ГОД ЖИЗНИ
ШЕВАЛЬЕ ДЕ ФОБЛАЗА



Когда я впервые попал в Париж (а это произошло
в октябре 1783 года), мне не было и шестнадцати. Прибытием в столицу я обязан желанию отца, барона де Фоблаза, определить мою сестру Аделаиду, четырнадцати с половиной лет, на воспитание в местный монастырь. Мы
с сестрой рано остались без матери, и отец старался не разлучаться с нами.
С формальностями в монастыре было покончено быстро. Попрощавшись с Аделаидой, мы с отцом отправились к его близкому другу, Дюпортайлю, занимавшему дом подле Арсенала.
В монастыре, где мы оставили Аделаиду, мне было суждено встретить очаровательную девушку, которая положила начало моей сердечной жизни.
Сестра скоро выбрала себе приятельницу, и отцу захотелось увидеть подругу дочери. Какое-то сладкое предчувствие заставило забиться мое сердце, когда барон попросил Аделаиду сходить за Софи де Понти. Сестра ушла и, вернувшись, привела с собой... Представьте себе четырнадцатилетнюю Венеру!
Барон обратился к Софи с лестным комплиментом. Она ответила скромно, дрожащим голосом, который проник в мое сердце. Я смотрел, широко раскрыв от изумления глаза, и внимательно слушал, но язык мой онемел.
Перед уходом отец поцеловал Аделаиду и поклонился Софи. Я же поклонился сестре и чуть не поцеловал ее подругу, но старая гувернантка девушки, г-жа Мюних, сохранявшая присутствие духа, предупредила мою ошибку.
«Как она очаровательна — говорил я мысленно. — Ее большие черные глаза внушили мне что-то неведомое... Конечно, это любовь! Ах, Софи, это любовь, любовь на всю жизнь!»
— Софи, — восклицал я, придя домой, — я чувствую, что люблю вас, но испытали ли вы то же волнение?
Я случайно подошел к окну и увидел, что отец
и Дюпортайль разгуливают по саду. Отец говорил с жаром, его друг время от времени улыбался, оба иногда поднимали глаза к моим окнам. Я решил, что они говорят обо мне и что отец уже заподозрил рождавшуюся во мне страсть. Однако это беспокоило меня меньше, нежели мысль о нашем отъезде из столицы. Как, покинуть Софи? Я еще не знал наслаждений любви, а уже переживал ее смертельные тревоги...

Проснулся я поздно. Отец ушел из дому с утра и должен был вернуться только вечером. Я погрузился в отчаяние, сознавая невозможность навестить сестру, и в это время в комнату вошел Дюпортайль с вопросом: остался ли я доволен столицей? Я уверил его, что больше всего на свете боюсь покинуть Париж. Он объявил, что мой отец, стремясь дать хорошее воспитание единственному наследнику и наблюдать за счастьем любимой дочери, решил прожить в Париже несколько лет.
Но тут же Дюпортайль утишил мои порывы радости, сообщив, что барон нашел для меня гувернера — аббата по фамилии Персон. Не прошло и минуты, как доложили о приходе Персона.
Вошел маленький человечек, худощавый, иссиня-бледный. Лицо Персона вполне оправдывало ту вспышку неудовольствия, которую вызвало во мне его назначение.
Лишенный счастья видеть Софи, я находил удовольствие только в одном — думать о ней, а этот аббат пришел
и отнял у меня последнее утешение.
Вечером отец подтвердил слова Дюпортайля и объ¬явил, что с этого дня я буду выходить из дома не иначе как
в сопровождении гувернера.
К счастью, во время первых же уроков я успел заметить, что учитель стоит ученика.
— Господин аббат, — сказал я Персону, — вы настолько же способны преподавать науки, насколько я жажду воспринимать их. Поверьте, лучше нам оставить книги... Отправимся поскорее в монастырь к моей сестре, и если Софи де Понти придет в приемную, вы увидите, как она хороша...
Аббат хотел было рассердиться, но я сказал:
— Вижу, вы не любите движения. Что ж, останемся дома, но сегодня вечером я объявлю барону, что замечаю полное невежество человека, который взялся помогать мне в занятиях. Если вы будете отрицать это, я попрошу отца лично проэкзаменовать и меня, и вас.
Мои доводы устрашили аббата, и мы помчались в монастырь.
Аделаида спустилась в приемную вместе с гувернанткой. Я попросил ее оставить нас, и женщина повиновалась. Оставался только проклятый гувернер, которого невозможно было удалить.
— Брат, — сказала Аделаида, — что задерживало вас все эти дни? Не сердитесь ли вы на сестру и на ее подругу? В таком случае вы ведете себя неблагородно.
Я наговорил Аделаиде ворох нежностей, и она растаяла. Однако, к моему огорчению, Софи в тот день так
и не появилась.
А вечером мы с отцом перебрались в очень красивый особняк, который он только что снял в Сен-Жерменском предместье. Позаботился отец и о слуге для меня. Жасмен был высокий малый и недурен собой. Он понравился мне с первого взгляда.
«Не сердитесь ли вы на вашу сестру и на ее подругу?
В таком случае вы ведете себя неблагородно», — сказала мне Аделаида. Я раз сто повторил про себя этот упрек, придумывая для него тысячи объяснений. Значит, обо мне говорили, меня ждали. До чего же длинной показалась мне ночь, до чего томительно было утро!
Наконец, желанное мгновение настало: я увидел сестру, увидел Софи, не менее прелестную и еще более привлекательную, чем в первый раз. Теперь мои глаза могли рассмотреть все подробности ее красоты. Я любовался длинными черными волосами, составлявшими резкий контраст с ослепительной белизной нежной кожи; изящной и легкой талией, которую я мог бы охватить десятью пальцами; очарованием, разлитым во всем ее существе; крошечной ножкой, всей прелести которой еще не понимал; а главное — глазами, казалось, говорившими: «Ах, как мы полюбим того счастливчика, который сумеет нам понравиться!»
Поначалу разговор был общий. В нем приняла участие гувернантка Софи, старуха любила болтать. Персон разговаривал с Аделаидой. Я же шептал Софи комплименты и задавал ей всевозможные вопросы.
Расставаясь со мной, девушка бросила мне в утешение нежный взгляд.

Между тем, мой отец предавался шумным столичным удовольствиям и принимал у себя множество гостей. Женщины со мной кокетничали, хотя я не понимал этого. Невинная любовь сжигала меня, и я еще не знал о существовании иных страстей.
В течение четырех месяцев я почти ежедневно виделся с Софи, и привычка быть вместе сделалась для нас потребностью. Взаимная нежность светилась в каждом поступке, сказывалась в наших взглядах. Слепо отдаваясь первым влечениям природы, я не ведал ее тайной цели. Я был доволен, разговаривая с Софи, счастлив, слыша ее голос. Иногда я целовал ее хорошенькую ручку, но желал большего, хотя сам не знал, чего именно.
Приближалось мгновение, когда одной из самых очаровательных женщин столицы суждено было рассеять окружавший меня мрак и посвятить в сладкие тайны Венеры.
Наступило шумное время безумных удовольствий. Подходили дни карнавала. Молодой граф Розамбер, который в течение трех месяцев был моим товарищем и пользовался повышенным вниманием барона, бранил меня за то, что я веду слишком спокойную и уединенную жизнь.
— Я хочу, — сказал он, — завтра же повезти вас на бал.
Я колебался.
— Вы застенчивы, как девушка, — продолжал граф. — Неужели вы боитесь подвергнуть риску свою честь? Тогда оденьтесь в женское платье. Прикрытая одеждами, которые внушают уважение, ваша честь будет хорошо защищена.
Я засмеялся, сам не зная почему.
— Право, — снова начал граф, — дамский костюм очень пойдет к вам. И потом, я хочу подразнить одну особу... Это будет очаровательно!..
Предложение переодеться мне понравилось, сразу захотелось отправиться к Софи в женской одежде. На следующий день ловкий портной принес мне одну из таких амазонок, какие надевают англичанки, когда отправляются на прогулку верхом. Цирюльник сделал мне изящную прическу, я надел белую фетровую шляпу и поднялся к отцу. Заметив меня, он встал со стула со встревоженным лицом, потом внезапно остановился.
— Ну, — со смехом сказал он, — мне сперва показалось, что это Аделаида.
Я заметил ему, что он мне льстит.
— Нет, я принял вас за Аделаиду и удивился, что она без моего разрешения покинула монастырь и явилась сюда в таком странном костюме! Впрочем, не гордитесь этим маленьким преимуществом: красивая наружность — самое ничтожное из достоинств мужчины.
Отец выразил желание отправиться со мной в монастырь.
Аделаида не сразу узнала меня.
— Как досадно, что я не привела с собой подругу. Было бы весело видеть ее изумление!
Когда пришла Софи, Аделаида сказала ей:
— Дорогая, поцелуйте мою сестру.
Софи, смущенная, посмотрела на меня и приостановилась.
— Поцелуйте мою дочь, — повторил и барон, забавляясь происходящей сценкой.
Софи покраснела и подошла ко мне. Мое сердце билось. Какой-то тайный инстинкт руководил нами, и с неожиданной ловкостью мы скрыли наше счастье от заинтересованных свидетелей, наблюдавших за нами. Им показалось, что мы лишь прижались друг к другу щеками... Между тем мои губы коснулись дрожащих губ девушки.
Вернувшись домой, мы встретили ожидавшего меня графа Розамбера. Барону сообщили, куда мы отправляемся, и он скорее, чем мы предполагали, позволил мне провести на балу всю ночь. Мы отправились в экипаже отца.
— Я, — сказал граф, — представлю вас одной молодой даме, которая очень ценит меня. Два месяца назад
я поклялся ей в вечной любви и вот уже более шести недель доказываю свою пламенную страсть.
Его слова были для меня совершенной загадкой, но
я уже начинал стыдиться своего неведения и улыбнулся хитрой улыбкой, желая, чтобы Розамбер подумал, будто я понимаю все.
— Я помучаю ее, — продолжал он, — делайте вид, что вы очень любите меня. Главное, не признавайтесь, что вы юноша.
Когда мы приехали, бал уже начался.
Едва мы расположились, как в зале появилась очень красивая женщина. Это и была избранница графа. Розамбер представил ей свою родственницу, мадемуазель Дюпортайль, которая, по его словам, только что вышла из монастыря. Красавица (ее имя было маркиза де Б.) встретила меня очень любезно. Я сел рядом с нею, и молодые люди образовали подле нас полукруг.
Граф, радовавшийся случаю возбудить ревность своей возлюбленной, всячески старался выказывать мне явное предпочтение. Маркиза, явно раздосадованная его выходкой, решила наказать его: скрыв свою досаду, она удвоила ко мне свое внимание.
— Нравится ли вам находиться в монастыре? — спросила она меня.
— Очень нравилось бы, мадам, если бы там вместе
с юношами обретались бы особы, похожие на вас.
Маркиза улыбнулась — этот комплимент явно польстил ей. Она заметила Розамберу, как должно быть счастлив он, имея такую родственницу, и, наконец, нежно поцеловала меня, а я вежливо возвратил ей поцелуй.
Но не того хотел Розамбер, не того ждал. Он был
в отчаянии от живости маркизы, а еще более от видимого удовольствия, с которым я принимал ее ласки. Граф наклонился к уху маркизы и поведал ей мою тайну.
— Вы шутите! — воскликнула маркиза, посмотрев на меня, и обратилась уже ко мне:
— Знаете ли вы, что граф уверяет, будто вы переодетый молодой человек?
Я робко ответил, что граф говорит правду. Маркиза бросила на меня нежный взгляд, тихонько пожала руку
и сделала вид, будто не расслышала моих слов.
— Я так и знала, — довольно громко заметила она.
Обратившись к графу, она прибавила:
— Однако, месье, на что походит такая шутка?..
— Как? — с изумлением спросил он. — Мадемуазель уверяет...
— Конечно! Какая милая девушка и вдобавок какая хорошенькая!
Я искренне поверил, что она не поняла меня, и сказал, понизив голос:
— Простите меня, маркиза, но граф сказал правду.
— Молчите, вы, маленькая шалунья, — и дама снова поцеловала меня, уже более страстно.
Розамбер, не слышавший нашего разговора, стоял пораженный.
Молодые люди, окружавшие нас, с любопытством
и нетерпением ожидали окончания беседы и ее объяснения, но граф боялся рассердить возлюбленную, попав
в смешное положение, и потому молчал, кусая губы
и надеясь, что я объясню недоразумение. К счастью, маркиза увидела входившую графиню Х., свою подругу.
Я не знаю, что она сказала ей на ухо, но графиня сейчас же обратилась к Розамберу и уже не покидала его в течение всего вечера.
Бал начался. Маркиза ни на минуту не теряла меня из виду, хотя меня приглашали наперебой. Я захотел отдохнуть и увидел место подле маркизы. Между нами сразу завязался оживленный разговор. Из слов маркизы де Б.
я понял, что мне не следовало выводить ее из заблуждения, которое ей очень нравилось.
Граф не переставал наблюдать за нами с очевидным беспокойством, но маркиза как будто не замечала этого.
— Я не намерена, — сказала она наконец, — провести здесь всю ночь. Мы поужинаем у меня, потом я сама провожу вас домой. Знаете, — прибавила она небрежным тоном, — мой муж — странный человек: по временам он испытывает ко мне приступы нежности, проявляет смешную ревность или осыпает знаками внимания, от которых я его охотно освободила бы. Что касается верности,
в которой он клянется, я не верю в нее, да и не забочусь о ней. Между тем не помешало бы ее проверить. Когда он увидит вас, он, конечно, найдет вас прелестной. Прошу, не повторяйте этой шутки о переодевании. Напротив, если вам будет приятно сделать мне одолжение, начните слегка заигрывать с маркизом.
Я спросил у маркизы, что значить «заигрывать». Она искренне рассмеялась столь наивному вопросу и посмотрела на меня растроганным взглядом.
— Послушайте, — сказала она, — вы женщина, это ясно, а потому все ласки, которыми я осыпала вас, — это лишь выражение моих дружеских чувств к вам. Но если бы вы действительно были молодым человеком, и я, веря этому, обращалась бы с вами так же, как теперь, это значило бы, что я заигрываю с вами, и даже очень сильно.
Я обещал исполнить желание маркизы.
В это время к нам подошел ее муж. Он был довольно хорошо сложен, но слишком мал ростом и не блистал изяществом манер. В его лице выражалась веселость, но веселость, заставляющая смеяться скорее над весельчаком.
— Вот девица Дюпортайль, — сказала ему маркиза. — Это молодая родственница графа.
Через пять минут мы уже были в доме маркиза. Тотчас же подали ужин. Я сел между маркизой и ее мужем, который не переставал говорить мне, как ему казалось, очень милые и остроумные вещи. Я стал восхищаться всеми глупыми фразами маркиза и хвалить его неудачные остроты. Мои комплименты несомненно радовали его. Маркиза внимательно смотрела на меня, взгляд ее оживился. Она взяла меня за руку, а я, желая видеть, до чего может простираться сила моих обманчивых прелестей, протянул маркизу другую. Он схватил ее с невыразимым волнением.
Маркиза, погрузившаяся в раздумье, казалось, обдумывала нечто важное. Я видел, что она то краснела, то вздрагивала, молча пожимая мою правую руку. Моя левая рука была в гораздо менее нежной темнице. Маркиз сжимал ее так, что я чуть не кричал от боли. Он был доволен своей победой, гордился своим счастьем и удивлялся ловкости, с которой ему удавалось обманывать жену у нее же на глазах.
Наконец маркиза очнулась от задумчивости и сказала мне:
— Мадемуазель Дюпортайль, уже поздно. Вы должны были остаться на балу до самого утра, а потому переночуйте у меня. Вы можете располагать моей комнатой:
я велю постелить вам.
— Зачем же стелить отдельно? — перебил маркиз. — В вашей постели очень хорошо вдвоем. Займите половину постели маркизы, мадемуазель Дюпортайль!
С этими словами маркиз, извинившись, вышел.
— Мадам, — сказал я маркизе, — ваше предложение льстит мне, и вы делаете мне большую честь, но кого вы приглашаете: мадемуазель Дюпортайль или шевалье де Фоблаза?
— Опять та же неуместная шутка! Идемте же, маленькая шалунья, идемте!
Маркиза протянула мне руку, и мы вместе прошли
в ее комнату. Служанки маркизы предложили раздеть меня. Я задрожал и сказал, что сумею обойтись и без их помощи.
Раздевшись, я бросился в постель и с изумлением думал о необычайном приключении, но еще не предполагал, что во мне могло проснуться какое-либо иное желание, кроме желания поболтать перед сном. Маркиза вскоре последовала за мной.
Вдруг раздался голос ее мужа:
— Как, вы обе уже в постели? — маркиз хотел было поцеловать меня на ночь, но маркиза вдруг всерьез рассердилась. Тогда он собственноручно задернул полог кровати и, уходя, пожелал нам доброй ночи.

Когда я проснулся, комната была залита светом.
Я подумал об отце. Увы, я вспомнил и Софи. Слезы градом полились из моих глаз и маркиза сразу заметила это. Уже способный скрывать чувства, я приписал свою грусть необходимости расстаться с маркизой. Она нежно поцеловала меня...
Более часа маркиз ожидал, чтобы двери в комнату его жены раскрылись. Когда мы с маркизой появились перед ним, маркиз сказал:
— Я уверен, мадемуазель, что вы провели прекрасную ночь, и, не дав мне ответить, прибавил: — Однако у вас довольно утомленный вид. Вот что значат танцы.
Он обратился к жене:
— Нужно подкрепить силы этой очаровательной девушки. Потом мы проводим ее домой.
Слова «мы проводим ее» испугали меня. Я заметил, что будет лучше, если меня домой отвезет одна маркиза. Маркиз настаивал. Жена вместе со мной отговаривала его. Но ее муж ответил, что Дюпортайль, конечно, не рассердится, если он привезет к нему дочь, ведь маркиза будет сопровождать нас, и ему очень хочется познакомиться со счастливым отцом такой милой девушки. Несмотря на все наши усилия, мы не смогли помешать маркизу сопровождать нас.
После завтрака мы сели в карету. Я уже начал бояться, чтобы приятное приключение не окончилось очень дурно, и, не зная, что делать, дал настоящий адрес Дюпортайля.
Маркиза чувствовала мое смущение и разделяла его. Я еще не успел придумать никаких объяснений, когда экипаж остановился у дверей дома моего лжеотца.
Дюпортайль был дома. Ему доложили, что маркиз
и маркиза де Б. привезли к нему его дочь.
Он в необыкновенном волнении выбежал к нам навстречу с криком: «Моя дочь! Моя дочь!»
Я бросился Дюпортайлю на шею.
— Умоляю, не спорьте с ними, — сказал я ему, — вы вдовец, и у вас есть дочь!
— Говорите тише, — ответил он дрожащим голосом. — Кто вам сказал это?
— О боже мой, неужели вы меня не понимаете?
Я ваша дочь. Не отрицайте этого при маркизе.
Дюпортайль успокоился, но все еще казался удивленным и ожидал объяснений.
— Месье, — сказала ему маркиза, — ваша дочь провела часть ночи на балу, а другую — у меня.
— Может быть, вы недовольны, — прибавил маркиз, заметивший удивление Дюпортайля, — что ваша дочь провела у меня часть ночи? Напрасно! Она спала в комнате жены, в ее постели, вместе с ней.
— Я очень благодарен вам, — ответил Дюпортайль, окончательно оправившийся от изумления. — Я благодарю вас за доброту, проявленную к моей дочери.
В комнату внезапно вошел мой истинный отец, барон Фоблаз, который никогда не приказывал докладывать
о себе, когда приезжал к другу.
— Ага! — воскликнул он, заметив меня.
Дюпортайль подбежал к нему с раскрытыми объятиями.
— Мой дорогой Фоблаз, это моя дочь! Маркиз и маркиза привезли ее ко мне!
— Ваша дочь? — перебил мой отец.
— Ну да, дочь... Вы не узнаете ее в этом смешном костюме?
Тут маркиз заявил, что торопится, и Дюпортайль проводил гостей до кареты, рассыпаясь в благодарностях.
Их отъезд снял с моей души тяжкий гнет.
— Вот странное приключение, — сказал, возвращаясь, Дюпортайль.
— Весьма странное, — согласился, смеясь, мой отец. — Маркиза — красавица, мальчуган — счастливец.
Отец и его друг вышли в другую комнату. Я подошел
к двери и услышал их разговор:
— Знаете ли вы, — сказал Дюпортайль, — что он почти отгадал мою тайну? Когда мне сказали, что приехала моя дочь, я вообразил, что мне ее вернули, и у меня вырвалось несколько выдавших меня слов.
— Ну, это можно поправить, — сказал барон. — Фоблаз гораздо благоразумнее остальных молодых людей своего возраста. Вообще, ему недоставало только некоторых познаний, которые он, без сомнения, приобрел сегодня ночью. У него благородная душа и превосходное сердце. Скажите моему сыну все, не нужно полупризнаний. Ручаюсь за него, вы не раскаетесь. Кроме того, надеюсь, что это признание, ставшее почти необходимостью, не будет бесполезно. Вы знаете, что я оставляю его еще на год в Париже. Потом он поедет путешествовать, и я хотел бы, чтобы он прожил несколько месяцев в Польше. Вы дадите Фоблазу письмо к вашему верному слуге, оставленному в Польше. Болеслав и мой сын начнут новые розыски. Дорогой Ловзинский, не приходите в отчаяние: если ваша дочь жива, она вернется к вам. Если король Польши...
Отец понизил голос, и я больше не мог ничего услышать. Они вернулись через полчаса, и отец сказал мне:
— Мой экипаж здесь. Велите, чтоб вас отвезли домой. Отдохните. Но я запрещаю вам впредь выходить в амазонке.
— Мой друг, — сказал Дюпортайль, провожавший меня до дверей, — на днях мы пообедаем вдвоем. Теперь вы знаете часть тайны, а я вам расскажу все остальное, но прошу, молчите.
Едва я вернулся к себе, как лег и заснул глубоким сном.
Когда я проснулся, было довольно поздно. Персон
и я отправились в монастырь. С каким волнением я увидел Софи! Ее скромность, невинность, застенчивый и ласковый прием и смущение, еще внушаемое ей воспоминанием о вчерашнем поцелуе, — все будило во мне любовь
к ней, любовь нежную и полную уважения.
Конечно, воспоминание о прелестях маркизы преследовало меня до самой приемной монастыря. Но юная соперница маркизы затмила ее! Правда, наслаждения прошедшей ночи живо рисовались в моем разгоряченном воображении, однако я предпочитал им восхитительное мгновение, когда обрел на губах Софи новую душу. Маркиза царила над моей чувственностью, а мое сердце обожало Софи.
На следующий день я вспомнил, что маркиза ожи-дает меня у себя, но вспомнил также, как отец сказал: «Я запрещаю вам показываться в амазонке». Стремясь увидеть красавицу возлюбленную, но боясь рассердить отца, я не знал, на что решиться. И тут появился Жасмен и сказал, что пожилая женщина, присланная мадемуазель Жюстиной, желает поговорить со мной.
— Не знаю я никакой Жюстины, но все равно, пусть эта женщина войдет, — разрешил я.
— Мадемуазель Жюстина поручила передать вам от нее поклон и вручить этот пакет, — проговорила женщина, входя в комнату с пакетом.
Прежде чем развернуть его, я взял конверт, на котором было написано только: «Мадемуазель Дюпортайль».
Я быстро распечатал его и прочитал:
«Известите меня о себе, мое милое дитя: хорошо ли вы спали? Вам нужен был отдых. Маркиз хочет сегодня опять быть в собрании, но я не расположена ехать с ним. Полагаю, вам также не хочется на бал. Однако так как маменька должна думать о своей дочери, в особенности такой милой, как вы, если вам угодно, мы поедем
в собрание. Я посылаю вам один из моих нарядов. Думаю, он вам пригодится.
Женщина, которая передаст вам письмо, умна, сметлива и ловка. Вы можете вполне довериться ей.
Если вы любите вашу маменьку так же сильно, как она вас, то приедете. Маркиз не обедает дома. Приезжайте пораньше, дитя мое. Я буду все время одна.
Верьте, что никто не любит вас больше вашей милой маменьки маркизы де Б.».
Это письмо меня восхитило.
— Сударь, — сказала мне женщина, которая принесла письмо, — Жюстина — горничная маркизы, и если
мадемуазель пожелает, сегодня и завтра я буду служить ей. Вообще, шевалье и мадемуазель могут одинаково полагаться на меня. Когда Жюстина или я, Дютур, вмешиваемся в интригу, мы ничего не портим, вот почему меня и выбрали.
— Прекрасно, — сказал я, — я вижу, что вы все знаете. Вы провдите меня к маркизе, только помогите пере¬одеться.
Я застал маркизу в будуаре. Она лежала на оттоманке и неглиже скорее подчеркивало нежели скрывало прелест-ную фигуру. Увидев меня, она встала и громко сказала:
— Как хороша в этом костюме мадемуазель Дюпортайль, как ей идет это платье! — Но едва закрылась дверь, она прибавила: — Как вы очаровательны, милый Фоблаз!
Я отвечал ей страстными ласками. Вдруг мы услышали шум в соседней комнате. Боясь, что меня застанут в недвусмысленном положении, я отшатнулся от маркизы. Дверь отворилась, вошел маркиз.
— Так нельзя врываться к женщинам! — возмутилась маркиза.
— Ну, хорошо, — сказал маркиз, — ведь я же пришел вовремя, значит, нечего и говорить. Кроме того, я уверен, что милое дитя простит меня: она снисходительнее вас.
Маркиз снова стал ухаживать за мной с той же грубостью, которая так забавляла нас в первый вечер.
Потом маркиз спросил:
— Едете ли вы сегодня на бал?
— Нет, — ответила маркиза.
— Вы смеетесь надо мной, я нарочно приехал за вами.
— Уверяю вас, я не поеду.
— Почему же? Сегодня утром вы говорили...
— Я говорила, что могла бы поехать в собрание, чтобы доставить удовольствие маленькой Дюпортайль, но ей тоже не хочется ехать, она боится встретить там графа Розамбера, который дерзко вел себя.
— Очаровательное дитя, — сказал маркиз, — вы хорошо делаете, избегая встреч с графом. Но не бойтесь, сегодня вы его не увидите. Сегодня бал-маскарад, у маркизы есть два домино: она даст вам одно из них, другое наденет сама. Мы поедем на бал, вы поужинаете с нами и, если вам не было неудобно, останетесь опять ночевать...
— О, это будет очаровательно! — воскликнул я неосторожно. — Поедемте на бал!
— В домино, знакомых графу? — спросила мужа более благоразумная маркиза.
— Ну и что... Конечно, нужно, чтобы милое дитя увидело маскарад, граф не узнает вас, может быть, его даже не будет.
Маркиза ничего не ответила. Я видел, что она явно предпочла бы опять оставить меня у себя, нежели ехать
и в присутствии маркиза выслушивать сарказмы графа.
— Что касается меня, — продолжал удобный муж, — я бы сам поехал с вами, но у меня есть дело. Я оставлю вас на балу и около полуночи приеду за вами.
Эти слова подействовали на маркизу сильнее всех прочих доводов.
Едва мы появились в дверях зала, толпа масок окружила нас.
— Так вот что значит маскарад... — начал я.
— Молчите, — ответила мне маркиза. — За нами идут, и может быть, нас узнали. Разве вы не видите маску, которая не отходит от нас? Боюсь, не граф ли это. Вы¬й-дем из толпы... Ничему не удивляйтесь!
Действительно, это был Розамбер. Мы сейчас же
узнали его, так как он даже не изменил голоса, а только понизил его, желая, чтобы его слышали только мы.
— Как поживают маркиза и ее прелестная подруга?
Я не осмелился ответить. Маркиза же, чувствуя, что было бы бесполезно уверять, будто он ошибся, предпочла вступить в разговор, который она при своей ловкости, может быть, закончила бы счастливо, если бы граф не знал слишком многого.
— Как, это вы, граф? Вы узнали меня? Если так, давайте объяснимся. Кто эта девушка, которую вы сами назвали вашей родственницей, — она сильно понизила голос, — кто она? Мадемуазель Дюпортайль или шевалье де Фоблаз? Вы заставили меня задать вам очень странный вопрос, однако скажите мне правду.
— Я мог бы ответить вам третьего дня, но теперь вы знаете лучше меня.
— Я? — произнесла она, ничуть не смущаясь. —
У меня нет на этот счет никаких сомнений! Лицо моей юной приятельницы, ее манеры — все говорит мне, что со мной мадемуазель Дюпортайль. И, кроме того, у меня есть другие доказательства, которых я не искала.
— Доказательства?
— Да, доказательства. Третьего дня она у меня ужинала...
— Я знаю и это, и то, что она еще находилась у вас
в десять часов утра.
— В десять утра — да, но мы отвезли ее домой.
— Домой! В Сен-Жерменское предместье?
— Нет, к Арсеналу, и ее отец...
— Барон де Фоблаз?
— Вовсе нет, Дюпортайль... Дюпортайль горячо поблагодарил маркиза и меня за то, что мы привезли к нему дочь.
— Как, маркиз сопровождал вас к Дюпортайлю?
Тут граф расхохотался.
— Вот прелестный муж! — воскликнул он громко.
Мне показалось, что ради маркизы и себя самого мне следовало утишить шумную веселость графа.
— Граф, — сказал я, понизив голос, — не хотите ли вы сегодня же объясниться со мной более серьезным образом?
Он со смехом взглянул на меня.
— Серьезное объяснение между нами, моя дорогая кузина? — Он слегка приподнял мою маску. — Нет, вы слишком хороши, предоставляю вам любить и нравиться. Если вам угодно, мы объяснимся с вами завтра.
— Завтра? Когда и где?
— Я еще не могу сказать вам, когда, это зависит от обстоятельств. Ведь вы сегодня ужинаете у маркизы? Вероятно, вы очень устанете... Я не хочу пользоваться этим, отдохните. Не прощаюсь с вами. Надеюсь иметь удовольствие увидеть вас раньше, чем вы уедете. — Граф поклонился и вышел из зала.
— Я не доверяю ему, — сказала маркиза. — Он знает, что вы провели у меня ночь, и рассержен. Обещание вернуться не предсказывает ничего хорошего. Уедемте, не будем ждать его, не будем ждать и маркиза.
Мы уже собирались уйти, когда нас остановили две маски; одна из них сказала маркизе:
— Прелестная маска, я тебя знаю.
— Здравствуйте, де Фоблаз, — обратилась ко мне другая.
Я почувствовал, что мне необходимо собрать все хладнокровие и не терять мужества.
— Нет, маска, ты не умеешь угадывать. Ты ошибаешься, я вовсе не шевалье де Фоблаз, — ответил я.
— Если судить только по внешним признакам — вы, конечно, мадемуазель Дюпортайль. Если же верить скандальной хронике — вы, несомненно, Фоблаз.
Маркиза не пропускала ни слова из этого разговора, но ее так осаждал вопросами какой-то незнакомец, что она не могла помочь мне.
Может быть, мое смущение выдало бы меня, но в эту минуту в зале послышался сильный шум. Все бросились к дверям и столпились вокруг вновь вошедшего. Одни показывали на него пальцами, другие громко хохотали, и все кричали:
— Это маркиз де Б.!
Я услышал, как за моей спиной кто-то сказал:
— Маркиза невозможно не узнать! Таким шутом может вырядиться только он! Как всегда, обманулся на свой счет, и, как всегда, его узнали!
Демоны, преследовавшие нас, услыхали веселый шум и отступили в толпу. Маркиз быстрыми шагами приближался к нам.
— Ничего не понимаю, — с досадой произнес он. — Пойдемте прочь! Я думал, что на сей раз меня не узнают...
Каково было наше удивление, когда, приехав в дом маркиза, мы узнали, что там уже несколько минут сидит граф. Он встретил нас с веселым видом.
— Я был уверен, что вы недолго останетесь на балу. Маскарад, в сущности, вещь скучная. Да, — проговорил граф, обращаясь к маркизу, — со мной случилось довольно смешное приключение: я встретил на маскараде одну красивую даму, которая очень любила меня на прошлой неделе, очень...
— Понимаю, понимаю, — сказал маркиз.
— На этой же неделе она прогнала меня презабавным образом. Представьте себе, я был на балу с одним из моих друзей, переодетым девицей.
Испуганная маркиза прервала графа:
— Граф, вы, конечно, поужинаете с нами?
— Да, да, пойдемте ужинать, — поддержал жену маркиз, — ты расск