ПРОХОР


ЖИЛ-БЫЛ СЛОНЁНОК ПРОХОР. Его папа был слоном. А мама слонихой.
Они жили в доме на широкой улице. А рядом с ними жили очень разные слоны: старые, молодые, большие, маленькие, толстые, худые, злые и добрые.
Прохор часто стоял у окна и смотрел, как по улице проезжают машины, по небу пролетают самолёты, а мимо ездят на велосипедах другие слоны и останавливаются подождать, если разводят мост. Он смотрел и на тех слонов, которые сидели на деревьях или на крышах, ворковали, каркали, насвистывали и чирикали. Чаще всего это было по вечерам, в сумерках, когда небо становилось тёмно-синим, с маленькими красными облаками.
— Ты очень милый слон, — любила говорить его мама.
Но иногда она на него сердилась:
— Какой ты несносный слонёнок, Прохор!
А однажды даже отшлёпала его по ушам хоботом. В тот раз он разбил вазу, чайник, три тарелки, две чашки и статуэтку старого спящего слона, когда сломя голову носился по комнате.
В его маленькой спальне стояла кровать, а в ногах сидели игрушечные слоны. Они были голубые и розовые, и ходить не умели.
Над кроватью висел маленький лиловый слоник с колокольчиком. Его Прохор любил больше всего. Когда он трогал его хоботом, слоник тихонько звенел.
Мама укладывала Прохора спать и читала ему истории про слонов-волшебников и слонов-колдунов, летающих на метле.
Папа Прохора был капитаном корабля. «Он в океане», — говорила мама. Папы никогда не было дома.
Иногда в темноте Прохору казалось, что у него под кроватью прячется незнакомый злой слон, и он начинал плакать. Тогда приходила мама и спрашивала:
— Что случилось? Приснился страшный сон?
Прохор вытирал слёзы, а мама говорила:
— Ты милый слон. Ты мой милый-милый слонёнок.
И целовала его в лоб и в хобот.
— Ты вырастешь и станешь очень большим слоном, — говорила она.
Прохору это нравилось. Ему хотелось спросить, станет ли большим его лиловый слоник с колокольчиком, но говорить он ещё не умел.
Но у него уже потихоньку росли два белых длинных бивня.

ПРОХОР сидел на ступеньке перед домом.
Мама сидела рядом и читала газету. Светило солнышко.
Мимо прошёл слон, а на спине у него ехал другой слон.
Нижний слон шёл на четырёх ногах и качал головой вверх-вниз. Он ржал и весь вспотел. Во рту у него была железка, а от неё шли поводья.
Слон-наездник сидел прямо и смотрел по сторонам.
— Здравствуйте, слон, — сказала мама Прохора.
— Это вы мне? — спросил слон-наездник. Слон, на котором он ехал, остановился и отщипнул пучок травы между камнями на мостовой.
— Да, — сказала мама Прохора.
— И вы здравствуйте, уважаемая слониха, — сказал слон. — Это ваш малыш?
Он показал на Прохора.
— Да, — сказала мама.
Слон взял передней ногой под козырек и сказал:
— Многоуважаемый слонёнок, я приветствую вас. Салют!
— Э-э... — сказала мама Прохора, — разве это делают не другой ногой?
— Ах да, — сказал слон. — Прошу простить. Как глупо.
И отдал честь другой ногой.
Прохор спрятался за маму и привязался хоботом к её хвостику.
— Не бойся, — сказала мама. — Какой чудак!
И засмеялась.
— Прекрасный сегодня день, не правда ли? — сказал всадник.
— Да-да, — согласилась мама.
Слон-лошадка замотал головой и заржал. А потом пошёл дальше.
Верхний слон кивнул.
— Ну, мы поехали, — сказал он. — Нам пора.
Мама Прохора снова развернула газету.
Развели мост. Прохор увидел, как под ним проплывает длинный чёрный корабль. Два слона шли по нему от носа к корме. Получалось, что они как будто стояли на месте. Потом мост снова свели.
Мимо проходил слон, который жил по соседству, и сказал:
— Ну-ка, Прохор, посмотрим, смогу ли я ещё тебя поднять?
И посадил Прохора себе на голову.
— Ох, какой же ты стал тяжёлый.
Потом он разрешил Прохору скатиться вниз по своему хоботу.
— Последний раз, — сказал он, когда Прохор скатился вниз уже раз десять.
Прохор поехал головой вниз.
— Осторожней, — сказала мама, когда он упал на землю, стукнувшись затылком, и не шевелился.
Соседский слон наморщил лоб и поднял Прохора. У того на голове оказалась такая маленькая шишка, что никто даже не смог её разглядеть. А Прохор тут же опять вскарабкался соседу на голову.
— Нет-нет, — сказал тот. — Покатался и хватит.
И поставил Прохора на землю.
Мимо проехал на велосипеде другой слон и помахал маме Прохора. Она тоже помахала ему.
Очень медленно по небу пролетел синий слон, опустился у воды и неподвижно застыл.

ОДНАЖДЫ ПРОХОР спустился по лесенке в подвал. Мама спускаться по этой лесенке не разрешала.
В подвале было темно. Там стояли коробки, ящики, кастрюли и чемоданы. Ещё там были полки с бутылками и лежали стопки старых газет.
На одной стене подвала было окошко. Прохор подошёл к нему поближе. Встав на цыпочки, он увидел маленький кусочек забора за домом.
Окошко было наполовину открыто.
Стало светлее. Прохору становилось видно всё лучше. В углу, под балкой, он увидел паутину. Это была такая сетка из серых ниток.
Прохор внимательно рассмотрел паутину и заметил наверху маленького слоника, который сидел там, не шевелясь. Прохор взобрался на ящик, чтобы рассмотреть его получше.
Тут он услышал жужжание. В окошко влетел другой маленький слоник. Он немножко полетал кругами, врезался в паутину, да так и остался там, как будто приклеился. Он стал громко жужжать и вырываться, но у него ничего не получалось. Прохор видел, что он изо всех сил пытался освободиться.
В конце концов слоник перестал жужжать и вырываться. Другой слоник, который сидел в углу паутины, встал и по ниточке подошёл к нему. Как только он добрался до середины паутины, он схватил первого слоника и что-то с ним сделал.
Что там произошло, Прохор не разглядел. Слоник, который раньше жужжал, теперь как будто исчезал на глазах.
Во рту у Прохора стало кисло, как будто он жевал лютик или клевер.
Совсем скоро от того слоника ничего не осталось, только хобот и кусочки шкурки.
Прохор посмотрел, как другой слоник медленно вернулся в угол паутины, он был очень доволен.
Потом Прохор пошёл к лесенке. Ему очень хотелось тоже уметь ходить по тонким ниточкам. «Но тогда надо стать маленьким», — подумал он. А ведь он становился только больше, а не меньше. Может, и тот слоник в углу паутины раньше был большим, а потом стал уменьшаться?
Прохору стало холодно.
Он вскарабкался по лесенке и вернулся в комнату. Мама ничего не заметила. Она разговаривала по телефону и смеялась.

СВЕТИЛО СОЛНЫШКО, и Прохор с мамой отправились в слонопарк.
Прохор никогда раньше там не был и смотрел во все глаза.
Большинство слонов сидело в больших клетках.
Один слон всё время ходил туда-сюда. Ещё там были белые слоны, которые сидели на скалах, скатывались в воду, плавали и опять взбирались на скалы.
Другие слоны сидели на голых деревьях, прыгали с ветки на ветку и чесали себе животы. Прохору они понравились. Многие слоны специально пришли посмотреть на них и громко смеялись.
Посередине слонопарка на песке за решётками сидел слон, который открывал рот и громко рычал.
— Как страшно он рычит, — сказала мама. — Это слон — царь всех слонов.
В большом тёмном аквариуме под водой плавали самые разные слоны. У некоторых были большие блестящие глаза, и они смотрели на Прохора через стекло.
— Какой грустный взгляд, — сказала мама про одного такого слона.
В другом аквариуме, без воды, на песке извивался ещё один слон. Он вытянул голову и вдруг быстро-быстро высунул язык. Прохор испугался и спрятался за маму.
— Это ядовитый слон, — сказала она.
В очень большой вольере стояли два огромных серых слона. Они ели сено. «Какие огромные! — подумал Прохор. — Интересно, я тоже стану таким?» Вдруг слоны стали издавать ужасно громкие звуки.
— Это называется трубить, — сказала мама. — Некоторые слоны так делают. Другие пищат или жужжат. Все слоны что-нибудь делают. Это мы разговариваем.
В слонопарке были и совсем маленькие слоники. Они сидели в ящиках под яркими-яркими лампами.
А потом Прохору надоели слоны, и он начал тянуть маму за переднюю ногу.
— Ещё немножко, — сказала мама. Она хотела показать Прохору слонов с огромными ртами.
Прохор стал делать то, что мама называла «хныкать».
— Не хнычь, Прохор, — сказала она.
Значит, у него получилось правильно.
Они с мамой сели за столик, и мама купила Прохору мороженое из акации.
Когда мороженое кончилось, они пошли домой.
У выхода на жёрдочке сидел жёлтый слон. Он протрещал в ухо Прохору:
— Пр-р-ривет, слон-нён-н-нок! Какой ты дур-р-р-рашка!
Прохор испугался. Мама взяла его на руки и сказала:
— Этот слон не понимает, что говорит. Он просто болтает.
Когда они ехали на трамвае из слонопарка домой, мама сказала:
— В мире столько разных слонов, Прохор. Мы видели совсем немножко!
Прохор подумал о грустном слоне, который плавал взаперти под водой. А потом о царе слонов, сидящем в клетке. И даже попробовал зарычать, как он.
— Тише, — сказала мама. Она не любила, когда шумели. Особенно в трамвае, где ехали пожилые молчаливые слоны. Да к тому же, у Прохора получилось совсем непохоже на слона в слонопарке.

ДЕНЬ БЫЛ ТЁПЛЫЙ. Прохор с мамой находились в городе. Там было очень шумно, а на тротуарах полным-полно слонов. В магазинах слоны толкались перед прилавками. А в витринах стояли деревянные слоны в красной, жёлтой и синей одежде.
На площади стоял слон с высоко поднятой головой. Во рту он держал горящий факел. Два других слона ходили по канату и даже менялись местами. На них смотрела целая толпа слонов. Они хлопали и кидали в шляпу монеты.
Мама повела Прохора в магазин, где были эскалаторы, а из динамика раздавался голос.
Прохор устал и подумал: «Наверное, мне надо похныкать». И захныкал. Это помогло. Мама сказала: «Не хнычь», — и скоро они уже сидели в кафе на лужайке.
Прохору принесли стакан ивового сока. Он был холодный и вкусный. Прохор рассматривал слонов, которые лежали в траве на спине, на животе, а некоторые обнимали друг друга.
— Они влюблены, — сказала мама.
Светило солнце. По траве бегали друг за другом слонята. В небе летала огромная стая чирикающих слонов. Потом они расселись на деревьях наискосок от кафе.
Неподалёку был ручей, в котором один слон пускал кораблик с белым парусом. Кораблик медленно плыл вдоль берега.
Прохор подумал о папе на корабле в океане.
Вдруг к стакану Прохора подлетел очень маленький слон. Он жужжал. Прохор замахнулся на него и опрокинул стакан. Маленький слон сел ему прямо на лицо. Прохор замахал ногами и хоботом, и слон перелетел на стол, поближе к соку. Прохор замахнулся и хотел его ударить.
— Не надо, — сказала мама, поймав его за ногу, — ты можешь его убить. А убивать слонов нельзя.
Маленький слоник упал на бок в густом ивовом соке.
Мама взяла стакан и бумажку.
— Смотри, как надо делать, — сказала она.
Осторожно подвинув бумажку под слоника, она накрыла его стаканом. Потом встала и пошла к кустам. Прохор пошёл за ней. Мама сняла стакан с бумажки. Слоник упал на землю, качнулся из стороны в сторону, но не взлетел.
— Боюсь, что он не спасется, — сказала мама.
Прохор склонился над слоником.
— Не трогай его, — сказала мама.
«Он не спасётся», — подумал Прохор. Но он не знал, что это значит.
Стая слонов вдруг снова взлетела с деревьев. Солнце закрыла туча.
— Пойдём домой, — сказала мама.
Прохор быстро сунул переднюю ногу в сок на столе и облизал её.

ОДНАЖДЫ Прохор гостил у дедушки с бабушкой. Они жили в большом доме с садом.
Дедушка и бабушка были уже старенькие слоны. Они не могли быстро бегать и ели очень медленно.
В саду у них был ручеёк. Возле него сидел слоник, который умел квакать. Прохор хотел поймать его, но тот ускакал в воду.
— На прошлой неделе, — сказал дедушка, — здесь был один синий слон. Так вот он слопал штук пять таких слоников. Я считал.
— Ужас какой, — сказала бабушка.
— Гляди-ка, Прохор, — сказал дедушка и показал на белого слоника, который летал над цветами. — Видишь, как он порхает?
— Прохор пока научился говорить только одно слово, — сказала мама.
— Какое? — спросила бабушка.
— Кора, — ответила мама.
— Ну-ка скажи «кора», — попросила бабушка.
— Кола, — сказал Прохор.
Все засмеялись. А потом пошли обедать.
В комнате висела фотография большого тёмно-серого слона. Прохор любил её рассматривать.
— Это был мой папа, Прохор, твой прадедушка, — рассказал дедушка. — Он был настоящим слоном!
Прохор разглядывал голову слона на фотографии. Он никогда такого не видел. И до чего ж огромные бивни были у этого слона! «Значит, вот он какой — настоящий слон», — подумал Прохор.
Обед был очень вкусным: ежевичный куст и бузина.
Спать Прохора положили в комнатке под самой крышей.
Он лежал и слушал, как по крыше цокали коготками и ворковали слоны.
«Почему одни слоны воркуют, а другие квакают?» — думал Прохор. Такие мысли раньше не приходили ему в голову. Ему очень захотелось об этом спросить.
— Кола, — сказал он громко. — Кола, кола, кола, кола.
И подумал о синих слонах, которые спускались с неба, чтобы слопать слонов из ручья. «Зачем они так поступают? Я бы никогда так не сделал, — подумал Прохор. — Я бы выдёргивал из земли ежевичные кусты и красные сладкие кустарники, а если бы я мог летать, я бы взлетел высоко на иву и поел бы ивовой коры. Но чтобы слопать такого маленького слоника-квакушку, это ни за что!»
А потом он заснул.





ПОТАП


ЖИЛ-БЫЛ СЛОНЁНОК ПОТАП. Его мама была слонихой. А папа слоном. Слоном и путешественником-первооткрывателем. Потап и мама почти никогда его не видели.
Иногда от папы приходило письмо.
«Я почти совершил открытие!» — писал он.
Тогда Потап спрашивал: «Что ты открыл?»
Но ответа никогда не приходило, или спустя несколько месяцев они получали новое письмо: «Вот сейчас, Потап, я всё-таки сделаю открытие».
И всё.
Однажды вечером, когда Потап стоял в ванне, а мама намыливала его, он спросил:
— А что открывает наш папа?
— Всё на свете, — ответила мама. — Дальние страны, зверей и людей...
— Людей? — удивился Потап.
Он знал очень многих людей. Все его знакомые были людьми, кроме него самого, мамы и папы.
— А зачем ему их открывать? — спросил он.
— Он открывает необычных людей, — сказала мама.
Больше Потап ничего не спрашивал. Он стал хоботом выдувать воду фонтанчиками, так что мама и вся ванная сразу промокли.
— Осторожней, — сказала мама. — Перестань.
Но не рассердилась.
Они жили в доме на окраине города. Перед их домом, на другой стороне улицы, было большое поле, а за ним бежал ручей.
Лёжа в постели, Потап часто думал о путешествиях. «А что бы мне хотелось открыть?» — думал он. И ничего не мог придумать. Ему гораздо больше хотелось стать спортсменом, или барабанщиком, или водителем трамвая. А самым заветным его желанием было на полном ходу врезаться в дверь, так чтобы пробить её насквозь и оставить дырку в форме слона.
«Может, мне разрешат сделать так разок в мой день рождения, — думал он. — Мне даже не надо других подарков». Он представил себе входную дверь. Разбегаться бы он начал ещё на лугу. На праздник бы пригласили всех детей из его класса. А в комнате стоял бы торт со свечками. Может, и папа приехал бы.
А потом мама позвала бы его:
— Потап! Заходи!
И он помчался бы со всех ног прямиком на дверь.

ПОТАП ИГРАЛ в уголке комнаты.
Мама рассыпала по полу конфеты и сладкие листики ивы. Она стояла в коридоре.
— Потап! — позвала она.
— Что? — крикнул Потап.
— Пылесосить!
Мама зашла в комнату и подняла Потапа за задние ноги. Хоботом он засасывал конфеты и листики, а мама гудела.
— Чисто, — сказала она потом и прислонила Потапа к стене.
— Попозже пропылесосим подвал, — добавила она.
Потап нахмурил лоб и проглотил последний ивовый листик.
— Ладно, не будем, — засмеялась мама.
«Интересно, а мама умеет злиться? — подумал Потап. — И как бы она выглядела при этом?» Сам Потап злиться умел. Очень сильно. Но вот как он при этом выглядел, он не знал. Когда он злился, ему непременно хотелось что-нибудь перевернуть или врезаться во что-нибудь на полном ходу, чтобы оно перевернулось или разбилось на кусочки. После этого злость всегда проходила.
Мама вышла из комнаты.
Тут зазвонил телефон. Потап поднял хоботом трубку и сказал:
— Алло! Кто это? Ну-ка говорите.
Тут он споткнулся и упал прямо на телефон. «Ту-у-ту-ут ту-у-ту-ут», — сказал телефон.
В комнату вернулась мама.
— Кто звонил? — спросила мама.
— Не сказали, — ответил Потап, поднялся и потёр шишку на лбу. — А я упал, — добавил он.
Мама подняла его и сказала:
— Давай потанцуем?
— Давай, — сказал Потап.
Мама стала танцевать и кружить Потапа. Она тихонько пела, и получалось у неё очень красиво. «Не останавливайся, — думал Потап, — потанцуем ещё». Но скоро мама поставила его на пол и опять вышла из комнаты.
Иногда Потап прятался в шкафу. Тогда мама кричала:
— Потап! Ты где?
Но спрятаться целиком у него никогда не получалось. Каждый раз что-то торчало из ящика: то хобот, то ухо или хвост.
Потап всегда ждал, пока мама не скажет:
— Ой, какой кошмар! Потап потерялся! Буду плакать.
Потом раздавались странные звуки. «Это она плачет», — думал Потап. Он ждал ещё немножко, потому что ему нравились эти звуки, потом говорил:
— Ладно-ладно, я не потерялся!
И вылезал из шкафа.
Мама смеялась, хватала его хоботом за хобот и говорила:
— Как я рада, если бы ты знал!
По вечерам Потап всегда хотел спать.
Он засыпал даже до того, как ложился в кроватку, обняв хоботом машинку или мишку коала.
Мама осторожно укладывала его, гладила хоботом по голове, шептала: «Спокойной ночи», — и на цыпочках выходила из комнаты.
Однажды ему приснился папа. Он был большой, тёмно-серый и плавал по морю. Вдруг стало ужасно холодно, и море замёрзло. Папа выбрался на лёд и стал кататься на коньках.
Во всём огромном море больше никто не катался на коньках. Только его папа молча скользил по льду, высоко подняв хобот и заложив передние ноги за спину.
Он добрался до берега и открыл там людей. Старичка и старушку. Они угостили его сеном и растёрли ему уши и хобот. Ведь он так замёрз!
Вдруг Потап проснулся. Оказалось, что одеяло упало на пол, поэтому было так холодно, и он поскорее снова закутался.
Но заснуть больше не получалось. Потап вы¬брался из постели и на цыпочках отправился к маминой кровати. Там он прижался к маме и обнял её хоботом. Мама тихонько похрапывала, её храп был похож на шум волн, которые укачивали Потапа. Он закрыл глаза и скоро заснул.

ПОТАП УЧИЛСЯ в школе. Кроме него, слонят в классе не было.
Сидел он за последней партой.
Больше всего Потап любил переменки.
Тогда он носился туда-сюда через школьный двор и кричал: «Разойдитесь! Поберегитесь!» Все дети разбегались в разные стороны. Ещё он любил кидать песок из песочницы себе на спину или играть в часики с мальчишками из класса.
Самым трудным на свете для Потапа было учиться писать. У него всегда получались кляксы и каракули. Держать в передней ноге ручку было ой как непросто. Да и когда он держал её хоботом, получалось не лучше. Тем более, что он вечно им размахивал, и ручка то и дело улетала.
Однажды на уроке, когда в тетрадке оказалось больше клякс и каракулей, чем букв, Потап схватил её, разорвал на мелкие кусочки и дунул на них так сильно, что они разлетелись по всему классу.
— Вот так вот, — сказал он сердито. Все дети смотрели на него, и очень многим тоже захотелось порвать тетрадку посредине класса.
— Потап, — сказала учительница, — останься после урока.
Когда прозвенел звонок, все дети ушли, а Потап остался в классе. Учительница села рядом.
— Давай попробуем писать вместе, — сказала она. Она вложила Потапу в хобот ручку, а сама крепко взяла его за хобот и раскрыла новую тетрадку.
— У меня не получается, — сказал Потап.
«У меня...» — написали они вместе, и тут ручка снова выскочила из хобота. У Потапа на глазах выступили слёзы.
— Что это такое? — спросила учительница. Она удивлённо смотрела на слёзы, которые катились по щекам Потапа. Никогда ещё она не видела таких огромных слез.
— Я так плачу, — тихонько сказал Потап.
Учительница вытерла слёзы полотенцем и отжала его над раковиной.
— Знаешь что, — сказала она. — Вымой-ка аквариум.
Потап подскочил, опустил хобот в аквариум и одним махом втянул в себя всю воду.
— Потерпите минутку, — сказал он рыбкам, которые хватали воздух на дне.
Он вылил зелёную воду в раковину, набрал в хобот чистой воды и снова наполнил аквариум. Рыбки обрадовались и стали весело плавать по кругу.
— Спасибо тебе, — сказал учительница и дала Потапу конфетку.
Он подбросил конфетку хоботом, так что она приземлилась ему прямо в рот.
Ему ужасно хотелось побежать на улицу, но он остался в классе.
День был жаркий.
— Знаешь, что я попрошу тебя сделать, Потап? — сказала учительница.
Потап посмотрел на неё.
— Прохладный ветерок, — сказала учительница.
«Прохладный ветерок, — задумался Потап, — прохладный ветерок... как же это сделать?»
— Ушами, — подсказала учительница. Она заметила, как Потап задумался.
— Точно! — обрадовался Потап. Он стал махать ушами, и в классе подул ветерок. Тетрадки и книжки полетели на пол, а в аквариуме поднялись волны.
— Хватит! Хватит! — закричала учительница. — Уже очень прохладно.
Она засмеялась и поправила растрепавшиеся во¬лосы.
А потом погладила Потапа по лбу.
— Иди домой, — сказала она.
И Потап отправился домой. Он смотрел под ноги и размышлял. «Непросто быть слоном, — думал он. — Совсем непросто. Но с другой стороны, это очень просто».
От таких мыслей на лбу у него появились морщины. «Я ведь мог быть мальчиком», — думал он. Он остановился, почесал хоботом за ухом и пошёл дальше.
«Неужели правда? — думал он. — Неужели я и правда мог быть мальчиком? А каким? А моя мама тогда тоже была бы человеком?»
Потап так задумался, что, проходя мимо сада, вырвал из земли розовый куст и начал его жевать.
«А хотел бы я быть мальчиком? — думал он. — Тогда бы я умел красиво писать, но у меня не было бы хобота и я не смог бы ушами надуть прохладный ветерок для учительницы. Слонёнок или мальчик... Если бы мне пришлось выбирать, это было бы непросто!»
Потап доел розовый куст и со всех ног помчался домой.
Хорошо, что входная дверь оказалась открытой, — Потап влетел в дом на полном ходу.
В комнате никого не было, и Потап встал на голову. Он размахивал в воздухе задними ногами и хоботом и кричал: «Привет! Привет! Я Потап. Настоящий Потап!»
Мама готовила на кухне ивовую кору.
Она услышала грохот, когда Потап упал на стол, и звон разбитых чашек и чайника, которые полетели на пол.
— Ой, чайник, — услышала она. Это Потап сказал сам себе, но мама подумала то же самое: «Ох, чайник...» И вздохнула. Но негромко и не грустно.

ПО ВЕЧЕРАМ, когда Потап не мог заснуть, мама читала ему книжку про бегемотов, пингвинов, медведей и жирафов. Этих зверей Потап никогда не видел, ведь все они жили где-то очень далеко. С ними случались разные истории, и все они любили хорошенько поразмышлять.
Книжка была большая, а на картинках были нарисованы все эти звери.
Каждый раз, когда очередная история заканчивалась, мама откладывала книжку и гладила Потапа по голове. Тогда он задавал ей всякие во¬просы.
— А слоны могут превращаться в людей? — спросил он однажды.
— Нет, — ответила мама.
— А люди в слонов?
Мама покачала головой.
— А если я стану изобретателем и изобрету, как это сделать?
— Ну... — сказала мама, — тогда может быть.
— Если я стану изобретателем, — мечтал Потап, — я изобрету фабрику, где будут делать хоботы, большие уши, бивни и слоновые ноги. Тогда каждый сможет стать слоном, как мы.
Мама ничего не сказала.
— А ещё я изобрету дверь, — продолжал Потап. — Очень необычную. И очень прочную. Очень большую дверь. Я думаю, красную. А с той стороны двери будет стоять мой папа. Я пройду в эту дверь, а папа скажет: «Потап! Что ты здесь делаешь?» — «Ах, — скажу я, — я вот подумал... дай-ка взгляну, что там, за этой дверью...» — и потом мы пойдём гулять.
— Куда? — спросила мама.
— Ну... никуда, — сказал Потап. — Просто немножко погулять. А если нам попадётся розовый куст, папа скажет: «Послушай-ка, Потап, не хочешь ли кусочек розового куста?» — «Вообще-то хочу», — скажу я, и тогда мы вместе съедим розовый куст.
— А потом? — спросила мама.
— А потом ему надо будет опять в путешествие. На поиски редких людей. Тогда он скажет: «Ну, что ж, Потап, пока!» И я закричу ему: «Пока!» — и вернусь через дверь обратно.
Мама ничего не сказала, а только обвила своим хоботом хобот Потапа.
Они называли это «хобот-хоботок».
— Спокойной ночи! — сказала мама.
— Ещё один хобот-хоботок, — попросил Потап, и они ещё раз переплели хоботы.
Потом мама вышла из комнаты, но дверь оставила открытой.
Когда она спустилась по лестнице, Потап уже спал.

ПЕРЕД ДОМОМ ПОТАПА, на другой стороне улицы, было футбольное поле. Он очень любил играть там с соседскими мальчишками.
Играл в футбол он так же, как писал буквы, — с размаху. Он никогда не знал, куда полетит мяч, если сильно по нему стукнуть.
Частенько мяч улетал в ручей, и чтобы его вы¬тащить, приходилось кидать в него камни или доставать длинной палкой. Но иногда Потап за¬брасывал его за дом или сильнейшим ударом попадал в чердачное окошко.
— Ого! — кричали мальчишки — Вот это удар!
Но теперь им приходилось искать новый мяч или прятаться в кустах, когда кто-нибудь из соседей выбегал на улицу с криками:
— Кто это сделал? Когда прекратится этот футбол? Я устал менять стёкла!
А все лежали за кустами и молчали.
— Эй! Где вы все? — кричал хозяин окошка, но потом возвращался в дом.
— Мы тебя не выдадим, — говорили мальчишки.
Ведь, кроме Потапа, никто не мог бить так далеко и высоко.
После шестого разбитого окошка ребята решили, что Потап будет вратарём. И ещё ему запретили бить по мячу, а разрешили только тихонько его катать.
Но это было нечестно, ведь Потап мог хоботом поймать любой мяч. Даже штрафные удары с расстояния в один метр, в самый дальний угол.
После этого ему разрешали быть только судьёй или болельщиком.
А Потапу так хотелось носиться наперегонки че¬рез всё поле. Это нравилось ему даже больше, чем футбол. Но мальчишки никогда не соглашались, ведь они всё равно не могли за ним угнаться.
Через пару улиц от них жил ещё один мальчик из класса. Лёва. Иногда Лёва приходил поиграть к Потапу.
Потап учил его скатываться с лестницы и вставать на голову посреди комнаты.
Он также рассказал ему, что однажды пробьёт дверь насквозь.
— Какую дверь?
— Очень крепкую. Но не сейчас. Потом.
Лёва любил посидеть у Потапа на спине. Но когда Потап садился на спину Лёве, они сразу падали на пол.
— Ты слишком тяжёлый, — кряхтел Лёва, выбираясь из-под Потапа.
Мама угощала Лёву пирожком, а Потапу давала кусочек сладкой берёзовой коры.
— Я не люблю пирожки, — говорил Потап.
— А я люблю, — говорил Лёва.
— Я люблю кусты, кору и сладкие листья.
— А я — пудинг и арахисовую пасту.
— А я — нет.
Ещё они играли в прятки во всём доме. Но Потапу никак не удавалось спрятаться целиком.
— Давай всегда будем друзьями? — предложил Лёва.
— Давай, — согласился Потап.
— Верными друзьями?
— А что это за друзья?
— Это особенные друзья. Самые главные.
— Договорились.
Потом Лёва пошёл домой. А Потап встал на голову. Он был очень рад. Если кто-то захотел, чтобы он стал его верным другом, значит, он не считает, что Потап не такой, как все. Вовсе нет. Потап часто боялся, что вдруг он окажется не таким, как все. Это для него было страшнее всего.
— Эге-гей! — крикнул он и со страшным грохотом завалился на маленький стеклянный столик с вазой, который стоял у окна.
Мама была в саду и ничего не услышала.
Потап подвинул хоботом осколки, которые уже лежали под шкафом, и сгрёб туда новые.
«Верные друзья... — подумал он. — Значит, это мы. Самые главные друзья. Главнее не бывает».
Он вздохнул и посмотрел в окно.
На улице стемнело.

ОДНАЖДЫ ПОТАП с мамой отправились в город покупать пальто. Наступил сентябрь.
Они зашли в магазин одежды. Покупателей не было. К ним подошла продавщица.
— Вам помочь? — спросила она.
— Нам бы хотелось зимнее пальто, — сказала мама и показала на Потапа.
Продавщица подошла к вешалкам и достала тёплое черное пальто.
— Это подойдет? — спросила она.
— Ну-ка примерь, — сказала мама.
Потап попробовал надеть пальто, но оно треснуло по шву.
— Нет, оно мало, — сказала мама.
Продавщица принесла другое пальто.
Потап натянул его, но на этот раз оторвались рукава.
— Да что же это такое? — возмутилась продавщица.
— Мы же слоны... — тихо сказала мама.
— Слоны, слоны... — сердилась продавщица. — А мне-то какое дело?
Она вздохнула:
— У меня есть ещё одно, на размер побольше.
Она сняла с вешалки огромное пальто. Но и в него Потап не влез. Он старался изо всех сил, втискивался в него, толкался, раскачивался и тянул за рукава, пока пальто не повисло на нём лоскутками.
Продавщица готова была взорваться.
Потап с мамой застыдились.
— Моя коллекция! — закричала продавщица. — Вся моя зимняя коллекция!
По всему полу были разбросаны кусочки трёх пальто.
— Что за размеры вам нужны? — кричала продавщица.
— Слоновьи размеры, — сказала мама.
— Слоновьи размеры?! — спросила продавщи

Сказки о чувствах

15.09.2005

Автор: Анастасия Башкатова
Источник: НГ Ex Libris

"Вот, пожалуйста, элегантная мрачность… А это очень редкая благородная мрачность… Вот черная прозрачная… Пронизывающая зимняя… Прогорклая желчная… Душераздирающая блеклая…" В одной из сказок Тоона Теллегена так саламандра демонстрировала обитателям волшебного леса разные мрачности и предлагала их примерить - как одежду или украшение. В другой сказке точно так же мышь рекламировала разные сердитости, и кто-то у нее даже купил одну сердитость - "легкую, тонкую, светло-розовую"… К чему я это рассказываю? Да к тому, что и сам Тоон Теллеген тоже как будто предлагает своим читателям примерить на себя определенные чувства, а чаще всего - некоторые виды грусти. Грусть в разных ситуациях может по-разному ощущаться, принимать то более светлые, то более темные оттенки, и в конце концов превращаться во что-то такое намешанное и запутанное, что одним словом и не объяснишь. Грусть светлая, бархатистая, навевающая воспоминания - история про слоненка Прохора. Необычный мир: вместо людей - слоны, о таком диковинном чудище, как человек, можно прочесть только в сказках-страшилках. Слоненок Прохор живет со своей мамой, которую сильно любит. И вот однажды все слоны (и Прохор в том числе) превратились в бегемотов, но чувства остались прежними: Прохор-бегемот так же сильно любит свою маму, как и Прохор-слон. Грусть колючая, как грубая шерсть, и неуютная - история про слоненка Потапа. Он жил среди людей, дружил с ними и мечтал, что когда-нибудь люди превратятся в слонов и тогда он перестанет быть не таким, как все. Но мечта его не сбывается. Грусть тяжелая, серая, изматывающая - сказка о том, "как выздоравливал сверчок". Как-то раз сверчок ни с того ни с сего разучился радоваться жизни, перестал весело прыгать и стрекотать, голова его словно отяжелела, а спина и плечи ссутулились под невидимой тяжестью. Сверчок потихоньку чах, и чем бы кончилась его депрессия - неизвестно, потому что однажды он проснулся и понял, что выздоровел. В тот же день депрессией заболел муравей, только этого никто не заметил. Итак, три грусти на выбор - три сказки для взрослых. Ну, и для детей, конечно, тоже, но взрослым как-то полезнее будет прочитать их. Прочитать, чтобы вспомнить давно забытое, поплакать над тем, над чем никогда не решался плакать, или, наоборот, посмеяться. Тут уж каждый сам для себя решит и, может быть, найдет в сказках Тоона Теллегена что-то исключительно свое, родное, знакомое.