Оглавление

Вступление. Кто более равен? 5

Часть первая. Уравнители против состязателей.
Врожденное неравенство и политические дебаты

I-1. Два типа политического мышления:
уравнители и состязатели 21
I-2. «Город Солнца» и «Левиафан» 29
I-3. Исторические модели закрепления неравенства 49
I-4. Хозяева знаний и хозяева вещей 62

Часть вторая. Низковольтные против высоковольтных.
Врожденное неравенство и политический террор

II-1. Смерть власть имущим! Индивидуальный террор 77
II-2. Смерть вредителям и шпионам. Большой террор
в России 91
II-3. Размозжить головы! Террор в Китае, Камбодже, Кубинской республике 103
II-4. Спотыкающийся идол демократии. Азия, Африка, Россия 124

Часть третья. Туман грядущего

III-1. Новый Нострадамус. Закат Америки в XXI веке 135
III-2. Новый Заратустра. Высоковольтные всех стран — образумьтесь! 150

Примечания 177
Библиография 183
Именной указатель 185

Вступление.
Кто более равен?

Мы живем в эпоху, ознаменованную победным наступлением эгалитарной идеи — идеи равенства. Начиная с Жан Жака Руссо и Французской революции, в странах Европы один за другим рушились сословные барьеры. Исчезали сеньоры, графы, князья, дворяне. Избирательные права предоставлялись любому бедняку. В странах Азии шла и до сих пор идет упорная и во многом успешная борьба с системой каст. Люди отдавали и отдают свои жизни в борьбе с расовым неравенством. Горячие страсти вызывает борьба за равенство женщин с мужчинами. Весь мировой коммунизм черпал свою мощь из импульса, направленного на преодоление неравенства имущественного.
За неравенство рубили головы гильотиной, расстреливали в подвалах ЧК, душили голубыми пластиковыми мешочками в полях Камбоджи. Наличием социального неравенства объясняли и оправдывали бандитизм, терроризм, поджоги, пытки. Источники любого неравенства подвергались въедливому исследованию и враждебно-презрительному истолкованию. Даже самые безжалостные деспоты XX века не решались украсить себя короной или мантией, но появлялись на трибунах в таких же пиджаках, кителях, френчах или гимнастерках, какие носили их подданные.
И в разгар этого победного и грозного марша просто страшно вдруг встать и напомнить простую, всем давно известную, но вот уже двести лет отодвигаемую на задний план истину:

ЛЮДИ ОТ ПРИРОДЫ НЕРАВНЫ.

Они неравны по уму, они неравны по энергии, они неравны по таланту, по художественной одаренности, по жажде свободы, они неравны по целеустремленности, по волевому потенциалу.
Они неравны потому, что Хозяин жизни дает при рождении одному «пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе» (Мф. 25, 15).
Все это знают, но вслух об этом говорить нельзя. Неоспоримый этот факт не должен приниматься во внимание ни при каких рассуждениях о совместной жизни людей на Земле, ни при каком планировании социальных институтов. Простую эту истину стыдливо огибает всякая мысль, всякое слово, всякий оратор и писатель.

Раньше, вплоть до конца XIX века, таким же умолчанием было окутано все связанное с эротикой, с сексом, с плотской природой любовного влечения людей друг к другу. С одной стороны, любовь прославлялась и превозносилась как чувство прекрасное и возвышенное. О ней пели певцы на оперной сцене, о ней писали поэты, она наполняла романы. С другой стороны, всегда оставалась какая-то тайна и недоговоренность. Нельзя было вслух обсуждать, чем занимались Ромео и Джульетта ночью, под пение то ли соловья, то ли жаворонка. Было бы верхом неприличия, если бы Евгений Онегин уточнил, от какой «беды» он предостерегал Татьяну Ларину, когда призывал ее «учиться властвовать собою». Воображение читателя должно было само дорисовать утехи Печорина с похищенной им несовершеннолетней черкешенкой.
Но вот прошло каких-то двести лет — и что стало с главной тайной любви?!
Могли ли люди даже в начале XX века вообразить, что их правнукам в школах будут читать лекции о половом акте и раздавать бесплатные презервативы?
Могли ли ценители литературы предвидеть, что мировая слава придет к писателю, который опишет, как бедра двенадцатилетней падчерицы героя приходят в соприкосновение с его пульсирующим органом?
Могли ли члены Американского Конгресса поверить, что в этом святилище государственной мудрости будут кипеть споры об абортах и демонстрироваться огромные плакаты с изображениями окровавленных зародышей?
Каким состраданием и отвращением прониклись бы члены Верховного суда, если бы узнали, что их наследникам придется рассматривать дело, в котором в качестве главного объекта внимания будет фигурировать пенис находящегося у власти президента?
Кажется, в наши дни не осталось запретных тем. Все покровы сорваны. Само понятие «стыдливость» превратилось в анахронизм. Можно писать, говорить, рассуждать на любую тему, под любым углом, с любой степенью откровенности.
Обо всем — но только не о врожденном неравенстве людей.
Этот неоспоримый и всем известный факт сделался таким же «табу», каким раньше были «вопросы пола».

Если каракатица внезапно выпускает чернильное облако, мы догадываемся: что-то ее испугало.
Если общественное сознание свободно, то есть без принуждения со стороны инквизиции, Звездной палаты, Сыскного приказа, гестапо, КГБ, прячет под покров стыдливой тайны тот или иной общеизвестный факт, это скорее всего говорит о том, что оно ощущает серьезную опасность в открытом обсуждении его.
То, что мы называем общественной моралью, всегда представляет собой некую шкалу ценностей, принятых данным народом в данный исторический момент. Если шкала устойчива и прочна, есть надежда на длительный и устойчивый мир в обществе. Если в ней обнаружатся трещины и противоречия, все здание начнет шататься. И это вызывает у нас вполне оправданный испуг. Но не дай бог если мы заметим, что какие-то из восхваляемых нами ценностей-идеалов оказываются во враждебном противостоянии друг с другом. Тут уже дело пахнет катастрофой.
Если мы вглядимся в эти два главных табу последних двух веков — эрос и врожденное неравенство, — мы увидим любопытное сходство между ними: и то, и другое табу находятся в точке, где ощущается опасное сближение двух главных ценностей, превозносимых общественной моралью.
В прежние века превыше всего восхвалялись две вещи — ДОБРО и ЛЮБОВЬ. И окутанный стыдливым молчанием эрос был именно тем опасным перекрестком, где двум главным идеалам грозило столкновение.
В наше время в свободных обществах культ абстрактного «добра» оказался сильно потеснен культом справедливости. Рядом со «справедливостью» уверенно вырос кумир успеха. «Желаем вам достичь успеха!» — говорят ораторы выпускникам в школах. Не «счастья», и уж тем более не «стать хорошими и достойными людьми», но — успеха. Успех как бы автоматически приравнивается к счастью и таким образом приобретает статус одного из основных прав, включенных в Конституцию США: “pursuit of happiness” (погоня за счастьем) превращается в “pursuit of success” (погоню за успехом).
Справедливость и Успех прекрасно могли бы идти своими параллельными путями, если бы способности и силы людей были равны. Но существует врожденное неравенство людей, которое в любой момент грозит сделать Справедливость и Успех несовместимыми, — и этот камень преткновения окружают чернильным облаком испуга, неписаным кодексом политической и этической корректности, стыдливым умолчанием.

Рассмотрим все это чуть подробнее.
Откуда вырастает несовместимость Добра и Любви?
Она вырастает из самой природы этих двух чувств, двух идеалов. Ибо природа Добра — всеохватна, бескорыстна, направлена непременно на всех людей. Природа любви-влюбленности — индивидуальна, эгоистична, направлена на одного в ущерб всем остальным.
Если я горячо влюблен в кого-то, я пойду на все, чтобы отнять предмет своей любви у других, оградить, оставить для одного себя. Если я влюблен, я, конечно же, отвергну притязания тех, кто, влюбившись в меня, пытается оторвать меня от предмета моей любви. Страдания отвергнутых, страдания нелюбимых, страдания неудачливых соперников вольются в океан мирового Не-Добра — но что мне до этого?
Однако, если Любовь и Добро представляют угрозу друг для друга, что же мы будем делать? Неужели надо отказаться от того или другого?
— Да, — решительно отвечал Лев Толстой. — И нет никаких сомнений, что отказаться надо от Любви во имя Добра. Я объясню вам, что Иисус Христос всюду, где говорил «любовь», на самом деле имел в виду Добро. Я объясню вам, что самый знаменитый певец любви — Шекспир — на самом деле очень плохой писатель, и все другие воспеватели любви — немногим лучше. Я покажу вам на собственном примере, как надо бороться с любовью во имя Добра, — стану жить с нелюбимой женой до конца и постараюсь разлюбить любимых дочерей, ибо любить кого-то одного — ущерб и обида для всех остальных1.
Толстому вторит Владимир Соловьев. «Добро определяет мой выбор в свою пользу всею бесконечностью своего положительного содержания и бытия, следовательно этот выбор бесконечно определен, необходимость его была абсолютная, и произвола в нем — никакого»2. А если раздаются где-то сладкие голоса поэтов, не отдающих должного Добру (Пушкин, Лермонтов и др.), то это просто несчастные души, поддавшиеся гордыне и погубившие себя навеки.
Русское общество потому и ощущало серьезную опасность в проповеди своих главных философов, что они отказывались закрывать глаза на грозное противоречие, отказывались участвовать в сговоре умолчания. И опасения эти были не напрасны. Исследование краеугольных постулатов моральных ценностей нанесло не меньший ущерб всей структуре российского государства, чем революционная пропаганда социалистов и либералов.
Но, к счастью или к несчастью, жизнь берет свое и обтекает даже самых опасных искусителей, как река обтекает камни. Люди возвращаются в привычное русло своей жизни, где все неразрешимые противоречия и вопросы окутаны облаком общепринятых истолкований и стыдливых умолчаний. Нам бы справиться с более насущными страхами, увернуться от реальных опасностей: болезни, бедности, войны, голода, ареста. Складываясь из миллионов мелких удач в этом вечном ускользании от угрозы и гибели, жизнь продолжается.
И вот мы уже в начале XXI века.
Где Справедливость и Успех сильно потеснили Добро и Любовь.
Кажется, еще совсем недавно Вертер мог покончить с собой из-за несчастной любви, Ленский погибал на дуэли, мадам Бовари принимала яд, мадам Баттерфляй закалывала себя кинжалом, когда возлюбленный оставлял ее. Сегодня юноша скорее повесится из-за того, что он не попал в Гарвард, девушка проглотит смертельную дозу снотворного, если ее не возьмут на роль безымянной и бессловесной служанки в новой экранизации «Мадам Бовари».
Ибо Успех — вот наш новый кумир.
Раньше нас учили «возлюби ближнего, как самого себя». Сегодня мы любим ближнего по-новому: он дорог нам тем, что мы можем вознестись над ним. Каждое утро, едва проснувшись, мы начинаем это дух захватывающее карабканье наверх. Примеряя модный галстук, опрыскивая себя дорогими духами, садясь в новый автомобиль (а у соседа до сих пор старый), проезжая мимо облупленных домов бедных предместий, обгоняя медлительных растяп на шоссе, небрежно кивая подчиненным в офисе и ловко срезая остроумным замечанием коллегу, мы пьем вино успеха, слаще которого нет ничего на свете. А те несчастные, что остаются ниже и позади нас, которым достается горечь поражения? Что ж, им дан был в свое время шанс — видимо, они упустили его. Здесь нет никакого нарушения Справедливости. Но соблюдая приличия, соблюдая заповедь сдержанной скромности, мы никогда не скажем им вслух: «Я умнее, смелее, предприимчивее тебя». Ибо сказать нечто подобное вслух сегодня так же непристойно, как если бы сто лет назад Вронский сказал Анне Карениной: “Your place or my place?” («твоя квартира или моя?»).

Считается, что дорога к Успеху должна быть открыта всем, — в этом и состоит Справедливость. Ведь объектов вожделенного успеха может быть так же много, как и объектов любовного томления, — хватит на всех. Если тебя отвергла одна возлюбленная, ничто не мешает тебе искать — и найти — другую. Если ты потерпел сегодня поражение в одном начинании, завтра можно попробовать свои силы в чем-то другом.
Конечно, некоторые люди имеют больше шансов на достижение успеха, потому что они получили хорошее образование, солидное наследство, водили знакомство с богатыми и знаменитыми. В принципе, это несправедливо, и нужно прилагать усилия, чтобы все-все-все имели равные шансы на жизненном старте. Тогда наши два главных морально оправданных устремления — к Успеху и к Справедливости — смогут безмятежно и плодотворно уживаться друг с другом.
Но при одном условии.
При условии, что мы дружно, стыдливо и крепко закроем глаза на природное неравенство людей. Неравенство, которое изменить нельзя никакими благотворительными и законодательными уловками. Ибо если мы позволим этой стыдной тайне всплыть на поверхность, если мы вспомним, что Хозяин жизни дает при рождении кому-то один талант серебра, кому-то два, кому-то пять, то вся система наших представлений о разумном и правильном устройстве нашей жизни затрещит.
Мы вынуждены будем признать, что культ Успеха так же несовместим с культом Справедливости, как культ Любви был несовместим с культом Добра.
Успех — это всегда вознесение одного над многими. Это всегда — счастье одного и страдания многих — обойденных, отставших, обделенных. И это из их среды будут потом выпрыгивать безумцы, стреляющие в президента, рассылающие бомбы по почте, подсыпающие яд в лекарства, прячущие бритвенные лезвия в яблоки на полках магазинов.
Современное индустриальное общество может без труда обеспечить всех своих граждан едой, одеждой и крышей над головой. Но оно не может — и никогда не сможет — всех обеспечить успехом.
Лозунг, висящий на некоторых американских школах, — «Together we create success» («Вместе мы создаем успех»), — ложь и нелепость. Невозможно «вместе создать успех». Успех всегда достигается кем-то одним за счет других.
И если мы признаем, что есть некое меньшинство, которое от рождения наделено бльшим талантом, энергией, предприимчивостью, — о какой справедливости тогда может идти речь?
Тогда окажется, что так называемое самое справедливое устройство общества — современная демократия, основанная на свободной рыночной конкуренции, — есть устройство, изначально обрекающее большинство населения на горечь поражения, на тоску отверженности, на унизительное прозябание за оградой праздника жизни.
Тогда окажется, что все громкие слова об Обществе Равных Возможностей — лишь хитрый идеологический камуфляж, дымовая завеса, созданная и оберегаемая одаренным меньшинством, чтобы скрыть печальную правду от посредственного большинства, а заодно — и от собственной совести.
Тогда яснее станет смысл страшного Евангельского пророчества: «...Кто имеет, тому дано будет и приумножится; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Мф. 13, 12).

Каждая форма человеческого общества бережно охраняет свою систему представлений о мире и человеке, свою идеологию, свой храм. И, видимо, ни одна из этих систем не может обойтись без запертой двери, без зашторенного окна, без покрова тайны на одном из алтарей. Возможно, это связано с тем, что любая идеология стремится оправдать и согласовать нужды государства с нуждами отдельного человека. Она старается показать законопослушному подданному, насколько легче и скорее он сможет удовлетворить свои желания с помощью общественных институтов и законов. Она обещает ему заботу и внимание к его потребностям и устремлениям, защиту от притязаний ближних и дальних. Но полное совпадение целей общества и индивидуума невозможно. Какие-то участки царства я-могу неизбежно придут в противоборство с царством мы-можем. И единственное, что можно сделать с этим неизбежным противостоянием, — опустить на него облако тайны, стыдливого умолчания.
Увы, покров тайны, наброшенный на систему моральных ценностей, имеет странную способность расти и расширяться. Он может расширяться за счет страха перед костром, перед дыбой, перед казематом, перед расстрелом. Но и при отсутствии таких сильных мер воздействия он может расползаться под давлением естественной тяги человека к покою и конформизму, к уюту общепринятого. Что и происходит в свободных странах сегодня со стыдной тайной врожденного неравенства людей: она расползается на общественном сознании как опухоль, как известковая корка.

Чем это может грозить нам?
У человека есть долг перед обществом, но есть и долг перед самим собой. Тяга к любви и жажда успеха — это не только проявления эгоизма, которые следует подавлять ради общего блага. Это также попытка приумножить тот дар свободы, те «таланты», которые даны каждому при рождении. Если какое-то общество сильно преуспеет в своем вечном стремлении подавить личность, оно вскоре само начнет хиреть и чахнуть, ибо окажется состоящим из личностей увядших, усохших, недоразвитых, зарывших свой дар.
В XIX веке непомерное утолщение облака стыдливой тайны вокруг сексуальной природы человека обернулось никем не сосчитанными миллионами нервных срывов, психических заболеваний, самоубийств. Оно помогло победному наступлению ханжества на многие сферы научно-познавательной и художественной деятельности.
Сегодня последствия дружного натягивания покрова тайны на природное неравенство могут оказаться куда серьезнее.
Ибо, отказавшись включать природное неравенство людей в сферу открытых общественных и научно-социальных дебатов, мы готовим почву для политических катастроф, последствия которых могут оказаться опустошительными.
XX век был ознаменован социально-историческими взрывами, масштабы которых превосходят все, что было нам известно до сих пор. Две мировые войны использовали в целях уничтожения людей все новейшие завоевания науки и техники. Но, по крайней мере, природа их не кажется нам загадочной. Да, войны были и раньше, видимо, будут всегда — что тут поделаешь? Однако другие исторические катаклизмы, те, в которых вся мощь государственного аппарата направлялась на уничтожение собственных подданных — лояльных, безоружных, послушных, ошеломленных, — не только заставляют содрогаться сердце, но и ставят в тупик любой нормальный ум: как? ради чего? зачем их убивали? кому это было нужно? как это вообще может случиться?
Случаи массового террора в далеком прошлом имели хотя бы видимость объяснения: религиозная борьба, захват имущества жертв, месть за угнетение. Когда в
XX веке в Турции убивали армян, а в Германии уничтожали евреев, круг жертв был очерчен хотя бы расовой или религиозной принадлежностью. Когда же мы смотрим на коммунистический террор в России, Китае, Вьетнаме, Камбодже, нас ошеломляют не только масштабы, но и полная иррациональность происходившего.
Во всех этих странах террор случался примерно двадцать лет спустя после крушения старого режима, охранявшего ту или иную систему неравенства социального. То есть в то время, когда «класс угнетателей» был уже полностью уничтожен и изгнан. Жертвами террора становились люди, росшие при новом режиме, не владевшие никакой собственностью, ни словом, ни делом не выступавшие против новой власти. Все существующие на сегодня объяснения массового террора в XX веке представляются неадекватно мелкими, несовместимыми с громадностью и беспощадностью этих катастроф.
Другой загадочный феномен политической истории XX века: устойчивый раскол на два лагеря, наблюдаемый в каждой демократической стране. Демократы и республиканцы в Соединенных Штатах, лейбористы и консерваторы в Англии, социалисты и христианские демократы в Германии, рабочая партия и Ликуд в Израиле — всюду идеологическое противостояние и политическое противоборство раскалывают все население примерно пополам. Верховная исполнительная и законодательная власть достается то одной партии, то другой, но, как правило, в результате лишь небольшого перевеса голосов.
Конечно, политиков принято обвинять в корысти и продажности. Но если бы это было свойственно им всем, они должны были бы толпами перебегать в лагерь победителей. Этого не происходит. Политики в свободных странах, как правило, остаются верными своей партии всю жизнь. Они отстаивают свои взгляды и идеалы со страстью. Они нападают на своих оппонентов порой с такой яростью, что их внутренняя борьба парализует государственную власть.
И здесь-то и таится опасность. Эта постоянная заведомая расколотость общества на два основных лагеря часто делает демократическое государство беспомощным перед лицом безжалостной, но сплоченной тирании. Из-за нее Англия под властью Чемберлена вынуждена была отступать и отступать перед гитлеровской агрессией. Из-за нее Рузвельт не мог подвигнуть Америку вмешаться во Вторую мировую войну вплоть до Пёрл-Харбора. Из-за нее Вьетнам был проигран коммунистам... И так далее.
Наконец, третий загадочный феномен XX века — крушение десятков демократических режимов, возникших на месте бывших монархий или колоний. Борцы за демократию всегда уверяли нас, будто блага свободы так очевидны и так дороги каждому человеку, что стоит их обеспечить какому-нибудь народу — и он уже не расстанется с ними. А когда на наших глазах страны Азии и Африки, Южной Америки и Восточной Европы попадают вновь под власть тех или иных диктатур, свободопоклонники объясняют это теми или иными ошибками политиков, равнодушием богатых стран, происками реакции, низким уровнем культуры и образования — но только не внутренними опасностями демократического правления, исследовать которые невозможно без учета врожденного неравенства людей.

Все три перечисленных выше феномена — массовый террор, политический раскол в свободных странах, шаткость молодых демократий — чреваты грозными повторениями политических катаклизмов недавнего прошлого. Парадокс, однако, состоит в том, что их изучение — как и всякая умственная, научная, миропостигающая деятельность — остается в руках именно того энергичного и одаренного меньшинства, которому так дорог уклад жизни, построенный на принципе свободного состязания. Он потому и дорог им, что в нем победа и успех ему — меньшинству — гарантированы. Для этого меньшинства признать факт врожденного неравенства людей означало бы признать изначальную привилегированность своего положения. Это означало бы необходимость задуматься над чувствами — и страстями — обделенного от рождения большинства. Это означало бы самое страшное — осознать свою отдаленность от большинства, свою уязвимость, свою слабость.

Страшно осознать себя меньшинством.
Но оставаться и дальше в искусственном неведении, в утешительном самоослеплении кажется мне еще страшнее.
Провидящие, мыслящие, «получившие пять талантов», те, кто от рождения «более равны, чем другие», — не бойтесь нарушить стыдную тайну, не бойтесь заговорить вслух о врожденном неравенстве. Не бойтесь, что вас подслушают и таким образом обнаружат. Те, кому «мало дано», книг не пишут и не читают. Их досуг — телевизор, пивная, стадион. Но они безошибочно опознают вашу отдаленность и враждебную исключительность, как бы вы ни прятались. Вспомните «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери, вспомните «1984 год» Оруэлла, вспомните «Обитаемый остров» Стругацких. Вы можете отдать титулы, звания, богатство, посты — вас найдут инстинктом и под рабочим ватником, и под монашеской рясой, и под солдатской гимнастеркой.
Нет ничего постыдного в том, чтобы быть исключением. Как сказал Аристотель: «Кто способен предвидеть и предусматривать, тот и должен быть господином». Вам дан дар «предвидеть и предусматривать», и зарыть его в землю было бы преступлением перед тем же близоруким большинством. Да, большинство смотрит на вас с враждебностью и подозрением, — но это лишь потому, что своим провидением вы вносите в его жизнь тревогу. Однако вы-то знаете, что тревога эта — спасительна. Она есть благо в том смысле, в каком благом является дарованное нам чувство боли — предупреждение об опасности.
Человек, глушащий боль вином или наркотиком, скоро превращается в развалину.
Народ, «побивающий камнями» своих дальновидящих, заплатит за это страданиями и нищетой.
Защищая себя, мы защищаем всех.
Именно поэтому любые усилия глубже всмотреться в загадку нашей совместной жизни на Земле представляются мне морально оправданными. Именно это придает мне смелости нарушить стыдную тайну и попытаться в предлагаемой книге сопоставить три загадочных и грозных феномена политической жизни XX века с фактором врожденного неравенства людей.

Читать дальше имеет смысл только тому, кто, вопреки сегодняшним условностям интеллектуального этикета, верит, знает и не боится сказать вслух:

ЛЮДИ ОТ РОЖДЕНИЯ НЕРАВНЫ.

Не в том смысле они неравны, что одни от рождения лучше других, — нет, нет и нет. А в том смысле, что волевой потенциал одних заметно превосходит волевой потенциал других. И он может проявиться как в подвигах и в свершениях, так и в самых немыслимых злодействах, на которые у среднего человека просто не хватит решимости.
Ум и глупость, смелость и трусость, доброта и злоба, талантливость и бездарность, изящество и безвкусность — все эти свойства, в причудливых и непредсказуемых сочетаниях, обнаружатся потом в человеке растущем и созревающем. Но уже в момент рождения каждый таинственно наделен разной по силе жаждой жизни.
Именно эту разницу имеет в виду Платон, когда говорит, что человек от рождения может быть золотым, серебряным, медным или железным.
Именно она лежит в основании мысли Аристотеля о том, что «одни умеют предвидеть и предусматривать, а другие — нет».
Именно ее — затоптанную наступающим уравнительством — пытался высветить Ницше, писавший, что
«всякое восхождение типа “человек” на высшую ступень развития было... делом аристократического общества, привыкшего верить в нерушимость длинной людской иерархической лестницы, в различную ценность разных людей»3.
Именно эту разницу имел в виду Бердяев, когда писал, что «никогда еще не было такого острого конфликта между избранным меньшинством и большинством, между вершинами культуры и средним ее уровнем, как в наш буржуазно-демократический век»4.
Именно эта разница дает ключ к пониманию строчки Бродского «равенство, брат, исключает братство»5 (ибо братья бывают старшие и младшие).
Именно ее описывает Христос в притче о талантах, говоря, что при рождении одному дается «пять талантов, другому два, иному один».
Но в этой разнице даров нет никакой предопределенности судьбы. Ибо кроме талантов человеку дается еще самый главный дар — дар свободы. Он свободен зарыть свои таланты — хоть один, хоть два, хоть все пять — или пустить их в рост, в оборот, в обогащение жизни. Смело направлять луч сознания куда хватает его силы или избирательно обходить все пугающее, укоряющее, болезненное — вот смысл дарованного нам выбора. И этот свободный выбор между веденьем и неведеньем и определит в конце концов ценность человеческой жизни, ценность личности. Поэтому во всех дальнейших рассуждениях я постараюсь избегать качественных категорий, сравнения людей по шкале «лучше — хуже».

Ультрафиолетовые лучи не лучше и не хуже инфракрасных. Высокие радиочастоты не лучше низких — просто другие. Есть электричество высоковольтное и низковольтное. Так и люди — их волевой потенциал, дарованный от рождения, может быть весьма различным. Он не поддается точному измерению, но мы все умеем инстинктивно угадывать высокий потенциал — и порой очень рано. Многие великие военачальники — от Александра Македонского до Наполеона Бонапарта — были выисканы инстинктом и вознесены армией, ищущей вождя, совсем молодыми.
Высоковольтные и низковольтные — этими терминами я буду пользоваться для описания врожденного неравенства людей.
Высоковольтное меньшинство и низковольтное большинство — между ними так же невозможно провести четкую границу, как невозможно отделить вершину горы от ее подножия. Но они существуют с той же несомненностью, как существуют вершина и подножие горы. И всякий социально-политический мыслитель, который пытается игнорировать эту разницу, может быть уподоблен географу, который исходил бы из допущения, что Земля — плоская.
«Люди равны перед Богом» — но это лишь потому, что Бог непомерно велик и наши различия перед лицом Его всеведенья и всемогущества ничтожны. В церкви высоковольтный может опуститься на колени рядом с низковольтным, и в этом не будет никакого притворства или неправды — ибо перед лицом Творца мы поистине едины. Но между собой мы очевидно и мучительно неравны. Любая эгалитарная идеология, пытающаяся утверждать обратное, по сути присваивает себе прерогативу Божества. И если ей удастся прорваться к власти, она всегда кончит самообожествлением.
Между высоковольтными и низковольтными вечно будет существовать напряженность, с которой строитель общества должен обходиться весьма осторожно. И если он попытается игнорировать эту напряженность, он может в очередной раз создать короткое замыкание такой силы, что оно опять — как это уже бывало не раз на протяжении мировой истории — надолго погрузит жизнь в темноту.
Любое превосходство одного человека над другим чревато страданием для обделенного. На протяжении всей обозримой истории мыслящие люди искали и ищут способы ослабления этих страданий. Ожесточенные споры по этому вопросу заполняют миллионы книжных томов, миллиарды газетных страниц, изливаются из репродукторов и с телеэкранов. Но если врожденное неравенство существует, значит, страдания, вызываемые им, неизбежны, вечны, неуничтожимы?
Посмотрим, как человеческая мысль управлялась с этой дилеммой.



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
УРАВНИТЕЛИ
ПРОТИВ СОСТЯЗАТЕЛЕЙ

ВРОЖДЕННОЕ НЕРАВЕНСТВО
И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДЕБАТЫ


I-1. Два типа политического
мышления: уравнители и состязатели

Бушует океан политических страстей.
То там, то здесь вздымается вал революции, и чей-то государственный корабль — вчера еще такой прочный — вдруг раскалывается на части, идет на дно. Или гигантская воронка гражданской войны распахивается перед испуганными моряками и затягивает всех в кровавую пену. Или неведомый дракон, спрут, кашалот всплывает из мрачных глубин, завладевает кораблем и добирается зубами и щупальцами до каждого пассажира внутри. Муссолини, Сталин, Гитлер, Мао, Дювалье, Кастро, Иди Амин, Пол Пот, Бокасса, Каддафи, Аятолла Хомейни, Саддам Хусейн перебили в XX веке столько собственных подданных, что, наверное, обогнали уже всех тиранов и завоевателей прошлых веков.
Но бывают и периоды затишья. Тогда мы пытаемся воспользоваться исторической передышкой и осмыслить тайны океана. Как научиться предугадывать политические бури? Как строить государственный корабль, чтобы он мог выдержать самый сильный шторм? По каким путеводным звездам прокладывать путь? Каким картам можно верить, а каким нельзя? Как соизмерять крепость парусов с силой ветра?
Политические дебаты гремят в парламентах и конгрессах свободных стран, заполняют страницы газет и экраны телевизоров, перехлестывают в бары и гостиные частных домов, пролетают по пляжам и бульварам. Пока нет настоящей бури, мы только спорим — но спорим порой очень ожесточенно. И люди, не разделяющие наших политических убеждений, кажутся нам опасными недоумками.
«Каким идиотом надо быть, чтобы голосовать за Картера, Киннока, Дукакиса, Рабина, Клинтона, Гайдара, Блэра!» — восклицают одни.
«Только одураченные болваны могут голосовать за Рейгана, Тэтчер, Буша, Бегина, Дола, Шарона, Путина!» — возражают другие.
Пока наш политический оппонент предстает перед нами лишь в виде безликих цифр избирательной статистики, нам легко объяснить его взгляды глупостью, бездушием, невежеством, корыстолюбием, коварством, продажностью, пассивностью. Хуже — когда мы обнаруживаем его в кругу близких друзей, родственников, сослуживцев. Мы смотрим на такого и впадаем в тоскливую растерянность. «Нет, не глуп, нет, знает историю и политику не хуже меня, нет, честен, нет, отзывчив, нет, энергичен и деятелен. В чем же дело? Почему все мои лучшие аргументы, все ярчайшие примеры, все логические построения не в силах пробить его упорства?»
Такие загадки ставят нас в тупик. Какое-то время мы пытаемся переубедить упрямца, навести мостики через расщелину. Но в конце концов устаем и оставляем попытки. Дружеские связи ослабевают, мы стараемся пореже встречат

Именной указатель

Александр Второй — 79
Александр Македонский — 19
Александр Третий — 78
Аллилуева С.И. — 100
Альенде Сальватор — 121
Амин Иди — 21
Арагон Луи — 87
Аристотель — 17, 18, 27, 29, 31, 36, 38, 41, 72, 85
Асад Хафез — 127, 169
Ахматова А.А. — 111

Бабель И.Э. — 87
Бакунин М. А. — 47, 81, 83, 133
Балабан М.А. — 171, 172
Бегин Менахем — 22
Белинский В.Г. — 48
Бен Белла Ахмед — 127
Бердяев Н.А. — 18, 48, 87, 116, 154
Блэр Тони — 22
Блюм Леон — 88
Бо-йибо — 109
Бокасса Первый — 21
Бредбери Рэй —16
Брехт Бертольд — 87
Бродский И.А. — 18
Бургиба Хабиб — 127
Бухарин Н.А. — 100, 114
Буш Джордж — 22
Бэкон Фрэнсис — 29, 37, 58, 72

Вавилов Н.И. — 87, 109
Валладарес Армандо — 120
Вышинский А.Я. — 130

Гайдар Е.Т. — 22, 133
Ганди Махатма — 162
Ганнибал — 35
Гегель Фридрих — 118
Гейер Джорджи Энн — 114, 121
Генри Эмиль — 80, 88
Генрих Четвёртый — 78
Генрих Седьмой — 38
Геродот — 56
Герцен А.И. — 81
Гитлер Адольф — 21, 27, 32, 75, 92
Гоббс Томас — 25, 29, 40—43
Годвин Уильям — 29, 48
Горбачёв М.С. — 129
Горький А.М. — 87
Гракх, братья — 77, 136, 138
Грибоедов А.С. — 68
Громов Борис (генерал) — 129
Громыко А.А. — 130
Гэлбрайт Кеннет — 30, 48

Дантон Жорж Жак — 27
Державин Г.Р. — 48
Дженкс Кристофер — 164
Джефферсон Томас — 44, 70
Джонсон Линдон — 141
Дидро Дени — 119
Диоген — 162
Дол Боб — 22
Достоевский Ф.М. — 48, 131
Дукакис Майкл — 22
Дунаевский И.О. — 96
Дювалье Франсуа — 21

Ежов Н.И. — 92
Елизавета Австрийская — 80
Ельцин Б.Н. — 129

Жданов А.А. — 129
Жириновский В.В. — 133
Жолио-Кюри Фредерик — 87

Засулич Вера — 78, 79
Зиновьев Г.Е. — 114
Зощенко М.М. — 87, 111
Зюганов Г.А. —133

Иван Грозный — 92, 97
Иванов, студент — 79
Ильин И.А. — 75
Иоанн Златоуст — 69

Каддафи Муамар — 21, 122
Калигула — 148
Кальвин Жан — 53
Каляев И.П. — 80
Каменев Л.Б. — 99, 116
Кампанелла Томазо — 29, 36, 37, 53, 65, 85
Кант Иммануил — 28, 48, 72
Каракозов Д.В. — 79
Карно Сади — 79
Картер Джимми — 22
Кастро Фидель — 21, 32, 36, 107—114, 120, 121
Катилина — 148
Катон Старший — 69
Кафиеро, анархист — 82
Кеннеди Джон — 63, 136, 138
Кеннеди Роберт — 136, 138
Кеннеди Эдвард — 145
Кёстлер Артур — 112
Киннок Нил — 22
Клинтон Билл — 22, 63, 67, 140, 145
Ключевский В.О. — 48
Кольбер Жан Батист — 53
Конквест Роберт — 97, 98
Кромвель Оливер — 39
Кропоткин П.А. — 40, 47, 48, 81, 82, 83, 85, 88, 89
Крылов И. А. — 68
Курбе Гюстав — 87
Кушнер А.С. — 68

Ла Пен Жан Мари — 28
Ленин В.И. — 53, 67, 94, 100, 131
Лермонтов М.Ю. — 9
Линкольн Авраам — 133
Локк Джон — 44
Лондон Джек — 131
Лорка Гарсиа — 87
Лысенко Т.Д. — 109
Лю Шао-ци — 114, 118, 119
Людовик Четырнадцатый — 53, 158
Лютер Мартин — 53, 124

Макиавелли Никколо — 29, 34—36, 38
Мак-Кинли Уильям — 80
Малларме Стефан — 87
Мао Цэе-дун — 21, 32, 36, 106, 110, 113, 114, 118, 130, 134
Маркс Карл — 30, 47, 48, 81, 85
Марселло Карлос —138
Матфей, евангелист — 6, 12, 162, 175
Махно Н.И. — 88
Маяковский В.В. — 68, 87, 115
Медичи, семейство — 160
Мейерхольд В.Э. — 72
Меншиков А.Д. — 45
Милль Джон Стюарт — 30, 48, 72
Милош Чеслав — 154
Милюков П.Н. — 27
Митридат Шестой —136
Миттеран Франсуа — 120
Молотов В.М. — 99
Монтескье Шарль Луи — 27, 29, 44, 45, 70
Мор Томас — 29, 32—34, 65
Муссолини Бенито — 21, 75, 89

Надер Ральф — 143
Наполеон — 19
Насер Гамаль Абдель — 121
Некрасов Н.А. — 68
Нерон — 148
Неруда Пабло — 87
Нечаев С.Г. — 79
Никсон Ричард — 63, 166
Ницше Фридрих — 18, 154
Нкрума Кваме — 127
Норт Оливер — 63
Нострадамус — 135
Ньютон Исаак — 55

Очоа Санчес Арнальдо — 114
Оппенгеймер Роберт — 87
Оруэлл Джордж — 16, 102

Пастернак Б.Л. — 87, 123
Павел Первый — 78
Пётр Первый — 53, 54
Пиночет Огасто — 129
Писсарро Камиль — 87
Платон — 18, 29—31, 36—38, 43, 51, 65
Платонов А.П. — 87
Плеве В.К. — 80
Плеханов Г.В. — 48, 85
Плиний Младший — 70
Пол Пот — 21, 113
Прудон Пьер Жозеф — 30, 40, 45—47, 81, 82, 85, 164
Путин В.В. — 22
Пушкин А.С. — 9, 47, 68, 131

Рабин Ицхак — 22
Радищев А.Н. — 48
Рейган Рональд — 22, 63
Риббентроп Иоахим — 99
Ривера Диего — 87
Робеспьер Максимилиан — 27
Рузвельт Франклин — 15
Руссо Жан Жак — 5, 24, 27, 29, 42—45, 53, 72, 84, 85, 128
Руцкой А.И. — 129

Сартр Жан Поль — 87
Секу Туре — 127
Сен-Симон Клод Анри — 81
Сёра Жорж — 87
Сергей Александрович, великий князь — 80
Синьяк Поль — 87
Смит Адам — 29, 48, 56, 70, 85
Солженицин А.И. — 75, 120
Соловьев В.С. — 9
Солсбери Гаррисон — 117
Соуэл Томас — 23—26, 29, 48
Спартак — 148
Спиноза Барух — 43
Сталин И.В. — 21, 27, 36, 75, 91—101, 134
Стаханов А.Г. — 106
Стендаль Анри — 55
Столыпин П.А. — 27, 59, 60, 80
Струве П.Б. — 87
Стругацкие, братья — 16
Сукарно — 127
Сулержнцкий Л.А. — 88
Сулла — 97, 148

Тацит — 38
Теодора, императрица — 53
Тобиас Эндрю —144
Тойнби Арнольд — 59
Токвиль Алексис — 30, 47, 77
Толстой Л.Н. — 9, 40, 43, 47, 48, 57, 59, 69, 81—84, 88, 91, 131, 162
Тревельян Джон — 54
Трепов Ф.Ф. — 78, 79
Троцкий Л.Д. — 99, 100, 121
Трумен Гарри — 141
Тургенев И.С. — 60
Тухачевский М.Н. — 116
Тэтчер Маргарет — 22

Уайльд Оскар — 87
Уинстенли Джерард — 29, 39, 40
Умберто Первый — 80

Фаррахан Луис — 28
Фейхтвангер Лион — 87
Фердинанд, эрцгерцог — 80
Филипп Красивый — 158
Франко Баамонде — 129
Франц-Иосиф, император — 80
Франциск, Св. — 162
Фрик Генри — 78
Фуггеры, семейство —160
Фурье Шарль — 65, 81, 85

Хаек Фридрих — 30, 48, 89
Хаксли Олдос — 87
Халтурин С.Н. — 79
Хлебников Велемир — 68
Хомейни, айятолла — 21
Хоффа Джимми — 138
Христос — 9, 18, 39, 68, 162
Хрущёв Н.С. — 106—111, 129, 134
Хуссейн Саддам — 21, 122, 127, 136

Цветаева М.И. — 68
Цезарь Юлий — 77, 148

Чаадаев П.Я. — 48
Чаплин Чарли — 87
Че Гевара — 121
Чемберлен Невилл — 15
Чернышевский Н.Г. — 48, 53, 65
Чуковская Л.К. — 92

Шеварднадзе Э.А. — 129
Шекспир Уильям — 9
Шоу Бернард — 87, 99
Штурман Д.М. — 75

Эдуард Первый —157
Эдуард Второй — 157
Эйзенштейн С.М. — 87
Энгельс Фридрих — 47

Юстиниан, император — 53

Яков Первый — 37

Стыдная тайна неравенства

08.08.2006

Автор: 
Источник: Правда.Ру

Игорь Ефимов в своей новой книге "Стыдная тайна неравенства", внимательно исследовав исторические катаклизмы и сосредоточив особое внимание на массовом терроре в сталинской России, маоистском Китае, коммунистической Камбодже, приходит к выводу, что во всех этих катастрофах мы имеем дело с извержением на поверхность вечно тлеющей, иррациональной ненависти менее одарённого к более одарённому. Интеллигенция и предприниматели (включая независимых крестьян-фермеров), «хозяева знаний» и «хозяева вещей» — вот главные жертвы коммунистического террора во всех странах. Нарушая кодекс «политической корректности», автор говорит о том, о чём все знают, но предпочитают молчать: о том, что люди от рождения не равны по уму, по энергии, по художественной одарённости. В своём новом труде, вышедшем в издательстве "Захаров", Игорь Ефимов убедительно показывает, что противоборство между «высоковольтными» и «низковольтными» (такими терминами он обозначает врождённое неравенство людей) пронизывает не только всю мировую историю, но и политическую борьбу наших дней, а также предопределит в ближайшие годы судьбу Америки и многих других стран

Твари дрожащие

00.10.2006

Автор: Ольга Костюкова
Источник: Профиль, №38

Цитируя труды великих мыслителей — от античности до наших дней, — автор приходит к выводу, что причины массового террора, политического раскола в свободных странах и неустойчивости молодых демократий — в природном неравенстве людей, которое «нельзя изменить никакими законодательными и благотворительными уловками». Все люди разделены на «низковольтных» и «высоковольтных» («одаренное меньшинство» — порядка 10%). «Высоковольтные» находятся на вершине общественно-политической пирамиды. Они делятся на два лагеря — «уравнителей», считающих неравенство источником вражды и зла, и «состязателей», уверенных, что мир и согласие возможны только при неравенстве. «Уравнители», вынашивающие идеи «свободы, равенства, братства», собирают под революционные знамена «низковольтных» и оказывают тем самым обществу медвежью услугу, поскольку «низковольтные» первым делом стараются уничтожить «высоковольтных». Похожую теорию пытался проверить еще в XIX веке Родион Раскольников в романе Федора Достоевского «Преступление и наказание». А в XX веке неравенство пытались утвердить во время Второй мировой войны.

Свобода, неравенство, братство

22.06.2006

Автор: 
Источник: Ex libris

Игорь Ефимов: "Кроме талантов человеку дается самый главный дар" В русском зарубежье Игорь Ефимов известен не только как глава интеллигентного американского издательства "Эрмитаж" и автор восьми романов, но и как философ, тот, кого в Америке предпочитают называть thinker - буквально "думатель". Думы Ефимова прикованы всю жизнь к треугольнику: человек, общество, Бог и имеют своими плодами яркие и ясные книги, примечательные четкими формулировками и живыми образами. Это "Без буржуев" (о советской экономике), "Метаполитика" (философия истории), "Практическая метафизика", "Бремя добра" (о русской литературе) и другие книги. В течение последнего года в журнале "Звезда" - в авторской рубрике "История неравенства" - периодически печатались главы из философско-политического исследования Ефимова "Стыдная тайна неравенства". Недавно это исследование вышло отдельной книгой в издательстве "Эрмитаж". - В своей книге вы делите людей на "низковольтных" и "высоковольтных" от рождения. О разнице каких потенциалов идет речь? - О разнице волевых потенциалов. Люди не равны не в том смысле, что одни от рождения лучше других, - нет, нет и нет. А в том смысле, что волевой потенциал одних заметно превосходит волевой потенциал других. И он может проявиться как в свершениях, так и в злодействах, на которые у среднего человека просто не хватит решимости. В момент рождения каждый таинственно наделен разной по силе жаждой жизни. Именно ее описывает Христос в притче о талантах, говоря, что при рождении одному дается "пять талантов, другому два, иному один". Высоковольтный в сравнении с низковольтным особенно чувствителен к утрате свободы. Повторю, что ни в коем случае нельзя отождествлять высоковольтных с каким-то добрым началом, а низковольтных - со злом. Однако, лишившись этических или религиозных барьеров, низковольтные способны породить чудовищное зло. Задача высоковольтных - не давать этому свершаться, но как часто они способствовали обратному! - Вы предлагаете включить факт природного неравенства людей в сферу открытых общественных и научно-социальных дебатов. Не всегда были времена политической корректности, охраняющей эту "стыдную тайну"; о врожденном неравенстве среди многих прочих писали еще Платон, Ницше, Бердяев. Что нового в вашем подходе? - Я пытался ответить на три вопроса, поставленные историей XX века: 1) почему все демократические страны оказались внутренне расколоты на два устойчивых политических лагеря (условно говоря, либералов и консерваторов)? 2) почему демократический способ правления оказался нежизнеспособным в десятках стран? 3) какова природа сил, движущих массовым террором? Особенно последний вопрос не давал мне покоя, из загадки Большого террора в СССР, по сути, и родилась моя книга. Зачем государственная машина, уничтожив "классовых врагов", обрушилась всей мощью на лояльных, послушных подданных, уничтожала их миллионами? Все существующие на сегодня объяснения массового террора представляются неадекватно мелкими, не совместимыми с громадностью и беспощадностью этой катастрофы. Объяснение должно быть связано с чем-то фундаментальным в природе человека. Что питало эмоциональный заряд исполнителей террора? Думаю, что вечно тлеющее недоброжелательство малоодаренных людей к более одаренным. - Неужели ларчик так просто открывается?! - Посмотрите, кого убивали в коммунистической России в 1937-1938-м, в Китае в 1967-1979-м, в Камбодже в 1975-м. Убивали наиболее способных и энергичных. То есть тех, кто сумел занять руководящие посты в культуре, экономике, управляющем аппарате, армии. В подвалы Лубянки и котлованы ГУЛАГа хлынул поток инженеров, профессоров, писателей, учителей, врачей, офицеров, прорабов, завмагов, а также профессиональных партийцев, имевших какой-то опыт и знания еще с дореволюционных времен. Мы ясно видим, что удар был направлен не в диком ослеплении, а по точному прицелу, по тем, кого я называю "высоковольтными". Наступило царство посредственности. Нам дико представить, что можно ненавидеть за интеллект, но в писательской среде я видел, как призванные партией мастера слова источали глухую ненависть к малейшему проявлению образованности, таланта и тех качеств, которыми они не обладали. Мера убожества наших руководителей казалась какой-то неправдоподобной. Косноязычные учителя, невежественные профессора, директор завода, едва окончивший техникум, директор издательства, едва прочитавший десяток книг, тупые администраторы, способные говорить только "нет", - это была реальность нашей жизни. Конечно, было много исключений (живую жизнь невозможно искоренить полностью), но они только подчеркивали правило. Кстати, характерное пьянство "на высоком уровне" можно объяснить тем, что очень часто низковольтный чувствовал свою неадекватность занимаемому посту, тяготился ею, погружался в пучину пьянства. - Веря в природное неравенство, вы тем самым относите себя к типу состязателей - антиподов уравнителей, согласно вашей шкале. Это отличие тоже природное? - Это два разных склада ума. Уравнительному уму удобно для его всеохватных обобщений поставить знак равенства между людьми и затем строить политико-социальные схемы. Состязатели же понимают, просто инстинктивно знают, что то, что хорошо для одного, может быть ужасным для другого, и поэтому простые уравнительные схемы никогда не будут работать. Живя в Америке, я был поражен устойчивым расколом между людьми, казалось бы, одинаковыми по социальному происхождению, образованию, но присоединяющимися или к одной, или к другой партии. Стена между ними непреодолимая. Меня заинтересовала природа этой стены. Так объяснилась еще одна загадка для меня: почему все демократические страны оказались внутренне расколоты на два устойчивых политических лагеря - либералов (уравнителей) и консерваторов (состязателей)? - А какова связь врожденного неравенства с вопросом, почему демократический способ правления оказался нежизнеспособным в десятках стран? - В нынешней ситуации, когда восторжествовали уравнительские идеи, отрицающие врожденное неравенство людей, на эгалитарной идее выстраиваются все социально-политические представления современного цивилизованного человечества. Утвердилась мысль, что рыночно-демократическая организация общества - это идеальная форма общественного устройства, доступная каждому народу на каждом этапе его исторического развития, что любой народ можно ей научить, как научили всех электричеству, телефонам, компьютерам и пр. Но одна за другой страны, которые западный мир пытается подтолкнуть к демократии, рушатся в кровавые катастрофы, гражданские войны. Ни одного примера мы не можем привести успешного перевода авторитарных государств на демократические рельсы. Есть три чуда в этом веке - Германия, Италия, Япония, - но эти народы находились на высокой степени политической и интеллектуальной зрелости. Они были готовы к переменам. - Получается, страны неравны, но ведь мы говорим о природном неравенстве людей. Как оно сказывается внутри тех неразвитых стран на их пути к демократии? В частности, в России? - Для функционирования обществ нужны четыре функции: миропостижение (научно-интеллектуальная деятельность), власть (поддержание политического порядка), распорядительство (хозяйственная деятельность), труд. Вопрос в том, кто будет выполнять эти функции? В странах тоталитарных, где подавляются высоковольтные, их отстраняют от миропостижения, власти, распорядительства. Заполняют эти необходимые клеточки людьми неадекватно их способностям, и только от этого эти страны рушатся на дно нищеты, бесправия. Одна из важнейших задач политического устройства - это охрана высоковольтного меньшинства с целью дать ему реализовать свои таланты. В России уцелело, слава Богу, достаточно высоковольтных, но в своем большинстве они охвачены уравнительной иллюзией. Иллюзией, что их активное участие в жизни общества будет возможно при установлении рыночно-демократической структуры. Я думаю, это совершенно не соответствует реальности. Эти люди не отдают себе отчета, какой заряд враждебности накоплен в народе против тех начал, которые они несут в себе. Поэтому та поспешная ломка всего существующего порядка, которая осуществлялась пламенными реформаторами, начиная с августа 91-го года, внушала мне самую серьезную тревогу. Я писал статьи, я выступал, где мог, но очень мало было голосов, которые бы предостерегали против безумной идеи за 500 дней построить рыночно-демократическое общество. Реформаторы проявили полную наивность, они были обречены на крах, который мы видим сейчас. Институт собственности это не просто свод законов, а то, что живет в сердцах людей. Представление о собственности должно быть таким сильным, что человек готов взять ружье и идти умирать, когда трехпенсовый налог вводят, который он считает несправедливым. Это не жадность движет человеком, он понимает связь между утратой собственности и утратой своей свободы. Разве есть в России такое понимание? Собственность в России всегда презиралась. Знак равенства ставился между собственностью и жадностью. - Демократы-реформаторы говорят, что им не дали правильно провести реформы. - Логика реформаторов вдохновила меня на такую вот метафору. Генерал вернулся, не взяв крепость. Его спрашивают, как такое могло случиться с ним. А он отвечает: "Произошло непредвиденное событие: в меня начали стрелять. Понимаете, пулями. Со стен крепости открыли огонь по мне. Я в таких условиях не мог взять крепость". На что же вы рассчитывали, идя на реформы? - Почему существует "стыдная тайна неравенства", почему одаренное меньшинство так рьяно отрицает врожденное неравенство? - Я думаю, именно сильный ум мечтает охватить своими схемами, конструкциями все человечество, и, если мы ставим знак равенства между разными людьми, охватить все человечество становится гораздо легче: когда твои обобщения, твои идеи о добром и злом, важном и неважном охватывают все человечество. Это очень соблазнительно. Даже часто люди с мощным умом и широким взглядом решают пренебречь врожденным неравенством как случайным фактором - фактором менее значительным, чем фактор социального неравенства, которое интересует их гораздо больше, так как может быть изменено. Надо еще сказать, что для одаренного меньшинства признать факт врожденного неравенства людей означало бы признать изначальную привилегированность своего положения. Это означало бы необходимость задуматься над чувствами - и страстями - обделенного от рождения большинства. Это означало бы самое страшное - осознать свою отделенность от большинства, свою уязвимость, свою слабость. Страшно осознать себя меньшинством. "Равенство, брат, исключает братство", - сказал Иосиф Бродский в "Речи о пролитом молоке" - ибо братья бывают старшие и младшие. Но в этой разнице даров нет никакой предопределенности судьбы. Кроме талантов человеку дается еще самый главный дар - дар свободы. Он свободен зарыть свои таланты - хоть один, хоть два, хоть пять или пустить их в рост, в оборот, в обогащение жизни.

Постыдная тайна неравенства

00.00.2006

Автор: Валерпий
Источник: Прочтение

Прочтение книги Игоря Ефимова оставляет много недоуменных вопросов. Какие страсти, какой расчетливый ум подвигли автора проделать подобный труд? Именно труд, ибо это не та книга, что выпелась из души. Почему скрупулезный прозаик с амбициями (см. «Эпистолярный роман. Переписка с Сергеем Довлатовым», где его однажды неосторожно сравнили с Достоевским) отложил на время «большую» литературу в пользу беллетристики? На оборотной стороне титульного листа помещена аннотация издательства. «В своем новом философском труде…» и т. д. Труд, и ко всему, философский. Посмотрим, из чего складывается эта «философия». Читаем: «ЛЮДИ ОТ ПРИРОДЫ НЕ РАВНЫ». Эта истина, по мнению Ефимова, на протяжении многих веков постыдно скрывается, чем вызваны все наши беды и недоразумения. Так кажется Ефимову, он на этом настаивает. От него, выходит, что-то пытаются утаить. На самом же деле все ровным счетом наоборот. Неравенство преследует человека на каждом шагу, им непрестанно тычут в нос. «Не вышел рожей и кожей…» «Не по Сеньке шапка». «Только для белых». «Только для членов профсоюза». «Только для членов клуба…». Гораздо чаще: «Посторонним вход воспрещен». Да, «христианство обещает равенство перед Богом, американская конституция провозглашает равенство в правах, французская революция сделала равенство своим лозунгом, нацизм объявил равенство между членами высшей расы, коммунизм призывает к равенству всех людей». Потому-то и обещают, провозглашают, и призывают, что равенства нет, а его пытаются внедрить для поддержания хотя бы минимального миропорядка. Далее Ефимов переходит к категориям добра и любви, резко их разграничивая. «Природа Добра — всеохватна, бескорыстна, направлена на всех людей. Природа любви — индивидуальна, эгоистична, направлена на одного, в ущерб всем остальным». Следуют ссылки на Льва Толстого и Владимира Соловьева. А не проще ли, отложив цитирование, обратиться к сути самих слов? В русском языке добро и любовь — слова отчасти диффузионные, слова с перетекающим смыслом. Относиться к кому-либо с добротой — значит любить, а добро, кроме прочего, — скарб, пожитки, которые пытаются удержать обеими руками. Вот и пойми, что эгоистичнее — любовь или добро. Не прост русский язык, тем паче когда на нем философствуешь, живя вдали от живого словоупотребления. Обозначив ряд ложных или не совсем точных постулатов, Ефимов множит примеры, пересказывает трактаты мыслителей всех времен и народов в стилистике «Краткого курса марксизма-ленинизма», а в конце книги, перейдя к политике, цитирует уже из журнала «Огонек». Популяризаторскую литературу советской эпохи давно снесли в макулатуру, очевидно, вновь появилась потребность в таких изданиях для системы профтехобразования. Читая «Стыдную тайну неравенства», латаешь дыры в памяти, подчеркиваешь строчки и «дуреешь, наконец, как любознательный кузнец над просветительной брошюрой» (Ходасевич). Ефимов, как и подобает уважающему себя философу, вводит в обиход новые категории. Неравных людей он делит на высоковольтных и низковольтных. А чем хуже, позвольте спросить, господин философ, попробовать на большеамперных и малоамперных, или проще — на большевиков и меньшевиков? Идея неравенства людей увлекла его настолько, что он буксует, возвращается к ней снова и снова. Попробуем автору помочь. Люди, действительно, неравны. Не равны социально, физически, генетически, добавим, если сравнивать метафизически, все равно будут не равны. А что, разве в природе изначально где-то наблюдалось равенство? Не путаем ли мы понятия неравенство и различие? Возьмем, к примеру, того, кто скачет совсем рядом — воробья из семейства воробьиных (упоминаемом в книге в китайском варианте). Заглянем в энциклопедический словарь. Оказывается, этих воробьиных более 5000 видов. Но вот незадача. У них поют только самцы, хотя по устройству голосового аппарата они ничем не отличаются от самок. Вроде одно и тоже, а вот кто-то поет, кто-то нет. Так и поэты — одни поют, другие — сочиняют вирши, так и прозаики — одни творят, а другие строчат неудобочитаемые книги. И все же оставим воробьев и попытаемся уяснить, где собака зарыта. А вот где. Часть III-1 называется «Новый Нострадамус». Однажды Ефимов ткнул пальцем в перспективу и предугадал, как ему показалось, нечто в российской истории. Теперь он пробует предостеречь от бед все человечество. Новый Нострадамус. Хотя пишет не катренами, а протокольным языком цитатчика. Признаемся, главка, касающаяся Соединенных Штатов Америки и ее страхового медицинского полиса, написана наиболее живо — своя рубашка ближе к телу. Что нам предписывается? Господа-товарищи, смиритесь, не вышли рожей — тут ничего не поделаешь, смиритесь. Смиритесь, низковольтные и высоковольтные. Среди вас, высоковольтных, как выясняется, тоже существует неравенство, напряжение не у всех, увы, одинаковое, потенциалы разные. Запомните: «преодолеть вечное взаимонепонимание между высоковольтными и низковольтными можно только на религиозном уровне». Сходите в церковь, поставьте свечку, закажите службу, прочитайте Игоря Ефимова.

Да здравствует неравенство!

20.11.2006

Автор: Борис Соколов
Источник: Политический журнал, № 43-44

Пора, пора встать и пропеть гимн человеческому неравенству, опровергнув как Карла Маркса, так и Адама Смита. Никто же не будет отрицать, что люди от природы неравны по уму, таланту, силе воли, художественной одаренности, моральным качествам и т.д. Однако, как показывает автор, и в странах с давними демократическими традициями, и в странах, живущих в условиях самой жестокой диктатуры, действия как правительства, так и общества направлены в первую очередь на уравнивание основной массы граждан. Но общественный и технический прогресс двигают так называемые высоковольтные, то есть люди, обладающие высоким творческим потенциалом. Автор настаивает, что ненависть менее одаренных к более одаренным вечна и является одним из двигателей общественного развития, несмотря на всю свою иррациональность. Да и ненависть исламского мира к благополучному Западу – это все та же ненависть низковольтных к высоковольтным. Высоковольтным надо набраться мужества, не поднимать низковольтных до своего уровня, а служить прожектором в ночи мироздания, дабы спасти себя и своих низковольтных братьев от грядущей термоядерной катастрофы. Если же не ублажать низковольтных, дело может закончиться революцией. Идеальное же распределение функций между разными классами людей видится автору следующим образом: «Те, кому достался мощный прожектор сознания, должны заниматься миропостижением. Те, чей свет не достигает так далеко, но зато крепче рука и сильнее воля, должны стоять на капитанском мостике у штурвала. Те, у кого послабее, должны выполнять роль администраторов, торговцев, преподавателей, то есть хозяев вещей и хозяев знаний. Те, чей светильник освещает лишь круг повседневных – но столь необходимых! – дел и забот, должны были бы пользоваться им для этой цели и не пытаться вести за собой других». Однако на практике разные способности могут сочетаться у одного и того же человека. К тому же люди чаще всего не знают заранее, какого рода способности у них имеются. Да и «прожектористов» тоже никто не освобождает от повседневных забот. Рыночная экономика плоха для такого «естественного отбора», но все остальные – еще хуже.