Содержание


Об этой книге 5

Часть первая
СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ

Глава первая. Истоки 7
Происхождение 7
Отец 10
Мать 12
Первенец 14
Десять песен о маленьком мальчике 15
От года до двух 20
Вера Яковлевна 30
Духовная колыбель 31
Подпольный стаpец 34
Рассказ старой монахини 35
Отец Петр Шипков 36
Схиигуменья Мария 38
Глава вторая. Дошкольное детство 41
Первые впечатления 41
Война 44
Живые святые 48
Глава третья. Школьные годы 50
Школа 50
Церковь в детстве 52
Допрос мамы и Веры Яковлевны 53
Коммуналка на Серпуховке 54
Новые знакомства 55
Пионерлагерь 67
Маленький мыслитель 68
Первый кризис 71
Пятнадцать лет 72
Летние каникулы 75
Пpиокско-теppасный заповедник 76
Теософы 76
Школа pисования 78
Чтение и литеpатуpные занятия в школьные годы 79
Глава четвеpтая. В Пушно-меховом институте 82
Поступление в институт 82
Новый дpуг 84
Любовь 88
Глава пятая. Сибиpиада 92
Пеpеезд в Иpкутск 92
На окpаине России 93
О чем думал студент Мень 97
Сибиpские похождения 102
На военных сбоpах 107
Втоpой кpизис 108
Конец иpкутской эпопеи 109
Чтение и литеpатуpные занятия в студенческие годы 111
Глава шестая. Молодой диакон 112
Рукоположение во диакона 112
Акулово 114
Акуловские будни 117
Праздники 119
Феликс 121
Николай Эшлиман 124
Женя Бобков 126
Отец Николай Голубцов 126
Чтение и литературные занятия в годы диаконства 128
Глава седьмая. Медовые годы священства 129
Рукоположение во священника 129
Алабино 130
Настоятельство 130
Обновление храма 131
Пастырская деятельность 133
Приходской обиход 135
Резолюция Патриарха Алексия 138
Конец сотрудничества в ЖМП 140
Беда 142
Чтение и литературные занятия в Алабине 144
Глава восьмая. Тарасовка 145
На новом месте 145
Знаменитое письмо 147
Новые люди 151
Великая пианистка 153
Солженицын 155
Анна Ивановна 158
Дом в Семхозе 158
Тарасовские настоятели 160
Чтение и литературные занятия в тарасовский период 162
Глава девятая. В Новой Деревне 163
Новый храм 163
Ожог 166
«Антихрист» 169
Красный епископ 172
Неожиданные кpестины 173
Новодеревенская паства 174
Пpиходские общения 177
Одиночество 177
Текучий поток 180
Одно наблюдение 183
Новый настоятель 186
Глава десятая. Духовный путь 189
Кредо 189
Духовный опыт 193
Книги 198
Глава одиннадцатая. Завеpшение пути 203
На улице Центpальной 203
Допpосы в КГБ 204
Новая эпоха 206
Последние дни 208


Часть вторая
МОЙ ДУХОВНИК

Дневник и письма. 1967—1990 211

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ИСТОКИ


Происхождение

Вы спрашиваете о моих предках, но я, к сожалению, знаю о них не так много, поскольку не очень большое значение придавал «родству по плоти».
Происходили мои пращуры, очевидно, из Польши, если судить по фамилии Василевские (по материнской линии). Но в начале ХIХ века они жили уже в России, и мой предок был артиллеристом в армии Александра I. Сын его служил 25 лет при Николае I, в силу чего его дети получили право жительства в столицах.
Прабабушка моя, Анна Осиповна, могучая, волевая женщина, рано овдовела и, однако, сумела вырастить семерых детей: Николая, Владимира, Илью, Якова (отца Веры Яковлевны), Розу, Веру и Цецилию (мою бабушку). Трое из сыновей были образованными, инженерами, жили в Москве. До самой смерти бабушка командовала ими. Это были мужики большой физической силы и с хорошими светлыми характерами (впрочем, Илья был смутьян, и его едва не приговорили к расстрелу за оскорбление офицера: он был военным, солдатом. Офицер оскорбил его в бане, и он своротил ему набок челюсть. Перед судом бабушка в трауре пришла к генералу, упала на колени и сказала, что он «единственный». Парня не расстреляли, отправили в ссылку в Иркутск, а потом скоро произошла революция).
Тетя Роза была красивой и мечтала стать актрисой, но бабушка не допустила. Роза вышла замуж за землевладельца из Финляндии и осталась там после революции. Ее дети (мои двоюродные дяди) выросли там. Один погиб во время Финской войны. После смерти мужа Роза уехала в Израиль, где и умерла (туда же уехал и ее сын).
Цецилия, моя бабушка, была страстной, религиозной, волевой женщиной. Она мечтала о научной карьере. В 1905 г. уехала в Швейцарию и поступила в Бернский университет. Там встретила юного одессита Соломона Цуперфейна и вышла за него замуж. У меня сохранился брачный контракт. Дед обожал ее до конца дней. Умерли они почти одновременно. Его отец (мой прадед) был одесским контрабандистом бабелевского типа: страшно пил, был отчаянным, имел 22 детей, погиб, когда на спор полез в какой-то котел.
Бабушка и дед кончили университет по факультету химии с докторскими дипломами. Во время учебы родилась в Берне мама. Дед между лекциями бегал взглянуть на нее. Был он сентиментален, постоянно говорил по-французски (его звали «французиком», быть может, за усы). Окончив университет, они поселились в Париже. Есть мамины фотографии с бонной в Люксембургском саду. До пяти лет мама говорила только по-французски. Там же родился их сын Лео-Жорж. Первая мировая война застала их в Париже. Дед был мобилизован, а семья поехала в Харьков, где и жила до Второй мировой войны. Дед держал потом на стене полевую сумку, в которой застряла пуля, не попавшая в него...
В Швейцарии бабушка слушала речи Ленина и сильно полевела. Потом стала очень советской, с полной искренностью. Поэтому, когда мама в восемь лет потянулась к вере, к христианству, бабушка начала с ней жестокую войну. Но, как стало ясно потом, тщетно. 16-ти лет мама сбежала из Харькова и поселилась у дяди Якова, подружившись с его дочерью Верой. Одно время чуть не стала баптисткой. Но потом... вы знаете.
Прабабушка жила с ними. Она настояла на мамином браке и дождалась меня. Я ее помню, хотя она умерла, когда мне было полтора года. Кстати, она ездила в Париж проверить, как ведет себя дочь в развратной Франции (при этом не знала ни грамоты, ни французского языка). Есть ее парижское фото в боа и перьях. В молодости она тяжело болела, и ее исцелил о. Иоанн Кронштадтский. Она была религиозной на еврейский лад. Но ее дети стали вольнодумцами, интеллигентами.
Мать Веры Яковлевны увлекалась Толстым. В их доме я в детстве прочел кучу толстовских книг по религиозным вопросам. Но они тогда вызывали у меня острое неприятие. Только сейчас я оценил Толстого более объективно.
Кроме военных и инженеров у нас в роду было два писателя: Семен Юшкевич и Василевский (Не—Буква), посредственные беллетристы.
Уточнение, но неважное: была у мамы еще одна тетка, Вера, т.е. было три сестры. Среди друзей мамы и В.Я. в детстве были Кунины и семья Розы Марковны. Дружба в два поколения. Иосиф Кунин сейчас музыковед (в «Жизни замечательных людей» — «Чайковский» и «Римский-Корсаков»). Его сестра крестилась, прихожанка отца Дм.Дудко, подруга А.И.Цветаевой, поэтесса.
Родителей отца помню плохо. Дед был очень религиозным. Но я его видел мало (он жил в Киеве). Его отец был булочником (мелкий буржуа), а жена славилась своей мудростью. К ней ходили за советами. Звали ее Дина. Я ее не помню. Отец в детстве учился в религиозной еврейской школе. Но учитель, который оказал на него влияние, был из гаскалы, т.е. из светских, и атеист. Он убил в отце веру, хотя настоящим атеистом он никогда не стал.
Вот и все, что помню. Классовое происхождение: мелкая буржуазия, интеллигенция и военные. Все мамины дядья умерли во время войны от голода. Как все крупные люди, они не переносили недоедания (Илья мог съесть 20 котлет зараз). Еврейского языка (идиш) никто не знал. Отец помнил иврит со школы и иногда читал наизусть пророков. Но для него это была просто поэзия. Он был очень терпеливый человек, добрый и веселый. Но жил в страхе. Его любимый брат был расстрелян в первые послереволюционные годы (по наговору жены); папа из-за этого не хотел жениться. Женился в 32 года. Атаковал маму много лет (шесть или семь).
Папа и мама любили театр и всегда ходили. Я в этом отношении в них не уродился.

Отец

Вольф Григорьевич Мень родился в 1902 или 1901 году, точно он сам не знал. Отец его был человеком непрактичным, мечтательным. Жена его родила мужу восьмерых детей. Двое из них погибли во время пожара, но шестерых она вырастила. Бабушку эту Алик никогда не видел, а дедушка приезжал к ним в Москву в 1941 году, когда отца арестовали.
Вольф (впоследствии принявший имя Владимир) кончил хедер, а потом в годы гражданской войны поступил в Киевский технологический институт. Помимо технологического института, он закончил второй вуз, химический. Работал в текстильной промышленности. Его специальностью была окраска тканей, он написал и опубликовал множество работ по технологии крашения.
И вот, работая на ситценабивной фабрике в Орехово-Зуеве, он знакомится с инженером-электриком Веней Василевским. Тот приглашает его в Москву, в родительский дом, и там происходит встреча с живой, веселой, прямодушной и ослепительно хорошенькой Леночкой, двоюродной сестрой Вени, которой едва минуло 18 лет.
По воскресеньям друзья приезжали в Москву, и Владимир Григорьевич часто бывал у Василевских, где жила Леночка. Он покупал билеты в театр или кино и обычно приглашал Леночку, водил ее к знакомым и родным. Они всюду появлялись вместе, и многие считали Леночку его невестой. Володя действительно не раз делал предложение, но Леночка уходила от ответа. В те годы ей не очень-то хотелось замуж. Ей рисовалась в мыслях совсем иная жизнь, целиком посвященная Христу. Но время шло, не принося никаких возможностей не только постричься в монахини, но и креститься, и родные начали настаивать на том, чтобы Леночка сделала наконец выбор.
Однажды Владимир Григорьевич прямо поставил вопрос: «Почему ты не хочешь за меня замуж?» Леночка ответила: «Потому что я исповедую христианскую веру». Меньше всего ожидал он такого ответа. Долго они шли молча. Наконец он сказал: «Ты теперь еще выше в моих глазах. А я-то думал, что любишь кого-то другого».
В следующую встречу он сказал: «Но ведь то, что ты верующая, не помешает нам в нашей семейной жизни. Ты можешь ходить в церковь послушать какого-нибудь архиерея, а я буду ходить на лекции, а потом мы будем делиться с тобой тем, что нам было интересно». Тут Леночка почувствовала, что воля Божия в том, чтобы она вышла замуж за Владимира Григорьевича, и через два месяца, на Красную Горку 15 апреля 1934 года, сыграли свадьбу.
Итак, неверующему человеку, жившему в постоянном напряженном страхе, выпала нелегкая доля, занимая пост главного инженера фабрики, иметь религиозную семью, что само по себе в сталинские времена было в его положении опасно. Но более того, семья была связана с какой-то подпольной, запрещенной Церковью. В доме без конца читали машинописную или заграничную религиозную литературу.
Владимиру Григорьевичу пришлось пережить обыск, арест, тюрьму, ссылку. Ему было страшно за своих, особенно во время войны, когда они упорно не уезжали в эвакуацию и оставались в Загорске в непосредственной близости от немцев, уничтожавших всех евреев поголовно. Они внимали не его настоятельным просьбам, уговорам, требованиям — ехать к нему в Свердловск, повиновались не главе семьи, а какому-то подпольному священнику, который и сам-то был на волосок от гибели и мог их всех погубить с собой в два счета. Он обиделся и на какое-то время перестал писать.
И все же Владимир Григорьевич проявил удивительное терпение и выдержку. В семье не было споров и ссор, все молчаливо считались друг с другом в быту. Леночка была отличной женой и матерью, все с виду шло гладко. При внешней живости и веселости, он был по природе человеком замкнутым, и с годами замкнутость эта усугубилась. В центре всех его интересов была работа, она заполняла его время и мысли, и дети видели его мало. Уходил он на работу, пока они спали, возвращался, когда дети были в постели. Алику только исполнилось шесть лет, а Павлику — три года, когда отца арестовали. Правда, через год выпустили, но в Москву вернуться не разрешили, всю войну он жил в Свердловске в разлуке с семьей и работал на большом химическом заводе.
Алику шел уже одиннадцатый год, когда возобновилась жизнь с отцом. Так и закрепилась у Владимира Григорьевича привычка не вмешиваться в то, что составляло центральный нерв всей жизни жены и детей. Впрочем, он не был убежденным атеистом. Иногда, особенно во время болезни, говорил: «Нет, наверное, все-таки что-то есть».

Мать

Мама отца Александра, Елена Семеновна Мень (Цуперфейн), родилась в 1909 году. На ее духовное pазвитие оказала огpомное влияние бабушка Анна Осиповна, та самая, котоpую в 1890 году исцелил отец Иоанн Кронштадтский, сравнительно недавно причисленный Церковью к лику святых. Тогда она после смерти мужа осталась с большой семьей на руках: у нее было семеро детей, старшему исполнилось восемнадцать, а младшей — три года. Бабушка заболела. «И вот в Харьков, где она тогда жила, приезжает о. Иоанн Кронштадтский, — писала в своих воспоминаниях Елена Семеновна. — Соседка уговорила бабушку пойти к нему и просить исцеления. Храм и площадь перед ним были полны народа, но соседка сумела провести бабушку через всю эту толпу, и они предстали перед о.Иоанном. Он взглянул на бабушку и сказал: «Я знаю, что вы еврейка, но вижу в вас глубокую веру в Бога. Помолимся Господу, и Он исцелит вас от вашей болезни. Через месяц у вас все пройдет». Он благословил ее, и опухоль начала постепенно спадать, а через месяц от нее ничего не осталось».
Эта бабушка ничему не учила Леночку, но очень любила ее, больше всех своих детей и внуков, и ее пример и любовь действовали лучше всяких нравоучений. Она вложила в сеpдце девочки понятие о Боге—Твоpце Вселенной, любящем всех людей. Глядя на бабушку, девочке тоже хотелось молиться.
Восьми лет, в 1917 году, Лена поступила в частную гимназию в Хаpькове. Непpавославные могли уходить с уpоков Закона Божия, но Лена большей частью оставалась и внимательно слушала объяснения батюшки. Выучила молитвы пеpед учением и после учения.
Мама ее давала уpоки фpанцузского и немецкого, а отец, инженеp-химик, был на фpонте. Шла пеpвая миpовая война.
«Однажды одна из маминых учениц, — вспоминала Елена Семеновна, — оставила у нас учебник Нового Завета, а сама уехала в деревню на летние каникулы. Я начала читать этот учебник («Новый Завет» в изложении священника Виноградова), и чем дальше я читала, тем более проникалась его духом и тем более разгоралась во мне любовь ко Христу. А когда я дошла до Распятия и услышала слова: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят», во мне что-то дрогнуло, со мною произошло потрясение, какого никогда не случалось ни до, ни после того момента. Я почувствовала, что не могу отойти от Христа. Впоследствии я забивалась в какое-нибудь местечко и часами не сводила глаз с Распятия, целовала, обливала его слезами. Тут я дала обещание непременно креститься, но как это осуществить, я не знала... Наконец, я решила сказать об этом маме. На маму мои слова произвели впечатление взорвавшейся бомбы. Она была в ужасе, стала кричать на меня, а потом бить... А я продолжала твердить: «Я все равно приму крещение». В это время мне было девять лет».
Лена увлеченно читала книги про первых христиан — «Фабиолу» Евг.Тур и «Камо грядеши» Сенкевича. Затем прочла «На рассвете христианства» Фаррара.
В восьмом и девятом классе Лена училась в Москве, а жила у своей бабушки. Там она сдружилась со своей двоюродной сестрой — Верой Василевской. Этой дружбе, продолжавшейся всю жизнь, не мешала разница в характерах. Вера была замкнутой, тревожной, склонной к меланхолии, а Леночка жизнерадостной и общительной.
Живя в Москве, Лена изредка ходила в церковь, но богослужение на церковнославянском языке было непонятно, и она стала посещать баптистские собрания.
Закончив девятилетку, Лена вернулась к родителям в Харьков и работала там чертежницей. По воскресеньям ходила на баптистские собрания, и это все больше обостряло отношения с родителями, которые не могли примириться с ее влечением к христианству. После очередного скандала с побоями ей пришлось уйти из дому. Ее приютила одна сестра-баптистка.
Верочка кинулась в Харьков, разыскала кузину и увезла в Москву. В Москве Леночка тоже работала чертежницей-копировщицей. Она была толкова, внимательна, аккуратна, работа ей нравилась, ее ценили, и она поступила на курсы чертежников-конструкторов, что дало ей по окончании хорошую специальность.
Понемногу она стала ходить в церковь. Верочка познакомила сестру со своими подружками, большей частью это были девушки, с которыми Вера училась в университете. Но одна из ее подруг особенно привлекала Леночку. Звали ее Тоней Зайцевой.
«Тоня была девушкой глубоко верующей, — писала о ней Елена Семеновна, — и это отражалось во всем ее поведении, во всех ее словах. Я знала, что у нее был духовный отец — старец». Этому стаpцу, отцу Серафиму (Батюгову), суждено будет сыгpать pешающую pоль в ее судьбе.
В 1934 году Елена Семеновна вышла замуж за Владимира Григорьевича Меня.

Первенец

Вскоре оказалось, что Елена Семеновна в положении. Она знала почему-то, что родит мальчика, и решила посвятить первенца Богу. Все время беременности она провела в глубокой молитве и много молилась о том, чтобы из ребенка вышел верный ученик Христа. Она заранее выбрала ему имя Александр.
Он родился 22 января 1935 года в старом родильном доме Грауермана на Большой Молчановке. Этот роддом, основанный еще до революции, существует и поныне. В результате реконструкции района он оказался одним из первых зданий по левой стороне Нового Арбата.
Тонин старец прислал письмо, в котором давал молодой матери указание о том, чтобы во время кормления ребенка она непременно читала три раза «Отче наш», три раза «Богородицу» и один раз «Верую», т.е. краткое молитвенное правило преподобного Серафима Саровского. Он считал необходимым начинать духовное воспитание с первых дней жизни ребенка.
3 сентября 1935 года, согласно обету, Елена Семеновна отправилась с семимесячным Аликом в Загорск, в бревенчатый домик, где скрывался отец Серафим.
Елена Семеновна давно уже ощущала себя христианкой, однако со своим крещением медлила. Это были опасные сталинские времена, она боялась подвести мужа. Да кроме того, с большой серьезностью относилась к этому таинству и считала себя еще неготовой.
Но в этот день сын и мать приняли святое крещение и сделались членами катакомбной Церкви.
Елена Семеновна начала часто ездить к отцу Серафиму, ставшему ее духовником. А через год приняла крещение и Вера Яковлевна и тоже сделалась духовной дочерью отца Серафима.
«С появлением моего первого сыночка, — вспоминала Елена Семеновна, — у нас началась новая жизнь. В центре нашей семьи стал Алик. Я снова почти переселилась к Верочке, так как у нее была большая квартира, а у нас с Володей — девятиметровая комната на пятом этаже... Верочка могла часами сидеть у колыбели ребенка и сочиняла вдохновенные стихи».

Десять песен о маленьком мальчике

Вера Яковлевна была второй матерью Алика. Ее привязывала к Леночке нежная любовь, и, когда та ждала своего первенца, Верочка тоже ждала его как собственное дитя.
Сохранились ее стихотворения в прозе, посвященные новорожденному Алику и датированные мартом 1935 года. Вряд ли читатель встречал где-нибудь подобное выражение беспредельной благоговейной любви к ребенку. Недаром отец Серафим сказал Верочке: «За вашу любовь этот самый Алик большим человеком будет». Та любовь, которой окружили его детство мать и тетя, была важнейшим фактором, формировавшим его характер (впрочем, во всей силе она сохранилась у обеих до самой их смерти). Более того, любовь делает сердце прозорливым, и эти маленькие поэмы таинственным образом предвидят будущее нашего героя. Они написаны в 1935 году, и я привожу их со своими комментариями, относящимися к зрелому мужу.

I

Ты в плену, маленький мальчик. Они думают, что крепко держат тебя, но ты еще свободен, свободен и чист. Ты уже смотришь на мир, но без удивления и любопытства. Ты не знаешь человеческого языка и улыбаешься ангелам, маленький человек! Твои крошечные ручки и ножки, как перышки майского жука.
Они хотят сделать тебя человеком, и ты отдаешься весь, как цветок.
Ты не знаешь «я» и «не я» — в этом-то и состоит твое блаженство. Когда ты научишься противопоставлять себя миру и будешь знать свое имя, — ты утратишь свободу и для тебя начнется борьба, которая не прекращается всю жизнь. Какое тепло окружает тебя, твою головку, твое маленькое тельце? Это тепло младенчества. Да сохранит тебя Младенец Христос!

Маленький мальчик каким-то чудом сумеет сохранить свою свободу, выйдя в широкий мир. Он по-прежнему будет встречаться с ангелами на каждой литургии. Став дедом, он, как и в младенчестве, будет отдаваться нуждающимся в нем людям и Божьему миру и познает радость слияния «я» и «не я». А в борьбе он станет воином Христовым, и ему будут помогать нездешние силы.

II

Маленький мальчик оглядывается по сторонам, обводит глазами комнату. В его глазках не отражено еще ни одно человеческое чувство; он еще не различает сквозь утренний туман нашего человеческого мира, который мы соткали сами, как паутину, который подменил нам Вселенную...
Далеко в весеннем небе сияют звезды. Ты ничего не знаешь о звездах, но ты сам так недавно оттуда, из глубины мироздания, и сам горишь еще неотраженным светом, маленький Орион!
Этот свет будет гореть в нем всю жизнь. И он действительно взойдет в духовной ночи России как созвездие дарований, соединившихся в единое целое.

III

Отчего ты так чист, дитя? Словно ангелы Божии соткали для тебя ложе из лепестков белой лилии. Ты поворачиваешь головку и протягиваешь ручки. Ты хочешь утвердить себя в этом мире. Ты «дома», маленький мальчик, как эти цветы, деревья и птицы. Будь счастлив!
Мы, взрослые, здесь на чужбине, нам страшно. Мы вкусили от древа познания добра и зла, мы пошли против Бога, мы отдали свое счастье.
И твоя улыбка, малютка, не есть ли знак милосердия Божиего, знак прощенья? Не ты ли снова и снова приносишь его нам?

Последний абзац этого стихотворения — странное провиденье. Младенец станет священником, будет приносить людям прощение от Бога в таинстве отпущения грехов и освещать многим жизнь светлой улыбкой, как знаком милосердия Божиего.

IV

Отчего я люблю тебя так, маленький мальчик? Может быть, оттого, что ты один понимаешь меня?
Взрослые люди бывают совсем чужими.

Нет, и взрослым он будет обладать тем даром понимания, который Верочка почувствовала в младенце. Очень разные и непохожие люди будут потом говорить ему: «Вы один понимаете меня».

V

Ты напоминаешь мне море, маленький мальчик! Когда ты смотришь и смотришь вокруг своим младенческим взглядом, ты напоминаешь мне море в ясное утро, когда оно ровно дышит, отражая лазурную бесконечность неба.
Когда по твоему личику проходит мимика неудовольствия или боли, она течет так быстро, как пена на гребнях утренних волн.
И когда ты спишь, дитя, я невольно думаю: так отдыхала земля на седьмой день творения...
Ты напоминаешь мне море...

Взгляд любви подсмотрел в будущем иерее одно из его главных свойств. При кипучей энергии и огромной силе в нем всегда будет отражаться бесконечность неба, и во всех житейских бурях сохранится ясная безмятежность.

VI

Вот они здесь все со своими чувствами, самосознанием и болью. Ты далеко от них, маленький мальчик, ты не стал еще частью их мира, ты сам целый мир.
Ты спишь золотым сном, малютка, ты видишь забытые нами грезы, в которых нет обрывков желаний, тревог и мук, наполняющих наши сновидения. Даже страха не знаешь ты.
И когда ты спишь, в тебе и вокруг тебя трудится целый легион невидимых сил. В твоем маленьком теле, в твоей крови, в мельчайших капиллярах твоих сосудов совершается великая работа созидания жизни.
А когда на тебя падает солнечный луч, ты весь остаешься в луче. Ты даже улыбаешься во сне. Кто научил тебя этой улыбке?

Он и не станет никогда до конца «частью их мира». Он пришел к ним, чтобы подарить им другой мир, полученный от Неба. Он сохранит в себе свет упавшего на него луча и сам станет светильником для многих.

VII

Все поэты искали разгадку весны, а ты воплотил ее в себе, маленькая ласточка, серебристый ландыш, пробудившийся на утренней заре. Твой взор устремлен вдаль, но я не знаю, что видишь ты.
Лишь на секунду ты останавливаешь свой взгляд на мне, и я называю тебя по имени, и мне кажется, что, если бы явился архангел с белыми крыльями, в нем было бы меньше нежности.

Через много лет немолодой францисканский монах-священник, отец Станислас Добровольскас, живущий на глухом литовском хуторе, человек европейской образованности, владеющий одиннадцатью языками, прошедший лагеря и тюрьмы, выдающийся проповедник слова Божия, назовет отца Александра «Московской весной».

VIII

Лунный луч упал в твою колыбель, и замкнулся золотой круг. В этом круге — ты!
Между мирами нет границ, ты примирил их все, как голубь, принесший пальмовую ветвь.
Какая стена закрывает вход? Как трудно дышать! Но ты здесь, так близко, и если я сумею забыть себя, ты позволишь мне подняться вместе с тобой, на один миг, на крыльях твоей невинности.

Все свои духовные силы отец Александр устремит на то, чтобы устранять границы между мирами, освящать сотворенный Богом мир в его земной реальности. А одна его духовная дочь, «доктор богословия», как ее называют друзья, символически изобразит впечатление, исходящее от духовника, как всеобъемлющую сферу.

IX

В твоих глазах отражается игра света. С каждым днем ты все сознательней смотришь вокруг, словно с непреодолимой силой стремишься проникнуть в окружающий тебя мир.
Ты просыпаешься с каждым днем и тянешься доверчиво навстречу большому миру, как цветок навстречу солнцу.
Тебе предстоит завоевать этот мир!

Непреодолимое стремление к познанию станет одной из главных черт отца Александра, а вся его деятельность будет направлена на то, чтобы завоевать окружающий мир для Бога.

X

Даже думая о тебе, невозможно не называть тебя по имени. В нем заключается неповторимая индивидуальность человеческого существа. Ты весь гармоничен: твои пальчики, волосы и глазки, все твои движения, вся удивительная мимика твоего лица, совсем неосознанная, но унаследованная от бесчисленных поколений твоих предков — ничто не случайно в тебе, — все это ты. И потому нет в тебе ничего оторванного, ничего не связанного с сущностью твоего бытия. Ты почти космичен еще потому, что ты младенец, потому что вся нежность, растворенная в мире, окружает начало жизни, дитя-звездочка, маленький весенний цветок. Но любовь узнает тебя сквозь туман космической жизни и, глядя на тебя, невольно шепчешь слова: «Это ты, мы знали тебя давно...»

Имя в песне пропущено, Верочка застенчиво скрыла имя своего крохотного возлюбленного. Но имя его значит «Защитник людей», а его святой покровитель — благоверный князь Александр Невский. Всю жизнь тот, кого так назвали, будет исполнять вложенную в него с этим именем задачу. Нарекши его Александром, родные предугадали его жизненное призвание, и это почувствуют толпы людей, которые будут приходить к нему ежедневно за помощью и поддержкой. Любовь Веры Яковлевны мистическим образом узнавала его сквозь туман космической жизни и помогала раскрытию тех духовных богатств, которые были заложены в мальчике.

От года до двух

Уцелела также тетрадка с записями Веры Яковлевны о развитии Алика с года до двух лет. Это еще одно трогательное свидетельство ее любви и пристального внимания к мальчику. Она вела свои наблюдения профессионально, будучи специалистом по детской психологии. Записи эти весьма любопытны: характерные черты нашего героя проступают очень рано, он как бы родился на свет уже с вполне определенными задатками, личность его узнаваема с младенчества. Приводим с сокращениями дневник Веры Яковлевны.

1936 год. Янваpь
Дня за два до своего дня рождения Алик заболел гриппом. Ночь с 21 на 22 января была особенно тяжелой, он весь горел и в бреду повторял слова «дядя», «тик-так» и другие. На следующий день температура снизилась. Когда его закутали и понесли в консультацию, он, увидав на площади городские часы, указал на них, назвав их: «Тик-так». После болезни начался новый, более бурный период развития. Правда, запас слов мало увеличивается, но зато значение слов, вернее, объем значений расширяется: «дядя» значит не только дядя, но и всякий человек, ребенок, человеческая фигура на портрете, картине; «а-а-а» — кровать, кресло, санки; «кис-кис» — кошка, горжетка, щетка, игрушечный зайчик. Появился интерес к изображениям, на таблице с цветными фигурами обводит каждую фигуру пальчиком, часто указывает на портрет, говорит: «дядя», на картинке узнает знакомые предметы, по просьбе указал на изображение кошки «кис-кис». Преобладающие интересы — экспериментирование, открывание и закрывание дверей, ящиков, коробочек, вкладывание, вынимание, соединение и разъединение.

Февpаль
14 февраля впервые прошел сам несколько шагов без поддержки. Начал за последние дни сознательно употреблять слово «мама».
28/II. Птиц (соловья и петушка) резиновых и целлулоидовых без различия называет «ко-ко», причем очень выразительно произносит это слово. Изображает (подражательно) встречу петушка с соловьем, говорит «ко-ко», смеется. Со словом «мама» обращается не только к маме, но и ко мне. Много упражняется в свободной ходьбе и беге, по нескольку раз пробегает по комнате взад-вперед, каждый раз все быстрее. Большая потребность играть с детьми, бежит к ним навстречу со словами: «Аля, Аля, Аля», дает и берет у них предметы, старается им подражать в звуках, в движении, очень оживляется.

Маpт
7/III. Показывает лужи на улице, говоря «а-а», то же, когда в комнате моют пол, при виде водопроводного крана, ведра и т.д. Охотно рассматривает картинки, просит показать их ему, указывая на то место на этажерке, где они лежат. На картинке пальчиком указывает на каждую собачку в отдельности, выражает удовольствие. Во дворе очень заинтересован детьми, кричит им уже не «дядя», но «Аля».
8/III. Стремится играть с детьми, но когда Н. отняла у него куклы, был огорчен, но не решался взять у нее обратно, пытался подойти к ней, но вновь возвращался ко мне, прося о содействии. Когда его просишь дать Наде игрушку, дает, когда она отнимает у него, смущен, не знает, что делать.
17/III. Стал очень внимателен к речи, повторяет некоторые незнакомые слова, игрушку — «гуши» и т.д. Находит иллюстрации в газете и называет по-своему. Увидел женщину с ребятами в газете, сказал: «Мама, Аля». Увидев, что мама спит, сказал: «Мама ааа».

Апpель
23/IV. Из игрушек появился интерес к животным: зайчик, мишка, кукла. Каждую игрушку называет своим именем. Начал ходить по улице ножками, бегает, любит элементы подвижных игр. Самостоятельно пускает в ход радио, находит вилку и вставляет ее в штепсель. Вспоминает об отсутствующих. Слушая рассказ, повторяет знакомые слова.

Май
18/V. Стал более требователен, иногда раздражается оттого, что его не понимают. Очень подвижен и стремителен. Старается называть окружающие предметы. Принесла ему книжку «Птичий двор», занимался ею больше получаса, называет птиц, разговаривает с ними, по многу раз перелистывает, напевает, вновь называет птиц. Приехав на дачу, все время бегал по лугу, радуется при виде животных, называет их, знакомится быстро с детьми.
24/V. Появились игры со сложным социальным содержанием. Посадил зайчика за стол и стал кормить его обедом, пользуясь совочком вместо ложки, опуская его каждый раз в ведерко и затем приближая ко рту зайчика, при этом называл блюда, которые предлагал зайчику: «пут» — суп, «катота» — картошка. Выходит за калитку, говорит: «до свиданья», машет при этом ручкой. Видя, что от него удаляешься, немного испуганно окликает и затем с торжествующим смехом бежит на зов. Эту игру часто повторяет, как бы играя своими переживаниями, произвольно их вызывая и овладевая ими. Бегает, несколько затрудняясь в выборе направления, определенно направляется только к животным или к катящемуся мячу. Не устает называть знакомые предметы и животных, ловит слова на лету, услышав слово «муравей», ищет муравьев и громко кричит: «Маммей». Указывает на каждую пролетающую птицу, говоря: «пица». Но особый энтузиазм вызывают коза, гусь и петух. Не боится приближаться к животным.
27/V. Алик стал сознательно вспоминать об отсутствующих, которых видел даже 10 дней назад. Поглощен впечатлениями от окружающего, весь загорается, вспоминая животных. Укладываясь спать дома, не может уснуть, поет или говорит «ав-ав — абака», «коза», «петух» и т.д. Сегодня познакомился с теленком, без конца повторял: «теленок», возвращаясь домой, опять рвался к нему, говорил: «идем туда, теленок». Прислушиваясь к пению птиц, поднимает ручки вверх: «там пица». Требует карандаши и бумагу: «дай-дай-ка», «писать»; пишет точки и недолго штрихи, мнет бумагу. Огромная потребность в общении. Увидав рабочего, который катит по дороге тачку, закричал: «коляска».
30/V. Нашел веточку сосны, пытался подобрать название, сказал сначала: «палка», затем «цветочек» и, наконец, «кисточка». Также при виде коровы: «абака», «лошадь», «теленок». Вчера впервые понял значение слова «брось». Обрадовался открытию, подымал одну за другой палочки с земли и бросал, говоря: «Брось». Дома делал то же с булкой, хотя явно жаль было с ней расстаться, но потребность экспериментировать оказалась сильней стремления обладать.
31/V. «Читает» с увлечением книжку «Птичий двор», которую называет «петух», вносит разнообразие в рассматривание картинок, замечает детали, там, где не хватает слов, создает со

Об этой книге

Трудно переоценить роль отца Александра Меня в религиозном пробуждении российской интеллигенции после семидесятилетнего обморочного беспамятства. Его подвижнический труд сеятеля Слова Божия на выжженной атеизмом, бесплодной, казалось, земле, его трагическая одинокая фигура и мученическая гибель по дороге в храм от топора убийцы будут, несомненно, привлекать внимание не одного поколения мыслящих читателей.
Автору выпало счастье общаться с отцом Александром на протяжении без малого двадцати трех лет.
В 1979—1980 гг. отец Александр Мень рассказывал мне о своем прошлом. Мало-помалу выяснялось, как он сложился в качестве мыслителя, священника, характера.
Рассказывал урывками: в электричках, по дороге от своего новодеревенского храма до станции, в вагоне скорого поезда Феодосия—Москва... По всему видно было, что он впервые так подробно и последовательно говорит о своем детстве, юности, первых годах служения в Церкви и эти воспоминания доставляют ему удовольствие.
Когда возникла идея из записей этих рассказов сделать книгу, он сразу согласился. Для глав о детстве дал рукописные воспоминания своей матери «Мой путь» и тетки — «Катакомбы ХХ века». Вот почему их свидетельства по воле отца Александра обильно цитируются в первой главе.
Иногда в текст вклиниваются разные документы или мои собственные свидетельства о событиях, очевидцем которых мне довелось быть. Кроме того, я дружила с матерью отца Александра и многое слышала от нее.
Случалось, на вопрос, который затрагивал особо важную для него тему, отец Александр отвечал: «Это я сам напишу». И действительно, писал. Поэтому в первой части есть страницы, написанные им самим.
Повествование о своей жизни отец Александр довел примерно до 1967 года. В этом году мы познакомились, и далее жизнь его протекала у меня на глазах. Поэтому первая, биографическая часть книги завершается лишь кратким упоминанием о главных событиях последнего, новодеревенского периода служения отца Александра. Через год после знакомства я стала вести дневник, потому что испытывала потребность фиксировать события моей религиозной жизни. Она началась и протекала под его могучим воздействием, и, естественно, в дневниках есть множество записей о моем замечательном духовнике и наших не всегда простых отношениях.
На этой же основе и написана вторая часть этой книги. Но это не всегда буквальный дневниковый текст: иногда он сокращен, иногда для краткости просто пересказан, порой в него вводятся необходимые уточнения или пояснения. И вообще при жизни автора невозможно, мне кажется, публиковать дневник без изъятий. Но смысл и содержание записей остались неизменными.
Изредка текст как бы повисает в воздухе, когда оригинал касается жизни моих соприхожан, не уполномочивавших меня говорить о них в печати.
У меня сохранилось около ста шестидесяти писем отца Александра, и часть их включена в эту книгу.
Автор приносит читателю извинения в том, что в книге, построенной на документальных свидетельствах разных людей, он иногда не сумел избежать повторений, а также в том, что, рассказывая о великом пастыре, ему пришлось говорить и о собственной незначительной персоне, иначе трудно было бы рассказать о наставническом труде его духовника.
В конце концов не в этом дело: важно сберечь для современников и потомства любые большие и малые события жизни этого религиозного гения и святого подвижника, в том числе и те, что попадали в поле зрения автора на протяжении более двух десятилетий.

Зоя Масленикова