Содержание

Разговоры начистоту 5
Почему мы об этом говорим 6

Юрий Соломин 16
Лариса Рубальская 25
Письма издалека-1 40
Александр Долин 43
Ёсикадзу Накамура 63
Харуки Вада 70
Геннадий Стрекалов 77
Сергей Соловьев 83
Письма издалека-2 87
Олег Янковский 89
Светлана Жильцова 95
Письма издалека-3 106
Леонид Млечин 108
Акио Кавато 114
Михаил Николаевич Задорнов 129
Виктор Ерофеев 140
Михаил Михайлович Задорнов 148
Письма издалека-4 154
Сэйдзи Цуцуми (Такаси Цудзии) 157
Василий Молодяков 168
Всеволод Овчинников 187
Письма издалека-5 193
Татьяна Соколова-Делюсина 194
Дмитрий Коваленин 203
Май Митурич-Хлебников 218
Наоёси Мураяма 226
Григорий Чхартишвили (Борис Акунин) 231
Алина Кабаева 239
Письма издалека-6 243
Александр Митта 244
Комаки Курихара 252
Вячеслав Зайцев 259
Письма издалека-7 263
Мицуёси Нумано 266
Письма издалека-8 282

Коротко об авторе 284
Источники и благодарности 285
Несколько слов в конце 286

Почему мы об этом говорим

Эта маленькая книжка, являющаяся по сути своей сборником интервью и авторских комментариев к ним, посвящена образам — образу Японии в глазах россиян и наоборот — образу России в глазах японцев. Сразу хочу предупредить тех профессионалов-японоведов, для которых Страна корня солнца, а именно так переводится на русский язык название страны Нихон, такой же холодный объект для изучения, как препарированная лягушка для студента-медика: эта книга не для них. «Тайва» написана для тех, кому Япония по-человечески интересна, для тех, кто готов (ну или хотя бы хочет) относиться к ней объективно, для тех, кто предполагает, что будущее России неотвратимо связано с Азией, со странами Дальнего Востока просто потому, что с ними связано будущее всего мира. Эта книга для тех, кто хочет узнать, как выглядит Россия в глазах иностранцев — в данном случае японцев, для тех, кто хочет знать, о чем думают они, глядя на нас, какими нас себе представляют. Если, закончив чтение «Тайвы», вы еще больше заинтересуетесь Страной корня солнца и задумаетесь над тем, какие они, какие мы и почему мы именно такие, то главная задача автора — пробуждение более глубокого и здорового интереса и к себе, и к Японии — будет достигнута.
Япония — одна из самых популярных стран в России рубежа XX—XXI веков. В последние годы она стала у нас еще и отлично продаваемым и покупаемым брэндом. Обилие японских автомобилей в Приморье, ресторанов в Москве и электроники повсеместно — простое и яркое тому подтверждение. Даже если нечто не имеет отношения к Японии, достаточно сделать вид, что имеет и это «что-то» начинает продаваться значительно лучше — будь то пиво или кондиционер для белья. Появился даже такой рекламный слоган: «Могу любое, хочу — японское». Мы хотим японского — всего и побольше, уверенные, что все японское — это экзотичное, яркое и высококачественное. Так ли это на самом деле? Что вообще мы знаем об этой стране? Ответ прост: очень много и почти ничего. Образ Японии в России не сильно изменился за последние 100—150 лет, а нынешняя мода на нее — уже вторая волна «жапонизма», с головой накрывающая Россию за это время (первая прошла лет сто назад). Тогда, пока в Маньчжурии шла тяжелая, изнурительная война с Японией, петербургские и московские салоны заполнили гравюры Куниёси и Хокусаи. Киотские гейши продавали свои роскошные кимоно, чтобы помочь воюющей армии, а барышни в русской столице щеголяли в гостиных и будуарах в японских халатах — как знать: не в тех ли самых? Тогда Япония в первый, но, как оказалось, не в последний раз вошла в наш быт. Об этой стране в то время знали довольно мало, и недостаток знаний легко возмещали выдумкой, мифом, и до сих пор Япония для русских хороша именно тем, что на японскую тему легко фантазируется, каждый может создать (и создает!) для себя именно ту Японию, которую хочет.
Как и сто лет назад Япония сегодня снова среди нас, в повседневной жизни, в быту. Представления обычных русских людей о ней по-прежнему выглядят фантастической кашей, сваренной из сказок, слухов и знаний, обильно сдобренной откровенным жульничеством и профанацией. Рожденные при первой встрече русских с этой страной образы «живописной Японии» и «желтой опасности», да еще присоединившиеся к ним в 70—80-х годах прошлого века тезисы о пожизненном найме и непрерывном трудовом подвиге — вот что такое Япония в России сегодня. Конечно, речь не идет сейчас о российском японоведении — мы можем им гордиться, но многое ли изменилось в представлении обывателей о Японии после перевода на русский язык древнего свитка «Кодзики»? Увы. Суши и самураи, «Сони» и «Тойота», дзюдо и каратэ, Южные Курилы и Харуки Мураками — это по-прежнему то, о чем в первую очередь вспоминают, говоря о Японии, те, кому сегодня от 15 до 45 лет. Те, кто постарше, добавят в список еще Цусиму и Халхин-Гол, совсем юные — покемонов и «Сегу», но это мало что изменит в общей картине — пропасть между «академистами» и основными поглотителями товара с лейблом «Made in Japan» по-прежнему непреодолима.
Рассмотрение вопроса с географической точки зрения имеющегося хаоса не упорядочивает. От Владивостока, а тем более с Курил до Японии рукой подать, но отношение тамошних жителей к соседям всегда отличалось от московского японофильского романтизма холодной приземленностью — соседи по коммунальному жилью редко вызывают восторг друг у друга. После разговоров с дальневосточниками нередко складывается впечатление, что Япония существует только для того, чтобы поставлять на российский берег старые «праворукие» автомобили, принимать у себя наших девушек-хостесс и служить поводом для разрухи на Южных Курилах. Зачем наводить там порядок, если гораздо проще прослыть истинным патриотом, доказывая, что эти острова наши со времен Ильи Муромца? Говорят, сейчас положение начинает меняться к лучшему — правительство снова решило заняться Курилами и их проблемами всерьез, и слава Богу, если слова не окажутся только словами.
Безусловно, японский миф слагается прежде всего в Москве. Но столица — самый интересующийся Японией город нашей страны — далека от нее почти так же, как и сто лет назад, несмотря на то, что суси давно обогнали по популярности гамбургеры. Мода на Японию, а вернее, на привычный уже нам японский миф внезапно и сразу захлестнула российскую столицу. Известный японский ученый-славист и литератор Мицуёси Нумано заметил как-то, что, гуляя по Москве, он встречал слова «самурай» и «гейша» гораздо чаще, чем на улицах Токио. Стоит ли удивляться, что для некоторых из присутствовавших на его лекции в Библиотеке иностранной литературы слушателей фраза профессора «Я не самурай, а моя жена не гейша» оказалась настоящим откровением!
Мода модой, а тот факт, что очень многие наши звезды искусства, литературы, шоу-бизнеса, политики так или иначе связаны с Японией, давно перестал удивлять меня. Вероятно, это можно объяснить тем, что людей необычных, способных на нестандартные решения, мысли, взгляды естественным образом тянет к познанию столь вызывающе непривычной для нас культуры. Можно сказать и проще: всем известно, что Япония — страна будущего. А что есть будущее? Что-то передовое, «продвинутое», нам, простым смертным, недоступное. Кому же как не им — представителям российской и мировой элиты, — «передовым, продвинутым и недоступным», быть лучше других знакомыми с этой страной? Нет в этом ничего удивительного, все очень логично, а то, как глубоко многие (пусть и не все) из наших звезд способны понять и почувствовать чужую для себя культуру, наводит на мысли о том, что они не зря пользуются таким уважением и авторитетом.
Очень любопытным мне показалось и то, как всем известная персона часто открывалась через «японскую призму» с совершенно неожиданной стороны. Такая грань жизни наших знаменитостей мало известна их почитателям, и это, по-моему, очень жаль. Все интервьюируемые оказались людьми очень непростыми (как, впрочем, от них и ожидалось), но всегда достойными того, чтобы их послушали. Ко всем им я относился (да и сейчас отношусь) с нескрываемым уважением и симпатией, независимо от совпадения или несовпадения наших точек зрения на различные вопросы. Не раз, в нарушение журналистских правил, я попадал под обаяние героев и, признаться, ничуть не жалею об этом. Наверное, поэтому родившееся у меня однажды желание не только собрать фрагменты интервью из «звездных встреч» под одной обложкой, но и рассказать о предыстории некоторых из них, иногда прокомментировать то, что происходило потом, за рамками журнальной статьи, добавить новые рассказы и факты, выглядит для меня совершенно естественным. Но... Если бы дело заключалось только в этом, наверное, книга, которую вы держите в руках, никогда не появилась бы.
Проработав с японцами несколько лет и сталкиваясь то и дело с нашими людьми, тоже работающими с ними, я обнаружил странную закономерность. Думаю, ее совершенно необходимо учитывать, когда речь заходит о восприятии в России образа Японии и наоборот, а это, напомню, тема, которой так или иначе посвящены все интервью данного сборника. Мне кажется, всех нас в общении с японцами можно разделить (весьма условно) на три категории. Первая — это те, кто относится к Японии с пиететом, любовью, уважением, пониманием. Их можно назвать японофилами, хотя навешивание ярлыков автору глубоко претит, и очень хотелось бы этого избежать. Их любовь трепетна, искренна и беспорочна. Главная опасность для этих людей — полюбить то, чего нет. Страна, увлекательно простая при первом знакомстве с ней, оказывается пугающе многослойна при более глубоком ее изучении. Она слишком интересна для того, чтобы в своем подходе к ней ограничиваться формулой: «Я тебя слепила из того, что было, а потом что было, то и полюбила».
Во вторую категорию я включаю людей, которые Японию не любят, не понимают, воспринимают отрицательно, придерживаясь своих взглядов жестко, а порой и агрессивно. Естественно, многие из них в итоге скатываются к открытой японофобии и ксенофобии вообще, что еще более прискорбно. Наконец, есть еще третья категория — сумасшедшие. Их процентов 20 и, может быть, не стоило бы о них говорить, но, увы, это реальность, и реальность довольно навязчивая. Представителей этой чрезвычайно активной группы вы легко можете встретить на любом японском мероприятии, проводимом в Москве — от занятий икэбаной до международной конференции в Институте востоковедения. Можно просто прийти в читальный зал информационного отдела посольства Японии в Москве, что в Библиотеке иностранной литературы, и в течение часа вы обязательно заметите пару-тройку человек, настойчиво обещающих помочь японцам с решением проблемы престолонаследия или яростно требующих признать Чебурашку сыном Покемона и Годзиллы. В японских магазинах Москвы сумасшедшие японофилы даже собираются в небольшие стайки, нервируя продавцов и особенно напоминая рыб расширенными от восторга глазами и постоянно шевелящимися губами.
Справедливости ради стоит заметить, что многие из этих славных ребят на почве нерастраченной любви к Японии потеряли не только разум, но и совесть, что, собственно, и мешает автору относиться к ним с состраданием и любовью. Это именно они умудряются проникнуть на самые закрытые японские мероприятия, включая приемы в дипломатических миссиях, и, смолотив фуршет до прихода гостей, громко потребовать защитить права евреев в префектуре Фукусима, а также немедленно отправить себя в Японию. Кстати, одна из главных для меня загадок японского характера заключается как раз в том, что некоторых действительно отправляют.
Впрочем, интересно другое. Несмотря на всю условность деления на категории, все же осмелюсь утверждать, что в первую, то есть в число так называемых японофилов, чаще всего попадают люди, сталкивающиеся с Японией редко, от случая к случаю, не жившие там долго и имеющие лишь краткосрочные контакты с японцами. Для многих из них (хотя и не для всех) любовь к Японии хороша именно тем, что, выражаясь словами одного из героев интервью, это «любовь издалека». В таком взгляде при его кажущейся непрактичности есть своя особая прелесть и даже полезность: представители российской элиты, более все-таки озабоченные иными — неяпонскими — проблемами, могут (если захотят) с помощью этой страны разглядеть неровности и ухабы родной России. В этом, по-моему, нет ничего страшного и тем более опасного для нашей страны. Напротив, я вижу в этом важный и логичный процесс взаимного обогащения культур, благоприятно воздействующий на обе стороны. Зачитывались ведь когда-то японцы Толстым, Достоевским, Чеховым. Почему бы нам сегодня не обратиться к культуре Японии? «Она непонятна и чужда нам», — слышу я возражения из уст представителей второй категории. Но всякая (в том числе и родная) культура чужда и непонятна до тех пор, пока мы не попытаемся ее понять, разобраться в ней, почувствовать ее. Те люди, чьи мнения приведены в этой книге, уже делают это и тем самым вносят вклад в русскую культуру. «Мы великий народ и у нас есть своя великая культура, зачем нам еще что-то?» — снова возражают мои противники. Бесспорно, мы — великий народ, но, уверяю вас, японцы (как и китайцы, корейцы, далее — смотри карту мира) также глубоко и твердо убеждены в собственном величии и величии своей культуры и спорить о том, кто из нас более велик, все равно, что уподобляться детям, рассказывающим друг другу о том, чей папа лучше. Важно, что культура не может оставаться в замороженном состоянии, она должна впитывать в себя лучшее из того, что есть в мире, иначе говоря, культура — вещь синтетическая и замирая в своем развитии, оставаясь в прошлом, она становится лишь объектом археологии.
Странное дело — к японофобам часто относятся не только некоторые бывшие корреспонденты советских газет, но и многие профессиональные японисты. Особенно заметна эта тенденция среди российской молодежи, жившей или живущей в Японии подолгу. Строго говоря, этот принцип разделения людей на «любящих издалека» и «не любящих в упор» далеко не нов и хорошо известен страноведам. В свое время Макс Фрай писал: «Сосед хорош, если забор хороший». Кроме того, специалисты-страноведы знают, что в познании любой страны человек проходит три основные стадии: любовь, неприятие, объективный взгляд. Достичь третьего этапа удается далеко не всем и не сразу. Столкновение же столь неоднозначных и мощных культур, как русская и японская, неизбежно влечет за собой сильный культурный шок. Если для упоминавшихся выше 20 процентов он заканчивается уверованием в незыблемую вековую формулу «все японцы — самураи и умеют складывать оригами (варианты: гейши, бесстыдно торгующие собственным телом, трудоголики, поющие на работе гимны, и далее по списку)», после чего все встает на свои места, то для многих все оказывается гораздо сложнее. Возможно, это результат издержек в образовании педагогов, редко видевших в условиях советского государства страну своего предмета, представлявших ее себе почти несбыточной мечтою и неосознанно передававших это отношение студентам. Так или иначе, но те, кто разочаровался, сняв с японцев маску перманентно приветливых работяг, кто неправильно выбрал сферу применения своего таланта, кому элементарно не повезло, наконец, кто по-житейски, как муж с женой в советской ячейке общества, не сошелся характером с японцами — те нередко пополняют ряды второй категории. Обилие молодежи среди этих людей объясняется еще и тем, что именно молодому поколению совершенно внезапно открылись недоступные в советские времена возможности и одновременно на их плечи легли незнакомые доселе проблемы.
Сейчас можно жить в Японии годами, десятилетиями, практически не будучи зависимым при этом от воли государства, чьим гражданином являешься, но и не находясь под его опекой. Многие русские не боятся, что их по непонятным причинам отзовут из страны в 24 часа, но и не рассчитывают на оклад. Нашим в Японии (а их там более десяти тысяч человек) приходится выкручиваться самим, самостоятельно находя деньги, жилье, работу, общаясь с полицией и кредиторами, работодателями и бандитами. Их мировоззрение ориентировано на выживание, и Япония для них лишь перенаселенные человеческие джунгли, в которых они к тому же далеко не всегда самые привилегированные обитатели. Они знают Страну корня солнца с изнанки, но знают хорошо. Справедливости ради стоит отметить, что сама страна многим по-прежнему нравится — она слишком удобна и безопасна для проживания, чтобы не ценить это. Особенно на контрастном фоне московской действительности. Один из старожилов молодежной токийской тусовки сказал мне как-то, что на родине он чувствует себя, как «на территории, временно оккупированной противником, — кажется, что все хотят меня убить или хотя бы ограбить». Он же коротко и точно сформулировал свое, сложившееся за много лет жизни в Токио, отношение к Японии: «Страну эту я люблю по-прежнему, а вот ее жителей...».
Хотя практически все герои этой книги относятся к Японии достаточно трезво и видят как сильные, так и слабые ее стороны, мне показалось, что будет справедливо, если в основном положительные мнения наших авторитетных и высокопоставленных персон будут дополнены позицией тех, кто относится к Японии ровно или даже отрицательно. Надеюсь, что таким образом в книге удастся избежать представления этой страны как замечательного рая, с молочными реками и кисельными берегами, населенного людьми, добродетелями своими напоминающими бодхисатв. В качестве иллюстрации такого «неконфетного» отношения к Японии выступают и несколько подлинных писем, адресованных мне и воспроизводимых с разрешения их автора. Написала их простая, совсем не «звездная» русская девушка по имени Кристина, живущая в Японии уже много лет. Письма очень трогательные и насквозь пронизанные ностальгией и «тихоновской-штирлицкой» любовью к Родине. Они лишь слегка отредактированы с литературной точки зрения и, я думаю, могут быть приравнены по ценности своей, как первоисточника к незабвенному «Материализму и эмпириокритицизму». В любом случае — в них все написано честно, а мысли автора нередко не менее глубоки, чем у наших замечательных Очень Важных Персон. Жизненного же опыта общения с простыми японцами куда как больше (исключение составляют, пожалуй, лишь Дмитрий Коваленин, проживший в Японии 10 лет, и Александр Долин с 12-летним стажем пребывания в Токио).
Оставшись после окончания Дальневосточного университета ненадолго (как она тогда думала) поработать в Японии, Кристина вышла замуж за молодого японского инженера, и уже много лет они живут дружно и счастливо, опечаленные только одним. Они оба никак не могут привыкнуть к Японии. Кристина и ее муж видят очень многое, а порой и то, чего видеть, наверное, и не следовало бы. Такова реальность, и отрицать такую точку зрения на Японию я не вправе. Тем более что помимо «писем издалека» в книге есть и некоторые другие материалы, сходные с ними по духу и настроению. Мне кажется, это правильно и именно ради этого стоило написать книжку: там, где есть Ян, обязательно должен быть Инь, и это — единственный путь к истине и гармонии. Кстати, когда книга уже была готова к сдаче в печать, Кристина вернулась на родину. Чем это кончилось, вы узнаете, когда дочитаете «Тайву» до конца.
Да, извините, но периодически речь будет заходить о политике — таковы суровые реалии времени. Нам довелось жить в эпоху не просто перемен, а перемен глобальных. Мир встал на дыбы, и Россия ищет себя где-то между Западом, Средним Востоком и Востоком Дальним — выбор не маленький. Вряд ли кто-то будет спорить с тем, что международный терроризм, раздирающий цивилизацию от Полинезии до Европы, рушащий небоскребы и заражающий людей скотскими болезнями, способен остановить только весь цивилизованный мир. Думается, немаловажная роль в этой борьбе будет принадлежать странам Дальнего Востока. Поднебесная коммунистическая империя, напористые «Азиатские тигры» и, конечно, Япония — на них стоило бы обратить особое внимание нашей стране, попавшей в перекрестье чужих геополитических интересов, как попадает мишень в прицел снайперской винтовки. Герб России совсем не камбала, но почему-то западная голова нашей государственной птицы значительно пока более активна, чем восточная, и слабые все еще наметки внимания нашей страны к государствам, в которых сосредоточены крупнейшие людские и промышленные резервы, заметны только в экономической сфере.
Но, как писал Сергей Довлатов, «предисловие сильно затянулось» и пора, наверное, перейти от слов к «Разговорам...». Открывает книгу основоположник рубрики «Звезд¬ные встречи» Юрий Мефодьевич Соломин.

Соломин Юрий Мефодьевич. Художественный руководитель Малого театра. Народный артист СССР, лауреат многих театральных премий, академик Международной академии творчества, президент Ассоциации русских драматических театров.
Родился 18 июня 1935 года в городе Чите, сын профессиональных музыкантов. По окончании вуза стал артистом Малого театра. С 1959 года снимается в кино. Сыграл сотни разноплановых ролей в театре, кино и на телевидении. Приверженец русской классической театральной школы. С 1980 года работает как режиссер театра и кино. Поставил большое количество спектаклей и фильмов в России, Болгарии, Чехословакии, Германии. Удостоен премий за лучшие студенческие работы в Братиславе (Словакия) и Кобэ (Япония). С 1961 года преподает в Высшем театральном училище имени Щепкина в Москве, профессор. Ведет мастер-классы со студентами из Японии, Южной Кореи, Америки. В 1988 году стал первым избранным художественным руководителем Государственного академического Малого театра России и остается им по сей день. Сохраняет богатые традиции этого известнейшего театра, в котором только обладателей высшего в нашей стране артистического звания — народных артистов СССР и России — около тридцати человек. В 1990—1992 годах — министр культуры России. Награжден несколькими орденами, в том числе японским орденом «За вклад в мировую культуру». В честь Ю.М.Соломина названа одна из малых планет Солнечной системы.
Живет в Москве. Женат, имеет дочь и внучку — профессионального музыканта, работающую в Лондоне.

В октябре 1998 года в Москве открывался очередной тридцать какой-то по счету Фестиваль японского кино. Японское кино я тогда знал плохо и, придя на торжественное открытие, с удивлением увидел там знаменитого актера Юрия Соломина. Честно говоря, ожидал от него исполнения роли свадебного генерала: произнесения привычных для такого случая формальных речей в стиле «поздравляю, представляю». Я ошибся. Соломин говорил о японском кино, как... его актер. Он говорил о своем учителе и едва сдерживал слезы. Учитель — великий Акира Куросава умер за несколько дней до этого. О том, что они были дружны, я узнал тогда впервые. Идея рассказать об этом всем была естественна и неотвратима. Вернувшись в редакцию, я легко получил благословение у шефа, а еще через несколько дней уже шел на первое в своей жизни интервью — с Юрием Соломиным.
Говорят, чтобы артист такого уровня, столь избалованный вниманием прессы, как Соломин, чтобы чрезвычайно занятой администратор и режиссер такой величины, каким является художественный руководитель Малого театра, снизошел до интервью, его надо сильно заинтересовать. Обычно интерес кроется либо в личности интервью¬ера, либо в информационном поводе. Раскрутка таким фигурам, как Соломин, не нужна и не интересна. Причина того, что он сразу согласился со мной, заключается в том, что повод был интересен — Япония. Я же до сих пор благодарен Юрию Мефодьевичу за первое в своей жизни интервью.

— Юрий Мефодьевич, когда вы выступали на открытии Фестиваля японского кино, то сказали, что Акира Куросава был вашим крестным отцом в кино...
— Да, это, безусловно, так. Но Куросава не только для меня фигура необычная. Если взять мировой кинематограф, тот кинематограф, который мы любим, то это три фигуры: Феллини, Бергман и Куросава — в этом вся Европа и вся Азия.

— То есть именно работа с Куросавой стала для вас выходом в мировое кино?
— Так и есть. Насколько я помню, «Дерсу Узала» был в 1975 году продан в 94 или 96 стран. Продан — это важно! Для меня лично это тоже был выход на мировое кинематографическое пространство. Хотя к тому времени многие мои фильмы шли за рубежом, в таких странах, как Чехословакия, Польша, Венгрия, ГДР, весь соцлагерь. Там меня знали так же хорошо, как и здесь.

— Видимо, не только в соцлагере. Существует легенда, что Куросава вас выбрал, посмотрев фильм «Адъютант его превосходительства».
— Это правда. В 1970 году после бешеного успеха «Адъютанта...» мы с театром поехали на гастроли в Киев и... я оказался в больнице с перитонитом. А в это время проводился Московский кинофестиваль, и я, лежа на больничной койке, слушал по радио, как он проходит. Я услышал, что впервые на фестиваль приехал Куросава со своим фильмом «Под стук трамвайных колес». Говорили, что он тоже был только что после болезни, что недавно снял эту картину, что ему все помогали, ну и все в таком духе. Потом было интервью с самим Куросавой, и когда у него спросили: «А что бы вы хотели сделать в России?», он сказал, что его мечта — снять «Дерсу Узала». Он даже пытался начать эту картину, но отказался, потому что понял, что надо снимать это на родине автора — в России. Я знал эту книгу, я родом почти из тех мест и, конечно, лежал и думал: «Господи, ну ведь повезет же кому-то! Ну кто же будет играть? Ну мне бы там хоть какой-нибудь эпизод!» Приехал я в Москву, и в январе вдруг звонок из группы «Дерсу Узала»: «Мы запускаемся. Хотели бы вас попробовать».
Мистика, конечно, но самое главное в другом. Почему я сказал, что он — мой Сэнсэй, то есть Учитель? Я же не оканчивал кинематографического вуза. Я — артист театральный. Хотя по диплому «артист театра и кино», но дело в том, что в кино существует своя специфика. Я много снимался, в том числе и у очень хороших режиссеров — Калатозова, Ордынского, Столпера, Донского. Поэтому я не хочу сказать, что только он был хорошим режиссером. Нет, они были и у нас. Но он, Куросава, во-первых, мне кажется, обладал каким-то особым кинематографическим чутьем. Во-вторых, он действительно был Учитель. У него абсолютно другая, отличная от нашей, манера работать. При всей любви наших режиссеров к актеру они никогда не раскрывали нам тайну, как они будут снимать. Куросава это делал. Он сажал нас за стол и объяснял, благо нас было всего двое, как он будет снимать, сколько камер будет работать, как двигаться и так далее.
Я сначала никак не мог понять: зачем он это говорит? Ведь я с 1959 года в кино! А потом постепенно понял. Я ведь ничего этого не знал — приходил, снимался, из меня выжимали все, что надо, и я уходил. А здесь я получил образование в смысле построения сценария, технического подхода к съемкам и прочих тонкостей профессии. Поэтому, когда я снимал свой первый фильм на Свердловской киностудии, «Скандальное происшествие в Брикмилле» по пьесе Пристли, и я был уже опытным артистом кино, но как неопытному в режиссуре дебютанту мне была дана скидка. И как дебютант я работал по схеме Куросавы! Это была точная раскадровка, тем более что у меня было семь-восемь артистов — и все в кадре. Такие артисты, как Вокач, Весник, Виторган, Нелли Корниенко, Татьяна Петровна Панкова, Борис Иванов из Театра Моссовета, во-первых, актеры очень театральные. Во-вторых, они очень занятые, и собрать их вместе было очень трудно. Поэтому и нужна была та раскадровка, которую всегда делал Куросава. Я закончил эту картину на несколько дней раньше установленного срока с большой экономией пленки, что тогда очень учитывалось, и мы даже получили премию.

— Вы впервые внедрили в нашем кино «японский метод» организации производства и еще и премию за это получили?
— Да, но я бы сказал, что это не японский подход вообще, по крайней мере в кино, а школа именно этого режиссера. Куросава был философом в кинематографе, но он был философом и в жизни. Он никогда не принимал решений быстрых, он всегда разговаривал на равных.

— Он советовался с вами?
— Обязательно. И мы даже позволяли себе с ним спорить. Конечно, это был творческий спор. Мы в нем доказывали свою, актерскую, точку зрения, а Куросава никогда сразу, с ходу не отвергал ее. А на следующий день перед съемкой обязательно давал ответ. Второй режиссер — Тэруё Нагами, которая всю жизнь проработала с ним, подходила и по-русски говорила: «Куросава-сан сказал, что вы правы». Либо: «Куросава-сан сказал, что так нельзя — потому-то, потому-то и потому-то». Он обязательно объяснял. Когда я только начинал пробоваться, мне многие говорили, что он как режиссер — настоящий деспот, и я его побаивался вначале. На самом же деле более доброго режиссера я в жизни не встречал. Да, он был требовательный. Он уважительно относился к той профессии, которой занимался, и если он видел, что актер может это сделать, он этого добивался. Но, наверное, если он понимал, что актер этого сделать не может, то находил какие-то другие приемы.
Он, как мне показалось за те годы, что мы были знакомы, был очень принципиальный человек. К сожалению, мы проработали вместе только два года, и больше мне не довелось непосредственно с ним сниматься, но мы остались друзьями на все эти годы. Каждый Новый год он присылал мне открытку собственного исполнения с поздравлением, и теперь их у меня 24. Увы, больше уже не будет. А в этом году сэнсэй пригласил меня на ретроспективу своих фильмов в Японии, но трагедия в сентябре внесла свои коррективы. Его помощница Нагами-сан подтвердила приглашение, и я обязательно поеду зимой и приду к нему на кладбище.

— Юрий Мефодьевич, насколько мне известно, работа над фильмом «Дерсу Узала» была первой, но не единственной вашей встречей с Японией, с японской культурой?
— Мы снимали фильм в Приморском крае, в районе города Арсеньев, в Японии я тогда еще ни разу не был. Первый раз я туда приехал в 1975 году на презентацию картины. Хотя, безусловно, я кое-что уже слышал об этой стране. Ведь мы проработали с японцами девять месяцев. В тайге жили вместе, отмечали праздники, дни рождения, что-то еще. Я слушал рассказы Куросавы, видел книги, фотографии, все это было. Но то, что я увидел воочию, превзошло все ожидания! Все-таки это был 1975 год.

— Что же вас так поразило в Японии?
— Технический прогресс и уважительное отношение друг к другу. Сначала меня это удивляло, а потом, когда заходил в магазин и, ничего не купив, выходил, а хозяин выходил следом и очень долго раскланивался, я тоже раскланивался с ним. Однажды я поймал себя на том, что мне было неудобно, что я ничего не купил, — через два дня я вернулся и приобрел в этой лавочке чемодан на колесиках. Тогда я первый, по-моему, приехал в Москву с таким чемоданом.
Встреч интересных в Японии было очень много — и с актерами, с которыми работал Куросава на телевидении, и с другими людьми. Однажды мы приехали на съемки очередной такой передачи и вдруг услышали казацкую песню. Она у нас звучит в фильме — «Ты орел мой сизокрылый». Прекрасно поют на японском языке! Когда мы вошли в студию, оказалось, что это квартет «Дак Дакс». Как они пели! Я лучшего исполнения этой песни не слышал.
Это была моя первая Япония. Ну а после «Дерсу Узала» был фильм «Мелодии белой ночи». Тот уже почти весь снимался в Ленинграде и в Киото.

— То есть вам пришлось пожить в Японии?
— Да, месяц. Фильм этот создавался специально под Комаки Курихара, и, поскольку «Дерсу Узала» там имел успех, меня вроде бы тоже признали, сочли достойным стать партнером Комаки. Фильм очень красивый, его снимал Сергей Соловьев, и очень музыкальный, композитором был Шварц. Кстати, он писал музыку и для «Дерсу Узала». А потом был еще один фильм, в 1991 году, уже чисто японский — «Сны о России». Мы о нем практически не знаем, но там снимались несколько наших актеров, в том числе и я.

— Японцы вас уже хорошо знали и пригласили как старого знакомого?
— Думаю, да, и к этому приглашению я отнесся с удовольствием. Тем более что материал был очень хороший, и фильм получился очень красивый. Красивый еще и оттого, что у нас снимали в Ленинграде — в Петродворце. Это картина о первых японцах, которые попали к нам в Россию.

— У вас было желание больше узнать об этой стране, о ее культуре?
— Да, конечно. Я всегда, где бы ни был, в первый день ухожу погулять сам, без переводчика — я должен походить, посмотреть, как живут люди, какие они. Это, видимо, какое-то про

Не только суси

06.02.2004

Автор: Юлия Рыкунина
Источник: Книжное обозрение, № 6

Как преодолеть пропасть между академистами, то есть теми, кто изучает Японию профессионально, и «основными поглотителями товара с лейблом «made in Japan»? Одна из проблем, поднятых в книге журналиста Александра Кулакова «Тайва» (в переводе с японского, — беседа, диалог, разговор), касается разных аспектов восприятия Японии в современной России. Об этом автор беседует с известными людьми, русскими и японцами, а каждое интервью снабжает небольшими комментариями. Надо сказать, что продвижение японской культуры в России достаточно успешно. «Японский миф» в сознании у обывателя существует и будет существовать, но при этом среднестатистический образованный россиянин, скорее всего, догадывается, что Япония — это не только самураи и гейши, и подозревает, что кроме Мураками там есть и другие. писатели. Да, любовь на расстоянии чревата странными настроениями и просто отрывом от реальности. Один «японофил» так и написал в гостевой книге на сайте www.susi.ru: «Что вы говорите мне про какую-то настоящую Японию! Мне уютное той, которая мне нравится, которую я выдумал, которую я создал! Я люблю самураев, люблю гейш, люблю средневековые буддийские храмы, сямисэны. Не разрушайте мою сказку!» Но все это указывает лишь на то, что Япония сильно нас «зацепила» — и не только кухней и комиксами. Российская культура вообще восприимчива к влиянию Востока. Парадоксально, но первая волна популярности Японии в России в двадцатом веке была связана с Русско-японской войной. Тогда, как и сейчас, наблюдался некий бум — со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями: поверхностный взгляд на японскую культуру, слепое копирование национальных традиций. Однако — и это, пожалуй, главное, о чем свидетельствует книга, — есть в России довольно широкий слой интеллигенции (в том числе и молодежи), для которой Япония — страна не совсем чужая. Юрий Соломин, Александр Митта, Виктор Ерофеев, Дмитрий Коваленин, Григорий Чхартишвили, Алина Кабаева — все эти люди раскрываются в книге сквозь японскую призму, им есть что рассказать о своем образ» страны копыте общения с ней. А вот с восприятием России в сегодняшней Японии дело обстоит сложнее. Россия в Японии непопулярна. Интереса к русской культуре, особенно к современной, практически нет; лишь один процент студентов-гуманитариев выбирает в качестве иностранного русский язык. Старшее поколение знает и любит русский балет, русскую музыку, классическую литературу (особенно Достоевского) — но, как говорит известный славист Мицуеси Нумано, «это всего лишь культурная инерция, и она не вечна». Япония огородила себя практически от всех внешних влияний, кроме, пожалуй, американского, и сделала ставку на изоляцию. Неудивительно, что единственный выход видится японским интеллектуалам, да и просто тем, кто хорошо знает эту страну (как, например, Григорий Чхартишвили), — в глобализации. Именно этот процесс должен, по их мнению, если и не произвести в Японии интеллектуальную революцию, то по крайней мере укрепить и оздоровить ее культуру.