ПРОЛОГ


Даже на больничной койке эта 67-летняя женщина выглядела на поколение моложе. На ее лице почти не было морщин, ослепительная улыбка покоряла всех, а великолепные, «с сумасшедшинкой», глаза сияли и искрились.
В свое время ее называли самой влиятельной женщиной англосаксонского мира.
Жизненной силой и энергией она помогла своему первому мужу, светскому щеголю, превратиться в одного из столпов Британской империи; ее любовь и честолюбие помогли ее старшему сыну Уинстону сформироваться и стать одним из вершителей судеб нашего века. Она передала ему свою отвагу и жизнестойкость.
Она обладала дерзким мужеством, примером которого может служить один из драматических эпизодов последних лет ее жизни. Когда врач сообщил ей, что придется ампутировать тяжело воспалившуюся ногу, эта женщина, предметом особой гордости которой были прелестные крохотные ножки, мгновенно и решительно заявила: «Позаботьтесь только отрезать достаточно высоко».
Ее энергия и выносливость поражали воображение. За свою жизнь она побывала создателем и издателем международного литературного журнала, в Бурскую войну организовала госпитальное судно и отправилась на нем в первый рейс за ранеными; профессионально играла на рояле; была театральным критиком, драматургом и режиссером любительских спектаклей; устраивала национальные выставки. Она в одиночку проводила политические кампании тогда, когда на женщин косились, если они одни посещали театр.
Она три раза выходила замуж и говорила, что ее второй брак был романтичным, но неудачным, а третий удачным, но не романтичным. В шестьдесят три года она вышла за человека моложе своего сына, но красота ее была такой необыкновенной, что эта женитьба почти не вызвала пересудов.
Святой она не была вовсе. Она была плотью от плоти своего мира. А мир этот был лицемерным и поддельным, как турнюр, имитирующий крутые бедра... Мир притворной благопристойности, которая создавала тонкий слой позолоты, скрывающий фальшь, а то и порок.
Она много взяла у родителей: так же преклонялась перед аристократией, как ее мать, так же жила чувствами, как отец. Вместе с тем ее воля к жизни, неукротимая энергия и сила духа делали ее совершенно уникальной. Жена премьер-министра Асквита как-то сказала о Дженни: «Она могла бы править миром...»
В каком-то смысле ей это удалось.

1


Леонард Джером, отец Дженни, вполне заслуженно стал эталоном, с которым она сравнивала всех мужчин в своей жизни. Это был человек неиссякаемой энергии, чрезвычайно обаятельный, высокий, красивый. Его худощавое волевое лицо украшали пышные моржовые усы. Он фанатично обожал скаковых лошадей и скачки и так же яро любил женщин, наслаждаясь охотой за ними. Почти все мужчины, которых любила Дженни, включая троих ее мужей, обладали большинством этих черт, особенно неистовой жаждой жизни.
В разные периоды своей жизни Леонард Джером был адвокатом, редактором газеты, американским консулом в Триесте, совладельцем «Нью-Йорк таймс», собирателем предметов искусства... Газеты прозвали его «Королем Уолл-стрита», потому что он был необыкновенно удачливым биржевым дельцом, как тогда называли «спекулянтом», который мог в одночасье заработать миллионы долларов, проиграть их, а затем выиграть снова. Его также называли «отцом американских бегов» из-за того, что он почти в одиночку поднял в Соединенных Штатах престиж конного спорта.
Особым его пристрастием была музыка. Он спонсировал карьеры многообещающих молодых певцов... особенно если это были хорошенькие девушки. Когда очередной любовью его жизни стала знаменитая певица Дженни Линд, он имел дерзость уговорить ничего не подозревающую жену назвать в ее честь свою вторую дочь Дженни.
Из четырех дочерей Леонарда Джерома Дженни была его любимицей. Умирая, он сказал ей: «Я передал тебе все, что имел. Передай это дальше». Передал же он ей главным образом стиль жизни, убеждение, что жизнь надо пить полной чашей и что жить без любви значит жить зря.
Перечисленные черты он унаследовал от своих французских предков. Первые Джеромы были в числе тех тысяч гугенотов, которые бежали из Франции от религиозных преследований. Однако в Англии они также не обрели религиозной свободы, и достопочтенный Уилльям Джером, священник, был в 1540 году сожжен у позорного столба. Его потомки перебрались в Новый Свет; в 1710 году первым американцем стал Тимоти Джером, уехавший туда с острова Уайт. Любопытно, именно на острове Уайт 164 года спустя Дженни Джером сделает первый шаг в романтической истории, которая вернет ее в Англию.
Тимоти Джером прибыл в Мериден, штат Коннектикут, имея в кармане королевский грант на монопольное производство соли в этом краю. Он разбогател и был похоронен на холме посреди собственных земельных владений.
Во время американской революции сын Тимоти, Сэмюэль, дрался бок о бок со своими пятью сыновьями. Один из них, Аарон, был женат на двоюродной сестре Джорджа Вашингтона, президента США. Поскольку прямых потомков у Вашингтона не было, Леонард Джером позднее заявлял, что «мы ему ближайшие родственники».
Сын Аарона, Айзек, также был солдатом и земледельцем. Тихий и консервативный, он тем не менее женился на бойкой, сообразительной и честолюбивой шотландке Авроре Мюррей, отец которой, Рейбен, также воевал за американскую революцию, был писателем, остроумцем, сочинял баллады, вообще был человеком ярким, сильным, обладал богатым воображением и дьявольской энергией и за свою жизнь приобрел и потерял несколько небольших состояний. У Айзека и Авроры Джеромов было девять сыновей и три дочери. Пятого сына, родившегося в 1817 году, назвали Леонардом.
В 1836 году вслед за двумя старшими братьями Леонард поступил в Колледж оф Нью-Джерси, позднее переименованным в Принстон. Однако из-за финансовых затруднений Леонарду вскоре пришлось перейти в менее дорогой Юнион Колледж в штате Нью-Йорк, который он и окончил одним из лучших на своем курсе. Несколькими годами позже этот же колледж окончил его кузен Джеймс Рузвельт, отец Франклина Делано Рузвельта, еще одного президента США.
Вскоре Леонард начал работать в юридической конторе своего дяди Хайрама, бывшего в свое время партнером Авраама Линкольна (тоже американского президента). Леонард не только стал партнером дяди, но и был назначен на почетную должность государственного нотариуса. В это же время они с братом стали ухаживать за сестрами Холл, Клариссой и Катериной.
Кларисса, позднее сократившая свое имя в Клару, была тихой молодой женщиной, с пышной фигурой и значительным состоянием. У всех женщин семьи Холл были темные волосы, смуглая кожа и высокие скулы, которые семейная легенда, передающаяся шепотом из поколения в поколение, приписывала индейской крови, — результат того, что бабушку изнасиловал ирокез. Племянник Дженни настаивал, что на смертном одре и в лице его тети проявились индейские черты.
Лоуренс Джером вскоре женился на Катерине Холл; Леонарду потребовалось пять лет, прежде чем он сделал предложение Кларе.
Они поженились в 1849 году, Леонарду было тогда 32 года, а Кларе — 24, и поселились в Рочестере, куда перевел свою юридическую практику дядя Хайрам. Дома там были построены в постколониальном стиле, огромные, с роскошными фасадами, украшенными греческими колоннами. При этом они были снабжены новейшими удобствами, включая патентованную ванную-душевую.
На приданое Клары муж купил газету «Рочестер Дэйли Американ», увлекся политической жизнью и даже получил предложение стать консулом в итальянской Равенне. Однако в Европу он не поехал и, став совладельцем нью-йоркской телеграфной компании, переехал в Бруклин, тогда отдельный от Нью-Йорка город. Рядом поселился брат Леонарда Аддисон, и они ездили на Уолл-стрит в Нью-Йорк на пароме.
Неподалеку от дома Джеромов была расположена Плимутская церковь, знаменитая своим проповедником Генри Бичером, громче всех в стране протестовавшим против рабства. Его сестра Гарриет Бичер Стоу написала позднее книжку, про которую говорили, что именно с нее началась гражданская война: «Хижина дяди Тома».
Спустя короткое время Леонард продал телеграфную компанию и полностью включился в игру на биржевом рынке ценных бумаг. Он называл Уолл-стрит «джунглями, где люди, как хищные звери, рвут друг друга клыками и когтями», но сам любил это занятие и процветал. Вскоре он приобрел на Уолл-стрите репутацию человека, который знает, как делать дело, и удостоился такого комплимента: «Этот чертов тип умеет зарабатывать на честности».
Он специализировался на «краткой продаже»: то есть продавал акции, которых у него не было, с последующим представлением покупателю, ставя на то, что за этот короткий период цена акций упадет и он сможет купить их дешевле.
Отвага и холодный расчет — вот что требовалось от биржевого дельца в первую очередь. Джером сумел нажить много денег, потому что готов был многим рисковать.
— Как обстоят дела сегодня, Леонард? — поинтересовался у него как-то один приятель.
— Скучно, — отвечал Джером, — чертовски вяло: я сегодня сделал только 25 000 долларов.
(Средняя заработная плата американского рабочего составляла тогда 1 доллар в день.)
Почти все время Леонард проводил на Манхэттене, напряженно работая или так же напряженно развлекаясь.
Клара Джером оказалась забыта. Ее муж богател, у нее был целый штат слуг, она могла покупать сколько угодно нарядов, но не умела удержать мужа в доме.
В 1851 году у них родился первый ребенок, дочь Кларита, а годом позже Леонард безмятежно объявил жене, что они отправляются в Триест, куда он назначен консулом, и что их будет сопровождать мисс Лилли Гринаф.
Лилли была одной из влюбленных в Леонарда рочестерских девиц, и, по его словам, она сопровождала их, чтобы изучить итальянскую технику пения. Вначале Клара терпела, что Лилли поселилась вместе с ними на вилле, однако вскоре она завела собственный круг друзей и поклонников и, набравшись мужества, изгнала юную певицу с ее роялем на чердак.
Расположенный на Средиземном море Триест принадлежал тогда Австро-Венгрии и был переполнен итальянскими графами и дворцами. Джеромы пробыли здесь полтора года и вновь вернулись в Бруклин. Триест Леонарду не понравился. Единственную радость доставляли ему опера (он тридцать раз присутствовал на «Риголетто» Верди), яхта, рысаки и Лилли.
Лилли исчезла, Клара вновь была беременна, и Леонард возобновил знакомство с прославленным «шведским соловьем» Дженни Линд. «Ее голос описать невозможно, как восход», — говорил он. Как вспоминала позже сама певица, из всех ее поклонников Леонард Джером был самым красивым.
Вторая дочь Леонарда и Клары родилась 9 января 1854 года.
— Почему бы нам не назвать ее Дженни? — обратился Леонард к жене.
Клара сначала возражала, затем неохотно согласилась, но лишь много месяцев спустя поняла, почему муж так на этом настаивал.
Там же, в Бруклине, родилась следующая дочь Джеромов, Камилла.
Леонард Джером стал миллионером во время паники на бирже в 1857 году. В нью-йоркском обществе он был теперь известен как «большой донжуан и спортсмен», а также прославился своим уменьем править лошадьми. Он увеличил фонд, созданный для обеспечения жены, подарил ей роскошное бриллиантовое колье, арендовал летний дом в Ньюпорте и купил яхту, чтобы навещать там семью.
Ньюпорт был модным летним курортом миллионеров, где законодателем общества было семейство Вандербильтов, построившее там позднее 70-комнатный каменный дворец в итальянском стиле, обошедшийся в пять миллионов долларов, который они назвали «Рифы». В «Рифах» был обеденный зал на двести человек, откуда и пошло нарицательное прозвание самых богатых людей Америки — «Две сотни».
Корнелиус Вандербильт, крупный самоуверенный мужчина, умел быть преданным другом и жестоким врагом. Джером пришелся ему по сердцу, и они позже стали союзниками в борьбе за контроль над Гарлемской железной дорогой. Дружба между Джеромами и Вандербильтами длилась на протяжении нескольких поколений.
В 1858 году Джеромы переехали в Париж и поселились в роскошных апартаментах на Елисейских полях. В письме к брату Леонард Джером кратко сообщал: «Мы побывали на большом балу в Тюильри, где были представлены императору и императрице. Общее мнение признало Клару самой красивой женщиной из присутствовавших. Я никогда не видел ее такой изумительной».
Действительно Клара там просто расцвела. Она собирала французских аристократов на «маленькие обеды» и посещала салоны, «очаровательные» и «интимные». Однако Леонарду это наскучило, и после рождения четвертой дочери, названной в его честь Леони, они в 1859 году вернулись в Нью-Йорк.
Нью-Йорк был самым большим городом страны, с населением в полмиллиона человек, но Пятая авеню за 23-й улицей была немощеной, а большую часть Манхэттена занимали сельскохозяйственные угодья. Леонард Джером купил кусок земли в северо-восточной части 26-й улицы, на Мэдисон-сквер, новом перспективном районе. Ранее там находились кладбище для бедняков, место под шапито городского цирка, игровое поле первого бейсбольного клуба, а также самый модный и дорогой бордель города «Лувр».
Преобразование Мэдисон-сквер началось со строительства по краям четырехэтажных частных особняков, за которым последовало открытие ресторана «Дельмонико» и необыкновенного отеля «Пятая авеню». Перпендикулярная железная дорога, названная позднее «надземка», пересекала каждый его этаж, в нем было центральное отопление и поразительная новинка: «внутренние туалеты», которые ряд критиков заклеймил как «не только антисанитарные, но и аморальные!».
Джером пообещал жене, что построит ей дворец, и выполнил свое обещание. Шестиэтажное здание красного кирпича было облицовано мрамором, у него была крутая «мансардная» крыша, высокие окна и фигурные чугунные решетки. Белая с золотом бальная зала могла вместить триста гостей, в комнате для завтраков можно было усадить за стол семьдесят. Огромная гостиная по воле Клары была отделана в огненно-красных тонах.
Еще больше внимания Леонард уделил расположенной рядом конюшне, которая обошлась ему в
80 000 долларов. Она была трехэтажной, отделана панелями из черного орехового дерева и устлана коврами. По словам газет, роскошнее были только конюшни французского императора в Париже.
К дому прилегал столь же уникальный частный театр на шестьсот зрителей. Открытие сезона в нем всегда становилось грандиозным зрелищем: стены были сплошь покрыты розами и гардениями, фонтаны источали шампанское или одеколон.
Для Джерома вся эта роскошь была, помимо всего прочего, проявлением соперничества с его добрым другом Огастом Бельмонтом, представителем Ротшильда в Соединенных Штатах. Оба приятеля ценили женщин, лошадей, искусство и хорошую кухню.
Оба были соперниками в борьбе за благосклонность Фэнни Роналдс, прославленной концертной певицы. Они помогали ей сохранять и умножать ее деньги, учили править лошадьми, и оба помогли ей устроить один из самых сенсационных балов того времени, на котором Фэнни появилась в короне в форме лиры, испускавшей горящие струйки газа из скрытого в волосах резервуара.
Двадцать лет спустя, по свидетельству одного современника, между Джеромом и Бельмонтом произошел следующий разговор:
— Огаст, — произнес Джером, — ты помнишь знаменитый бал Фэнни?
— Еще бы, — отвечал Бельмонт. — Как не помнить, я же его оплатил.
— Странно, — заметил Джером. — Я тоже.
Дженни (сокращенное от Дженетт) не было шести лет, когда она впервые встретилась с Фэнни, но запомнила ее хорошо: «Миссис Роналдс была не только талантливой, но и очень милой и подарила мне тележку с двумя осликами...»
Резиденция Джеромов была скорее не семейным домом, а витриной напоказ. Маленьких девочек приучали сидеть не шевелясь на роскошной мебели и никогда не выходить на улицу без сопровождения слуг. Они должны были вести себя как заводные куколки, ничем не нарушая музейную атмосферу дома. Воспитание детей в основном было предоставлено служанкам, нянькам и гувернанткам; Клару Джером интересовали только наряды. Для содержания в порядке ее платьев и бриллиантов теперь требовалась опись.
Дженни больше интересовалась лошадьми, чем нарядами, и проводила все возможное время в отцовской конюшне.
Отец настоял, чтобы дочери учились играть на фортепиано. Первый учитель Дженни, друг Шопена Стефан Хеллер, сказал ей, что если она будет серьезно заниматься, то сможет стать концертной пианисткой. Отцовский театр также захватил воображение впечатлительной девочки, и она часто сидела на репетициях.
В 1860 году Джером был организатором бала в честь 19-летнего принца Уэльского, но Дженни, его семилетней поклоннице, объявившей о своем желании танцевать с принцем, не разрешили там присутствовать — мать держала дочерей в строгости, их редко отпускали даже на принятые в то время детские балы.
Радость проказ доставляло Дженни только пребывание в Ньюпорте, на их летней вилле на берегу моря. Там она сажала кучу приятелей-ребятишек в запряженную своими осликами тележку и во весь опор гоняла по набережной, приводя в ужас разодетых в пух и прах гуляющих.
Клара Джером жаловалась мужу, что «Дженни следовало родиться мальчишкой». В то же время она в какой-то степени поощряла поведение дочери, так как к общепринятым правилам режима детей — «больше молока, больше сна и потеплее одежда» — она добавляла: «побольше свежего воздуха, прогулки и холодные обливания». Она утверждала: «Чтобы быть красивой, женщина должна быть сильной».
Часто летом в Ньюпорте гостила Фэнни Роналдс. Леонард Джером привозил ее с собой из Нью-Йорка на своей новой паровой яхте, отделанной внутри бледно-голубым шелком и кованым серебром. Клара, казалось, привыкла к бесконечным изменам мужа. Рассказывали, что, впервые познакомившись с Фэнни, она сказала той: «Я вас не виню. Я ведь знаю, что перед ним невозможно устоять».
В семействе Джеромов Фэнни исполняла не только роль второй жены, но и второй матери. Трое ее собственных детей после развода жили с отцом или в школе-пансионе, так что свою материнскую любовь она отдавала Дженни и ее сестрам. Дженни вскоре стала ее любимицей и позже вспоминала с нежностью, как Фэнни пела им перед сном. Добрые отношения с Фэнни протянулись на всю жизнь, потому что та обладала качествами, которыми Дженни восхищалась больше всего: красотой, талантом, силой воли и тонкостью восприятия.
Клара, собственная мать Дженни, отличалась главным образом красотой. Неудивительно, что многосторонний Леонард искал утешения на стороне. Еще менее удивительно, что Дженни искала и находила в других женщинах образец матери, о которой мечтала.
Новейшей протеже Леонарда в это время была 17-летняя Аделина Патти, чей голос напоминал ему пение Дженни Линд. Джером помог ее карьере и финансировал ее первое концертное турне.
Аделина нравилась Дженни, но еще больше она полюбила юную певицу Минни Хоук, по слухам, внебрачную дочь Леонарда. Они с Дженни были невероятно похожи внешне... как сестры.
Минни вспоминала потом, что чувствовала себя у Джеромов как дома, особенно отмечая теплоту, с которой относились к ней девочки Джером. Еще она вспоминала о великолепных лошадях девочек и об их привычке каждое утро до завтрака совершать многомильные конные прогулки.
В купленном Леонардом новом поместье Бэтгейт была собственная скаковая дорожка. Обожавшая лошадей Дженни могла в свое удовольствие предаваться здесь страсти к неистовой верховой езде.
В 186З году в возрасте шести лет умерла от лихорадки младшая сестра Дженни Камилла. Потрясение от этой утраты еще больше сблизило ее с другими сестрами, двенадцатилетней Кларитой и пятилетней Леони. Примерно в это же время умирает брат Леонарда Аддисон.
Казалось, всюду вокруг была смерть. Началась гражданская война. Отец Дженни был глубоко и разнообразно вовлечен в политику. Он деятельно участвовал в разработке правительственного плана переселения негров на Гаити. Он был казначеем Комитета по Защите Союза и оплачивал многие его начинания. Лично выделил 35 000 долларов на постройку военного корабля «Метеор», а также был советником правительства по вопросу подготовки Банковского билля и основателем фонда поддержки семей убитых и раненных во время нью-йоркских беспорядков из-за призыва в армию в 1863 году.
Среди прочего, толпа напала тогда на здание газеты «Нью-Йорк таймс» и грозилась разнести его по камешку. Леонард Джером, владевший одной пятой капитала газеты, лично встал к одному из двух пулеметов, переданных им армией, и сдерживал толпу до подхода полиции. Стрелять ему, правда, не пришлось, так как вид выставленного в окно пулемета охладил нападавших.
По окончании войны Джером вновь предался своим любимым занятиям: музыке, искусству, деланью денег, бегам и погоне за женщинами. Вместе с Бельмонтом они учредили клуб, пытаясь возродить модную ранее в Англии езду на четверке лошадей. Джером любил в белых перчатках с огромной тоньеркой в петлице, щелкая кнутом, проноситься в таком экипаже, полном смеющихся роскошно одетых дам, по Пятой авеню, направляясь в центральный парк.
С помощью Бельмонта он преобразил бега в светское занятие. Он построил в поместье Бэтгейт ипподром с трибунами на 8000 зрителей и роскошное здание клуба со сверкающей бальной залой, столовыми и комнатами, где гости могли переночевать. Его открытие в сентябре 1866 года стало грандиозным торжеством. Победителем скачек стал Кентукки, за которого Леонард заплатил 40 000 долларов. Когда после скачки Леонард посадил Дженни ему на спину под приветственные крики толпы, это стало для 12-летней девочки незабываемым событием.
Неподалеку от ипподрома Джером выстроил коттедж, где семья проводила зимой конец недели, а рядом велел залить каток, на котором Дженни и Кларита кружились на коньках под звуки вальса. Пятнадцатилетняя Кларита вела себя как молодая леди, а Дженни каталась бурно и неистово, за что и была прозвана «сорвиголовой».
Джером был в числе трех основателей американского Жокей-клуба. Когда он не занимался скачками, то участвовал в гонках яхт и учредил вместе с братом Лоуренсом приз в 9000 долларов победителю первых международных гонок через Атлантический океан.
Он любил широкие жесты — во время организованного им обеда в «Дельмонико» на Мэдисон-сквер каждая дама нашла у себя под салфеткой сувенир: золотой браслет. Он был душой общества и, как писали о нем: «В присутствие мистера Джерома скачут быстрее, плывут скорее и веселей пируют».
Со страниц газет не сходили сообщения о его поступках и связанных с ним событиях. Для Дженни эта известность и все его приключения превращали отца в необыкновенную романтическую фигуру. Тем более что у него всегда находилось время повести ее в оперу, на концерт или утренник — отец и дочь наслаждались обществом друг друга.
В 1867 году Клара Джером объявила мужу, что переезжает с дочерьми в Париж навсегда. Ей надоела открытая всему свету неверность мужа. Она устала соперничать с миссис Бельмонт, которую пресса прозвала «царицей высшего света» и чьи французские наряды, драгоценности и пышные приемы были у всех на устах. Леонард может навещать их когда захочет.


2


Дженни в 1867 году было тринадцать лет.
Неминуемый разрыв родителей несомненно мог оказаться для дочерей весьма болезненным, но, судя по всему, Клара Джером уверила их, что отсутствие отца в их жизни будет недолгим: она рассчитывала, что мужу быстро надоедят его многочисленные женщины и он вернется в семью.
Они поселились в элегантных апартаментах на Рю Мальзерб, то есть в самом модном районе Парижа. В свои 42 года Клара Джером была еще очень хороша собой, хотя ей уже требовались просторные «летящие» фасоны, чтобы скрыть подступающую полноту.
Население Парижа в это время составляло примерно два миллиона человек, но он выглядел только что выстроенным. Наполеон III сделал с Парижем то же самое, что королева Виктория с Лондоном: превратил средневековый город в великолепную величественную столицу. Он создал лучшие в мире бульвары, построил знаменитые рынки в сердце города, придумал площадь Звезды (плас Этуаль), придал окончательный вид Булонскому лесу и завершил монументальное здание Лувра... то есть за пять лет сделал больше, чем его предшественники за семьсот. Историк, описывая его правление, сказал, что оно принесло «дешевый хлеб, огромное строительство и много праздников».
К тому моменту, как там поселились Джеромы, вовсю заработала экстравагантная новая Парижская выставка, и город пестрел людьми в разнообразных национальных костюмах. Его также посетили члены королевских родов почти всей Европы.
Восхищенное преклонение, с которым относилась к королевским семействам мать Дженни, навсегда определило и ее собственное к ним отношение. Она привыкла поджидать проезда императрицы, правившей своим экипажем, и любоваться блистательным зрелищем.
Особенно важным стало это для нее после представления ко двору ее старшей сестры Клариты. Создавалось впечатление, что ту словно выпустили из клетки на свободу. Никаких гувернанток, никаких строгих предписаний насчет того, когда следует ложиться спать или принимать холодную ванну, никаких «детских» платьев. Ей открылась дверь в мир, полный романтики и приключений. Дженни едва могла дождаться, когда придет ее пора. Она не только сопереживала каждому шагу сестры, но и запоминала ее рассказы, а также была ее наперсницей и посредницей в обмене посланиями с поклонниками. Одним из них был герцог де Лесера, испанский родственник императрицы, общаться с которым Клара запретила дочери из-за того, что он был католик, а она хотела в зятья только протестантов.
В конце 1869 года шестнадцатилетняя Дженни выглядела взрослой не по годам. Она была не бутоном, едва готовым распуститься, а расцветшим цветком. Ее фигура привлекала взоры всех мужчин, а глаза покоряли своим блеском и сверкавшей в них магнетической дерзостью. Теперь ее мысли были заняты не лошадьми. Она грезила о романтической любви, не связанной, впрочем, с замужеством. Сложности любовных переживаний сестры ее пугали. Дженни объявила отцу, что никогда не выйдет замуж, а посвятит себя музыке. Она просиживала за фортепиано по четыре часа в день, но это не истощало ее энергию. Душа ее была распахнута навстречу всем чудесам и радостям жизни.
В этот период она почти не разлучалась с отцом, которому была нужна так же, как он ей. Неудачно сыграв на бирже, он потерял большую часть своего состояния на спекуляции железнодорожными акциями, сдал внаем дом на Мэдисон-сквер клубу Союза унионистов и приехал в Париж.
Обожание Дженни поднимало ему дух и давало любовь, в которой он так нуждался. Он катался с ней верхом, ездил на пикники, на концерты, в театры, на приемы и в оперу. Леонард Джером все еще был представительным красивым мужчиной, опытным светским львом. От него дочь переняла взрослый взгляд на мир и на высшее общество.
Вскоре Дженни познакомилась и с другими мужчинами старшего поколения, которые хороводом закружились вокруг нее. А когда в Париж приехала Фэнни Роналдс, отец попросил сопровождать Дженни своего доброго друга, князя де Сагона, потомка маркиза де Талейрана, который был очарован свежей прелестью мадемуазель Джером. И он также произвел на нее большое впечатление: сорокапятилетний красавец с львиной гривой белоснежных кудрей, всегда изысканно одетый, образец парижского щеголя. Его имя, его приемы, его экстравагантность были у всех на устах.
Дженни выглядела как взрослая женщина, ездила верхом как взрослая и вела себя так же. Князь держался совсем не по-отечески. С ним она ощущала себя женщиной.
В конце концов с кого ей было брать пример? С отца, самого близкого ей человека? К тому времени она наверняка достаточно хорошо представляла себе его образ жизни. Со своей сестры Клариты? Дженни знала все подробности ее многочисленных романов. Со своей матери? Клара Джером постоянно устраивала небольшие вечерние приемы, на которых всегда присутствовали ее разнообразные поклонники. Придворное общество империи? Тон в нем задавал император Наполеон III — «мужчина многих женщин» и отец нескольких внебрачных детей.
Так что Дженни не очень удивляло, что самым преданным поклонником матери был герцог де Персиньи, близкий друг императора и женатый отец пяти детей. Причем поклонение Кларе не мешало его флирту и с Дженни, и с Кларитой. Во время одного танца его интерес к Дженни был так очевиден, а ее ответное кокетство так явно, что герцогиня де Персиньи подошла к ней и публично надавала пощечин. Это, однако, никого не смутило, так как всем были известны многочисленные любовные связи самой герцогини, даже император вынужден был указать на это Персиньи.
Однажды Леонард пожаловался жене на буйное своенравие дочерей, на что та отвечала: «Что поделаешь, дорогой, они ведь твои дочери». Ответ точный, но, кроме того, они были детьми своего времени. Их поведение, образ мысли и моральные принципы отвечали нравам эпохи и общества, частью которых они были.
Образцом для них стала императрица Евгения, которую каждая из женщин семейства Джером рассматривала со своей точки зрения. Клара преклонялась перед ее недосягаемым статусом. Кларита завидовала ее изысканному гардеробу из трехсот платьев и роскошным драгоценностям. Десятилетняя Леони видела в ней сказочную королеву фей, спустившуюся на землю, а Дженни восхищалась ею не только как красивейшей женщиной Европы, но и властительницей, которая могла управлять мужчинами, влиять на государственные решения, изменять историю...
Мария-Евгения-Игнация-Аугустина де Монтихо обладала высоким ростом, красивой фигурой, изяществом и элегантностью. Австрийский посол, князь Меттерних, знаток женской красоты, говаривал, что она «воплощенный огонь». С другой стороны, историк Максим де Камп писал, что «она была поверхностной, заботилась лишь о производимом впечатлении, выставляла напоказ свои плечи и грудь, красила волосы и губы, безбожно белилась и румянилась... Единственной ее страстью было тщеславие, и больше всего ей подошло бы гарцевать под музыку на разукрашенном коне по цирковой арене и прыгать сквозь обруч, посылая зрителям воздушные поцелуи».
Евгения не выходила замуж до 26 лет из-за несчастной любви к молодому человеку, который предпочел ее сестру. По слухам, она тогда даже пыталась отравиться и во всяком случае навсегда невзлюбила мужчин. Затем она вышла замуж за Луи Наполеона, человека на 20 лет старше нее, коренастого и невысокого, с непропорционально большой головой, остренькой козлиной бородкой и тонкими усиками стрелкой. Сначала он предложил ей место в своей постели, а не свой трон. Когда она возмущенно отказалась, он женился на ней, не останавливая, впрочем, бесконечную вереницу любовниц. После двух выкидышей Евгения родила их единственного ребенка, сына, после чего ее отношения с императором перешли в чисто платонические.
«Великий жребий всегда несет с собой печаль, — писала она сестре. — Например, я всегда мечтала о свободе и всю жизнь была связана в своих поступках. Я никогда не могла побыть одна, меня вечно сковывал этикет, я была его главной жертвой. Папа как-то сказал мне: «Женщины созданы, чтобы вязать чулки!» Но я прекрасно понимала, что мне суждена иная судьба!»
Евгения проявляла повышенную любовь к иностранцам, особенно к проживавшим в Париже американцам. Может быть, еще и потому, что ее дед, американец Уилльям Киркпатрик, был одно время консулом США в Малаге. Наполеону также нравились американцы. Еще в роли молодого претендента на французский престол он провел несколько счастливых лет в романтическом изгнании в Америке и говаривал, что надеется написать об этом роман.
Клара Джером и ее дочери оказались в интимном кругу друзей императрицы. Евгения нашла в юной Дженни тепло и веселье, которые редко выпадали ей на долю, и вскоре они стали близкими подругами. Для Дженни это были еще одни задушевные отношения матери-дочери, имевшие большое значение в ее жизни. В общении