СОДЕРЖАНИЕ

А КИНГ
А Кинг. Пер. Н.Куняевой* 7
Следы в джунглях. Пер. М.Загота* 10
Открытая возможность. Пер. Е.Бучацкой* 40
Сосуд гнева. Пер. Е.Лосевой и Ст.Никоненко 76
Сумка с книгами. Пер. Н.Куняевой 115
Край света. Пер. Р.Облонской 153
Нейл Макадам. Пер. Н.Васильевой 185

КОСМОПОЛИТЫ: ОЧЕНЬ КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ
Предисловие. Пер. Ю.Жуковой* 233
В поисках материала. Пер. И.Красногорской 237
Мэйхью. Пер. В.Ашкенази 241
Немец Гарри. Пер. А.Кудрявицкого 245
Счастливый человек. Пер. М.Загота* 249
Сон. Пер. А.Кудрявицкого 253
В чужом краю. Пер. А.Кудрявицкого 258
Легкий ленч. Пер. А.Красногорской 263
Сальваторе. Пер. Н.Чернявской 268
Возвращение. Пер. Н.Чернявской 273
Мистер Всезнайка. Пер. Н.Ромм 278
Бегство. Пер. М.Загота* 285
Друг познается в беде. Пер. Норы Галь 289
Портрет джентльмена. Пер. И.Гуровой* 294
Неудавшееся бегство. Пер. А.Кудрявицкого 301
Божий суд. Пер. А.Афиногеновой 308
Стрекоза и муравей. Пер. И.Гуровой 313
Француз Джо. Пер. А.Кудрявицкого 317
Человек со шрамом. Пер. В.Ашкенази 322
Поэт. Пер. Норы Галь 326
Луиза. Пер. Н.Ромм 331
...и волки сыты. Пер. Ю.Жуковой* 337
Слово чести. Пер. Ю.Жуковой* 346
Ожерелье. Пер. А.Стерниной 353
Нищий. Пер. В.Артемова 359
Крупная комбинация. Пер. Н.Нечаевой* 367
Церковный служитель. Пер. Е.Лосевой 373
Корыто. Пер. В.Артемова 381
Чувство приличия. Пер. Норы Галь 390
Четверо голландцев. Пер.И.Гуровой* 398

Библиографический комментарий 405

Переводы, отмеченные в содержаниии знаком *, публикуются впервые.

А КИНГ

ШЕСТЬ РАССКАЗОВ


(1933)

А КИНГ

Я собирался отправиться из Сингапура в поездку по Борнео, Индо-Китаю и Сиаму, и мне был нужен слуга — мастер на все руки. Я начал расспрашивать знакомых, нет ли у кого на примете китайца, который подыскивает себе место; все заявили, что знают именно такого человека, какой мне подходит, но, к сожалению, он либо только что уже поступил в услужение, либо уехал отдохнуть в родной Кантон. Потом кто-то дал мне адрес бюро по найму прислуги. Я пошел по этому адресу и не без труда разыскал бюро — оно занимало маленькое аккуратное бунгало посреди небольшого сада; не знаю почему, но оно произвело на меня мрачное впечатление. Там мною занялся агент-евразиец, мужчина с блестящими глазами, плоским, землистого цвета лицом и ослепительной белизны зубами. Он был готов расшибиться в лепешку, без конца улыбался и, не успел я сказать и двух слов, уже в точности знал, что мне требуется. Я понял, что пытаться изложить ему мои пожелания — безнадежное дело. Он заверил, что подыскать нужного человека ему проще простого, и торжественно раскрыл внушительных размеров конторскую книгу с именами и адресами прислуги. К вящему моему огорчению, он обнаружил, что все подходящие кандидаты либо только что поступили в услужение, либо уехали отдыхать в Кантон. Наконец, он со слезами на глазах принялся умолять меня прийти еще раз дня через три-четыре или через неделю, а может быть, через месяц, и тогда у него наверняка будет для меня замечательный слуга. Я объяснил, что отбываю из Сингапура на другой день и должен взять боя с собой. Агент поклялся, что добыть слугу невозможно, заломил в отчаянии руки, но затем сказал: если я готов подождать с полчаса, он попробует что-нибудь сделать. Я закурил сигарету и приготовился ждать. Агент ушел.
Он вернулся через час и привел с собой молодого китайца лет двадцати, с гладким лицом, застенчивым взглядом черных глаз, невысокого, в очень опрятном белом платье и сдержанного на вид. Его звали А Кинг, и он был готов сопровождать меня в поездке. Он говорил по-английски и представил рекомендации, написанные на сложенных вдвое листках грязноватой бумаги. Рекомендации полностью меня удовлетворили. В них говорилось, что он чистоплотен, исполнителен, усерден и прекрасно справляется со своими обязанностями. А Кинг мне понравился, и я тут же его нанял.
Мы отбыли на другой день. Вскоре я выяснил, что хотя он сносно говорит по-английски, однако языка не понимает, поэтому наши разговоры носили односторонний характер. А Кинг прослужил у меня полгода. Он был великолепным слугой — готовил, содержал в порядке мой гардероб, укладывал вещи и прислуживал за столом. Делал он все это споро, толково и в полном молчании. Он отличался невозмутимостью. Его ничего не удивляло Не было такой беды, какая могла бы привести его в смятение, и такой неприятности, которая могла бы его взволновать. Никакой неожиданности не удавалось застать его врасплох. Усталости он не знал и улыбался с утра до вечера. Такого добродушного человека мне не доводилось встречать. Были у него и свои «пунктики». Он обожал принимать ванну, и когда я обнаружил, что стоит мне отлучиться, как он сразу лезет в мою ванну, моется моим мылом и вытирается моим полотенцем, мне поначалу стало немного не по себе. Но я рассудил, что не стоит придираться по мелочам. По большому счету, у него был всего один недостаток. Он пропадал всякий раз, когда нужно было ехать к поезду или садиться на судно. Я посылал кого-нибудь на поиски, но А Кинг словно в воздухе растворялся, и никто не знал, где он может быть. В конце концов мне приходилось отправляться без него. Однако за минуту до отхода поезда или поднятия трапа он неизменно объявлялся — шел не спеша, словно прогуливался, и улыбался. Когда я, кипя от злости, спрашивал, какого черта он вот так исчезает, он отвечал со своей неизменной улыбкой:
— Я не опоздать на поезд. Много время. Поезд всегда ждет.
Когда же я интересовался, где это его носило, он отвечал, глядя на меня с безмятежной невозмутимостью:
— Нигде. Просто гулять.
Я завершил поездку и возвратился в Сингапур, намереваясь отплыть оттуда в Европу. А Кингу я сообщил, что его услуги мне больше не понадобятся. Он попросил у меня рекомендации, которые я ему и вручил вместе с жалованьем и подарком.
— Прощай, А Кинг, — сказал я. — Надеюсь, ты скоро подыщешь себе новое место.
И тут я увидел, что он плачет. Я в изумлении уставился на него.
Отличный слуга, он полгода служил мне верой и правдой, однако всегда казалось, что живет он в своем, до странности обособленном, мире. Он одинаково равнодушно принимал от меня как похвалу, так и нагоняй. Мне и на миг не могло прийти в голову, что я для него нечто большее, нежели взбалмошный и довольно бестолковый хозяин, который платит ему жалованье и обеспечивает кров и стол. Я и не подозревал, что он способен испытывать ко мне какие-то чувства. Это привело меня в замешательство, мне даже стало как-то неловко. Я знал, что нередко выказывал ему свое раздражение, бывал привередлив и строг. Я ни разу не увидел в нем человека, а он плакал, потому что нам предстояло расстаться. Ради его слез я и даю этому сборнику рассказов, которые написал за время нашей поездки, его имя. Насколько я знаю, все персонажи рассказов — плод моего воображения.

СЛЕДЫ В ДЖУНГЛЯХ

Самое прелестное место во всей Малайе — это Тана-Мера. Городок лежит у моря, песчаный берег окаймлен казуаринами. Государственные учреждения и по сей день находятся в старом районе Раад-Хьюис, застроенном еще голландцами, когда-то владевшими этой землей; на холме видны бурые руины крепости — твердыни португальцев, которым некогда приходилось защищать свою власть от непокорных туземцев. История Тана-Меры прослеживается и в обширном лабиринте домов китайских торговцев; дома эти задними двориками выходят на море, и прохладными вечерами их хозяева, чьи предки поселились здесь три столетия назад, сидят на крытых террасах и с удовольствием вдыхают соленый бриз. Многие из них забыли родной язык и общаются между собой либо на малайском, либо на ломаном английском. Вообще здесь хватает пищи для воображения, потому что в Малайской Федерации память живущих ныне по большей части простирается не дальше поколения их отцов.
Много лет Тана-Мера была самым оживленным рынком Среднего Востока — в гавани всегда кипела работа, когда по Китайскому морю еще плавали быстроходные парусники и джонки. Но сейчас здесь вечный покой. Повсюду царит дух романтической печали, свойственной всем местам, когда-то игравшим важную роль, но теперь живущим воспоминаниями о былом величии. Чужестранцы, приезжающие в этот дремлющий городок, быстро теряют свою природную энергию и бессознательно погружаются в ненавязчивую местную летаргию. Никакой каучуковый бум не способен сделать этот городок процветающим, а идущий следом экономический спад лишь ускоряет его загнивание.
В европейском квартале — тишина. Там все ухожено, аккуратно и чисто. Дома, где живут белые — государственные чиновники и агенты компаний, — стоят кольцом вокруг огромного паданга1. Это удобные для жизни и просторные бунгало, затененные большими кассиями, а паданг громаден, зелен и пострижен, как лужайка перед собором; и правда, что-то в этом уголке Тана-Меры тишиной и хрупкой утонченностью напоминает угодья Кентербери.
Клуб выходит на море. Это просторное, но обветшавшее здание. Вид у него запущенный, и когда переступаешь его порог, кажется, что ты — незваный гость. Впечатление такое, что клуб закрыт на ремонт, а ты нескромно воспользовался открытой дверью и вошел туда, куда приглашен не был. По утрам там можно застать пару плантаторов, приехавших из своих имений по делу; прежде чем отправиться в обратный путь, они потягивают джин. Ближе к вечеру здесь бывают несколько дам, словно украдкой они листают старые подшивки лондонских газет. С наступлением темноты могут забрести и мужчины — поиграть в бильярд либо просто последить за игрой со стаканом горячительного напитка в руке. А вот по средам здесь более оживленно. В большой комнате наверху играет граммофон, народ из окрестных мест съезжается на танцы. Порой собирается с десяток пар, и можно даже составить две партии в бридж.
В один из таких вечеров я и познакомился с Картрайтами. Я остановился у человека по фамилии Гейз, возглавлявшего местную полицию, он зашел в бильярдную, где я наблюдал за игрой, и спросил, не хочу ли составить партию. Картрайты были плантаторами и по средам приезжали в Тана-Меру — для дочери все-таки развлечение. Очень милые люди, рекомендовал Гейз, спокойные и неназойливые, играть с ними в бридж — одно удовольствие. Я проследовал за Гейзом в комнату для игры в карты и был им представлен. Они уже сидели за столиком, и миссис Картрайт тасовала карты. Она делала это так уверенно, что мне сразу захотелось сыграть. Брала по полколоды в каждую руку — а руки у нее были крупные и сильные, — ловко всовывала уголки одной половины под уголки другой, потом щелчок, едва уловимое движение — и карты каскадом сыпались в общую стопку.
Это напоминало карточный фокус. Картежники знают: чтобы проделать такой номер безупречно, нужна упорная тренировка. И можно не сомневаться: если человек способен так ловко управиться с колодой карт, значит, карты — его давняя страсть.
— Вы не против, если мы с мужем составим пару? — спросила миссис Картрайт. — Выигрывать деньги друг у друга нам не интересно.
— Конечно, не против.
Мы с Гейзом сели за стол, и все взяли по карте — кому сдавать. Миссис Картрайт вытащила туза и, пока быстро и четко сдавала, расспрашивала Гейза о местных новостях. Но при этом явно прикидывала, сильный ли я игрок. Я решил, что это проницательная, но добродушная особа.
Ей было немного за пятьдесят (хотя на Востоке, где старятся быстро, угадать возраст нелегко), седые волосы уложены очень небрежно, она то и дело отбрасывала длинную прядь, спадавшую на лоб. Сказать по правде, она вполне могла бы облегчить себе жизнь с помощью пары заколок. Глаза большие, голубые, но слегка поблекшие, во взгляде — легкая усталость. Лицо морщинистое, с желтизной. А рот, насколько я мог судить, придавал лицу выражение едкой, но необидной иронии. Короче, это была женщина со своим мнением, которое никогда не стеснялась высказывать. Во время игры она без умолку болтала (многие категорически возражают, но лично мне это не мешает: я не понимаю, почему за карточным столом нужно вести себя как на похоронах), и скоро стало ясно, что она — мастерица добродушной шутки. Перчинка в ее выпадах была, но обидеться на них мог только глупец, такими они были забавными. Если же иногда ее замечания оказывались на грани хорошего тона и требовалось призвать на помощь все свое чувство юмора, чтобы распознать шутку, ты тут же понимал: она готова, что ты отплатишь ей той же монетой. Ее большой рот с узкими губами складывался в сухую улыбку, а в глазах зажигался веселый огонь, если, по счастью, тебе удавалось достойно ответить и выставить ее саму в смешном свете.
В общем, она мне понравилась. Понравились ее прямота, остроумие, простые черты лица. Не помню другую женщину, которую так мало заботила собственная внешность. Неопрятными были не только волосы, во всем ее облике сквозила неряшливость. Верхние пуговицы шелковой блузки под горло из-за жары были расстегнуты и обнажали высохшую и изможденную шею. Блузка была мятая и несвежая, потому что она курила сигарету за сигаретой и стряхивала пепел куда попало. Когда она поднялась перемолвиться с кем-то словом, я увидел, что края юбки, явно нуждавшейся в чистке, изрядно обтрепались, из-под них виднелись тяжелые башмаки на низком каблуке. Но все это не имело значения. Весь ее наряд был выдержан в одном стиле.
А играть с ней в бридж — это было просто наслаждение. Играла она очень быстро, не раздумывая, при этом помимо чистого умения выказывала отличную интуицию. Понятно, что она прекрасно знала, чего ждать от Гейза, но меня она видела впервые и разобралась во мне довольно быстро. С мужем они взаимодействовали поразительно, он играл без риска и осмотрительно, она же, зная его, позволяла себе обоснованную лихость и блестящую самоуверенность. Гейз был из тех наивных оптимистов, которые надеются, что у противника не хватит ума воспользоваться их ошибками, и тягаться с Картрайтами нам было не по силам. Мы проигрывали роббер за роббером, и нам оставалось только улыбаться и делать вид, что нам это нравится.
— Не понимаю, что творится с картами, — пожаловался Гейз. — Даже если у нас на руках одни коронки, мы все равно проигрываем.
— Игра тут ни при чем, — ответила миссис Картрайт, глядя на него в упор своими выцветшими голубыми глазами. — Вам просто не везет, вот и все. Если бы вы не смешали черви с бубнами, последнюю партию вполне могли вытянуть.
Гейз начал нудно объяснять, как вышло, что нам не пошла карта, но миссис Картрайт ловко щелкнула пальцами и раскинула карты веером, чтобы мы сняли колоду для очередной сдачи. Картрайт взглянул на часы.
— Это будет последний роббер, дорогая, — сказал он.
— Да? — она посмотрела на часы и обратилась к молодому человеку, проходившему через комнату. — Мистер Баллен, если идете наверх, скажите Олив: через несколько минут мы уезжаем. — Она повернулась ко мне: — До плантации добираться около часа, а бедный Тео с рассветом всегда на ногах.
— Ну и что, мы же приезжаем сюда всего раз в неделю, — возразил Картрайт. — Для Олив это единственная возможность повеселиться и побыть на людях.
Картрайт показался мне уставшим от жизни старцем. Среднего роста, сверкающая лысина, седая щеточка усов, очки в золотой оправе. Парусиновые брюки, черно-белый галстук. Выглядел он опрятно, и было ясно, что своей внешности он уделяет больше внимания, чем его неряшливая жена. Говорил он мало, но колкости жены доставляли ему явное удовольствие, а иногда он и сам вставлял остроумную реплику. Судя по всему, они были не просто супругами, но и добрыми друзьями. Было приятно видеть столь надежную и снисходительную привязанность между двумя уже достаточно пожилыми людьми, видимо много лет прожившими вместе.
Партия закончилась довольно быстро, мы только успели заказать по последней порции джина, и тут появилась Олив.
— Ты уже хочешь ехать, мамочка? — спросила она.
Миссис Картрайт посмотрела на дочь глазами полными обожания.
— Да, милая. Уже половина девятого. Раньше десяти ужинать не сядем.
— Черт с ним, с этим ужином, — весело откликнулась Олив.
— Пусть станцует еще один танец — и поедем, — предложил Картрайт.
— Хватит. Тебе надо выспаться.
Картрайт с улыбкой взглянул на Олив:
— Если мама что-то решила, милая, значит, сопротивление бесполезно.
— Да, с мамой шутки плохи, — согласилась Олив, нежно погладив мать по морщинистой щеке.
Миссис Картрайт погладила и поцеловала ее руку.
Про Олив нельзя было сказать «хорошенькая», но обаяния в ней было хоть отбавляй. Эдакая пышечка, что в ее девятнадцать—двадцать лет не редкость, но скоро черты ее лица станут утонченнее и она будет еще привлекательнее. В ней не было решимости, превращавшей мать в такую колоритную личность, скорее, она напоминала отца. Те же темные глаза, тот же слегка орлиный профиль, тот же взгляд, исполненный слабости и добродушия. Крепкое здоровье. Румяные щеки и яркие глаза. Давно утраченная отцом живость. Абсолютно нормальная английская девушка — бойкая, любящая повеселиться, чудесного нрава.
Они уехали, а мы с Гейзом направились к нему домой.
— Как вам Картрайты? — спросил он.
— Понравились. Для такого местечка они просто находка.
— Жаль, что приезжают редко. Живут очень уединенно.
— Девушке, наверное, скучно. А родители, похоже, довольны обществом друг друга.
— Да, брак у них очень удачный.
— А Олив — просто копия отца, верно?
Гейз искоса взглянул на меня.
— Картрайт ей не отец. Миссис Картрайт была вдовой, когда они поженились. Олив родилась через четыре месяца после смерти отца.
— Хм!
В это мое восклицание я вложил и удивление, и заинтересованность, и любопытство. Но развивать тему Гейз не стал, и остаток пути мы прошли молча. У входа в дом нас поджидал слуга, и, пропустив по последнему стаканчику джина, мы сели ужинать.
Поначалу у Гейза возникло желание поболтать. Оказалось, что производство каучука ограничили, соответственно зашевелились контрабандисты, и его задача заключалась в том, чтобы перекрыть им кислород. В тот день удалось задержать две джонки, и он потирал руки от удовольствия. Джонки были полны контрабандного товара, каучук конфисковали и вскоре предадут торжественному сожжению. Внезапно он замолчал, и трапезу мы закончили в тишине. Слуги принесли кофе и бренди, мы закурили сигары. Гейз откинулся в кресле. Задумчиво посмотрел на меня, перевел взгляд на бренди. Слуги вышли, и мы остались одни.
— Я знаю миссис Картрайт больше двадцати лет, — заговорил он неспешно. — В те дни она выглядела совсем неплохо. Такая же неопрятная, но в молодости это не имело большого значения. Тут даже была своя прелесть. Она была замужем за неким Бронсоном. Регги Бронсоном, плантатором. Он возделывал землю в Келантане, а я тогда служил в Алор- Липисе. Местечко с тех пор разрослось, а тогда вся белая община составляла человек двадцать, но у нас был свой маленький клуб, и мы отлично проводили время. Мою первую встречу с миссис Бронсон помню так, будто дело было вчера. Машин тогда еще не водилось, они с Бронсоном прикатили на велосипедах. В то время, конечно, вид у нее не был такой решительный, как сейчас. Она была куда стройнее, с хорошим цветом лица, очаровательные глаза — голубые, — копна темных волос. Будь она к себе повнимательней, результат был бы ошеломляющим. А так она просто была самой интересной женщиной в округе.
Я попытался представить, как выглядела миссис Картрайт — миссис Бронсон, — исходя из того, как она выглядит сейчас, и из не очень внятного описания Гейза. В солидной даме, изрядно располневшей, грузно сидевшей за карточным столом, я попытался увидеть изящное создание. Эдакую грациозную и быструю шалунью. Подбородок стал квадратным, нос заострился, но в молодости эти черты наверняка были округлыми; судя по всему, она была очаровательной особой: кожа — кровь с молоком, пышные темно-каштановые волосы уложены в незатейливую прическу. Видимо, она носила тогда длинную юбку, тугой корсаж и широкополую шляпу. Или женщины в Малайе еще носили тропические шлемы, которые можно увидеть на снимках в старых иллюстрированных журналах?
— Мы не виделись... почти двадцать лет, — продолжал Гейз. — Я знал, что она живет где-то в Малайе, но был изрядно удивлен, когда, получив эту работу, приехал сюда и столкнулся с ней в клубе, как когда-то много лет назад в Келантане. Конечно, она постарела и изменилась до полной неузнаваемости. Я был, можно сказать, потрясен, увидев рядом с ней взрослую дочь, — в такие минуты понимаешь, как летит время. Когда мы встречались в последний раз, я был молод — и вот, оказывается, через два-три года мне пора на пенсию. Есть от чего загрустить, да?
На некрасивом лице Гейза засветилась печальная улыбка, и он взглянул на меня с легким негодованием, будто я мог остановить бег лет, наступающих друг другу на пятки.
— Я тоже не мальчик, — ответил я.
— Вы не прожили всю жизнь на Востоке. Здесь человек старится раньше времени. В пятьдесят ты уже старик, в пятьдесят пять твое место на свалке.
Но я не хотел, чтобы он углубился в рассуждения о тяготах преклонного возраста.
— И что же, — спросил я, — вы узнали миссис Картрайт при новой встрече?
— И да, и нет. С первого взгляда я понял, что мы знакомы, но не мог вспомнить, кто она такая. Подумал: может, мы встречались на борту судна, когда я ехал в отпуск и видел ее просто мимоходом? Но едва она заговорила, я сразу все вспомнил. Вспомнил насмешливый огонек в глазах, легкую хрипотцу в голосе. Что-то в ее интонации, казалось, говорило: милый мой, хоть ты и дуралей, но парень неплохой, и, скажу честно, ты мне даже нравишься.
Я улыбнулся:
— Как много может сказать интонация.
— Она подошла ко мне в клубе и поздоровалась: «Здравствуйте, майор Гейз. Узнаете меня?»
«Конечно».
«Много воды утекло со дня нашей последней встречи. Моложе мы не стали. А Тео видели?»
Я сразу не понял, о ком речь. Наверное, вид у меня был сильно озадаченный, потому что она взглянула на меня с улыбкой, той самой, так хорошо мне знакомой, снисходительной улыбкой, и объяснила:
«Я ведь вышла замуж за Тео. А почему бы и нет? Я осталась одна, и он захотел на мне жениться».
«Да, я об этом слышал, — подтвердил я. — Надеюсь, вы живете счастливо».
«О да, очень. Тео такой лапочка. Он вот-вот появится. Он будет очень рад вас видеть».
Неужели, подумал я. Уж кого-кого, а меня Тео захочет видеть в последнюю очередь. По моим понятиям, и она должна была быть так же настроена. Впрочем, женщины — существа странные.
— Чем ее могла не устроить ваша с ним встреча? — удивился я.
— Об этом чуть позже, — сказал Гейз. — Тут же появился и Тео. Не знаю, почему я называю его Тео. Для меня он всегда был Картрайт, никак иначе я его не воспринимал. Тео меня поразил. Вы его видели. Я помню его кудрявым здоровяком, эдаким свеженьким огурчиком. Всегда чистенький, аккуратный, подтянутый, хорошо сложенный и держащий форму, как человек, который много занимается спортом. Вспоминаю, что и чисто внешне он был ничего, не коренастый мужчина с крутыми плечами, но изящный и гибкий. И когда я увидел этого сутулого лысого старого хрыча в очках, с мертвенно-бледным цветом лица, я едва поверил своим глазам. Сам не узнал бы его ни за что на свете. Он и вправду был рад меня видеть, по крайней мере проявил явный интерес. Нет, он не стал бурно выражать свои эмоции, но этого я и не ждал — он всегда был человеком сдержанным.
«Удивились, увидев нас здесь?» — спросил он.
«Я понятия не имел, где вы находитесь».
«А мы за вашими перемещениями более или менее следили. Иногда наталкивались на ваше имя в газетах. Как-нибудь обязательно приезжайте к нам. Мы здесь обосновались вот уже несколько лет, видимо, здесь и останемся, пока не уедем из этих краев насовсем. В Алор-Липис никогда не возвращались?»
«Не довелось», — ответил я.
«Хорошее было местечко. Слышал, оно разрослось. Я тоже там с тех пор не бывал».
«Для нас с этим местечком связаны не самые приятные воспоминания», — заметила миссис Картрайт.
Я спросил, не хотят ли они выпить. Мы позвали слугу. Вы, наверное, заметили, что миссис Картрайт не против пропустить стаканчик-другой. Не хочу сказать, что она пьет как сапожник, но от мужчин особенно не отстает. Скажу честно: я смотрел на них не без любопытства. Внешне они были абсолютно счастливы. Видимо, дела у них шли неплохо, и позже я узнал, что так оно и было, можно сказать, они даже процветали. У них была приличная машина, а когда приходило время ехать на отдых, они ни в чем себе не отказывали. Они прекрасно относились друг к другу. Сами знаете, как приятно видеть супругов, которые прожили вместе много лет, и невооруженным глазом видно, что общество друг друга устраивает их больше, чем общество других людей. Ясно, что их брак был чрезвычайно удачным. К тому же оба боготворили Олив и очень ею гордились, особенно Тео.
— Хотя ему она всего лишь падчерица, — заметил я.
— Хотя ему она всего лишь падчерица, — отозвался Гейз. — Казалось бы, она должна была взять его фамилию. Но нет. Конечно, она звала его папой, другого отца она не знала, но свои письма подписывала: «Олив Бронсон».
— Кстати, что за человек был Бронсон?
— Бронсон? Добродушный здоровый малый, зычный голос и раскатистый смех, мускулистый, отличный спортсмен. Звезд с неба не хватал, но человек был абсолютно свойский. Кирпичного цвета лицо, рыжие волосы. Между прочим, в жизни не встречал человека более потливого. Пот лил с него ручьями, и когда он играл в теннис, всегда брал на корт полотенце.
— Не очень привлекательная особенность.
— Нет, парень был видный. Всегда в форме. За этим он следил. Набор тем для разговора у него был весьма ограничен — каучук и спорт: теннис, гольф, охота. Я думаю, книгу он открывал не чаще раза в год. Типичный выпускник закрытой средней школы. Когда мы познакомились, ему было лет тридцать пять, но по зрелости он напоминал восемнадцатилетнего. Думаю, вам такое известно: многие, перебравшись на Восток, словно останавливаются в развитии.
О да, такое мне было известно. Весьма неприятное ощущение: дородные господа, постаревшие и облысевшие, говорят и ведут себя как школьники. Можно даже подумать, что после того, как они пересекли Суэцкий канал, их головы не посетила ни одна мысль. Они мужья и отцы, возможно, даже ведут крупное дело, но на жизнь продолжают смотреть глазами шестиклассника.
— Я бы не назвал его дураком, — продолжал Гейз. — Дело он знал как свои пять пальцев. Плантация, за которую он отвечал, была одна из лучших в стране, он умело управлялся с работниками. Он был большой молодец, и даже если иногда действовал тебе на нервы, все равно тебе нравился. Он не был скрягой и всегда рад был оказать услугу ближнему. Благодаря этому на горизонте и возник Картрайт.
— Бронсоны жили хорошо?
— Думаю, что да. Наверняка. Он был доброго нрава, она весела и игрива. И за словом в карман не лезла. Она и сейчас, если захочет, может рассмешить до упада, но теперь ее шутки стали колючими. А когда она была молодой и замужем за Бронсоном, она веселилась просто веселья ради. Всегда пребывала в хорошем настроении и любила проводить время в свое удовольствие. Ее совершенно не заботило, какой эффект произведут ее реплики, но как-то ей это сходило с рук, понимаете? Она была такая непосредственная, открытая и беззаботная, что обижаться на нее было просто невозможно. Судя по всему, они были очень счастливы.
Их плантация находилась в пяти милях от Алор-Липиса. У них была двуколка, и почти каждый вечер они приезжали в городок около пяти. Община, понятно, была небольшая, в основном мужчины. Женщин всего шестеро. Бронсоны были просто даром небес. Когда они приезжали, градус жизни сразу повышался. Бывало, в том маленьком клубе мы веселились от души. Я часто вспоминаю те времена, пожалуй, именно тогда я был наиболее счастлив. Клуб в Алор-Липисе от шести до половины девятого двадцать лет тому назад был веселым местом, другое такое еще поискать от Адена до Иокогамы.
Однажды миссис Бронсон сказала, что они ждут друга, и через несколько дней привезли с собой Картрайта. Оказалось, он — товарищ Бронсона со школьных времен, они вместе учились в Мальборо или где-то еще и впервые приехали на Восток одним пароходом. Но каучук со многими сыграл злую шутку, люди лишились работы. В их числе оказался и Картрайт. Он был вынужден бездельничать большую часть года, и ему совсем не на что было опереться. В те времена плантаторам платили еще меньше, чем сейчас, и что-то отложить на черный день можно было, только если улыбнется удача. Картрайт уехал в Сингапур. На волне экономического спада туда уезжают многие. Я сам это видел — картина ужасная. Плантаторы спят на улице, потому что им нечем заплатить за ночлежку. Иногда доходит до того, что они останавливают приезжих из Европы и просят доллар, чтобы купить поесть. Думаю, Картрайту пришлось изрядно помыкаться.
Наконец он написал Бронсону и спросил, не может ли тот как-то помочь. Бронсон пригласил его приехать и пожить у них, пока дела не пойдут на лад, по крайней мере ему не придется платить за жилье и еду. Картрайт за эту возможность ухватился, и Бронсон даже послал ему деньги на проезд по железной дороге. Когда Картрайт приехал в Алор-Липис, в кармане у него не было и десяти центов. Сам Бронсон кое-что зарабатывал, две-три сотни в год, и хотя его жалованье урезали, он все же не потерял работы и по сравнению с другими плантаторами находился в лучшем положении. Картрайт приехал, и миссис Бронсон предложила ему чувствовать себя как дома и жить у них сколько захочет.
— Очень мило с их стороны, — заметил я.
— Очень.
Гейз закурил новую сигару, наполнил свой стакан. Было очень тихо, разве что изредка вскрикивала ящерица чикчак, а так повисла напряженная тишина. Казалось, мы были в этой тропической ночи совершенно одни, бог знает как далеко от других человеческих душ. Гейз хранил молчание так долго, что я был вынужден что-то сказать.
— Что за человек был Картрайт в то время? — спросил я. — Понятно, что молодым и, как вы сказали, интересным внешне. А внутренне?
— По правде говоря, я никогда к нему не присматривался. Приятный, неназойливый человек. Сейчас, как вы заметили, личность довольно тихая. Большой жизнерадостностью он не отличался и тогда. Совершенно безобиден. Любил почитать, неплохо играл на рояле. Его общество не тяготило, он не мешал, но и не вызывал особого интереса. Он хорошо танцевал, чем и нравился женщинам, неплохо играл в бильярд и прилично — в теннис. Короче, в наш маленький мирок он вписался довольно легко. О бешеной популярности тут речи нет, но нравился он всем. Конечно, мы ему сочувствовали, как сочувствуешь человеку, к которому судьба оказалась неблагосклонна, но помочь ему никак не могли, мы просто приняли его в свой круг и забыли, что он был среди нас не всегда. Каждый вечер он появлялся вместе с Бронсонами, как все, платил за свои напитки — видимо, Бронсон одолжил ему кое-что на текущие расходы — и всегда вел себя очень пристойно. Я описываю его как-то туманно, потому что он не произвел на меня особого впечатления. На Востоке встречаешь уйму людей, и он ничем не выделялся из общей массы. Он делал все необходимое, чтобы найти себе занятие, но ему не везло. Что поделать — работы не было, и порой он бывал сильно угнетен. Прожил у Бронсонов больше года. Помню, как-то он мне сказал:
«Не могу же я жить у них вечно. Они ко мне очень добры, но всему есть предел».
«По-моему, Бронсоны вам только рады, — возразил я. — Варить каучук — не самое веселое занятие, а кормить и поить вас им не сложно и не накладно».
Гейз снова умолк и посмотрел на меня с некоторым сомнением.
— Что такое? — спросил я.
— Боюсь, я плохо выстраиваю рассказ, — сказал он. — Перескакиваю с одного на другое. Черт возьми, я же не писатель, а полицейский и просто излагаю факты, как они мне тогда виделись. С моей точки зрения, важны все обстоятельства. Важны, чтобы понять, какие это были люди.
— Конечно. Рассказывайте.
— Помню, как-то женщина, кажется, жена местного доктора, спросила миссис Бронсон, не утомляет ли ее постоянное присутствие в доме чужого человека. В местечках вроде Алор-Липиса поговорить ведь особенно не о чем, и если не обсуждать соседей, остается только молчать.
«Что вы, — ответила она. — Тео совсем не мешает. — Она повернулась к мужу, который вытирал носовым платком вспотевшее лицо. — Мы даже рады, что он живет у нас, правда?»
«Ничего не имею против», — сказал Бронсон.
«Чем он занимается целый день?»
«Не знаю, — ответила миссис Бронсон. — Иногда ходит по участку с Регги, иногда охотится. Со мной разговаривает».
«Он всегда рад помочь, — добавил Бронсон. — Как-то у меня был приступ лихорадки, и он сделал за меня всю работу, а я целый день валялся в постели и плевал в потолок».
— Детей у Бронсонов не было? — спросил я.
— Нет, — ответил Гейз. — Почему, не знаю, ведь зарабатывали они достаточно.
Гейз откинулся на спинку кресла. Снял очки, протер стекла. Линзы были очень сильные и до жут

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Список сокращений

В. — Моэм, У.Сомерсет. Вилла на холме; Эшенден, или Британский агент; Рассказы. — М.: Республика, 1992.
Д. — Моэм, У.Сомерсет. Дождь: Рассказы. — М.: Издательство иностранной литературы, 1961; то же: М.: Мир, 1964.
К. — Моэм, Сомерсет. Каталина. — М.: Советская Россия, 1988.
М-II — Моэм, Сомерсет. Избранные произведения: В 2 т., т. 2. — М.: Радуга, 1985.
М-4 — Моэм, У.Сомерсет. Собрание сочинений: В 5 т., т. 4. — М.: Художественная литература, 1993.
Ож. — Моэм У.С. Ожерелье: Рассказы. — М.: Правда, 1969. — (Б-ка «Огонек», N 52).

CM — журнал ‘Cosmopolitan Magazine’ (N.Y.).
IM — журнал ‘International Magazine’ (N.Y.).
NM — журнал ‘Nash’s Magazine’ (L.).
L. — London.
N.Y. — New York.

«А КИНГ»

Сборник «А Кинг: Шесть рассказов» (Ah King: Six Stories) вышел 19 сентября 1933 г. в Англии (L.: William Heinemann Ltd) и 9 ноября того же года в США (N.Y.: Doubleday, Doran & Company, Inc.).
«А Кинг» (Ah King). Впервые — в составе сборника. На русском языке не публиковался; перевод Н.Куняевой выполнен для
настоящего издания. Готовя сборник к выпуску в составе Собрания сочинений (The Collected Edition of the Works of W.Somerset Maugham. — L.: William Heinemann Ltd. — ‘Ah King’, 1936), автор дополнил это вступительное эссе и дал ему название «Предисловие» (Preface). Добавленная часть приводится ниже в переводе Н.Куняевой.
«Насколько я понимаю, они станут последними моими рассказами, которые формально, хотя и не совсем точно, можно назвать экзотическими. Неоправданно выбирать местом действия рассказа заморские края лишь на том основании, что они образуют красочный фон. Если то, о чем пишет английский писатель, может с равным успехом происходить в Англии, переносить действие куда-то еще — искусственный прием. Разворачивать сюжет за пределами родной страны можно только в том случае, когда он, сюжет, этого требует. Я, понятно, не утверждаю, будто то, о чем повествуют рассказы этого сборника, могло случиться лишь в описанном мною уголке мира. Думаю, оно могло бы иметь место в Индии или других колониях Британской империи, но уж никак не в Англии. Ведь сюжеты рассказов обусловлены окружением придуманных мною персонажей и воздействием на них непривычного образа жизни. Ни в одной из моих новелл подобного типа я не пытался показать коренных обитателей той страны, где разворачивается действие; они появляются в повествовании лишь постольку, поскольку оказывают влияние на живущих среди них белых. Английскому писателю проникнуть во внутренний мир соотечественников — и то достаточно сложно, а ведь он знает о них не по одним наблюдениям, но и по собственным привычкам и опыту. Познать характер американца, француза или немца с такой же глубиной ему просто не дано. Он способен о многом догадываться, в конце концов они принадлежат к той же белой расе, что и он сам, однако есть еще больше такого, включая, быть может, самое главное, до чего ему никогда не докопаться. Ведь они играли в другие игры, читали другие книги, по-другому воспитывались и впитали с молоком матери другие традиции. В сотнях мелочей они остаются для писателя загадкой. А уж когда дело доходит до представителей другой расы, сомнительно, чтобы он вообще был способен хоть что-нибудь узнать. Побуждения людей с коричневой или желтой кожей диктуются мотивами, к которым белому человеку не подобрать ключей. Он не может даже быть уверенным в том, что правильно истолковывает тот или иной внешне совершенно ясный их поступок. Некоторые писатели создавали вполне правдоподобные образы индусов и китайцев, и тут я невольно задаюсь вопросом: не потому ли эти образы кажутся достоверными, что они условны?
Я ограничил себя описанием воздействия, которое оказывает на некоторых белых людей жизнь в конкретных отдаленных местах. Но эта тема не беспредельна. Жизнь в таких местах занятна, однако проста; она напоминает картину с небогатым набором тонов. Если писатель разрабатывает сюжеты, которые требуют экзотической обстановки, он рано или поздно обнаруживает, что исчерпал их запас. Ему нередко приходится воссоздавать прелюбопытные типы — в таких условиях человек зачастую получает возможность развить те или иные свойства характера в такой степени, какую иные обстоятельства напрочь исключают. Но сами эти свойства не отличаются особым разнообразием и как бы образуют легко распознаваемые группы. Даже странности чудаков — и те отвечают определенным шаблонам. Дело, разумеется, в том, что это самые обыкновенные люди и одни и те же условия оказывают на них примерно одно и то же воздействие. В них редко встретишь ту сложность, какая делает человека, чья жизнь протекает в изысканном культурном окружении, неисчерпаемым объектом для изучения. Приходит время, когда автор понимает: все рассказы, что он мог написать о событиях и людях, типичных для экзотической обстановки, им написаны. Ибо писатель способен создавать лишь такие сюжеты, какие его собственный темперамент позволяет вылущить из имеющегося жизненного материала, и проникать в характеры, до известной степени близкие ему по духу. Свою золотую жилу он уже выработал, хотя золота в ней осталось ничуть не меньше. Я поставил точку на экзотической теме, однако другие писатели найдут в ней богатый материал для своего творческого воображения».

«Следы в джунглях» (Footprints in the Jungle). Впервые — в IM, январь 1927 г., и NM, март того же года. Сокращенный перевод Г.Бена опубликован в журнале «Сельская молодежь» (М., 1968,
? 5, 6). Перевод М.Загота выполнен для настоящего издания.
«Открытая возможность» (The Door of Opportunity). Впервые — в IM, октябрь 1931 г. и NM, декабрь того же года. На русском языке рассказ не публиковался; перевод Е.Бучацкой выполнен для настоящего издания.
«Сосуд гнева» (The Vessel of Wrath). Впервые — в IM, апрель 1931 г., и NM, май того же года. Название рассказа восходит к Библии: «Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого? Что же, если Бог, желая показать гнев и явить могущество Свое, с великим долготерпением щадил сосуды гнева, готовые к погибели, дабы вместе явить богатство славы Своей над сосудами милосердия...» (Послание апостола Павла к римлянам, 9: 21—23). Перевод Г.Льва под названием «Сосуд скверны» опубликован в журнале «Нева» (Л., 1982, ? 4). Перевод И.Лосевой и Ст.Никоненко (без указания фамилии последнего) опубликован в К.; печатается по этому изданию в заново отредактированном виде.
«Сумка с книгами» (The Book-Bag). Новелла была отклонена CM из-за «безнравственной» темы и впервые опубликована в составе антологии 20 лучших рассказов, отобранных редактором Рэем Лонгом: 20 Best Short Stories in Ray Long’s 20 Years as an Editor. — N.Y.: Ray Long and Richard R.Smith, Inc., 1932. В том же году она вышла отдельным изданием на английском языке в Италии (Florence: G.Orioli). Перевод самых первых абзацев новеллы, посвященных чтению, выполненный С.Н.Артамоновой, включен в сборник: Книга: Исследования и материалы. — М.: Издательство Всесоюзной книжной палаты, 1986. — Вып. 52 (на титульном листе ошибочно указан 42). Перевод Н.Куняевой опубликован в М-4; этот текст использован в настоящем издании.
«Край света» (The Back of Beyond). Впервые под названием «Правильный поступок — это добрый поступок» (The Right Thing is the Kind Thing) — в IM, июль 1931 г., и NM, сентябрь того же года. Под тем же названием опубликован в составе антологии лучших рассказов знаменитых писателей: Favourite Stories by Famous Writers / With an Introduction by Harry Payne Burton. — N.Y.: International Magazine Company, 1932. Для сборника
«А Кинг» Моэм слегка переработал рассказ и дал ему настоящее название. Перевод Р.Облонской опубликован в М-4; этот текст использован в настоящем издании.
«Нейл Макадам» (Neil MacAdam). Впервые под названием «Искушение Нейла Макадама» (The Temptation of Neil MacAdam) — в IM, февраль 1932 г., и NM, апрель того же года. Перевод Н.Васильевой опубликован в В.; этот текст использован в настоящем издании.

«КОСМОПОЛИТЫ: ОЧЕНЬ КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ»

Сборник «Космополиты: Очень короткие рассказы» (Cosmopolitans: Very Short Stories) вышел 21 февраля 1936 г. в США (N.Y.: Doubleday, Doran and Company, Inc.) и 30 марта того же года — в Англии (L.: William Heinemann Ltd). О составе сборника и его предыстории см. авторское Предисловие.
«В поисках материала» (Raw Material). Впервые под названием «Самозванцы» (The Impostоrs) — в CM, ноябрь 1923 г., и NM, декабрь того же года. Перевод И.Красногорской опубликован в Д.; этот текст использован в настоящем издании.
«Мэйхью» (Mayhew). Впервые — в CM, декабрь 1923 г., и NM, январь 1924 г. Перевод В.Ашкенази впервые опубликован в журнале «Иностранная литература» (М.,1971, ? 2); использован текст перевода, воспроизведенный в М-4.
«Немец Гарри» (German Harry). Впервые — в CM, январь 1924 г., и NM, март того же года. Перевод И.Почиталина и Б.Сенькина опубликован в журнале «Вокруг света» (М.,1967, ? 6), и воспроизведен повторно в ? 12 того же журнала за 1996 г. Перевод А.Кудрявицкого опубликован в В.; этот текст использован в настоящем издании.
«Счастливый человек» (The Happy Man). Впервые — в CM, июнь 1924 г. и NM, октябрь того же года. На русском языке рассказ не публиковался; перевод М.Загота выполнен для настоящего издания.
«Сон» (The Dream). Впервые с неопределенным артиклем в названии (A Dream) — в CM, май 1924 г., и NM, июль того же года. Перевод А.Кудрявицкого впервые опубликован в газете «Неделя» (М., 1991, ? 23); использован текст перевода, воспроизведенный в В.
«В чужом краю» (In a Strange Land). Впервые — в CM, февраль 1924 г., и NM, апрель того же года. Перевод А.Кудрявицкого опубликован в В.; этот текст использован в настоящем издании.
«Легкий ленч» (The Luncheon). Переработанный вариант рассказа «Кузина Эйми» (Cousin Amy), опубликованного в Pall Mall Magazine (L., 1908 г., март). В переработанном виде и под настоящим названием — в CM, март 1924 г., и NM, июнь того же года. Первый перевод на русский язык: Соммерсет Могем. Маленький завтрак / Пер. с нем. (sic!) А.П. — Журнал «Красная панорама» (М., 1927, ? 28). Перевод А.Красногорской под названием «Завтрак» опубликован в Д.; этот текст использован в настоящем издании, название уточнено.
«Сальваторе» (Salvatore). Впервые под названием «Рыбак Сальваторе» (Salvatore the Fisherman) — в CM, июль 1924 г., и NM, ноябрь того же года. Перевод Н.Чернявской опубликован в Д.; использован текст перевода, воспроизведенный в М-4.
«Возвращение» (Home). Впервые под названием «Вернулся с моря» (Home from the Sea — из автоэпитафии Р.Л.Стивенсона) — в CM, сентябрь 1924 г., и NM, ноябрь того же года. Перевод А.Шарова под названием «Дома» опубликован в газете «Литературная Россия» (М., 1982, ? 30). Перевод Н.Чернявской опубликован в Д.; использован текст перевода, воспроизведенный
в М-4.
«Мистер Всезнайка» (Mr. Know-All). Впервые — в CM, январь 1925 г., и журнале «The Good Housekeeping» (L.), сентябрь того же года. Перевод Н.Ромм опубликован в Д.; использован текст перевода, воспроизведенный в М-4.
«Бегство» (The Escape). Впервые под названием «Вдовья сила» (A Widow’s Might) — в CM, февраль 1925 г., и NM, сентябрь того же года. Начало рассказа отсылает читателя к новелле Моэма «Мейбл» (см. второй том настоящего издания). Переводы на русский язык: М.Бессараб под названием «Бегство» — в «Неделе» (1964, ? 11); Г.Льва под названием «Побег» — в журнале «Аврора» (Л., 1978, ? 12); С.Раюшкина под названием «Спасение» — в журнале «Кодры» (Кишинев, 1991, ? 4). Перевод М.Загота выполнен для настоящего издания.
«Друг познается в беде» (A Friend in Need). Впервые под названием «Человек, который и мухи не обидит» (A Man Who Wouldn’t Hurt a Fly) — в IM, апрель 1925 г. и NM, август того же года. Переводы на русский язык: Л.Штерна под названием «Благодетель», с сокращениями — в «Неделе» (1962, ? 23); Л.Хлиндравы под названием «Друг в беде» — в газете «Молодежь Грузии» (Тбилиси) от 16.03.1963; М.Ананян под названием «Друзья познаются в беде» в — «Литературной России» от 05.06.1966; Ю.Решетова под названием «Милый друг», с сокращениями, — в «Литературной газете» от 18.10.1972. Перевод Норы Галь под
названием «Друзья познаются в беде» опубликован в кн.:
Моэм У.С. Рассказы. — М.: Правда, 1979; этот текст использован в настоящем издании, название исправлено.
«Портрет джентльмена» (The Portrait of a Gentleman). Впервые под названием «Кодекс джентльмена» (The Code of a Gentleman) — в IM, июнь 1925 г. На русском языке рассказ не публиковался; перевод И.Гуровой выполнен для настоящего издания.
«Неудавшееся бегство» (The End of the Flight). Впервые — в журнале «Harper’s Bazaar» (N.Y.), январь 1926 г., и NM, май того же года. До выхода сборника публиковался в составе антологии «рассказов ужаса»: Shudders: A Collection of Nightmare Tales / Ed. by Lady Cynthia Asquith. — N.Y.: Scribner’s; L.: Hutchinson, 1929. Перевод А.Кудрявицкого опубликован в В.; этот текст использован в настоящем издании.
«Божий суд» (The Judgement Seat). Впервые — в виде подарочного отдельного издания тиражом 150 экземпляров: L.: The Centaur Press, 1934. Перевод А.Афиногеновой, опубликованный в К., заново отредактирован для настоящего издания.
«Стрекоза и муравей» (The Ant and the Grasshopper). Впервые — в CM, октябрь 1924 г. Переводы на русский язык: И.Вилькомир под названием «Муравей и кузнечик» — в «Неделе» (1966, ? 30); А.Шарова — в «Литературной России» от 23.07.1982. Перевод И.Гуровой опубликован в М-4; этот текст использован в настоящем издании.
«Француз Джо» (French Joe). Впервые под названием «Еще один безродный» (Another Man Without a Country) — в IM, январь 1926 г. и NM, март того же года. Перевод А.Кудрявицкого опубликован в В.; этот текст использован в настоящем издании.
«Человек со шрамом» (The Man With the Scar). Впервые — в IM, октябрь 1925 г., и NM, декабрь того же года. Перевод В.Ашкенази опубликован в журнале «Иностранная литература» (1971, ? 2); использован текст перевода, воспроизведенный в М-4.
«Поэт» (The Poet). Впервые под названием «Великий человек» (The Great Man) — в IM, ноябрь 1925 г., и NM, январь 1926 г. Перевод Р.Красильщиковой опубликован в журнале «Звезда»
(Л., 1965, ? 1). Перевод Норы Галь — в М-II; использован текст перевода, воспроизведенный в М-4.
«Луиза» (Louise). Впервые под названием «Самая себялюбивая женщина, что я встречал» (The Most Selfish Woman I Knew) — в IM, сентябрь 1925 г. и под настоящим названием — в журнале «The Good Housekeeping», декабрь того же года. Перевод Н.Ромм опубликован в Д.; этот текст использован в настоящем издании.
«...и волки сыты» (The Closed Shop). Впервые — в журнале «Harper’s Bazaar» (N.Y.), сентябрь 1926 г., и NM, январь 1927 г. Переводы на русский язык: Илона Полоцка под названием «Возвращение на круги» — в «Сельской молодежи» (1990, ? 9); М.Бирман под названием «И лавочке конец», с сокращениями — в «Неделе» (1991, ? 42). Перевод Ю.Жуковой выполнен для настоящего издания.
«Слово чести» (The Promise). Впервые под названием «Честная женщина» (An Honest Woman) — в IM, декабрь 1925 г., и NM, февраль 1926 г. Под тем же названием — в антологии: Georgian Stories of 1926. — N.Y.: G.P.Putnam’s Sons; L.: Chapman & Hall, 1926. Перевод Н.Клейнман опубликован в «Литературной России» (1974, ? 42). Перевод Ю.Жуковой выполнен для настоящего издания.
«Ожерелье» (A String of Beads). Впервые под названием «Жемчуг» (Pearles) — в IM, февраль 1927 г., и NM, март того же года. Перевод А.Стерниной, опубликованный в Ож., заново отредактирован для настоящего издания.
«Нищий» (The Bum). Впервые под названием «Изгой»
(A Derelict) — в IM, февраль 1929 г., и NM, апрель того же года. Перевод В.Артемова опубликован в Д.; этот текст использован в настоящем издании.
«Крупная комбинация» (Straight Flush). Впервые — в IM, июнь 1929 г., и NM, июль того же года. На русском языке рассказ не публиковался; перевод Н.Нечаевой выполнен для настоящего издания.
«Церковный служитель» (The Verger). Впервые под названием «Человек, который добился многого» (The Man Who Made His Mark) — в IM, июнь 1929 г., и NM, август того же года. Перевод Г.Бена, с сокращениями, под названием «История о том, как мистер Форман стал большим человеком» опубликован в «Сельской молодежи» (1970, ? 1). Перевод Е.Лосевой, опубликованный в К., заново отредактирован для настоящего издания.
«Корыто» (The Wash-Tub). Впервые под названием «В убежище» (In Hiding) — в IM, январь 1929 г., и NM, май того же года. Перевод В.Артемова опубликован в Д.; этот текст использован в настоящем издании.
«Чувство приличия» (The Social Sense). Впервые под названием «Удивительный пол» (The Extraordinary Sex) — в IM, март 1929 г., и NM, июнь того же года. Перевод А.Стерниной под названием «Общественное мнение» опубликован в Ож. Перевод Норы Галь опубликован в М-II; использован текст перевода, воспроизведенный в М-4.
«Четверо голландцев» (The Four Dutchmen). Впервые — в IM, декабрь 1928 г., и NM, февраль 1929 г. На русском языке рассказ не публиковался; перевод И.Гуровой выполнен для настоящего издания.

Все публиковавшиеся ранее переводы заново просмотрены издателем и при необходимости уточнены.