Содержание


Конституция  VIII  года    5
Внутреннее  управление    40
Ульм  и  Генуя    83
Маренго    130
Гелиополь    198
Перемирие    235
Гогенлинден    283
Адская машина    315
Нейтралитет    343
Оставление Египта    376
Всеобщий мир    432
Конкордат    466
Трибунат. Цизальпинская республика    494
Пожизненное консульство    555
Секуляризация    618
Разрыв  Амьенского  мира    678
Булонский  лагерь    766
Заговор  Жоржа    834
Именной указатель    884

I
КОНСТИТУЦИЯ  VIII  ГОДА



В день 18-го брюмера [1799 года] прекратила свое существование Директория.
Люди, придумавшие этот род республики после бурь Конвента, не были уверены в превосходстве и прочности своего творения. Но после кровавого времени, свидетелями которого они стали, трудно оказалось сделать что-нибудь лучше или иначе.
Думать о Бурбонах было решительно невозможно: их отвергало общественное мнение. Столь же невозможно было отдать судьбу Франции в руки какого-нибудь знаменитого полководца, потому что в это время ни один из французских военачальников не приобрел еще столько славы, чтобы покорить все умы. Франция только что выскользнула из рук Комитета общественного спасения, испытала на себе кровавое правление якобинцев. Оставалось провести последний опыт: учредить умеренную республику, в которой власть была бы распределена благоразумно, а управление вверено людям новым, непричастным к ужасам, от которых содрогнулась вся страна.
И вот придумали Директорию.
Этот новый опыт продолжался четыре года и был произведен добросовестно, людьми по большей части честными и благонамеренными. Несмотря на это, новоявленная республика скоро превратилась в самый нестройный хаос. Меньше жестокости, но гораздо более безначалия — таков был характер нового правления. Обвиненным не рубили головы, но ссылали в заточение; никого не принуждали под страхом казни принимать ассигнации вместо наличных, но никому и не платили.
Удивительно ли после этого, что Франция стремглав бросилась в объятия юного полководца, завоевателя Италии и Египта, чуждого всех партий, показавшего к ним презрение, одаренного удивительной силой воли? Он обнаруживал равную способность к делам гражданским и военным, в нем уже можно было предугадать честолюбие, не только не пугавшее умы, но даже принятое как надежда.
Молодой Бонапарт, счастливый и победоносный, избежав опасностей и смерти как на море, так и в пылу сражений, возвратился из Египта во Францию почти чудесным образом, и при первом его появлении Директория пала. Все партии бросились к нему, прося порядка, победы, мира.
Но опасно было раздражать умы внезапной переменой, и, чтобы подчинить утомленную Францию самостоятельной власти, надлежало сначала провести ее через правление переходное, полное славы, благотворной силы и притом полуреспубликанское.
Одним словом, прежде чем достигнуть Империи, нужно было миновать Консульство.

Я начинаю свой рассказ с 18-го брюмера VIII года (9 ноября 1799 года)*.
Когда закон 19-го брюмера, устанавливающий временное Консульство, был обнародован, три консула (Бонапарт, Сийес и Дюко) переехали из Сен-Клу в Париж. Сийес и Дюко, бывшие членами Директории, уже имели помещения в Люксембургском дворце, а генерал Бонапарт, оставив свой маленький дом на улице Победы, переехал во дворец вместе с женой, усыновленными детьми и адъютантами. Сблизившись со своими двумя товарищами, среди развалин прежнего правительства он начал заниматься делами — с присущим ему точным и быстрым умом и той необыкновенной стремительностью, которой отличались его действия в военное время.

Сийес готов был употребить все средства, чтобы уничтожить предыдущее правление, глубоко им презираемое. Это был второй человек в Республике, творец лучших и самых великих постановлений. И теперь, когда война предназначила первое место военному гению, Сийес, никогда не носивший шпаги, встал рядом с генералом Бонапартом: такова сила ума и таланта.
Но как только пришлось заняться делами, выяснилось, что Сийес, угрюмый и настойчивый в своих мнениях, приходящий в раздражение от малейшего противоречия, не может долго выдерживать соперничества со своим молодым товарищем, который был способен работать день и ночь, которого не смущало никакое противодействие, который был резок, но не угрюм, умел обворожить людей, когда хотел, а когда не находил нужным — покорял их своей воле силой.
Сийесу самим общественным мнением была назначена важная роль, а именно: составление новой конституции, которую консулы должны были представить Франции в самом скором времени. На это надеялись, об этом говорили. Полагали даже, что у него есть готовая конституция, давно обдуманная, творение глубокое и изумительное, и что теперь, когда все препятствия устранены, он пустит ее в ход. Предполагалось, что Сийес станет законодателем, а генерал Бонапарт — администратором нового правительства и вдвоем они принесут Франции могущество и счастье.
Каждая эпоха революции имела свои заблуждения,
и настоящая не стала исключением.

Действительно, в управлении назрела крайняя необходимость: положение Франции во всех отношениях было печальным, беспорядок нравственный и материальный дошел до предела. Состояние финансов составляло главную причину нищеты и несчастий французских войск. Иностранные державы знали об этом положении очень хорошо, и оно внушало им уверенность в возможности легкой победы.
Надлежало создать финансовую основу, чтобы помочь изнуренным войскам; потом следовало преобразовать армию, двинуть ее вперед, дать ей хороших военачальников и прибавить новые победы к тем, которые были одержаны к концу последней кампании. В особенности надо было уничтожить саму мысль иностранных кабинетов о скором разрушении гражданского устройства Франции, мысль, которая одним придавала уверенность в успехе, а другим внушала недоверие к французскому правительству.
Все это могло быть совершено только правительством твердым, могучим, которое умело бы удерживать партии и воодушевлять умы. По счастью, силы Франции были еще велики, они не истощились нравственно и физически настолько, чтоб разрешить врагу овладеть землями. Все эти силы готовы были добровольно соединиться под одной рукой, только б эта рука была способна управлять ими.
Итак, обстоятельства благоприятствовали гениальному человеку, который должен был появиться, потому что и гении нуждаются в обстоятельствах. На стороне генерала Бонапарта были и его гений, и сама жизнь.
Закон, утвердивший временное Консульство, определил трем консулам обширные права и дал им силу, равную директориальной власти. В помощь консулам были созданы две законодательные комиссии, каждая из которых включала двадцать пять членов. Целью их было заменить прежний Законодательный корпус и придать действиям консулов законный характер. Комиссии эти издавали постановления насчет всех необходимых мер для устройства исполнительной власти. Им же была поручена важная забота — создание новой конституции.
Но такая ситуация не могла длиться неопределенное время: комиссиям для осуществления их задач было предоставлено два месяца, а консулам — три. Комиссии были разделены на отделения финансов, законодательное и конституционное и соединялись только для утверждения предложений правительства.

В день приезда в Люксембургский дворец консулы собрались на совещание о самых неотложных делах государства. Было 11 ноября 1799 года. Прежде всего надлежало выбрать председателя. Несмотря на то, что лета и положение Сийеса, казалось, предоставляли эту честь ему, Дюко сказал генералу Бонапарту: «Займите первое место, и начнем».
Сначала разобрали общее положение дел. Молодому Бонапарту еще многое было неизвестно, но он угадывал то, чего не знал. Он вел войны, снабжал продовольствием большие армии, управлял завоеванными провинциями, вел переговоры с Европой: это превосходная школа в искусстве управления. Для возвышенных умов война — наилучший урок: можно научиться повелевать, принимать решения и в особенности управлять. Новый консул, казалось, на каждый предмет имел уже свое готовое мнение или составлял его с быстротой молнии, в особенности послушав знающих людей.
Знаний только одного рода, весьма важных при отправлении верховной власти, не имел тогда Бонапарт,    а именно — знаний не о людях, а о личностях. Что касается людей вообще, он изучил их глубоко, но, проводя жизнь всегда при армии, генерал был чужд круга лиц, которые играли роль во время революции. Однако в этом ему помогли свидетельства товарищей, и благодаря проницательности и чрезвычайной памяти он вскоре знал состав правительства так же хорошо, как штаб своей армии.
Условившись о делах, не терпящих отлагательства, консулы разошлись, и Сийес с решимостью, которая делает честь его уму и патриотизму, в тот же вечер сказал Талейрану и Редереру: «У нас теперь есть повелитель, который знает всё, может всё и хочет сделать всё». Он благоразумно заключил, что Бонапарту надо предо¬ставить полную свободу действий, потому что личное соперничество могло в ту минуту погубить Францию.
Самому Сийесу надлежало, как мы уже говорили, заняться составлением конституции, и сотоварищ не намерен был вмешиваться в этот труд, кроме одного пунк¬та, а именно — организации исполнительной власти.
Самая насущная необходимость состояла в устройстве правительства. В монархии к управлению призываются первые лица. В республике первые лица сами делаются главами правительств, для министерств остается только второстепенный круг, чиновники-исполнители без всякой ответственности, потому что настоящая ответственность сосредоточена выше. Когда Сийес и Бонапарт становятся консулами, даже такие превосходные люди, как, например, Фуше, Камбасерес, Рейнгардт и Талейран, не могут быть министрами, облеченными реальной властью. Выбор их не представлял никакой важности, а нужен был только для усиления политического значения правительства и порядка в делах.
Юрисконсульт Камбасерес, человек ученый и разумный, был единогласно оставлен в управлении министерством юстиции.
После жарких прений между консулами пост министра полиции сохранил Фуше. Сийес горячо отвергал его кандидатуру. «Это ненадежный человек и креатура Барраса!» — говорил он, но Бонапарт поддерживал Фуше и отстоял его. Он почитал себя обязанным Фуше за услуги, которые тот оказал ему 18-го брюмера*. Кроме того, с проницательным умом Фуше соединял глубокое знание всех участников и событий революции. Общественное мнение единогласно предназначало ему пост министра полиции, так же, как Талейрану, с его навыками придворного, опытностью и тонким, вкрадчивым умом, отдали министерство иностранных дел. Фуше        в конце концов поддержали; но против Талейрана, за то ли, что он постоянно состоял в связях с умеренной партией, или за роль его в последних происшествиях, революционеры восставали с таким ожесточением, что надлежало выждать несколько недель, чтобы ввести его в управление министерством. Около двух недель место это оставалось еще за Рейнгардтом.
Генерал Бертье, верный сотоварищ победителя Италии и Египта, неразлучный начальник его штаба, так хорошо умевший понимать и передавать его приказы, получил портфель военного министра, отнятый у Дюбуа-Крансе за излишнюю пылкость мнений.
В министерстве внутренних дел Кинетта заменили знаменитым ученым Лапласом. Это было великое и справедливое отличие, оказанное науке, но совсем не услуга правительству. Гениальный человек был совершенно неспособен вникать в мелкие подробности делопроизводства.
Самым трудным стал выбор министра финансов. В этом деле необходимы специальные знания, а в министерстве, уничтоженном вместе с Директорией, не было ни одного человека, который мог бы заняться преобразованием финансов, столь необходимым и не терпящим отсрочки. Там все еще работал некий пожилой начальник канцелярии, с умом не блестящим, но положительным, чрезвычайно опытный, при прежнем правительстве и даже в саму революцию оказавший государству много темных, но от того не менее драгоценных услуг, без которых правительства не могут обходиться и которыми должны дорожить. Это был Годен, впоследствии герцог Гаэтский. Сийес, который умел судить о людях, хотя был неспособен управлять ими, вознамерился отдать Годену портфель министра финансов. Генерал Бонапарт, особенно любивший людей практических, тотчас согласился с мнением Сийеса, и Годен занял место, на котором в течение пятнадцати лет оказывал государству значительные услуги.
Таким образом, правительство было составлено. Еще одно назначение увенчало эти списки: Маре получил должность статс-секретаря при консулах. Это была своего рода министерская должность, которая состояла в приготовлении материалов для консулов, в редакции их решений, в передаче их распоряжений начальникам департаментов и сохранении государственных бумаг: Маре должен был часто заменять, дополнять и проверять других. Отлично образованный ум, знание Европы, твердая память и испытанная верность сделали его самым ловким и наиболее полезным сотрудником Бонапарта.
В своих подчиненных генерал Бонапарт предпочитал исправность и сметливость — уму. Это общий вкус всех гениальных людей: им нужно, чтоб их понимали и исполняли их приказания, а в замене они не нуждаются. Вот причина великих милостей, которыми пользовался генерал Бертье в течение двадцати лет. Маре же в гражданском деле отличался достоинствами, которые возвысили знаменитого начальника штаба на военном поприще.
Некоторые из членов обоих советов, которые содействовали 18-му брюмера, были посланы в провинции для объяснения и оправдания этого события и замены, в случае нужды, должностных лиц, которые вздумают упрямиться или окажутся недовольными.
Весть о новом правительстве повсюду была принята с радостью, но, несмотря на это, революционная партия находила себе ревностных поборников, которые могли сделаться опасными, особенно в южных провинциях. Везде, где показывались мятежники, молодежь готова была вступить с ними в рукопашную. Победа или поражение той или другой стороны повлекли бы за собой страшные последствия.
В военном руководстве также произошли некоторые перемены.
Генерал Моро, глубоко раздраженный против Директории, которая так дурно наградила его патриотическое увлечение во время кампании 1799 года*, согласился перейти на сторону генерала Бонапарта и помочь ему навести порядок. Бонапарт соединил Рейнскую и Швейцарскую армии и поручил Моро командование над ними. Это было самое значительное и исправное войско Республики, и его нельзя было отдать в лучшие руки.

Рейнские и швейцарские легионы включали в себя самых горячих республиканцев и многих завистников победителя Италии и Египта. Ими командовал Массена, который, несмотря на то, что подчинялся гению Бонапарта, не слишком любил его: он то поражался своему начальнику, то сердился на него. От Массены можно было ожидать какого-нибудь неприятного противоречия по поводу 18-го брюмера. А выбор Моро одним ударом уничтожал всякие возражения и отнимал у недовольной армии недовольного генерала. Выбор этот был равным образом хорош и в военном отношении: рейнские и швейцарские войска в случае войны должны были действовать в Германии, а никто из генералов не знал этот театр войны так хорошо, как Моро.
Массена же был отправлен в Итальянскую армию, в места и к солдатам, которые были ему отлично знакомы. Его самолюбию льстило, что он избран для продолжения блестящих подвигов, совершенных генералом Бонапартом. Его отозвали из армии, с которой он только что одержал победу и где создал себе опору, и перевели в новое войско, ненавидевшее Директорию и составленное из поклонников 18-го брюмера. Этот выбор, как и предшествующий, был очень хорош в военном отношении. Надлежало оспорить у австрийцев Апеннины, а для такого рода войны и на таком театре Массена не имел соперников.
Сделав необходимые назначения, консулы могли наконец приступить к делу самой настоятельной потребности: к финансам.
Чтобы получить от капиталистов деньги, надлежало сначала отменить прогрессивный принудительный заем, который, вместе с законом о заложниках, возбуждал всеобщее неудовольствие. Не производя такого зла, какое им приписывали, обе эти меры, ничтожные в смысле пользы, напоминали самые гнусные проявления террора. Даже сами революционеры, которые в порыве патриотического жара вытребовали эти меры у Директории, вдруг изменили свое мнение и восстали против них.
Вступив в должность, Годен тотчас же по приказанию консулов представил законодательным комиссиям декрет о прекращении прогрессивного принудительного займа. Прекращение этой меры было принято с всеобщим восторгом. Прогрессивный принудительный заем был заменен военным побором, состоявшим в прибавлении небольшой суммы к главным поземельным повинностям и личным податям. Эту повинность, как и прочие подати, можно было вносить деньгами и всякого рода бумагами, но по причине крайней нужды требовалось, чтобы половину непременно выплачивали наличностью. Тем не менее военный побор не мог быстро изменить ситуацию, нужны были суммы, которые следовало срочно выдавать из казны.
Годен после первого своего распоряжения, которое пришлось по душе капиталистам, составил воззвание   к главным парижским банкирам и попросил у них помощи. Бонапарт тоже обратился к ним напрямую, и сумма в двенадцать миллионов звонкой монетой была немедленно отпущена правительству. Долг этот должны были выплатить из первого военного побора. Такое пособие было истинным благодеянием и делало честь усердию парижских банкиров. Но оно облегчило положение только на несколько дней. Надо было искать средства на более длительный срок.
Чтобы выйти из создавшегося положения, пришлось преобразовать сбор денежных средств и, снова открыв источники общественного дохода, восстановить общественный кредит.
Во всяком государстве, где с имений и лиц взимаются подати, должны существовать именные списки граждан с указанием их состояния и роспись имущества с оценкой дохода. Необходимо, чтобы сбор податей совершался точно и благоразумно; точно — для обеспечения дохода, благоразумно — чтобы не стеснять плательщиков.
Ничего подобного не было во Франции в 1799 году. По совету Годена консулы не побоялись снова открыть некоторые учреждения прежнего правительства, оказавшиеся полезными. На основании прежней была организована система прямых сборов. В каждый департамент назначались директор и инспектор, и, кроме того, восемь-десять контролеров распределялись, смотря по надобности, по округам. Они должны были сами составлять списки и сметы, то есть делать перепись и определять размер подати.
Надеялись, что в течение шести недель эта админи¬страция заработает, а в два или три месяца составит полные списки.
Теперь оставалось организовать сбор и взнос податей в казну.
Годен уговорил Бонапарта принять систему хоть и заимствованную у прежнего правительства, но весьма остроумную. Система эта состояла в выпуске облигаций главных сборщиков податей. Главные сборщики, истинные банкиры казны, как мы их назвали, должны были выставлять облигации, сроком на каждый месяц, на всю сумму прямых доходов, то есть на триста миллионов из пятисот миллионов, составлявших тогдашний бюджет Франции. Облигации эти в назначенный срок должны были выдаваться из кассы главного сборщика. Чтобы представить недоимку, произошедшую от несвоевременного взноса податей, предполагалось, что каждая двенадцатая часть (т.е. подать последнего месяца) вносится четырьмя месяцами позже текущего момента. Потому облигации последнего срока, т.е. на 31 января, могли надписываться сроком до 31 мая; таким образом главный сборщик мог щадить взносящего и в то же время получал побудительную причину скорее взыскивать недоимку: взыскав подать двумя месяцами ранее, он пользовался процентами от двух последующих.
Такая комбинация была, конечно, возможна только при верном составлении списков и четком порядке сбора; главные сборщики могли в точности выплачивать, только если в точности же получали суммы.
После того как все это было устроено в вышеизложенном порядке, система облигаций заработала. Кроме всех прочих преимуществ, в первый день года в распоряжении казны оказывалось триста миллионов прямых доходов, в надежных и легкообращаемых векселях.
Такова была система сбора податей, которая за короткое время привела казну в цветущее состояние.

Все эти проекты, хотя и очень продуманные, могли бы принести лишь столько пользы, сколько в них вложило усилий само правительство. Результаты их были бы убедительны только в том случае, если б порядок действительно восстановился, а исполнительная власть придала силу и последовательность всем начинаниям и скоро и хорошо организовала новое управление прямыми доходами. Ум и твердость генерала Бонапарта были в том порукой. Он сам обсуждал все эти проекты, сам утверждал их, часто изменял и улучшал; он понимал всю их важность и строго наблюдал за точным их исполнением. Тотчас же по утверждении проекты отсылали в законодательные комиссии, которые обращали их в закон, не теряя ни минуты. Двадцати дней было достаточно для изобретения проектов, изложения, придания им законной формы и приведения в исполнение.
Все эти средства дали наконец возможность помочь войскам, истощенным и измученным, и доставить им первое облегчение, в котором они крайне нуждались. Беспорядок дошел до того, что в военном министерстве не было даже списков войск, их численности и размещения. Один артиллерийский штаб имел подробные списки своих полков. Батальоны новобранцев, составленные      и экипи¬рованные в департаментах, по большей части были организованы без посредства центральной власти, она и не имела о них никакого понятия. Генерал Бонапарт вынужден был посылать штабных офицеров, чтобы собрать необходимые для него сведения на месте. Одновременно он отправил корпусам некоторое вспоможение, впрочем, весьма небольшое по сравнению с их нуждами.
В прокламации к солдатам, говоря с ними языком, которым владел с таким мастерством, он заклинал их потерпеть еще несколько дней и показать в страданиях такое же мужество, какое они показывали в битвах.
«Солдаты! — говорил он. — Нужды ваши велики, приняты все меры, чтобы помочь им. Первое достоинство солдата — сносить с твердостью усталость и лишения, храбрость — уже второе. Многие корпуса покинули позиции, — они не вняли голосу своих командиров. Разве вымерли все храбрые солдаты — кастильонские, риволийские и неймарские? Они бы скорее умерли, чем покинули свои знамена; они возвратили бы своих молодых товарищей к чести и к долгу!
Солдаты! Вам не выдают регулярно того, что вам следует, говорите вы? Что бы вы сделали, если б очути¬лись среди степей без хлеба и воды, поедая лошадей
и мулов? «Победа даст нам хлеб», — говорили те славные солдаты, а вы, вы покидаете свои знамена в мирное время.
Итальянские солдаты! Новый генерал командует вами, он всегда был в авангарде любого сражения. Подарите его доверием: он приведет победу в ваши ряды!»

Кроме финансов и армии, безотлагательного внимания новых консулов требовали и другие правительственные нужды. Надлежало прекратить строгости, недостойные мудрого и человеколюбивого правительства, к которым ожесточение партий принудило слабую Директорию; надлежало поддержать порядок, которому угрожали: с одной стороны — возмущенная Вандея, с другой — революцио¬неры, ожесточенные переворотом.
Первая политическая мера новых консулов касалась закона о заложниках. По этому закону родственники вандейцев и шуанов должны были отвечать за все действия возмутившихся провинций. Закон этот возбуждал всеобщее негодование, и консулы поступили с ним точно так же, как с прогрессивным принудительным займом: они предложили законодательным комиссиям отменить его, и он был тотчас же отменен. Генерал Бонапарт сам отправился в темницу Тампля, где содержались многие из заложников, чтобы лично разорвать их оковы и принять бесчисленные благословения, которые вызывала исцеляющая власть Консульства.
Нужно сказать, что многие духовные лица, несмотря на то, что присягнули гражданской конституции, все-таки были преследуемы. Они скрывались и бежали из Франции или были заточены на островах Ре и Олерон. Консулы предписали освободить заточенных.
Многие эмигранты, претерпевшие кораблекрушение близ Кале, с некоторого времени возбуждали к себе всеобщее участие. Эти несчастные люди, находясь между страхом смерти и строгостью закона об эмиграции, предпочли броситься к берегам Франции, не предполагая, что отечество будет к ним строже самой бури. Приверженцы строгих мер объявили (и отчасти справедливо), что эти эми¬гранты отправлялись в Вандею, чтобы там принять участие в возобновляющейся народной войне, и вследствие того их непременно нужно подвергнуть всей строгости закона об эмиграции. Но чувство человеколюбия, по счастью, пробудившееся в народе, отвергло это мнение.
Консулы постановили освободить эмигрантов, но выслать их из республики. Это решение было принято с единодушным одобрением, как свидетельство твердой и умеренной политики. А между тем, если б такое решение приняла Директория, его бы непременно сочли недостойным потворством партии эмигрантов.
Политика временных консулов была не совсем благоразумна только в отношении партии революционеров. Против нее, разумеется, были возбуждены раздражение и недоверие, и среди всех примиряющих и целительных действий правительства строгость соблюдалась по отношению к ней одной.
Генерал Бонапарт, имея в руках бразды правления и войско, ничего не боялся. Он показал 13-го вандемьера, как умеет усмирять восстания, и не беспокоился о действиях нескольких выспренных патриотов, которые не имели за собой реальной силы. Но сотоварищи его, Сийес и Роже Дюко, не разделяли его самоуверенности. К ним присоединились и некоторые из министров и уверяли генерала, что необходимо принять меры предосторожности.
Склонный по характеру к действиям энергичным, хотя и вынуждаемый политикой к умеренности, генерал Бонапарт согласился наконец выслать тридцать восемь членов революционной партии и заключить восемнадцать бунтовщиков в Ла-Рошель. Общественное мнение, хотя и не расположенное к революционерам, приняло эту меру холодно, почти с порицанием. Жестокость и насилие до того всех испугали, что их не желали даже против людей, которые сами позволяли себе всевозможные неистовства в том же роде. Со всех сторон посыпались просьбы в пользу по крайней мере нескольких имен, занесенных в список изгнания.
Генерал Бонапарт послал преданного ему генерала Ланна в Тулузу. При одном появлении этого офицера все попытки к сопротивлению исчезли, Тулуза успокоилась, филиалы «клуба Манежа» были закрыты во всех городах. Революционеры увидели, что общественное мнение против них, а во главе правительства находится человек, которому никто не смеет противиться. Итак, они подчинились: самые отчаянные — с воплем бешенства, скоро задушенным, остальные — с надеждой, что под властью «нового Кромвеля» революция и Франция не будут, по крайней мере, завоеваны в пользу Бурбонов, англичан, австрийцев или русских.
Счастливое прекращение попыток к сопротивлению дало правительству возможность исправить жестокие меры. Приговор, произнесенный над революционерами, был отменен. Вместо ссылки и заточения в Ла-Рошели их отдали под полицейский надзор, а затем отменили и сам надзор. Другие разумные, искусные и властные распоряжения нового правительства вскоре изгладили эту меру из памяти.

Вандея, в свою очередь, обратила на себя все внимание консулов. К концу Директории там началось восстание, но вступление в должность Бонапарта совершенно изменило порядок вещей и указало всем республикан¬ским партиям другое направление.
Некоторые из предводителей роялистов сражались на полях Вандеи, другие были заняты в Париже политиче¬скими интригами. Предаваясь, как и все партии, которые норовят опрокинуть правительство, деятельной игре ума и беспрестанно придумывая новые комбинации в пользу своего предприятия, они вообразили, что, может быть, есть средство поладить с генералом Бонапартом. Они полагали, что человеку с такими высокими дарованиями не может быть приятно возвыситься на шаткой сцене революции на несколько дней, чтобы потом, подобно предшественникам, навек исчезнуть в бездне, отверстой у его ног, и что он гораздо охотнее согласится занять место в мирной и правильно устроенной монархии, будучи ее украшением и опорой. Одним словом, они были до того легковерны, что надеялись угодить ролью Монка человеку, которому даже роль Кромвеля казалась слишком ничтожной.
Роялисты выбрали для этого дела барона де Невилля и генерала д’Андинье. Нужно ли говорить, до какой степени представление их о характере генерала Бонапарта было ошибочным. Этот необыкновенный человек, чувствуя свою силу и величие, не хотел быть ничьим слугой. Он ненавидел беспорядок, но любил революцию, не верил в свободу, которую она обещала, но хотел провести полную социальную реформу, которую она предполагала. Он желал полного торжества революции и искал славы ее прекращения, перевода ее в мирное русло; хотел остаться ее главой, как бы она ни называлась; но только он хотел быть орудием Провидения, а не другой власти!
Итак, Бонапарт принял господ де Невилля и д’Андинье, выслушал их более или менее ясные доводы и чистосердечно открыл им свои намерения, которые состояли в прекращении всех преследований, сближении всех партий    с правительством и предоставлении преимуществ только одной из них, революционной партии, и притом самой благонамеренной ее части. Он объявил, что твердо решился или примириться с начальниками вандейской партии на разумных условиях, или истребить всех до одного.
Свидание это не привело ни к какому результату, но дало роялистам возможность лучше узнать генерала Бонапарта.
Во главе армии стоял тогда генерал мудрый, кроткий и верный, много сделавший во время первого примирения Вандеи, — генерал Гедувиль. Бонапарт приказал Гедувилю вступить с вандейскими вождями в переговоры. Вожди эти, напуганные участием генерала Бонапарта в верховной власти, изъявили готовность к примирению. Трудно было тотчас же подписать капитуляцию и согласиться на все условия, но к прекращению военных действий не оказывалось препятствий. Предложили тотчас же заключить перемирие. Это действие нового правительства, совершенное через двадцать дней после вступления в должность консулов, было принято со всеобщим удовольствием и заставило надеяться, что Вандея будет усмирена гораздо раньше, чем можно было ожидать.
Слухи в том же роде касательно иностранных держав возбудили надежду, что счастливая звезда генерала Бонапарта скоро восстановит и мир европейский.

Пруссия и Испания одни сохранили мир с Францией; первая всегда демонстрировала род равнодушия, вторая же тревожилась при всяком столкновении ее интересов с Францией. Россия, Австрия, Англия и все зависимые от них маленькие государства (в Италии и в Германии) вели с Французской республикой постоянную борьбу.
Англия, для которой война составляла прежде всего вопрос финансовый, решила дело в свою пользу, установив подоходный налог, который приносил ей обильные доходы. Но она продолжала вести враждебную политику, чтобы получить возможность захватить Мальту и ослабить таким образом французскую армию в Египте.
Австрия, овладев Италией, решилась лучше всем рискнуть, чем отдать свои завоевания. Но русский император Павел I, который принял участие в этой войне [Второй коалиции] по внушению своего доблестного      и великодушного сердца, после поражения под Цюрихом сильно охладел к своей союзнице. Он взялся за оружие, как сам говорил, «чтобы защитить слабых против притеснения сильных и водворить государей, которых революция лишила престола». Австрия, между тем, водрузив в Италии свои знамена, не возвратила на престол ни одного из сверженных государей. Император Павел понял, что, действуя из чистого великодушия, становится орудием чужой выгоды. Будучи чрезвычайно пылким человеком, он с такой же живостью предался негодованию, с какой прежде увлекся великодушным порывом.
Сначала Павел объявил войну Испании за то, что она поддерживала Францию. Скоро он готов был воевать    с Данией, Швецией и Пруссией за то, что эти державы оставались нейтральными, и даже прекратил с Пруссией все сношения. Но вследствие последних событий император смягчился, охладел и даже отправил надежного дипломата Криденера в Берлин, поручив постараться возобновить дружественные сношения между прусским и русским кабинетами.
В это время в Берлине находился искусный и умный уполномоченный французского двора Отто, который     и известил свое правительство о новом положении дел. Можно было смело делать вывод, что ключ к миру следует искать в Берлине. Пруссия, находившаяся посередине между воюющими державами, сохранившая нейтралитет, возбудившая против себя в первую жаркую минуту все кабинеты коалиции и оцененная ими по достоинству, когда этот жар поостыл, Пруссия теперь становилась центром политического влияния, особенно с тех пор, как Россия начала опять с ней сближаться.
Между адъютантами Бонапарта был один, отличавшийся благоразумием, скромностью, сметливостью, соединявший с приятной наружностью удивительную ловкость: это был Дюрок, который прибыл с генералом из Египта и на челе своем еще носил отблеск славы пирамид.
Новый консул приказал ему немедленно отправиться в Берлин приветствовать короля и королеву, представиться ко двору, как будто прислан единственно с целью изъявить преданность и уважение, но в то же время воспользоваться этим случаем, объяснить переворот, произошедший во Франции, и объяснить его как возвращение к порядку и к мирным идеям. Дюрок должен был льстить молодому королю [Фридриху-Вильгельму III] и дать ему почувствовать, что его охотно сделают вершителем будущего мира. Республика, опираясь на победы при Текселе и Цюрихе, могла, не роняя своего достоинства, явиться с оливою мира в руках.
Генерал Бонапарт сделал несколько дипломатических назначений. Хотя Отто, поверенный в делах при берлинском дворе, был отличным агентом, но все-таки оставался простым поверенным. Ему дали другое назначение, а в Берлин был послан генерал Бернонвиль, один из небольшого числа французских дворян, в 1789 году чистосердечно высказавшихся в пользу революции. Генерал Бернонвиль был честен, прям, умерен в своих мнениях и вполне способен представлять новое правление. Австрия, где он долго был пленником, внушала ему ненависть, которая весьма кстати была в Берлине.
В Мадриде Франция имела своим представителем старого демагога безо всякого влияния, который не оставил по себе памяти на дипломатическом поприще. Его заместили человеком осторожным, умным, ученым, который с честью подвизался на дипломатическом поприще того времени, — господином Алькье.
Чтобы дать лучшее представление о политике консулов, Бонапарт обеспечил исполнение правосудия в отношении несчастных мальтийских рыцарей. В свое время им было обещано, что во Франции не будут считать эмигрантами тех из них, кто принадлежит к француз- скому народу по языку. Несмотря на это, до сих пор они не пользовались правами своей капитуляции ни в отношении лиц, ни в отношении имений. Генерал Бонапарт приказал восстановить для них все выгоды этого договора.
Что касается Дании, консулы приняли меры самой поразительной справедливости. Во французских портах находилось много датских судов, задержанных во времена Директории в возмездие за несоблюдение нейтралитета. Датчан упрекали в том, что они не поддерживали морской нейтралитет, дозволяя англичанам досматривать суда и забирать французские товары, на них находящиеся. Директория объявила, что их подвергнут точно такому же насилию, какое они разрешают англичанам; но эти несчастные делали, что могли, и наказывать за насилие одних насилием других было жестоко. Таким образом, многие датские корабли были задержаны, а Бонапарт приказал их выпустить в знак более справедливой и умеренной политики.

Дюрок прибыл в Берлин очень скоро и был представлен ко двору господином Отто, который еще там находился. По строгим правилам этикета Дюрок, как простой адъютант, не мог войти в прямые сношения с двором. Но все эти условия были устранены для офицера, состоявшего при особе генерала Бонапарта. Послан&

Именной указатель

Аберкромби Ральф (1734—1801) — 410, 421, 423
Аддингтон Генри (1757—1844) — 358, 359, 373, 374, 386, 385, 447, 448, 561, 562, 618, 621—626, 706, 707, 716, 731, 732, 735—737, 757, 758, 762, 839, 840
Азара Феликс де (1742—1821) — 445, 540, 751, 816—819
Александр I (1777—1825),  император Российской империи — 369, 379—382, 464, 554, 618, 652, 653, 657—660, 662, 669, 717, 723, 755, 791, 792, 808
Альбини Франц Иосиф (1748—1861) — 128, 666, 668, 672
Алькье Шарль Жан Мари (1752—1826) — 22, 47, 345
Андреосси Антуан Франсуа (1761—1828) — 198, 739, 740, 743, 762—764
Андриё Франсуа Гийом Жан Станислав (1759—1833) — 41, 49, 524, 526

Бартелеми Франсуа (1747—1830) — 75, 610, 725
Беллуа Жан Батист де (1709—1808) — 491, 571, 613, 631
Бельяр Огюстен Даниэль (1769—1832) — 223, 229, 424—429, 433, 454
Бенезеш Пьер (1745—1802) — 81, 501, 774
Бернонвиль Пьер Рюэль де (1752—1821) — 22, 47, 243, 245, 310, 627, 651, 786, 816—818
Бернье Этьен Александр (1762—1806) — 70, 71, 74, 268, 475, 477, 478, 482, 484, 485, 487, 568, 569, 571, 573, 631, 632
Берри Шарль Фердинанд (1778—1820) — 842, 844, 853, 865, 866, 873
Бертье Луи Александр (1753—1815) — 10, 11, 78, 92, 121, 132, 138, 141—143, 161, 163, 179, 198, 251—253, 319, 876
Бессьер Жан Батист (1768—1813) — 80, 176, 188
Биго Преамене Феликс-Жюльен-Жан де (1747—1825) — 342, 499, 519, 595, 598
Бонапарт Жером (1784—1860) — 279, 433, 503
Бонапарт Жозеф (1768—1844) — 188, 279, 283—286, 304, 306, 310—312, 388, 462, 487, 503, 538, 541, 543, 561, 564, 591, 597, 599, 612, 613, 674, 759
Бонапарт Жозефина (урожд. Богарне) (1763—1814) — 280, 503, 611, 878, 879
Бонапарт Луи (1778—1846) — 279, 503, 611, 750
Бонапарт Люсьен (1775—1840) — 30, 264, 279, 347, 388, 390, 442, 452—454, 462, 503, 539, 558, 591, 597, 599, 603, 611—613, 703
Брюи Этьен (1759—1805) — 351, 434, 799—801, 804, 821, 826, 827, 831
Брюн Гийом-Мари-Анн (1763—1815) — 41, 45, 72, 259, 260, 272, 286, 287, 296, 299—303, 306, 344, 701, 742
Буде Жан (1769—1809) — 175, 300, 692, 693, 696, 697, 773
Буле де Ла Мерт Антон-Жак-Клод-Иосиф  (1761—1840) — 24, 25, 29, 31, 32, 41
Бурбон-Конде Луи-Антуан-Анри де (1772—1804), герцог Энгиен¬ский — 78, 79, 844, 873, 875, 880, 881, 883
Бурмон Луи Огюст Виктор Ген де (1773—1846) — 72, 74
Бурьен Луи-Антуан Фовеле де (1769—1834) — 82, 134, 144, 177, 188, 276

Вандам Жозеф Доминик Рене (1770—1830) — 109, 115, 298
Ватрен Пьер Жозеф (1772—1802) — 160, 164, 171, 300, 301
Вернинак Сент-Мор Раймонд (1762—1822) — 635, 709, 711
Вилларэ Жуайез Луи Тома де (1750—1812) — 537, 687—691
Витворт Чарльз (1760—1824) — 249, 739, 740, 744—746, 748, 750, 752, 758, 760, 761, 763, 764
Воронцов Семен Романович (1744—1832) — 370, 654, 790, 791
Вукасович Йосип Филип (1755—1809) — 147, 149, 298

Галло Марцио Мастритти (1753—1833) — 344, 345, 377
Гантом Оноре Жозеф Антуан (1755—1818) — 41, 198, 236, 350—353, 391—397, 409, 413, 421, 422, 432—434, 688, 694, 799, 800
Гассенди Жан-Жак-Базильен (1748—1828) — 92, 132, 136
Гаугвиц Христиан-Август (1752—1832) — 243, 245, 618, 658, 674, 717, 731, 807—810, 812
Гедувиль Габриэль Мария Жозеф Теодор (1755—1825) — 19, 45, 73, 657, 791, 792
Георг III (1738—1820), король Великобритании — 358, 372, 373, 618, 654, 740, 755, 757, 794
Годен М.М.Ш. (1756—1841) — 11, 13, 14, 60, 507
Годой Мануэль (1767—1851), князь Мира — 47, 250—252, 347, 348, 388—390, 441, 442, 452— 454, 539, 540, 628, 790, 816—820
Гомпеш Фердинанд (1744—1805) — 560, 563, 718
Гранжан Шарль Луи Дьёдоне (1768—1828) — 289, 291, 292
Граф д’Артуа (1757—1836),        с 1824 года король Франции Карл X — 70, 842—844, 852, 853, 865, 866, 869—871, 873, 875
Грегуар Анри (1750—1831) — 519, 520, 529, 533
Гренвиль Уильям (1759—1834) — 62, 63, 258, 562, 639, 706, 716, 732, 733, 735—737, 739, 743, 758, 764, 834
Гренье Поль (1768—1827) — 128, 191, 289, 293
Густав IV Адольф (1778—1837), король Швеции — 79, 308, 361, 362, 752
Гюден ла Саблонье де (1768—1812) — 191, 192

Даву Луи Николя (1770—1823) — 200, 214, 215, 217, 804, 822, 832
Дальберг Карл Теодор фон (1744—1817), курфюрст Майнцский — 84, 655, 669, 672, 673
Дама Шарль-Сезар де (1758—1829) — 402, 429, 430
Дандас Генри (1742—1811) — 563, 706, 716, 743
Д’Андинье де Ла Бланшэ (1765—1857) — 19, 70
Д’Аффри Луи Огюст-Филипп-Фредерик (1743—1810) — 725, 730
Дезе Луи Шарль Антуан (1768—1800) — 165—167, 171—174, 177, 181, 200, 205, 207—209, 212—215, 217, 233—235, 237, 263, 264, 400, 435
Декан Шарль Матье Исидор (1769—1832) — 289, 290, 292, 293, 295, 430, 679, 680
Дессалин Жан-Жак (1758—1806) — 689, 692, 696—699, 772—774
Дессоль Жан Жозеф Поль Огюстен (1767—1828) — 95, 104, 119
Дефермон Жозеф (1752—1831) — 24, 41, 326
Джеззар-паша Ахмед (1735—1804) — 201, 203, 210, 700
Долдер Иоганн Рудольф (1753—1807) — 636, 637, 708, 711, 712
Дону Пьер Клод Франсуа (1761—1840) — 49, 519, 529, 530, 533, 534, 558
Д’Опуль Жан-Жозеф-Анж (1754—1807) — 111, 112, 192, 293, 426, 429
Д’Отрив Александр Морис Бланк Ланётт де (1754—1830) — 478, 486
Дюко Пьер Роже (1747—1816) — 6, 8, 17, 24, 29, 38, 40, 41
Дюмануар Пьер (1770—1829) — 352, 391, 437
Дюмурье Шарль Франсуа (1739—1823) — 874, 875, 877
Дюпон Пьер-Антуан л’Этан де (1765—1840) — 300, 301
Дюпюи Шарль Франсуа (1742—1809) — 516
Дюрок Жерар Кристоф Мишель (1772—1813) — 21, 23, 45, 81, 134, 144, 188, 242, 243, 255, 369, 376, 381, 383, 464, 501, 503, 754

Журдан Жан-Батист (1762—1833) — 184, 520, 534

Ибрагим-бей (1735—1817) — 201, 203, 221, 223, 225—227, 229
Иоанн Баптист Иосиф (1782—1859), эрцгерцог Австрийский — 261, 287, 288, 290, 291, 295, 297, 307, 642

Кабанис Пьер Жан Жорж (1757—1808) — 41, 49, 511
Кадудаль Жорж (1771—1804) — 70, 72, 74, 267, 274, 492, 709, 841, 842, 845, 848—851, 853—862, 865, 867—871, 874
Кайм Конрад Валентин фон (1737—1801) — 168—170, 172, 173, 176
Како Франсуа (1742—1805) — 479—484, 488, 492
Калонн Шарль Александр де (1734—1802) — 505—508
Камбасерес Жан-Жак Режи де (1753—1824) — 9, 10, 37, 38, 40, 41, 55, 79, 133, 278, 279, 282, 283, 326, 335, 445, 446, 460, 486, 499, 500, 504, 512, 515, 520, 529, 531—533, 536, 554—556, 571, 591, 593—599, 607, 609, 617, 631, 701, 703, 705, 740, 741, 768, 807, 863, 872, 875, 876
Капрара Иоганн-Баттист (1753—1810) — 489, 490, 493, 503, 567—571, 573—575, 797, 807
Карл IV (1748—1819), король Испании — 250, 251, 253, 346, 453, 627, 679, 786, 814, 818, 819
Карл Людвиг (1771—1847), эрцгерцог Австрийский — 83, 295, 304, 619, 640, 666, 670
Карл Фридрих (1728—1811), курфюрст Баденский — 464, 662, 655, 875
Карл Эммануил IV (1751—1819), король Сардинии, князь Пьемонта — 184, 313, 346, 379, 382, 463, 563, 679, 682, 733, 737,  760, 791, 812, 814
Карно Лазар (1753—1823) — 42, 75, 120, 122, 132, 188, 189, 263, 272, 558
Кейт Элфинсон Джордж (1746—1823) — 216, 217, 235, 394, 396, 406, 410, 411, 836
Келлерман Франсуа-Этьен (1770—1835) — 41, 169, 174, 175, 181, 530
Кларк Анри-Жак-Гийом (1765—1818) — 447, 627
Клебер Жан-Батист (1753—1800) — 165, 198—209, 211—224, 226—235, 237, 263, 264, 397, 398, 400—402, 406, 426, 587
Кленау Яновиц фон (1758—1819) — 287, 297
Кобенцель Иоганн Людвиг (1753—1809) — 262, 283—286, 304—307, 310—312, 344, 674, 792
Коленкур Арман Огюстен Луи де (1773—1827) — 464, 875—879, 882
Колычев Степан Алексеевич (1746—1805) — 310, 343, 376—378, 381, 443
Консальви Эркюль (1757—1824) — 185, 186, 475, 480, 482—485, 487, 488
Констан Ребек Анри-Бенжамен де (1767—1830) — 41, 49, 50, 334, 340, 522, 523, 557, 861
Корнуоллис Чарльз (1738—1805) — 462, 464, 465, 538, 560, 562—564, 836
Край Пауль (1735—1804) — 83, 85, 87, 94, 95, 105—113, 115—128, 130, 152, 159, 190, 193—196, 255, 261
Криденер [Крюденер] Алексей Иванович (1744—1802) — 21, 245, 246, 310
Кристоф Анри (1767—1820) — 689—692, 695, 698, 699, 772, 774, 775
Лагранж Жозеф Луи (1736—1813) — 222, 225, 417, 423, 424, 427, 468
Лажоле Фредерик Мишель (1765—1809) — 852, 862, 863, 867
Ламартильер Жан-Фабр (1732—1819) — 520, 529, 533, 534
Ланн Жан (1769—1809) — 18, 77, 78, 80, 138—141, 143, 146, 147, 151, 160, 163—165, 167, 169—176, 198, 272, 319, 513, 572, 778
Ланюс Пьер (1768—1847) — 200, 224, 238, 403, 410, 414—419, 421
Лаплас Пьер-Симон (1749—1827) — 10, 41, 468, 556, 591, 704
Латуш-Тревиль Луи Рене Меделин (1745—1804) — 455, 456, 687, 688, 692, 693, 696, 799, 800
Лафоре Антуан-Рене-Шарль-Матюрен (1756—1846) — 660, 667, 668, 670, 672
Лебрен Шарль Франсуа Антуан (1739—1824) — 37, 38, 40, 41, 79, 133, 279, 283, 335, 486, 507, 594, 596, 704, 705, 740, 741, 872, 875
Легран Клод Жюст Александр (1762—1815) — 124, 125, 289, 293
Леклерк Шарль Виктор Эммануэль (1772—1802) — 348, 502, 537, 687, 688, 690—699, 770—772, 774
Лекурб Клод Жак (1759—1815) — 105—107, 109, 110, 114, 121, 122, 126—128, 190—194, 259, 290, 294, 295, 302
Лимоэлан Жозеф-Пьер Пико (1768—1826) — 318, 319, 329, 332
Линуа Шарль-Александр Леон Дюран (1761—1848) — 393, 433—437, 439, 440, 688, 694
Ломбард Иоганн Вильгельм (1767—1812) — 807—812
Лорж Жан Тома Жульен (1767—1826) — 110, 114, 115, 122
Лористон Жак Александр Ло де (1768—1828) — 319, 498, 502, 664
Луккезини Джилорамо (1751—1825) — 443, 651, 664

Макдональд Этьен Жак Александр (1765—1840) — 259, 286, 287, 296—299, 302, 303, 306
Марескальки Фердинанд (1764—1816) — 547, 549, 551, 552
Мария Луиза (1751—1819), королева Испании — 250, 251, 627
Мармон Огюст Фредерик Луи Виесс де (1774—1852) — 41, 92, 132, 136, 174, 198, 299, 801
Массена Андрэ (1758—1817) — 12, 13, 86, 88, 89, 95—103, 121, 130—132, 778
Мелас Михаэль Фридрих Бенедикт (1729—1806) — 84, 87, 93, 95—97, 99, 130, 133, 134, 138, 143, 145, 147—151, 154, 155, 157—161, 163, 165—170, 172, 175, 176, 178—180, 188, 261
Мельци Франческо (1753—1816) — 547, 549, 553, 705
Мену Жак-Франсуа де (1750—1810) — 198, 200, 204, 215, 232, 234, 238, 398, 400—410, 413—417, 420—427, 429, 430, 433, 443, 455
Монришар Анри-Рене (1756—1822) — 109, 115, 192
Монсей Жанно Бон Андриен (1754—1842) — 159, 302
Морков Аркадий Иванович (1747—1827) — 381, 463, 653, 654, 656—658, 664, 674, 716, 751, 791
Моро Жан Виктор Мари (1763—1813) — 12, 86, 87, 89, 90, 93—95, 103—124, 126—130, 165, 190, 193—197, 259—261, 272, 286—297, 302, 303, 306, 307, 514—516, 615, 616, 739, 846—848, 850—855, 858, 860—863, 865—867, 869, 872
Мортье Эдуард-Адольф-Казимир Жозеф (1768—1835) — 754, 793, 795
Мурад-бей (1750—1801) — 201, 203, 205, 222, 227, 229, 397, 407, 416, 422, 588
Мюрат Иоахим (1767—1815) — 80, 160, 161, 163, 167, 198, 260, 276, 286, 303, 344, 345, 473, 488, 489, 502, 503, 551, 552, 846, 858, 879, 880

Невилль Жан Ги де (1776—1857) — 19, 74
Ней Мишель (1769—1815) — 111, 117, 119, 123, 289, 291—293, 715, 719, 724, 778, 804, 822
Нельсон Горацио (1758—1805) — 184, 261, 355, 359, 360, 363—371, 435, 455—458, 616, 836
Новосильцов [Новосильцев] Николай Николаевич (1761—1836) — 379, 380, 790

Ожеро Пьер-Франсуа-Шарль (1757—1816) — 44, 90, 259, 286, 287, 296, 297, 303, 306, 513, 572, 573, 815, 818, 819, 832
О’Рейли Андреас Баллинлоу фон (1742—1832) — 160, 161, 163, 164, 168—170, 173, 176

Павел I (1754—1801), император Российской империи — 20, 67, 68, 245, 246, 355, 360, 361, 368, 373, 376, 443, 444, 560, 615
Паркер Хайд (младший) (1739—1807) — 359, 363—368, 456
Пельтье Жан-Габриэль (1765—1825) — 625, 706, 707
Петье Огюст-Луи (1784—1858) — 549—552
Пий VII (1749—1823), папа рим¬ский — 186, 472, 473, 480, 481, 487—489, 630, 632
Питт-младший Уильям (1759—1806) — 45, 62—64, 66, 67, 354, 356—359, 373, 374, 447, 448, 450, 562, 616, 621, 623—625, 639, 705, 706, 732, 735—737, 739, 759, 837—839
Пишегрю Жан-Шарль (1761—1804) — 577, 847, 848, 851—856, 858, 860—862, 865, 867—870, 872, 873, 875
Полиньяк Огюст Жюль (1780—1847) — 491, 853, 860, 865, 870, 871
Порталис Жозеф Мари (1778—1858) — 42, 323, 342, 499, 517, 524, 527, 567—569, 574, 586, 598
Пусьельг Жан Батист (1764—1845) — 201, 202, 207, 212

Рампон Антонии Гийом (1759—1842) — 224, 410, 416, 418, 421
Рапп Жан (1771—1821) — 715, 723
Реаль Пьер Франсуа (1757—1834) — 24, 41, 612, 856, 860, 861, 873, 875, 880—882
Редерер Пьер Луи (1754—1835) — 9, 24, 31, 32, 41, 468, 586, 591, 598, 613, 725
Рединг Алоис Биберег фон (1765—1818) — 636—638, 708—710, 712, 724
Рейнгардт Шарль-Фредерик (1761—¬1837) — 9, 10
Ренье Клод-Амбруаз (1746—1814) — 218—220, 223, 224, 226, 227, 229, 237, 401, 402, 409, 410, 417, 418, 420, 429, 430, 569, 586, 595, 612, 856, 863, 866, 867
Реньо Сен-Жан д’Анжели де (1794—1870) — 24, 41, 569, 591, 598
Ривьер Шарль-Франсуа (1763—1828) — 853, 855, 860, 865, 869—871
Ришпанс Антуан (1770—1802) — 111, 112, 116, 119, 120, 123, 128, 191, 194, 195, 289, 290, 292, 293, 773, 774
Роган-Рошфор Шарлотта Луиза (1767—1841) — 491, 844, 873
Рошамбо Жан-Батист Донасьен (1725—1807) — 690, 692, 695—697, 773—775

Савари Анн-Жан Мари-Рене (1774—1833) — 174, 177, 188, 213—215, 276, 351, 352, 393, 456, 498, 857, 865, 866, 868, 873, 879, 882
Себастиани де Ла Порта, Орас Франсуа Бастьен (1772—1851) — 700, 742—744, 749, 825
Сен-Жюльен Франц Ксавье Иоганн Непомук (1756—1836) — 156, 183, 197, 239—242, 255, 256, 305
Сен-Режан Пьер Робино (1772—1801) — 318, 319, 328, 329, 332
Сен-Сир Лоран Гувьон (1764—1830) — 104—107, 111, 112, 116—126, 128, 190, 348, 390, 430, 539, 792
Сент-Оэн Ив Мари Габриэль де (1756—1820) — 826—828
Сент-Сюзанн Жиль Жозеф (1760—1830) — 105—107, 124—128, 190, 191, 259, 290, 294
Сийес Эммануэль-Жозеф (1748—1836) — 6—11, 17, 24—34, 36—41, 53, 55, 189, 272, 510—512, 530, 547, 548, 557, 596, 603, 604, 609, 615
Симеон Жозеф-Жером (1749—1842) — 526, 595, 596
Сканзен Жозеф Матье (1750—1837) — 798, 801
Смит Уильям Сидней (1764—1840) — 205—209, 211—213, 215, 216, 235, 834, 836
Сомарес Джеймс (1757—1836) — 434—439
Спина Джузеппе Мария (1756—1828) — 43, 254, 255, 268, 473—479, 482, 484, 487
Спренгпортен Георг Магнус (1741—1819) — 245, 246, 310, 343
Строганов Павел Александрович (1772—1817) — 379, 380, 790
Сульт Никола Жан Дьё де (1769—1851) — 97, 99, 100, 102, 131, 156, 803, 804, 822
Сюше Луи-Габриэль (1770—1826) — 97—99, 147, 157, 158, 178, 300, 301

Талейран-Перигор Шарль Морис де (1754—1838) — 9, 10, 24, 31, 32, 62, 65, 181, 189, 240—243, 255, 256, 276, 277, 282, 327, 345, 377, 378, 446, 454, 462, 463, 468, 477, 478, 482, 486, 507, 543, 544, 549, 551, 552, 591, 592, 614, 624, 714, 717, 719, 721, 725, 734, 740, 743, 744, 750, 752, 757—764, 791, 792, 810, 816, 872, 873
Тибодо Антуан (1765—1854) — 330, 528, 586, 595
Тронше Франсуа-Дени (1726—1806) — 342, 499, 528, 555, 617
Трюге Лоран-Жан-Франс де (1752—1839) — 325, 326, 586
Тугут Иоанн-Амадей-Франц Паула де (1734—1818) — 65, 66, 159, 181, 238, 256, 261, 262, 616
Туссен-Лувертюр Франсуа-Доминик (1743—1803) — 536, 537, 681—689, 693—699, 770—774

Уиндхем Вильям (1750—1810) — 450, 562, 706, 716, 732, 739, 743, 758, 834, 838, 839
Уркихо Мариано Луис (1768—1817) — 346, 347

Фердинанд III (1769—1824), великий герцог Тосканский, курфюрст Зальцбурга — 184, 645, 674, 717
Фердинанд Карл (1754—1806), эрц¬герцог Австрийский — 105, 108, 111, 116, 261, 640, 652, 662
Фокс Чарльз Джеймс (1749—1806) — 356, 505, 506, 706, 731, 735, 739, 743, 757, 758
Фонтан Луи Марселен (1757—1806) — 75, 78, 502, 703, 768
Франц I (1768—1835), император Австрии — 80, 239
Фредерик VI (1768—1839), принц-регент Дании и Норвегии — 361, 362, 366
Фриан Луи (1758—1829) — 218, 220, 223, 226—229, 403, 409—416
Фридрих-Вильгельм III (1770—1840), король Пруссии — 243, 372, 652, 657—659, 754, 795, 796, 807—810, 812
Фротте Луи де (1755—1800) — 70, 72, 73
Фуркруа Антуан Франсуа (1755—1809) — 41, 587, 591, 614
Фуше Жозеф (1759—1820) — 9, 10, 189, 272, 274—282, 317, 318, 320, 322, 327, 329, 331—333, 591, 593, 597, 612, 725, 852, 856, 861, 867, 872, 873, 875

Хаддик Карл Йозеф фон (1756—1800) — 146, 168—170, 173, 176, 177
Хоксбери Чарльз Дженкинсон (1727—1808) — 358, 359, 374, 375, 383, 385, 386, 447—449, 459, 563, 707, 716, 719, 721, 731, 735—737, 739, 758, 762

Цах Антон фон (1747—1826) — 174, 175, 178, 179

Чарторижский Адам Ежи (1770—1861) — 379, 794

Шабо д’Алье Жорж Антуан (1758—1819) — 72, 595
Шамберлак Жан-Жак-Антони де (1754—1826) — 140, 164, 170, 174
Шампаньи Жан-Батист Нонпер (1756—1834) — 41, 619, 661, 717, 788
Шатобриан Франсуа Рене де (1768—1848) — 575
Шенье Мари-Жозеф (1764—1811) — 41, 49, 522, 523, 556, 575
Эльсниц Антон фон (1746—1825) — 147, 152, 157

Юсуф Караманли (1766—1838), паша Триполи — 205, 209, 217, 219, 224