше сенаторов.
Приехав в Петербург, Бирон, совершенно чуждый России и ее интересам, не выказывал склонности заниматься государственными делами. Его интересовали только карты да лошади, до которых он был большой охотник; в государственные же дела не вмешивался. Но это продолжалось недолго: императрица, мало доверяя тем новым для нее лицам, среди которых она очутилась в России, сама потребовала от Бирона, чтобы он продолжал быть ее советником и принимал участие в государственных делах. Властолюбивый Бирон принял это предложение с радостью. Пользуясь своим безотчетным влиянием на императрицу, он сразу дал почувствовать всем окружающим свою силу и значение. Охотно поощряя тех, которые соглашались быть его приверженцами, Бирон в то же время старался избавиться от всех врагов и завистников, стоявших ему поперек дороги, хотя бы это были даже знатные и важные сановники. Князья Долгорукие, кабинет-министр Волынский, Еропкин и другие, самые близкие к престолу вельможи, по проискам Бирона, были устранены, отданы под суд, отправлены в ссылку или даже казнены. Бирон никого не щадил, окружил себя только такими людьми, в чью преданность он верил, преимущественно немцами, или теми из русских, которые соглашались поддерживать его, как, например, бывший обер-камер-юнкер граф А. П. Бестужев-Рюмин, и с их помощью стал править Россиею, издавая от имени Анны Иоанновны один указ за другим.
Наступило тяжелое время для тех, кто не разделял замыслов жестокого, но сильного волей, Бирона. По словам современников, Бирон терзал все государство, все сословия, заботясь только об утверждении своей власти и приобретении новых богатств и новых почестей. А последние следовали действительно одна за другой: императрица, слепо доверявшая во всем Бирону, жаловала его поочередно графом Российской империи, кавалером ордена св. Андрея Первозванного, поместьями с многими тысячами крепостных крестьян и другими драгоценными подарками. Мало того – императрица настояла на том, чтобы курляндцы выбрали Бирона в герцоги, и бывший писец стал «герцогом Курляндии, Лифляндии и Семигалии», продолжая в то же время распоряжаться Русскою империей и строго, настойчиво, неуклонно требуя исполнения своих приказов и желаний. От имени императрицы и с ее согласия он особенно строго требовал уплаты податей. Чтобы побудить к большому усердию воевод при взимании недоимки, Бирон приказал тех, кто мало их собирал, заковывать в кандалы. Воеводы, сберегая себя, не жалели народа. По деревням разъезжали для взыскания недоимок воинские команды и именем императрицы отбирали у крестьян скот, одежду, словом все, что можно было продавать, а если все-таки не удавалось собрать достаточно денег, немилосердно били крестьян по подошвам. В народе господствовало твердое убеждение, что поступающие деньги Бирон берет себе на содержание своего двора и исполнение своих прихотей. Рассказывали, что у его жены бриллиантов на два миллиона и гардероба на полмиллиона, что один костюм самого Бирона, унизанный жемчугом, стоит 100 000 рублей, что в его конюшнях стоят сотни дорогих коней, что дворец его утопает в золоте и пр. и что все это приобретено на деньги, «выколоченные» у бедного народа.
Стоны и жалобы по этому поводу не доходили до Анны Иоанновны, а если иногда и доходили, то Бирону и его приверженцам удавалось убеждать императрицу, что народ бунтует и что только строгостью и жестокостью можно удержать его в повиновении.
Впрочем, не один только простой и бедный народ роптал на Бирона: значительная часть богатого дворянства тоже была недовольна всевластным курляндцем. Но из страха преследований, опалы и казни никто не решался громко высказывать свои чувства и мысли.
Бирон отлично знал, что его ненавидят, что про него распускают всевозможные слухи, что у него много врагов, и завел повсюду доносчиков, которые передавали все, что о нем говорилось. Тех, кого оговаривали, схватывали и, обвиняя их в разных государственных преступлениях, предавали пыткам, а потом и казни.
Конечно, не один только Бирон был виновником всех бедствий, невзгод и жестокостей, творившихся в царствование Анны Иоанновны. И другие сановники, окружавшие его и подчинявшиеся ему во всем, поступали по его примеру. Дорожа своим выгодным положением чинами, наградами, они являлись достойными сотрудниками жестокого правителя. Но народ приписывал все это любимцу императрицы, беспрекословно утверждавшей все его приказы.
И вот этот-то ненавистный всем, за исключением толпы царедворцев, Бирон, после смерти императрицы Анны Иоанновны, стал полновластным правителем государства – регентом, которому предоставлены были на много лет все права царствующего императора.


4

«Именем Его Императорского Величества, Божиею милостью государя императора Иоанна Антоновича, приглашаю всех сановников, всех придворных, всех служащих, верно служивших почившей императрице, незабвенной государыне Анне Иоанновне, остаться на своих постах...»
Так обратился Бирон на другой день после воцарения младенца-императора к собравшимся во дворце сановникам и вельможам, после того, как прочел им манифест о кончине императрицы, вступлении на престол Иоанна Антоновича и вручении ему, Бирону, регентства, до совершеннолетия малолетнего императора.
За исключением очень немногих, прямых, открытых и непримиримых врагов Бирона, поспешивших удалиться от двора, на первых порах нового царствования, те же самые сановники, которые при Анне Иоанновне играли видную роль и постоянно окружали императрицу, остались и при новом императоре. Это были – кроме герцога Бирона, его брата, генерала Густава Бирона, и двух сыновей герцога: подполковников гвардии Петра и Карла Биронов, – вице-канцлер граф А. И. Остерман, его сын капитан гвардии И. А. Остерман, фельдмаршал граф Б. X. Миних, его сын обер-гофмаршал И. Э. Миних, гофмаршал граф Левенвольд, директор коммерц-коллегии барон Менг-
ден, генерал-адъютант барон фон Люберас, А. П. Бестужев-Рюмин, тайный советник князь Черкасский, – обер-шталмейстер князь Куракин, генерал Ушаков, гофмаршал Шепелев, генерал-поручик Салтыков и др.
Несмотря на ненависть, которую некоторые из них питали в душе к Бирону, все с раболепным подобострастием высказывали свою радость по поводу назначения его регентом империи и принесли на верность ему присягу. Сенат и генералитет просили его принять титул высочества, а синод распорядился, чтобы в церквах при молебственных возглашениях упоминалось, рядом с именем императора-малютки и императорской семьи, имя Эрнста-Иоганна, как правителя империи.
Но Бирон все-таки не считал положение свое прочным. Он знал, что у него много врагов и в народе, и среди знати, и в войске, и постоянно боялся заговоров и лишения власти. И вот он задумал упрочить свое положение целым рядом милостей и таких распоряжений, которые, по его мнению, должны были вызвать сочувствие к нему и привлечь враждебных ему людей на его сторону. С этой целью он в качестве регента, от имени Иоанна Антоновича, издал манифест, чтобы законы впредь соблюдались строго и суд велся правый, беспристрастный, ко всем равный; велел освободить многих преступников от наказания; распорядился, чтобы ограничена была лишняя роскошь при дворе, вызывавшая громадные расходы, и запретил носить платья дороже 4-х рублей за аршин; оказал разные милости лицам, которые в царствование императрицы Анны Иоанновны попали в опалу; сделал распоряжение, чтобы часовым в зимнее время давались шубы, без которых они раньше сильно мерзли, и т.д. Цесаревна Елизавете Петровне, очень нуждавшейся в деньгах, назначил выдавать ежегодно 50 000 руб. (что в наше время составило бы около 400 000 руб.); родителям императора-младенца – 200 000 руб. в год и т.д.
Однако, все эти распоряжения не приводили к желанной цели. Из доносов Бирон узнавал, что против него замышляют заговоры с разных сторон, что в гвардии существует намерение возвести в регенты принца Антона Брауншвейгского, что сам принц, в кругу своих приближенных утверждает, будто императрица Анна Иоанновна вовсе не подписывала манифеста о назначении Бирона регентом, что манифест этот подложный и т.д.
Бирон не вытерпел, отправился к принцу Антону и стал упрекать его в том, что он затевает смуту.
– Я знаю, принц, вы надеетесь, что Семеновские и Кирасирский полки, в которых вы состоите подполковником, поддержать вас, но вы меня этим не запугаете!
На следующий день после этого разговора, принц Антон вместе с принцессою Анною Леопольдовною поехали к Бирону. Герцог еще резче стал выговаривать принцу, что он замышляет какие-то козни, интриги.
– На мне лежит обязанность охранять порядок и спокойствие в государстве. Поэтому если с вашей стороны будут сделаны какие-либо шаги, нарушающие спокойствие, я буду вынужден выслать вас и все ваше семейство в Германию и вызвать оттуда в Россию принца Голштинского. И это я сделаю! – грозно заключил Бирон.
Перепуганная принцесса бросилась на шею Бирону и обещала, что будет сама смотреть за мужем.
Но Бирон не удовольствовался обещанием. Он велел арестовать приближенных принца, в том числе его адъютанта Граматина, и допросить в Тайной Канцелярии, а затем вызвал и самого принца для объяснений перед нарочно созванным собранием кабинета министров, сенаторов и генералов, причем допрос вел грозный и известный своей жестокостью генерал Ушаков. Принц со слезами сознался, что он действительно хотел произвести бунт и овладеть регентством. Тем не менее, Бирон не решался принять каких-либо крутых мер против отца императора и ограничился тем, что заставил его отказаться от всех военных чинов, о чем и было объявлено Военной Коллегии особым указом за подписью «Именем Его Императорского Величества Иоганн регент и герцог». Близких к принцу людей, действовавших в его пользу, Бирон велел наказать кнутами.