Содержание


Отечественная война 1812 года

- 5 -


Приложение
Император Александр I
и его сподвижники в Отечественной войне

- 265 -

ЧАСТЬ I


Императору Николаю I благоугодно было повелеть составить описание «Отечественной войны»; выбор его величества пал на генерал-лейтенанта Михайловского-Данилевского.
Талантливый исполнитель царской воли так говорил о своей задаче: «Критическая военная история не была моей целью. Оставим ее военным схоластикам, любителям стратегии и тактики. Другая цель была у меня: представить, по возможности, правдивое изображение события...» Нельзя не согласиться, что задачу свою автор выполнил блестяще. Признавая труд Михайловского-Данилевского выдающимся, мы, ввиду приближающегося юбилея, предлагаем его в сокращенном виде, сохранив план работы и разделение по главам.
1912

1812 год Россия и Франция встретили в приготовлениях к военным действиям — сомнений не было в близости разрыва.
В январе Наполеон занял своими войсками Шведскую Померанию и остров Рюген. Шведский король по поводу подобного нарушения международного права спрашивал мнение императора Александра I, а наследный принц шведский писал государю: «В общей скорби взоры всех обращены на Вас с верою и упованием. Целость России есть ручательство и нашего будущего существования», — на что император отвечал, между прочим: «...мне, может быть, предстоит трудное дело, но не скрывать его от себя должен я, а выполнить». Результатом сношений России со Швецией явился оборонительный и наступательный договор, который должен был храниться в тайне до объявления войны Наполеону. Между тем Наполеон, в свою очередь, предложил Швеции объявить войну России и вторгнуться в Финляндию при первом известии о переходе француз¬ской армии через Неман, на что наследный принц, принявший по болезни короля бразды правления, отвечал отказом. Одновременно с этим Наполеон уговаривал и Турцию продолжать войну, прервав начатые в Бухаресте переговоры, а в то же самое время уверял императора Александра I в желании сохранить мир.
13 февраля Наполеон призвал к себе Чернышева, долго говорил с ним и поручил отправиться в Петербург, по приезде куда Чернышев и представил письменно его величеству этот разговор.
«Холодность между императором Александром и мною произошла от решительного отказа вашего правительства войти в рассмотрение статей, сущность коих маловажна. Если хотите восстановить по-прежнему доброе согласие, надобно обратиться к исполнению Тильзитского мира, совершенно изгнать английские корабли из русских гаваней и запретить ввоз колониальных товаров, которые привозят к вам англичане под американским флагом; они идут потом через Броды в Австрию, Пруссию, даже во Францию, отчего нарушается континентальная система. Это все равно, если бы я допустил англичан в Гавр и другие французские гавани.
Я говорил несколько раз, что объявлю войну, если узнаю, что вы отказываетесь от исполнения декретов Берлин¬ского и Миланского, на которые государь ваш согласился в Тильзите. Со времени издания вашего тарифа 1810 года полагал я, что государь переменил Свои виды. В тарифе ясно выражается намерение повредить Франции и оскорбить лично меня. Можно было достигнуть другим образом предположенной вами цели, соглася заблаговременно ваши выгоды с уважением, должным союзу. Государь не имеет уже ко мне тех чувствований, какие изъявлял в Тильзите и Эрфурте; доказательством служит протест по ольденбург¬скому делу. Этот манифест — настоящее объявление войны, которое нарочно разослали ко всем дворам, как будто призывая меня к суду их; но я никому не подсуден.
Император Александр вызвал меня сим манифестом, бросил мне перчатку; но я не поднял ее, желая сохранить мир с Россиею, и до сих пор не отвечал: мне не прилично иначе отвечать как объявлением войны. Я сказал иностранным дворам, что дам объяснение, когда оно будет согласно с моей политикой, предоставляя себе, таким образом, средство отвечать им, как мне следует, или оставить дело без внимания, если каким-нибудь соглашением с вами изгладится впечатление, произведенное протестом.
Я намерен объявить, что Ольденбургский герцог, не послав вспомогательных войск в последнюю войну против Австрии, нарушил свои обязанности как член Рейнского Союза и лишился прав на свои владения, на которые также не признаю я прав России. Только из уважения к вашему монарху не обнародовал я такого объявления прежде и продолжал убеждать ваше правительство к миролюбивому соглашению; но вы не даете никакого ответа. Разве император Александр разбил меня, поступая так со мною? Разве мы уже до того сделались презрительны в глазах его, что он не считает нас достойными даже ответа и вступления с нами в объяснения? Если из гордости вы не хотите договариваться в Париже, назначьте любой город в Немецкой земле и пришлите кого-нибудь с полномочием, которым уже полтора года прошу я снабдить князя Куракина.
Что касается до моих вооружений, то они — следствие моей системы, а не намерений враждебных. Когда Россия поселила во мне недоверчивость, я начал готовиться к войне и не скрывал того ни от вас, ни от вашего посла. Разве говоренное мною князю Куракину публично на аудиенции в прошедшем августе сказано было без намерения? Я думал, что слова мои побудят вас сделать какой-нибудь решительный шаг: ничто не удалось, и я должен был продолжать вооружения, но иначе, нежели в прежние времена. В 1805 и 1806 годах старался я ускорить войну, чтобы разбить австрийцев и пруссаков, пока вы не пришли к ним на помощь; теперь я не тороплюсь по двум причинам:
1) что, не желая войны, думаю сохранить надежду на мир; 2) чем долее буду медлить, тем более возрастут мои силы.
Вы хотели договариваться, имея армию готовую к бою, и я должен был сблизить войска, чтобы противостать вам. У вас 400 000 человек расположены от Риги до Каменец-Подольска, и мне надобно было подвинуть корпус на помощь войскам Варшавского герцогства. Когда вы поедете через Пруссию, встретите корпус Даву на марше в Штеттин; прочие корпуса скоро за ним последуют, ибо теперь же хочу поставить авангард на Висле, а главные силы на Одере. Если получу ответ скоро и в таком смысле, как желаю, то, может быть, не велю переходить через Одер; иначе подвину войска до Вислы; во всяком случае, имею я право идти до Данцига.
Положительно уверяю вас, что в настоящем году я не начну войны, разве вы вступите в Варшавское герцогство или в Пруссию, которую почитаю моей союзницей. Если, с своей стороны, вы не хотите войны и желаете ее избежать, то еще можно согласиться на следующих условиях:
1) в точности исполнить Тильзитский договор и все меры, принятые до сих пор против англичан, с тем, однако, изменением, чтобы взаимно условиться об исключительных дозволениях, на основании которых выгоды не были бы предоставлены одним англичанам, но разделились бы поровну между каждою из торгующих держав; это отнюдь не повредит континентальной системе;
2) заключить торговый договор или конвенцию, которая, сохраняя сущность вашего тарифа, устранила бы все, что есть в нем оскорбительного для Франции;
3) насчет Ольденбурга подписать соглашение, которое уничтожило бы вредное влияние вашего протеста и было бы такого содержания, что вы или ничего не требуете, или хотите определенного вознаграждения, за исключением, однако, Данцига или какой-либо части Варшавского герцогства.
Признаюсь, что за два года прежде не мог думать о возможности разрыва России с Францией, по крайней мере при жизни императора Александра и моей. Ручательство в спокойствии Европы видел я во взаимных чувствованиях наших, которые и поныне сохраняю к вашему государю. Уверьте в том его величество и скажите, что если судьба определила двум сильнейшим державам на земле воевать за пустяки, то я буду вести войну, как рыцарь, без всякой ненависти, без недоброжелательства, и если обстоятельства позволят, предложу императору завтракать вместе со мною на передовой цепи. Настоящий поступок мой облегчает мне совесть. Изъяснив вам истинные мои чувствования к императору, посылаю вас, как моего полномочного, в надежде, что еще успеем согласиться и не будем проливать крови ста тысяч храбрых из-за того, что мы не можем условиться о цвете ленточки. За год и меньше было не трудно примириться; теперь удобнее, нежели через три месяца. Если у вас не хотят разрыва с Францией, то надобно поторопиться прислать кого-нибудь для переговоров. Чем более будете вы медлить, тем более умножатся мои приготовления. Если же вы решились воевать, то вы действуете основательно, и все, что у вас сделано в этом отношении, в порядке вещей. Выбор минуты, когда начнется война, будет зависеть уже не от политики, но от военных соображений».
На представленном докладе государь сделал отметки, которые опровергают справедливость жалоб Наполеона.
Накануне разговора с Чернышевым, продолжая уверять императора Александра в дружбе, Наполеон заключил тайный союз с Пруссией, по которому она обязалась в случае войны Франции с Россией выставить корпус в 20 000 человек и снабжать французскую армию продовольствием во время прохода ее через Пруссию. Насколько союз этот тяготил прусского короля, лучше всего свидетельствуют следующие слова из письма его к императору Александру I: «Жалейте обо мне, но не обвиняйте меня. Если война вспыхнет, то мы будем вредить друг другу только в крайних случаях. Сохраним всегда в памяти, что мы друзья и что придет время быть опять союзниками. Уступая непреодолимой судьбе, сохраним свободу и искренность наших чувств».
Французские войска приблизились к Одеру, вследствие чего Александр I велел известить Наполеона, что для начатия переговоров он должен дать обещание вывести свои войска из Пруссии, которая становится, таким образом, нейтральным государством; лишь при этом условии нашему послу в Париже князю Куракину повелено было вступить в объяснения о предложениях, доставленных Чернышевым, но при этом твердо отстаивать наши требования, так как государь решился скорее начать войну, нежели подписать то, что несовместно с достоинством и выгодами России.
15 апреля князь Куракин имел аудиенцию у Наполеона, сообщил ему предложения Александра I и получил следующий ответ: «Мне невозможно вывесть войск из Пруссии: требование ваше почитаю обидою. Вы пристаете ко мне с ножом. Честь не позволяет мне согласиться. Разве в Петербурге до такой степени забылись, что угрозами думают склонить меня на свои желания! Начнем договариваться; условимся в том, чего хотим». Посол сказал, что не может приступить к переговорам, доколе не получит положительного обещания очистить от французских войск Померанию и Пруссию и уменьшить Данцигский гарнизон.
«Вы поступаете как пруссаки перед Иенским сражением, — отвечал Наполеон. — Они требовали вывода войск моих из Северной Германии». На возражение, что сам Наполеон утверждал в Тильзите, сколь необходимо для прочности союза быть между Россиею и Франциею независимому государству, Наполеон отвечал: «Не могу согласиться на ваши предложения; не настаивайте в принятии их, если хотите договориться».
Разговор с Наполеоном продолжался еще довольно долго, и заключительные слова давали, правда довольно смутную, надежду на мирное разрешение вопроса; казалось, что Наполеон колебался. Министр иностранных дел Маре соглашался на проекты двух предложенных конвенций, оставалось лишь их подписать, и тогда можно было бы приступить к переговорам, но две недели Маре ссылался, что не имеет все еще повелений; сомнений не было — Наполеон желал выиграть время, а пока держать нас в неизвестности; между тем его армия собиралась между Рейном и Одером, гвардия выступила из Парижа, даже отправлены были экипажи и верховые лошади Наполеона.
Наконец Маре пригласил князя Куракина на совещание; наш посол принял приглашение с условием, что ему будут выданы паспорта, если он не получит удовлетворительного ответа; совещание, однако, не состоялось, и Маре, не повидавшись с князем Куракиным и не снабдив его паспортами, покинул Париж.
Император Александр решил считать отказ Наполеона очистить Пруссию и Померанию за объявление войны и в этом случае действовать наступательно; по выработанному плану русские войска должны были выступить за границу, переправясь через Неман в Олите, Мерече и Гродно, как перемена в политике Австрии принудила изменить предположенный способ ведения войны и перейти к действиям оборонительным.
Наполеон потребовал от Австрии союза с ним; победителю не могли отказать, и Австрия, желавшая в надвигавшейся войне лишь соблюдать вооруженный нейтралитет, обязалась помогать Франции корпусом в 30 000 человек. По словам Венского двора, «только крайность и изнеможение помешали объясниться с Наполеоном твердым голосом», а император Франц просил Александра I войти в положение и сообразно тому судить о его поступке.
Французы начали уже небольшими партиями переправляться через Одер, и главнокомандующий нашей 1-й армией Барклай де Толли из Вильно испрашивал разрешения его величества начать согласно выработанному плану наступательные движения, но в это время получены были сведения о союзе Наполеона с Францем, и поэтому император Александр I ответил Барклаю де Толли: «Важные обстоятельства требуют зрелого размышления о том, что нам предпринять; посылаю вам союзный договор Австрии с Наполеоном. Если войска наши сделают шаг за границу, то война неизбежна... Французский посол положительно уверяет, что Мемель и Кенигсберг не будут заняты и что он имеет повеление от Наполеона остановить движение войск к сим городам... Я не много полагаюсь на такие уверения, но их должен принять в уважение. По приезде моем в Вильну окончательно определим дальнейшия действия».
Вслед за известием о союзе Наполеона с Австрией император получил донесение о приближении французских войск к Кенигсбергу; это обстоятельство вынудило государя, не дожидаясь депеш о результатах переговоров князя Куракина, отправиться к армии в Вильно.
9 апреля, утром, Александр I написал Шведскому принцу: «Известия об Австрии неприятны, но с постоянством и твердостью надеюсь кончить успешно приближающуюся борьбу. Разделяю мнение вашего высочества не отвергать конгресса, если Наполеон предложит его, с тем однако же, чтобы первым условием переговоров была независимость северных держав. Без крайней необходимости я не буду начинателем. Приехав в Вильну, мне легче будет судить о положении дел и о том, что предпринять», — и, отслушав в Казанском соборе молебен, в два часа дня выехал из Петербурга; ни для кого не была тайной причина отъезда императора.
14 апреля государь прибыл в Вильно и первые две недели посвятил смотрам войск, которые были найдены в полном порядке, о чем его величество написал генерал-фельдмаршалу графу Салтыкову:
«Армия в самом лучшем духе. Артиллерия, которую я успел осмотреть, в наипрекраснейшем состоянии. Возлагая все упование мое на Всевышнего, спокойно ожидаю дальнейших событий».
Наполеон 4 мая прибыл в Дрезден, послав перед выездом из Парижа своего генерал-адъютанта графа Нарбонна к государю, якобы с предложениями, клонящимися к миру; на самом же деле цель поездки Нарбонна была выведать намерения Александра I и узнать, что происходило в Вильно. Нарбонн прибыл в Вильно в конце апреля, был два раза принят государем и отбыл с ответом на все спорные статьи, которые французское правительство истолковывало в превратном виде. В заключение объяснены были причины, побудившие Россию принять меры к обороне: насильственное распространение французского владычества в сопредельных землях, приближение к границам государства и нежелание очистить Пруссию и Шведскую Померанию.
Тотчас после отъезда графа Нарбонна Александр I получил известие о заключении Кутузовым в Бухаресте мира с турками, несмотря на все происки французского поверенного в делах в Константинополе; и новому главнокомандующему Дунайской армией, адмиралу Чичагову, послано было повеление выступить, по получении ратификации мира, с частью армии через Сербию для действий против Наполеона.
К началу 1812 года Наполеон располагал 1 187 000 человек войска, состоявшего собственно из французской армии и войск союзников*; для нашествия на Россию он сформировал Великую Армию в составе гвардейского, 12 п嬬хотных и 4 резервных кавалерийских корпусов, общей силою в 610 000 строевых чинов, а с нестроевыми доходившую до 700 000 человек, при 187 111 лошадях и 1372 орудиях. В разноплеменный состав армии не вошли из народов Европы только шведы, датчане и турки.
Против столь значительных сил Наполеона Россия могла выставить лишь 218 000 человек при 942 орудиях, составлявших 17 корпусов*, которые разделены были на
3 армии:

Из рекрутского набора в 23 888 человек, объявленного 29 марта, формировались в Ярославле, Костроме, Владимире, Рязани, Тамбове и Воронеже 12 полков, которые должны были составить две дивизии; для занятия офицерских вакансий приглашались отставные офицеры, способные еще к службе и известные дворянству своим поведением; обмундирование, обозы и подъемные лошади должны были быть доставлены средствами и распоряжениями тех губерний, из которых рекруты назначались в полки. В июне месяце полковнику графу Витту повелено было сформировать 4 казачьих полка Украинского конного войска, в которые поступали мещане, цеховые, помещичьи, казенные, экономические, ранговые и старостинские крестьяне, по одному со 150 ревизских душ. Кроме того, в Дерпте, по вызову отставного поручика Нирота, формировался на его личные средства волонтерный из дворян корпус стрелков. Эти новые формирования вместе с запасными и рекрутскими батальонами и эскадронами увеличивали силу наших армий до 335 000 человек*; сюда не вошли 4540 пионеров, распределенных по армиям и крепостям, и несколько казачьих полков, бывших на марше к армии. Кроме того, имелись еще войска: в Финляндии и Петербурге — 54 батальона, 10 эскадронов, 8 рот артиллерии и 5 казачьих полков; в Грузии — 33 батальона, 10 эскадронов, 5 рот артиллерии и 9 казачьих полков; на Кавказской линии — 12 батальонов, 5 эскадронов, 3 роты артиллерии и 11 казачьих полков; в Одессе и Крыму — 1 пехотная и 1 кавалерийская дивизии и 3 казачьих полка; в Оренбурге и Сибири — 27 линейных и гарнизонных батальонов, 2 роты артиллерии, Уральское, Оренбургское, Ставропольское, Калмыцкое, Башкирское и Мещерякское казачьи войска; в Дунайской армии — 53 000 человек и 216 орудий; в отдельном корпусе внутренней стражи гарнизонные батальоны и полки и 3 учебных батальона. Все эти войска по разным причинам не могли быть двинуты на театр военных действий.
Запасные артиллерийские парки были расположены в
3 линии: 1) в Вильно, Дюнабурге, Несвиже, Бобруйске, Полонном и Киеве; 2) во Пскове, Порхове на Шостен¬ском пороховом заводе, в Брянске и Смоленске; 3) в Москве, Новгороде и Калуге.

Наполеон ожидал возвращения графа Нарбонна в Дрездене, пополняя и сосредотачивая корпуса своей армии от устьев Вислы до Карпат. Назначенному в Варшаву французским послом архиепископу Прадту Наполеон сообщил самоуверенно свой план: «Я иду в Москву и в одно или два сражения все кончу. Император Александр будет на коленях просить мира. Я сожгу Тулу и обезоружу Россию. Меня ждут там; Москва — сердце империи». Отъезд Прадта совпал с возвращением Нарбонна, который доложил, что император Александр I настаивает на требовании очистить Пруссию от французских войск, что в русских не заметно уныния, а государь выразил сожаление о разрыве с Францией, добавив: «Я знаю силу и дарования Наполеона, однако же, при одном взгляде на карту России, легко убедиться, что для обороны места хватит». Выслушав Нарбонна, Наполеон решил не откладывать нашествия на Россию, и 17 мая покинул Дрезден.
Расположение армии Наполеона не давало возможности предрешить тот пункт, в котором он вторгнется в Россию — на походе от Вислы к Неману армия одинаково удобно могла сосредоточиться между Тильзитом и Брестом, вот почему и наши армии были размещены на большом пространстве*, и операционный план сводился к следующему: 1) если Наполеон направится на Вильно, 1-я армия должна собираться в окрестностях Свенцян, куда каждый корпус отходит по заранее данному направлению; по сборе армия действует в зависимости от обстоятельств, т.е. принимает сражение или отступает; лишь корпусу графа Витгенштейна разрешено, при известных условиях, начать отступление по своему усмотрению; 2) Платов с казаками действует от Гродно во фланг и тыл неприятеля, переправляющегося через Неман; 3) армия князя Багратиона подкрепляет Платова; 4) Тормасов наблюдает движение неприятеля, а в случае наступления на него отступает к Киеву.
В общем же, каждая армия, против которой появится неприятель в превосходных силах, должна, избегая решительных сражений, отступать мало-помалу, а в это время другая действует во фланг и тыл противника.
В течение апреля и мая укрепляли Киев и Ригу, строили укрепленные лагери близ Киева и на левых берегах Двины и Дриссы, не предвидя, что театр войны перенесется силою обстоятельств в сердце России.
Вся Европа с трепетом следила за возгоравшейся войной: на полях нашего отечества должна была решиться ее судьба: или она освободится от ига Наполеона, или он станет всемирным владыкой, и царственные поколения вынуждены будут уступить свои вековые престолы родоначальникам новых монархий, поставленных корсиканским выходцем. Спасение Европы зависело, таким образом, от русского императора.
В России все желали войны, хотя расстроенное воображение предсказывало всякие беды; обильные в то время пожары и наводнения считались дурным предзнаменованием, а равно и появление кометы с огромным хвостом; вспоминали, кстати, и сказания летописи, как в древнее время, перед нашествием татар в Россию, солнце и месяц изменили свой вид, а на небе появлялись чудесные знамения. Среди общих волнений, колебаний и сомнений оставался тверд и непреклонен лишь император Александр I; уступка Наполеону вызвала бы, несомненно, со стороны его новые требования, и в выборе — склонить ли перед всемирным победителем главу или вступить в борьбу на жизнь и смерть — русский царь остановился на последнем. Подкрепляемый верою в Бога и в свой народ, один, без союзников, император Александр I решался на войну с непобедимым завоевателем, имея целью, кроме защиты своего отечества, освободить от ига другие державы и вступиться за права угнетенного человечества; так смотрел государь наш на приближавшуюся войну и в этом смысле писал Барклаю де Толли: «Прошу вас, не робейте перед затруднениями, полагайтесь на провидение Божие и его Правосудие. Не унывайте, но укрепите вашу душу великою целью, к которой мы стремимся: избавить человечество от ига, под коим оно стонет, и освободить Европу от цепей».
Наполеон приказал своим войскам быстро двигаться к русским границам и наводнил ими Восточную Пруссию и Варшавское герцогство, принуждая жителей продовольствовать свою армию и везти громадные обозы, из которых запрещено было что-либо расходовать; подобное насилие Наполеон оправдывал намерением захватить русскую армию врасплох. Проходимый край разорялся, войска Наполеона стали предаваться грабежу, жители, взятые в обоз, покидали повозки, и они начали отставать и не доходили до Немана.
Наполеон, еще будучи в Дрездене, выразил желание, чтобы одновременно с Нарбонном был принят в Вильно и Лористон, посол в Петербурге, но на это последовал отказ с предложением Лористону изложить свои требования письменно. Требование князем Куракиным паспортов и отказ принять Лористона Наполеон счел за достаточную причину вторгнуться в Россию без объявления войны. «Дело решено. Русские, которых мы всегда побеждали, принимают на себя вид победителей. Они вызывают нас, за что, конечно, впоследствии придется нам благодарить их. Останавливаться на пути, значит не пользоваться благоприятным случаем, который нам представляется. Отказ Лористону прекращает мою мнительность и избавляет нас от непростительной ошибки. Почтем за милость, что нас принуждают к войне; перейдем Неман!»
План военных действий Наполеона заключался в сле¬дующем: 1) сам он с гвардией и пятью корпусами (всего 250 000 человек) двинется из Ковно на Вильно и внезапным нападением разобьет 1-ю армию ранее, чем она успеет соединиться со второй; 2) Вестфальский король с четырьмя корпусами (всего 80 000 человек) направится от Гродно против 2-й армии; 3) вице-король Итальянский с тремя корпусами (всего 80 000 человек) врежется между 1-й и 2-й армиями и не даст им соединиться; 4) Макдональд с 30 000 человек угрожает нашему правому крылу; 5) Шварценберг с 30 000 человек направится на Слоним и действует по обстоятельствам — или против армии Багратиона, или заслонит Наполеона от действий против него Тормасова.

11 июня Наполеон выехал из Вильковиска и неожиданно приехал на бивак одного Польского конного полка, расположенного на пушечный выстрел от Ковно. Осмотрев берега Немана, Наполеон приказал к вечеру начать наводить три моста между Ковно и Понемунями, а пока собранным войскам сохранять полную тишину и не разводить огней. С заходом солнца Наполеон подъехал к берегу, и в его присутствии на воду были спущены понтоны, а 300 поляков 13-го полка отплыли на лодках; по переправе поляки заняли небольшую деревушку, и первые выстрелы их по лейб-казачьему разъезду огласили берега в ночной тиши, возвестив начало войны. Начальник разъезда Жмурин, произведя несколько ответных выстрелов, стал, по приказанию командира полка графа Орлова-Денисова, отходить назад.
Между тем мосты были быстро наведены, и с наступлением 12-го числа неприятель начал по ним переправу, заставившую радостно биться сердце Наполеона. 13 июня французы заняли без сопротивления Ковно, куда к вечеру прибыл на ночлег Наполеон.
Приближение Наполеона не было тайной для государя, и 10 июня его величество писал графу Салтыкову: «Ежечасно ожидаем быть атакованы. С полною надеждою на Всевышнего и на храбрость российских войск готовимся отразить неприятеля».
12 июня утром императору были доставлены известия о приготовлениях Наполеона к переправе, почему последовало распоряжение о вывозе из Вильно казенных денег, архивов и планов; известия эти не были оглашены в главной квартире, и окружающие государя просили его величество удостоить своим присутствием бал, устроенный ими в тот день в загородном доме генерала Беннигсена. В разгар бала прибывший курьер доложил министру полиции о наводке французами мостов на Немане. Император приказал Балашеву хранить в тайне полученное известие, оставался на балу еще около часа времени, после чего потребовал к себе Барклая де Толли, который по выходе из кабинета государя написал корпусным командирам: «Неприятель переправился близ Ковно, и армия сосредоточивается за Вильно; почему предписывается вам начать тотчас отступление по данным повелениям», а Платову и князю Багратиону велел немедленно начать решительные действия. Призванный вслед за Барклаем де Толли в кабинет к императору государственный секретарь Шишков получил повеление написать приказ войскам и уведомить Петербург, результатом чего явились приказ армиям и рескрипт графу Салтыкову.

Приказ армиям:
«С давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки французского императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений, при всем нашем желании сохранить тишину, принуждены мы были ополчиться и собрать войска наши, но и тогда, ласкаясь еще примирением, оставались в пределах нашей империи, не нарушая мира, а быв токмо готовыми к обороне. Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого нами спокойствия. Французский император, нападением на войска наши при Ковно, открыл первый войну. Итак, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остается нам ничего иного, как, призвав на помощь свидетеля и защитника правды, Всемогущего Творца Небес, поставить силы наши против сил неприятельских. Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог».

Фельдмаршалу графу Салтыкову.
«Граф Николай Иванович!
Французские войска вошли в пределы нашей империи. Самое вероломное нападение было возмездием за строгое наблюдение союза. Я, для сохранения мира, истощил все средства, совместные с достоинством престола и пользою моего народа. Все старания мои были безуспешны. Император Наполеон в уме своем положил твердо разорить Россию. Предложения самые умеренные остались без ответа. Внезапное нападение открыло явным образом лживость подтверждаемых в недавнем еще времени миролюбивых обещаний. И потому не остается мне иного, как поднять оружие и употребить все врученные мне провидением способы к отражению силы силою. Я надеюсь на усердие моего народа и храбрость войск моих. Будучи в недрах домов своих угрожаемы, они защитят их с свойственною им твердостью и мужеством. Провидение благословит праведное наше дело. Оборона Отечества, сохранение независимости и чести народной принудили нас препоясаться на брань. Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем».

Предвидя все беды своего народа от войны, Александр I, несмотря на твердое намерение не мириться с Наполеоном в недрах России, решил сделать еще одну попытку к приостановлению военных действий и 13-го числа, в 10 часов вечера, потребовал к себе Балашева. «Ты, верно, не ожидаешь, зачем я тебя призвал. Я намерен отправить тебя к Наполеону. Я сейчас получил донесение из Петербурга, что нашему Министерству иностранных дел прислана нота от французского посла графа Лористона с изъяснением, что неотступное требование паспортов князем Куракиным для выезда из Франции принимается за разрыв и, вследствие того, дано приказание Лористону просить пропусков и ехать из России. Итак, в первый еще раз я вижу причину, хотя весьма слабую, которою пользуется Наполеон, как предлогом к войне, но и та ничтожна, потому что князь Куракин требовал паспортов сам собою, не имея от меня на то повеления. Он видел, что все едут из Парижа, и Наполеон и Маре, и, заключая, что после них не от кого будет получить паспорта, настоятельно требовал его прежде отъезда Наполеона. Наполеон присылал ко мне своего генерал-адъютанта графа Нарбонна, который когда-то был военным министром; в соответственность сего решился я отправить тебя. Хотя, впрочем, между нами сказать, я не ожидаю от этой посылки прекращения войны, но пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что начинаем ее не мы. Я дам тебе письмо к Наполеону. Будь готов к отъезду». Ночью государь вторично потребовал Балашева, прочел ему свое письмо к Наполеону и на словах добавил, что переговоры могут начаться тотчас, но при условии отступления французской армии за нашу границу, а «в противном случае даю Наполеону обещание: пока хоть один вооруженный француз будет в России, не говорить и не принимать ни одного слова о мире».
14-го числа император отбыл в Свенцяны, где выжидал сосредоточения армии, корпуса которой еще накануне находились в полном отступлении за исключением Тучкова и графа Шувалова, занявших позиции перед Вильно, между рекой Вилией и Двором Подвысокое; при этих корпусах находился и Барклай де Толли; он желал раньше удостовериться в силах и намерениях Наполеона. В день выезда императора Александра I из Вильно в Свенцяны Наполеон окончил переправу войск при Ковно и выступил на Жижморы, имея целью овладеть Вильно.
15 июня показались перед авангардами корпусов Тучкова и Шувалова конные неприятельские отряды, за которыми следовали густые колонны войск, почему Барклай де Толли приказал обоим корпусам отступить к Свенцянам; на другой день французы настигли их арьергарды, которые после стычки перед городом отошли благополучно благодаря двум удачным атакам графа Орлова-Денисова с лейб-казачьим полком в самом городе и при выходе из него; в полдень Наполеон выехал в Вильно, встреченный магистратом и жителями, поднесшими городские ключи. Вечером весь город был иллюминован, и на транспарантах изображались падение России и торжество Франции.

Заняв Вильно, Наполеон прервал сообщение между Барклаем и Багратионом; строго преследуя цель помешать соединению наших армий и отрезать корпуса первой из них один от другого, он дал своим войскам разное направление, вследствие чего военные действия как бы разделились надвое: действия против 1-й армии и действия против 2-й армии.<br