Содержание


Предисловие 5

Часть первая. В России 6

Часть вторая. В Америке 83

Часть третья. Лейтенант неба 146

Именной указатель 171

Предисловие

В разных воспоминаниях об Ахматовой мелькает такой эпизод. Будто к ней в начале 1960-х, в Комарово, приехала юная особа, говорила исключительно о поэзии и, среди прочего, упомянула, что у нее «есть весь Бродский». Ахматова возразила: «Как это можно говорить весь Бродский, когда ему только два¬дцать два года?» В этот момент распахнулась дверь, и на пороге появился сам поэт — он принес в домик два ведра воды. Ахматова указала на него своей гостье и сказала с улыбкой:
— Вот вам ваш «весь Бродский».
Если бы автор обладал дерзостью Цветаевой, можно было бы — прячась за ее «Мой Пушкин» — назвать книгу «Мой Бродский». Под этой обложкой собраны мои письма к Брод¬скому и о нем, покрывающие три десятилетия (1963—1995), статьи, посвященные ему, необходимые фактические комментарии и уточнения. Если друг вашей юности был так жесток, что в зрелые годы сделался знаменитым, а вы были так беззаботны, что сумели пережить его, положение ваше нелегко. Каждый, кто был связан с Бродским, знает, что думать и говорить о нем он обречен до конца дней своих. И каждый знает, что память его обречена на неполноту и при этом слабеет с каждым днем. В какой-то момент говоришь себе: «Хватит откладывать. Пора перенести на бумагу все, что так волновало сердце и ум в связи с этим человеком, с этим голосом. Никто не ждет и не требует от тебя исчерпывающего портрета, пятитомной биографии. Но и без твоих заметок картина останется в чем-то неполной. Пускай каждый расскажет о том, что ему довелось — посчастливилось — расслышать в этих стихах, в этой жизни. Тогда и выстроится на полках библиотек шеренга книжных корешков Subject: Joseph Brodsky, сложится мозаичный портрет, заслуживающий названия «Весь Бродский».
И все же трудно взяться за такую работу без толчка извне. Таким толчком для меня явился горячий интерес, проявленный моим издателем Игорем Захаровым. Это он произнес вслух то решительное «пора», которое заставило меня извлечь из личного архива папку с надписью «Бродский» и превратить ее в книгу.

И.М.Ефимов



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В РОССИИ


Я входил вместо дикого зверя в клетку,
Выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке...
И.Бродский


В газету «Вечерний Ленинград»

Декабрь 1963 г.
Уважаемый т. Редактор!
В номере Вашей газеты за 29.11.1963 была опубликована статья трех авторов под названием «Окололитературный трутень». И форма, и содержание этой статьи настолько возмутили меня, что я не могу не написать Вам, хотя и не знаю, может ли это что-нибудь изменить.
Мне кажется, что любой здравомыслящий человек, даже не читавший никогда стихов Иосифа Бродского и не знающий его лично, должен с первых же строк статьи проникнуться отвращением к тому тону огульного, неумного и злобного шельмования, для которого все средства хороши. Не беда, что предмет издевательств не носит узких брюк и модных пиджаков с разрезом. Вельветовые штаны, портфель с бумагами, рыжеватые волосы — все годится авторам как ясное отображение самых страшных пороков. Каких? А каких хотите. Мы покажем цитатами. Ох, какое это замечательное дело — цитаты! При некоторой сноровке чего только не докажешь ими, умело выдергивая и слегка обрезая там, где нужно. Можно выставить А.С.Пушкина врагом русской литературы:

...в сочиненьях одичалых,
где русский слог да русский дух
зады твердит и лжет за двух.

Можно выставить Л.Н.Толстого хулителем русского народа: «...русский самоуверен, потому что ничего не знает и знать не хочет» («Война и мир»). Все годится, чтобы смешать человека с грязью. Даже слово «романс» изобличает Бродского — тут и приказчики с гитарой, и особый надрыв, ну а то, что не было русского композитора, который не писал бы романсов, это, конечно же, мелочи. Невозможно понять, по ограниченности или по той же злобе, очень интересную строфу из «Баллады лжеца», всю построенную на игре противопоставления и сопо¬ставлений, которая читается так:

Я шел по переулку по проспекту
как ножницы шаги как на бумаге,
вышагиваю я. шагает Некто
средь бела дня наоборот — во мраке.

авторы приводят, разрезав каждую строчку посредине и поме¬стив четыре правых обрывка под четырьмя левыми. Действитель¬но, трудно что-нибудь понять.
Когда люди показывают себя настолько небрезгливыми в выборе средств, трудно верить тому, что они пишут. Я не знаю никого из тех, кого они именуют
окружением Бродского, но я не могу поверить тому, что о них написано, и не потому что там что-то ужасное — нет, просто авторы потеряли уже доверие. Когда же они скатываются до дешевого детектива с неким иностранцем в номере гостиницы и попыткой похищения самолета — это воспринимается только как пародия. Ничего себе «похитители велосипедов» — двое мальчишек, которые и машину-то, наверно, водить не умеют, собираются прокатиться на такой простой игрушке, как самолет, но им, видите ли, не уда¬лось проверить заполнение баков. Бензина, видите ли, не хва¬тило. Анекдот!
К сожалению, я очень мало знаю Бродского лично, но чи¬тал его стихи и слушал выступления. По-моему, это очень сложный и очень талантливый поэт. Действительно, некоторые из его стихов, будучи опубликованы сейчас, не нашли бы широкого читателя, но другие доставляют уже людям настоящую человеческую радость, и, конечно же, их хочется переписать и потом перечитывать еще и еще раз. Я знаю, что Бродский много переводит, у него есть договоры с издательствами — разве это не форма ра¬боты? Сколько людей, не являясь членами Союза писателей или Союза журналистов, живут литературным трудом — как же можно так безответственно обвинять в тунеядстве тех, которым пока тяжелее, чем другим, которых еще почти не печатают? О та¬лантливости же поэтов, наверное, лучше всего могут судить сами поэты. Спросите у старейшей советской поэтессы, А.А.Ах¬матовой, которая к одному из своих стихотворений взяла эпи¬граф из Бродского (журнал «Новый мир», ?1, 1963 год), что она думает о его творчестве. Наверное, ее мнение будет более авторитетным, чем мнение людей, которые не умеют правильно прочесть стихотворную строфу.
Т. Редактор! Не мне говорить Вам о том, какая сила за¬ключена в печати. Трудно, очень трудно изгладить впечатле¬ние от статьи, которая уже опубликована и до¬шла до читате¬лей, тем более что авторитет печатного сло¬ва у нас очень высок. Поэтому ни в коем случае нельзя допускать в журнали¬стику таких людей, которые лишены чувства ответственности за свои слова, которые, смешивая полуправду с полуложью, подрывают авторитет газеты — таких, какими показали себя авторы этой статьи. Я прошу Вас либо опубликовать мoe письмо, либо пересмотреть весь материал и высказать мнение редакции — во всяком случае не оставлять все в таком положении, как сейчас.
Копию этого письма я посылаю в «Литературную га¬зету».
С уважением,

И.М.Ефимов, преподаватель Ленинградского Политехнического института им. М.И.Калинина
Адрес: Ленинград, Д-123, ул. С.-Щедрина, д. 48, кв.5. Тел. А-5-38-95.


В «Литературную газету»

Декабрь 1963
Уважаемая Редакция!
В одном из номеров газеты «Вечерний Ленинград» бы¬ла опубликована статья трех авторов, озаглавленная «Около¬лите¬ратурный трутень» и посвященная целиком молодому ленинград¬скому поэту Иосифу Бpoдскому. Я убежден, что появление подобных статей в нашей печати наносит огромный вред советской ли¬тературе, и думаю, что Ваша газета не сможет не заинтересо¬ваться этим материалом. Посылаю Вам вырезку из «Вечернего Ле¬нинграда» и копию своего письма его главному редактору. Чтобы Вам легче было разобраться в той невнятной и непоследовательной брани, с которой авторы статьи обрушиваются на талантли¬вого поэта, советую Вам разбить всю эту брань на три основные группы.
Первая сводится к тому, что Бродский — бездарный поэт. Нужно быть либо очень неосведомленным, либо очень наглым че¬ловеком, чтобы, ничего не понимая в стихах, говорить так о по¬эте, который, не имея еще серьезных публикаций, завоевал признание в литератур¬ных кругах Москвы и Ленинграда, которого переводят и печатают в дружественной Польше, которого знают и ценят многие заслуженные поэты старшего поколения.
Вторая группа состоит из обвинений в тунеядстве. Нет ни¬чего нелепее, чем обвинять в тунеядстве человека, который столько времени, сил и душевной энергии тратит на главное дело сво¬ей жизни. Неужели нужно состоять в штате какого-нибудь учре¬ждения, чтобы быть огражденным от подобных нападок? Я думаю, что одна только Ваша газета имеет несколько десятков внештат¬ных сотрудников, которые трудятся ничуть не меньше, чем штатные. А радио? А телевидение? Да о чем тут говорить!
И наконец о бегстве за границу. Даже автор детского де¬тектива не разрешил бы своим героям убегать на самолете — уж если герой где-то выучился водить самолет, то наверняка ему должно быть известно, что без знания сегодняшнего радиошифра он будет сбит первой же дежурной батареей. Если соответствую¬щие органы, осведомленные более подробно, чем авторы статьи, о причастности Бродского к делу Шахматова, не сочли нужным привлечь его к ответственности, то верхом самоуверенности мож¬но назвать такие писания, в которых работа этих органов как бы ставится под сомнение.
С искренним уважением,
И.М.Ефимов

Было решено, что письма в газеты в защиту арестованного Бродского будут посылать только те друзья его, у кого есть постоянная работа, — чтобы пасквилянты не могли заявить, будто «окололитературного трутня» защищают только такие же тунеядцы, как он сам. «Вечерний Ленинград» опубликовал «отповедь защитникам», в которой упоминались И.Ефимов, Е.Кумпан и еще два-три человека (не помню их имен). «Литературная газета» не ответила.
После суда было подготовлено коллективное письмо протеста, адресованное в Комиссию по работе с молодыми авторами (при Союзе писателей), которое подписали около тридцати человек. Полный текст этого письма сохранился в архиве Якова Гордина и приводится в его статье, напечатанной в журнале «Не¬ва», ?2, 1989 г.

«В Комиссию по работе
с молодыми авторами
при Ленинградском отделении
Союза советских писателей

Уважаемые товарищи!
В Ленинграде работает большое число молодых прозаиков, поэтов, переводчиков и критиков, которые, не являясь членами Союза писателей, уже несколько лет серь¬езно занимаются литературным трудом и неодно¬кратно публиковали свои про¬изведения в сборниках и журналах. Эти люди разного возраста, разного жизнен¬ного опыта и разных профессий объедине¬ны интересом к центральным проблемам жизни нашей страны, нравственному росту и становлению нового человека, его внутреннему миру.
Большинство молодых авторов совме¬щает напряженную творческую работу с трудом по своей основной профессии, с учебой. Некоторая часть вступает в до¬говорные отношения с издающими орга¬низациями и фактически находится на положении профессиональных литерато¬ров. Молодые авторы, которые не порыва¬ют с производственной деятельностью, в творческих интересах бывают вынуж¬де¬ны на некоторое время прервать ее. Не являясь членами Союза писателей, эти люди оказываются не защищенными от возможных обвинений в тунеядстве со стороны лиц, некомпетентных в этой области и неспособных разобраться в су¬ществе дела.
Как правило, молодые авторы зареги¬стрированы Комиссией по работе с моло¬дыми литераторами при ЛО ССП. Мы не знаем всех функций этой организации, но считаем, что Комиссия призвана прояв¬лять внимание к проблемам, встающим перед молодыми литераторами. В послед¬нее время произошли события, которые серьезно встревожили нас. Мы видим связь этих событий с появлением на месте секретаря Комиссии Е.В.Воеводина, ко¬торый по своему положению практически осуществляет решения Комиссии.
Молодые литераторы, сталкиваясь с Е.В.Воеводиным, все более убеждаются в том, что этот человек совершенно чужд их поискам и не желает понять и под¬держать то хорошее, что они стремятся внести в литературу. У всех, кто с ним встречался и разговаривал, создалось впе¬чатление, что перед ними человек совершенно случайный, не обладающий культурным уровнем, душевными каче¬ствами, необходимыми для этой дея¬тель¬ности. К своим обязанностям Е.В.Воево¬дин относится легкомысленно. Заявле¬ния, поданные в Комиссию, лежат без движения месяцами, устные про¬сьбы не при¬нимаются во внимание. Разговаривать с Е.В.Воеводиным неприятно и беспо¬лезно: он совершенно не уважает лю¬дей, обращающихся к нему, держится с ними пренебрежительно, с пошловатой фа¬мильярностью и лишает этой своей мане¬рой желания быть с ним откровенным.
Особенно недостойно и непорядочно повел себя Е.Воеводин на суде над моло¬дым поэтом и переводчиком И.Бродским, которому предъявлялось обвинение в ту¬неядстве. Мы убеждены, что справедли¬вость по отношению к И.Бродскому будет восстановлена в законном порядке, но Е.Воеводин, выступивший на суде свиде¬телем обвинения, действовал так, чтобы не допустить справедливого решения де¬ла. Он бездоказательно обвинил И.Брод¬ского в писании и распространении порно¬графических стихов, которых, как нам известно, И.Брод¬ский никогда не писал. Таким образом секретарь Комиссии ок¬леветал молодого литератора.
Он предъявил суду заявление, подпи¬санное им одним, и обманул суд, утверж¬дая, что это заявление, порочащее лич¬ность и работу И.Бродского, одобрено большинством членов Комиссии. Так Е.Воеводин совершил подлог и лжесвиде¬тельство.
Мы, молодые литераторы Ленинграда, не можем, не желаем и не будем под¬держивать никаких отношений с этим морально нечистоплотным человеком, по¬рочащим организацию ленинградских пи¬сателей, дискредитирующим в глазах ли¬тературной молодежи деятельность Сою¬за писателей.
Я.Гордин, А.Александров, И.Ефимов, М.Рачко, Б.Ива¬нов, В.Марамзин, Б.Ручкан, В.Губин, А.Шевелев, В.Халупович, Я.Длуголенский, Е.Калмановский, М.Данини, Г.Шеф, В.Соловь¬ев, С.Вольф, А.Кушнер, М.Гордин, A.Битов, И.Петкевич, В.Бакинский, B.Воско¬бойников, Т.Галушко, Г.Глозман, О.Тарутин, Э.Зеленин, Г.Горбовский, Г.Плисецкий, Е.Кумпан, Л.Глебова, Л.Агеев, Е.Кучинский, Н.Королева (с оговоркой: «Согласна не со всеми положениями письма, но считаю, что после выступления на суде Е.Воеводин не может оставаться в Комиссии по работе с молодыми авторами»), А.Городницкий, М.Земская (с оговоркой: «Не имея собственных претензий к Е.Воеводину по отношению ко мне лич¬но, присоединяюсь к заявлению в ц嬬лом»), Е.Рейн, В.Щербаков, Р.Грачев, А.Зырин, Т.Ка¬лецкая, А.Леонов, Л.Штакельберг, Д.Бобышев, Н.Столинская, А.Вилин, А.Ставиская, И.Комарова».

Подписи под этим письмом собирали три дня в нашей комнатенке, в коммунальной квартире, ул. Разъезжая, дом 13. Помню, что в какой-то момент писатель Олег Базунов (брат Виктора Конецкого) позвонил и попросил снять его подпись. Один из подписавших, В.Щербаков, несколько лет спустя послал большой донос в обком комсомола, описывая вечер поэзии в Доме писателей, на котором выступал и Бродский, как сионистское сборище.
В статье Гордина есть такая фраза: «Ленинградский Секретариат писательской организации ни за что не хотел принимать наше письмо. Мы его подавали, нам его возвращали». Насколько я помню, возвращал письмо один из тогдашних секретарей Даниил Гранин. По поводу участия Гранина в деле Бродского мне впоследствии довелось напечатать небольшую заметку в нью-йоркской газете «Новое русское слово».


Письмо в редакцию НРС, 19 февраля 1988 г.

ЕЩЕ О «ДЕЛЕ БРОДСКОГО»

Уважаемый господин Редактор!
В номере НРСлова от 5 февраля 1988 года была поме¬щена интересная статья Раи¬сы Берг «Осторожный полулегал Даниил Гранин». Мне хотелось бы добавить не¬сколько подробностей, касаю¬щихся участия Гранина в де¬ле Бродского.
После ареста поэта в дека¬бре 1963 года молодые лите¬раторы Ленинграда пыта¬лись что-то предпринять, чтобы помочь товарищу. Не¬сколько дней у меня дома тол¬пился народ: обсуждали текст письма, спорили о том, к кому обратиться, собирали подписи. Наконец решили от¬везти письмо с 30 (пример¬но) подписями Гранину. Он действительно умел пря¬таться в опасные моменты. Но мы отыскали его в Доме творчества в Комарове, до¬ждались, когда он вернется с лыжной прогулки, пришли к нему в номер. «Ох, не хочет¬ся мне брать в руки это пись¬мо», — сказал он, глядя на нас и криво усмехаясь. Но мы на¬стояли. Все же он был ответственным за работу с моло¬дыми писателями — к кому же еще нам было обращать¬ся? Однако никакого хода это¬му письму не было дано. На следующий день он позвонил одному из трех делегатов, по¬сетивших его, договорился о встрече где-то в сквере, пришел, по-заговорщически оглядываясь, сказал, что после некоторого раздумья он понял, что пись¬мо может только повредить Бродскому, сунул письмо в ру¬ки собеседнику и быстро уда¬лился.
Что нам оставалось де¬лать? Те, у кого была посто¬янная служба, написали пись¬ма в газету «Вечерний Ле¬нин¬град». (Про остальных бы ведь сказали, что тунеядцы защищают своего собрата.) Газета, естественно, дала «достойный ответ защитни¬кам «окололитературного трутня»». В Москве в защиту Бродского выступали более влиятельные люди: Маршак, Чуковский, Лидия Чуковская. Нам стало известно, что в поисках поддержки они дошли до крупного партийного де¬ятеля по фамилии Черноуцан. Тот обещал разобраться, но через несколько дней позвонил защитникам и сказал весьма недовольным тоном: «Что вы мне морочите голову? Я позвонил в Ленинград Дании¬лу Гранину, спросил, из-за че¬го там у них шум, что это еще за Бродский, и он мне без обиняков ответил: “Тунея¬дец”».
Но искусство Гранина-лицемера уже тогда было на весьма высоком уровне. Ка¬ким-то образом ему удалось сохранить репутацию либера¬ла и отмежеваться от иници¬аторов дела Бродского — А.Прокофьева, отца и сына Во¬еводиных и других. Даже та¬кой «энциклопедист» дисси¬дентского движения, как Людмила Алексеева, пишет в своей отличной книге «Исто¬рия инакомыслия», что Гра¬нин был «единственным в прежнем секретариате, взяв¬шим сторону Бродского» (стр. 273). (Вообще «делу Бродского» не повезло в этой, в остальном необычайно ем¬кой, достоверной и информа¬тивной книге: Бродский был арестован не «через месяц по¬сле свержения Хрущева», а за год до этого события, т.е. в конце 1963 года, и провел он в тюрьме и ссылке не несколь¬ко месяцев, а почти полтора года; неверно также, что «в зал пустили лишь Вигдорову и еще двух-трех его знако¬мых»: примерно половина за¬ла была заполнена друзьями или сочувствующими, что и создавало такое напряжение; были возгласы и в защиту Бродского: нескольких человек дружинники выволокли из за¬ла; когда по распоряжению су¬дьи дружинники двинулись в сторону Вигдоровой, чтобы отнять у нее стенограмму, стало ясно, что им придется продираться силой через весь ряд, — возможно, именно это заставило судью Савельеву отменить свое распоряжение.)
Наверное, у многих осталось в памяти, что во время исключения Солженицына Гранин (один из членов секретариата Союза писателей в те дни) был единственным, кто воздержался. И, наверно, не все знают, что на следующий же день, вернувшись в Ленинград, Гранин позвонил в Секретариат (в Москву) и изменил свой голос на «исключить». Раиса Берг абсолютно права, когда пишет, что Гранин — великий искусник в умении манипулировать историческими фактами. Похоже, он очень озабочен и своим местом в истории русской литературы. Он знает, что историки верят «документам». Запись в протоколе заседаний остается документом, а телефонный звонок, как правило, нигде не фиксируется. Поэтому-то так важны статьи-воспоминания, подобные статье Раисы Берг: они не дают «полулегалам» украсить лавровые венки, возлагаемые на них сегодняшним литературным начальством в Союзе, несколькими изящными терновыми шипами, до которых они так падки, когда опасность остается позади.
С уважением,
Игорь Ефимов.

Таким же запомнился Гранин Сергею Довлатову. В книгу «Ремесло» он включил такой эпизод:
«Гранин задумался, потом сказал:
— Только все это не для печати.
Я говорю:
— Может быть. Я не знаю, где советские писатели черпают темы. Все кругом не для печати...
Гранин сказал:
— Вы преувеличиваете. Литератор должен публиковаться. Разумеется, не в ущерб своему таланту. Есть такая щель между совестью и подлостью. В эту щель необходимо проникнуть.
Я набрался храбрости и сказал:
— Мне кажется, рядом с этой щелью волчий капкан установлен.
Наступила тягостная пауза».

После суда над Бродским и приговора были предприняты усилия, чтобы как можно скорее переправить стенограмму Вигдоровой на Запад. Свидетели защиты — В.Адмони, Н.Грудинина, Е.Эткинд — хотели, чтобы кто-то из присутствовавших на суде заверил подлинность этой стенограммы. Если я правильно помню, это происходило в квартире Адмони. Мы с ныне покойным Борисом Вахтиным читали стенограмму и ставили свои подписи под каждым листком. Как она была переправлена на Запад — не знаю.
Ссылка в Норенском осталась в моем архиве только несколькими фотографиями, сделанными Гординым во время нашей поездки к Бродскому осенью 1964 года, и обрывочными записями в записной книжке. Но один день, проведенный с осужденным тунеядцем год спустя, я попытался восстановить в памяти подробно.


Шаг вправо, шаг влево

Я вернулся в мой город, знакомый до слез...
О.Мандельштам

Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен...
И.Бродский

В полицейском государстве люди не ведут дневников, не доверяют ничего важного бумаге писем. («Потом не вспомнить платьев, слов, погоды.../Так проходили годы шито-крыто...») И сегодня мне нелегко восстанавливать детали того теплого ленинградского дня, проведенного с Бродским — как потом оказалось — под неусыпным всевидящим оком.
Первый вопрос: когда?
Год ясен — 1965-й. Видимо, конец лета. Потому что мы с женой только что вернулись с юга. Кажется, ездили в Гагры. Кажется, с Поповыми, Валерой и Ноной. Город за прошедший месяц то ли помыли, то ли покрасили. Или это просто — оттенок новизны. После отпуска он ложится даже на череду привычных хлопот, на круг бытовой беготни: гастроном, аптека, сберкасса, прачечная, рынок, почта. Даже если в полученных конвертах — только возвращенные рукописи. Новые отказы — значит можно посылать в новые редакции. Авось где-нибудь да прорвется.
А тут вдруг из телефона выпрыгивает и настоящая новость — чудесная: Бродский в городе!
— Как? Неужели выпустили?
— Нет еще, — отвечает Рейн. — Разрешили повидать родителей. На десять дней. Приходите вечером с Мариной, он будет у нас.
Вообще надежды на его освобождение из ссылки пузырились и булькали с весны. Все-таки ОНИ должны когда-нибудь прислушаться к голосам знаменитых заступников: Маршака, Чуковского, Ахматовой. И зарубежные писатели не умолкают. После свержения Хруще¬-
ва (октябрь 1964-го) явно что-то сдвинулось, подули какие-то новые ветры. Даже у нас, в Ленинграде. Вот уже и нам что-то перепало: трех молодых приняли в Союз писателей. Битов, Ефимов, Кушнер. Правда, этим молодым примерно столько же, сколько было Лермонтову в год его смерти. Но ведь до них-то самому молодому члену Союза в Ленинграде было сорок три. Нет, гордиться членством в Союзе никто не собирается. Но, по крайней мере, нас теперь не смогут арестовать и судить за тунеядство.
Бродский пришел озабоченный, загорелый, возбужденный. Читал новые стихи. Если заглянуть в собрание сочинений, то можно увидеть, что летом 1965 года были написаны «Одной поэтессе», «В деревне Бог живет не по углам...», «Колокольчик звенит», «Два часа в резервуаре». Его картавинка едва слышна в бытовой речи, но при чтении стихов она перестает прятаться, звучит почти самозабвенно.

Есть истина. Есть вега. Есть Господь.
Есть газница меж них. И есть единство.
Одним вгедит, дгугих спасает плоть.
Невегье — слепота. А чаще — свинство.

В какой-то момент он отвел меня в сторону и спросил, свободен ли я завтра.
— Для тебя — всегда.
Он сказал, что ему нужно срочно лететь в Москву. Не соглашусь ли я поехать с ним в аэропорт? Он не уверен, что ему — с его меченым паспортом — продадут билет.
— Тебе нельзя лететь в Москву, — сказал я. — У тебя разрешение только на поездку в Ленинград.
— «Можно-нельзя» сейчас не имеют значения. Некоторые так называемые друзья сообщили, что моя так называемая подруга в Москве. И сообщили, с кем. Так что придется лететь.
(Позже про это в стихах: «...моя невеста / третий год за меня — ни с места. / Правды сам черт из нее не выбьет, / но сама она — там, где выпьет».)
Я вижу, что уговаривать его бесполезно. И соглашаюсь. Почем знать — может быть, и проскочит. Мы уже знаем, что полицейская машина не так уж всевидяща. Да и зачем мы ей нужны? Горстка молодых людей. Надежно отгороженная от читателя цензорами, редакторами, парторгами. Пусть себе декламируют друг другу на своих коммунальных кухнях, на лестничных площадках, в электричках.

И вот утро следующего дня. Бродский позвонил около восьми.
— Выезжаю...
— Хорошо. Я буду около парадной.
Мы не называем имен, не называем улиц. Мастера конспирации, ученики Джеймса Бонда. Но при этом есть и ирония к себе, и опаска — не впасть бы в многозначительную важность. Тоже мне, государственные преступники. Смешно.
Новенькое солнце блестит на диабазе Разъезжей, новенькие цветочки бобов алеют на прутьях нашего балкона.

Я с каждым днем все чаще замечаю,
Что все, что я обратно возвращаю —
То в августе, то летом, то весною, —
Какой-то странной блещет новизною.

За последние три года это стало спасительной привычкой. Оказывается, всякую пустую паузу жизни можно заполнить стихами. Долгий проезд в трамвае, стояние в очереди, лекцию о международном положении. «Шествие» я перепечатывал для друзей раз пять («Эрика» берет четыре копии) и помню его наизусть большими кусками. Чем эти строчки так завораживали нас? Откуда текло в горло почти физическое наслаждение — произносить их вслух, бормотать себе под нос? Тайна, загадка — и до сих пор, после всех умных книг и статей о лауреате Нобелевской премии 1987 года.

Все потому, что, чувствуя поспешность,
С которой смерть приходит временами,
Фальшивая и искренняя нежность
Кричит, как жизнь, бегущая за нами.

Дом Бродского — угол Литейного и Рылеева. Мой — угол Разъезжей и Правды. Такси появляется минут через десять. Он открывает мне дверцу изнутри. Сажусь. Едем. Выезжаем на Лиговский проспект.
Нет дневника — и я не могу вспомнить, пытался ли я отговаривать его во время поездки. Скорее всего — нет. Едем — и едем. Там видно будет. Тихо переговариваемся. О чем? Наверное, как всегда: колеблем старые литературные троны, водружаем новые. Бродский в разговоре — как путник в лесу, который откуда-то знает, что все старые тропинки — обман. И нужно ломиться через чащу напролом. И напряженно вглядываться в сумрак впереди. Искать неясный просвет.
Дневника не было, но записная книжка была всегда. И какие-то задевавшие меня разговоры там застревали. (Ведь необязательно указывать имя собеседника.) Русские разговоры, как известно, лучше всего цветут в тюрьме и ссылке. Когда мы с Гординым навестили Брод¬ского в ссылке в деревне Норенская, у нас на разговоры было три дня и две ночи. И он изголодался по ним. Но как раз в эти дни у него разболелся зуб. А ближайший врач — за тридцать километров. То есть недоступен. Когда боль накатывала очень сильно, он вскакивал, вы¬бегал из избы, кружил некоторое время в осеннем мраке, потом возвращался и подхватывал с оборванной фра¬зы.
В поезде на обратном пути, по памяти, я кое-что записал:
«Бродский говорил о близком ему духе искусства. Вот то, что мы видим вокруг себя и среди чего живем, — это как частичка, ископаемая косточка от какого-то огромного целого, и по ней мы восстанавливаем это целое ничтожными долями, устремляемся наружу, вовне. Все, в чем не содержится такого устремления — хоть немного, — чуждо ему и неинтересно.
Еще он говорил, какая это жуткая штука — взгляд на себя со стороны, осознание собственных приемов и хо¬дов, повторяющихся, пытающихся оседлать успех, и от¬вращение к себе за эти приемы до отчаяния, до ненависти к работе. Единственное, что может спасти здесь, — это величие замысла. То есть надо ломиться через все эти стыды и страхи — с последующим подчищением, с возвратами назад, — но в процессе писания плевать на все, идти ва-банк, рискуя полным провалом и неудачей, очертя голову кидаться — может быть, в пустоту, может быть, в гибельную, — но только так.
— Упорная, зараза, — говорит вдруг Бродский.
— Что? — не понял я.
— Синяя «Волга». Прицепилась еще на Литейном и не отстает.
Я оглядываюсь, всматриваюсь в стада машин сзади, ничего не вижу.
— Она там, за самосвалом.
И действительно — скоро выныривает. И перед въездом на Московский проспект останавливается на красный свет рядом с нами. Человек, сидящий рядом с водителем, опускает стекло. И говорит нашему таксеру:
— За светофором — остановитесь.
Помню, меня больше всего удивило: почему таксер подчинился? Почему не спросил: «Да кто ты такой?» На синей «Волге» не было никаких опознавательных зна¬ков. Говоривший был в штатском. Каким образом шофер немедленно узнал в нем «начальника»?
Синяя «Волга» проезжает вперед, объезжает Московские ворота, останавливается у тротуара. Мы — метрах в пяти за ней. «Начальник» выходит, идет к нам. Лет тридцати пяти, невысокий. Волосы — волной назад, точь-в-точь как на витринах всех городских парикмахерских. Заглядывает к нам на заднее сиденье, долго вглядывается в лица. Наконец, говорит:
— Извините. — И таксеру: — Пройдемте со мной.
Иронизировать больше не получается. Два доморощенных Джеймса Бонда начинают быстро сочинять «объясниловку». «Все нормально, гражданин начальник, все по закону. Да, едем в аэропорт Пулково. Но летит в Москву вот этот — Ефимов, а этот — Бродский — только его провожает».
Для пущего правдоподобия я кладу себе на колени его рюкзак.
— Быстро говори: что у тебя там?
— Кеды, две рубашки, механическая бритва, томик Джона Донна по-английски, зубная щетка, польско-рус¬ский словарь...
Я старательно повторяю, пытаюсь заучить список на¬изусть. К тому моменту, когда дверь синей «Волги» открывается, мне это почти удается. И лишь тут я замечаю, что на рюкзаке, сбоку, химическим карандашом крупно выведено: «И.Бродский».
Но шофер возвращается один.
— В чем дело? — спрашивает Бродски

Именной указатель

Абрамов Ф.А. — 37, 38
Авраам — 101, 102, 164, 168
Агеев Л. — 12
Адмони В. — 16
Аксёнов В.П. — 47
Акулов (дирижёр) — 70
Александров А. — 12
Алексеева Л. — 14
Аллой Р. — 90
Альенде С. — 51
Амин Иди — 77
Амундсен — 161
Андерсон Д. — 113
Анненский И.Ф. — 137
Аннинский Л.А. — 73—75
Антонов С.П. — 67
Ардов М. — 150
Аристотель — 54
Архимед — 97
Ахматова А.А. — 5, 8, 17, 31, 76, 100, 105, 107, 109, 115, 118, 137, 138, 147

Базунов О. — 13
Байрон Д. — 122, 167
Бакинский В.В. — 12
Баух Е. — 70
Бахтин М.М. — 161
Бен Г. — 70
Бенуа А.Н. — 148
Берберова Н.Н. — 154
Берг Р. — 13, 15
Берия Л.П. — 30, 96
Битов А.Г. — 12, 18, 145
Блок А.А. — 116, 137
Бобышев Д. — 12
Богданов — 63
Бондарев Ю.В. — 39
Ботичелли С. — 166
Брежнев Л.И. — 39
Бродский И.И. — 47
Булгаков М.А. — 33, 37, 39, 67, 75, 76
Бурцев (критик) — 37
Бухарин Н.А. — 30

Вахтин Б.Б. — 16
Вейль Э. — 144
Вергилий — 105, 117, 142
Вестморленд У. — 99
Вигдорова Ф.А. — 15, 16, 24, 112
Вилин А. — 12
Вирен В. — 76
Воеводин В. — 14
Воеводин Е.В. — 11, 12, 14, 108, 112
Волков С. — 90, 110, 147—151
Волкова М. — 166
Вольф С. — 12
Воробьёва М. — 147
Воронов (редактор) — 50
Ворошилов К.Е. — 78
Воскобойников В. — 12
Вяземский П.А. — 136

Гавел В. — 127
Галансков Ю. — 49
Гален — 103
Галушко Т. — 12
Гандельсман В. — 119, 120, 134, 135, 137, 139, 141
Гарро Е. — 124
Гарро Э. — 124
Геббельс Й. — 107
Гейченко С.С. — 62
Генис А.А. — 148
Герасимов А.М. — 78
Гёте В. — 94, 160
Гинденбург П. — 99
Гинзбург А. — 49
Гитлер А. — 38, 77, 99, 107, 129
Глебова Л. — 12
Глозман Г. — 12
Гоголь Н.В. — 100, 132, 165
Гомер — 150
Горбаневская Н. — 35
Горбовский Г.Я. — 12, 148
Гордин М.А. — 12
Гордин Я.А. — 10, 12, 20, 41, 93, 115, 127, 145, 146
Городницкий А. — 12
Горький А.М. — 70
Гофман (лётчик) — 52, 58
Гранин Д.А. — 13—16
Грачёв Р.И. — 12, 28, 148
Грибанов А. — 121
Грибоедов А.С. — 33, 121
Грин Э. — 39
Груши И. — 46
Грудинина Н. — 16
Губин В.А. — 12
Гус Ян — 45
Гюго В. — 94, 167

Даглас Ш. — 145
Данини М. — 12
Даниэль Ю. — 49, 155
Дановский Л.А. — 123
Данте — 99, 137, 165, 167
Дериева Р. — 120, 122—124, 134, 138
Джимбинов С. — 70
Дикинсон Э. — 70, 111
Диккенс Ч. — 96
Длуголенский Я. — 12
Довлатов С.Д. — 16, 48, 83, 150
Донн Джон — 22, 99—101, 109, 141, 158, 164, 168
Достоевский Ф.М. — 70, 87, 127—129
Друзин Н. — 122
Душкова Л. — 45, 46, 80
Дьяков Б.А. — 53
Дымшиц А.Л. — 75

Евтушенко Е.А. — 57, 115, 145, 146
Езерская Б. — 117
Елизавета Вторая — 100, 168
Ерёмин М.А. — 68, 69
Ерёмин М.Ф. — 88
Ермилов В.В. — 75
Есенин С.А. — 154
Ефимов, из Минска — 82
Ефимов И.М. — 8, 10, 12, 18, 21, 36, 39, 149
Ефимова А.В. — 86
Ефимова Е.И. — 89
Ефимова М.М. — 84, 86, 89, 91, 114, 118, 119, 125, 127, 131
Ефимова Н.И. — 123

Жданов А. А. — 76
Жолковский А. — 99
Жуков Г.К. — 169

Заболоцкий Н.А. — 137
Захаров И.В. — 5, 150
Зеленин Э. — 12
Земская М. — 12
Зиновьев Г.Е. — 30
Зощенко М.М. — 33, 76—78, 107
Зырин А. — 13

Ибн-Сина — 103
Иванов Б.И. — 12
Ильинская С. — 130
Исаак — 101, 102, 164
Ишутин (профессор) — 71

Кавафис К. — 111
Каддафи М. — 107
Калецкая Т. — 13
Калинин М.И. — 8
Калмановский Е. — 12
Каменев Л.Б. — 30
Каменский В. — 137
Камю А. — 37
Кант И. — 98
Кастро Ф. — 118
Катаев В.П. — 154
Кафка Ф. — 45, 127
Кеннеди Д. — 91, 113—115, 118, 124
Кирпотин В.Я. — 70
Киселёв (директор Ленфильма) — 55
Клинтон Б. — 130
Клинтон Х. — 130
Ключевский В.О. — 67
Комарова И. — 13
Конбой К. — 117
Конецкий В.В. — 13
Королёва Н.В. — 12
Кочетов В.А. — 75
Коэн С. — 149
Крамова Н.Ф. — 143
Кручёных А.Е. — 137
Ксенофонт — 98
Кублановский Ю. — 84, 88, 112
Кузнецов А. — 49
Кулиев К. — 53, 57
Кумпан Е. — 10, 12
Кундера М. — 127—129
Кучинский Е. — 12
Кушнер А.С. — 12
Кьеркегор С. — 101, 109

Лайтинен К. — 37, 38
Леандр Сара — 100, 117
Ленин В.И. — 47, 74, 106, 166
Леонов А. — 13
Леонтьев А. — 121, 123
Лермонтов М.Ю. — 18, 94, 104, 123, 154, 157, 165, 167, 168
Лернер Я. — 25, 108, 112
Линдберг Ч. — 161
Лихачёв Д.С. — 70
Лосев Л.В. — 92, 102, 134—136
Лоуэлл Д.Р. — 90
Лука, евангелист — 102

Магомет — 107
Майерс Д. — 130, 133, 143
Максимова Т. — 67
Малохаткин И. — 64, 65, 69
Мандельштам Н.Я. — 154
Мандельштам О.Э. — 17, 76, 126, 137, 167
Мане Э. — 100
Манн Томас — 160
Мао Цзе-дун — 77
Марамзин В.Р. — 156
Маркс К. — 54, 74, 167, 168
Маршак С.Я. — 14, 17, 24
Маяковский В.В. — 154
Мизрахи Б. — 70
Можайский А.Ф. — 113
Моцарт В.А. — 100, 160

Набоков В.В. — 87
Найман А.Г. — 29, 35, 89, 101, 112, 134, 136—139, 141, 145—148, 150, 154
Невякин (чиновник) — 55
Новиков Д. — 130—133, 137, 139, 143
Нуми Л. — 37

Оден У. Х. — 90
Озерова М. — 49
Окуджава Б. — 45
Оруэлл Д. — 30
Освальд Ли Харви — 124

Св. Павел — 98
Паз Октавио де — 124
Покрасс Д.Я. — 78
Парщиков А. — 130, 131
Пастернак Б.Л. — 68, 76, 107, 137
Пейнанен Э. — 37
Пелагий — 148
Петкевич И. — 12
Петрушевская Л.С. — 118
Пиранези Д.Б. — 163
Пискунов (редкатор) — 54
Плисецкий Г. — 12
Пол Пот — 77, 99
Полевой Б.Н. — 46, 47, 49, 52, 57
Поло Марко — 134
Полухина В. — 92
Попов А.С. — 113
Попов В.Г. — 17
Попова Н. — 17
Поповский М.А. — 35
Прокофьев А. — 14
Проперций — 142
Проффер К. — 83, 84, 87, 88, 104
Проффер Э. — 83
Путнам Д. — 126
Пушкин А.С. — 6, 47, 68, 94, 100, 131, 160, 167

Ратушинская И. — 134, 136
Рачко — см. Ефимова М.М.
Рейн Е.Б. — 13, 17, 86, 115, 117—119, 134, 135, 137, 138, 140—142
Рильке Р.М. — 137
Робеспьер М. — 166
Розинер Ф. — 148
Ручкан Б. — 12
Рушди С. — 119
Рытхеу Ю. — 54

Саакян (поэт) — 64
Савонарола Д. — 166
Савельева (судья) — 15, 25, 108
Сальери А. — 160
Самсонов А.В. — 99
Сартр Ж.П. — 148
Сельвинский И.Л. — 137
Семёнов Ю.С. — 68
Сенокосовы — 80
Сент-Экзюпери А. — 113
Сименон Д. — 68
Синявский А.Д. — 49, 155
Служевская И.П. — 149
Слуцкий Б.А. — 68
Собчак А.А. — 144, 148
Сократ — 77
Солженицын А.И. — 15, 39, 48, 49, 53, 156—166
Соловьв В.И. — 12
Соловьёв В.С. — 122, 132, 156, 157, 165
Солсбери Г. — 107, 148
Сорокин (обществ. обвинитель) — 108
Спок Б. — 123
Ставиская А. — 13
Сталин И.В. — 96
Столинская Н. — 13
Страда В. — 50
Стюарт Мария — 99, 100, 117, 158
Сумеркин А. — 86

Тарутин О. — 12
Тейяр де Шарден П. — 37
Толстой Л.Н. — 7, 97, 132, 156, 158, 165
Троцкий Л.Д. — 30
Троцкий Н.А. — 30
Тупикин (ВЛКСМ) — 55

Уилбер Р. — 91
Уксусов (литератор) — 68
Уолкотт Д. — 155
Уфлянд А. — 33
Уфлянд В.И. — 33

Фаррар (издатель) — 114
Фолкнер У. — 96
Св. Франциск — 97
Фрейд З. — 98
Фюстель де-Куланж Н. — 66

Хабибуло Ф. — 64, 69
Халупович В. — 12
Хейфец М. Р. — 156
Хемингуэй Э. — 96
Хлебников В. — 137
Холопов Г.К. — 55, 56
Хомейни — 107
Христос — 131
Хрущёв Н.С. — 15, 38, 77

Цветаева М.И. — 5, 140, 154, 155

Чалидзе В. — 77
Чемберлен Н. — 129
Черепановы — 113
Черешня В. — 123
Черномырдин В.С. — 146
Черноуцан (партийный босс) — 14
Чехов А.П. — 128, 129
Чехова С. — 80
Чивер Д. — 118
Чирсков Ф. — 28
Чуковская Л.К. — 14, 76
Чуковский К.И. — 14, 17, 24
Чурбанов (ВЛКСМ) — 55

Шахматов (пилот) — 10
Шевелёв А. — 12
Шекспир — 156, 160
Шеллинг Ф.В. — 37
Шемякин М.М. — 117
Шеф Г.В. — 12, 28, 29
Шиллер Ф. — 37
Шлиман Г. — 37
Шмаков Г. — 154
Шолохов М.А. — 37
Шопенгауэр А. — 37, 72
Шоу Э. — 91, 120
Шпенглер О. — 37, 106
Штейнер Р. — 37
Штерн Л.Я. — 151—156
Штраус Р. — 114

Щербак И. — 144
Щербаков В. — 13

Эдисон Т.А. — 97
Эйнштейн А. — 97
Эренбург И.Г. — 57
Эткинд Е.Г. — 16

Юзвинский С. — 42

Ягода Г.Г. — 30
Якименко (критик) — 37
Ямамоту И. — 102

Пять книг недели

28.07.2005

Автор: 
Источник: НГ Ex libris

Несмотря на четко обозначенную издателем серию, книга эта не попадает ни в разряд мемуаров, ни тем более биографий. Перед нами скорее авторский сборник материалов, имеющих косвенное отношение к Иосифу Бродскому. Игорь Ефимов - русский беллетрист, живущий в Америке, автор нескольких объемистых романов, публикатор скандальной переписки Сергея Довлатова. В его новую книгу вошли письма, которые Ефимов писал в защиту Бродского и самому Бродскому, плюс довольно тенденциозные, но этим и любопытные статьи. О юношеской поэме "Шествие", о предисловиях, принадлежащих перу нобелевского лауреата, о своем путешествии в послереволюционную Прагу и другие забавные мелочи. Качественно нового мы почерпнем здесь немного (исключая детективную историю о погоне за Бродским), но каждая, даже пустяковая и субъективная информация о покойном поэте сегодня на вес золота. Каждая книга о нем заведомо привлекает внимание. Эта - тоже.

Друг поэта

00.11.2005

Автор: Ольга Костюкова
Источник: Профиль, № 41

Ефимов — один из немногих, навестивших Иосифа Бродского в ссылке. Три десятилетия Игорь Ефимов состоял со своим кумиром в переписке. Многие письма Бродскому и о нем опубликованы впервые. Переписка сопровождается литературоведческим анализом, эссе о жизни и творчестве поэта, а также очерками о нравах литературной и окололитературной среды конца хрущевской — начала брежневской эпохи. Записки иллюстрированы беспощадными портретными зарисовками литературных бонз, травивших Бродского. 

Без названия

11.08.2005

Автор: 
Источник: Ваш досуг, № 32

Игорь Ефимов, писатель, философ и издатель, на протяжении долгих лет тесно общался с Иосифом Бродским. С группой товарищей он отстаивал справедливость на показтельном процессе 1963 года, навещал изгнанника в ссылке, помогал тому в трудные времена. У него сохранилась обширная переписка с Бродским и о Бродском. Вкупе с редкими фотографиями и развернутыми комментариями она и составила эту замечательную книгу. Всем, кому дорого наследие поэта.

ИЗ «ОКОЛОЛИТЕРАТУРНОГО ТРУТНЯ»В НОБЕЛЕВСКИЕ ЛАУРЕАТЫ

02.09.2005

Автор: Алексей Митаев
Источник: Литературная Россия №35

Источник: http://www.litrossia.ru/archive/160/history/4020.php   Уважаемая редакция! Меня зовут Алексей Митаев. Я преподаю русский язык и литературу в Институте славяноведения Страсбургского университета. На днях в издательстве «Захаров» вышла книга Игоря Ефимова «Нобелевский тунеядец», посвящённая Иосифу Бродскому. Я хочу предложить вашей газете заметку об этой книге, зная, что вы недавно писали об Игоре Ефимове в статье В.Огрызко «Так создавалась неофициальная литература». В издательстве «Захаров» недавно вышла книга под названием «Нобелевский тунеядец». На обложке два лица, одно из которых узнаваемо сразу и всеми — Иосиф Бродский. Рядом с ним — Игорь Ефимов, автор книги. Это имя, наверное, нуждается в кратком комментарии. Писатель, философ, публицист Игорь Ефимов в конце семидесятых эмигрировал в Америку, где создал издательство «Эрмитаж». Книги, написанные им, давно заняли свои места на полках книжных магазинов. «Седьмая жена», «Суд да дело», «Новгородский толмач»... Несколько лет назад в том же издательстве вышла переписка Игоря Ефимова с Сергеем Довлатовым. И вот ещё одна книга, на сей раз о Бродском. Их знакомство произошло в 1962 году в доме поэта Евгения Рейна. Но уже до этого Ефимов хорошо знал поэзию Бродского. Он вспоминал, что «Шествие» Бродского, написанное в 1961 году, буквально ошеломило его. В ноябре 1963 года газета «Вечерний Ленинград» начинает кампанию против Бродского. Фельетон, озаглавленный «Окололитературный трутень», заканчивался словами о том, что пора перестать нянчиться с окололитературным тунеядцем: «Такому, как Бродский, не место в Ленинграде. Не только Бродский, но и все, кто его окружает, идут по такому же, как и он, опасному пути. И их нужно строго предупредить об этом. Пусть окололитературные бездельники вроде Иосифа Бродского получат самый резкий отпор». Спустя два дня Ефимов пишет письмо в редакцию газеты, став одним из немногих, кто во весь голос заявил о своей безоговорочной поддержке Бродского: «В номере Вашей газеты опубликована статья под названием «Окололитературный трутень». И форма, и содержание этой статьи настолько возмутили меня, что я не могу не написать Вам, хотя и не знаю, может ли это что-нибудь изменить». В январе 1964 года всё тот же «Вечерний Ленинград» публикует ещё один материал под названием «Тунеядцам не место в нашем городе. Отклики читателей на статью «Окололитературный трутень». Газета обвинила И.Ефимова в том, что он неправильно видит проблему идейного провала молодой литературы. Заканчивалась статья словами о том, что уйти от суда общественности не помогут Бродскому и его защитники. Но Ефимов не остановливается. Он отправляет ещё одно письмо в защиту Бродского, на сей раз в редакцию «Литературной газеты». В нём он, в частности, пишет: «В газете «Вечерний Ленинград» была опубликована статья, озаглавленная «Окололитературный трутень» и посвящённая целиком молодому ленинградскому поэту Иосифу Бродскому. Я убеждён, что появление подобных статей в нашей печати наносит огромный вред советской литературе». Естественно, ответа, а тем более публикаций этих обращений, не последовало. Ефимов присутствует на всех заседаниях суда по делу Бродского. Вместе с Борисом Вахтиным он ставит свою подпись под стенограммой судебного заседания, записанной Фридой Вигдоровой перед отправкой её на Запад. Почему среди безвестных молодых литераторов для суда был избран именно Бродский? Этим вопросом задаётся Игорь Ефимов в своей статье «Крысолов из Петербурга. Христианская культура в поэзии Бродского», также вошедшей в книгу. Бродский не обладал известностью, как Ахматова, Зощенко или Пастернак, и суд над ним не мог быть громо-гласным предупреждением для прочих. Ефимов считает, что «его отыскали по запаху — как волки. И мелкое ничтожество Лернер (один из авторов фельетона «Окололитературный трутень». — А. М.), и высокопоставленные литературные чиновники Воеводин и Прокофьев по двум-трём стихам немедленно понимали: вот он, главный враг, главный чужой. Не так ли в древности отыскивали язычники первых христиан — тех, кто отказывался поклоняться их идолам?» В сущности Бродский не ощущал себя врагом системы, врагом власти. «Но если вам дороги какие-то моральные или религиозные принципы, вам не остаться в стороне», — так писал Ефимов. Суд над поэтом, проведённый с явными нарушениями юридических норм и предрешённым приговором, вызвал волну возмущения в СССР и за рубежом. Возникла сильная, сплочённая поддержка в части общества, называющей себя свободомыслящей интеллигенцией. Писатель Яков Гордин в своих воспоминаниях писал, что происшедшее объединило многих ленинградских писателей и поэтов молодого поколения. В подтверждение своих слов он приводит письмо в Комиссию по работе с молодыми авторами при Ленинградском отделении Союза советских писателей. Среди трёх десятков имён (многие из них сегодня широко известны: А.Битов, А.Кушнер, Е.Рейн, Д.Бобышев) есть и подпись Игоря Ефимова. Встали на защиту И.Бродского и писатели старшего поколения: Е.Эткинд, Д.Дар, И.Меттер, Д.Гранин. «Отцы» и «дети» впервые в истории советской литературы выступили вместе. Ефимов, входя в число «детей», называл их собирательным словом «Мы». « Это — те люди, — пишет он, — кто уже в начале 60-x перепечатывал строчки поэта, заучивал их наизусть, собирался на его редкие выступления. Это были люди, кому строчки Бродского служили защитой и убежищем от бессмыслицы окружающих их лозунгов». Ефимов задаётся вопросом, что же двигало этими людьми. И отвечает: «музыкальная, сердечная и мыслительная радость, доставляемая его стихами». При этом для Ефимова самое важное в поэзии Бродского того периода — это отвага. Он пишет, что в своём порыве к высшей свободе поэт бросает вызов страху, усталости, рутине, одиночеству, пробуждая тем самым у читателя надежду. В октябре 1964 года Игорь Ефимов навещает Бродского в ссылке. Тогда же была сделана их фотография, много раз публиковавшаяся впоследствии в разных изданиях и воспроизведённая на обложке новой книги. Ефимов вспоминал, что Бродский ждал каких-то вестей, писем, но их не было. Зато проговорили ночи напролёт. Ефимов пишет: «Мы сразу утонули в разговорах о стихах, о литературе». Далеко не все обладали силой духа Бродского. Гнёт государственной идеологической машины некоторым из ленинградских писателей вынести оказалось не под силу. Ефимов писал, что Бродский не дал себя сломить ни тюрьме, ни ссылке, ни психиатрической больнице. Но в молодом литературном поколении Ленинграда 1960-х годов не все обладали такой стойкостью. «Я знаю, — пишет Ефимов, — по крайней мере трёх талантливых писателей — Рид Грачёв, Генрих Шеф, Фёдор Чирсков, — у которых развилась настоящая мания преследования». В ноябре 1965-го поэт вернулся в Ленинград. Поняв, что ему не дадут обрести официальный статус, что угроза нового ареста постоянно преследует его, 4 июня 1972 года Иосиф Бродский, будущий пятый Нобелевский лауреат в русской литературе, навсегда покидает Россию, предварительно направив письмо Брежневу, в котором писал: «Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя её частью. Мне горько уезжать из России. Переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге». Предсказания поэтов, как правило, сбываются. Сбылось и это. Возвращение, причём триумфальное, состоялось. К сожалению, не во плоти, а лишь на бумаге. Хотя слово «лишь» здесь неуместно. О Бродском написано очень много, но можно пересчитать по пальцам книги тех, кто долгие годы знал его и дружил с ним. Новая книга Игоря Ефимова займёт своё достойное место в их ряду. Алексей МИТАЕВ г. ШТУТГАРТ 

Ни слова о Бродском...

03.07.2009

Автор: 
Источник: "Читаем вместе"

На самом деле книга писателя, философа, историка, издателя и публициста Игоря Ефимова (р. 1937) «Нобелевский тунеядец» вовсе не воспоминания о замечательном русском поэте Иосифе Бродском (1940-1996), как заявлено самим же Ефимовым в предисловии. «Если бы автор обладал дерзостью Цветаевой, можно было бы - прячась за ее "Мой Пушкин" - назвать книгу "Мой Бродский"». И дальше: «Если друг вашей юности был так жесток, что в зрелые годы сделался знаменитым, а вы были так беззаботны, что сумели пережить его, положение ваше нелегко. Каждый, кто был связан с Бродским, знает, что думать и говорить о нем он обречен до конца дней своих». Что ж, вполне справедливое замечание. Вот только сам Ефимов пишет почти обо всем, стыдливо огибая лишь фигуру своего знаменитого друга. В итоге книга получилась странной, вроде бы про Бродского (все-таки на страницах много раз упоминается имя поэта) и в то же время не о нем. Образ ефимовского Иосифа, крути не крути, не складывается. Вы не узнаете, как выглядел поэт или что его особенно волновало, кроме того, о чем он писал в своих стихах, кои цитируются постоянно, и того, что любил в разговорах шутить (пожалуй, эта деталь из тех немногих, которые нужно высматривать в книге чуть ли не с лупой). Как говорится, ничего личного, хоть Игорь Ефимов и утверждает, что его дружба с Бродским длилась несколько лет. Лишь стихи и рассуждения вокруг литературы. С одной стороны, это правильно (как же еще характеризовать поэта?). Но с другой - несправедливо лишать влюбленных в Бродского читателей знания о субъективных подробностях. Нашумевшее судебное дело Бродского, ссылка, эмиграция, профессорство, а потом и Нобелевская премия по литературе - все то, о чем уже писали многие и не раз. Большая же часть воспоминаний связана с самим Ефимовым, его редакционной, журналистской, редакторской, а впоследствии издательской и писательской деятельностью (а также эмиграцией). Поехал в такую-то командировку, написал такую-то книгу. И Бродский, казалось бы, главный герой, тут ни при чем. Он всюду маячит знаком эпохи, но Бродского-человека на этих страницах нет. Однако Игорь Ефимов нарисовал себя как замечательного друга и защитника поэта (может, так оно и было, тут уж не нам судить). В основном в книге представлены статьи Ефимова, говорящие о значимости Бродского как поэта, письма в газеты, защищающие его от нападок общественности. Вроде: «Особенно недостойно и непорядочно повел себя Е. Воеводин на суде над молодым поэтом и переводчиком И. Бродским . Мы убеждены, что справедливость по отношению к И. Бродскому будет восстановлена в законном порядке, но Е. Воеводин, выступавший на суде свидетелем обвинения, действовал так, чтобы не допустить справедливого решения дела. Он бездоказательно обвинил И. Бродского в писании и распространении порнографических стихов, которых, как нам известно, И. Бродский никогда не писал». А еще очень много личных писем. Вот только все они почему-то от Ефимова к Бродскому. И ни одного ответа поэта, то ли Ефимов не сберег писем друга для потомков, то ли припрятал до поры до времени по необъяснимым причинам, а может, и вовсе (в это уж совсем не хотелось бы верить) их не получал, Бог его разберет. Впрочем, в книге есть тексты с пары открыток от Бродского, но все равно, прямо скажем, негусто. Зато замечательно описана советская эпоха. Диссидентство - настоящее и мнимое, юношеское бунтарство, непокорность, чтение запрещенных книг, чиновничья волокита - в общем, то, чем некогда жила наша страна. И над всем этим имя великого поэта, или, как Ефимов, иронизируя, называет его, Нобелевского тунеядца. А сквозь всю книгу проходит вполне по-человечески ужасающее: «Вообще очень страшно оставаться за бортом истории культуры». Наверное, поэтому от Ефимова больше всех достается Соломону Волкову, который в своих сочинениях часто не ссылался на цитируемого автора (в роли коего пару раз выступал и сам Ефимов), а также якобы очень затянул с выходом сборника прижизненных интервью поэта (и опубликовал его уже после смерти Бродского, не внеся требуемых правок). «Впоследствии, возвращаясь к этой книге много раз для работы над своими статьями о Бродском, я неоднократно убеждался, что страсть Волкова выставлять себя и манипулировать литературным материалом в угоду своим вкусам не так безобидна. Например, в его книге на вопрос о Солженицыне Бродский дает уничижительный ответ и больше не возвращается к этой теме. Но когда в "Захарове" вышло большое собрание интервью Бродского, стало ясно, как высоко Бродский ставил этого писателя и публициста, как многократно отдавал ему должное, даже говорил, что в нем "Россия обрела своего Гомера"». Конечно, Ефимов имеет право на свое собственное мнение, однако не тем же ли самым занимается и он, приводя, хоть с оговорками, списки фамилий своих друзей-литераторов? Но в одном Ефимов прав: «Если бы мне довелось произнести тост в твою честь, я бы построил его в стиле воплей того клеветника, который обязательно бежал за колесницей римского триумфатора (острая приправа): "Не за тунеядство нужно было судить этого рифмоплета, а за посеянные им семена разврата: за тысячи девушек, женщин и даже вдов, соблазненных чтением его стишат на тысячах диванов, задних сидений автомобилей, парковых скамеек. И да встретит его на том свете Вергилий, и да отведет в соответствующий круг, и да положит на веки вечные между Марией Стюарт и Сарой Леандр!"»