1.

В июне 1939 года граф Вальмоден, главный герой этой правдивой истории, решил, что отправится на обязательные военные сборы пятнадцатого августа. Он не сумел бы объяснить, почему выбрал этот день, а не какой-то другой. Дата зависела только от него, он мог бы отправиться на сборы и первого сентября, что привело бы к совершенно иным последствиям. Никто не стал бы возражать, появись Вальмоден пятнадцатого сентября или первого октября. Однако, как уже сказано, пятнадцатого августа он прибыл в расположение полка. Позже он уверял, что определился с датой заранее. Но почему выбор пал именно на этот день, Вальмоден сказать не мог. Он предчувствовал, что именно в этот день его будут ждать. Но кто?
В полку никто его ждать не мог. Знакомых у Вальмодена там еще не было, и жизнь гарнизонного городка в его отсутствие определенно не остановилась бы. По-видимому, предположения Вальмодена были совсем иного свойства. Возможно, благодаря таким, иногда совершенно сверхествественным предчувствиям, жизнь и идет так, как она идет. Так что полагайся люди только на свой разум, они, скорее всего, не достигали бы возраста, в котором могут им воспользоваться.

Впрочем, многие полагают, что человеческая жизнь зависит только от воли самого человека, а все иные утверждения — фантастика. Но есть и те, кто признаёт, что наши слабости — ни что иное как работа судьбы. Может быть, жизнь зависит и от того, и от другого. Однако две эти силы — воля и судьба — не совпадают. Никогда. Бесспорно одно: силы эти тесно взаимодействуют. Судьба служит воле, а воля — судьбе. И наша история может быть тому подтверждением.

В тот момент, когда Вальмоден собрался уже покинуть свой дом, он почувствовал, что нынешний его отъезд — нечто важное. Конечно, когда кого-то или что-то любишь, то боишься это потерять. И перед расставанием с возлюбленной или с родным домом слишком многого ждешь от момента прощания,
но на самом деле все происходит гораздо проще. Однако Вальмодену прощание с домом далось трудно. Он нервничал из-за непонятного и необъяснимого ожидания, охватившего его в этот раз. Он впервые испытывал странное чувство, которое позднее не раз повторялось и усиливалось: будто край его одежды затянуло в шестерни событий, грозящие разорвать его на части, в которых ему теперь придется вертеться... Пока он стоял у окна и смотрел в сад, ему казалось, что сад уже прекратил с ним всякие отношения и равнодушно, под пасмурным небом, шуршит листьями, ожидая кого-то совсем другого. Когда Вальмоден проходил по комнатам, то созерцание предков на портретах не успокаивало. Наоборот, они насмешливо, даже как-то недружелюбно, глядели на него из-под приподнятых бровей, словно не понимая, почему он впал в неведомые им беспокойство и сомнения. Казалось, они говорили: «Прощайся!» Ведь если ты не попрощаешься, то, может статься, и не вернешься. Вальмодену пришлось признать, что в душе его поселилось совершенно незнакомое доселе смятение. И когда в одну из последних ночей — он сам не знал, почему, — он со свечой в руке проходил по дому и поднялся на верхний этаж, в коридоре с оленьими рогами на стенах ему показалось, что вместе с длинными тенями от этих рогов, проносящимися по стенам при каждом движении огня, с одной стороны зала в другую перебегала призрачная толпа людей — словно дичь, продирающаяся через лес.

В первый же день в полку он стал свидетелем и участником знаменательного разговора собравшихся вечером офицеров.

Разговор начался с того, что обер-лейтенант Мауриц, командир саперного взвода, рассказал о происшествии: парень из города, сын пекаря, купаясь в реке, утонул, тело искали целых два дня, но так и не нашли. Уже то, что человеку удалось утонуть на таком мелководье, Мауриц считал столь же поразительным, как и то, что поиски тела не дали результатов.

После непродолжительного обсуждения средств, которыми велись поиски, — шестов, сетей и тому подобного, — а также непрозрачности речной воды, лейтенант Обентраут заметил, что лучшим способом выяснить местонахожение утопленника было бы вызвать его дух и распросить.

Такое предложение сперва было принято всеми за шутку, вроде тех, к каким обычно в узком кругу прибегают для окончания бесполезной беседы. К удивлению всех присутствующих, оказалось, что Обентраут заявил это вполне всерьез. Несмотря на молодой возраст, лейтенант был человеком довольно замкнутым и редко присоединялся к вечерним беседам. Вместо этого он предавался чтению книг, из которых, должно быть, и почерпнул своеобразные воззрения о Боге и мире.

Еще более удивительным было то, что майор Домбаст, человек обычно в высшей степени трезвомыслящий, отнюдь не отверг предложение лейтенанта. Майор заявил, что не знает, возможно ли вызывать мертвых. Зато живых, несомненно, вызвать можно.
И он рассказал следующую историю: