2015

Нет, не пропал, вот он, Вадик.

Хорош трястись, Таня, давай разбираться, что происходит. Разберемся, тогда начнем паниковать. Я пойду посмотрю, кто звонил, а ты найди быстро этот ролик в интернете, где Вадик, я хочу его посмотреть целиком. Давай, давай же, скорее...

Неотвеченных звонков за эти три минуты набралось девятнадцать штук. Так... это понятно... это тоже... незнакомый номер со странным префиксом... ладно, начнем с главного, потом продолжим.

Нет, мам, я пока вообще не понимаю, что происходит. Да, это Вадик. Да, я рисковать не буду, ты не волнуйся. Нет, сейчас папу мне не давай, я потом вам позвоню, как только что-то прояснится. Целую вас.

Мишаня, здорово. Ты чего дергаешься из-за пустяков? Нет, это ты напрасно, чепуха все это...
У тебя завтра игра, вот ты по этому поводу переживай, а из-за меня не надо. Давай, целую, не забывай, что ты лучший Мишаня на свете. Конечно, позвоню, когда ты будешь ложиться...

Все, тылы обустроены.

Я нашла ролик, крикнула Таня из комнаты. Включать?

Телефон зазвонил опять. Я взглянул на экран — опять этот незнакомый номер со странным префиксом. Подожди, сейчас я отвечу и приду смотреть...

— Павел Владимирович?

— Да.

— Полковник Семенов, Федеральная службы охраны. Вы новости уже знаете?

— В «Вестях» видел, сейчас пытаюсь разобраться.

— Можно я поднимусь? Я внизу, у подъезда.

— Я спущусь через пятнадцать минут.

— Ни в коем случае. Позвоните на этот номер, когда будете готовы, я вас встречу на этаже.

Заложники... переговорщики... полковник ФСО ждет меня у дверей... бездарный сериал... дурдом какой-то... Вадик, засранец, ты что наделал? Ты меня во что втравил?!

Давай, показывай ролик.

Да, это Вадик, сомнений нет. Почти не изменился. Только раньше был он рыхловат, а теперь стал такой... поджарый. Еще Вадик перестал сутулиться и втягивать голову в плечи.

Держа спину прямо и глядя в камеру, Вадик сообщил миру вот что: церковь в деревне Никольское захватили он и его товарищи. В заложниках у них — больше ста человек. За любое движение на прилегающей территории, которое им покажется подозрительным, будут убивать по три человека. При попытке штурма — взорвут всех. Требования свои они объявят выбранным ими переговорщикам — журналистам Евгению Степину и Павлу Володину, как только те появятся на месте событий. Пока все. До новых встреч в эфире.

Он не сказал «будем расстреливать», нет, именно «убивать». Будничным, деловитым тоном человека, который спешит, боится что-нибудь упустить и потому очень сосредоточен.

Ясно. Ничего, то есть, не ясно. То ли Вадик сошел с ума... Понятно только, что пора звать федерального полковника Семенова и ехать. Там разберемся. Позвонить, что ли, Женьке? Нет, не стану, увидимся — поговорим. Я готов, полковник.

Стой. Нет, я в порядке... все нормально... просто на секунду голова закружилась... послушай меня... поаккуратнее там, ладно? Если что-то с тобой случится, я ведь не выживу...

Через какие-то проулки, по задам промзон в Бибирево — двадцать лет по Москве езжу, о суще­ствовании такого маршрута даже не подозревал — мы выскочили на МКАД минут за семь. Кстати, при чем здесь ФСО? И что там происходит в этом Никольском, можете рассказать? У меня приказ — вас доставить, вы теперь охраняемое лицо, на остальное не уполномочен. Хотите, радио включу? Хочу, «Голос» найдите, пожалуйста.

Эфир на «Голосе» вели аж трое — двое дежур­ных новостников и сам главный редактор. Молодец, профессионал, оторвался от вечернего виски, прискакал в редакцию, сел к микрофону. Хотя, когда такие события, естественно, главный редактор должен сам эфир вести. Голос у Леши подрагивал от возбуждения. Знаем, знаем мы это мародерский азарт, который появляется всякий раз, когда что-то такое происходит. С одной стороны, ужас и беда. С другой — настоящая работа, когда все вокруг бегают, как укушенные, все крутится и вертится, тебя рвут на части, и ты этим счастлив, это тебе не новостную тухлятину пережевывать изо дня в день. Ну давай, что вы там нарыли?

Нарыли они к этому часу негусто, не больше, чем «Вести», только без картинки. Из комментаторов ввиду позднего времени они отловили пока только Белковского, в каждой бочке затычку, который высказал свежую мысль о неспособности режима противостоять вызовам современности, в частности террористической угрозе.

Что касается людей, которых группировка, осуще­ствившая захват заложников, хочет видеть в качестве переговорщиков... Я приготовился выслушать собственную биографию.

Мало было сомнений, с чего Леша начнет, и он не подвел... Так вот, переговоры должны вести коллеги-журналисты, один из них — наш товарищ, многократно выступавший в эфире «Голоса», нас связывают годы совместной работы, он вел программу на нашей радиостанции... Если бы Леша в этой ситуации упустил шанс разрекламировать свой «Голос», я бы решил, что он заболел... Чем объяс­няется такой выбор переговорщиков, они пока не знают, но обязательно свяжутся со Степиным и Володиным и выведут их в прямой эфир, чтобы наши радиослушатели первыми, как всегда, оказались в курсе... Я представил себе, как он орет на референтов, выскочив на минуту из студии, — я же вам, баранам, дал все телефоны!.. Не отвечает, так звоните Васиной, он должен быть с ней на связи, сто процентов!.. Звоните, звоните, мне он нужен в эфире!.. Нет, не сейчас, Леша. Мне бы кто хоть что-нибудь объяснил...

На съезде с Каширки на Видное появились первые признаки того, что в округе что-то происходит. Машины ДПС со включенными мигалками стояли через каждые метров пятьсот, рядом с ними пасся то ли ОМОН, то ли СОБР, поворот на Никольское был перекрыт двумя полицейскими Камазами поставленными лесенкой. До этого у нас никто документов не спрашивал, видимо, хватало номеров, тут водитель впервые остановился, опустил стекло и показал удостоверение старшему по наряду. Во второй раз мы повторили эту процедуру на въезде в Никольское, но здесь уже одного удостоверения оказалось мало, документы пришлось предъявлять всем, включая полковника Семенова. Дежурили там уже не милиционеры. Дольше всех люди в штатском рассматривали мой паспорт.

 

22. 34

Штаб они устроили в единственном местном магазине. Посреди полок с консервами, пивом и чипсами поставили два пластмассовых стола и такие же стулья. За столом — шесть человек, крупные все мужики, кормленые. Они были не в форме, но сомнений мало — при погонах, и немаленьких. Один только был штатский, из минздрава, как потом выяснилось, а так хоть парад принимай — МВД, ФСБ, МЧС, внутренние войска — и еще один полицейский, на этот раз областной. Выражение на лице у всех одинаковое — смесь раздражения, злости и испуга. Ну да, вытащили из-за праздничного стола, причем в самый обидный момент, когда уже приняли по первой и второй, когда уже отпустило и забрало, когда уже закусили и готовились к вожделенной третьей — за тех, кто не дожил...

И тут бросай все и несись в ночи непонятно куда. То есть, куда — известно, а вот что произошло — хер поймешь. Какие-то уроды... сто с лишним заложников в церкви... чего хотят, не говорят... чеченцы?.. парень, который в интернете выступал, русак обыкновенный на рожу... короче, вечер насмарку — это еще полбеды, а вот то, что теперь придется со всем этим мудохаться, а случись чего, и отвечать... и тут еще этот, переговорщик не пойми какой... Все это было написано у них на лицах печатными буквами. Хотя, наверное, по мне тоже было не сказать, что я счастлив их видеть.

«Это Володин», — пояснил полковник Семенов. «Проходите, садитесь. А второй где?» — спросил мужик в костюме и галстуке. Видно, с работы пригнали, рубашка утренняя, уже несвежая. Остальные кто в чем, но уже домашнем, эмчэс­ник вон только в камуфляже. Ищем, сообщает Семенов, пока безрезультатно. Говорят, загулял. О, думаю, это вам занятие на всю ночь — если Женька действительно решил оторваться, быстро вы его не найдете. Раньше я бы вам, учитывая обстоятельства, наверное, подсказал адрес, а теперь и гадать не буду, лет пять мы с ним не общались, и где теперь Женька гуляет, я понятия не имею.

Хорошо, не будем терять время. Все началось четыре часа назад...

В семь вечера к трем полицейским, приехавшим на «козле» к церкви дежурить по случаю праздника, подошли двое. Один вынул руку из кармана, показал гранату с выдернутой чекой и скомандовал — мордой в землю, руки перед собой, или всех взорву. Оружие и рацию забрали, полицейских сковали их же наручниками, двоих погнали в сторону церкви, откуда доносились крики, а третьему было сказано: беги и передай начальству — у нас сейчас в заложниках будет человек сто с лишним, если затеетесь в нашу сторону стрелять, по три человека за каждый выстрел будем класть, а если штурм, то пластида у нас хватит на всех, подробности — на ютьюбе, а теперь чеши отсюда. Гранату, оказавшуюся муляжом, выбросили в канаву.

Везучий полицейский добежал до ближайшего дома, сообщил. Деревню оцепили по периметру внутренние войска час назад, дорогу перекрыла полиция, церковь окружил спецназ, ближайшие к ней дома эвакуировали, остальных жителей предупредили, чтобы носу не высовывали на улицу, только родственники заложников собрались возле администрации, стоят, не уходят. Местных в церкви человек тридцать, остальные — из окрестных деревень и коттеджных поселков, сколько всего — неизвестно, но, похоже, действительно больше ста. Что там происходит внутри, непонятно. Тишина. Никто не выходил. Пространство вокруг освещено прожекторами, которые установили на здании нападавшие. Сколько их, тоже никто не знает. Личность человека из ролика на ютьюбе устанавливают.

Ничего больше они пока не предпринимали, ждали, когда привезут нас с Женькой. Про меня они к этому моменту знали две вещи — место работы и адрес. У вас есть предположения, кто они такие, чего хотят и почему они именно вас выбрали?

Кто они такие, не знаю, а с установлением личности этого человека можете не париться — это Серегин. Вадим Петрович. Вот вам его биография до девятнадцати лет: родился в Новомосковске, там же призвался, Чечня, полгода в плену, мы с Женькой его оттуда вытащили, потом Москва... Последнее, что я про него знаю, — жил в Сергиевом Посаде вместе с женой. Когда общались в последний раз? Лет шестнадцать назад, точно не помню. Нас со Степиным он выбрал потому, что просто больше никого не знает, других предположений у меня нет. Ну и доверяет, наверное. Экстремизм, терроризм, просто какой-нибудь криминал? Кто, Вадик? Да ни в жизни, ни сном ни духом, тихий был всегда, как кролик.

Вопросы у них закончились, и стало мне тоскливо. До этого момента как-то обходилось, суета, наверное, помогала... А тут, когда стало ясно, что все, деваться некуда — дальше надо идти в эту церковь, к Вадику и его загадочным товарищам, и одному, похоже, потому что Женькин загул не в силах одолеть никакая ФСО, — стало мне так страшно, что я даже хотел попросить какой-нибудь валидол и под предлогом плохого самочувствия посидеть в магазине еще хотя бы минут пятнадцать. А с другой стороны, подумал я, вон Анька Политковская ходила тогда посредником на Дубровке, и ребята в Буденновске сели в автобус с Басаевым, и Руслан Аушев был там, в бесланской школе, и даже детей оттуда выволок... в конце концов, заложников им хватает, им парламентеры нужны... и зачем Вадику меня убивать, он от меня кроме добра ничего не видел в жизни.... Нет, все-таки это, сука, поразительно — Вадик...

Ну, хорош, деваться все равно некуда, надо идти.

«Семенов вас проводит», — сказал мужик в несвежей рубашке. Да-да, разумеется, пусть меня Семенов проводит. Но если понадобится, я подскажу полковнику дорогу.

Что и когда пошло не так?

Рецензия на книгу Михаила Шевелева «Не русский».

Рассказчик и один из главных героев повести «Не русский» – тоже журналист, имеющий некоторое биографическое сходство с автором, поэтому все описываемые события кажутся предельно достоверными. Фабула повествования – последние четверть века российской истории, сюжет же укладывается в несколько часов, в течение которых террористы планируют взорвать прихожан одной из подмосковных церквей, если их условие не будет выполнено.

Условие это (которое захватчики готовы озвучить только выбранным ими журналистам-«переговорщикам») оказывается всего одно – выступление президента по телевидению с извинениями за две войны – в Чечне и на Украине.

Во главе группы террористов – Вадик Серегин, которого много лет назад, еще мальчишкой, освободил рассказчик из басаевского плена. Жизнь Вадика – череда многих испытаний, отражающих последнее время, от чеченских войн до Киевского майдана, он отказывается называть себя русским («Я – не русский. Был русский. Но больше не хочу. Вот такая у меня теперь национальность – нерусский»), но он еще верит, что можно все изменить, пусть и радикальными методами, и еще пытается верить в силу СМИ.

«– Вот если бы у вас сейчас была газета… или вы бы руководили каким-нибудь телеканалом… вы бы что сделали? (…)

– Да пойми ты, не прокручивается фарш обратно… мы пытались сказать все, что думаем про это, вот нас и поперли отовсюду.

– А что? Что сказать пытались?

– Что это все безумие, то, что они творят на Украине… что если Крым наш, то почему мы его воруем… что нельзя разжигать войну в Донбассе ради рейтинга… что еще в Чечне все началось… что кончится все это катастрофой… (…)

– Я хочу понять, почему все ваши слова оказались мимо кассы. (…)

– Ладно, я тебе отвечу честно. Дело в том, что мы до этого столько врали, столько недоговаривали, столько передергивали, что нам перестали верить».

Автор устами своего рассказчика пытается поднять большие вопросы: как произошло, что мы находимся в той действительности, которая нас окружает, и почему мы все это заслужили, если все делали правильно, и кто виноват, что «новая Россия» не получилась.  

«Когда это произошло? Когда в Киеве людей стали убивать? Или когда Крым взяли? Или Донбасс? Или еще раньше? Когда Ходорковского закрыли? Или НТВ похоронили? Как, еще раньше? Когда это? Вторая чеченская? Первая? Выборы девяносто шестого? Ну ладно, так и до октября семнадцатого можно дойти…»

Виноват же, так или иначе, выходит каждый, действием или бездействием, а если кажется, что виноват незаслуженно, то оказывается, что надо просто повспоминать. 

Повесть Шевелева читается на одном дыхании и неизбежно заставляет заглянуть внутрь себя. И, возможно, в этом плане у литературы есть шанс, пусть не изменить действительность, но хотя бы дать еще один повод по-настоящему задуматься о ней. Так или иначе, «Не русский» Шевелева получился слишком подлинным и слишком трагическим, чтобы оказаться «мимо кассы».

Яна Москвина, 17 ноября 2015