Невежда так же в ослепленье

Бранит науки и ученье,

И все ученые труды,

Не чувствуя, что он вкушает их плоды.

Крылов

 

Что имеем, не храним;

Потерявши — плачем...

 

 

1

 

В конце 1913 года, перед самым Рождеством, государь император вернулся с августейшей семьей из Ливадии в Царское Село.

В то время я был генерал-майором свиты, седьмой год командовал Лейб-гвардии гусарским его величества полком и жил в Царском Селе, в Софии, в красивом командирском доме, из окон которого был дивный вид на озеро Екатерининского парка.

В понедельник 23 декабря, на исходе десятого часа утра, поднявшись по перрону первого подъезда Александровского дворца, я попросил дежурного скорохода передать камердинеру государя, что желаю представиться его величеству.

Пользуясь традиционным правом командиров гвардейских полков являться без заранее испрошенного разрешения державному шефу полка по делам, не связанным со службою, я хотел испросить у его величества указаний относительно дней, коими государь располагал для присутствия на офицерских товарищеских обедах полков Царскосельского гарнизона. Кроме того, я предполагал представить на утверждение его величества зимнюю программу состязательных стрельб в полковом тире на Софийском плацу, устраиваемых кружком охотничь­ей и целевой стрельбы офицеров Царскосельского гарнизона. Государь, будучи отличным стрелком и большим любителем этого вида спорта, состоял покровителем и участником состязаний.

В приемной был только дежурный флигель-адъютант, и мне не пришлось долго ждать. Вскоре вошел камердинер его величества и, обратившись ко мне со словами: «Его величество вас просит», — отворил дверь в кабинет.

Государь встал с кресла у письменного стола и, сделав несколько шагов мне навстречу, любезно протянул руку, говоря:

— Очень рад вас видеть, Воейков. У меня было предчувствие, что вы ко мне приедете, и потому я за вами не посылал. Я хотел с вами поговорить.

Я начал свой доклад, но государь меня перебил:

— Я хотел вам предложить быть моим дворцовым комендантом. Согласны ли вы принять эту должность? Подумайте и дайте мне скорее ответ.

Я был ошеломлен неожиданностью предложения и в то же время польщен деликатной и любезной формою, в которую государь облек свое желание. По моим понятиям, слова, произносимые царем, являлись законом: я счел себя вправе только благодарить его величество за доверие.

Государь, сказав, что он об этом ни с кем не говорил, кроме ее величества, просил поставить в известность министра двора для составления соответствующего указа и разрешил мне лично предупредить об этом председателя Совета министров В.Н.Коковцова, министра внутренних дел Н.А.Маклакова и его товарища (заместителя) В.Ф.Джунковского.

— До выхода указа, — сказал государь, — никому об этом не говорите, кроме, конечно, вашей жены. Я рассчитываю, что вы не бросите начатого дела по организации спорта в России и сумеете совместить должность дворцового коменданта с вашей должностью главнонаблюдающего за физическим развитием народонаселения Российской империи.

Спорт был очень близок моему сердцу, и я был рад слышать одобрение моей работе, тем более что делу этому, находившемуся в начальном фазисе развития, чинились затруднения людьми, неизвестно по каким причинам тормозившими многие благие начинания в России.

Закончил прием государь словами:

— Как вы думаете, можно ли отложить вопросы, с которыми вы ко мне приехали, до другого раза? Теперь, надеюсь, будем часто видеться и успеем обо всем потолковать.

Когда я направился к двери, его величество сказал мне:

— Императрица примет вас завтра.

Через два часа я входил в парадной свитской форме в кабинет министра императорского двора генерал-адъютанта графа В.Б.Фредерикса в его особняк на Почтамтской улице и доложил ему о только что полученном высочайшем повелении. Вместо радости я заметил у своего тестя некоторое неудовольствие, вероятно, проистекавшее из его мнения о том, что члены семьи не должны нести совместной службы; должность дворцового коменданта была по министерству двора^[1].

Как впоследствии оказалось, осенью в Крыму, после смерти моего предшественника генерал-адъютанта В.А.Дедюлина, граф предлагал его величеству других кандидатов: князя Ю.И.Трубецкого, временно до меня исправлявшего должность дворцового коменданта, и моего бывшего товарища по Кавалергардскому полку, в то время командира Конного полка свиты генерал-майора П.П.Скоропадского, впоследствии гетмана Украины.

Сделав визиты Коковцову, Маклакову и Джунковскому, я решил в этот же день представиться моему высшему начальнику — великому князю Николаю Николаевичу, воспользовавшись случаем, чтобы загладить последнее наше с ним столкновение.

Накануне этого дня, на празднике Каспийского полка в Царском Селе, у меня по окончании завтрака произошел с великим князем настолько бурный обмен мнениями, что присутствовавший при этом мой бывший командир Кавалергардского полка, в то время командир гвардейского корпуса генерал-адъютант В.М.Безобразов увещевал меня извиниться перед великим князем, говоря, что я был слишком невоздержан.

Приняли меня наверху в угловом кабинете, обставленном мебелью карельской березы и, по обыкновению, очень жарко натопленном.

Услыхав о моем назначении, великий князь развел руками; строгое выражение лица сменилось приветливой улыбкою. Он обнял меня и сказал: «Все забыто... Искренно желаю тебе оправдать высокое доверие нашего обожаемого государя». Разговор зашел о моих будущих сношениях с великим князем по делам высочайших охот в окрестностях столицы и о назначении моего заместителя по командованию полком, причем великий князь уклонился от прямого ответа на вопрос, кто именно намечен моим заместителем.

За полтора месяца до этого, 6 ноября, в день полкового праздника, великий князь как старый командир пригласил в свое имение Чаир на обед всех бывших офицеров лейб-гусар, якобы случайно находившихся в то время в Крыму. Государь, живший в Ливадии, удостоил этот обед своим присутствием. Бывшие офицеры воспользовались случаем возбудить вопрос о назначении нового командира. Многим хотелось выдвинуть кандидатуру такого заместителя, который вернул бы полк в русло прежней его жизни, когда офицерам не ставились в вину недочеты по службе, вызываемые кутежами.

В рождественский сочельник 1913 года я получил рано утром именной высочайший указ Сенату о моем назначении дворцовым комендантом:

«Декабря 24-го. Командиру лейб-гвардии Гусарского имени нашего полка свиты нашей генерал-майору Воей­кову — всемилостивейше повелеваем быть дворцовым комендантом».

К 12 часам я поехал в Александровский дворец представиться их величествам. Обыкновенно я входил во дворец совершенно спокойно; но в этот день сознание возлагаемой на меня ответственности и чувство благодарности за исключительное ко мне доверие царя сильно меня взволновали. Когда я вошел в кабинет его величества, государь направился мне навстречу со своей покоряющей улыбкою, которая невольно всех ободряла.

Первое, что я услышал от государя, было выражение удовольствия по поводу моего вступления в должность дворцового коменданта. На высказанную мною государю благодарность за зачисление меня в списки лейб-гусар, что давало мне право на пожизненное ношение мундира полка, его величество милостиво ответил, что хотел этим подчеркнуть свое удовольствие по поводу блестящего состояния лейб-гвардии Гусарского полка во время моего командования им.

Прощаясь, его величество сказал мне, что императрица желает меня видеть. Камердинер ее величества ввел меня в большой кабинет государя, в который несколько минут спустя вошла императрица в светло-сиреневом бархатном платье, особенно подчеркивавшем ее величественную красоту. Пригласив меня сесть, государыня повела разговор об охране, являвшейся, по ее выражению, стеснительной для их личной жизни.

Наиболее беспокоившим и не нравившимся ей обстоятельством был установленный в Ливадийском парке (в Крыму) порядок: каждый раз проходя пост городового, она слышала, как дворцовый городовой по висевшему в будке телефону сообщал для доклада дворцовому коменданту час, направление и с кем ее величество проследовала. Императрица объясняла установление такого порядка желанием начальника дворцовой полиции полковника Б.А.Герарди производить впечатление ревностного исполнителя службы. Считая Герарди неисправимым, государыня дала мне совет заместить его помощником Н.А.Александровым, служившим в дворцовой полиции со дня ее основания.

Ее величество коснулась также поездок по Петербургу и окрестностям, высказав недоумение, почему их должна сопровождать такая масса лиц свиты, что каждый раз образуется целый поезд автомобилей, нарушающий правильность уличного движения и совершенно напрасно привлекающий всеобщее внимание.

Я просил у императрицы разрешения доложить мой ответ после предварительного всестороннего ознакомления с этими вопросами, на что государыня согласилась, выразив уверенность, что я приду к тем же выводам, что и она. Пожелав мне успеха, ее величество на прощание благословила меня маленькой иконою Федоровской Божьей Матери, которую мне удалось до сих пор сохранить.

Вышел я из дворца под впечатлением доброго ко мне расположения царя и царицы, сильно ободривших меня на первых шагах службы в среде моих новых придворных сослуживцев, в большинстве случаев не скрывавших неудовольствия, вызванного моим назначением.

Когда мне пришлось в первый же день вступления в должность иметь служебный разговор с одним из них — князем Ю.И.Трубецким — по поводу передачи мне некоторых секретных бумаг, он выразил свою радость, что его миновало назначение дворцовым комендантом, а также искреннее товарищеское сожаление, что судьба привела меня занять должность в момент начинающегося влияния на императрицу старца Распутина.

Днем в канун Рождества в Круглом зале Александровского дворца была зажжена елка для лиц ближайшей свиты и офицеров частей, находившихся на службе по охране. Первый раз пришлось мне быть на такой елке. Я получил из рук ее величества в подарок пару чудных ваз белого граненого хрусталя производства Императорского фарфорового завода.

Полный для меня волнений и новых впечатлений день 24 декабря закончился подписанием приказа по лейб-гвардии Гусарскому его величества полку о временно командующем полком. Полковой приказ по строевой части ежедневно вписывался в особую книгу с золотым обрезом, переплетенную в красный сафьян; к 9 часам утра доставлялся он в покои царствующего императора во время его пребывания в Царском Селе. Этим путем державный шеф был осведомлен о жизни полка. Неоднократно государь ссылался в разговорах на сведения, почерпнутые из этой книги, которую внимательно просматривал.

 

 

2

 

Двадцать шестого сентября 1906 года его величество осчастливил меня, в то время полковника Кавалергардского ее величества государыни императрицы Марии Федоровны полка, милостивым назначением флигель-адъю­тантом.

Из обнародованных писем царской семьи выяснилось, что государь, как он об этом писал в Копенгаген императрице Марии Федоровне, хотел своим пожалованием выразить одобрение моей деятельности по Красному Кресту — в эвакуации больных и раненых в течение японской войны.

К этому времени относится и созыв при штабе великого князя Николая Николаевича комиссии для всестороннего изучения условий казарменной жизни и физического воспитания нижних чинов гвардии. Комиссию подразделили на несколько отделов, причем отдел физического развития передали мне.

Руководствуясь известным изречением Ювенала «Mens sana in corpore sano» («Здоровый дух в здоровом теле») и будучи знаком с постановкой физического развития во многих частях гвардии, я предложил составить новую систему обучения войск гимнастике, ввести в войсках спортивные состязания и учредить школы для подготовки руководителей гимнастики и спорта.

Предложение мое встретило большое сочувствие великого князя Николая Николаевича, и летом 1907 года был в виде опыта устроен в Красносельском лагере спортивный праздник для нижних чинов 1-й гвардейской пехотной дивизии. Результат был блестящий; особенно хорошо отнеслись к этому нововведению сами солдаты.

Спортивные упражнения, собравшие вокруг импровизированного стадиона огромное количество любопытных, окончились благополучно для всех участников. Один из числа зрителей — швейцарец, служивший в крупной часовой фирме Петербурга, попросил моего разрешения принять вне конкурса участие в прыжках в ширину и, к великому огорчению присутствовавших, на первом же прыжке сломал ногу. Других печальных эпизодов, к счастью, не произошло.

Когда я был назначен командовать Лейб-гвардии гусарским его величества полком, великий князь, желая провести в жизнь мою разработку нового положения для обучения войск гимнастике, согласился с моей мыслью образовать для этой цели во вверенном мне полку команду из чинов от всех частей гвардии. Занятия с этой командой дали мне возможность систематизировать физические упражнения и составить по ним проект наставления, в детальной разработке которого мне очень помогли офицеры команды и учитель гимнастики В.Вихра. Как всякое нововведение, проект этот вызвал бурю протестов со стороны рутинеров, а также существовавшего в то время в военном министерстве комитета по образованию войск, считавшего себя единственным компетентным органом по выработке всяких военных уставов.

Так как проект мой поступил на рассмотрение этого комитета, мне приходилось на его заседаниях лично разъяснять свою систему малосведущим в гимнастике членам комитета.

Четвертого ноября 1910 года проект удостоился высочайшего утверждения, и мое «Наставление для обучения войск гимнастике» было введено в Российской армии.

Государь, интересовавшийся зарождавшимся в войсках спортом, неоднократно посещал занятия гимнастической команды в Царском Селе и благожелательно отнесся к моей мысли учредить главную офицерскую гимнастическо-фехтовальную школу. В 1912 году Россия была впервые приглашена участвовать в международных Олимпийских играх в Стокгольме. Международный Олимпийский комитет по собственной инициативе назначил от России трех делегатов, ни малейшего отношения к руководству спортом не имевших. Тогда представители русских спортивных организаций постановили образовать русский Олимпийский комитет, который меня просили возглавить и лично заняться поездкой в Стокгольм участников Олимпиады.

Великий князь Николай Николаевич, узнав о моем избрании, предложил мне считаться командированным им; а когда об этом было доложено его величеству, последовало высочайшее повеление о моем назначении представителем России на международных Олимпийских играх 1912 года.

Выслушав по моем возвращении из Стокгольма доклад о результате моей командировки, его величество выразил свое желание создать орган для объединения в России всех вопросов, связанных со спортом, и повелел представить ему письменное о сем предположение.

Как человек военный, незнакомый с тонкостями законодательной техники, я обратился к помощи одного из видных юристов. Составленный при его любезном содействии проект организации спорта был мною предварительно показан военному министру В.А.Сухомлинову, министру внутренних дел А.А.Хвостову, статс-секретарю А.С.Танееву и председателю Совета министров В.Н.Коковцову. Последний сделал несколько замечаний, согласно которым я внес небольшие изменения. Будучи переделан по указанию Коковцова и вторично доложен ему, проект заслужил его полное одобрение. Только тогда я решил представить этот проект его величеству. Каково же было мое удивление, когда министр двора сообщил мне, что Коковцов говорил ему по телефону, будто я без его ведома представил государю совершенно неграмотный проект...

При случайной встрече его величество сказал мне, что Коковцов, отрицая факт представления ему моего доклада и переделки согласно его же указаниям, находил проект недопустимым с точки зрения законов. Мне показалось странным, что проект, составленный при содействии одного из главных сотрудников Коковцова по редактированию законодательных предположений, оказался, по его же собственному мнению, неграмотным. Немало удивила как меня, так и всех знавших о моем всеподданнейшем докладе, проявленная Коковцовым беззастенчивость, позволившая ему доложить государю неправду и сообщить министрам, будто я представил указ о моем назначении на должность главноуправляющего несуществующим ведомством, совершенно умолчав о законодательном предположении.

Может быть, в руках Коковцова и был указ о моем назначении, но мне лично этот факт был неизвестен, так как мой всеподданнейший доклад имел отношение лишь к законодательному предположению по учреждению ведомства спорта.

Государь поручил бывшему тогда не у дел И.Л.Горемыкину ознакомиться с моим докладом. Горемыкин дал заключение, что считает вполне закономерным учредить новое ведомство именным высочайшим указом Правительствующему сенату на основании статьи 11 основных законов, то есть в порядке верховного управления, минуя Государственную думу и Государственный совет. Вслед за этим 7 июня 1913 года состоялось высочайшее повеление о моем назначении главнонаблюдающим за физическим развитием народонаселения Российской империи.

К началу декабря мне удалось образовать особое совещание из представителей всех ведомств, союзов большинства видов спорта и специалистов для гласного обсуждения вопросов, касающихся физического развития подрастающего поколения, а также способов содействия распространению спорта. Помещение для периодических собраний было предоставлено в Мариинском дворце, в зале заседаний Совета министров. Участников бывало более ста человек; всех их объединяла вера в целесообразность и пользу спорта, но, конечно, на первых порах они не имели в этом деле достаточного опыта.

В начале 1914 года в Россию приехал ознакомиться с организацией русских соколов ныне покойный вождь чешского сокольства доктор Иосиф Шейнер. На мою усиленную просьбу высказать мне откровенно впечатления от постановки у нас сокольских обществ он ответил мне словами, которых я, вероятно, никогда не забуду: «Zu viel Politik, und zu wenig Gymnastik» («Слишком много политики и слишком мало гимнастики»).

В 1913 году русское общество считало спорт только развлечением, а некоторые даже смотрели на лиц, им руководивших, как на людей, желавших устроить себе видное служебное положение и угодить государю; а в 1931 году французская палата депутатов ассигновывает по ходатайству министра спорта семь миллионов франков на отправку французской национальной спортивной команды на Олимпийские игры в Лос-Анд­желесе.