Предисловие

Во второй половине сороковых годов, еще до денежной реформы в Германии, мой отец граф Георг фон Меренберг получил из Аргентины пакет от своей тетки Ады де Элия, урожденной графини фон Меренберг, после ее кончины.
Вы можете себе представить ужасное разочарование при получении этого наследства. После Второй мировой войны, живя в одной квартире с соседями, мы надеялись получить от богатой тетки из Южной Америки что-то ценное — и вот тебе на! В пакете была рукопись — листы старой бумаги, исписанные готическим шрифтом. Читать это никому не пришло в голову. И это «наследство», такое незначительное, как мы тогда полагали, было закинуто в шкаф.
После смерти моего отца в 1965 году и после моего замужества этот пакет переехал со мной на новую квартиру. Но и там не обратил на себя внимание. Потом пакет переехал вместе с нами в наш собственный дом и снова оказался в шкафу.
В 1991 году я впервые приехала в Россию, в Петербург, и там стала изучать русский язык. И вот летом
2002 года случайно (а может, это была судьба?) я снова взяла этот пакет в руки, спокойно и внимательно рассмотрела. Я установила, что в пакете лежали набросок романа и его набело переписанная рукопись, выполненная мелкими готическими буквами. Между кусками немецкого текста попадались пассажи, написанные по-французски и по-русски латинскими буквами, так что было ясно — автор привык писать кириллицей.
В школе я училась писать и читать готический текст, и вот, вначале с большим трудом, я стала читать и диктовать этот роман. И чем больше я вчитывалась, тем больше узнавала в героине Вере автобиографические черты Натальи Александровны Пушкиной, после замужества графини фон Меренберг, моей прабабушки, в ее матери и хозяйке дома — Наталью Николаевну Пушкину и в хозяине дома — генерала Ланского, мужа вдовы Пушкина.
Генеалогия и история семьи:
Александр Сергеевич Пушкин, женатый на Наталье Николаевне Гончаровой, родился в 1799 г. и погиб вследствие злосчастной дуэли в 1837 году.
У них было четверо детей: Александр Александрович, Мария Александровна, Григорий Александрович и Наталья Александровна, которой к моменту трагической смерти отца исполнилось восемь месяцев и шесть дней.
Говорят, что поведением и характером она была похожа на отца. Юной девушкой она полюбила молодого графа Орлова (граф Островский в романе), но его родители не дали согласия на брак. Тогда против воли матери, из упрямства и отчаяния она вышла замуж за молодого Дубельта (Борис Беклешов в романе), позже ставшего генералом, сына шефа Тайной полиции, который при жизни Пушкина вел за ним строжайшее наблюдение (старший Беклешов в романе). Брак этот был несчастливым. Муж много пил, играл в карты и бил жену.
В хозяйке дома и матери можно узнать Наталью Николаевну, которая через семь с лишним лет после гибели А.С.Пушкина вышла замуж за Петра Петровича Ланского (Петр Модестович Громов в романе). П.П.Ланской вскоре после женитьбы на Н.Н.Пушкиной был произведен в генералы. Он командовал лейб-гвардии конным полком в Стрельне, где находился дом, в котором жила семья. Там же находился и Свято-Сергиев монастырь, который существует и поныне (одна половина здания — монастырь, другая — школа милиции). Видимо, дом семьи был неподалеку от монастыря, так как в романе три молодые девушки отправляются туда пешком.
Замечание Владимира о том, что Веру с рождения знает царица, и поэтому, хотя она не представлена ко двору, она может посетить бал в Петергофе, также соответствует фактам: после гибели Пушкина царь оплатил его долги из личных средств, позаботился об образовании детей (сыновей в Пажеском корпусе) и назначил вдове ежегодную пенсию.
Старшая сестра Мария (в романе Ольга) буквально голодала во время русской революции. Она послужила прообразом Анны Карениной в одноименном романе Толстого.
На коронационном балу Александра II Наталья Александровна познакомилась с принцем Николаем фон Нассау. Они танцевали друг с другом всю ночь — какой скандал! Она последовала за Николаем в Висбаден, ее трое детей от первого брака остались в России с ее матерью. Только после того как царь, как глава церкви, разрешил развод, Н.А.Пушкина морганатически вышла замуж за принца Нассау. Наталья и ее трое детей получили имена графа и графинь фон Меренберг, их герб сохранял цвета династии Нассау. Их сын Георг, граф фон Меренберг, — мой дедушка.
Как психиатр и психотерапевт я полагаю, что Наталья Александровна описала свою жизнь, переработав в романе мучительную историю своего первого брака.
Очевидно, влечение к перу она унаследовала от своего отца. А теперь читайте сами!

Графиня Клотильда фон Меренберг
Висбаден, сентябрь 2003 г.



ВЕРА ПЕТРОВНА.
ПЕТЕРБУРГСКИЙ РОМАН


Глава первая

Долгая петербургская зима пришла к концу. Льды и снега растаяли под гревшими все сильнее солнечными лучами. Все пробудилось к новой жизни. И эта метаморфоза произошла не постепенно, как в благословенных странах Средней Европы. На смену зимы неожиданно пришло лето. Природа изменилась на глазах со скоростью театральных декораций. Еще несколько дней назад она была мертва, а сегодня все окрасилось в свежие яркие краски.
И когда наступает этот благословенный момент пробуждения, жители столицы покидают стены, восемь месяцев защищавшие их от непогоды и сурового климата. Те, у кого есть средства, уходят из своих элегантных мест заточения, чтобы на вольной природе подышать свежим воздухом, набраться кислорода, которого так не хватало в их больших дворцах и роскошных гостиных.
Некоторые считают своим долгом в это прекрасное время года нанести визит близким, чтобы убедиться в их добром здравии. А те, у кого есть средства, предпочитают ехать за границу на воды, да не на один курорт, а, как принято у русских, сразу на несколько. Большинство жителей города, напротив, переезжают в окрестности Петербурга, в загородные дома, которые во множестве расположены вблизи летних царских резиденций. Дома эти разной величины, называемые дачами, возведены повсюду, причем во всех возможных и невозможных стилях. Чаще всего встречаются виллы в итальянском стиле, которые меньше всего подходят к суровому северному климату. В течение нескольких недель и месяцев, которые люди проводят за городом, они испытывают иллюзию, будто находятся в южной стране. Это приносит бедным северянам своего рода утешение, как бы возмещение за нескончаемую зиму.
Примерно в двадцати верстах от Петербурга на полпути к Петергофу, излюбленной летней резиденции царя Николая, в Стрельне, лет тридцать или сорок тому назад стояла одна из таких дач в итальянском стиле. От проезжей дороги ее отделял тенистый сад. В центре виллы — неизбежная обвитая зеленью веранда, с которой широкая лестница вела в сад. Между могучими деревьями мелькал простор моря, морская дорога в Кронштадт. В теплые летние вечера на веранде собиралась семья и ее многочисленные гости, друзья и знакомые.
Был полдень. Светило солнце. Его лучи, пронизывая зеленую крону, оставляли на земле яркие полосы. Между кустами замелькали юные фигуры, и через несколько минут из ворот сада вышли три молодые девушки, прелестная внешность которых сразу обратила бы на себя внимание.
— Ну, куда пойдем? — спросила Вера Петровна, самая юная из них. — Бесцельно бродить туда и сюда по дороге ужасно скучно.
— А я бы охотно прогулялась по шоссе, — сказала Любочка. — Дорога не пылит, как поздним летом. А солнцу я рада: мы так соскучились по нему.
— Ты надеешься встретить своего друга Бориса Ивановича Беклешова, — ответила Вера слегка раздраженным тоном. — А иначе откуда такая любовь к этому скучному шоссе.
— А я знаю, почему тебе гулять здесь не хочется, — ответила Любочка в том же тоне. — Ведь Владимир Николаевич все еще задерживается в городе.
— Почему вы не можете жить в мире и разговаривать, как друзья, не обижая друг друга? — пыталась успокоить их Ольга Петровна, третья девушка. — А я должна ждать, пока ваша дискуссия о Борисе и Владимире, наконец, закончится? Лучше уж мне было не выходить за ворота. Вот что, я предлагаю идти в монастырь*. Там сад сейчас весь в цвету.
— Да, да! Это отличная мысль, — сказала Вера, радостно хлопая в ладоши. — Там такие забавные монахи, толстые и добрые. И у них очень смешные лица, когда они разговаривают с дамами.
— Фу, Вера, как ты можешь говорить так о монахах! Ведь это же святые люди. Вообще лучше не говорить о том, чего не понимаешь.
Острое словцо готово было сорваться с языка Веры, и ей стоило усилий сдержаться и промолчать.
Предложение Ольги не встретило возражений, и неразлучная троица отправилась в монастырский сад.
Ольга и Вера были сестры. Первой было двадцать один, второй едва исполнилось шестнадцать. Любочка была средней, на год моложе Ольги. Обе сестры во всех отношениях так не походили друг на друга, что вряд ли посторонний мог принять их за сестер. Ольга, среднего роста, выглядела не как дитя холодного Севера, а как уроженка Андалузии: иссиня-черные волосы, бледное лицо, которое в редкие моменты волнения обретало знойный южный колорит. Он придавал ей большую привлекательность. Черные, глубоко посаженные глаза, правильные черты лица, небольшие белоснежные зубы завершали этот прелестный портрет. Ее характер казался вялым и апатичным. Она как бы не проявляла себя, не старалась выставить в выгодном свете природное обаяние. Поэтому, несмотря на свою красоту, Ольга не имела в свете большого успеха. И тем больше ее любили в семье, где ее доброта всех успокаивала и примиряла.
В полную противоположность сестре Вера была высокой и стройной и, несмотря на разницу в возрасте, выше Ольги почти на голову. Ее пышные волосы отливали матовым пепельно-серым оттенком, будто их присыпали пудрой. Над глазами, темными как у лани, — размах черных бровей, лицо имело милое плутовское выражение, и его кожа казалась еще белее от нежных пунцовых щек. Зубы были правильной формы, хоть и не такие мелкие, как у Ольги; красивый рот — больше, чем у сестры, имел слегка надменное выражение и, казалось, всегда был готов говорить или смеяться. От старшей сестры она отличалась не только наружностью, но и характером. Насколько Ольга была спокойной и большей частью молчаливой, настолько Вера — задорной, раскованной и полной жизни. Смелая наездница, она была решительной в ссоре и острой на язык, если дело касалось ее внешности или внезапная мысль приходила ей в голову. В свет она еще не выходила. Но среди многочисленных посетителей родительского дома у нее был большой круг друзей и поклонников, которых она умела занять. Она была всеобщая любимица и умела ладить со всеми. Вот только Любочка была исключением. Ее она не переносила, и это отношение к ней ни в малейшей степени не скрывала.
Любочка, или по батюшке Любовь Степановна, была симпатичной. Одного роста с Ольгой, хорошо сложена, рыжие волосы, отливающие золотым блеском. Ровные зубы и цвет лица, обычно встречающийся у рыжих девушек. И только вызывающе торчащий нос придавал ей нескромное выражение. У нее были светло-серые глаза, внимательно и холодно смотревшие из-под густых почти белых ресниц, и тонкие, резко очерченные губы. На балах, которые она посещала с Ольгой, несмотря ни на что, она имела успех. Она нравилась и умела быть любезной.
Сестер вырастил Громов. О прошлом их собственной семьи речи не заводилось. А об имени своего отца ни Ольге, ни Вере не приходило в голову говорить с Любочкой, которая воспитывалась с ними вместе. Хотя в семье к ней относились как к третьей сестре, Любочка чувствовала себя чужой. Она считала себя Золушкой, невинной жертвой судьбы. К сожалению, с годами это ложное чувство не ослабевало. Наоборот, усиливалось. Чувство благодарности за содеянное добро ей было незнакомо. Мастерица скрывать свои чувства, она похоронила их в себе самой, и никто не мог бы их обнаружить.
Понятно, что этот характер никак не гармонировал с характером Веры, прямым и открытым. В детстве их обоюдная антипатия проявлялась в размолвках, позд¬нее — в словесных перепалках, еще более болезненных. Вера никогда не упускала возможности подшутить над Любочкой, а та часто воспринимала это как обиду и оскорбление. И только в редких случаях Любочка отвечала в том же тоне. Она копила в сердце против доброй Веры заряд ненависти и надеялась когда-нибудь с лихвой ей отплатить.
Сегодняшнюю прогулку Вера и Любочка, как обычно, начали со словесной пикировки. На этот раз предмет спора касался обеих девушек и был особенно чувствителен. И поэтому Любочка изменила своей обычной сдержанности и ответила на нападение Веры. И хоть стычка недолго продолжалась, она оставила неприятный привкус. И против обыкновения девушки шли молча. Ольга надеялась, что мир наступил надолго. Но Верин задорный характер не дал ей успокоиться.
Вскоре Вера обратилась к Ольге с вопросом:
— Как ты думаешь, Оленька, встретим ли мы, как назло, молодого Беклешова? Он мало симпатичен, и один его вид испортит мне настроение на целый день.
— Невелика потеря, — ответила Любочка с сарказмом, прежде чем Ольга успела слово вставить. — Вообще я не понимаю, что ты имеешь против бедного Бориса, который всегда так любезен с тобой. И потом твое замечание для меня вдвойне неприятно. Ты ведь знаешь, что я считаю Бориса Ивановича своим другом.
— То, что я сказала о Борисе, — только мое мнение. Ты с ним можешь не соглашаться, — ответила Вера. — Но хочу дать тебе хороший совет, Любочка. Выкинь ты Беклешова из головы, ведь он никогда на тебе не женится.
— А это почему? — спросила Любочка, накаляясь.
— А какой ему интерес жениться на никому неизвестной оставленной родителями девушке, которая не принесет ему ни карьеры, ни связей, — ответила Вера, глядя прямо Любочке в глаза. — А жениться по любви, да еще против воли отца, — он не из тех мужчин.
Ольга бросила на девушек неодобрительный взгляд. Столь обидные слова Любочка слышала впервые. От Вериных слов на ее лице выступили пятна, а тонкие губы мстительно сжались. И она ответила тихим дрожащим голосом:
— Тебе нет нужды давать мне советы, в которых я не нуждаюсь. К тому же я намного старше тебя. И с полным правом могу ответить тебе тем же и посоветовать меньше думать о Владимире Островском. Больше думай о своих уроках по чтению.
— К счастью, ты не моя гувернантка и мои уроки тебя не касаются, — упрямо ответила Вера. — Владимир Николаевич — мой друг, и я думаю о нем столько, сколько мне угодно.
— Это, конечно, твое дело, — отвечала Любочка, — но к свадьбе это не приведет. Все, что ты сказала о Борисе, можно сказать и о Владимире.
— Я не думаю о свадьбе так, как ты о ней думаешь, Любочка.
— А виноград-то зелен, — иронически засмеялась Любочка.
— Смеется тот, кто смеется последним, — ударом на удар ответила Вера.
— Ты можешь смеяться, — сказала Любочка, — но Владимир еще не скоро соберется на тебе жениться.
— А этого я совсем не понимаю.
— Уж не объяснился ли он тебе в любви? — недоверчиво спросила Любочка.
Вера промолчала. Любочка выдержала паузу и продолжала:
— Мне трудно поверить, что единственный сын могущественного графа Островского, любимец царя, отдаст тебе руку и сердце. Он может подыскать себе партию получше.
Словесная перепалка становилась все резче и угрожала принять рискованный оборот. Ольга, преодолев себя, наконец, вмешалась и, как старшая, своим авторитетом установила непрочный мир.
— Ну, хватит! Я сыта по горло вашими ссорами, — сказала она. — Больше ни слова о Борисе Ивановиче и Владимире Николаевиче. Ты, Вера, уже вышла из малолетнего возраста для подобных детских дразнилок. Время покажет, кто из вас прав. А теперь, ради Бога, давайте наслаждаться прекрасной природой и сменим тему разговора.
Между тем девушки подошли к воротам монастыря. Эти ворота, как и увещевания Ольги, дали их мыслям другое направление. Наступило перемирие, и остаток пути они провели за спокойной беседой. Монастыр¬ский сад в этот день им, видимо, очень понравился, так как прошло много времени, прежде чем они вернулись к воротам. Ольга посмотрела на часы.
— Уже поздно, — сказала она. — Мы можем опоздать к обеду, а маме мы не сказали, что пошли сюда, и она, конечно, беспокоится.
Обратно они шли быстрее. На последнем повороте дороги они увидели сад своей дачи, а на шоссе — высокую фигуру женщины. Она стояла неподвижно и, не сводя глаз, смотрела в их сторону.
— В самом деле, это мама, — засмеялась Вера. — Она испуганно ищет своих цыплят. Бежим ей навстречу!
И с разбега Вера упала в руки матери.
Мария Дмитриевна Громова хоть и была уже не первой молодости, но сохранила черты былой необыкновенной красоты. Добросердечная, умная, но немного слабохарактерная женщина, она с радостью жила жизнью детей, позволяя им себя тиранить.
Ее муж, Петр Модестович, один из многих царских генерал-адъютантов, занял этот пост по счастью и протекции. Человек добродушный, мухи не обидит, он ни в чем не отказывал ни жене, ни детям. Отдыхая от службы в кругу семьи, он проживал дни, похожие один на другой, куря табак из длинного чубука и выпуская в воздух облака дыма. И этот образ жизни был пределом его желаний.
— Где вы пропадали, дети? — спросила госпожа Громова. — Я уже о вас беспокоилась.
— И напрасно, мама, — ответила Ольга. — Мы ходили в монастырский сад, и нам там очень понравилось.
— Я рада это слышать, но сейчас идемте быстрее переодеваться.
Дамы поднялись на веранду, направляясь во внутренние комнаты, но вдруг громкий стук копыт рысцой бежавшей лошади заставил их остановиться на лестнице. С чисто женским любопытством им хотелось разузнать, кто бы это мог быть. Вместо того чтобы проскакать вдоль дороги, всадник повернул коня к воротам дачи и въехал в сад. К удивлению дам, еще не узнавших его, он проскакал галопом через сад и у самой лестницы остановил вспененного коня. Красивый кавалерийский офицер соскочил с седла и, поклонившись, поцеловал руку хозяйке.
— Ах, Владимир Николаевич, — сказала госпожа Громова. — Какой приятный для нас сюрприз. Мы полагали, вы еще в городе. Что вас привело сегодня в Стрельню?
— Прекрасная погода и жаркое солнце убедили моих родителей не оставаться больше в пыльной столице, — ответил юный граф Островский. — Так как двор не¬ожиданно быстро переселяется в Петергоф, то и мы переезжаем сегодня на дачу. И вот я снова здесь, на даче, чтобы передать вам привет.
Говоря это, граф Владимир по-братски поклонился юным дамам. Как старый друг, он многие годы еже¬дневно бывал в этом доме.
Две сестры приветствовали его, каждая по-своему, соответственно характеру и окрылявшим их чувствам. В то время как Ольга Петровна встретила юного друга спокойно и с достоинством, Вера одним прыжком соскочила с лестницы и сердечно пожала графу руку. Ее живое лицо светилось радостью.
— Вы как раз пришли вовремя, к обеду, Владимир Николаевич, — сказала хозяйка. — Я надеюсь, по меньшей мере, что вы не сразу нас покинете.
— С благодарностью принимаю приглашение. Я сказал родителям, что направляюсь к вам, чтобы они скоро меня не ждали.
Между тем прибежавший слуга отвел лошадь графа на конюшню, а дамы ушли в дом, чтобы переодеться к обеду.
В тот момент, когда Вера последней проходила в двери, она почувствовала, как кто-то тронул ее за платье. Удивленная, она остановилась и увидела, как ее друг незаметно пытается вложить в ее руку записку. Лишь секунду она колебалась, принять ли записку, переданную столь необычным путем. Любовь победила. Покраснев, она приняла письмо и с большой ловкостью спрятала его в складках платья. В отличие от Веры, граф соблюдал при этом полное хладнокровие.


Глава вторая

Со всех ног бросилась Вера в свою комнату, закрыла дверь и дрожащими руками вытащила письмо. Отгадала ли она заранее его содержание? Возможно, да, так как не торопилась сломать печать. Она смотрела на письмо, и глаза ее радовались неожиданному подарку. Со всех сторон Вера рассмотрела письмо, крутила его в руках, смотрела на просвет, тщетно пытаясь в него проникнуть. Потом поднесла к губам, быстро поцеловала и, прелестно улыбаясь, посмотрела на него, как будто хотела сказать: сейчас ты — мой, Владимир Николаевич!
Наконец, ждать стало невмоготу. Она судорожно вскрыла письмо. Волнуясь, узнала хорошо знакомый почерк. Затем начала читать:
«Моя горячо любимая Вера! Не сердитесь на меня за это обращение. Простите, что я вообще осмеливаюсь писать эти строчки, передать их в Ваши руки. Но мое сердце переполнено. Досель незнакомая мне сила любви, которую я к Вам испытываю, не дает мне более молчать. Да, Вера. Это — сладкая тайна, которую я долго хранил в себе, которую оберегал и прятал, как скупой прячет свое сокровище. Я не могу более хранить его в своей душе. Я должен шепнуть Вам, сказать Вашему сердцу, что я Вас люблю так, как никто еще не любил на свете. Понимаете ли Вы, что значат эти слова? В состоянии ли Вы проникнуть в их смысл? Человеческий язык выразить это не может, если только Ваше сердце не поймет. Потому что наш язык слишком холоден, слишком скуден, чтобы в звуке хоть в малой степени передать то, что переживает моя душа. Но я не боюсь быть непонятым Вами. Я знаю, мое небесное дитя, что Вы любите меня так же, как я люблю Вас, что нами движут, в нас живут одни мысли и чувства. Я уверен, что мы понимаем друг друга, что моя тайна принадлежит и Вам. Слишком часто и глубоко я заглядывал в Ваши прекрасные синие глаза, зеркало Вашей чистой души, в ее свет, чтобы не быть в этом убежден. Один, без Вас, я жить долее не могу. Лишь связанным с Вами навеки я чувствую себя в силах идти по жизни. Хотите ли Вы быть Моей? Доверить свое будущее счастье моей любви и защите? Скажите «да», Вера. Ответ «нет» я не перенесу. Он будет мне смертным приговором.
Более сегодня сказать я не могу, моя горячо любимая Вера. Моя судьба — в Ваших руках. В ожидании Вашего приговора, навсегда Вас искренне любящий и почитающий Владимир Островский».
Кончив читать, она бессильно опустила руки. В том, что произошло, не было сомнений. Ее глаза засияли, ее охватило небывалое блаженство. Дитя в ней умерло. Волшебное слово любви родило молодую женщину. Его соблазнительный звук нашел отзыв в ее сердце. И она сама удивилась этому неожиданному превращению и тому новому свету, в котором ей предстал Владимир. С раннего детства она знала юного Островского, они виделись почти ежедневно. Они выросли вместе, как брат и сестра. Он был ее помощником, ее доверенным другом. Рано развившись, Вера, подобно распустившейся почке, обещала превратиться в прекрасный цветок. Владимир не мог больше медлить с признанием. И Вера была счастлива, так как сейчас знала то, что раньше предчувствовала и на что надеялась.
Наконец, большой колокол предупредил всех о начале обеда. Без этого предупреждения Вера рисковала попасть в трудное положение, забыв все на свете, про время и про еду. С трудом вернувшись к действительности, она спрятала в платье письмо, предвестник своего счастья. Расстаться с ним она не решалась. После этого она поспешила в столовую.
Семья вместе с графом Островским уже собралась, но живая беседа еще не завязалась, и все заметили ее опоздание. Граф бросил на нее испытующий взгляд. Как все влюбленные, он боялся и не был в себе уверен. Но когда их взгляды встретились, он прочел в ее глазах ответ «да». И почувствовал себя на седьмом небе от счастья.
Обед шел своим чередом, ни быстрее, ни медленнее, чем обычно. К тому же Петр Модестович Громов был слишком педантичен, чтобы отступать от правил. Но влюбленным казалось, что обед никогда не кончится, что этой муке не будет конца. Им хотелось быть наедине, без свидетелей, и говорить о своей любви.
Любящее и заботливое материнское сердце Марии Дмитриевны почувствовало, что случилось что-то важное. Она, как и ее дети, знала Островского и нашла, что он, против своего обыкновения, выглядит озабоченным и рассеянным. Также и Вера была тиха и замкнута. Госпожа Громова украдкой бросала на них опасливые вопросительные взгляды. И все же терпеливо ждала разгадки, так как была уверена, что не пройдет и ночи, как дочь откроет ей тайну своего сердца.
После обеда все отправились в сад насладиться свежим воздухом и светлым вечером, какие лето дарит после бесконечных зимних ночей. К обществу присоединились знакомые из соседних дач, группами или парами гулявшие по саду. Среди присоединившихся оказался Борис Иванович Беклешов, служивший предметом разговора во время утренней прогулки юных дам. Черты его лица были не слишком правильны и красивы, но, высокий и стройный, он выглядел в мундире хорошо. Речь его была оживленной, замечания остры и комичны, и он умел занять большое общество любезным обращением и льстивым вниманием к отдельным дамам. Но от опытного наблюдателя не ускользало, что первое благоприятное впечатление, которое он, как правило, производил, потом ослабевало. Особенно неприятное впечатление производили его глаза, вызывавшие к нему антипатию. Его взгляд был изменчив и взволнован, иногда в нем было что-то подстерегающее, как у кошки. Он мог смотреть на дам дерзко, не скрывая желания, и те, невольно краснея, отворачивались.
Если он встречал в дискуссии несогласное с ним мнение, то мог в ярости вскочить. Впрочем, Борис Иванович редко обнаруживал свой характер. В свете за ним утвердилось мнение как о любезном и добродушном человеке. Госпожа Громова относилась к нему как к сыну, охотно его терпела и была ему даже рада. Его считали добропорядочным молодым человеком. Способности и возможная протекция обещали ему блестящую карьеру. Матери двух дочерей на выданье не гоже было пренебрегать им, и она обращалась с Борисом с внимательной предупредительностью.
Как и большинство мужчин, он питал особый интерес к юной Вере, которая все более вызывала его живую симпатию. Так как его чувства не встречали взаимности, он заключил, что сердце Веры не свободно. И это не только не отвратило его от мысли домогаться ее руки, но, наоборот, разожгло его желание. Его деспотичный вспыльчивый характер не переносил ни возражений, ни сопротивления. Когда он встречался с сопротивлением, первое, что он хотел сделать, — сломить его.
В этот вечер он, будучи в особенно хорошем настроении, был окружен дамами, которых беспрестанно веселил.
— А где же Вера Петровна? — спросил он ее старшую сестру. — Я ее видел только мельком, а потом она покинула наше общество.
— Почему вы все время интересуетесь моей сестрой, Борис Иванович? Это по меньшей мере прискорбно. Вместо того чтобы думать об отсутствующих, вы могли бы обратить внимание на присутствующих.
— Это я и делаю все время, Ольга Петровна, и изо всех сил занимаю вас. Но разве это преступление, спросить о вашей сестре?
— Это не преступление, и вы можете о ней спрашивать сколько вам угодно, но я нахожу ваше поведение негалантным.
Этим Ольга закончила разговор, а Беклешов вернулся к оставленным им дамам.
Вера и Владимир медленно бродили рука об руку по удаленным уголкам сада. Деревья и постепенно сгустившиеся сумерки скрывали их от любопытных взглядов. Они говорили о первой любви, вечной и всегда новой. Юные сердца переполняло счастье, которое каждому дается испытать один раз в жизни. Робко прижимаясь к любимому, Вера спросила:
— Сейчас я чувствую себя такой счастливой, что испытываю страх, когда думаю о будущем и спрашиваю себя, что скажут ваши родители, когда узнают о нашей любви, что они скажут о нашей помолвке? Ваш отец выглядит таким важным и ваша матушка так холодна и высокомерна, что я боюсь их. Конечно, они не захотят видеть меня своей невесткой.
— Будьте спокойны, моя милая Вера, и не думайте о плохом. Если бы Вы знали моих родителей, как я их знаю, вы бы не говорили так. Они — лучшие люди на земле, которые никогда мне ни в чем не отказывали.
— Не знаю почему, но ваши слова впервые в жизни меня не убеждают. Ваши родители, конечно, строят большие и честолюбивые планы насчет вашего будущего, и они согласятся женить своего единственного сына, по меньшей мере, только на княжеской дочери. Я не слишком знатна для них. Моя мать уже давно полюбила вас всем сердцем. Когда я сегодня вечером рассказала ей о вашем письме, она плакала от счастья, узнав, что мы объединим наши судьбы. Но с вашими родителями дело обстоит иначе. И от этого у меня тяжело на сердце.
— Вас преследуют воображаемые призраки, Вера. И то, чего вы боитесь, не случится. Мои родители никогда не говорили со мной о свадьбе, и их возможные планы на этот счет мне поэтому совсем неизвестны. Но я не сомневаюсь ни на мгновение, что если войду к матери и скажу ей, что обещал сердцем и что должен избрать Веру Петровну Громову женой, а иначе мне не жить, то получу ее благословение и, благодаря ей, согласие отца.
— Ах, вольно вам так говорить, мой любимый Владимир. Но чтобы положить конец мучительной неизвестности, обещайте мне поговорить с вашей матерью еще сегодня и дайте мне знать как можно быстрее об ее ответе.
— Я сделаю это обязательно. Я не могу более скрывать от отца и матери тайну, от которой зависит вся наша жизнь.
— Когда я вас снова увижу, Владимир, чтобы из ваших уст узнать решение моей судьбы?
— К сожалению, не скоро, так как завтра я возвращаюсь в полк, по меньшей мере на восемь дней. А в следующую неделю двор устраивает бал в Петергофе, и я должен присутствовать на нем. Но если Вы получите приглашение, и я на балу под звуки музыки прошепчу вам ответ моей матери?..
— Вы полагаете, Владимир? — ответила Вера, и при мысли о бале ее глаза радостно заблестели. — Вы знаете, что я не представлена ко двору, еще ни разу не была в свете и, конечно, не получу приглашение на этот праздник. Но как было бы хорошо попасть туда.
— Тогда предоставьте это мне. Но как отнесется к этому ваша мать?
— О, мама не скажет «нет», если я ее как следует попрошу и если царь даст свое согласие.
— Этого достаточно. Ведь этот бал — просто дачное увеселение и не приурочен к празднику. Поэтому ни¬кто не будет смотреть, представлены ли вы формально царице, которая знает вас с рождения. Так как Ольга и Любочка там будут, то я испытаю свой дипломатический талант и проведу вас с ними. А до той поры нам надо набраться терпения, моя дорогая Вера. Помните, что вы — всегда в моей душе.
Эта неожиданная возможность попасть на бал, первый в ее жизни, отогнала грустные мысли, охватившие Веру. При мысли о бале согласие родителей Владимира на их брак показалось не такой уж непреодолимой преградой, как ей думалось еще несколько минут назад. Живой и радостной Вере легче верилось в светлые стороны жизни.
В веселом настроении Вера и Владимир вернулись к обществу, которое постепенно собралось на террасе вокруг чайного стола. Петр Модестович сидел за столом в центре общества в расстегнутом сюртуке, как паша, с неизменным чубуком в руке и благоговейно наблюдал за синими клубами дыма, вылетавшими из трубки. Мария Дмитриевна, любезная и внимательная хозяйка, не покидала свое место за самоваром, всегда готовая предложить гостям чашку чая.
Лишь только Вера появилась в кругу света, отбрасываемого лампой, как Беклешов встал рядом с ней. Бросив на нее быстрый взгляд, он спросил:
— Вы нас надолго покинули, Вера Петровна. Могу я спросить, где вы были все это время?
— Вы, должно быть, чувствуете в себе способно¬сти к шпионской службе, Борис Иванович? — быстро последовал ответ в форме вопроса. — Но спрашивать вам нет нужды. Ваша проницательность подскажет вам ответ.
Слова юной дамы были тем более неприятны Беклешову, что его отец занимал высокий пост в секретной полиции. Сын в полной мере почувствовал яд направленной в него стрелы, но показал это лишь на мгновение. Оправившись, сказал со смехом:
— Я так страстно тоскую по вам, а слышу вместо благодарности одни неприятные слова.
— Если вы хотите

Пушкина-Меренберг Н.А. Вера Петровна. Петербургский роман

00.09.2004

Автор: Мужское—женское
Источник: Мужское—женское

Как говорят, каждый человек может написать одну книгу — роман своей жизни. Но если бы Наталья Александровна Пушкина не была младшей дочерью величайшего русского поэта, издавать и читать эту книг никто бы не стал — роман написан откровенно плохо. Однако, поскольку «и это все о нем», вернее — о его самых близких людях, о которых каждый интересующийся историей и литературой и так знает предостаточно, книга представляет интерес. Наталья Александровна Пушкина была влюблена в молодого графа Николая Александровича Орлова, он отвечал ей взаимностью, но жениться не смог из-за запрета отца: тот считал мезальянсом брак своего сына, которому прочили блестящее дипломатическое будущее, с дочерью поэта, находившегося под надзором III отделения. Влюбленных разлучили. Н.А. Орлов действительно сделался русским посланником в Брюсселе, Париже и Берлине. А Наталья Александровна, к великому огорчению своих родных, вышла замуж за Михаила Леонтьевича Дубельта — сына Л.В. Дубельта, который и исполнял надзор за ее отцом и после гибели поэта опечатал его кабинет, занимался разбором его бумаг. Брак дочери Пушкина и сына Дубельта был несчастливым. Дубельт ненавидел своевольную красавицу жену, издевался над ней и даже истязал физически, подвергая побоям. Наталья Александровна родила троих детей. В конце концов несчастной женщине удалось получить разрешение на раздельное жительство с мужем, а в 1867 году они развелись. Наталья Александровна вышла замуж за принца Николая Наусского и поселилась в Висбадене. И роман своей жизни написала на немецком языке для своих потомков, уже не читавших по-русски. В романе Наталья Александровна описывает интригу, приведшую к разлуке главной героини с возлюбленным, отдавшую прекрасную девушку во власть другого соискателя ее руки — человека жестокого и порочного. Правда, в романе все кончается благополучно: зло повержено, добродетель торжествует, злодей застрелился, а влюбленные воссоединились. Жизнь, конечно, была более жестока, но и более интересна. Книга прекрасно издана — очень изящный, «подарочный» томик с цветной вклейкой, на которой даны портреты всех упоминавшихся в романе.