Год издания: 2016
Кол-во страниц: 192
Переплёт: Твердый
ISBN: 978-5-8159-1386-8
Серия : Публицистика
Жанр: Сборник произведений
От слова «жизнеописание» у читателя заранее сводит скулы. Дело это чаще всего нудное, посмертное; внесение героя на скрижали истории… Но мой герой, хвала Аллаху, жив, здоров и совсем не стар - живет в Mонреале, растит детей, строит дома и продает их. Ничего героического вообще. И все же, по праву давней дружбы, я спешу поделиться с миром историей его жизни, пока до нее не добрался Голливуд…
Проводить вечность в смене пейзажей и впечатлений - есть ли занятие приятнее? Под этой обложкой - впечатления, привезенные мною в разные годы из разных мест: от станции Свирь, лежащей на полпути из Питера в Петрозаводск, до той самой Ушуайи, что через пролив от Антарктиды. Я позволил себе включить в книгу и несколько эссе, касающихся взгляда извне на нас, - и нашего (увы, довольно болезненного) взгляда на мир снаружи. «Обратная точка», как говорят киношники, но со смещенным центром тяжести…
Почитать Развернуть Свернуть
«Демоническая сила»
— Я единственный человек на свете, который прочитал все священные книги, — скромно улыбается Али. — От корки до корки, зуб даю!
Он, конечно, такой не единственный, но мне возразить ему нечего: других таких людей я не знаю! Пятикнижие, Коран, Новый Завет... — всё это освоенный материал для монреальского родственника пророка. И, понижая голос, я хочу поделиться с вами его ощущениями от прочитанного.
Дело в том, что он в ужасе от первоисточников. Хрестоматийное «не убий» тонет там в практике совсем иного рода: священные книги пронизаны страшноватым разгулом...
Али не собирается открывать америк и сам изумленно разводит руками по этому поводу: как минимум с Вольтера в этом взгляде на предмет нет ничего нового! Дидро, Гельвеций, Лессинг... — всё отрефлексировано человечеством тысячу раз, и кто только из великих не оттоптался на библейском пятачке!
Но увы: как замечал тот же Аристотель, известное известно немногим.
Ах, если бы дело обстояло иначе! Если бы человечество могло накапливать знания и передавать их генетически образом... Мы бы все были тогда сократами и спинозами!
Ан нет. Новый человек рождается голеньким, с пустенькой головкой, и уж что туда положат, то и положат. Оттого и живем в дне сурка.
Но вернемся к священным первоисточникам...
В павшем Иерихоне, по велению Бога, израильтяне перебили всех женщин и детей, и Господь остался этим очень доволен, но страшно разгневался, когда один из евреев взял себе «заклятое» золото, предназначенное в жертву — Ему! Именно за эту кражу золота (а не за геноцид!) бог и послал израильтянам поражение в ближайшей битве...
Почему всевышний так болезненно переживал именно имущественный вопрос, книга Иисуса Навина не объясняет, но даже самый великолепный по поэтичности знаменитый фрагмент (про вопиющие к небу «слезы вдовы») оставляет внимательного читателя в досадных чувствах: свои обязательства по защите сирых и обиженных жадноватый Господь предваряет нехилым прейскурантом.
Этот бартер он практикует со своим народом, — что ж говорить о чужих?
Сотни библейских страниц заполнены кровью и немотивированным насилием; военное мародерство и массовые изнасилования (по преимуществу, разумеется, девственниц) — совершенно бытовое дело на этих страницах, и делается сие, всякий раз, по прямому указанию пророков и самого Господа, — приходящего при этом, заметим, в совершеннейшую ярость по случаю милосердия или просто здравого смысла, проявляемого людьми (см. хрестоматийный случай с Саулом, пощадившим Агага).
Эта история — вообще дивная иллюстрация к божественному стилю руководства. Господь, видите ли, вспомнил, что амалекитяне плохо поступили с народом Израиля, когда тот выходил из Египта (400 лет назад) — и велел Саулу «предать смерти всех: и мужчин, и женщин, и детей, и младенцев...».
Совсем других людей, спустя четыреста лет! С детьми и младенцами! Старый склеротик, что он курил в этот день? Что за филиал общества «Память»?
В списке на массовое уничтожение были, разумеется, и ослы с верблюдами, но этих жаль меньше, чем детей.
Предшественник маршала Жукова, Господь был первым, кто исходил из того, что бабы нарожают других, и с детьми не церемонился вообще. Сорок два мальчика, сухо сообщает Второзаконие, были разодраны медведицами за то, что дразнили «плешивым» пророка Елисея...
Не крутовато ли?
По Господу, в самый раз.
Вы скажете: сказка. Да и откуда вдруг медведи в Иерусалиме?
Разумеется, сказка! Страшилка. Но, как и другие библейские эпизоды такого рода, — страшилка ясного педагогического содержания! Демонстрация жестокости, предвестник Аппиевой дороги, Козельска и площади Тяньаньмэнь: склонись перед безжалостной силой — или будешь уничтожен!
Показательное вырезание семьями, поколениями и племенами — крепкий довод за любую идеологию...
Кстати: вы будете смеяться, но в Ветхом Завете нет ни слова про ад. Никакого Босха. За ослушание Господа обещаны во Второзаконии, безо всякой мистики, вещи вполне практические — от многочисленных проблем с медициной до ужасов оккупации и каннибализма. Большой ассортимент пыток, унижений и летальных исходов — на несколько страниц убористым шрифтом...
Тут-то и становится понятно, с кого брал пример португальский идиот-миссионер, вешавший язычников: шел по стопам бога! Так сказать, в русле тренда.
В Коране, правда, ад и рай описаны уже довольно детально. Причем исламский рай, как легко заметить, — рай прежде всего сексуальный...
Ветеран московского общества по изучению Камасутры, герой моего повествования, очень опечален тем, что ему не светит посмертное общество семидесяти двух гурий.
— Мы оба попадем в ад, и я, и Саддам Хусейн, — сообщает Али. — Он — за то, что убил сотни тысяч мусульман; я — за то, что не молился пять раз в день...
Али не уверен, что такой расклад справедлив, но никакой надежды на апелляцию у него нет: это у вас, говорит, четыре евангелиста, толпы раввинов и до фига пророков, а Коран диктовал непосредственно Аллах, тут ошибки быть не может!
— Может, проскочим? — спрашиваю.
— Не проскочим, — отвечает Али, и мы заказываем еще по кофе. И Али продолжает размышление о текстах, «священных» для человечества.
И вот что думает про это родственник пророка.
Что ветхозаветные книги были написаны, когда человечество пребывало в младенческом состоянии и только начинало осознавать себя. Что тонны повелений и запретов успели окаменеть во времена, когда убийство «чужого» еще было нормой, а массовое убийство — доблестью.
Что всё это отразилось в компилятивной этике Ветхого Завета, где на несколько базовых запретов и великих текстов (уровня Книг Иова или Экклесиаста) приходятся горы ксенофобии, регламентирующей ерунды или просто физиологического бреда — вроде «священной» проповеди о том, что мужчина с раздавленными яичками не попадет в царство Божие. («Где царство Божие, а где гениталии?» — интересуется Али...)
Христианство, осознавшее единство человечества вне этносов и иерархий, сделало второй огромный шаг вперед, но и это было только началом пути к единственной по-настоящему человеческой религии — гуманизму!
Только началом.
Ибо, почти позабыв Аристотеля, человечество еще много веков не знало ни Монтеня, ни Дидро, и жрецы продолжали удерживать паству страхом неотвратимого наказания...
Может быть (добавлю уже от себя), в свою начальную пору человечество и заслуживало обращения с собой, как с собакой Павлова, — но при чем тут мы, сегодняшние?
Кроме того, мой друг, потомок Магомета, убежден, что в некоторых случаях размер все-таки имеет значение.
Например, размер бога. В донаучные времена он был огромен, но все-таки каких-то понятных размеров! С Моисеем, например, Господь говорил «лицом к лицу, как человек с человеком», а в амореев во время их битвы с любезными его сердцу израильтянами лично бросал с неба огромные камни.
Бог был сопоставим с горой, лесом, морем. Насылавший потоп, пожар или саранчу, — он был хоть как-то представим...
Земля, однако, оказалась на поверку ужасающе огромной: гораздо больше горы и леса.
И сама при этом оказалась — песчинкой.
Вселенная — даже на том небольшом участке, которого достигает наш сегодняшний взгляд, вооруженный линзами телескопа «Хаббл», — категорически не помещается в человеческое воображение. Двенадцать миллиардов обычных лет — и десять в черт знает какой степени световых!
Это можно уложить в формулу, но совершенно невозможно представить.
А ведь бог априори больше и старше всего этого, рассуждает Али. И вот ему, который больше и старше всего этого, — по-прежнему важно, вовремя ли встал на колени каждый из миллиарда Ахмедов, совместил ли мясное с молочным Исаак и в какую именно дырочку удовлетворил свое сексуальное желание Вася?
Вот прямо настолько важно?
Какие удивительные вещи, однако, занимают демиурга.
При этом, замечает Али, создателя совершенно не волнует рак костного мозга у детей. Ну просто пофиг эта тема, и даже никаких объяснений нам, подопытным: за что детям-то? Неинтересно ему это.
А за снятую чадру может убить.
Какой странный, жестокий и бессмысленно мелочный бог.
И какой живучий, заметим.
На последних президентских дебатах в США, рассказывает Али, Хиллари с Обамой посвятили этому богу отдельный сет внутрипартийной дискуссии. Выпускники лучших университетов мира, лидеры страны, создавшей чудо Силиконовой долины — настоящее, истинное чудо, без дураков и маслица, подлитого в черепа! — с постными лицами, под телекамеры, в прайм-тайм, на всю страну обсуждали важность веры.
Обсуждали, понимая: без этой мантры у них нет шансов победить.
И это в Америке, и это в стане демократов.
Какие тогда вопросы к Судану?
Ах, американский бог не велел забивать людей камнями? А суданский велел, и что? Будем полемизировать с дикарями, занимаясь перетягиванием религиозного каната, — или хотя бы на двадцать четвертом от Аристотеля веке попробуем обойтись своими силами?
Руссо, Гоббсом, общественным договором, правами человека...
Слаб\?
Ну, если слабо, давайте снова о Боге. Он, слава ему, вынес уже столько болтовни...
В Канаде, правда, политики уже стесняются религиозной темы, уверяет Али. И, признаться, я их понимаю. Ну, право, неловко же...
«Священные» книги с их легендами, запретами и карами — младенчество человеческого духа! Это невероятно интересно для изучения, но в качестве инструкции выглядит довольно странно...
Вы скажете: кто же читает эти тексты как инструкцию? Традиция обсуждения и адаптации Пятикнижия насчитывает, слава богу, тысячелетия, — тем, собственно, и жив иудаизм...
Но иудаизму просто повезло: он проскочил свой авторитарный пик во времена, о которых мы как раз и можем судить по жестковатым ветхозаветным текстам!
Сегодняшний вариант этой веры вполне соответствует правилам человеческого общежития. Ближе к шаббату вход в ортодоксальный иерусалимский квартал Меа Шеарим благоразумно огораживают полицейскими щитами, чтобы предотвратить избиение случайно заехавших туда туристов (из числа тех, кто не в курсе концепции).
Но, встречным образом, и самих ортодоксов, желающих, по случаю субботы, выйти наружу со своим уставом, полиция аккуратно возвращает в их собственный монастырь.
Неплохой образец общественного договора: живи по своей вере и не мешай тем, кто верит иначе! Не буди лиха.
Исламу с толерантностью повезло меньше (да и нам с ним, признаться). Учение Магомета стало обязательной религией на огромном куске глобуса и, явно перегревшись, претендует на мировое господство. По этому доминантному пути (и тоже на четырнадцатом веке от начала) успело пройти христианство, и путь этот тоже отмечен реками крови, — но все-таки Реформация сделала свое дело прежде, чем у человечеств появилось оружие массового поражения...
«У каждого века свое средневековье», — предупреждал Ежи Лец; только прошлое средневековье не облизывалось на передовые достижения физики, а сегодня вопрос уже стоит ребром. Никаких примет реформации в исламе не видать, а иранский термояд на подходе...
В этих обстоятельствах способы толкования веры перестают быть внутренним делом религии: наш век запросто может оказаться последним для всех — верующих, неверующих...
Миллионы людей сегодня воспринимают написанное полтора тысячелетия назад именно как инструкцию, прямое руководство к действию; десятки миллионов довольствуются пересказом! А уж пересказывают им — профессионалы ксенофобии...
Какой там «Трактат о разуме», какая арабская гуманистическая философия? Конченые негодяи бьют людей по головам «священными» томами, даже не открывая их, — и отшибают мозги насмерть.
В России, перешедшей с партсобрания прямиком на обедню, активисты с хоругвями громят выставки и ломают носы геям и лесбиянкам, — что ж говорить об их исламских братьях по диагнозу, получивших неограниченную власть на огромных просторах? Эти готовы пустить под откос вообще всё, что накоплено человечеством за последние четырнадцать веков. И за ними, будьте покойны, не заржавеет...
Пока я писал этот текст, убогие читатели своей единственной книги, вооруженные автоматами Калашникова, пришли в парижскую редакцию «Шарли Эбдо».
Им это велел их бог, разумеется!
«Невежество — демоническая сила», — предупреждал Карл Маркс. И этот демон, тысячелетия напролет, пользует бога по все дыры.
Четверть века назад (там же, в Париже) какие-то недоумки подожгли кинозал, в котором показывали «Искушение Христа» Мартина Скорсезе. Подожгли прямо во время сеанса, вместе с людьми. Те недоумки называли себя христианами...
Недоумок — категория универсальная, их завались в любой конфессии, да и среди атеистов пруд пруди. Вот только четверть века назад никто из интеллектуалов не додумался до того, что Скорсезе «сам виноват», а после «Шарли Эбдо» в либеральных комментариях в России доминировал именно этот жалкий тон.
Ах, карикатуристы спровоцировали своих убийц, оскорбив их священные религиозные чувства! Ах, как это нехорошо — оскорблять религиозные чувства!
Да, давайте не будем расстраивать убийц.
Давайте поскорее спросим у них, что нам рисовать, чтобы нас, так и быть, не убивали. Уточним, что нам есть, что читать, как одеваться, как жить... Убийцы расскажут! Они же всё знают, — им неведомы только сомнения.
«Стокгольмский синдром» правит бал в нашем ослабевшем сознании.
И захватчики, припершиеся в третье тысячелетие со своей пещерной этикой, день ото дня наглеют от наших экивоков, от наших отведенных глаз, нашей трусливой неготовности встать в полный человеческий рост и назвать убожество убожеством, а смертельную угрозу — смертельной угрозой.
И этот добровольный отказа от разума мы с моим другом Али склонны считать разновидностью суицида.