СОДЕРЖАНИЕ

ПО ТОМУ ЖЕ РЕЦЕПТУ

Предисловие. Пер. К.Атаровой* 7
Три толстухи на Антибах. Пер. А.Николаевской* 9
Человек, у которого была совесть. Пер. О.Холмской 25
Сокровище. Пер. А.Стерниной 47
Вкусивший нирваны. Пер. И.Гуровой 62
В львиной шкуре. Пер. Д.Вознякевича 78
Лорд Маунтдраго. Пер. А.Кудрявицкого 101
Жиголо и Жиголетта. Пер. И.Бернштейн 126
Голос горлицы. Пер. Е.Вансловой 145
На государственной службе. Пер. А.Васина 163
Отцовский наказ. Пер. М.Загота* 183

ИГРУШКИ СУДЬБЫ

Автор просит прощения. Пер. К.Атаровой* 203
Жена полковника. Пер. Р.Облонской* 207
Несостоявшиеся жизни. Пер. А.Николаевской* 226
Явление и реальность. Пер. Г.Бена 252
Мать. Пер. М.Загота* 268
Санаторий. Пер. В.Хинкиса 282
Пятидесятилетняя женщина. Пер. Н.Куняевой* 306
Романтичная девушка. Пер. К.Атаровой* 325
Пустячный случай. Пер. М.Литвиновой 335
Дело чести. Пер. К.Атаровой* 355
Зимний круиз. Пер. М.Загота 370
Счастливая пара. Пер. Е.Вансловой.. 390
Человек из Глазго. Пер. А.Николаевской* 405
Непокоренная. Пер. Н.Дехтеревой 416
Эпизод. Пер. Т.Казавчинской* 445
Воздушный змей. Пер. Г.Сокол 466

Библиографический комментарий… 490

Переводы, отмеченные в содержании знаком*, публикуются впервые.

ПО ТОМУ ЖЕ РЕЦЕПТУ


(1940)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Когда был опубликован мой последний сборник рассказов, «Таймс» поместил рецензию на него под заголовком «По тому же рецепту». Смысл в эти слова был, разумеется, вложен уничижительный, но я не увидел в них ничего дурного, более того, я позволил себе смелость воспользоваться ими для названия того сборника, который сейчас предлагаю публике. Я подвизаюсь на писательской ниве уже более сорока лет и, как мне представляется, изучил искусство письма лучше многих. За эти годы я повидал немало ярких звезд, которые робко показывались из-за горизонта, постепенно набирали высоту, чтобы дерзко посиять в зените, а потом закатывались в сумерки, из которых вряд ли когда-либо выберутся. Писатель должен сказать миру что-то свое, и, если вдуматься, это «свое» и есть то личностное начало, которым он наделен от природы; в юности, в ранний период творчества он мыкается в потемках, пытаясь себя выразить. Позднее, если ему повезет, он преуспеет в самовыражении и, если он наделен щедрой натурой, то может долго еще держаться, создавая многоликие и своеобразные произведения. Но наконец приходит время (если писатель по безрассудству дожил до преклонного возраста), когда, создав все, что мог создать, он чувствует, что силы его идут на убыль. Он уже описал все сюжеты, которые был способен извлечь из неистощимой копи под названием «человеческая природа», он уже создал всех персонажей, каких только можно было создать, эксплуатируя самые разные грани собственной личности. (Потому что, я твердо убежден, невозможно создать персонаж на основе одних только наблюдений; если он получился живым, значит, в нем хоть в какой-то мере отразился его создатель: не думаю, чтобы Шекспир был способен создать Гамлета, Брута и Яго, если бы в нем самом не жили Яго, Брут и Гамлет.) Повзрослело поколение, совершенно чуждое писателю, и только усилием воли он способен понять, чем живет теперь окружающий его мир, тот мир, где он стал лишь сторонним наблюдателем. Но понимать недостаточно; романист должен чувствовать — и не только сочувствовать, но и прочувствовать, — окружающее. Так вот, когда он достигает такого состояния, он вдруг обнаруживает, что наскучил читателям, что они от него отвернулись. И хорошо, если у него хватает силы воли, чтобы не писать тех книг, которые вполне могут остаться ненаписанными. Тогда у него хватает ума неусыпно следить, не появились ли приметы того, что теперь, когда он сказал все, что должен был сказать, ему надлежит погрузиться в молчание. Ему следует быть довольным, более того, ликовать, если новая работа, которую он выносит на суд публики, не оказалась провалом, если она действительно сделана как раньше и может быть названа «По тому же рецепту».
Создание рассказа сильно зависит от везения. Сюжеты валяются на каждом углу, но писатель может не оказаться в нужном месте в нужный момент, чтобы подобрать их; или он может глазеть на витрины магазинов и пройти мимо, не заметив их. Он может использовать сюжет преждевременно, не поняв всей его глубины, или, напротив, он может так долго мысленно мусолить сюжет, что тот потеряет всю свою свежесть. Он может не найти правильный ракурс изложения — такой, который позволил бы ему представить сюжет в самом выгодном свете. Редко когда писателю посчастливится, задумав рассказ, написать его в нужный момент — когда замысел достиг полной зрелости, и написать так, чтобы выжать все, что изначально было заложено в замысле. Тогда рассказ — в естественных пределах жанра — можно считать совершенным. Но такое совершенство достигается редко. Полагаю, что лишь тощий томик получился бы из рассказов, которые хоть в какой-то мере приближаются к этому уровню. И читатель должен быть доволен, если в сборнике этого малого жанра он обнаружит хороший профессиональный уровень, так что, закрыв книгу, сможет сказать: да, она развлекла, заинтересовала и затронула что-то в его душе. Я уже написал порядка восьмидесяти-девяноста произведений этого жанра и намерен не писать больше рассказов. Я буду вполне доволен, если читатель этого сборника, вспомнив (если читал) мои прежние рассказы, согласится, что я имел право назвать его «По тому же рецепту»!

ТРИ ТОЛСТУХИ НА АНТИБАХ

Одну звали миссис Ричман, она была вдовой. Другую — миссис Сатклиф, она была американкой и дважды разведена. Третья, мисс Хиксон, была старой девой. Им давно перевалило за сорок, все они были дамы состоятельные. У миссис Сатклиф было забавное имя — Стрелка. Когда она была юной и стройной, оно ей очень нравилось. К тому же, оно ей подходило, и шутки, которые оно вызывало, хотя окружающие повторяли их слишком часто, ей льстили — она склонна была думать, что ее имя соответствовало ее характеру, так как предполагало прямолинейность, подвижность и целеустремленность. Теперь оно нравилось ей гораздо меньше: нежные черты ее лица заплыли жиром, руки и плечи располнели, а бедра стали массивными. Ей все труднее становилось находить наряды, в которых она выглядела бы так, как хотела. А шутки, которые раньше произносили при ней не стесняясь, теперь отпускали за ее спиной, и она прекрасно понимала, что они были далеко не лестными. Но она ни в какую не хотела сдаваться старости. По-прежнему любила голубые тона, подчеркивающие цвет ее глаз, и с помощью различных ухищрений сохраняла блеск волос. Ей нравилось в Беатрис Ричман и Фрэнсис Хиксон, что те были много полнее ее. На их фоне она казалась даже стройной; они были старше ее и обращались с ней как с юным созданием — это тоже было приятно. Будучи от природы женщинами добродушными, они беззлобно подшучивали над ее поклонниками; они-то давно расстались с мыслями о подобной чепухе, а мисс Хиксон и вовсе никогда ни о чем таком не помышляла. Но обе дамы с пониманием относились к ее заигрываниям с мужчинами. Им было ясно, что в один прекрасный день Стрелка осчастливит третьего воздыхателя.
— Только не прибавляй в весе, дорогая, — наставляла миссис Ричман.
— И умоляю, сперва выясни, хорошо ли играет он в бридж, — советовала мисс Хиксон.
Ее новый избранник виделся им мужчиной лет пятидесяти, но прекрасно сохранившимся, с гордой осанкой, адмиралом в отставке и отличным игроком в гольф — или же вдовцом без потомства, но обязательно с солидным состоянием. Стрелка слушала их с удовольствием, но в глубине души знала, что это не ее идеал. Конечно, она хотела снова выйти замуж, однако ее воображению рисовался стройный смуглый итальянец с горящим взором и звучным титулом или испанский дон благородных кровей — и ни на день не старше тридцати. Порой, глядя на себя в зеркало, она обретала уверенность, что и сама выглядит не старше этих лет.
Они были закадычными подругами — мисс Хиксон, миссис Ричман и Стрелка Сатклиф. Объединила их полнота, а бридж сцементировал этот союз. Они познакомились в Карлсбаде — остановились в одном отеле, у них был общий доктор, обращавшийся с ними одинаково грубо. Беатрис Ричман была огромных размеров. Она была привлекательной, с красивыми глазами, румянами на щеках и ярко напомаженными губами. Она не жаловалась на свой жребий вдовы с кругленьким капитальцем и обожала поесть. Обожала хлеб с маслом, сливки, картошку, сдобные пудинги, поэтому одиннадцать месяцев в году ни в чем себе не отказывала, а на месяц отправлялась в Карлсбад похудеть. Но с каждым годом становилась все полнее. В своих бедах она винила доктора, а тот не щадил и не жалел ее, постоянно напоминая о простых непреложных истинах.
— Но если я откажу себе в любимых блюдах, тогда и жить не стоит, — возражала она.
Он неодобрительно пожимал плечами. Позднее она поделилась с мисс Хиксон своими подозрениями: врач, похоже, совсем не такой умный, как она считала. Мисс Хиксон в ответ громко захохотала. Да, она была такой — с низким басом, крупным, плоским, болезненного цвета лицом, на котором сверкали яркие глазки; ходила сутулясь, руки в карманах, а при удобном случае, так, чтобы не шокировать окружающих, любила выкурить длинную сигару. Одеваться она старалась, как мужчина.
— Да я на черта буду похожа во всех этих рюшечках и оборках, — говорила она. — Таким толстым, как я, надо носить просторную, удобную одежду.
Она носила твидовые костюмы и тяжелые ботинки, а когда могла — ходила с непокрытой головой. Была сильной, как бык, и хвастала, что мало кто из мужчин может послать мяч так же далеко, как она. Говорила простым языком, а ругаться умела похлеще портового грузчика. Хотя имя ее было Фрэнсис, она предпочитала, чтобы ее звали Фрэнк. Властная, но тактичная, она, благодаря своему общительному и сильному характеру, берегла их дружеский союз. Они пили вместе лечебную воду, в одно и то же время принимали ванны, ходили на прогулки, топтались на теннисном корте, играя с профессионалом, который заставлял их побегать, и ели за одним столиком свою скудную диетическую пищу. Ничто не могло нарушить их безмятежного настроения — ничто, кроме весов, но когда одна из них обнаруживала, что весит ровно столько, сколько весила накануне, то ни грубые шутки Фрэнк, ни bonhomie* Беатрис, ни кошачьи повадки Стрелки не могли развеять мрак, в который погружалась провинившаяся. На помощь привлекались самые крутые меры, несчастная не вставала с постели круглые сутки и ничегошеньки не брала в рот, кроме знаменитых овощных супов, прописанных доктором и напоминавших горячую воду, в которой прополоскали капусту.
Три дамы были поистине закадычными подругами, другой такой неразлучной троицы свет не видывал. Они бы довольствовались своей компанией, когда б им не был нужен четвертый партнер для бриджа. Они были азартными и заядлыми игроками и, закончив дневной курс лечения, без промедления садились за карточный столик. Стрелка, несмотря на свою женственность, играла лучше всех — по-мужски, блистательно, без снисхождения и уступок, никогда не отказывая себе в удовольствии воспользоваться промахом противника. Беатрис играла ровно, была надежным партнером. Фрэнк была лихим игроком, к тому же великим теоретиком, так и сыпала фамилиями авторитетов. Они подолгу спорили о системе торговли. В качестве аргументов приводили примеры из Кульбертсона и Симса. Можно не сомневаться — ни одна из них не делала хода, не обдумав его раз пятнадцать, но из последующего обсуждения становилось столь же очевидным, что существовало не менее пятнадцати причин, в силу которых ей не следовало ходить именно этой картой. Жизнь была бы замечательной даже с перспективой суточной диеты из мерзкого супа, когда отвратные (Беатрис), проклятые (Фрэнк), противные (Стрелка) весы доктора почему-то показывали, что одна из них за два дня не потеряла ни унции. Да, жизнь была бы замечательной, если б не вечная морока с поисками игрока их класса.
Именно по этой причине, из-за которой и произошли описываемые нами события, Фрэнк пригласила Лину Финч пожить у них на Антибах. Подруги остановились там на несколько недель по предложению Фрэнк. Ей, с ее трезвым взглядом на вещи, казалось диким, что, как только лечение закончится, Беатрис, терявшая обычно двадцать фунтов, непременно даст волю своему неуемному аппетиту и тут же снова их наберет. Слабохарактерная Беатрис нуждалась в том, чтобы рядом находился человек с сильной волей и следил за ее диетой. Вот Фрэнк и предложила, чтобы после Карлсбада они сняли домик на Антибах и занимались там гимнастикой, плавали — все знают, что плавание очень помогает сохранить фигуру, — ходили на дальние прогулки и вообще боролись, как могли, с толщиной. Они наняли повара, чтобы с его помощью избегать хотя бы таких блюд, от которых толстеют. Почему бы им всем не сбросить еще по нескольку фунтов? Эту идею все горячо одобрили. Беатрис знала, что ей полезно, а что вредно, и могла устоять перед искушением, если только ей не подносили его на блюдечке. К тому же она любила азартные игры, и перспектива два-три раза в неделю поволноваться в казино представлялась ей весьма заманчивой. Стрелка обожала Антибы, а после месяца в Карлсбаде она была в отличной форме. Так что ей предстояло самой выбирать из стаи поклонников — юных итальянцев, страстных испанцев, галантных французов и длинноногих англичан, разгуливающих целыми днями в плавках и разноцветных халатах. План Фрэнк удался. Они потрясающе проводили время. Два дня в неделю ничего не ели, кроме сваренных вкрутую яиц и сырых помидоров, а потому по утрам вставали на весы с легким сердцем. Миссис Сатклиф похудела до одиннадцати стоунов* и чувствовала себя просто девочкой; Беатрис и Фрэнк осторожно ступали на весы, стараясь, чтобы стрелка не доходила до тринадцати. Они купили весы, которые показывали килограммы, и, демонстрируя силу своего интеллекта, в мгновение ока переводили эти цифры в фунты и унции.
Но их главной заботой оставался четвертый партнер для бриджа. Один играл, как чурбан, другой так туго соображал, что терпение лопалось, этот был сварливым, тот постоянно проигрывал, третий разве что не мошенничал в открытую. Даже странно, как трудно было найти именно такого партнера, какой был нужен.
Однажды утром, когда они сидели в пижамах на террасе с видом на море, пили чай (без молока и сахара) и ели сухарики, приготовленные по рецепту доктора Хьюдберта, от которых нельзя потолстеть, Фрэнк оторвалась от своей корреспонденции и изрекла:
— Лина Финч приезжает на Ривьеру.
— Это кто такая? — спросила Стрелка.
— Вдова моего кузена. Прошло два месяца, как он умер, она до сих пор приходит в себя от нервного потрясения. Давайте пригласим ее к нам на две недели.
— Она играет в бридж? — спросила Беатрис.
— Еще бы не играла! — пророкотала Фрэнк своим низким басом. — И отлично играет. С нею нам никто не будет нужен.
— А сколько ей лет? — поинтересовалась Стрелка.
— Моя ровесница.
— Вполне подходит.
На том и сошлись. Фрэнк, будучи дамой решительной, сразу же после завтрака отправилась послать телеграмму, и три дня спустя Лина Финч приехала. Фрэнк встречала ее на вокзале. Гостья была в глубоком, но не слишком навязчивом трауре по недавно почившему супругу. Фрэнк не видела ее два года. Она нежно поцеловала ее и внимательно оглядела.
— Ты очень худая, дорогая, — сказала она.
Лина мужественно улыбнулась.
— Мне здорово досталось. И я очень похудела.
Фрэнк вздохнула — то ли соболезнуя горю вдовы, то ли завидуя ей.
Однако горе Лины не было безутешным. Быстро приняв ванну, она собралась идти с Фрэнк к Иден-Рок. Фрэнк познакомила ее со своими подругами, и они расположились в так называемом «Домике обезьян». Это был павильон из стекла с видом на море, в глубине стоял бар, в нем постоянно толпилась публика: отдыхающие в купальниках, пижамах и халатах сидели за столиками, болтали и выпивали. У Беатрис было отзывчивое сердце, и она сразу же прониклась симпатией к безутешной вдове, а Стрелка, увидев, какая она бледная, неприглядная и выглядит на все свои сорок восемь, тоже готова была полюбить ее всей душой.
Подошел официант.
— Что ты будешь, Лина, голубушка? — спросила Фрэнк.
— Ну, я не знаю, то же, что и вы, сухой мартини или «Белую леди».
Стрелка и Беатрис метнули на нее взгляд. Ведь всем известно, как от коктейлей полнеют.
— Подозреваю, ты очень утомилась с дороги, — миролюбиво заметила Фрэнк.
Она заказала сухой мартини для Лины, а для себя и подруг — смесь лимонного и апельсинового соков.
— В такую жару, по нашему мнению, лучше воздержаться от алкоголя, — объяснила она.
— А на меня жара совсем не действует, — беспечно ответила Лина. — Я люблю коктейли.
Стрелка слегка побледнела под румянами (ни она, ни Беатрис никогда не мочили лицо, когда принимали ванны, и считали, что Фрэнк поступает просто дико, притворяясь, что ей нравится нырять в воду — с ее-то габаритами!), но промолчала. Завязалась веселая легкая беседа: они с упоением говорили банальности, а вскоре отправились домой на ленч.
В салфетке для каждой дамы были приготовлены по два маленьких постных сухарика. Лина лучезарно улыбнулась и положила их возле тарелки.
— А мне можно хлеба? — спросила она.
Самая неприличная фраза не могла бы повергнуть трех дам в такой шок. Ни одна из них не ела хлеба уже лет десять. Даже Беатрис при всей ее прожорливости провела для себя тут запретную черту. Фрэнк, гостеприимная хозяйка, первая пришла в себя.
— Конечно, дорогая, — сказала она и попросила дворецкого принести хлеба.
— И масла, — произнесла Лина своим милым непринужденным тоном.
Повисла неловкая тишина.
— Не уверена, что в доме есть масло, — сказала Фрэнк, — но я выясню. Может, на кухне найдется.
— Обожаю хлеб с маслом. А вы? — спросила Лина, поворачиваясь к Беатрис.
Беатрис кисло улыбнулась и что-то уклончиво ответила. Дворецкий принес длинную хрустящую французскую булку. Лина разрезала ее пополам и намазала маслом. Подали жареного на гриле палтуса.
— У нас тут совсем простая еда, — сказала Фрэнк. — Надеюсь, ты не против.
— Ах, что ты, я люблю простую еду, — ответила Лина, взяла кусочек масла и намазала на палтуса. — Хлеб с маслом да картошка со сметаной — больше мне ничего не надо.
Подруги переглянулись. Крупное бледное лицо Фрэнк вытянулось, и она с отвращением взглянула на сухую безвкусную рыбину у себя на тарелке. На помощь пришла Беатрис.
— Такая досада, здесь нигде не продают сметану и сливки, — сказала она. — На Ривьере приходится обходиться без них.
— Очень жаль! — воскликнула Лина.
Затем были котлетки из молодого барашка (из них предварительно удалили жир, чтобы не искушать Беатрису), потом отварной шпинат, а на десерт — грушевый компот. Лина попробовала компот и вопросительно взглянула на дворецкого. Этот сообразительный мужчина мгновенно ее понял и, хотя тут не было заведено подавать сахар, не мешкая вручил ей сахарницу. Лина не скупясь насыпала в компот песка. Подруги сделали вид, что ничего не заметили. Подали кофе, Лина положила себе три кусочка сахара.
— А вы сладкоежка, — сказала Стрелка тоном, в который постаралась внести дружеские нотки.
— Мы считаем, что сахарин слаще, — заявила Фрэнк, кладя в кофе крошечную таблетку.
— Фу, какая гадость! — фыркнула Лина.
Уголки рта Беатрис поползли вниз, и она бросила тоскливый взгляд на сахарницу.
— Беатрис! — строго прогрохотала Фрэнк.
Беатрис подавила вздох и потянулась за сахарином.
Фрэнк успокоилась, только когда они сели за карточный столик. Для нее было очевидно, что Стрелка и Беатрис расстроены. А она-то хотела, чтобы им понравилась Лина, а той понравилось у них. Первый роббер Стрелке выпало играть в паре с новенькой.
— Вы играете по Вандербильту или по Кульбертсону? — спросила она.
— Я играю без всяких схем, — ответила Лина с безмятежно-счастливым видом. — Играю, как подсказывает интуиция.
— А я — строго по Кульбертсону, — желчным тоном заметила Стрелка.
Три полные дамы бросились в атаку. Подумать только — без всяких схем! Они ее проучат. Когда дело касалось бриджа, даже материнские чувства Фрэнк отступали на второй план, и она, как и ее подруги, преисполнилась решимости разгромить новенькую. Но интуиция не изменяла Лине. У нее были врожденный дар игрока и огромный опыт. Она играла быстро, храбро, изобретательно и уверенно. Ее партнерши и сами были весьма высокого класса, поэтому быстро поняли, что Лина твердо движется к поставленной цели, а так как были они, в сущности, женщины добросердечные и великодушные, то постепенно смягчились. Это был настоящий бридж. Все получали от игры истинное удовольствие. Стрелка и Беатрис сменили гнев на милость по отношению к Лине, и Фрэнк, заметив это, вздохнула с облегчением. По всему было видно, что партия удалась.
После двухчасовой игры они расстались: Фрэнк и Беатрис отправились играть в гольф, Стрелка — на прогулку со своим новым знакомым, молодым князем Роккамаре. Он был такой душка, юный, красивый! А Лина сказала, что хочет отдохнуть.
Перед ужином они снова встретились.
— Надеюсь, Лина, у тебя все в порядке? — спросила Фрэнк. — Мне было не по себе, что я тебя бросила и тебе нечем было заняться.
— Да полно! Я выспалась, а потом спустилась к Хуану и выпила коктейль. И знаешь, что я выяснила? Ты очень порадуешься. Я нашла чайную лавочку, где продают отличные, густые, свежие сливки. Я заказала баночку сливок на каждый день, велела приносить их прямо домой. Пусть это будет моим скромным вкладом в наше хозяйство.
Глаза у нее сияли. Безусловно, она рассчитывала, что дамы придут в восторг от ее сообщения.
— Очень мило с твоей стороны, — сказала Фрэнк, пытаясь погасить негодование, которое читала на лицах подруг. — Но мы не пьем сливок. В здешнем климате это очень вредно для печени.
— Тогда я сама буду их пить, — сказала весело Лина.
— А вы когда-нибудь следили за своей фигурой? — ледяным тоном процедила Стрелка.
— Доктор сказал, мне надо есть.
— Так и сказал, что вам надо есть хлеб с маслом и картошку со сливками?
— Да. А я думала, что вы именно эту еду называете
простой.
— Но вы расползетесь до гигантских размеров! — ужаснулась Беатрис.
Лина весело рассмеялась.
— Нет, не расползусь. Знаете, я никогда не полнею, всю жизнь ем, что хочу, — и ни малейших последствий.
Могильную тишину, наступившую после этой фразы, нарушил дворецкий.
— Кушать подано, — объявил он.
Они вернулись к этой больной теме, собравшись в комнате Фрэнк поздно вечером, после того как Лина ушла спать. Весь вечер они веселились до упаду, по-приятельски друг над другом подшучивали, так что даже самый внимательный наблюдатель поверил бы в их искренность. Но теперь они сбросили маски. Беатрис сидела мрачнее тучи, Стрелка кипела от злости, а Фрэнк совсем пала духом.
— Не очень приятно сидеть и смотреть, как она поглощает еду, которую я так люблю, — пожаловалась Беатрис.
— Всем неприятно, — огрызнулась Фрэнк.
— И нечего было ее сюда приглашать, — сказала Стрелка.
— Откуда мне было знать? — возмутилась Фрэнк.
— Не могу отделаться от мысли, что если бы она действительно горевала по мужу, то не ела бы столько, — сказала Беатрис. — Ведь его всего два месяца назад похоронили. Я хочу сказать, по-моему, надо чтить память усопших.
— Почему бы ей не есть то же, что и мы? — злобно спросила Стрелка. — Она же в гостях.
— Ты же слышала, что она сказала. Доктор велел ей есть больше.
— Значит, ей надо отправляться в санаторий.
— Это невыносимо, Фрэнк, — простонала Беатрис.
— Раз я выношу, значит, и вы сможете.
— Она твоя кузина, а не наша, — возразила Стрелка. — Я лично не собираюсь наблюдать две недели за тем, как эта женщина превращается в борова.
— До чего вульгарно придавать еде столько значения, — пророкотала Фрэнк, при этом голос ее звучал ниже обычного. — В конечном счете, главная ценность человека — дух.
— Это ты меня считаешь вульгарной, Фрэнк? — спросила Стрелка, сверкая глазами.
— Нет, конечно, не тебя, — вмешалась Беатрис.
— Не удивлюсь, если узнаю, что по ночам, когда мы спим, ты спускаешься на кухню и тайком лопаешь за обе щеки.
Фрэнк вскочила.
— Как ты смеешь, Стрелка! Я никогда не требую от других того, на что не способна сама. Ты ведь знаешь меня столько лет — и считаешь, что я способна на подобную низость?
— Почему же ты тогда не теряешь в весе?
Фрэнк ойкнула — и разрыдалась.
— Сказать такую гадость! Да я на глазах таю!
Она всхлипывала, как ребенок. Огромное тело содрогалось, а крупные слезы капали на громадную грудь.
— Дорогая, я не хотела тебя обидеть! – закричала Стрелка.
Она бросилась на колени и обняла Фрэнк. Вернее, ту ее часть, которую оказалась в силах обхватить своими полными руками. Она заплакала, и тушь для ресниц потекла по ее щекам.
— Ты хотела сказать, что на вид я нисколько не похудела? — всхлипывала Фрэнк. — И это после всех моих мучений!
— О, дорогая, конечно видно, как ты похудела! — воскликнула Стрелка сквозь слезы. — Все это заметили.
Беатрис, хотя и была от природы более уравновешенной, чем ее подруги, тоже принялась тихонько плакать. Какая трогательная сцена! В самом деле, только черствое существо не дрогнуло бы, глядя на рыдающую Фрэнк, эту женщину с львиным сердцем. Вскоре, однако, они вытерли слезы, выпили по капле бренди с водой, от чего — тут были единодушны все доктора — почти не толстеют, и им полегчало. Они решили, что Лине и впредь следует есть питательные продукты, которые рекомендовали ей врачи, и торжественно поклялись, что это зрелище не выведет их из равновесия. Лина, несомненно, была первоклассным игроком в бридж, к тому же испытание продлится всего две недели. А они постараются, чтобы ей у них понравилось. Они с нежностью поцеловались и расстались на ночь в непривычно приподнятом настроении. Ничто не должно омрачать их дружбу, которая подарила им столько счастливых мгновений.
Но человек — существо слабое. Не требуйте от него слишком многого. Они ели жаренную на гриле рыбу, а Лина уплетала макароны с сыром и маслом; они жевали паровые котлетки и вареный шпинат, а Лина наслаждалась паштетом из гусиной печенки; два раза в неделю они давились крутыми яйцами и сырыми помидорами, а Лина ела зеленый горошек со сметаной и картофель с вкуснейшими приправами. Повар у подруг был отличный, он обрадовался возможности готовить сочные, вкусные, аппетитные блюда.
— Бедняжка Джим, — вздыхала Лина, вспоминая о супруге, — он так любил французскую кухню.
Дворецкий признался, что умеет готовить с полдюжины коктейлей, а Лина сообщила дамам, что доктор рекомендовал ей пить за ленчем бургундское, а за ужином — шампанское. Три полные дамы упорно соблюдали диету. Они были оживлены, разговорчивы, даже веселы (этот природный дар женщины частенько пускают в ход, чтобы обмануть противника), но Беатрис стала вялой и несчастной, нежные голубые глаза Стрелки приобрели стальной блеск, а в низком басе Фрэнк прорезалась хрипотца. Когда же они играли в бридж, внутреннее напряжение прорывалось наружу. Обычно они любили болтать за картами, причем вполне мирно. А теперь в их беседы прокралась горечь, и нередко одна из дам, поймав другую на ошибке, сообщала об этом с неуместной прямолинейностью. На смену спокойным разговорам пришли споры, а на смену последним — перебранки. Иногда партия заканчивалась в зловещей тишине. Однажды Фрэнк обвинила Стрелку в том, что та нарочно ее подставила. Пару раз Беатрис, самая мягкая из них, плакала. В другой раз Стрелка бросила карты, надулась и выскочила из комнаты. У них явно стал портиться характер. Лина выступала в роли миротворицы.
— По-моему, глупо ссориться, когда играешь в бридж, — говорила она. — В конце концов, это всего лишь игра.
У нее все было распрекрасно. Она ни в чем себе не отказывала, ела сытно и выпивала полбутылки шампанского. К тому же она была удивительно везучей и постоянно выигрывала. После каждой партии итоги записывались в книгу, ее счет рос изо дня в день с завидным постоянством. Нет в мире справедливости. Подруги начали ненавидеть друг друга. Лину они тоже возненавидели, но не могли устоять перед искушением поделиться с ней своими обидами. Они приходили к ней поодиночке, и каждая жаловалась на своих мерзких подруг. Стрелка высказала убеждение, что ей вредно видеть так часто женщин много старше ее. Она готова была бросить все и уехать на остаток лета в Венецию — и Бог с ними, с деньгами, заплаченными за аренду. Фрэнк призналась Лине, что ей, в силу ее мужского склада ума, нет больше мочи терпеть пустоголовую Стрелку и безнадежно тупую Беатрис.
— Мне нужно интеллектуальное общество, — гудела она. — Людям с таким менталитетом, как мой, требуются собеседники их уровня.
Беатрис мечтала всего лишь о тишине и покое.
— Я просто ненавижу женщин, — говорила она. — Они такие ненадежные, такие зловредные.
К концу двухнедельного пребывания Лины три полные дамы почти не разговаривали друг с другом. Они держали себя в руках в присутствии Лины, но когда ее не было рядом, не притворялись. Теперь они уже и не ссорились. Они просто не замечали друг друга; когда же отмолчаться было никак нельзя, обращались одна к другой с ледяной вежливостью.
Наконец Лина отправилась погостить к друзьям на итальянскую Ривьеру, и Фрэнк проводила ее на тот же поезд, на котором она приехала. Гостья увозила с собой кругленькую сумму их кровных денежек.
— Не знаю, как тебя и благодарить, — сказала Лина, садясь в вагон. — Я замечательно отдохнула с вами.
Фрэнк Хиксон гордилась тем, что не уступит любому мужчине, но еще больше — тем, что она истинно благородная дама; в ее ответе аристократизм соединился с изяществом.
— Нам всем было очень приятно с тобой, Лина, — сказала она. — Мы получили огромное удовольствие.
Но когда Фрэнк повернулась спиной к отходящему поезду, она испустила такой могучий вздох облегчения, что под ней закачалась платформа. Она расправила свои могучие плечи и двинулась к вилле.
— Уф! — клокотала она время от времени. — Уф!
Она переоделась в закрытый купальник, надела матерчатые сандалии и мужской халат (к этому предмету туалета она относилась весьма серьезно) и отправилась к Иден-Рок. До ленча еще оставалось время — как раз успеть окунуться. Она вошла в «Домик обезьян», оглядываясь по сторонам, чтобы поприветствовать знакомых, и двинулась по залу. Фрэнк чувствовала себя в ладу со всем человечеством, но внезапно остановилась как вкопанная. Она не верила собственным глазам. За столиком сидела Беатрис, одна, в пижаме, которую купила в Молино пару дней назад, с ниткой жемчуга на шее; цепкий взгляд Фрэнк сразу же уловил, что она только что сделала себе прическу, щеки и губы подкрасила, а глаза подвела. Полная, даже необъятная дама, но кто бы стал отрицать, что она удивительно привлекательная особа? Что это она делает? Своей привычной тяжелой походкой неандертальца Фрэнк двинулась к Беатрис. В черном купальнике она смахивала на огромного кита, каких японцы ловят в Торресовом проливе, — в народе их называют морской коровой.
— Беатрис, что ты делаешь? — воскликнула она басом.
Казалось, где-то в горах прогремел гром. Беатрис подняла на нее отсутствующий взгляд.
— Ем, — ответила она.
— Черт побери, вижу, что ешь.
Перед Беатрис стояли тарелка с круассанами и блюдечко с маслом, горшочек с клубничным джемом, кофе и кувшинчик со сливками. Беатриса намазала толстый слой масла на изумительно горячий хлеб, сверху положила джем и добавила взбитых сливок.
— Ты погубишь себя, — сказала Фрэнк.
— А мне плевать, — пробурчала Беатрис набитым ртом.
— Ты потолстеешь сразу на несколько фунтов.
— Иди к черту!
Она откровенно издевалась над Фрэнк. Господи, какой дивный запах шел от круассанов!
— Ты разочаровала меня, Беатрис. Я думала, у тебя характер сильнее.
— Сама виновата! Все из-за этой проклятой бабы! Почему ты ее не поставила на место? Мне пришлось целых две недели глядеть, как она обжирается, словно боров. Сил не было терпеть. Вот я и решила наесться до отвала, и пропади все пропадом.
Слезы застлали глаза Фрэнк. Внезапно она почувствовала себя женщиной слабой и беззащитной. Ей захотелось, чтобы рядом оказался сильный мужчина, посадил бы ее к себе на колени, приласкал, убаюкал, назвал маленькой девочкой. Потеряв дар речи, она опустилась на стул рядом с Беатрисой. Подошел официант. Точно извиняясь, она показала ему на стол и попросила со вздохом:
—

Библиографический комментарий

«ИГРУШКИ СУДЬБЫ»

Сборник «Игрушки судьбы» (‘Creatures of Circumstance’) вышел 17 июля 1947 г. в Англии (L.: William Heinemann Ltd) и в том же месяце в США (N.Y.: Doubleday & Company, Inc.). Это последний оригинальный сборник рассказов Моэма.
«Жена полковника» (‘The Colonel’s Lady’). Впервые — в GH (N.Y.), март 1946 г. и GH (L.), август того же года. Сокращенный перевод И.Ковалевой опубликован в журнале «Работница», 1965, ? 3. Перевод Р.Облонской выполнен для настоящего издания.
«Несостоявшиеся жизни» (‘Flotsam and Jetsam’). Впервые — в составе сборника. Сокращенный перевод В.Постникова и Н.Габолаева под названием «Женщина в ситцевом платье» опубликован в журнале «Сельская молодежь», 1985, ? 3. Перевод А.Николаевской выполнен для настоящего издания.
«Явление и реальность» (‘Appearance and Reality’). Впервые — в IM, ноябрь 1934 г. и NM, декабрь того же года. Рассказ назван так же, как знаменитое сочинение (1893) английского философа Фрэнсиса Герберта Брэдли (1846—1924). Перевол Л.А.Вейзе под названием «Явное и тайное» опубликован в журнале «Урал», 1961, ? 1. Сокращенный перевод Г.Бена под названием «Видимость и действительность» опубликован в «Литературной России», 1968, ? 49; текст этого перевода печатается по Ож. в заново отредактированном виде и с восстановлением купюр. Название рассказа приведено в соответствие с устоявшимся переводом заглавия работы Ф.Г.Брэдли на русский язык.
«Мать» (‘The Mother’). Впервые — в журнале ‘The Story-Teller’ (L.), апрель 1909 г. Готовя рассказ для включения в сборник, автор подверг текст значительной стилистической правке. На русском языке рассказ не публиковался; перевод М.Загота выполнен для настоящего издания.
«Санаторий» (‘Sanatorium’). Впервые — в IM, декабрь 1938 г. Перевод В.Хинкиса опубликован в Д.; использован текст перевода, воспроизведенный в М-4.
«Пятидесятилетняя женщина» (‘A Woman of Fifty’). Впервые — в GH (N.Y.), май 1946 г. Сокращенный перевод Ю.Дубровкина под названием «Пожилая женщина» опубликован в «Работнице», 1990, ? 3. Перевод Н.Куняевой выполнен для настоящего издания.
«Романтичная девушка» (‘The Romantic Young Lady’). Впервые — в еженедельнике ‘The New Yorker’ от 21 июня 1947 г. Это было последней журнальной публикацией рассказов Моэма при жизни писателя. На русском языке рассказ не публиковался; перевод К.Атаровой выполнен для настоящего издания.
«Пустячный случай» (‘A Casual Affair’). Впервые — в NM, ноябрь 1934 г. и IM, апрель 1935 г. Перевод М.Литвиновой опубликован в Д.; этот текст использован в настоящем издании.
«Дело чести» (‘The Point of Honour’). Впервые — в GH (N.Y.), март 1947 г. Сокращенный перевод И.Ольтециан опубликован в «Сельской молодежи», 1975, ? 12. Перевод К.Атаровой выполнен для настоящего издания.
«Зимний круиз» (‘Winter Cruise’). Впервые под названием «Капитан и мисс Рейд» (‘The Captain and Miss Reid’) — в IM, июнь 1943 г. Перевод Вик. Вебера опубликован в кн.: Столик у оркестра: Рассказы о любви. — М.: Знание, 1992. Перевод М.Загота опубликован в кн.: Моэм У.Сомерсет. Вилла на холме; Эшенден, или Британский агент; Рассказы. — М.: Республика, 1992; этот текст использован в настоящем издании.
«Счастливая пара» (‘The Happy Couple’). Впервые — в журнале ‘Cassell’s Magazine’ (L.), май 1908 г. После существенной переработки Моэм перепечатал рассказ в журнале ‘Redbook’ (N.Y.), февраль 1943 г., и включил в состав сборника. Сокращенный перевод Е.Вансловой опубликован в «Сельской молодежи», 1970, ? 6; для настоящего издания этот перевод доработан с восстановлением купюр.
«Человек из Глазго» (‘The Man from Glasgo’). Впервые — в составе сборника. Сокращенный перевод Б.Бобкова под названием «Шотландец из Глазго» опубликован в «Неделе», 1984, ? 11. Перевод А.Николаевской выполнен для настоящего издания.
«Непокоренная» (‘The Unconquered’). Впервые — в журнале ‘Collier’s Magazine’ (N.Y.), 10 апреля 1943 г. Первое отдельное издание — N.Y.: House of Books, Ltd, 1944. Перевод Н.Дехтеревой опубликован в Д.; в настоящем издании использован текст перевода, воспроизведенный в М-4.
«Эпизод» (‘Episode’). Впервые – в GH (L.), март 1947 г. На русском языке рассказ не публиковался; перевод Т.Казавчинской выполнен для настоящего издания.
«Воздушный змей» (‘The Kite’). Впервые — в составе сборника. Перевод Д.Вознякевича опубликован в журнале «Подъем» (Воронеж), 1982, ? 2. Немного сокращенный перевод Г.Сокол под названием «Змей» опубликован в журнале «Москва», 1961,
? 7; для настоящего издания текст перевода заново отредактирован, купюры восстановлены, название уточнено.

Все публиковавшиеся ранее переводы заново просмотрены издателем и при необходимости уточнены.