ГЛАВА ПЕРВАЯ


1

Я не люблю человечество. Особенно по понедельникам. По понедельникам его несовершенство бросается в глаза. И не только потому, что оно слишком много выпивает накануне.
А потому, что в начале каждой недели мой шеф, Владимир Храповицкий, собирал всех директоров своей стремительно разраставшейся империи и подвергал их унизительной порке, именуемой во внутренних протоколах расширенным производственным совещанием.
Сценарий вкратце выглядел так. Сначала каждый из директоров делал доклад, в котором с несколько натужным энтузиазмом повествовал о выдающихся успехах вверенного ему подразделения. Храповицкий обычно слушал сочувственно, но в своем блокноте почему-то рисовал виселицы.
Когда картина наших свершений становилась такой грандиозной, что даже мне, далекому от производственных проблем, хотелось грянуть гимн в составе Краснознаменного хора, шеф брал слово. Его речь обычно делилась на две части. В первой он оценивал общую ситуацию в подвластном ему мире как крайне неудовлетворительную. Эта часть была неизменной.
Во второй он переходил к характеристикам присутствующих. Излишне говорить, что характеристики были не из тех, что с радостью заносятся в послужной список. Зато здесь возможны были импровизации на тему сложных способов появления на свет подчиненного Храповицкому народа.
В заключение народ дружно благодарил за критику, признавал свои ошибки и обещал не щадить себя. На благо справедливого и всеми любимого начальника и в целях личного обогащения. Все это занимало в общей сложности от двух с половиной до трех часов, в зависимости от приливов начальственного вдохновения.
И хотя за два года работы мне ни разу не приходилось бывать объектом экзекуции, упомянутое зрелище наполняло меня унынием.
Я не мучил кошек в детстве. В отличие от большинства людей чужие страдания не приносят мне облегчения.
Владимиру Храповицкому недавно исполнилось три¬дцать семь лет. Он был русским по отцу, евреем по матери и деспотом по природе.
Совещание обычно назначалось на десять. Но на моей памяти оно ни разу не началось вовремя. Поэтому из своего кабинета я вышел в четверть одиннадцатого и отправился в крыло шефа, стараясь выглядеть бодро и жизнерадостно.
Весь длинный коридор в его крыле, где я наотрез отказывался размещаться, был заполнен толпой начальников, чьи угрюмые лица контрастировали с жизнеутверждающим желтым цветом обоев на стенах. В дни истязаний им полагалось собираться заранее и в парадном облачении: темные костюмы и галстуки. В преддверии своей скорбной участи они томились, вздыхали и, разбившись на группки, негромко переговаривались.
Когда я входил в огромную пустую приемную, кто-то спрашивал секретаршу Лену заискивающим шепотом:
— Ну, что там слышно?
Лена, надменная, худосочная девица в огромных роговых очках, с капризным ртом и пышными светлыми волосами, отвечала с привычным раздражением:
— Говорю вам, он занят. Ждите. Лучше не злите его, а то будет как в прошлый раз.
В прошлый раз директоров продержали в коридоре больше часа, после чего Лена злорадно объявила им, что совещание отменяется.
Весь тот час мы с Храповицким вдвоем смотрели кассету с записью выездного матча нашей городской баскетбольной команды, которую он содержал. Матч проходил в Петербурге, и питерцы обошлись с нами без сострадания. Хотя наш позор был уже широко растиражирован всеми спортивными газетами страны, просмотр так расстроил шефа, что он решил обойтись без совещания, дабы кого-нибудь ненароком не уволить.
Не то чтобы он совсем не уважал своих директоров. Просто он считал, что подчиненных необходимо держать в строгости. А за те деньги, что они у него воруют (я обычно выражался более деликатно и говорил «получают», хотя суть от этого, конечно же, не менялась), они могут и потерпеть. Директора, собственно, терпели.
В стенах фирмы вообще было не принято роптать. Поскольку даже уборщицы знали о спрятанных по всему коридору «жучках» и о том, что каждое неосторожное слово записывается отделом безопасности, а потом доводится до сведения Храповицкого.
Об этом позаботился один из двух его партнеров, Виктор Крапивин. Виктор был помешан на подслушивании. Он установил микрофоны в квартирах всех своих жен и любовниц и уговаривал нас сделать то же самое. Храповицкий, кажется, внял. Я отказался. Зачем? Во-первых, в детстве меня учили, что подслушивать некрасиво. А во-вторых, всякий раз, когда я нарушал это правило, я убеждался в том, что ничего хорошего о себе все равно не услышишь. А плохое про себя я и так знаю.
К тому же я все равно хуже, чем обо мне думают. Серьезно.

2

Итак, я прошел по коридору и сочувственно пожал руки угнетаемому директорскому сословию. Все они называли меня по имени-отчеству, Андреем Дмитриевичем, что свидетельствовало не столько о моем авторитете, сколько о моей близости к начальственному туловищу.
В приемной я ласково кивнул Лене и открыл дверь кабинета Храповицкого. Краем глаза я успел заметить, как Лену перекосило. Мне даже показалось, что ее очки съехали набок. Кроме партнеров шефа я единственный во всем холдинге пользовался привилегией входить в его кабинет без доклада и стука. За это попрание своих прав Лена меня ненавидела.
Иногда я подумывал о том, чтобы затащить ее в постель с единственной целью посмотреть, снимает ли она свои очки, оставшись голой. Кстати, в этом смысле я демократ. То есть, бывает, сплю и с секретаршами.
Храповицкий сидел вместе с Васей, точнее Василием Шишкиным, другим своим партнером, который еще три года назад был высокопоставленным чиновником областной администрации. И помог Храповицкому провернуть главную сделку их жизни.
Храповицкий был высокий, поджарый с крупными чертами лица, яркими ироничными черными глазами, густыми бровями, горбатым носом и широким чувственным ртом. Свои непослушные волосы он стриг коротко. Прическа открывала уши, маленькие, острые и прижатые.
Одевался шеф так, чтобы, если бы он был рок-звездой, ему можно было бы не петь. Достаточно было бы просто ходить по сцене. Экстравагантные вечерние костюмы от Версаче, прозрачные кружевные рубашки и шелковые шейные платки. Наверное, по его мнению, это добавляло колорита в скучные будни его подчиненных.
Обстановка в кабинете была под стать манере Храповицкого одеваться. Стены, выкрашенные в холодный ярко-синий цвет, упирались в пол, выложенный плитами из серого камня. Красные пластиковые кресла, мало приспособленные для того, чтобы на них сидели, и стеклянные столы, на которые невозможно было поставить чашку кофе, чтобы не оставить разводов.
Кабинет оформляла одна из подруг Храповицкого, считавшая себя современным дизайнером. Ее вкусом он искренне восхищался. Что до меня, то через полчаса пребывания здесь я испытывал приступы острой головной боли и нестерпимого желания признаться в чем-нибудь нехорошем, чего я, может, и не совершал вовсе. Полагаю, весь этот ураган цвета был ее изощренной местью Храповицкому за ее погубленную молодость.
Вася был самым старым из нас. Ему уже перевалило за сорок. Он тоже был высоким, еще выше Храповицкого, импозантным полнеющим мужчиной с благородной сединой в висках, грустными карими глазами и холеной благообразной бородкой. Никакой вольности в одежде Вася не признавал и носил только сшитые на заказ костюмы.
Трезвым я Васю не видел никогда. Да и не мечтал, хотя примерно раз в неделю он торжественно объявлял о том, что бросил пить, и настоятельно рекомендовал мне поступить так же. Я в рот не брал спиртного, но требовать от Васи, чтобы он запомнил что-то, непосредственно к нему не относящееся, было бы бесчеловечно.
Храповицкий и Вася были заняты важным делом: обсуждали возможность приобретения недвижимости в Монако. Собственно, обсуждал Вася. Храповицкий лишь вставлял какие-то реплики, раскладывал в компьютере пасьянсы и время от времени коротко отвечал на телефонные звонки.
Я поздоровался и уселся в кресло, игнорируя страдаль¬ческий взгляд шефа, в котором читалась просьба сделать с Васей что-нибудь плохое.
Вася между тем увлеченно листал каталоги с цветными фотографиями.
— Вот за этот дом, к примеру, просят всего шесть миллионов долларов. — Вася тыкал в картинку пальцем. — Ты только посмотри, какая красота!
Отчаявшись получить мою помощь, Храповицкий, наконец, вступил в беседу.
— Вася, — как ребенка начал уговаривать он. — В Монако скучно. Там не пьют по ночам, не заставляют телок раздеться догола в ресторане и не разбивают дорогие тачки о фонарные столбы. Ты там вымрешь, как мамонт, без привычной тебе обстановки. Представь, с утра и до вечера только ты и две твои жены. Все трое трезвые. Это же тюрьма, Вася. Ну зачем тебе тюрьма в Монако?
Перечень того, что запрещалось в Монако, был на удивление схож со списком последних Васиных подвигов. Но Вася предпочел этого не заметить.
— Как зачем? — горячился он. — Там все живут. Мадонна. Принц. Мне говорили в агентстве недвижимости. Приличные люди.
— Вася, посмотри в зеркало. Ты не похож на Мадонну, — резонно заметил Храповицкий. — У тебя даже музыкального слуха нет.
— А зато я себе герб заказал, — похвастался Вася, откидываясь в кресле и не без самодовольства поглаживая бородку. — Для своего дома на Кипре. Прибью прямо на входе.
— Какой еще герб? — не удержался я.
— Родовой, какой же еще! Дворянский!
— А ты разве дворянин? — удивленно поинтересовался Храповицкий.
— А черт ее знает! — пожал Вася плечами и провел ладонью по волосам, приглаживая и без того аккуратную прическу. — Может, и дворянин. Я же ни у кого не спрашивал. — Он подул на лацкан пиджака и смахнул несуществующую пылинку. — В любом случае герб-то не помешает. Солидно. Будет написано по-латыни: Шишкин. Василий. Золотыми буквами. На голубом поле. А по краям розы. Десятку баксов отдал специалистам по гербарике...
— По геральдике, — поправил я. — Наука о гербах называется геральдика. А гербарии дети в школе составляют.
— Хватит умничать, — отмахнулся Вася. — Дизайн-то я все равно оставил свой. Ну так что: берем?
Вася был поразительным идиотом. До серьезных дел Храповицкий его не допускал, если не считать серьезным делом вызов проституток для массовых гуляний.
И хотя о том, что творится на фирме, Вася имел представление самое смутное, жажда деятельности его порой распирала. Со своими дурацкими каталогами он заявлялся на наши совещания вне зависимости от степени их важности. И тут же начинал убеждать нас приобрести старинные ружья на аукционе в Лондоне или обзавестись спутниковыми телефонами, которые позволят нам общаться друг с другом на глубине четыреста метров.
Изгнание Васи из фирмы было лишь вопросом времени. Поступить так сейчас Храповицкий не мог, поскольку не хотел оставаться один на один с Виктором Крапивиным, их третьим партнером, ревниво следившим за тем, как Храповицкий забирает все больше и больше власти. Вася был его преданным, хоть и нетрезвым союзником в постоянной, скрытой войне с Виктором.
Кстати, появления Виктора в кабинете я ждал с минуты на минуту. Стоило нам где-нибудь собраться, как он тут же возникал рядом. Очевидно, боясь допустить нашего сговора. А чем еще нам заниматься, как не сговариваться против Виктора?
Зато, когда я однажды обнаружил жучки у себя дома, мне не нужно было гадать, кем они установлены.
А вот на производственные совещания Виктор не ходил — это была заведомо проигрышная для него ситуация. Если бы он начал открыто противоречить Храповицкому и заступаться за директоров, некоторые из которых были его людьми, разногласия между главными партнерами стали бы очевидными для всех, тогда как сейчас о них знали лишь посвященные.
А если бы Виктор молчал, это лишь подчеркнуло бы ведущую роль Храповицкого. Зато Вася присутствовал на них с удовольствием, хотя и ничего не понимал. Ему нравилось представительствовать. Да и смотрелся он неплохо.

3

Виктор появился на пороге минут через пять после меня. Он был среднего роста, лысеющий, плотный, темноволосый, синеглазый, с довольно правильными чертами лица и нездоровой красноватой кожей в оспинах.
— Привет. Как дела? — с привычной нарочитой бодростью бросил он, пожимая нам руки. И обращаясь ко мне, добавил: — Грабишь Родину?
— Ну что ты, — ответил я скромно. — Грабите вы. Я пытаюсь ее спасти.
Виктор не выносил меня на дух, считая, что Храповицкий пригласил меня на работу лишь для того, чтобы ослабить его, Виктора, позиции в империи.
Считал он в целом правильно. Я был не самым ленивым сотрудником. Поэтому хотя он являлся партнером, а я всего лишь мальчиком на побегушках, но исход дела подчас решало мое слово.
Все четверо мы были на «ты». Обнимались при встречах, не реже раза в неделю собирались вместе с постоянными или совсем непостоянными подругами и время от времени шумно загуливали за границей. Но друзьями мы, конечно же, не были.
— Ну, так что там с Пономарем? — спросил у меня Виктор, пропуская между ушей мою последнюю реплику. — Ты выяснил, кто его взрывал?
Александр Сушаков, по прозвищу Пономарь, был некогда близким другом Виктора, с которым они вместе начинали свой тернистый жизненный путь в торговле. Пономарь служил директором магазина, где Виктор в молодости совершенствовался в рубке мяса. Их творческая активность в сочетании с неугасимой алчностью через некоторое время превратила их во владельцев едва ли не всех пивных баров и ларьков в городе.
Пиво они разбавляли столь же неутомимо, как прежде воровали мясо. К началу новой русской революции оба были уже вполне богатыми людьми, что позволило им открыть банк. Который вскоре рухнул, похоронив под своими руинами не один десяток миллионов долларов. И пока многочисленные акционеры, состоявшие в основном из государственных предприятий, отчаянно боролись за остатки своей собственности, Крапивин и Пономарь покинули Россию и полгода лечили душевные раны обустройством поместий за границей.
В той знаменитой сделке, что затеял Храповицкий несколько лет назад с помощью Васи, Виктор отвечал за финансы и стал полноправным партнером Храповицкого. Пономарь тогда не стал рисковать и от участия отказался, чего сейчас не мог себе простить. Наверное, он рвал бы на себе волосы, если бы они у него были.
В глазах обывателей Пономарь по-прежнему оставался одним из хозяев города. Ему принадлежали магазины и рестораны на центральных улицах. Но узкий круг финансовых воротил губернии знал, что в высшую лигу, в которой теперь играл Храповицкий, Пономарю уже не прорваться.
По настоянию Виктора мы порой участвовали в не¬которых проектах Пономаря, связанных с торговлей, но при наших нынешних оборотах это была скорее дань прошлой дружбе, чем серьезная заинтересованность.
Строго говоря, Пономаря никто не взрывал. Его офис попросту разнесли из гранатомета. Ночью. Два дня назад. Никто не пострадал, если не считать мебели и самолюбия Пономаря. И для того и для другого удар был сокрушительным. Все газеты писали только об этом. Милиция разводила руками. Город терялся в догадках. Все знали, что у Пономаря есть собственная бригада и связываться с ним местные бандиты не решались.
Благодаря широкому кругу моих знакомств мне иногда удавалось узнать то, о чем не сообщали официальные источники. Но в этот раз я не собирался рассказывать все, что мне известно. У меня были на то причины.
— Пока все очень противоречиво, — ответил я не¬определенно.
— А что говорят менты? — спросил Виктор небрежно, как будто мимоходом.
Уловка была совсем не затейливой. Он мог бы придумать что-нибудь поинтереснее. Он меня не уважал.
Дело в том, что за связи с милицией отвечал именно Виктор. Он пил с руководством УВД, раздавал там деньги и натравливал органы на наших конкурентов, когда это требовалось. Сейчас он в очередной раз хотел проверить, насколько откровенны со мной некоторые из его приятелей. Ибо если со мной они были более доверительны, чем с ним, то вполне возможно, что мне известно и о тех проделках Виктора, которые он очень хотел бы сохранить в тайне.
Расчет был на то, что я не удержусь от желания щелкнуть его по носу и продемонстрировать свою осведомленность.
В такую ловушку не попался бы даже Вася. Если бы, конечно, Виктор ловил его трезвым.
— То же, что и тебе. — Я улыбнулся ему с пониманием. — Что это происки конкурентов, которых Пономарь совсем задушил, нелегально ввозя в город американские сигареты польского производства. Причем в промышленных количествах. В результате чего он практически монополизировал всю табачную торговлю.
— Мы должны ему помочь, — убежденно заявил Виктор. Он взял из подстаканника карандаш и принялся катать его по стеклянной поверхности стола.
— А мы с этого бизнеса что-нибудь получаем? — обеспокоенно поинтересовался Вася и поправил галстук. Идея бескорыстной помощи кому бы то ни было оставалась Васе глубоко чуждой.
— Мы получаем от других его направлений.
— Но это не совсем одно и то же, — не унимался Ва¬ся. Когда речь шла о деньгах, он становился дотошным.
— Он нам партнер. И мы не будем отсиживаться, когда его бьют. — Тон Виктора не терпел возражений. Кончик карандаша в его руках хрустнул и сломался. — У нас мощная служба безопасности. У нас двести человек во¬оруженной охраны. У нас связи с ментами. Я предлагаю тряхнуть кого-нибудь из торгашей. А еще лучше отловить пару бригадиров и допросить у нас в подвале.
— Это смахивает на начало военных действий, — отозвался Храповицкий. Его ироничные глаза посерьезнели. До этого времени он не проявлял к разговору особого интереса.
— С кем воевать-то? — задиристо возразил Виктор. — С мелкой шушерой? Если бы это были серьезные ребята, они бы добрались до Пономаря. Или до кого-то из его близкого окружения. А тут какая-то трусливая гадость.
— Если, конечно, причина названа правильно, — вставил я. Я все-таки решил отвесить ему подзатыльник.
— Что ты имеешь в виду? — повернулся ко мне Виктор. Лицо его напряглось, и оспины проступили чуть сильнее. Храповицкий тоже сверкнул на меня глазами. Он понимал мою интонацию с полуслова.
— Если кто-то из конкурентов Пономаря попросил бы свою «крышу» разобраться с ним, то об этом стало бы известно остальным бандитам на следующий же день. И уже сегодня люди Пономаря громили бы их магазины. Из твоих слов следует, что несколько разъяренных ларечников скинулись и наняли бродячих отморозков, чтобы хоть как-то досадить Пономарю. Но Пономаря подобные проделки не остановят. Наоборот, еще больше раззадорят. А к понесенным убыткам ларечники добавят дополнительные расходы. Я, разумеется, не силен в психологии работников торговли, — добавил я невинно. — Но мне кажется, это не очень в их духе.
— И кто же, по-твоему, это сделал? — спросил Виктор, скептически кривя рот.
— Прежде всего, я думаю, что это не местные, — принялся объяснять я. — Иначе мы бы уже знали. А раз не местные, значит, и причина другая. И, скорее всего, Пономарю она понятна. Это больше похоже на предупреждение. Полагаю, у Пономаря есть проблемы, которыми он с нами не делится.
— Чушь какая-то, — фыркнул Виктор.
— Любопытно, — заметил Храповицкий. Он наклонился вперед, взял сломанный Виктором карандаш, осмотрел его и вернул в подстаканник. — Если ты прав, значит, Пономарь что-то затеял, не поставив нас в известность.
— Мы тоже ему многого не говорим, — раздраженно проворчал Виктор.
— Тут другое, — возразил Храповицкий. Когда он спорил, то слова выговаривал четче обычного, и крупные черты его лица обострялись и становились жестче. — Мы работаем с ним только в одной части, а именно — в торговле. И получаем прибыль лишь от этого. Не говоря уже о том, что этой прибыли не хватит нашим девчонкам на помаду. Пономарь же получает дополнительную выгоду, потому что партнерство с нами дает ему возможность входить в те кабинеты, где его никогда бы не приняли. И эту выгоду, получаемую за наш счет, он, возможно, пытается использовать для чего-то еще. Но без нашего участия.
— Все они, торгаши, одинаковы, — буркнул Вася, с присущим ему тактом наступая Виктору на любимую мозоль. Он было сунул руки в карманы брюк, но тут же вытащил их, видимо, спохватившись, что дворяне так не поступают. — Лишь бы чего-нибудь спереть.
На Васином месте я бы промолчал, даже если бы Виктора не было в кабинете. В бытность свою заместителем председателя облисполкома Вася пер все, что плохо лежало — от строительных материалов до норковых шапок, за что его раза три собирались выгонять.
— Да зачем мы слушаем домыслы Андрея! — возмущенно повысил голос Виктор. — Давайте пошлем наших людей и все сами выясним.
— Мы не будем никого посылать, — спокойно отозвался Храповицкий. Он, похоже, принял решение. — Мы подождем, пока ситуация прояснится. В чужую войну я не полезу.
Он нажал кнопку селектора.
— Лена, приглашай народ в комнату совещаний.
Вася остался сидеть на месте, а Виктор с недовольным лицом направился к выходу. Я последовал за ним.
— Ты что, не останешься? — вскинул свои густые брови Храповицкий.
— У меня запланированы важные встречи. Я же надеялся, что к этому времени мы уже закончим.
— Ты пропустил уже два совещания!
— Ну уволь меня, — предложил я уже в дверях.
— Когда-нибудь я это сделаю, — мрачно пообещал Храповицкий.

4

Храповицкий появился на свет в Заречье, одном из маленьких захолустных городков нашей обширной Уральской губернии, в семье врачей. Хирургов. Возможно, поэтому вид крови его не пугал.
Впрочем, в дни своей юности он еще никого не резал. Бренчал на гитаре вместе с другими подростками, пел гнусавым голосом по тогдашней моде лирические песни, пропускал уроки и тайком от родителей курил в чужих подъездах. По воскресеньям ходил в местный Дворец культуры на танцы, которые неизменно заканчивались массовыми драками.
Поскольку высших учебных заведений в Заречье не существовало, Храповицкий после школы приехал в столицу области Уральск и поступил в плановый институт. Будучи еще студентом, он женился по страстной любви. На однокурснице, которая весьма кстати оказалась единственной дочерью секретаря обкома партии. Правда, не первого. Но и не третьего.
Не думаю, что расчет здесь играл главную роль. Возможно, он увлекся бы и дочерью заведующего отделом. Иное дело, что не с такой неистовой силой.
К тестю, который одарил молодоженов двухкомнатной квартирой в центре города, Храповицкий относился с искренним восхищением. Старался ему подражать и часто заходил в гости, посоветоваться на темы семейного быта. Что весьма раздражало его юную жену, считавшую, что она выходила замуж совсем не для того, чтобы жить папиными заветами.
Известный своей неподкупностью, тесть привязался к Храповицкому как к сыну, и к тридцати годам Храповицкий возглавил небольшой нефтеперерабатывающий завод. Став начальником, он быстро вошел во вкус властных привилегий: за казенный счет построил себе дачу и ездил отдыхать за границу. Но романов на стороне не заводил, помня суровый нрав своего высокопоставленного родственника.
В тридцать два года Храповицкий был уже первым заместителем директора крупной нефтяной компании. На этой должности его и застала новая русская революция, которая демократической метлой без всякой почтительности вышвырнула на задворки коммунистического папу. Но к этому времени в его советах Храповицкий более не нуждался.
Теперь для него учителем жизни был его начальник, Алексей Петрович Громобоев, орденоносец, знатный нефтяник, депутат областного Совета, личный друг самого министра. Обрюзгший от пьянства, старый шумный мужлан, привыкший орать на подчиненных и гордившийся своим хамством как прямотой.
Храповицкий мерз с ним на охоте, потел в банях, давился водкой и выслушивал его бесконечные истории о героических буднях прошлого. Впрочем, прошлое, пусть даже покрытое неувядаемой славой, Храповицкого не зажигало. Он рвался в будущее.
В те дни по стране бушевала приватизация. Целые отрасли переходили из государственной собственности в частную. Оставаться в стороне от этого захватывающего процесса Храповицкий считал неразумным. О чем он однажды и поведал Громобоеву, который после второй бутылки обычно становился благосклоннее к мнению своего молодого заместителя, считая его парнем расторопным и неглупым.
Идея Громобоеву понравилась, тем более что Храпо¬вицкий не претендовал на равенство. Он был готов довольствоваться малым, лишь бы иметь завидную возможность работать и впредь под руководством Громобоева. И даже умереть с ним в один день. В бане. С перепоя. (По¬следнего он, впрочем, может, и не говорил.)
Дальше все было понятно. По просьбе Громобоева министр добился перевода руководимой им нефтяной компании из государственного реестра в список объектов, подлежащих приватизации. Василий Шишкин, который к тому времени возглавлял областной комитет гос¬имущества, взялся отвечать за то, чтобы выставленная на аукцион добыча не досталась врагу. А столь необходимые деньги дал Виктор Крапивин.
В сложный механизм сделки Громобоев не вникал, положившись на Храповицкого и полагая, что утомительной процедурой оформления бумажек и хождения по кабинетам должны заниматься подчиненные, а не на¬чальники.
Это резонное суждение имело лишь один изъян, который вскоре и обнаружился. Когда после почти годовых нечеловеческих усилий Храповицкого все было, наконец, позади, Громобоев с ужасом узнал, что отнюдь не является главным собственником предприятия. Предприятия, которое он возглавлял последние двадцать лет. Которое благодаря его стараниям считалось одним из лучших в стране. Чей многотысячный коллектив относился к нему с благоговейным страхом.
Отныне Громобоеву принадлежала лишь четвертая часть акций. Остальными, по двадцать пять процентов со¬ответственно, помимо Храповицкого, владели совершенно незнакомые Громобоеву люди с фамилиями Шишкин и Крапивин.
При этом права первой подписи у Громобоева больше не было. Оно как-то само собой перешло к Храповицкому, ставшему генеральным директором. А Громобоеву предлагалась почетная и абсолютно бесполезная должность председателя совета директоров. Зато Храповицкий великодушно пообещал не выселять его из кабинета.
Удар был страшным. Громобоев запил. В компании он появлялся лишь наездами, в состоянии, далеком от вменяемости, и устраивал такие скандалы своим новым парт¬нерам, что выводить его приходилось с охраной.
Когда же Громобоев все-таки несколько опомнился, то его ждало новое потрясение. Его враги-совладельцы предъявили ему документы, из которых неоспоримо следовало, что акции Громобоева были проданы. Все тем же трем людям. На документах стояла собственноручная подпись Громобоева.
Сломленный старик никак не мог вспомнить, дейст¬вительно ли он согласился по пьянке подписать какие-то бумаги или пал жертвой очередного мошенничества. Это его доконало.
Некогда грозный Громобоев навсегда исчез из компании, и больше о нем в области не вспоминали. Скорее всего, он куда-нибудь переехал, благо новые владельцы что-то ему заплатили.
Зато тестя Храповицкого я иногда встречал у него в приемной. Превратившись в безобидного голубоглазого пенсионера, бывший хозяин области время от времени обращался к своему вознесшемуся зятю с мелкими просьбами: помочь с ремонтом квартиры или дать машину, чтобы привезти с дачи помидоры. В просьбах Храповицкий ему никогда не отказывал, хотя и общался с ним чаще через секретаря.

5

Я знаю, как меня будут мучить в аду. Меня оденут в белый смокинг и поселят в русской глубинке. Осенью.
Уральская губерния, где располагалось множество мощ¬ных промышленных предприятий, была одним из немногих регионов в России, приносивших деньги в федеральный бюджет и не зависевших от правительственных дотаций. Что не мешало главному городу области, с его полуторамиллионным населением и унылым индустриальным пейзажем, утопать в грязи с сентября по апрель. А с апреля по сентябрь задыхаться от пыли.
Когда я вышел из четырехэтажного здания администрации нашей компании, расположенного на пересечении двух главных улиц, накрапывал мелкий октябрьский дождь. Охрана каждое утро мыла машины, но достаточно было проехать двести метров в потоке мчавшегося по лужам транспорта, чтобы их естественный окрас сменился буро-серыми разводами, внушавшими отвращение даже бродячим собакам. Которые с возмущенным лаем метались вдоль обочин.
Я сел в свой джип, дожидаясь, пока Гоша, начальник моей охраны, захлопнет за мной дверцу и вальяжно развалится на пассажирском кресле.
— Какие планы на вечер? — поинтересовался Гоша. — Я к тому, что если договариваться с кем-то из ваших дам, то лучше это сделать заранее. До обеда они, знаете ли, спят, а после трех их уже не поймаешь. Даже при всем моем к вам уважении.
— Сегодня вечером у нас официальное мероприятие, — ответил я. — Неизвестно, когда освободимся. Так что обойдемся без женщин.
— Я все-таки заряжу человек трех из вашего списка, — задумчиво отозвался Гоша. — На всякий случай. Пусть сидят дома, ждут. Лучше потом откажемся. А то вы ближе к ночи спохватитесь, я же безответный и останусь виноватым. Да и им полезно будет. Надо приобретать навыки семейной жизни.
Гоша был редкий нахал. Он катал на моих машинах своих подружек, прикарманивал часть денег, которые я выдавал ему на расходы, и не реже чем раз в полгода попадал в милицию за драки. Но я прощал ему за природную сообразительность, которая совсем не часто встречается в охранниках.
Вообще-то его звали Геннадий, но свое имя он почему-то не любил и представлялся Гошей, уверяя, что так интимнее. Он был высоким спортивным парнем со смуглым красивым решительным лицом. Гоша приближался
к тридцати годам, в связи с чем собирался в четвертый раз жениться. В этом он усматривал свидетельство своей серьезности и скрытый укор моей безалаберности. В свои три¬дцать четыре года я был женат только раз, да и то не слишком удачно. Гоша же с удовольствием вспоминал все свои предыдущие браки и не видел препятствий к продолжению столь приятного времяпрепровождения.
Всего в охране у меня работало шесть человек — по трое в смену. Свою машину я водил сам, начальник смены садился рядом, а двое других охранников ехали в машине сопровождения. С этим агрессивным коллективом Гоша справлялся без труда и еще заведовал списком из десяти—двенадцати девушек, с которыми я встречался с большей или меньшей регулярностью. Когда список пополнялся новыми именами, Гоша по своему усмотрению вычеркивал тех, о ком я не вспоминал больше двух месяцев.
Вообще-то в отличие от Храповицкого и его партнеров, принимавших на работу только офицеров спецназа или военной разведки, я не придавал охране своего бренного естества особого значения. Для меня это было скорее вопросом антуража. Вид рослых, тренированных ребят с оружием производил неизгладимое впечатление на женщин, с которыми я знакомился, и на посещавшую наши рестораны задиристую шпану, с которой я знакомиться не хотел.
Кроме прочего, наличие лишней рабочей силы избав¬ляло от необходимости заботиться о машинах и самому делать покупки.
— Кстати, — опять подал голос Гоша. — Там ваш гаремный народ стонет.
— Денег просит? — спросил я безрадостно.
— Ну да, как обычно. — В Гошином голосе звучало неодобрение. Он не поощрял материальных претензий участниц списка, цинично именуемых им гаремом.
— Отвези трем самым страждущим по триста долларов, — предложил я.
— Не получится, — возразил Гоша скептически. — Одна только Марина, ну, которая учительница, просила полторы тысячи на дубленку к зиме. В самом деле, Андрей Дмитриевич, не голой же ей ходить.
По его тону угадывалось, что если он чего-то и желает учительнице Марине, так это именно ходить зимой голой

«Укротитель кроликов» — новый триллер о российском бизнесе, автор которого предпочел укрыться под псевдонимом

07.12.2005

Автор: www.NEWSru.com
Источник: www.NEWSru.com

В издательстве "Захаров" выходит в свет остросюжетный триллер "Укротитель кроликов", действие которого разворачивается в середине 1990-х на фоне предвыборной кампании в крупном губернском городе России. Автор романа - Кирилл Шелестов. Это псевдоним, издательство утверждает, что описываемые события имели место в действительности, а автор принимал в них непосредственное участие. Талантливый литератор, волею судеб оказавшийся на вершине власти и богатства, прошел весь путь, ведущий к титулу "олигарх". В начале 2000-х отстраненный от рычагов влияния, он вернулся к литературной деятельности, оставленной в свое время ради политики и бизнеса. Автор безжалостно препарирует нравы богатых, сильных и удачливых людей - "хозяев жизни", вышедших на сцену 10 - 15 лет назад. Корыстные интересы переплетаются с интимными отношениями, бандиты с политиками сидят за одним столом, откровенные описания быта российских нуворишей соседствуют с сатирическим изображением предвыборных баталий, политических интриг и корпоративных нравов. Завязка сюжета - выборы. В областном центре выбирают мэра. Нынешний мэр - типичный "крепкий хозяйственник", который "вечно что-то латает в запущенном городском хозяйстве, что-то сносит и что-то строит". Не самый плохой руководитель, однако не устраивающий ни губернатора области, усиленно созидающего счастливое будущее области и собственной семьи, ни местного олигарха, владельца нефтяного концерна. Мириться с тем, что городское хозяйство выпало из-под их контроля ни губернатор, ни олигарх, очевидно, не собираются. Если хозяин области не "закопает" мэра сегодня, тот прикончит его через через год на губернаторских выборах. Олигарху же не дает покоя бесхозная городская недвижимость, к тому же очень хочется подружиться с губернатором, а через него - с чиновниками в Москве. Но и тут не все просто. Существует опасность, что губернатор заигрывает с нефтянниками только для того, чтобы их руками устранить своего главного соперника, и что, став единовластным правителем области, "пилить" бюджет и сдавать в аренду недвижимость он сумеет и без чужой помощи. Не захочет ли губернатор с помощью силовиков забрать себе и нефтяной бизнес? Этим и другими столь же неприятными вопросами задается "альтер эго" автора, главный пиарщик нефтяной компании Андрей Решетов, которому в конечном счете и придется искать нужные ответы и подсказывать своему боссу хитроумные решения. "Укротитель кроликов" - первый роман нового цикла "Губерния". Второй роман Кирилла Шелестова "Пасьянс на красной масти", в котором описанные в "Укротителе кроликов" события получают дальнейшее развитие, выйдет, как сообщили NEWSru.com в издательстве "Захаров", в январе 2006 года. Издательство "Захаров" основано 1 марта 1998 года. Издает биографии и мемуары современников и выдающихся людей прошлого, романы классиков русской и зарубежной литературы и современных писателей и детективы. В частности, издательство выпустило серию суперпопулярных детективов Бориса Акунина об Эрасте Фандорине.

Игра на повышение

01.03.2006

Автор: Ольга Костюкова
Источник: Профиль, № 11

Автор утверждает, что «описанные в этом романе события имели место». Выпускник университета и кандидат филологических наук Андрей Решетников, когда «в стране наступили новые времена», становится пиарщиком местечкового олигарха города Уральска Владимира Храповицкого. Решетников курирует принадлежащие боссу масс-медиа и выполняет конфиденциальные поручения (дача взяток, подбор девочек для активного отдыха, общение с преступными авторитетами). Итогом работы становится предвыборная кампания по замене на посту губернатора бывшего «красного директора» ставленником Храповицкого.    Методы не новы: спортивная сумка с деньгами, организация «пенсионерских» митингов, листовки с компроматом, уничижительные граффити в общественных местах — все, как у больших. Но в какой-то момент, убедившись в подлом характере и низких моральных качествах кандидата, Решетников начинает собственную игру.

Корпоративный Гамлет медлит

10.04.2006

Автор: Виктор Топоров
Источник: Взгляд

Литература и кино (ну и, понятно, «телемыло») заменяют сегодня политическую аналитику. Лет пятнадцать назад многие в России, впервые посмотрев «Крестного отца», принялись «делать себя» с дона Вито и дона Майкла. Почему-то считается, что у семейства Корлеоне учились только бандиты. Те, кому ворюга милей, чем кровопийца, могут, конечно, оставаться при своем мнении, но вот, скажем, Джон Ле Карре в романе «Преданный садовник» (и в только что вышедшем одноименном фильме) рассуждает по-другому: настоящий ворюга рано или поздно становится сущим кровопийцей. Как, впрочем, и кровопийца редко брезгует залезть в чужой и общественный карман. Описывая этот феномен, король шпионского детектива вводит в обиход термин «корпоративное убийство». То есть, по-нашему, заказное, но без индивидуальной мотивации, а порой и без конкретно сформулированного решения. На корпоративное убийство, пишет он, идут, а главное, в любую минуту готовы пойти, руководители и владельцы крупнейших бизнес-структур, если оно представляет собой самое экономичное (а значит, и самое изящное) решение той или иной проблемы. Ничего личного, только бизнес. О том же, впрочем, толковали и мафиози из прославленной кинотрилогии «Крестный отец» (по роману Марио Пьюзо). Лет пятнадцать назад многие в России, впервые посмотрев «Крестного отца», принялись «делать себя» с дона Вито и дона Майкла. Почему-то считается, что у семейства Корлеоне учились только бандиты (как позднее сбивающиеся в криминальную стаю подростки у героев отечественной «Бригады»). Но разве сами Корлеоне бандиты? С бандитами они борются, бандитов они убивают, чтобы те не мешали им торговать оливковым маслом! И разве не заботятся они – оба «крестных отца» – исключительно о счастье семьи и о процветании бизнеса? И разве не стремятся в бизнесе к полной легальности и прозрачности? «Крестным отцом Кремля» назвал в одноименной книге ее главного героя покойный Павел (Пол) Хлебников. Литература (пером ближайшего сподвижника Юлия Дубова) и кинематограф (в режиссуре Павла Лунгина и в исполнении Владимира Машкова) превратили олигарха Бориса Березовского в Платона Еленина, «категорически не советуя» критике путать персонаж с прототипом. Тем более что британским, грузинским и, кажется, даже латвийским паспортом на это имя он обзавелся только впоследствии. Михаилу Ходорковскому никакой паспорт (да и бесхитростная справка об освобождении) в обозримом будущем не грозит – и уповать ему, отставному нефтяному магнату и недавнему литературному меценату, остается только на магическую силу искусства. И оно не подводит: под тем или иным именем Михаил Борисович фигурирует и в апологетическом «женском романе», и в еще более апологетической мужской публицистике, и в неоднозначных, но ни в коем случае не осуждающих «узника совести» телесериалах. И даже неизменно осторожный издатель Захаров (отказавшийся, в частности, от публикации «Записок кремлевского диггера» Елены Трегубовой) затеял сенсационный – по замыслу, об исполнении ниже, – проект «Кирилл Шелестов»: «Описанные в этом романе события имели место, а скрывшийся под псевдонимом автор принимал в них самое непосредственное участие». Такие слова вынесены в преамбулу к роману «Пасьянс на красной масти», представляющему собой вторую часть трилогии о вертикальном взлете нефтяного магната Владимира Храповицкого. Причем уже здесь, на исходе первой половины пути, а по времени где-то в середине 90-х, партнеры Храповицкого по бизнесу, с переменным успехом борясь с могущественным «равноудаленным» банкиром Ефимом Гозданкером, всерьез подумывают о бегстве за границу, тогда как сам олигарх, пусть и будучи наполовину евреем, такую возможность патриотически отвергает. В третьей части трилогии он то ли свергнет, то ли полностью подчинит себе губернатора Лисецкого. Хитрый лис, по вынесенному в фамилию определению, окончательно разберется с бандитами и с силовиками и, надо полагать, ближе к финалу переберется из мифического Уральска в Москву. С тем чтобы – уже во второй трилогии – войти в «семибанкирщину», скупить Думу и прийти на прием к Путину с каверзным вопросом, а главное – без галстука. Однако легальностью и прозрачностью бизнеса он озабочен уже сейчас, в провинции. И еще один типа чисто гамлетовский вопрос мучает молодого жизнелюбивого короля нефтянки: «Убивать или не убивать?» Нет, не бандитов, с ними все ясно, а конкурентов по бизнесу, начиная хоть с того же Гозданкера. В «Пасьянсе…» он отвечает «убивать!» только в теоретическом плане, но полковника ФСБ на должность главы службы безопасности уже берет. Повествование ведется от имени Антона Решетова – высокооплачиваемого специалиста-интеллектуала, но не совладельца компании. Решетов генерирует идеи, порой принимает участие в их реализации и ведет (как и все персонажи романа) бурную личную жизнь, но вообще-то он при «крестном отце» Храповицком всего лишь консильори. И вот он-то как раз категорический противник корпоративных убийств, даже в принципе. И поэтому, не исключено, пути его с Храповицким в дальнейшем разойдутся и после сеанса магии мы получим ее полное (и имеющее юридическую перспективу) разоблачение. Поживем, как говорится, – увидим.   Поверить в интеллектуализм Решетова (или в существование интеллектуала Решетова, он же, понятно, Шелестов) мешает обыкновение издателя Захарова экономить на квалифицированном редакторе и корректоре. Конечно, русский язык очень труден, а иные вещи (как сказано в известном анекдоте) понять невозможно, их надо просто запомнить. Но все-таки «кАрдиология» пишется через «а», а «кОрдебалет» – через «о», и (пусть и при наличии проверочного слова «инфекция») люди «инфицируют» друг друга, а не «инфекцируют», они занимаются «шопингом», а вовсе не «шоппингом», порой заходя для этого на блошиный рынок, но никак не на вшивый. Сюжет, как водится, сложен из кубиков; причем кубики все больше известные. Вдова (дочь) убитого бизнесмена решительно, но, увы, беспомощно рулит бизнесом и столь же неудачно мстит убийцам и у Юлии Латыниной, и у Оксаны Робски. Партнеров унижают, а их жен «протыкают», да и с властями ссорятся (и натравливают одних бандитов на других) у того же Дубова. Всенародно избранных губернаторов и мэров не коррумпирует, безвкусных хорОм себе не строит и девок в «шампунях» класса «Вдовы Клико» хОром не купает только ленивый. Более или менее оригинальна здесь лишь поездка в Амстердам: губернатор с нимфеткой кутят за счет олигарха с подручными, а возлюбленная рассказчика-консильори прилетает на день, чтобы обеспечить себе алиби (у себя в Нижнеуральске – не путать с Уральском – она заказала человека с говорящей фамилией Собакин, который позже – и не в пример успешнее – закажет ее саму), но, посетив секс-шоп, нежданно-негаданно избавляется от фригидности. Раз и навсегда, но, увы, как вскоре выяснится, ненадолго. Чувствуется, что если и не в Амстердаме, то в каком-нибудь магазине «Интим» мифический Шелестов определенно побывал. Еще есть в романе мэрские выборы с подставным кандидатом (из рабочих вожаков) Бомбилиным; бардак бандитский и бардак олигархический – с горькими сетованиями на их неразличимое сходство; международная афера с целью распилить бюджет губернии; есть градообразующий автозавод, хотя все, понятно, ездят на «хаммерах», а олигарх и вовсе покупает себе бронетранспортер. Есть и любовь с большой буквы, и контрольный пакет акций, и крутые «коммерсы», и прирученные менты, и обдолбанные иностранцы. Все это – в тех или иных пропорциях – можно найти в сотнях романов про «проклятущие ельцинские времена», и не надо быть ни «крестным отцом», ни консильори, ни даже хорошо подкованным журналюгой, не надо обладать никакой инсайдерской информацией, чтобы сочинить – на уровне рецензируемого сочинения – пятьсот или шестьсот первый. Оригинальность данной работы (как принято писать в преамбулах диссертаций) заключается в сознательной спекуляции на тех или иных этапах деловой карьеры Михаила Ходорковского. Оригинальность – и претензия на сенсационность. Потому что в заключительной части трилогии олигарху Храповицкому придется-таки перейти от теоретизирования на тему кровопролития к той или иной практике. И мы заранее знаем к какой. К практике корпоративных убийств, описание которой неизбежно окажется или бесстыдным оговором, или, как выражаются следователи, фактурой. Бывшему начальнику службы безопасности ЮКОСа Алексею Пичугину вынесен приговор и всего неделю назад предъявлены новые обвинения в убийствах, но что это – роковая судебная и следственная ошибка или сугубо выборочное применение правосудия? В прозе Шелестова бандиты убивают бандитов, а деловары нанимают киллеров исключительно в порядке личной мести, тогда как корпоративные убийства пока только обдумываются. На философском уровне. Корпоративный Гамлет медлит. Но, чувствуется, в третьем томе решится. Иначе для чего было затевать весь сыр-бор? Однако тут возникает и другой вопрос: а доживет ли проект «Шелестов» до тех пор? Коммерчески он как-то не очень – ни с Латыниной, ни с Дубовым (не побоявшимся подписаться собственным именем) не сравнишь. Объявленный тираж – 15 000, но напечатан только первый завод в 5000, состоится ли второй – не известно. Да и написано хуже, хотя на свой аграмматический лад и неплохо. Если это литературный «негр» (или «негритянка»), то небезнадежный. Что ему заказали, то и написал, а что ошибок не исправили, так не с него спрос. Долларов так по сорок за лист – еще и не такое напишешь! Иное дело, если это никакой не проект, а и впрямь отставной консильори какого-нибудь, допустим, Невзлина, «по принципиальным соображениям» разошедшийся с боссом и теперь осуществляющий «китайскую месть». Тогда возникает вопрос: а доживет ли до третьего тома сам Шелестов? По логике его собственного повествования получается, что не доживет, потому что его уберут из сугубо корпоративных соображений: не выноси сор из избы; ничего личного, только бизнес. Но мне почему-то кажется, что все закончится к всеобщему удовольствию. И заодно уж, на радость Захарову, отменят правила русского языка. Ведь и у самого Захарова – только бизнес. 

Корпоративный Гамлет медлит

10.04.2006

Автор: Виктор Топоров
Источник: Взгляд

Литература и кино (ну и, понятно, «телемыло») заменяют сегодня политическую аналитику. Лет пятнадцать назад многие в России, впервые посмотрев «Крестного отца», принялись «делать себя» с дона Вито и дона Майкла. Почему-то считается, что у семейства Корлеоне учились только бандиты. Те, кому ворюга милей, чем кровопийца, могут, конечно, оставаться при своем мнении, но вот, скажем, Джон Ле Карре в романе «Преданный садовник» (и в только что вышедшем одноименном фильме) рассуждает по-другому: настоящий ворюга рано или поздно становится сущим кровопийцей. Как, впрочем, и кровопийца редко брезгует залезть в чужой и общественный карман. Описывая этот феномен, король шпионского детектива вводит в обиход термин «корпоративное убийство». То есть, по-нашему, заказное, но без индивидуальной мотивации, а порой и без конкретно сформулированного решения. На корпоративное убийство, пишет он, идут, а главное, в любую минуту готовы пойти, руководители и владельцы крупнейших бизнес-структур, если оно представляет собой самое экономичное (а значит, и самое изящное) решение той или иной проблемы. Ничего личного, только бизнес. О том же, впрочем, толковали и мафиози из прославленной кинотрилогии «Крестный отец» (по роману Марио Пьюзо). Лет пятнадцать назад многие в России, впервые посмотрев «Крестного отца», принялись «делать себя» с дона Вито и дона Майкла. Почему-то считается, что у семейства Корлеоне учились только бандиты (как позднее сбивающиеся в криминальную стаю подростки у героев отечественной «Бригады»). Но разве сами Корлеоне бандиты? С бандитами они борются, бандитов они убивают, чтобы те не мешали им торговать оливковым маслом! И разве не заботятся они – оба «крестных отца» – исключительно о счастье семьи и о процветании бизнеса? И разве не стремятся в бизнесе к полной легальности и прозрачности? «Крестным отцом Кремля» назвал в одноименной книге ее главного героя покойный Павел (Пол) Хлебников. Литература (пером ближайшего сподвижника Юлия Дубова) и кинематограф (в режиссуре Павла Лунгина и в исполнении Владимира Машкова) превратили олигарха Бориса Березовского в Платона Еленина, «категорически не советуя» критике путать персонаж с прототипом. Тем более что британским, грузинским и, кажется, даже латвийским паспортом на это имя он обзавелся только впоследствии. Михаилу Ходорковскому никакой паспорт (да и бесхитростная справка об освобождении) в обозримом будущем не грозит – и уповать ему, отставному нефтяному магнату и недавнему литературному меценату, остается только на магическую силу искусства. И оно не подводит: под тем или иным именем Михаил Борисович фигурирует и в апологетическом «женском романе», и в еще более апологетической мужской публицистике, и в неоднозначных, но ни в коем случае не осуждающих «узника совести» телесериалах. И даже неизменно осторожный издатель Захаров (отказавшийся, в частности, от публикации «Записок кремлевского диггера» Елены Трегубовой) затеял сенсационный – по замыслу, об исполнении ниже, – проект «Кирилл Шелестов»: «Описанные в этом романе события имели место, а скрывшийся под псевдонимом автор принимал в них самое непосредственное участие». Такие слова вынесены в преамбулу к роману «Пасьянс на красной масти», представляющему собой вторую часть трилогии о вертикальном взлете нефтяного магната Владимира Храповицкого. Причем уже здесь, на исходе первой половины пути, а по времени где-то в середине 90-х, партнеры Храповицкого по бизнесу, с переменным успехом борясь с могущественным «равноудаленным» банкиром Ефимом Гозданкером, всерьез подумывают о бегстве за границу, тогда как сам олигарх, пусть и будучи наполовину евреем, такую возможность патриотически отвергает. В третьей части трилогии он то ли свергнет, то ли полностью подчинит себе губернатора Лисецкого. Хитрый лис, по вынесенному в фамилию определению, окончательно разберется с бандитами и с силовиками и, надо полагать, ближе к финалу переберется из мифического Уральска в Москву. С тем чтобы – уже во второй трилогии – войти в «семибанкирщину», скупить Думу и прийти на прием к Путину с каверзным вопросом, а главное – без галстука. Однако легальностью и прозрачностью бизнеса он озабочен уже сейчас, в провинции. И еще один типа чисто гамлетовский вопрос мучает молодого жизнелюбивого короля нефтянки: «Убивать или не убивать?» Нет, не бандитов, с ними все ясно, а конкурентов по бизнесу, начиная хоть с того же Гозданкера. В «Пасьянсе…» он отвечает «убивать!» только в теоретическом плане, но полковника ФСБ на должность главы службы безопасности уже берет. Повествование ведется от имени Антона Решетова – высокооплачиваемого специалиста-интеллектуала, но не совладельца компании. Решетов генерирует идеи, порой принимает участие в их реализации и ведет (как и все персонажи романа) бурную личную жизнь, но вообще-то он при «крестном отце» Храповицком всего лишь консильори. И вот он-то как раз категорический противник корпоративных убийств, даже в принципе. И поэтому, не исключено, пути его с Храповицким в дальнейшем разойдутся и после сеанса магии мы получим ее полное (и имеющее юридическую перспективу) разоблачение. Поживем, как говорится, – увидим.   Поверить в интеллектуализм Решетова (или в существование интеллектуала Решетова, он же, понятно, Шелестов) мешает обыкновение издателя Захарова экономить на квалифицированном редакторе и корректоре. Конечно, русский язык очень труден, а иные вещи (как сказано в известном анекдоте) понять невозможно, их надо просто запомнить. Но все-таки «кАрдиология» пишется через «а», а «кОрдебалет» – через «о», и (пусть и при наличии проверочного слова «инфекция») люди «инфицируют» друг друга, а не «инфекцируют», они занимаются «шопингом», а вовсе не «шоппингом», порой заходя для этого на блошиный рынок, но никак не на вшивый. Сюжет, как водится, сложен из кубиков; причем кубики все больше известные. Вдова (дочь) убитого бизнесмена решительно, но, увы, беспомощно рулит бизнесом и столь же неудачно мстит убийцам и у Юлии Латыниной, и у Оксаны Робски. Партнеров унижают, а их жен «протыкают», да и с властями ссорятся (и натравливают одних бандитов на других) у того же Дубова. Всенародно избранных губернаторов и мэров не коррумпирует, безвкусных хорОм себе не строит и девок в «шампунях» класса «Вдовы Клико» хОром не купает только ленивый. Более или менее оригинальна здесь лишь поездка в Амстердам: губернатор с нимфеткой кутят за счет олигарха с подручными, а возлюбленная рассказчика-консильори прилетает на день, чтобы обеспечить себе алиби (у себя в Нижнеуральске – не путать с Уральском – она заказала человека с говорящей фамилией Собакин, который позже – и не в пример успешнее – закажет ее саму), но, посетив секс-шоп, нежданно-негаданно избавляется от фригидности. Раз и навсегда, но, увы, как вскоре выяснится, ненадолго. Чувствуется, что если и не в Амстердаме, то в каком-нибудь магазине «Интим» мифический Шелестов определенно побывал. Еще есть в романе мэрские выборы с подставным кандидатом (из рабочих вожаков) Бомбилиным; бардак бандитский и бардак олигархический – с горькими сетованиями на их неразличимое сходство; международная афера с целью распилить бюджет губернии; есть градообразующий автозавод, хотя все, понятно, ездят на «хаммерах», а олигарх и вовсе покупает себе бронетранспортер. Есть и любовь с большой буквы, и контрольный пакет акций, и крутые «коммерсы», и прирученные менты, и обдолбанные иностранцы. Все это – в тех или иных пропорциях – можно найти в сотнях романов про «проклятущие ельцинские времена», и не надо быть ни «крестным отцом», ни консильори, ни даже хорошо подкованным журналюгой, не надо обладать никакой инсайдерской информацией, чтобы сочинить – на уровне рецензируемого сочинения – пятьсот или шестьсот первый. Оригинальность данной работы (как принято писать в преамбулах диссертаций) заключается в сознательной спекуляции на тех или иных этапах деловой карьеры Михаила Ходорковского. Оригинальность – и претензия на сенсационность. Потому что в заключительной части трилогии олигарху Храповицкому придется-таки перейти от теоретизирования на тему кровопролития к той или иной практике. И мы заранее знаем к какой. К практике корпоративных убийств, описание которой неизбежно окажется или бесстыдным оговором, или, как выражаются следователи, фактурой. Бывшему начальнику службы безопасности ЮКОСа Алексею Пичугину вынесен приговор и всего неделю назад предъявлены новые обвинения в убийствах, но что это – роковая судебная и следственная ошибка или сугубо выборочное применение правосудия? В прозе Шелестова бандиты убивают бандитов, а деловары нанимают киллеров исключительно в порядке личной мести, тогда как корпоративные убийства пока только обдумываются. На философском уровне. Корпоративный Гамлет медлит. Но, чувствуется, в третьем томе решится. Иначе для чего было затевать весь сыр-бор? Однако тут возникает и другой вопрос: а доживет ли проект «Шелестов» до тех пор? Коммерчески он как-то не очень – ни с Латыниной, ни с Дубовым (не побоявшимся подписаться собственным именем) не сравнишь. Объявленный тираж – 15 000, но напечатан только первый завод в 5000, состоится ли второй – не известно. Да и написано хуже, хотя на свой аграмматический лад и неплохо. Если это литературный «негр» (или «негритянка»), то небезнадежный. Что ему заказали, то и написал, а что ошибок не исправили, так не с него спрос. Долларов так по сорок за лист – еще и не такое напишешь! Иное дело, если это никакой не проект, а и впрямь отставной консильори какого-нибудь, допустим, Невзлина, «по принципиальным соображениям» разошедшийся с боссом и теперь осуществляющий «китайскую месть». Тогда возникает вопрос: а доживет ли до третьего тома сам Шелестов? По логике его собственного повествования получается, что не доживет, потому что его уберут из сугубо корпоративных соображений: не выноси сор из избы; ничего личного, только бизнес. Но мне почему-то кажется, что все закончится к всеобщему удовольствию. И заодно уж, на радость Захарову, отменят правила русского языка. Ведь и у самого Захарова – только бизнес. 

Кроликоразводчики

21.04.2006

Автор: Вадим Нестеров
Источник: Газета.Ru

Вышел роман «Укротитель кроликов» – исповедь провинциального олигарха, «Вся королевская рать»-лайт. Что будет с книгой «Укротитель кроликов», не скажет никто. Ситуация как в фильме «Место встречи изменить нельзя»: «по замашкам вроде как фраер, но не фраер – это точно». С одной стороны, перед нами классический полубандитский боевик с, надо отдать должное, очень умело закрученной интригой, что для «коммерческого чтива» редкость. Место действия – российская глубинка, неведомая Уральская губерния, за которой, впрочем, без особого напряжения угадывается Челябинская область. Время действия – те самые пресловутые 90-е годы. Пожалуй, ближе к середине, когда Большие Деньги уже наступили, но Большой Передел еще и не думал заканчиваться. Вот именно этим переделом провинциальные олигархи, чиновники и бандиты и занимаются в книге с изрядной активностью. Все как положено – «отжим» заводов, убийства на пустыре, «стрелки», «терки», «наезды», «прессования» и прочие бригады, поднимаемые в ружье. И бандит по кличке Ильич в роли крестного отца. Вроде все понятно – торная дорога в книжную серию «Братва» с окровавленной финкой на обложке. Ан нет, не лезет. Потому как, с другой стороны, издательство, сообщив в аннотации: «Описанные в этом романе события имели место, а скрывшийся под псевдонимом автор принимал в них непосредственное участие» если и слукавило, то ненамного. Автор и впрямь если и не едал, то уж точно самолично видал, как барин едал. Времена Большого Передела он явно знает не понаслышке. Это не романы Юлии Латыниной, реалии которых изучались, а не постигались шкурой, в результате самыми живыми героями стали финансовые схемы слияния и поглощения. Здесь дьявол в деталях – от описания выходов в свет провинциального бомонда («В провинции на праздники наряжаются так, что лучше бы, право, приходили голыми. Меня вдохновляют короткие открытые платья в обтяжку на приземистых пожилых ватрушках и светлые спортивные туфли на их мужьях в темных костюмах») до нюансов взаимоотношений сильных мира сего с собственной охраной и особенностей воззрений губернаторов относительно необходимости делать маникюр. С учетом того, что бытописательская точность приправлена недурным стилем и ненатужным юмором, желание сбагрить книгу в детективную серию для электричек тает на глазах. Тем более что бандитские разборки и постельные сцены в книге – отнюдь не самоцель. «Укротитель кроликов» – детектив примерно в той же степени, в которой, к примеру, им является «Вся королевская рать» (речь, разумеется, не о качестве, а о тематике). С творением Роберта Пенна Уоррена новинку издательства «Захаров» вообще роднит многое, настолько, что крамольные мысли об эпигонстве сами лезут в голову. Основная сюжетная коллизия «Укротителя» – выборы, где в качестве основных кандидатов схлестнулись «плохой парень» и «парень-настолько-хороший-насколько-они-вообще-бывают-в-политике», причем главный герой, естественно, пребывает в команде «плохиша». Укротитель кроликов Андрей Решетов, в недавнем прошлом талантливый журналист, ныне перекупленный восходящим политическим кланом, пребывает в должности «головастого помощника за все». Циничен, конечно, но, как полагается, не пожран мамоной до конца и что-то светлое в душе сохранил. В общем, Джек Берден, русская версия. До книги Уоррена творение Шелестова, безусловно, и близко не дотягивает, но на общем фоне это весьма профессиональная попытка сотворить «сагу об ушедшем времени», тем более что издательство уверяет, что перед нами – лишь первый роман из трилогии «Записки авантюриста». И детективный жанр тому не помеха. Достаточно вспомнить историю романов Андрея Куркова. Книги этого киевлянина издавались у нас в сериях с макулатурными бандитскими детективами, где-то между «Предъявой» Деревянко и «Собором без крестов-3» Шитова. Но, будучи переведенными на Западе, неожиданно стали для распробовавших талант бюргеров основным источником сведений о постсоветской жизни постсоветского пространства, а автор нежданно-негаданно оказался самым издаваемым «за бугром» русскоязычным писателем современности. Куда угодит трилогия Кирилла Шелестова – неведомо, несмотря на то что все предпосылки для успеха у массового читателя вроде как налицо. Станут ли его провинциальные нувориши столь же популярными, как их московские собратья из романов Робски или, помаячив на лотках с месяц, канут в никуда – не отгадаешь. Это зависит даже не от усилий издательства. Как и в случае с Курковым, определяющим может оказаться совсем другое – отстраненность читателя от темы, ее «внешность». Но кто может поручиться, а выросли ли мы действительно из девяностых настолько, чтобы наблюдать за ними со стороны как за занятным социальным феноменом? Можем ли мы уже смотреть на них, как те буржуи – из другой страны?

Волшебная сила дензнаков

03.04.2006

Автор: Владимир Соболь
Источник: Звезда, № 4

Я вам предлагаю деньги, слышите - деньги. Понимаете - деньги!.. Евгений Шварц. "Снежная королева" "Я не люблю человечество. Особенно по понедельникам", - сообщает нам доверительно Андрей Решетов, герой романа Кирилла Шелестова ("Укротитель кроликов". М.: Захаров, 2005). Как полагается, первая фраза текста притягивает, принуждает хотя бы перелистать первые десять-двадцать страниц выхваченной с полки книги. Дальше десятки страниц превращаются в сотни, и так постепенно добираешься до последней строки. Не на одном дыхании, с остановками, но все-таки дочитываешь. Правда, постепенно укрепляется подозрение, что сюжет к середине уже закончился, что персонажи вывернулись наизнанку до последнего краешка ливера, что осталось доглядеть одним глазом интригу и захлопнуть переплет, черный, как совесть рассказчика. И вдруг - неожиданно взрывается финальная сцена. Оправдывает название, вознаграждает любознательного читателя и воскрешает веру в мастерство отечественной беллетристики. Нет - перед нами не великая литература, метящая поверх голов публики прямо в хрестоматии и антологии. Но - проза, сделанная вполне профессионально, хотя, возможно, и дилетантом... Впрочем, вернемся к началу. Итак, Решетов не любит человечество. Особенно - в начале трудовой недели. И не потому, что его отчаянно мучает засуха. Андрей Дмитриевич вообще не пьет. Может быть, осталась абстиненция после спортивной юности. Но, скорее всего, потому, что уж очень сильно напиваются окружающие. Решетов просто разочарован. Расстроен, озлоблен и ядовит. Его раздражают служба, приятели, родственники, дома, прохожие etc... Он сыт по горло провинцией, городом Уральском, где родился и, скорее всего, умрет. Но и в столицу его тоже не тянет. Он не любит время, в котором родился, место, где живет, да и себя самого тоже не жалует. Лишних людей в русской литературе постепенно замещают разочарованные. Хотя деревенский денди тоже, помнится, взлетал в седло донского жеребца, оберегая нервы от встречи с соседями. Но он мог себе позволить отвернуться от общества. Наш современник не рассчитывает на богатого дядюшку, а потому вынужден как-то устраиваться в среде, предназначенной ему от рождения. Приспосабливается, сосуществует, но пенится, брызжет, брюзжит. С обыденной точки зрения сетовать ему не на что. На середине четвертого десятка человек занимает кресло заместителя генерального директора нефтяной компании. Здоров, разведен, живет в двухкомнатной квартире на ежемесячную зарплату в тридцать тысяч рублей. Зеленых!.. Ну, кто еще не истек слюной от бешеной зависти?!. Позавидуем вместе Как же взлетают на такие вершины? Андрей Дмитриевич сумел оказаться в нужное время в подходящем месте и проявить себя полезнейшим человеком. Сначала он обзавелся собственной четырехполосной газетой, где громил современных хозяев жизни. Потом уже они стали громить самого Решетова. Но тот отлежался и снова взялся разгребать провинциальную грязь. Тогда враги предложили ему самое дорогое на свете - мужскую настоящую дружбу. А также место подле главной персоны. В такой же примерно ситуации американский коллега Решетова задал нанимателю естественнейший вопрос: - Что же я должен делать на работе? - Понятия не имею, - ответил он. - Что-нибудь подвернется. Тут он был прав... Как и Джек Бёрден (Роберт Пенн Уоррен, "Вся королевская рать"), Андрей Решетов устраивается работать чем-то вроде помощника по связям с общественностью. Правда, за деньги куда как большие. Джеку губернатор Старк предложил всего лишь три сотни тех же долларов. Да, три четверти века назад. Но ведь в Америке, а не в России. Тогда царила "Великая депрессия", напомнят люди, знающие историю. Согласен, но какой период переживает наша страна сейчас? Подавленное, депрессивное состояние в России сегодня, видимо, только у тех ее граждан, что не успели вовремя оказаться рядом с нефтяной трубой или газопроводом. А персонажи Шелестова обладают на редкость развитым обонянием. Говорят же, что на гибели империи можно нажить деньги не меньшие, чем на ее строительстве. Босс Решетова, Владимир Храповицкий, успел еще в середине восьмидесятых жениться на дочери секретаря обкома. В качестве Зятя получил во владение нефтеперегонный завод. Оттуда переметнулся заместителем директора нефтяной компании, пока еще государственной. Спустя несколько лет взял на себя сложное дело ее приватизации и выжил на пенсию бывшего шефа. Обычный путь наших финансистов-титанов. Пускай по их волосам плачет пресс-служба. Теперь у Храповицкого хозяйственная империя в городе на границе двух частей света. Он гоняет в хвост и гриву своих подчиненных, дружит с губернатором и мечтает поставить на пост мэра своего человека. В конце романа ему еще предлагают вести дела некой криминальной структуры... Правда и ничего, кроме правды... Текст романа весьма и весьма сносен, хотя и встречаютcя фразы, для чтения неудобные - трудно даются автору диалоги, а еще хуже пространные монологи. Когда героям хочется высказать сокровенные мысли в обход автора, они, чувствуется, поднимаются с кресел, одергивают задранные пиджаки, а потом с остекленевшими глазами разражаются тирадой слов эдак на сто пятьдесят - двести. Вообразите только беседу, состоящую из подобных обрывков лекции. Упрекнуть издательство не получится, поскольку в выходных данных указан не "редактор", а - "редактор-консультант" (!). Есть и такая позиция в современном книгоиздании. Остается предположить, что книга издана за собственный счет писателя. Тем более, что тексту предпослано сообщение. Мол, не сомневайтесь, "описанные в этом романе события имели место, а скрывшийся под псевдонимом автор принимал в них самое непосредственное участие". Можно предположить в этом рафинированную литературную игру, но отчего-то верится, что именно так и было на самом дел