«Я вижу некий свет», — сказал я наконец.
«Иди ж, — он продолжал, — держись сего ты света;
Пусть будет он тебе единственная мета,
Пока ты тесных врат спасенья не достиг,
Ступай!» — И я бежать пустился в тот же миг.

Пушкин


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


ГЛАВА ПЕРВАЯ


1

Удачу мы склонны оценивать как закономерный итог своей деятельности, к ней мы всегда готовы и надеемся на нее до последнего. А неудачу — как чудовищную несправедливость, неизменно настигающую нас врасплох, из-за угла.
Долгожданный выигрыш выпал Храповицкому в понедельник, в начале четвертого, когда он, еле живой
с похмелья, тащился из аэропорта, проводив, наконец, неугомонного Ивана Вихрова. Преодолевая тошноту и ломоту в суставах, Храповицкий ворочался на заднем сиденье «Мерседеса» и размышлял над тем, к кому из своих женщин сегодня отправиться. Умнее всего было бы наскоро объехать всех, продемонстрировать свое больное измученное лицо, выслушать сочувственные причитания и сбежать вне очереди к той, к которой больше всего хотелось. Беда заключалась в том, что ни к одной не хотелось.
Зазвонил мобильный телефон, Храповицкий взял трубку.
— Пляши, мать твою! — жизнерадостно посоветовал ему грубоватый мужской голос.
После тяжелого загула мир видится иначе, в нем больше места для странностей, и Храповицкий не удивился тому, что незнакомый ему человек вместо того, чтобы поздороваться, требует, чтобы он пустился в пляс.
— Думаешь, пора? — осведомился Храповицкий и зачем-то посмотрел на часы. Для танцев показалось рановато. Во всяком случае, в его рабочем графике такого мероприятия не значилось.
— А то бы! — возмущенно откликнулся любитель плясок. — Давай, давай, Леонидыч, наяривай! Да ты не узнал, что ли? Это я, Колотушин. По регионам. Помнишь меня?
Храповицкий не то что «Колотушина-по-регионам», но даже то, что он сам «Леонидыч», припоминал смутно. Экономя угасавшие силы, он не стал затруднять себя враньем, а просто проскрипел что-то утвердительное.
— Я ведь тебе что звоню?! — продолжал весело орать Колотушин. — Поляна с тебя! Проставляйся. Главный подмахнул приказ. Только что в канцелярию бумаги на тебя ушли. В четверг приедем представлять тебя коллективу. Догнал, нет?
— Догоняю, — выдохнул Храповицкий.
Он рывком поднялся, выпрямил спину и, прижав плечом трубку к уху, поправил галстук. Теперь он осознал, что разговаривает с заместителем Романа Вихрова по региональному развитию. И что он, Храповицкий, был только что назначен руководителем «Уральсктрансгаза».
Колотушин еще некоторое время с энтузиазмом наставлял Храповицкого по поводу торжественной встречи, но Храповицкий как-то разом выпал и из разговора, и из реальности. Он оторопело смотрел то в окно, то в бестолковый затылок своего водителя и ничего не видел.
Свершилось главное событие его жизни. И женщины, и недомогание, и прочие мелочи — все сразу отступило на второй план. Он стал хозяином области.
Храповицкий тряхнул головой, приходя в себя, пошарил по карманам в поисках сигары и позвонил Виктору.
— Как дела? — поинтересовался он, чтобы с чего-то начать разговор.
— Мрак! — отрезал Виктор. В отличие от Храповицкого он даже не пытался перемочь похмелье, а с утра заправлялся коньяком. — Сижу в кабинете, в кромешной тьме. Вася устроил замыкание и сбежал.
— Зачем он так поступил? — полюбопытствовал Храповицкий.
— Сбежал, чтоб я его не прибил. А замыкание устроил потому, что дятел натуральный. Ему с утра детектор лжи привезли, который он еще зимой заказывал. Якобы американский, чуть ли не из ЦРУ его сперли, а на самом деле поди где-нибудь у нас в ремонтном цеху и замастрячили. А с Васи зеленью взяли от души. Короче, Вася засел в своем кабинете охрану пытать: ворует она у него деньги из сумки или нет? А без детектора это ему не понятно. Да на Васину рожу только глянешь, сразу украсть что-нибудь охота!
— Ну и как, признались?
— Не успели! — фыркнул Виктор. — Он с водителя начал. Только включил свою хреновину, она как шарахнет током! Тот бедолага аж в угол улетел. Еле откачали! Ну
и пробки в нашем крыле повышибало. Разряд был, вольт, наверное, с тысячу! А может, и больше, я в этом не понимаю. Такой переполох поднялся! Народ забегал, думал: очередная провокация Лихачева. Сейчас тут электрики возятся, обещают через двадцать минут починить. А Вася куда-то под шумок свалил. Может, Ольгу пытать поехал.
— Ясно, — вздохнул Храповицкий. — А у меня тут тоже одна фигня приключилась. В общем, похоже, меня утвердили.
Виктор надолго замолчал.
— Где утвердили? — недоверчиво уточнил он. — Там, что ли?
Он не решался спрашивать открыто, словно боялся спугнуть удачу неосторожным словом.
— Ну, да, — подтвердил Храповицкий. — Там.
И вопрос, и ответ были на редкость дурацкими. Но они поняли друг друга. Виктор затаил дыхание, потом
с шумом выдохнул.
— Выходит, не зря мы столько бабок спалили!
— Не зря, — согласился Храповицкий.
— Вот область завтра вздрогнет!
— Еще как!
Оба торжествующе расхохотались.
— Ты где сейчас находишься? — спохватился Виктор. — Приезжай скорее, отметить же надо!
Храповицкому и самому уже не терпелось отпраздновать великое событие.
— Да еду, еду! Кстати, в четверг к нам Вихров лично прибывает, меня назначать. Представляешь? Обычно он замов присылает, но тут случай особый, — в следующую секунду Храповицкий уже устыдился этого приступа тщеславия и поспешил перевести разговор в другое русло: — Я к тому, что напиваться не надо. Нам еще целую неделю пьянствовать. Нужно рассчитать дистанцию.
— Само собой, — уверенно поддержал Виктор. — Когда же мы много пили?

2

Рассчитать дистанцию, конечно же, не получилось.
Обмывать такое торжество вдвоем им показалось скучно; они послали за Васей, Плохишом и Пахомом Пахомычем, а сами расположились в комнате отдыха, примыкавшей к кабинету Храповицкого. Прибыв и услышав новость, соратники пришли в восторг, бросились обниматься и поздравлять друг друга.
Ближе к шести вечера секретарша Лена доложила, что приехал начальник областной ФСБ Зайцев. Высокий, худой, лет под шестьдесят, с выступающим острым кадыком, Зайцев косил в пол и двигался осторожно, словно боялся наступить на мину. Храповицкий поднялся ему навстречу.
— Я, собственно, на минуту, поздравить, — тихим голосом заговорил Зайцев, пожимая протянутую руку.
— Откуда же вы узнали? — простодушно удивился Пахом Пахомыч. — Вроде это еще секрет.…
— А кто, по-твоему, наши телефонные разговоры слушает? — фамильярно и вместе с тем подобострастно ухмыльнулся Плохиш. Бандитское прошлое заставляло его испытывать неловкость в присутствии людей из органов.
Зайцев не ответил, поспешно пожелал Храповицкому успехов в новой работе, чокнулся с ним и стоя выпил. Минут через двадцать появился прокурор области, тоже с поздравлениями. Он, старчески кряхтя, троекратно обнялся с Храповицким, потерся мягким шишковатым носом о его жесткую щеку с проступившей щетиной
и, бросая вызов своим годам, лихо хватил штрафную.
Не успел прокурор расположиться на диване, потеснив оробевшего Плохиша, как откуда-то возник прокурорский племянник, круглый, суетливый и глупый молодой человек, которого Храповицкий едва знал. Племянник привез в подарок картину, на которой обнаженная красотка млела в чешуйчатых лапах дракона. Сюжет был модным среди провинциальной деловой элиты,
и подобные произведения искусства часто встречались
в кабинетах бизнесменов. Позже их сменили портреты президента и иконы.
Прокурор картину не одобрил, а Зайцеву она, напротив, понравилась. Они немного поспорили, и все выпили за Храповицкого.
Между тем новость о назначении стремительно разлеталась по губернии, и карусель поздравлений набирала обороты. Несмотря на то что рабочий день уже закончился, телефон Храповицкого звонил, не умолкая, в его кабинете появлялись все новые и новые люди. Приехал Пономарь с каким-то банкиром из Петербурга, потом директор крупной строительной корпорации, начальник городской ГАИ, главный врач областной больницы и еще много кого. Мест уже не хватало, хотя охрана несколько раз приносила дополнительные стулья из приемной.
Часов в восемь вечера объявился председатель губернской думы Щетинский, веселый, разбитной, вечно пьяненький старичок.
— Ух ты, народу сколько к тебе набежало! — сетовал он, обнимаясь с Храповицким. — Я думал, один буду,
а тут и без меня сажать некуда.
— Всех посадим, не бойся, — успокоил его прокурор. — Никого не обидим.
Все засмеялись этой расхожей прокурорской шутке,
и Щетинский полез целоваться с гостями. Эти застолья были его стихией, он их обожал и не пропускал ни одного мероприятия. Взяв инициативу в свои руки, он вскоре сыпал анекдотами, порол всякую чушь и пил одну рюмку за другой, принуждая к этому и остальных.
Когда Щетинский провозглашал очередной тост, Вася вдруг сосредоточенно икнул, подался вперед и боком упал под стол. Все слегка растерялись, а Щетинский почему-то обрадовался.
— Вот это номер! — заливался он мелким смехом. — Гляди, как его развезло! Теперь до утра не очухается.
— Измена! — стукнул кулаком по столу Виктор. — Вася дезертировал с боевого поста!
— Наказать штрафной! — огласил вердикт Храповицкий. — Ввести через клизму.
— Может, его хоть на диван в приемную перенести? — сочувственно предложил прокурорский племянник. — А то пиджак жалко. Испачкается весь. Хороший же пиджак, сразу видать.
— Нельзя, — сурово остудил его Виктор. — Он всегда на полу спит. Десантник. Морпех.
Племянник не понял, шутит ли Виктор или говорит правду, но возражать не стал. После этого эпизода веселье приняло беспорядочный характер. Голоса становились все громче, гости кричали наперебой, пили уже не только за Храповицкого, но за его детей, родителей
и даже его женщин. Пили и за крепкую мужскую дружбу, и за Россию.
Хотя Храповицкий был изрядно пьян, его ухо, не утратившее чувствительности, различало новые нотки, звучавшие в поздравлениях и панегириках. Особенно заметно поменялась интонация чиновников. И прокурор области,
и начальник ФСБ, и другие федеральные руководители теперь держались с ним подчеркнуто почтительно. Он уже был не просто самым богатым человеком в губернии, он сам стал высокопоставленным чиновником. К деньгам он добавил власть, приумножив свои возможности.
Ближе к одиннадцати зазвучали призывы спеть, и Зайцев засобирался домой. Храповицкий и Виктор вышли его провожать, за ними увязался Щетинский в обнимку с шатавшимся Пахомом Пахомычем. Зайцев замедлил шаг и наклонился к Храповицкому.
— Я, собственно, насчет Лихачева хотел предупредить, — отрывисто проговорил он. — По моим сведениям, он что-то такое затевает.… Какой-то сюрприз неприятный.…
Храповицкий недобро усмехнулся.
— Поздно он спохватился, — враждебно ответил он. — Теперь моя очередь ему сюрпризы готовить.
Пьяный Пахом Пахомыч поймал обрывок их разговора.
— Он — садист! — вдруг с ожесточением выкрикнул он. Но этого определения ему показалось мало. — Садюга! Садюга самый настоящий. Я на него теперь жаловаться буду! Раньше боялся, а теперь — буду!
Озадаченные внезапной вспышкой, все посмотрели на Пахома Пахомыча.
— Да тише, тише, — успокаивал его Щетинский, прижимая к себе. — Забудь ты о нем….
— Я ему ничего не забуду! — распалялся Пахом Пахомыч, вырываясь из его объятий. — Я ему всю жизнь мстить буду! Он мне пистолет бандитский подбросил и в камеру посадил к уголовникам. Запугивал меня!
— Работа у него такая, — пробормотал Зайцев. Лихачев был выходцем из того же ведомства, что и Зайцев, и открыто ругать его Зайцеву представлялось некорректным. — Хоть я, конечно, его нынешних методов не одобряю….
— Работа тут ни при чем! — уперся Пахом Пахомыч. Он был красный, как рак, разгоряченный и злой. — Он этот — приговорщик! — от волнения он перевирал слова.
— Какой еще приговорщик? — уцепился Виктор, которого забавляла ярость Пахом Пахомыча. — Что-то я тебя не пойму.
— Который приговоры выносит! То есть не выносит,
а выполняет! — захлебывался Пахом Пахомыч.
— Да палач же, дурья башка! — вмешался Храповицкий. — Ты, наверное, палача в виду имеешь.
— Ему людей мучить нравится! Унижать! Он на мою девушку клеветал, что она с Вовой живет за моей спиной! Чтоб я на Вову показания подписал!
— Но ведь ты же не подписал? — спросил его Храповицкий и посмотрел на него в упор.
Пахом Пахомыч враз осекся.
— Я? Нет! Я ничего не подписал! — выпалил он. — Я ему в лицо плюнул.
— Ну, в лицо ты ему, положим, не плевал, — рассудительно возразил Храповицкий. — Это ты сейчас расхрабрился.
— Да и бумажки-то, может, подмахнул, — вкрадчиво предположил Виктор.
Пахом Пахомыч был оскорблен до глубины души.
— Дурак ты! — бросил он Виктору. — Тебя бы самого в тюрьму арестовали. И Лихачева к тебе в придачу,… — он чуть не плакал от обиды.
— Да он дразнит, шутит, — добродушно уговаривал Щетинский, похлопывая его по спине. — Не обращай внимания.
— А насчет Лихачева вы все-таки имейте в виду, — напоследок шепнул Зайцев Храповицкому.
Тот кивнул, показывая, что принял сообщение к сведению.
— Губернатор-то тебя еще не поздравлял? — спросил Щетинский, чтобы сменить тему. — Не звонил?
— А ведь действительно не поздравлял! — спохватился Храповицкий.
— Как же так? — возмутился Виктор. — Вот это друг называется!
— Поди, завтра с утра приедет, — примирительно заметил Щетинский.
— Куда ж он теперь денется! — задиристо подхватил Виктор. — Зима на носу, а за ней и выборы. А ну как мы ему тарифы на газ поднимем? Нам-то плевать. Мы себе домой газ в авоськах с работы натаскаем. А его без нас не то что губернатором, дворником не выберут! Верно говорю?
— Молодые вы еще, — снисходительно покачал головой Щетинский. — Горячие. Опаски в вас нету. Жизнь вас не била.
…Празднование в кабинете Храповицкого продолжалось до глубокой ночи. Оставив гостей, часть которых уже спала на диванах, а другая собиралась ехать кто куда, Храповицкий обнаружил, что на ногах он стоит нетвердо, вернее, не стоит вовсе. Поддерживаемый с двух сторон охраной, он выбрался из здания, упал на заднее сиденье машины и велел отвезти себя к Марине.
С Мариной он уже год находился в процессе развода, но каждый раз, когда напивался, его почему-то влекло
к ней. Приезжая, он устраивал скандалы на предмет ее неверности. Особых оснований для упреков у него вообще-то не было, но мысль о том, что женщина, в которую он вложил столько сил и средств, достанется другому, его бесила. А в том, что она непременно кому-нибудь достанется, сомнений у него не возникало.
Марина уже знала о его повышении и в глубине души была польщена тем, что он приехал именно к ней, пусть даже очень поздно и совершенно пьяный. Она безропотно смотрела, как охрана заносит его в гостиную и укладывает на кушетке, при этом Храповицкий пытался сказать ей что-то нелицеприятное.
Когда они остались одни, она с трудом перетащила его в спальню и сама раздела. Храповицкий придирчиво следил за ее действиями и, еле ворочая языком, высказывался в том смысле, что порядочная женщина штаны
с мужчины стаскивать не будет. Она не спорила в ответ и, как он ни старался, ссоры не вышло.
Засыпал он, ворча на ее неспортивное поведение. Но в целом от прошедшего дня у него сложилось приятное ощущение, что он сделался умнее и лучше. И что окружающие стали относиться к нему теплее и душевнее.
3

На следующий день в приемной Храповицкого царило столпотворение. Никаких официальных сообщений в прессе еще не последовало, однако вся губерния только об этом и говорила. Когда Храповицкий появился на работе позже обычного, опухший, но нарядный, его уже ждали
и на него сразу обрушился шквал поздравлений. Звонили, присылали телеграммы и приезжали высокопоставленные чиновники, мэры городов, крупные бизнесмены, мелкие коммерсанты и директора заводов. Половину из них Храповицкий не различал ни в лицо, ни по фамилии, но встречал всех радушно, показывая, что ничуть не переменился и не собирается этого делать.
В среднем на делегацию отводилось минут по пятнадцать по стандартному сценарию: приветствие, вручение подарков, пышный тост за хозяина, короткая благодарность Храповицкого, легкие закуски и прощание. Некоторые, пользуясь случаем, ухитрялись обратиться к нему с просьбами. В день своего торжества он никому не отказывал, только виновато улыбался и просил дать ему время разобраться в делах.
Часа в четыре позвонил губернатор. Сдержанно поздравив Храповицкого, он извинился, что не может приехать лично, поскольку его срочно вызывают в Кремль
в связи с предстоящим визитом президента в Уральскую область.
Лисецкий действительно летел в Москву, но, конечно, при желании мог бы выбрать минутку и заглянуть к Храповицкому. Просто делать этого губернатор не захотел. Ему уже доложили, что к Храповицкому все кинулись сломя голову, и, хотя Лисецкий сам приложил руку к этому назначению, он испытывал невольную досаду. Он всегда раздражался, когда в центре внимания оказывался кто-то другой, а не он. Поэтому он давал понять Храповицкому, что у него, губернатора крупнейшего в России региона, есть дела поважнее дружеских застолий. Храповицкий все понял и со всем уважением заверил Лисецкого, что приедет к нему сам, как только тот вернется из столицы.
В промежутках между официальными посетителями вторгались подчиненные, и, судя по их разгоряченным лицам, в холдинге царило бурное веселье. Были и вовсе курьезные случаи. Так, к нему прорвался одноклассник, которого Храповицкий не видел лет двадцать и вряд ли бы узнал, встретив на улице. Одноклассник поведал, что последние годы пытался заниматься свиноводством в деревне, но неудачно, и вот теперь ему необходимо две
с половиной тысячи долларов, чтобы расплатиться с долгами. Деньги Храповицкий ему дал, после чего тот, помявшись, осведомился, а нельзя еще взять его, одноклассника, к себе на работу, раз уж так сложилось? Храповицкий обещал подумать.
К концу рабочего дня Храповицкий чувствовал себя роботом с подсевшим аккумулятором, который со скрежетом вскакивает при появлении новых гостей, твердит одни и те же фразы и механически выпивает, точнее, подносит бокал к губам, потому что если бы он действительно пил со всеми, то давно бы упал.
…Пока Храповицкий принимал поздравления, свергнутый с царства Покрышкин, постаревший и жалкий, томился в приемных Газпрома, в Москве. Сам Вихров Покрышкина не принял, и даже его первый заместитель, прежний приятель Покрышкина, от встречи с опальным руководителем уклонился, сославшись на важное совещание. Общаться Покрышкину пришлось с Колотушиным, заместителем по региональному развитию, который с наигранным оптимизмом объявил ему решение начальства в отношении его дальнейшей участи. Приговор был таким: Покрышкина оставляли в совете директоров. Это означало тесный кабинет, старую машину, небольшой пенсион. И, собственно, все.
Колотушин посмотрел в серое, обвисшее лицо Покрышкина и прибавил, что сохранить Покрышкина в рядах Газпрома просил Храповицкий лично.
— Ценит, значит, он твой опыт, — ободряюще заметил Колотушин. — Рассчитывает на тебя.
Покрышкин горько усмехнулся. Он понимал, что даже эту жалкую подачку Храповицкий кидал ему не в порыве великодушия, а потому что у Покрышкина имелись документы по их прежним совместным сделкам. Эти бумаги компрометировали обоих, но Храповицкий опасался их больше, поскольку он оставался в обойме, а Покрышкин выпадал.
К объяснению в Москве Покрышкин готовился давно. Он не раз обсуждал с доверенными заместителями свою отставку, и они все сходились на том, что Храповицкому есть чего бояться. Они считали, что Храповицкий будет предлагать Покрышкину за его молчание должность никак не ниже председателя совета директоров. Во время этих тайных совещаний они выпивали, и Покрышкин, пропустив рюмку-другую, клялся, что уйдет с гордо поднятой головой, хлопнув на прощанье дверью. Что подачек от этого проходимца Храповицкого он не примет. Что он, Покрышкин, человек, известный всей стране. Что он лучше умрет стоя, чем будет жить на коленях.
Заместители ему безоговорочно верили, восхищались силой его духа и уважительно пили за его мужество, сознавая, что сами они подобными достоинствами не обладают, будут цепляться за свои должности до последнего и готовы жить на коленях, даже на четвереньках.
Однако сейчас, в газпромовской высотке, Покрышкин вдруг совсем растерялся. Он сидел в кабинете чиновника, который еще недавно привечал его и с благодарностью брал от него подарки, а теперь разговаривал с ним как с инвалидом, не зная, как отделаться. Покрышкин чувствовал, что вокруг все необратимо изменилось, что он одинок и всеми предан.
Бывший генеральный директор сглотнул и спросил непослушным голосом, нельзя ли все же рассмотреть такую возможность, чтобы назначить его на какую-нибудь хозяйственную должность. Где он мог бы работать и приносить пользу. Потому что он чувствует себя, так сказать, еще полным сил. В переводе на простой русский язык это означало, что он хочет получить в руки какой-нибудь государственный финансовый ресурс, от которого мог бы отщипывать.
Колотушин покачал головой, отвел глаза и ответил, что никак нельзя. Что либо член совета директоров, либо вообще ничего. Покрышкин часто, по-собачьи, задышал и согласился.
В Уральск он возвращался ночным рейсом, и те, кто летели с ним из Москвы, рассказывали, что в VIP-зале аэропорта Покрышкина никто не видел. То ли он прятался, то ли нарочно опоздал, чтобы избежать случайных встреч
и расспросов. В салоне самолета он появился последним
и с таким вызовом оглядел пассажиров, что те, кто его знали, пробормотали приветствия и поспешно отвернулись. Всем показалось, что Покрышкин был нетрезв, раздражен и как-то несколько не в себе.
Все время полета он сидел, уткнувшись в иллюминатор, и не реагировал на обращения к нему стюардессы, предлагавшей то ужин, то напитки. А когда самолет приземлился, то некоторым, исподтишка за ним наблюдавшим, почудилось даже, что из-под его зажмуренных глаз текли слезы, и старческие бульдожьи щеки дрожали.
Кстати, Храповицкий мог и не бросать Покрышкину кость с советом директоров. Документы, которых побаивался Храповицкий, Покрышкин уже передал через Гозданкера Лихачеву, о чем Храповицкий пока еще не знал.
Второй день своей новой жизни Храповицкий закончил беспечно, в кемпинге у Плохиша. Впервые за время их совместных мальчишников Храповицкий остался там до утра, взяв с собой в номер двух восемнадцатилетних девчонок, одна из которых очень напомнила ему Марину в юности.

4

Накануне прибытия Вихрова Храповицкий твердо решил сделать паузу в череде беспрерывных попоек, начатых еще на прошлой неделе. И, промучившись на работе несколько часов, сразу после обеда отправился домой отлеживаться.
Последнее время Храповицкий жил один. Недавно он, набравшись духу, объявил Олесе о разрыве отношений
и выдворил ее, рыдающую и бьющуюся в истерике, из своего дома, отправив в большую квартиру, давно ей подаренную. Приличный пенсион он ей сохранил, и на память о себе позволил взять двух собак, в том числе
и ньюфаундленда Дика. Дик был его любимцем, но к Олесе был привязан больше, и Храповицкий понимал, что, редко бывая дома, он не в состоянии уделять время псу.
Холостяцкая жизнь была для Храповицкого внове, она имела свои достоинства и недостатки. Прежде, например, Олеся готовила ему превосходные завтраки и руководила действиями домработницы, старательной, но глупой женщины, не понимавшей назначения многих бытовых предметов, купленных за границей. Теперь Храповицкому приходилось по утрам есть то, что присылал ему из своего ресторана Пахом Пахомыч, тратить часы на поиски необходимых ему вещей и обреченно воевать с обслугой, которая портила его дорогую одежду, засовывая ее в стиральную машинку, вместо того чтобы отнести в сухую чистку. Счет шел на десятки тысяч долларов, не говоря уже о безвозвратно погубленной красоте.
Зато теперь он возвращался домой легко, не накручивая себя и не готовясь к неизбежным скандалам. Он даже несколько раз привозил к себе женщин, от чего совсем было отвык. Радость свободы пока что перекрывала неудобства, и Храповицкий не спешил замещать вакансию одной из многочисленных претенденток.
…Едва Храповицкий успел снять пиджак и галстук, как ему доложили, что приехала Олеся. Ругая про себя ее навязчивость, Храповицкий велел охране открыть ворота и вышел к ней мрачнее тучи.
Глаза Олеси блестели, кукольное лицо было тщательно раскрашено. На ней было длинное кожаное пальто
и короткая юбка, каких она не носила уже года два.
И избыточность ее макияжа, и откровенность наряда его только разозлили. К тому же она надела сапоги на высоком каблуке, что он не поощрял, поскольку не любил смотреться ниже ее.
— Я хочу свой костюм забрать, — заученно улыбаясь, затараторила Олеся, прежде чем он успел что-то сказать. Было заметно, что она побаивается и нервничает, а потому держится с неестественной оживленностью. — Помнишь тот, золотистый, на больших пуговицах, который ты мне в Италии покупал? Я его собираюсь к маме на день рождения одеть. У нее юбилей скоро, ты не забыл?
Поскольку он выселял ее в спешке, то часть ее вещей, преимущественно летних, осталась в его доме. Он велел их упаковать, но отправить ей не успел.
— Забирай все, — неласково ответил он. — И не надо больше сюда приезжать.
— Я же не знала, что ты сегодня дома! — возразила она. — Я думала, ты на работе.
Он окинул ее взглядом с головы до ног.
— Ну да, — саркастически пробормотал он. — Не знала ты. Рассказывай.
Он был уверен, что она караулит его и шпионит за ним. И в целом он был прав. Подобно многим брошенным женщинам, Олеся до конца не верила в серьезность их разрыва. Им случалось крупно ссориться и раньше, порой он ее выгонял, но она всегда благополучно возвращалась. Она надеялась, что и на этот раз все постепенно уляжется, надо лишь набраться терпения.
— Я теперь одеваюсь как хочу, — ловя свое отражение в зеркале, кокетливо заметила она. — Я же свободная девушка.
Это была совсем никудышная провокация. Он даже не стал отвечать, просто ушел в малую гостиную, завалился на черный, расшитый золотом диван от Версаче и включил телевизор. Он слышал, как она бегала вверх и вниз по лестницам, и неприязненно гадал, сколько же нужно весить, чтобы так топать?
Через полчаса она возникла на пороге, на ее лице не было и следа той веселости, которую она демонстрировала при встрече.
— Я хочу знать, кто эта тварь, на которую ты меня променял? — срывающимся голосом проговорила она. — Ты вчера опять ночевал у нее?
— Какая тебе разница, где я ночую? — не поворачивая к ней головы, ответил он.
— Потому что все из-за этой шлюхи! — выкрикнула Олеся и разрыдалась. — Как она появилась, я стала тебе не нужна!
Он состроил гримасу и, схватив пульт, прибавил звук телевизора. Лишь такая идиотка, как Олеся, могла решить, что он порвал с ней по причине появления новой любовницы. Любовниц у него всегда хватало, среди них регулярно появлялись и новые, но, по его глубокому убеждению, это не должно было отражаться на его семейной жизни с пятью постоянными женщинами. Просто Олеся его достала.
Дальше начался спектакль, который он видел многократно. Олеся, рыдая, бросилась перед ним на колени
и умоляла не разрушать того, что у них есть, не ломать ее и свою жизнь. Некоторое время он с тоской слушал эту околесицу, потом поднялся, перебрался в спальню на второй этаж и закрылся на ключ.
Шум внизу затих, и он уже начал надеяться, что она уезжает. Но не тут-то было. Она постучалась в дверь и с надрывом объявила, что наглоталась снотворных таблеток и сейчас умрет.
Он закатил глаза и застонал сквозь зубы. Ему было стыдно за нее и жаль себя, кумира губернии, который вместо заслуженного отдыха должен терпеть эти дикие сцены.
— Что ты лежишь? — взывала она к нему из-за двери. — Ты собираешься что-нибудь предпринимать?!
— Конечно, — отозвался он хмуро. — Я собираюсь заказать тебе венок от Шанель. Лично его выберу.
Раздался новый взрыв рыданий, и она бросилась вниз. Через минуту он услышал, как она вызывает себе скорую помощь. Храповицкий кубарем скатился с лестницы, вырвал у нее из рук телефон и швырнул прочь.
— Дура! — рявкнул он. — Не делай из себя посмешище! Завтра же об этом будет говорить весь город!
— И пусть говорит! — воскликнула Олеся. Она стояла бледная, заплаканная, в разводах косметики, трагическая, как привидение. — Завтра я уже умру! Ты ведь этого хочешь?
Она и впрямь была не на шутку испугана тем, что натворила. Огласки он не мог допустить и, выругавшись, принялся звонить главному врачу областной больницы. Тот срочно выслал бригаду, пообещав полную секретность. Пока медики ехали, Олеся, запершись в ванной, пыталась промыть себе желудок. Он с отвращением слушал, как она давилась и кашляла, вызывая у себя рвоту, и бесился оттого, что не выгнал ее сразу. Прибывший доктор хотел было продолжить процедуру промывания, но Храповицкий категорически этому воспротивился, требуя, чтобы Олесю немедленно забрали в больницу для тщательного осмотра.
Как только ее увезли, он снова позвонил главному врачу и попросил, чтобы ее продержали там недели две, не меньше. Главврач понимающе хмыкнул и пообещал сделать все, что в его силах. После этого Храповицкий наконец упал на постель и заснул как убитый.


























ГЛАВА ВТОРАЯ

1

В четверг, сумрачным ноябрьским утром Храповицкий подъезжал к аэропорту с небольшой свитой. Он чувствовал себя собранным, но слегка подавленным, как это порой бывает перед важными событиями, меняющими нашу жизнь. Когда он сворачивал с трассы к пропускному пункту, солнце, редкое в эту пору, вдруг прорвало завесу свинцовых облаков и, отражаясь в придорожных лужах, залило ярким светом приземистые здания аэропорта. Храповицкий сразу повеселел, словно получил добрую весть.
Пружинящей походкой, впереди заместителей, которым передавался его задор, он взбежал по лестнице VIP-зала, распахнул дверь в специальную комнату для банкетов, именую в просторечии «банкеткой» и застыл, неприятно пораженный. Во главе стола, накрытого по заказу Храповицкого для Вихрова, сидел Лисецкий, а рядом — директор аэропорта, Ковригин, смуглый красавец лет сорока, похожий на цыгана. По правую руку от губернатора располагался начальник областного УВД Поливайкин, толстый, шумный, с золотыми зубами и в расстегнутом мундире. Был еще вице-губернатор по сельскому хозяйству Калюжный, совсем необхватный, с потной лысиной. Они беззастенчиво поедали и выпивали то, что предназначалось отнюдь не им.
— А мы тебя караулим! — весело приветствовал Храповицкого губернатор. — Что, не ожидал? Ха-ха!
Храповицкий заставил себя улыбнуться.
— Честно говоря, нет, — смущенно пробормотал он, проходя и пожи

Кирилл Шелестов, Укротитель кроликов, Пасьянс на красной масти, Жажда смерти, Побег

29.12.2008

Автор: Spirit
Источник: http://finances-world.ru/load/23-1-0-391

Не так давно, по рекомендации хорошего знакомого прочитал книгу Кирилла Шелестова – Пасьянс на красной масти. Книга рассказывала о “лихих девяностых”, когда целые отрасли производства переходили из государственной собственности в частные руки. Бандиты, олигархи, коррупция, махинации и все, что так греет душу некоторым личностям, включая меня. Кто-то получает целые заводы, кто-то пьет водку и ждет зарплаты. Сей трагический, но крайне интересный период описывается в книгах этого автора. Много юмора, читать интересно. Атмосфера напоминает отечественный фильм “Олигарх”.     Все герои в книгах под псевдонимами, в том числе и Кирилл Шелестов. Место действия некий Уральск, это Самара, мой родной город. Храповицкий - Аветисян (до 01.07.2008 зам Чубайса), его холдинг это сначала Волгапромгаз, а потом и Самараэнерго, банк Потенциал - банк Солидарность, ну Лисецкий, понятное дело Титов, а сам г. Решетов, равно как и К. Шелестов, это г. Князев, раньше издававший газеты Все обо всем и Будни, потом работавший гендиректором ГТРК Самара. Нижнеуральск это Тольятти, автозавод и так, наверное, понятно.       Первая книга серии это “Укротитель кроликов”, в ней нас вводят в курс дела. Рассказывают об основных героях, их предысториях, о том, как они стали теми, кем стали. Вторая книга “Пасьянс на красной масти” повествует о политических махинациях с выборами, о проекте развития сельского хозяйства, с целью расхищения городского и областного бюджета, ну и как обычно о любовных похождениях главного героя. Третья книга, “Жажда смерти” повествует о крупных планах губернатора, московской политике, о планах и действиях по захвату холдингом крупной компании, начавшейся войне интересов и о многом другом. Последняя же книга, ”Побег”, продолжает тему войны интересов и битв за передел городской собственности, дела идут все хуже.      Начал читать я со 2й книги, тогда это была трилогия, книга “Побег” вышла недавно. Книга сразу увлекла своими подробностями, обсуждались политические и финансовые махинации, тонкости общения, конфликты и интересы. Читая как “разворовывается” муниципальный бюджет с помощью сельскохозяйственного проекта, завоза коров из Голландии я позже поразился. Дело в том, что в вузе, где я учусь на факультете экономики и управление есть человек, который ведет у нас статистику. Зачем он это делает никому не понятно, потому что он главный статист в дилерском аудио центре Самары, имеет несколько машин и т.д. В 90е видимо на месте не сидел, и поэтому тоже очень хорошо осведомлен обо всех делах и иногда на лекциях нам ведал различные интересности, вроде методов неуплаты НДС, подоходного налога, получения выгод с помощью экспорта и многое другое. Не для обхода закона разуметься, а так, для общего образования. И вдруг на уроке я слышу, что он упоминает про коров, которых завозили из Голландии, а я об этом как раз в этот день прочитал, и говорит, что принимал в этом, какое то косвенное участие, и прямо нам заявляет, что это использовалось для присвоения бюджетных денег. Прочитав три книги, случайно пересматривая знаменитые дебаты Лиманского и Тархова, в недавних выборах, замечаю, что Тархов дает Лиманскому и Соловьеву три книжки, и говорит “Вот тут вы можете почитать, что делал Лиманский с городом”, раньше я не обратил на них внимания, но теперь я заметил, что эти книги и есть автора – Кирилла Шелестова. В книге так же описываются ловкие политические комбинации, где выдвигается свой кандидат, и его голоса во 2ом туре меняются на необходимые акции азотного завода. И, конечно же, женщины, бандиты, убийства и прочие. Сейчас конечно другие времена, но знать свою историю я думаю должны все.