Содержание

Диалог с собой 5
Читая Евангелие... (I) 13
Приоткрыть душу правде 14
В Храме храмов 47
Читая Евангелие... (II) 55
Бог истинный 56
Дана Мне всякая власть на небе и на земле... 63
Отче наш 71
«Да будет воля Твоя...» 77
«Блаженны нищие...» 85
Возлюби ближнего твоего, как самого себя 95
Искусство и религия 98
По ту сторону смерти 110
Туринская плащаница 123
«И Слово стало плотию...» 123
Дополнение Дмитрия Чегодаева, сына автора 128
От Бога или от человеков 130
Европа и Россия — страны христианской культуры 140

ДИАЛОГ С СОБОЙ


А: — Богословы призывают верующих относиться к каждому слову Священного Писания как к боговдохновенной истине. «Для христиан Библия — непреложное, единственно истинное откровение Бога человеку»*. Но Библия содержит 66 книг, написанных 40 различными авторами на протяжении 1500 лет, людьми, жившими тысячелетия тому назад. В их писаниях отражены опыт, знания, представления эпох, бесконечно от нас далеких. Ну, могут ли воспринимать одинаково идею Бога — великий постулат Символа Веры: Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, мира видимого и невидимого — кочевник Авраам, живший за две тысячи лет до Рождества Христова, для которого земля была плоским диском, а небо жестким сводом над головой, — и человек, живущий спустя две тысячи лет после Р. Х., обремененный познаниями в области осво¬ения космоса, ядерной физики, генетики? Бог Авраама — Бог одного маленького народа, близкий и доступный людям. Бог XXI века — нечто необъятное, Космический Разум, не соотносимый ни с какими земными масштабами...
В: — Ты находишь здесь непримиримое противоречие?
А: — Я не знаю, как примирить столь различные восприятия Бога. А от этого зависит ответ на важнейший для меня вопрос: кто я перед Богом? Авраам ощущал себя рабом Божьим — для него это было естественным: рабство было формой тогдашней жизни. Раб не принадлежал себе — его жизнь, его судьба целиком зависели от господина. Раб был в его абсолютной власти. Именно так ощущал себя перед Богом Авраам...
В: — Но, позволь, разве со времен Авраама что-нибудь изменилось? Разве мы не рабы — Бога, случая, судьбы, называй как хочешь? Одному дается долгая благополучная жизнь, другой влачит жалкое нищенское существование. Сегодня я счастлив, полон надежд — завтра в одночасье все рушится, у меня открывается рак, умирает самое дорогое мне существо... Почему? По чьей неумолимой воле? Мы такие же бесправные рабы, что и люди третьего тысячелетия до нашей эры...
А: — Это так. Но в идее рабства есть и другая сторона. Да, раб находится в полной зависимости от господина; они стоят на противоположных ступенях социальной лестницы. Но одной и той же лестницы! Господин и раб соизмеримы, говорят на одном языке, мыслят в одних и тех же категориях. Раб не только может — он обязан понимать каждое слово господина, исполнять все его веления. Древние так и ощущали себя перед Богом: пророки впрямую слышали Голос Божий — по крайней мере, им так казалось — и буквально записывали каждое Его слово. «В Ветхом Завете авторы Библии более 2600 раз заявляют, что они записывают или высказывают слова Самого Бога»*. Они свято верили в это, но я-то не могу так верить!
В: — Да, человек космической эры не может ощущать себя слугой Бога. И не потому, что человек для этого слишком велик, а потому, что он для этого слишком мал. Демократы ХIХ—ХХ веков полагали, что для людей унизительно называться рабами Божьими: человек, видите ли, слишком значителен, для того чтобы быть чьим бы то ни было рабом. Глупцы! Человек слишком незначителен для того, чтобы быть рабом Бога. Ты можешь представить себе своим слугой... муравья? А расстояние от Бога до человека в миллиарды раз больше, чем расстояние от человека до муравья.
А: — Ну хорошо, я бесконечно мал, я не раб, я «ген Божий» — такой масштаб соотношений Бога и человека больше подходит для ХХI века. Но Бог зачем-то создал эту микроскопическую тварь, да еще «по своему образу и подобию», да еще наградил свободой воли... Или нет? Или каждый шаг человека заранее предопределен и он не более чем марионетка в руках Божественного Кукловода, Который Сам вырезает своих актеров — одного уродом, другого прекрасным принцем; Сам дергает за нитки, разыгрывая Им же Самим заранее написанную пьесу?
В: — Свобода воли или предопределение... Вопрос вопросов. Владимир Соловьев называл предопределение одним из труднейших пунктов богословия и утверждал, что философское его разъяснение доселе составляет одну из важнейших задач христианской мысли и пока еще не привело к положительным результатам. Этот вопрос и сейчас остается важнейшим для всего христианского мира: если моя судьба изначально предопределена, если все мои поступки — осуществление Божественного Про¬мысла и помимо Его воли ничто в моей жизни не может совершиться, значит, ни добро, ни зло от меня не зависят; нет никакой моей заслуги в добродетели, но нет и никакого моего греха в преступлении. В любом случае я ни за что не отвечаю. Весьма удобная позиция; ее сейчас исповедуют очень и очень многие. Понятие личного греха совершенно смазано...
А: — Но и в Евангелии говорится о божественном предопределении, по существу, исключающем всякую свободу воли! Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены (Мф. 10, 29—30). Слова Самого Иисуса Христа.
В: — Вот мы и добрались до Иисуса Христа — «альфы и омеги» всего сущего, ответа на все твои вопросы. Христос — человеческое лицо Бога. Единосущный Творцу, Он сошел с Небес и вочеловечился — оставаясь Богом, стал человеком. Ни одна мировая религия не знает ничего подобного. Христианство — единственное, что снимает так волнующие тебя проблемы соразмерности Бога и человека: сколько бы ни раздвигалась для нас Вселенная, какие бы грандиозные масштабы ни обретал Божественный Разум — Иисус остается соразмерным каждому из нас, самому простому маленькому человеку. Кроме того, если во всех откровениях пророков — будь то Моисей, Будда, Мохаммед — Голос Божий доходит до нас из глубин мироздания в преломлении несовершенного и слабого человеческого слуха, в искажении несовершенных и слабых человеческих слов, то в Иисусе Бог обращается к нам Сам, напрямую. Иисус не позади нас, во тьме тысячелетий, как другие основоположники мировых религий — Он с нами и впереди нас во все дни до скончания века (Мф. 28, 20). Он говорит с нами на нашем языке, причем — это же чрезвычайно важно! — на языке всякого из нас! В Деяниях апостолов рассказывается: И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать. ...Когда сделался этот шум, собрался народ, и пришел в смятение, ибо каждый слышал их говорящих его наречием. И все изумлялись и дивились, говоря между собою: сии говорящие не все ли галилеяне? Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились
(Дн. 2, 4, 5—7). Но ведь это Иисус дал апостолам от Своей власти — это Он говорит нам так, что мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились! В этом Его великая всемирная сила, Его вечное непреходящее воздействие на людей разных национальностей, разных традиций.
А: — Но в этом и корень тех раздоров, что вот уже две тысячи лет сотрясает христианские церкви: каждый верующий, каждая конфессия убеждены, что Иисус говорит на их языке — и, стало быть, только их язык «правильный», «Божий», все же другие «неправильные», «от лукавого».
В: — Да, типичная человеческая ограниченность: все, что мне близко и понятно, — правильно и хорошо; все, что мне непонятно, — плохо и неверно. А истина в том, что каждый слышит Иисуса говорящим его наречием. Мадонна в Фатиме явилась детям, выросшим в строгом католичестве, — в их видениях возникают розарий, облатки, образ Богоматери, каким он предстает в католическом церковном искусстве. Божественные видения русских святителей, таких, как Сергий Радонежский, Серафим Саровский, носили сугубо православный характер. И те и другие истинны.
А: — Ну, а божественное предопределение и свобода воли — роковой вопрос, на который даже Владимир Соловьев не решался дать ответ?
В: — Важнейшая тема учения Христа, проходящая через все Евангелия, — тема свободы воли, свободы выбора. Иисус возвращается к ней снова и снова: десять дев ожидали прихода жениха — пять разумных заправили свои светильники маслом и встретили Жениха Полуночного готовыми; пять неразумных все отложили на потом, проспали, просуетились и оказались отлученными от брачного пира. Трем рабам дал господин таланты, каждому по его силам. Двое использовали таланты с умом и приумножили. Третий зарыл свой талант в землю и все потерял. И так далее, и так далее: притча о десяти прокаженных, о милосердном самарянине; история Марфы и Марии... Иисус исцелил десятерых — поблагодарил Его лишь один; священник и левит прошли мимо раненого — самарянин помог ему; Марфа пеклась об ужине — Мария у ног Иисуса внимала Его учению... Так до конца, до двух разбойников на крестах. Ситуация была предопределена и равна для ее участников, а вот использовали эту ситуацию, отнеслись к ней все по-разному, каждый по своему выбору. Да, все волосы на моей голове сосчитаны и ни один не упадет без воли Божьей, но как я отреагирую на выпадение волоса — целиком зависит от меня. Может быть, вздохну с мудрой покорностью: «Что поделаешь, старею, лысею...» Может быть, впаду в отчаяние: с концом молодости для меня кончаются все жизненные радости — кинусь приобретать шарлатанские средства против облысения, вращивать в кожу искусственные волосы... А может быть, — если есть у меня такая власть — прикажу казнить парикмахера?
А: — Постой, постой! Ведь жизнь и смерть парик¬махера в руке Божьей. Если парикмахеру суждено быть казненным — значит, я только исполняю Промысел Бога и нет в том никакой моей вины и никакой моей ответственности!
В: — Ничего подобного. Да, жизнь и смерть парикмахера в руке Бога, но в любом случае — умрет ли он или останется жив — я сделал свое дело, вынес приговор, не только парикмахеру, но и самому себе. Ему — жертва; себе — палач...
А: — Вот как ты понимаешь! А как ты в свете этого трактуешь предательство Иуды? Как только его не истолковывали! Сын Человеческий идет предназначенным Ему путем — на этом основании некоторые оправдывали Иуду: он-де только исполнил Божий Промысел. Чуть ли не «помог» Иисусу прославиться!
В: — Да, предлагались такие версии. Но тот, кто их придерживался, неизменно забывал или игнорировал точные и ясные слова Иисуса: Сын Человеческий идет по предназначению, но горе тому человеку, которым Он предается (Лк. 22, 22). Иуде было дано все то же, что и остальным апостолам. Как все они, он испытал величайшее счастье общения с Богом. Как все, колебался, думал о мирской славе, боялся кары со стороны духовных властей. Но лишь Он один сделал своим выбором предательство. Синедрион и без Иуды сумел бы найти и арестовать Иисуса; Иуда только облегчил властям их задачу. Своим предательством Иуда решил не столько судьбу Иисуса, сколько свою судьбу, вынес сам себе смертный приговор, совершил самоубийство, независимо от того, повесился ли он, как о том повествует Матфей, или умер «тресновением», согласно Деяниям апостолов.
А: — Значит, по-твоему, не Бог судит и наказывает человека за грехи, а сам человек своим выбором вершит над собой свой суд?
В: — ...Если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его: ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир. Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день... (Ин. 12, 46—48). Мы видим в своих несчастьях божественную кару, иногда за дело, чаще, по нашему убеждению, незаслуженно. И не помышляем о том, что наш злой или неверный выбор может как бумеранг вернуться на наши же головы. А ведь Иисус говорит об этом в половине Своих притч! Один построил дом на камне — и тот устоял в наводнение; другой решил облегчить себе задачу — построил дом на песке, и тот рухнул в первую же бурю. Благоразумный домоправитель раздавал рабам хлеб — блажен раб тот, которого господин его, пришед, нашел поступающим так; Если же раб тот скажет в сердце своем: «не скоро придет господин мой» и начнет бить слуг, есть и пить и напиваться, то придет господин раба в день, который он не ожидает, и рассечет его и подвергнет одной участи с неверными... (Лк. 12, 43—46).
Ни один наш выбор, ни одно движение нашей души не проходит бесследно, все так или иначе «срабатывает». Иисус в Своем всеведении знает, какие беды влечет за собой злой человеческий выбор; каким смертоно¬сным дождем прольется над Иерусалимом исторгнутая людьми 14 нисана черная тьма: всего сорок лет спустя — еще не пройдет род сей! — миллион человек во время осады города войсками Тита погибнет от голода. И скорбит, и плачет над обреченным городом: Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется дом ваш пуст (Мф. 23, 37—38). Заметь и запомни это поразительное «не захотели!» Бог хотел, а люди не хотели! Все учение, весь путь Иисуса Христа — урок, укор, воззвание к людям, к их сознательному активному «хотению», предупреждение о том, какая ответственность лежит на нас, какие несчастья способны мы навлечь не только на себя, но и на других своей злой волей. Божественное предопределение в том, что выпущенное зло неизбежно рано или поздно возвращается, поражая виновных и невинных. Так это происходит и в материальном мире: на тихоокеанском атолле испытывают ядерное оружие — радиоактивные осадки выпадают где-то на Севере, заражая лейкозом ни в чем не повинных детей. Так происходит и в мире духовном. Страшная концентрация зла, выпущенная человечеством в атмосферу в ХХ веке, могла ли она не обернуться миру — каждому из нас — лавиной бедствий?
А: — Ты полагаешь, что именно эту идею свободы выбора и ответственности человека за свое «хотение» возвещает нам Иисус?
В: — Бог. Напоминаю снова: Иисус — человеческое лицо Бога. Подобно апостолу Филиппу, мы требуем: Покажи нам Отца! А Иисус возражает: Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца... (Ин. 14, 9). Вот тебе и ответ на вопрос, что такое человек перед Богом — Сам Иисус дает его нам, христианам, ведь апостолы — предстатели всех верующих в Меня по слову их (Ин. 17, 20): Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего. ... (Ин. 15, 14, 15).
А: — Легко ли быть достойным такого титула — друг Бога!
В: — Не столь уж и трудно. Надо только исполнять Его великий завет: Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга (Ин. 15, 12).
А: — А знаешь, что ответила Иисусу передовая интеллигенция ХIХ века?

Мы взяли в руки меч: пока они не сгнили,
Мы не должны расстаться с ним.
Довольно мы врагов своих любили,
Мы ненавидеть их хотим.
Нет, нет: любовь не даст рабам свободы,
И нет спасения в любви.
Ты, ненависть, суди врагов народа!
Ты, ненависть, оковы разорви!

В: — «Песня ненависти. Из Гервега». 1898. Год создания ленинской партии. Да, именно такой выбор сделала передовая интеллигенция ХIХ века.
А: — Если бы человечество приняло заповедь Иисуса, все наша история могла бы пойти по-другому.
В: — Если бы...

Впервые опубликовано в журнале
«Истина и жизнь». 2002. ?12.



ЧИТАЯ ЕВАНГЕЛИЕ...


I

Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни... Сия книга называется Евангелием — и такова ее вечно-новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие.
А.Пушкин


С библеистами, посвятившими себя изучению текстов Нового Завета, нередко случается страшная трагедия: они теряют веру в Иисуса Христа. Нет, конечно они признают Его историческую достоверность — научно установлено, что во времена Иродов и Понтия Пилата в Палестине родился, жил и проповедовал, в основном среди простонародья, учитель по имени Иешуа га Ноцри и что в Евангелиях отразились некоторые реальные факты его биографии, прежде всего то, что он был осужден властями и распят как смутьян и безбожник. Допускается даже, что часть приписанных ему притч и поучений — до 50% — действительно принадлежит ему. Но поверить в то, что Он — Бог, что Он воскрес, что слова Я с вами во все дни до скончания века (Мф. 28, 20) не наивная мечта евангелиста, а подлинная реальность — ведь это значит отказаться от всех принятых научных методов, от всех уже сделанных научных наработок. Это значит признать, что четыре, считающиеся каноническими, Евангелия были канонизированы не потому, что их избрала ранняя Церковь в силу тех или иных исторических причин, которые могут быть научно установлены, а потому, что их избрал Иисус Христос. Это значит — подходить к текстам Евангелий не с позиций судебных экспертов, чья задача установить степень достоверности спорного документа, а с позиций учеников, получивших в руки величайшую драгоценность, подлинные стенограммы лекций Великого Учителя...
Расшифровать стенограмму не так-то просто...


Приоткрыть душу правде

Знаем ли мы Христа? Знаем ли мы Евангелие? Священник православной церкви на Аляске рассказывает, что его прихожане-эскимосы предпочитают, чтобы служба шла не на их родном языке, а на церковно-славянском. Видимо, звучание непонятных слов, сливаясь с красотой обрядов и песнопений, действует на их по-детски непосредственное сознание как некая магия, таинственное — и именно своей таинственностью привлекательное радение.
Но ведь и большинство русских прихожан православной церкви понимает едва ли десятую долю того, что произносится во время богослужения. Считающие себя верующими, современные люди в массе своей воспринимают церковную службу, церковь, христианскую веру как красивый древний обряд, возвышающий душу своей поэтической отрешенностью от повседневной жизни с ее проблемами и суетой. В Евангелии — этой основе веры — они видят нечто сугубо богословское, исполненное отвлеченной символики и отстоящее от современной реальности столь же далеко, как породившее их время двухтысячелетней давности. Никакой потребности ощутить в евангельских рассказах живую жизнь, войти в нее, проникнуться чувствами, страданиями, радостями, борьбой, которыми буквально дышит каждое слово евангелистов, у них не возникает. Христос для множества христиан остается иконой, «Спасом Нерукотворным» — запрестольным образом, перед которым можно только пасть ниц в священном благоговении.
Но может быть, так оно и следует: в мире прозы и цинизма, сурового прагматизма и незнающей никакой нравственной меры борьбы за существование сохранить островок детской любви к чему-то таинственному, сказочно-непонятному? Помню, как нравилось мне в детстве волшебное заклинание из сказки про Али-Бабу и сорок разбойников: «Сезам, открой дверь», и как я была разочарована, прочитав в новом переводе: «Сим-сим, открой дверь», с пояснением, что сим-сим — это растение вроде конопли. Так может быть, и не нужно никакого перевода Евангелия с церковно-славянского на эскимосский?
«Сказочная» вера утешительна (и удобно опасна) тем, что ни в коей мере не посягает на нашу практическую жизнедеятельность. Она как бы лежит совсем в иной плоскости, не пересекающейся с реальностью: можно помолиться, перекреститься, поставить свечку; даже исповедаться и причаститься — и вновь уйти с головой в абсолютно бездуховную, а часто и вполне безнравственную житейскую суету.
Много ли проку от такой веры? Не знаю... Наверное, и то уже хорошо, что вспомнили о Боге. Но в последнее время что-то во мне словно молоточком стучит, требуя преодолеть отвлеченно-богословский барьер и искать, искать живого Христа. Не молитвенно склониться перед мистическим ликом, но по-человечески, всем сердцем, всем разумом полюбить Иисуса. Приобщиться к Нему — не только как к Царю Небесному, столь же далекому и необъятному как небо; но к живому реальному Учителю и Другу, который в минуту, когда темные волны готовы сомкнуться у нас над головой, протянет руку, и поддержит, и ласково упрекнет: Маловерный! Зачем ты усомнился? К груди которого можно доверчиво припасть головой, зная, что все, что Он скажет, к чему призовет меня — благо и истина. Есть чудесное русское выражение: о чем-то особенно хорошем, безопасном говорят «как у Христа за пазухой». Возникает образ «тятеньки», который в мороз и метель берет на руки усталого замерз¬шего малыша, заботливо прикрывает теплой полой овчинного тулупа...
Но как обрести такую любовь? Все, что нам дано знать об Иисусе, — книги Нового Завета. Существуют десятки, сотни мудрых, проникновенных, высоко научных истолкований евангельских текстов. Я бесконечно благодарна отцу Георгию Чистякову за его книги «Свет во тьме светит. Размышления о Евангелии от Иоанна» и «Над строкой Нового Завета». Они раскрыли, прояснили мне очень многое, дали сведения, которые сама я по своему невежеству никоим образом добыть бы не смогла.
Но — да простит мне отец Георгий — его убедительнейшие сопоставления новозаветных текстов с текстами Ветхого Завета, его тонкие проникновения в смысл каждого евангельского понятия, иногда одного слова в их греческой, арамейской, латинской интерпретации — все это великолепный материал для научной беседы с Никодимом, Иосифом Аримафейским — учителями Израилевыми, мудрыми, эрудированными, досконально знающими не только библейские тексты, но и греческий язык и латынь, и античную философию, и ессейские толки, и все оттенки бесчисленных религиозных культов своего времени. Для них укорененность Нового Завета в Ветхом, истолкования евангельских символов, аллегорий, философских подтекстов в духе законов Мои¬сея — важнейший, быть может, наивернейший путь к Христу.
А для меня? Безусловно, мне интересны эти текстологические сопоставления, эти лингвистические уточнения и открытия; они действительно многое проясняют для меня в евангельской образности. Но... что греха таить? Все это занимает меня как ученого, как интеллигентку, хоть и не бог весть как глубоко, но все же знакомую с Ветхим Заветом, с античными мифами и философскими воззрениями. Да, я могу сопоставить синодальный перевод Евангелия как с другими, более новыми, так и со старыми церковно-славянскими переводами. Мне, как историку, это будет и полезно, и интересно — точно так же, как интересно мне сопоставить перевод «Гамлета» Пастернака с переводом Лозинского и (в меру моего скудного знания английского языка) с оригинальным текстом Шекспира. Для меня это увлекательная, продуктивная работа ума — но не сердца.
Меня же, обыкновенную женщину, «простую и некнижную» и, боюсь, многих таких, как я, требование специальных углубленных научных знаний способно только отпугнуть; не приблизить к Иисусу, а отдалить от Него. Неужели не уяснив, не изучив до последнего слова всю библейскую премудрость, я не могу даже мечтать о том, что низкие «своды» Нового Завета вознесутся над моей головой до неба, до подножия Христа, сидящего «одесную Отца»?
«В Новом Завете нет ни одного стиха, которого в эскизе не было бы в Ветхом. Вероятно, именно поэтому Церковь так объединила Священное Писание, что Ветхий Завет не издается без Нового — именно для того, чтобы показать это. В Ветхом Завете уже как бы спрятан, заключен во всей полноте Новый Завет... Язык всего Нового Завета пронизан языком Ветхого Завета. Вся поэтика Евангелия — это поэтика Ветхого Завета»*, — пишет отец Георгий Чистяков. Наверное, он прав. Но дальше — «Без Ветхого Завета Евангелие понять невозможно». Так ли это — может быть, наоборот?
Иисус обращался в первую очередь не к «мудрецам», но к «младенцам» — простым рыбакам, ремесленникам, женщинам, таким, как я. Он не требовал от них знаний — Он ждал и надеялся встретить в них нечто совсем другое — ВЕРУ, которая прежде всего есть полное ДОВЕРИЕ к Нему, готовность следовать завету Его Матери: Что скажет Он вам, то сделайте» (Ин. 2, 5). Он ждал ЛЮБВИ — Симон Ионин! любишь ли ты Меня?
(Ин. 21, 17).
Ко мне — не ученому историку, а простой старухе — Иисус обратился на языке синодального перевода, и именно этот перевод звучит в моей душе, именно он воспринимается мною как живой реальный голос Учителя. Я удостоилась беседы с теми, кто принадлежал к кругу ближайших учеников Иисуса, еще вчера следовал за Ним, видел все своими глазами, слышал от непосредственных свидетелей.
Это мне взволнованно пересказывает Марк, спутник Петра, все то, что узнал от одного из ближайших к Иисусу апостолов. Это я получаю из рук другого бли¬жайшего к Иисусу апостола — Иоанна продиктованные им записки. Это со мной, а не только с «достопочтен¬-
ным Феофилом» делится Лука результатами своих тщательных исследований. Конечно, я могу заняться выяс¬нением, кто из них и в какой мере был автором тек¬-
стов, озаглавленных именами Марка, Матфея, Луки и Иоанна, какие из евангельских рассказов можно счесть достоверными фактами, а какие — образной символикой; что было дополнено позднее, пришло в Евангелия из каких-то других источников. Могу, но не хочу. Для меня они те, те самые — Марк, сподвижник Павла и Петра, сын женщины, в доме которой собирались уче¬ники, а возможно, проходила Тайная вечеря; мытарь Матфей, грамотей, записывающий за Учителем Его ре¬чения; Лука, ученый сириец, врач, а может быть, и
художник, добросовестный исследователь и историк; Иоанн, один из ближайших к Иисусу учеников, осо¬бенно дорогой мне свидетель, каждое слово которого — для меня абсолютно достоверная реальная правда. Они
не учат меня, ничего не доказывают, никого не опро¬вергают — они говорят мне, как сказал Филипп Нафа¬наилу: Пойди и посмотри. Сама посмотри и пойми всем сердцем, что Он истинно Спаситель мира, Христос. (Ин. 4, 42). Они помогают мне обрести близкого мне, по-человечески любимого и любящего Иисуса.
Это ни в коей мере не означает низведения Его с
неба на землю, провозглашения Христа человеком, мудрым Учителем — и только, как делалось не раз, как пытался это делать Лев Толстой, подсознательно хотевший видеть в Иисусе Толстого первого века. Нет! Это значит — не только поверить умом в величайшее, не укладывающееся в сознание современного человека чудо
Воскресения, а пережить его всем своим существом,
ощутить не разумом, но сердцем, что Иисус реально
пребывает среди нас, реально направляет нашу жизнь, учит, советует, помогает нам, нынешнему поколению людей ХХI века, лично мне. Реально страдает за нас и от нас, по нашей вине. По моей вине. Это означает, что
Евангелия — не просто древние тексты, созданные в первые века христианской эры в кругах ранних христианских общин, подвергавшиеся на протяжении веков
искажениям и дополнениям, а может быть, и утратам, нуждающиеся в новых, более точных и выверенных переводах и комментариях, но живое СЛОВО, которое сегодня, сейчас обращает к нам Иисус устами Своих апостолов.
А в то же время я все больше и больше ощущаю, что Евангелия — не отвлеченные, Духом Святым внушенные откровения, практически не имеющие авторов в обычном смысле слова, но реальные записки реальных людей, действительно бывших рядом с Иисусом. Записки учеников.
Боюсь, что такое восприятие евангельских текстов не отвечает требованиям ортодоксального богословия. «Упомянутые четыре Евангелия считаются священными книгами потому, что они вдохновлены Богом, написаны под прямым воздействием Святого Духа; евангелисты — только Божьи орудия для сообщения людям откровения. Из чего следует, что все сказанное в этих книгах есть слово Божие и как таковое безусловно истинно», — написано в кратком толкователе к Новому Завету.
В нашем сознании — сознании людей XXI века, прагматичных и недоверчивых, подобные утверждения не только не укрепляют авторитет Евангелия, но, напротив, умаляют его. Слишком много в этих текстах живого, субъективного, чисто человеческого! Мы знаем — и библейская наука этого не отрицает, что Евангелия имели вполне конкретную направленность, обращались к определенным группам людей — к правоверным иудеям, эллинам, римлянам; что они хранят следы религиозных споров, борьбы с ересями... Да, евангелисты были «Божьими орудиями», возвещали откровения, данные им Иисусом, но это вовсе не значит, что они не были живыми людьми, жившими на реальной земле, в реальных условиях; что они не обладали своими характерами, умственной направленностью, ограниченной мерой понятливости, свойственной каждому человеку.
Как записки учеников об учителе, они принадлежат к вполне определенному жанру литературы, к которому относятся «Разговоры с Гете» его секретаря Эккермана; книги друзей и последователей Толстого о нем; записи уроков и репетиций Вахтангова и Станиславского их учениками. Такого рода писания отличаются и от мемуарной, и от научно-исторической литературы. Слова «благая весть» определяют их лучше всего: все они несут «благие вести», возвещенные великими учителями; проповедуют их учения, привлекают к ним сердца и умы людей, лично их не знавших, «вербуют» им все новых сторонников и последователей. Подобно тому как в Евангелиях христиане первых поколений передали нам преданную любовь к своему Учителю, ученики великих людей Нового времени доносят до нас в своих записках преданность и любовь к своим духовным отцам. Так, Н.М.Горчаков заставляет нас «влюбиться» в своего учителя Евгения Вахтангова; так сделал для меня доступным Льва Толстого мой дед А.Б.Гольденвейзер.
Может показаться кощунством сопоставление Христа даже с Гете и Толстым. Но речь идет не о соразмерении Иисуса с людьми, пусть сколь угодно великими. Иисус Христос — недосягаемая вершина, не может быть сомнения в том, что Он превыше всех, самых мудрых человеческих учителей, не только Толстого, но и Сократа, и апостола Павла. Другое дело — ученики, обыкновенные люди, волею судьбы оказавшиеся в сфере влияния гения; «младенцы», удостоившиеся получить откровения, сокрытые от «мудрецов». Они как раз вполне сопоставимы. Взглянув на авторов Евангелий как на людей, стоящих на земле рядом с нами, можно обнаружить много такого, что ускользает от взгляда, почтительно устремленного ввысь, к «парусам» храма, где обычно помещаются символические изображения Святых Матфея, Марка, Луки и Иоанна...
Удивительно много общего между ними и нами, людьми рубежа третьего тысячелетия христианской эры. Поразительно постоянство человеческой натуры: до мелочей совпадают чувства, настроения, слабости учеников Христа с чувствами, настроениями, слабостями «учеников» XX века. Именно эта человеческая близость позволяет нам ощутить в Евангелиях пульсирование живой крови, реально приобщиться к тому, что произо¬шло две тысячи лет назад и, казалось бы, давно обратилось в камень, рассыпалось в прах.
Пусть с моей стороны это самонадеянно, но, вчитываясь в евангельские тексты, я начинаю ощущать себя одной из тех Марий, что следовали за Учителем, внимали Ему. Я дружу с возвышенным, преисполненным духовных исканий Иоанном и не очень лажу с ревнивым честолюбивым Петром, хотя и отдаю должное его самозабвенной вере, его христианской одержимости. В мою Церковь сквозь запах ладана прорывается аромат цветов и трав Палестины; к божественным песнопениям присоединяется щебет птиц в ветвях «горчичного дерева», шум волн на Геннисаретском озере, гвалт восточного базара в Иерусалиме. И живой, мягкий, без малейшего напряжения перекрывающий все звуки земли

Быть с Богом

18.04.2005

Автор: Петр Дейнченко
Источник: Книжное обозрение, № 16

Собрание эссе известного искусствоведа и критика Марии Чегодаевой, посвященных вопросам веры. В них Мария Андреевна выступает не как ученый, но как "обыкновенная женщина". "Ко мне — не ученому историку, а простой старухе — Иисус обратился на языке синодального перевода..." — пишет она в большом эссе "Читая Евангелие..." В нем — ни слова ученого, но живое восприятие событий. Словно автор перенесся на двадцать столетий в прошлое, на берега Генисаретского озера, "где может сорваться с северных гор штормовой ветер", в деревушки, где глинобитные домики крыты соломой, под сень величественных колоннад Храма — еще не разрушенного. "Не может быть сомнений в том, что все четыре Евангелия составлены по рассказам и записям тех самых людей, с которыми мы встречаемся на их страницах, спутников и сподвижников Иисуса..." — убеждена Чегодаева. Вся ее небольшая книга — спор искренне верующего человека с самим собой, умудренным знаниями ученым: не случайно некоторые статьи написаны в форме диалога между уже уверовавшим и еще не поверившим. Иисус дал людям простые заповеди — но почему же так трудно их исполнить? Ответов нет — нужно решать: "Либо мы христиане, либо..."