Плавность, с которой нежность переходит в страсть.
Резкость, с которой страсть переходит в нежность.
Центростремительность страсти. Центробежность
нежности: никогда не вдоволь, не всласть,
не до отвалу. Нежности не и но...
Неужели никому не дано
долюбиться до последней черты —
до растворения я, сотворения ты?


В разлуке любовь растёт
стремительно, как чужая
дочь. Неужели год?..
Смотри-ка, совсем большая,
взрослая — хоть под венец.
Небось, отбою не знает?
Довольный, смеётся отец.
Мать губы кусает.

Ласковый жест сгибаю как жесть
и строю дом, начиная с крыши.
Пишу то, что хочу прочесть.
Говорю то, что хочу услышать.
Пишу: горечь твоя горяча.
Молчу, по Брейлю тебя жалея.
Мурашки, ползите домой, волоча
нежность в сто раз себя тяжелее!


Ты поймаешь рыбку — и отпускаешь,
я поймаю строчку — и отпускаю,
она возвращается: чего тебе надобно, старче?
Ты притворно злишься: за старче ответишь!
Мне не до шуток: хочу быть твоей старухой.
А что до корыта — того, что о быт разбито, —
бог с ним, с корытом. На что оно мне, корыто?


Смотреть на плавки, видеть поплавок,
пощипывать, покусывать сосок
малины у соседа под забором
и сыпать соль на раны помидорам.

Мало неприличных слов

15.06.2006

Автор: Евгений Лесин
Источник: НГ Ex Libris, № 20

Очередной сборник стихов. Что хорошо: все тексты короткие. Все. Сейчас подобное – редкость, и надо ее ценить. Что еще хорошо (хотя для многих «истинных поклонников» скорее плохо): мало неприличных слов. Мало, но есть. Темы-то у Павловой все равно те же самые, то есть предельно неприличные. Первая: любовь, вторая: любовь. Речь, сами понимаете, идет о любви физической. Ибо другой и не бывает. «Если хмуришь брови,/ значит, я ни при чем. / Если вижу профиль,/ значит, ты за рулем. / Если сплеча рубишь, / кровь на плече моя. / Если меня не любишь, значит, это не я». Что плохо: много стихов про стихи. Даже не много, но они ведь есть, есть они. И у всех есть. Сколько же можно? Кино про кино, стихи про стихи. Хотя, разумеется, все грешат, тем более у Павловой даже стихи про стихи, и те хорошие. Так что данный пункт про «плохо» можно перенести в рубрику про «хорошо». Что еще плохо: почти все стихи одинаковы. Помните, историю с эпиграммой Гафта на Ахеджакову? «Всегда играет одинаково артистка Лия Ахеджакова». Он потом объяснял: одинаково ХОРОШО. Тот же случай и с Павловой. В конце концов почему яблоко должно напоминать по вкусу слабосоленую сельдь? Яблоко должно быть яблоком. И восьмистишие – излюбленный павловский размер – должно быть восьмистишием. Значит, и данный пункт про «плохо» можно перенести в рубрику про «хорошо». Если меня не любишь... Вот именно. Тем более что и Павлова меняется. Эротики вот стало меньше. Мало того, эротика ее, как говорят порнодельцы, – стала мягче. Так и должно быть. Естественный процесс. Как бы вам объяснить? Ну, вот пример из мира прекрасного. Раньше мы пили стаканами и не закусывая, теперь рюмками – закусывая, запивая. Но пить-то меньше не стали! Души наши не стали черствее. Так и здесь. Поэт меняется. Что делать? Дети растут, родители стареют – вот и стихи немножечко о другом уже. И меньше неприличных слов. Главное, что любовь, чудесная любовь все равно остается такой же чудесной: «Напиши струей на снегу,/ слово из которого льется. / Я так никогда не смогу. / Не дано – надо. Но – хотца!../ Отливает солнцем струя. / О, какая дивная нега –/ написать здесь свое Здесь-был-я/ на скрижалях первого снега!..» Есть у Павловой даже гражданская лирика, хотя и она, разумеется, не без эротики: «Не знали, что такое зависть,/ глотали комплексный обед,/ одною «Правдой» подтирались/ и веровали: Бога нет». Редкий, согласитесь, случай. Ибо значительно больше все же привычного, знакомого. Того, что и ждут от нее: «За тобой,/ мой родной,/ как за каменной стеной:/ хочешь – пой,/ хочешь – вой,/ хочешь – бейся головой». Такая вот ручная кладь. То есть то, что несут на руках. Мужчина несет ее, она несет свою красоту. В том числе и красоту слов. «Дело не в подкрашивании губ и век,/ не в кружевах и блестящих камушках.../ Женщина – это такой человек,/ которому все время хочется замуж». Поэт, любой автор книг, кстати, тоже. Хочет замуж за читателя. Что ж, мир, как говорится, и любовь.

Ручная кладь

10.07.2006

Автор: Николай Александров
Источник: Time out

Вроде бы совсем недавно Вера Павлова удивляла откровенно женской поэзией, интимными признаниями, обнаженными подробностями, физиологической раскрепощенностью. Каких-то два года назад было "Совершеннолетие", девический дневник взросления, поиск и утверждение главного героя жизни - мужчины. А существо поэзии для нее состояло в настойчивом смешении телесного и душевного. И вот теперь "Ручная кладь". Интонация осталась прежней. И голос тот же. Но вот взгляд на мир - другой. Правда, прежняя филологически-эротическая отвага нет-нет да и проявит себя: "Лягу рядом прилагательным, Подлежащим лягу под, Буду вынимать внимательно - волосок, попавший в рот. О сладчайшее, горчайшее, Узнаю твой терпкий вкус, Действительное причастие! И бессмертья не боюсь". Бессмертья, может быть, Павлова и не боится, но вот о смерти и старости задумывается все чаще и чаще. Как будто предчувствует. Примеряется: "Юная спит так - будто кому-то снится, Взрослая спит так - будто завтра война, Старая спит так - будто достаточно притвориться мертвой и - смерть пройдет Дальней околицей сна". По этой причине и сборник читается почти как подведение итогов или промежуточный финиш. И едва ли случайно книжка заканчивается самоэпитафией.