В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ БЕЛКА И МУРАВЕЙ решили устроить соревнование. Светило солнце, по небу плыли редкие облачка, и никаких особых дел у них в этот день не было.
Сначала они попробовали придумать первый приз, но у них ничего не вышло. Тогда они принялись размышлять, в чём, собственно, они будут соревноваться. Ничего их по большому счёту не привлекало: ни устраивать забеги, ни таскать веточки, ни копать ямки, ни карабкаться по деревьям, ни прыгать, ни стоять на голове — на это у них охоты не было.
— Давай-ка сперва перекусим, — в конце концов предложила Белка.
— И то, — согласился Муравей.
— У меня тут буковый орешек был, — сказала Белка, извлекая откуда-то красивый, большой, блестящий орех.
— А у меня ещё сахару кило, — сказал Муравей и вытянул из кармана великолепный кусок сахару.
Белка принялась было за еду, но Муравей её остановил:
— Погоди, считаю до трёх. Кто больше съест, тот победил. Раз, два, три.
И они с большим аппетитом накинулись на свои припасы. Белка казалась прожорливей. Её челюсти точили орех с таким шумом, что от деревьев отскакивало эхо, и глаза у неё при этом горели. Муравей действовал с большим благоразумием, он аккуратно обсасывал свой сахар. Похоже было, что танцует вокруг него на цыпочках. В упоении он положил себе на шею перед¬нюю лапку, а коленки его сияли.
За этим занятием они провели немалое время.
— Готово, — сказала наконец Белка, сметая послед¬ние крошки с уголков рта.
— И я, — сказал Муравей и удовлетворённо откинулся на спину.
Довольно долго они не разговаривали. Потом вдруг вспомнили про своё соревнование. Муравей, из-за отсутствия первого приза, предложил поделить между собой второй, и эта идея Белке понравилась. Потом Муравей предложил устроить на следующий день ещё одно соревнование — ни том же месте и на тех же условиях. И с этим Белка полностью согласилась.
— У меня ещё песчинка сахару осталась, — сказал Муравей.
— И у меня тоже кое-что есть, только я не знаю, что это такое, — сказала Белка.
— Так это не буковый орех? — уточнил Муравей.
— Нет, уж буковый орех-то я ни с чем не спутаю.
— Тогда это лакричная палочка? — продолжал Муравей.
— Да нет.
— Тянучка? Кислючка? Пастилка? — принялся перечислять Муравей со всё более возрастающим интересом.
— Нет, я правда не знаю, что это за штука, — сказала Белка. — Но ты завтра сам увидишь.
— Волшебные козявки? Сливки? — не унимался Муравей.
Но Белка уже повернулась, чтобы идти домой. «Вот уж я завтра полакомлюсь», — твёрдо решила она.
— Жувачка это, что ли? — взывал ей вслед Муравей. — Жувачка с начинкой?

КОГДА БЕЛКА ВПЕРВЫЕ ВКУСИЛА ПРЕЛЕСТЬ эпистолярного жанра, удержать её сделалось невозможно. С раннего утра она устраивалась под буком: стопка берёсты под рукой, дюжина желудей, пара гусиных перьев, любезно подаренных ей самим Гусем, — и принималась за письма. Она написала Пингвину, чтобы узнать, что это такое, кататься с айсбергов; написала Антилопе, чтобы выяснить, как научиться прыгать в длину; написала Ибису и попросила слова его песни; написала Киту и пригласила его заходить в гости.
В одиннадцать часов поднимался ветер и уносил её письма с собой, а около трёх, как правило, новый бриз бросал к её ногам пачку писем со всех концов земли. Альбатрос присылал ей удивительные истории о жизни в заоблачных высотах; Морской Конёк рассказывал ей о пещерах, рифах, Морских Ежах и бурном прибое у берегов некой таинственной земли.
Однажды в пруду напротив Белкиного бука неожиданно возник Кит.
— Эй, Белка, привет! — крикнул он. — А вот и я.
Белка не могла поверить своим глазам. Она прыгнула в воду, хлопнула Кита по плечу и воскликнула:
— Ну наконец-то! Добро пожаловать!
Кит с довольным видом потёр плавники и выпустил в воздух изящный фонтанчик.
— Да заходи же! — пригласила Белка.
— Вообще-то... — замялся Кит, — в сущности... как бы это сказать... я не очень-то здорово умею лазать по деревьям.
— Ну, какие проблемы, — сказал Муравей, появившийся в самый разгар суматохи. Он взвалил Кита к себе на спину и по стволу бука втащил его в беличье дупло, где тем временем было установлено кресло, переделанное из бочки специально для Кита.
— Устал, должно быть, с дороги? — сказал Муравей.
— Ах, да чего там... — возразил Кит и расплылся в широчайшей дружеской улыбке. Он улыбался так открыто, что Белка и Муравей не могли не заулыбаться в ответ.
И они долго-долго сидели и беседовали обо всём том, о чём, по правде говоря, никогда не удаётся толком поговорить в письмах.

В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ БЕЛКА ПОДУМАЛА: как глупо, что она умеет считать только до пяти. Она отправилась в школу, что располагалась у подножия дуба в чаще леса, и спросила у Воробья, который там учительствовал, не согласится ли он дать ей урок счёта до десяти.
— Чем могу, помогу, — сказал Воробей. — Однако ты и задачу ставишь. Сам-то я, понятное дело, до семнадцати умею, но сколько потов сошло... и не спрашивай, я уж и сам забыл.
— Костьми лягу, — пообещала Белка.
— Большинство животных дальше двух ну никак не идут.
— Так давай поскорее начнём, — предложила Белка.
— Ну что ж, — сказал Воробей.
Вот так и вышло, что Белка изо дня в день, с утра до вечера просиживала в классе у Воробья. Рядом с ней сидела Цапля, умевшая считать до двух, а на передней парте — Пчела, одолевшая счёт до четырёх, и Золотая Рыбка, добравшаяся аж до семи.
Всего за неделю Белка выучилась считать до семи. Не без гордости стала она рассказывать Муравью о своих успехах. Муравей, однако, не был впечатлён.
— А что такое семь? — спросил он.
Белка не знала.
— Ну, а если ты не знаешь, что такое семь, зачем тебе уметь до этого считать? Вот если я, к примеру, не знаю, что такое сахарная вата, мне и в голову не придёт по ней ползать, да ещё месяц напролёт.
Белка крепко призадумалась насчёт сахарной ваты. Она решила, что Муравей неправ, но, с другой стороны, она так устала от учёбы, что на следующий день объявила Воробью, что школы с неё, пожалуй, хватит.
— Что ж, жаль, — сказал Воробей, — потому как восемь — отличная цифра. Особенно ежели считать медленно.
— Ну а что это тогда такое, восемь? — спросила Белка.
— Ну, это... — сказал Воробей и сделал таинственное и учёное лицо, на котором было написано: а вот узнаешь, когда выучишься считать до восьми. Но больше он ничего не сказал.
Белка побрела домой. В этот день ей пришлось основательно поразмышлять, но в своих размышлениях она не продвинулась ни шагу. Не говоря уж о том, чтобы вообще понять: а что, собственно, является предметом её размышлений? На другой день она преспокойно позабыла, что такое семь и шесть, так что быстро сравнялась в этом отношении с Муравьём, который уже много лет умел считать до пяти.

КАК ЭТО ЧАСТО СЛУЧАЛОСЬ, В ЛЕСУ БЫЛ
устроен большой праздник, и, как всегда, это был самый пышный праздник во все времена. Его давал Слон, и все приглашённые должны были явиться пере¬одетыми.
Белка долго-долго думала и наконец решила переодеться Муравьём. Она его знала как облупленного, так что загримироваться под него не составило ей никакого труда.
На входе в праздничный зал Белку задержал Слон:
— Э, Муравей! Вход только в маскарадных костюмах. Иди переодевайся.
— Да, но...
— Никаких «но». Беги домой и быстренько переодевайся, да так, чтобы тебя родная мама не узнала. А тогда — милости просим. К слову сказать, у нас сегодня исключительные сахарные прутики...
«Сахарные прутики...» — подумала Белка. Расстроенная, побрела она прочь.
Дома уселась перед зеркалом и глубоко задумалась.
В конце концов ей пришло в голову переодеться Осой. Белке частенько доводилось сиживать с Осой на ветке или сопровождать её во время вылазок в глубь цветочной чашечки, и великолепный жёлто-чёрный костюм Осы неизменно приводил Белку в восторг. «Где-то у меня там что-то такое было», — подумала Белка и из пары буковых скорлупок и смолы в рекордно короткое время смастерила себе элегантный осиный костюм.
Но опять её задержали на входе.
— Слышь, Оса, — сказал Слон, — вход только в маскарадных костюмах. Вот я только недавно Муравья завернул. Исключений ни для кого не делаем.
— Да, но...
— Во-во, и Муравей пытался зубы заговорить. Ничего не выйдет. Самый большой праздник всех времён и народов! А ты всё испортить хочешь, явилась сама собой. Поди, натяни на себя хоть что-нибудь.
В расстроенных чувствах потащилась Белка домой.
Ей уже больше не хотелось никаких праздников, а самое обидное — она безнадёжно опоздала, и всё вкусное уже наверняка съедено...
Издали до неё донёсся топот Сороконожки, и ей представилось, как Земляной Червяк пляшет там меж столов, ломящихся под тяжестью блюд с пирожными...
Белка прибавила шагу и принялась на ходу срывать с себя осиный костюм. Дома она швырнула его в угол, обернула хвостом собственную талию, кусочком смолы заклеила глаз собственным ухом и в таком виде явилась обратно.
— Ого, — сказал Слон. — Смотрите, кто пришёл... Класс, просто класс. Тебя так сразу и не признаешь!
Слон всё ещё ломал голову над тем, кто же это догадался переодеться Белкой — Муравей или Оса, — когда Белка уже вознаградила себя первым куском орехового торта, а Земляной Червяк продолжал выделывать изящные па в бальной зале.

В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ БЕЛКА РЕШИЛА удалиться от мира. Накануне вечером она имела длинную беседу с Комаром, потом Бобёр заговорил её до обморока, а с утра её перехватила Гусеница и часами распиналась о какой-то несусветной жилке дубового листа, на которую она напала третьего дня.
— Ну вот что, — сказала Белка самой себе, — это уже ни в какие ворота.
И она вывесила на своём дереве табличку, на которой было написано:

Белки нет дома.

А на всякий случай она приклеила на дверь ещё кусок бересты с надписью:

Нет, правда, меня нет.

И решила, что если кто-нибудь всё-таки, несмотря ни на что, постучится к ней в дверь, то она в ярости выскочит и заорёт: «Читать не умеешь?»
Около полудня этим «кто-то» оказался Кузнечик, и на яростный вопль Белки он просто ответил:
— Не-а, не умею.
— Меня нет дома! Ясно тебе теперь?! — воскликнула Белка.
— Ах, вот оно что, — сказал Кузнечик. — Где же ты тогда?
— Да где угодно, только не здесь!
Кузнечик с безнадёжным видом принялся озираться вокруг.
Из опасения, что этак он из кожи вон вылезет, Белка распахнула дверь и спихнула Кузнечика с ветки.
И надо же было тому случиться, что мимо в поисках Белки как раз проходил Муравей.
— А я думал, тебя дома нету, — закричал он, за¬драв голову.
— Так меня и нету, — закричала в ответ Белка.
— Так вот же она ты! Что, уже вернулась?
— Нет! — только и смогла вымолвить Белка.
— Погоди, я сейчас! — крикнул Муравей.
— Это Белка там, что ли? — поинтересовался у Муравья Ёж. Сам он задирал голову весьма неохотно.
— А то кто же, — сказал Муравей.
— Вот так кстати, — обрадовался Ёж, — мне бы к ней на пару слов.
В этот же самый момент Иволга неподалёку потирала крылышки в предвкушении того, как она сейчас влетит в Белкин домик, чтобы узнать у неё кое-что ужасно важное.
А на ветке перед дверью в собственный дом сидела сама Белка, в отчаянии глядя перед собой и всей шкуркой ощущая на себе укоряющий взгляд Кузнечика, и в ней крепла решимость уйти в дальнее странствие, — столь дальнее, что никто и никогда не смог бы его измерить.

КОГДА БЕЛКА ЕЩЁ СЛАДКО НЕЖИЛАСЬ В ПО¬СТЕЛИ, ветер подсунул ей под дверь письмо.
Белка услыхала шуршание бумаги, спрыгнула с кровати и распечатала конверт. Письмо было маленькое, промасленное и попахивало чем-то кислым.
Вот что прочла Белка:

Дорогая Белка!
Приглашаю тебя ко мне на вечеринку. В очень узком кругу. Кроме тебя, никого не ожидается. Придёшь прямо сейчас?
Мидия.

Белка молниеносно оделась, прихватила баночку лущёных буковых орешков и со всех ног помчалась на пляж. Там, в маленькой бухте, жила Мидия.
Белка постучалась к ней в ракушку.
— Ш-ш-ш, — послышался шёпот изнутри.
— Это я, Белка, — тихонько прошептала в ответ Белка.
Мидия чуть-чуть приоткрыла створку и глянула на Белку.
— А, это ты, — сказала она.
— Поздравляю, — сказала Белка. — Тут у меня кое-что для тебя.
— Проходи, присаживайся, — пригласила Мидия.
Белка уселась. Тёплая морская вода играла её хвостиком, а напротив неё мерно колыхалась на волнах Мидия.
Так в молчании они просидели довольно долго. Потом Мидия спросила:
— Здоровская вечеринка, правда?
— Не то слово, — отозвалась Белка.
— А знаешь, — сказала Мидия, — на таких классных вечеринках всегда прямо обхохочешься.
— Ну, — сказала Белка.
Они снова надолго замолчали.
Через некоторое время Мидия извлекла из-под своей ракушки палочку лакрицы.
— Смотри-ка, чего я для тебя припасла, — сказала она.
— Ух ты, — обрадовалась Белка и принялась за угощение.
— Ты знаешь, — сказала Мидия чуть погодя, — я ведь сегодня не именинница.
— Нет? — удивилась Белка.
— Нет, — сказала Мидия. — Вообще-то, я свой день рождения никогда не праздную. Это ведь столько возни всегда, готовить надо, и всё такое...
— Это точно, — согласилась Белка.
— А это просто такая вечеринка.
— А-а...
Опять наступило долгое молчание. Мидия не сводила глаз с Белки, а Белка подставляла мордочку плясавшим по волнам солнечным зайчикам.
— Ну как вообще, хорошо сидим? — спросила она.
Мидия кивнула.
Около полудня Мидия произнесла:
— Ну, теперь тебе пора. Счастливо.
Она захлопнула ракушку, и волна подхватила её.
— Спасибо тебе, — попыталась сказать Белка, но Мидия её уже не слышала.
Не торопясь, довольная, перебралась Белка на другой берег и побрела по пляжу в сторону леса.

ОДНАЖДЫ ДОЖДЬ ЛИЛ ТАК СИЛЬНО, ЧТО РЕКА вышла из берегов. Вода продолжала прибывать, и очень скоро большинство деревьев стояли наполовину в воде.
Карп не имел ничего против дождя, так что он вы¬брался из реки и поплыл по лесу.
Он постучался в дверь к Белке. Белка сидела у стола.
— Входите, — произнесла она сдавленным голосом.
— Привет, Белка! — сказал Карп, вплывая в дверь.
— Присаживайся, — пригласила Белка. Сама она взобралась на стол, который в тот же миг исчез под водой. Карп с комфортом расположился у окна. Он наслаждался открывавшимся ему тёмно-зелёным видом и махал Щуке, которая как раз проплывала мимо дуба, с любопытством озираясь вокруг.
— Чайку? — предложила Белка.
— Не откажусь, — ответил Карп.
Белка бросила щепотку чайной заварки в угол комнаты и размешала чаинки хвостом.
— Слабоват получился, — призналась она.
— И так сойдёт, — утешил её Карп, пребывавший в отличном расположении духа. Он заплыл в угол и хлебнул пару глотков плескавшегося там чаю.
— А знаешь, — сказал он, — я бы не возражал, чтобы дождь всегда лил. А ещё было бы здорово, если бы под водой луна светила.
— Да что ты? — удивилась Белка и взобралась на вазу, стоявшую посреди стола.
— А на воздухе я бывать не люблю, — продолжал Карп. — Никакого доверия к нему не испытываю. Подлая штука воздух, так я вообще считаю.
— Ну, это ты загнул, — сказала Белка. — Я воздух очень даже люблю. — Мелкие волны разбивались о её плечи.
В окошко постучали.
— Лосось! — воскликнул Карп. Он распахнул окно, и Лосось вплыл вовнутрь.
Белка спрыгнула с вазы, вынырнула наружу и вскарабкалась на ветку над своим домиком. Дождь всё не переставал.
Немного погодя подгрёб Муравей и хмуро глянул на Белку. В молчании уселись они рядом.
Под ними, в Белкином доме, царило оживление, поскольку на чаёк заглянули Окунь с Дельфином, а потом нагрянули Лещ и Колюшка.
— Чаю там у них хоть залейся, — заметила Белка.
Судя по пузырькам, поднимавшимся к ним снизу, в доме началось повальное веселье с песнями и плясками.
Вышла луна, и последняя капля дождя мягко шлёпнулась в переливающуюся бликами воду, доходившую уже до верхушек деревьев. Немного погодя замерцали звёзды, и Белка с Муравьём с предосторожностями
устроились на ночлег.

— А ВОТ Я СЕБЕ ОДНАЖДЫ НЮХ СЛОМАЛ, — сказал Сверчок.
— Нюх? Это как же тебя угораздило? — удивилась Белка.
— Да сломать-то что хочешь можно, — продолжал Сверчок. — Пол, волну, молчание, ногу, голос. Стало быть, и нюх тоже. А знаешь, как это случилось? Очень сильно розу понюхал.
— Больно было? — посочувствовала Белка.
— Жуть как больно, — сказал Сверчок. — Но, по правде сказать, это не то что больно, а уж больно воняло. Жуткую вонь ощущаешь, не то тухлятины, не то гнили какой-то, не то прогорклого жира. Бр-р-р.
— Ух какая гадость, — содрогнулась Белка. — Ну, и ты что?
— Ну что, я пошёл к Жуку-доктору, и он мне на нюх лубки наложил.
— Да ты что??
— Ей-богу, наложил лубки. Полынной настойкой.
Два месяца подряд одну только полыновку и нюхал. И ничегошеньки другого.
— Ох ты господи ты боже ты мой, — сказала Белка.
— Ну, и потом всё прошло, — сказал Сверчок.
— И всё из-за этой розы?
— Да, но ты послушай, я же её очень сильно понюхал.
Белка порылась в памяти в поисках чего-нибудь такого захватывающего из своей жизни, но ничего не нашла.
— А со мной ничего такого не случалось, — тихо сказала она.
— Да брось ты! — удивился Сверчок. — Быть того не может! — И он глянул на Белку широко распахнутыми, недоверчивыми глазами.

В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ МУРАВЕЙ РАС¬ПРОЩАЛСЯ с Белкой.
— Ухожу в путешествие, — сообщил он, — на не¬определённое время. Не знаю, насколько. То есть прощаюсь с тобой, и вполне возможно, что весьма надолго.
Они раз пять тряхнули друг другу руки и обнялись так, как положено обниматься, прощаясь весьма надолго.
— Но я о тебе ещё услышу? — спросила Белка.
Муравей уже отправился в путь, так что он крикнул с лесной тропинки: «Услышишь!»
Вскоре Муравей скрылся из виду, и Белка осталась одна.
«Что ему там на пути встретится?» — думала она. Но она знала, что нельзя сказать ничего определенного о путешествии, которое ещё только началось.
Через некоторое время Белка получила письмо.

Дорогая Белка!
Вот я уже далеко в пути. Я тебе обещал, что дам знать о себе. Как только доберешься до восклицательного знака, услышишь меня.
Внимательно прочла? Приготовься!

И тут послышался тихий свист, которым умел свистеть только Муравей.
— Муравей! — воскликнула Белка в изумлении. Она вертела письмо так и этак, искала между буквами, в конверте и на земле, но не находила ни следа присутствия Муравья. Она принялась перечитывать письмо, и опять услыхала тот же самый негромкий свист, как только дошла до восклицательного знака. Стоило ей задержать на нём взгляд подольше, и она могла даже разобрать песенку, которую Муравей частенько насвистывал.
Она засунула письмо в конверт и положила его на столик возле кровати.
«Далеко он, должно быть, забрался, — думала Белка. — Но ведь думает же обо мне!»
Светило солнце, и Белка уселась на веточку возле двери. Но время от времени она возвращалась в дом и принималась перечитывать письмо, и всякий раз, когда она доходила до восклицательного знака, ей слышался тихий посвист Муравья, который давал знать о себе с дальней дороги. И всякий раз Белка покачивала головой, глаза её подёргивались влагой, и она думала: «Ах, Муравей, Муравей!»

ЧАСТЕНЬКО СЛУЧАЛОСЬ ТАК, ЧТО СЛОН, ПОПРОЩАВШИСЬ с Белкой, падал с верхушки бука — это было ее дерево — и набивал себе синяки и шишки.
Однажды Белка специально для Слона изготовила табличку с надписью:

Не падать!

и повесила её у входа.
Некоторое время спустя Слон опять зашёл к ней в гости. Серый и громоздкий, он сидел, развалившись, на стуле у окна и повествовал о своих планах. Он хотел бы побывать на луне, он собирался пересечь пешком океан, он мечтал сшить себе облачную мантию и еще он намеревался изготовить огромный плавучий цветочный торт, который он пустил бы вниз по течению, к водопаду, где тот разбился бы на кусочки — и тогда каждый, кто оказался бы там в этот момент с разинутым ртом, получил бы свою порцию.
— Но сперва, — уточнил Слон, — я собираюсь выдумать что-нибудь такое-этакое, чего я ещё никогда не выдумывал. С ума сойти, до чего интересно, что бы это могло быть.
Белка молчала, с беззаботным видом потягивая чай в уголке.
К вечеру Слон заявил:
— Ну что ж, в гостях хорошо...
Он прижал уши к черепу, пожал Белке руку и вышел за дверь.
— Табличку-то прочти сначала, — крикнула вслед Белка.
Слон обернулся, принялся читать и тут же с ужасным грохотом полетел вниз.
Раскрыв глаза, он увидел Белку, сидевшую высоко над ним на ветке бука.
— Ну что, прочёл, что ли? — осведомилась сверху Белка.
— Не до конца, — признался Слон. — Что там после «не» стояло?
— «Падать», — крикнула Белка.
— Падать?? — переспросил Слон. — Это ты ещё к чему?

ОДНАЖДЫ МУРАВЕЙ СПОЗАРАНКУ ПОСТУЧАЛСЯ в Белкину дверь.
— Вот славно, что зашёл, — обрадовалась Белка.
— Да я не за этим, — возразил Муравей.
— Что же ты, и сиропу не выпьешь?
— Ну... разве что чуть-чуть.
С полным ртом сиропа Муравей поведал ей о причинах своего визита.
— Мы должны на время расстаться, — объявил он.
— Это ещё почему? — с изумлением спросила Белка, которая была очень рада Муравью. Рот у неё в это время был набит кашей, и она с удивлением уставилась на Муравья.
— Мы должны выяснить, будем ли мы скучать друг без друга, — пояснил Муравей.
— Скучать?
— Да, скучать. Ты хоть знаешь, что это такое?
— Нет, — призналась Белка.
— Скучать — это то, что ты ощущаешь, когда чего-то не хватает.
— И что ты при этом ощущаешь?
— Ну вот я же и говорю.
— Стало быть, мы собираемся скучать друг без друга, — опечалилась Белка.
— Да нет, — возразил Муравей, — мы ведь можем друг друга забыть.
— Забыть? Тебя?! — воскликнула Белка.
— Ну, ну, — сказал Муравей. — И незачем так шуметь.
Белка уронила голову на лапы.
— Я тебя никогда не забуду, — тихо проговорила она.
— Ну это как сказать, — возразил Муравей. — Поживём, увидим. Привет!
Он резко поднялся, вышел за дверь и по стволу бука соскользнул вниз.
Белка начала немедленно скучать по нему.
— Муравей, — воскликнула она, — я скучаю по тебе! — Её голос эхом отдавался от деревьев.
— Рано ещё! — откликнулся Муравей. — Я ещё не ушёл!
— Но это уже правда! — крикнула Белка.
— Погоди немного, — донёсся до неё издалека голос Муравья.
Белка вздохнула и принялась ждать. Но она тосковала по Муравью всё сильнее и сильнее. Иногда её мысли перескакивали на ореховый мусс, на день рождения Жука этим вечером, но её тоска по Муравью не проходила.
В полдень она не выдержала и вышла на улицу. Но не успела пройти и двух шагов, как на неё налетел Муравей, усталый, потный, но довольный.
— Точно, — сказал Муравей. — Я тоже по тебе соскучился. И я тебя не забыл.
— Ну вот видишь, — сказала Белка.
— Вижу, — согласился Муравей. И, обнявшись, побрели они к реке, чтобы полюбоваться блеском волн, набегающих на берег.

ВОРОН ПРОЧИСТИЛ ГОРЛО.
— Не знаю, с чего и начать, — сказал он.
Белка откинулась на стуле и пристально посмотрела на Ворона. Выглядел тот неважно. Перья у него были тусклые и мятые, в глазах не виделось обычного блеска.
— Да ничего страшного, — дружелюбно сказала Белка. — Начни хоть с серёдки.
— Ну так вот, — приступил Ворон, — как только лист какой с дерева упадёт, я тут же думаю, это он в меня метит, и ещё мне кажется, что за мной прямо охотятся, лишь бы мне заснуть не дать, потому что стоит мне приклонить голову, тут же стук и шёпот. Прямо над ухом! Белка, подозрения переполняют меня!
Белка свела вместе кончики пальцев и изобразила на лице полное понимание. «Подозрения, — соображала она, — что такое подозрения? Может, это такой суп? Звучит совсем как такой тёмный суп с ломтиками чего-то такого...»
— М-да, — сказала Белка. — Если тебя, Ворон, подозрения переполняют, чего ты их не выплеснешь?
— Выплеснуть??
«Нет, — подумала Белка, — подозрения — это явно не суп. А что тогда? Что-то такое, что так запросто не выплеснешь. Может, короста какая?»
— Слушай, а что бы тебе их просто не отшкрябать? Отшкрябай ты эти свои подозрения, и дело с концом! — посоветовала она.
Ворон промолчал. Потом негромко сказал:
— Похоже, Белка, что мне одному с этим не справиться.
— О чём речь! — воскликнула Белка. — А мы-то с Муравьём на что? Придём, навалимся, какие проблемы!
— Я боюсь, что это очень, очень болезненная процедура.
— Да что ты, — успокоила Белка. — Мы тихонько. Давай мы к тебе завтра зайдём? Этак с утречка?
Ворон испытывающе поглядел на Белку.
— У меня и сейчас подозрения, — выговорил он. — Ужас сколько.
— Ну конечно, — отозвалась Белка. — Сегодня же ещё не завтра.
— И что, тогда я перестану думать, что Слон только и мечтает меня с дороги сдуть?
— Ну вот ещё! — удивилась Белка. — Слону больше делать нечего, как кого-то с дороги сдувать. Кстати, если уж на то пошло, тебя бы не помешало разок встряхнуть. Похоже, всё дело в том, что ты слишком низко летаешь! Иди-ка сейчас домой. А завтра мы к тебе придём и все эти твои подозрения отшкрябаем.
— Посмотрим, — хмуро произнёс Ворон. Подозрения представлялись ему в виде жирных, клейких капель, растекающихся у него под темечком.
— Так значит, утром, этак к обеду, — заключила Белка.
Ворон взъерошил перья и вышел вон. С мрачным карканьем он развернулся над зарослями и улетел.
«Будем надеяться, они там не особо прочно схватились, — думала Белка, — а то будет не отшкрябать. Придётся Дятла вызывать... Э, ладно... там видно будет». Она подкинула в воздух буковый орешек, отбила его носом и поймала ртом. Перемалывая орех, она весело огляделась вокруг.

НА ИМЕНИНАХ КУЗНЕЧИКА КОМАР ИСПОЛНЯЛ песню. На голове его была шапка, которую он во время пения постепенно съел. Песня кончилась вместе с шапкой.
Поскольку песня эта была печальная, там и сям раздавались покашливания, и то и дело кто-либо из слушателей смахивал со щеки слезинку.
— Спасибо тебе, Комар, — поблагодарил Кузнечик.
— А не пора ли к столу! — воскликнул Медведь.
— К столу, к столу! — подхватила публика, и все потянулись к столу.
Лишь Комар забился в дальний уголок. «Зачем, — укорял он себя, — зачем я съел свою шапку? — Это была его единственная шапка, и у него всегда начиналась головная боль, стоило ему в холодную пору вылететь в лес с непокрытой головой. — И вот теперь придётся всю зиму просидеть взаперти, — переживал он. — Да ко всему ещё и живот схватило! Всё, спета моя песенка».
Так сидел он и предавался самобичеванию. Остальные совершенно углубились в свои тарелки, и им было не до Комара. Один только Мотылёк подумал о нём и решил составить ему компанию.
— Классная песня была! — похвалил он, обнимая Комара одним крылом.
— Ах, оставь, — вздохнул Комар, — лучше б и вообще на сцену не вылезал. Шапка-то моя тю-тю.
— Если бы ты её не съел, то окончательно бы раскис, — сказал Мотылёк.
Комар глянул на него в изумлении.
— Ну да, — продолжал Мотылёк. — Со мной всю дорогу так: что ни скажу, что ни сделаю, — раз! — и нате вам, весь в слезах.
— Значит, если ты в это время что-нибудь съешь...
— Ну да, — подхватил Мотылёк. — Только в меня больше не лезет.
— Ну, а теперь-то ты не в слезах? — спросил Комар.
— В слезах, невидимых миру, — мягко уточнил Мотылёк.
— О, — только и нашёлся Комар.
— У меня, кстати, имеется шапчонка для тебя, — сказал Мотылёк. — От Воробья завалялась. В точности твой размер.
— Ну, спасибо тебе, спасибо, — растрогался Комар и взволнованно запищал. Внезапно у него тоже проснулся аппетит.
— Принести тебе чего-нибудь сладенького? — предложил он.
Но Мотылек отрицательно покачал головой, и Комару даже привиделось, что по Мотыльковому животу поползла трещина.
— Заходи завтра, — пригласил Мотылёк и улетел, выписывая большие круги.
Комар присел к столу и налил себе добрый стаканчик тёмно-вишнёвого сока.
— Песня была что надо, Комар, — сказала Белка.
— Ну а как шапка, хорошо пошла? — пробубнил Медведь с набитым ртом.
— Горчила малость, — отозвался Комар.

— ВОТ ДОСЮДА. И ДАЛЬШЕ НИ ШАГУ, — СКАЗАЛА себе Белка. Она провела Черту в песке вдоль берега реки и осталась стоять по ту сторону.
Она уже давно собиралась провести такую Черту и никогда её не переступать. «По крайней мере, хоть узнаю, что день грядущий мне готовит», — решила она.
Белка порядком притомилась. Солнце клонилось к закату, и над рекой и лесом царили мир и покой. Временами веяло запахом смолы и вереска. Белка села, положила голову на лапы и уставилась за Черту. Казалось, на той стороне всё было другим. Но каким именно, ей уловить не удавалось.
— Белка! Эй! — внезапно услыхала она.
— Я тут, — откликнулась она, узнав голос Сверчка.
— Иди сюда, — звал Сверчок.
— А ты где?
— Да тут!
Белка огляделась и заметила какое-то шевеление в кустах.
— Эх, — сказала она. — Ты на неправильной стороне Черты сидишь. Я туда не могу.
— Ну, тогда я его один съем, — сказал Сверчок.
Белка вытянулась, чтобы посмотреть, что имел в виду Сверчок, перегнулась через Черту, но сумела разглядеть только кончик своего изогнувшегося хвоста. Однако запах, донёсшийся до неё, не узнать было невозможно.
— Погоди! — крикнула она. Оглядевшись вокруг, она убедилась, что её

Возможно все

11.11.2004

Автор: Анна Сафронова
Источник: Газета "Богатей", № 42

"Однажды еж впал в такое самоуничижение, что оборвал на себе все иголки". "Сверчку было так интересно, что он на самом деле ощущал там, внутри себя, что он вывернулся наизнанку". "В один прекрасный день белка решила удалиться от мира". Я привела несколько начальных фраз из сказок Тоона Теллегена, объединенных в книжку "Почти взаправду. Сказки для взрослых". Книга выпущена московским издательством "Захаров" в нынешнем году, а чуть раньше тот же Захаров выпустил "Не все умеют падать". В этих сказках Теллегена — те же персонажи, что и в новом сборнике. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что уже в небольшом количестве вышеприведенных цитат читатель услышит нечто знакомое, почувствует "вкус" сказок нашего соотечественника, С. Козлова. И, кстати, в немногочисленных пока откликах на книгу голландского сказочника эта мысль фигурирует: "Сказки Тоона Теллегена очень похожи на стилизацию под "Ежика в тумане" Козлова. Каково же моё удивление — автор голландец! Впечатление, что это литературная мистификация — такие вещи может писать только русский человек, находящийся в нашем контексте" (Ольга Арефьева). Я бы сказала, что близость двух писателей относительная. Козлов "реалистичен", если возможно применение этого слова по отношению к сказкам. Тоон Теллеген нарушает все возможные законы природы. Белка и Муравей тащат на себе пруд, чтобы подарить его Бегемоту, решившему поселиться в облаках. Вот, например, в одной из сказок река выходит из берегов и затопляет деревья в лесу, затопляет домик Белки. Карп заплывает к ней в гости. " Чайку? — предложила Белка. — Не откажусь, — ответил Карп. Белка бросила щепотку чайной заварки в угол комнаты и размешала чаинки хвостом. — Слабоват получился, — призналась она. — И так сойдет, — утешил ее Карп, пребывавший в отличном расположении духа. Он заплыл в угол и хлебнул пару глотков плескавшегося там чаю". В этой сказке "куролесит" стихия, а вот в другой — реальная "личность", Улитка. Однажды она решила тренироваться, чтобы бегать не хуже Муравья. И научилась, но это еще не все, чем она поразила недоверчивого Муравья: "Поздним полуднем мимо него пролетела Улитка, медленно и неуклюже лавируя. Ее мотало и заносило, она врезалась в травяные заросли, порой чудовищно клонилась из стороны в сторону. Но летела". В общем, Тоон Теллеген рассказывает нам о том, что нет потолка, нет предела возможностям, он разрушает все условности мира. "Улитка может летать, хотя она и Улитка. Возможно все", — как бы говорит Теллеген, и ему хочется верить. Вопрос, для детей сказки Теллегена или для взрослых, я считаю праздным. Бывают разные дети и разные взрослые. Парадоксальным образом Теллеген сочетает простоту фразы с насыщенностью, у него целый пласт поэтического, непроизносимого остается в подтексте. "То, что мы слышим, — поведал Муравей Белке, — это только малая малость. Гораздо больше на свете того, что мы не слышим. — И он широко развел руками". Дальше события развиваются с чисто теллегеновским сюром, замешанном на иронии: Белка и Муравей сооружают большое Ухо, чтобы все слышать, и все было бы хорошо, если бы не Кузнечик — для него Ухо уловило ужасно нелицеприятный разговор о нем самом. Я понимаю, почему о Теллегене пишут немного — это не столько трудно, сколько против человеческой природы: неестественное занятие — демонтировать сказку, особенно если эта сказка хорошая.