Предисловие................................................................... 5

Глава I..............................................................................6
Назначение бессарабским губернатором — Поездка в Пе-
тербург — Петергоф и представление государю — Пле-
ве — Первое знакомство с еврейским вопросом

Глава II..........................................................................16
Отъезд в Бессарабию — Бендеры — Приезд в Кишинёв —
Настроение жителей — Прием и визиты — Раабен и Устру-
гов — Прием еврейской депутации — Перемена настрое-
ния — Похороны Торы — День губернатора

Глава III.........................................................................33
Полиция — Губернское правление — И.Л.Блок — Коро-
бочный сбор — Прием новобранцев-евреев — Порочные
иностранцы — Подводная повинность — Незаконные сбо-
ры в пользу помещиков — владельцев местечек

Глава IV.........................................................................49
Ожидание погромов — Приезд английского дипломата
и американского корреспондента — Погромное настроение
и борьба с ним — Пронин и Крушеван — Тревожные
признаки — Доктор Коган — Поведение евреев — Еврей-
ская самооборона — Настроение полиции

Глава V...........................................................................65
Военные власти в Кишинёве — Три генерала — Мои от-
ношения с военными властями, роль войск в Кишинёве —
Поручик К. — Поручик X.

Глава VI.........................................................................74
Дворянство в Бессарабии — Помещик X. — Крупенские —
Дворянский пансион-приют — Земство — Суд — Дело об
апрельском погроме — Мое мнение о причинах возникно-
вения кишинёвского погрома — Прокурорский надзор

Глава VII........................................................................98
Духовенство — Имущество армянской церкви — Имения
заграничных монастырей — Училище виноделия — Ак-
цизное ведомство

лава VIII..................................................................... 109
Кишинёвское общество — Обычаи — Нравы

Глава IX....................................................................... 117
Выезд с войсками в село Корнешты — Сопротивление
властям четырехсот резешей — Восстановление порядка —
Второй случай сопротивления крестьян законным требо-
ваниям власти

Глава X......................................................................... 128
Объезд губернии — Бельцы — Сороки — «Еко» — Хо-
тин — Измаил — Вилково — Шабо

Глава XI....................................................................... 149
Поездка в Румынию по высочайшему повелению — Яссы —
Румынская королевская семья — Мнение короля о Рос-
сии — Кармен Сильва — Обед в мэрии

Глава XII...................................................................... 161
Еврейский вопрос в Бессарабии — Запрос министерства
по этому поводу — Моя записка — Правовое и эконо-
мическое положение евреев в Бессарабии — Общие вы-
воды по вопросу о равноправии евреев

Глава XIII.................................................................... 193
Петербург в январе 1904 года — Объявление войны — Пле-
ве — Совещание по еврейскому вопросу — Совещание
губернаторов по поводу проекта реформы крестьянского
управления — Перевод мой в Харьков — Князь Свято-
полк-Мирский и назначение мое в Тверь — Отъезд из
Кишинёва

Кишинёвское общество — Обычаи — Нравы

Генерал Каульбарс, заменивший покойного графа Мусина-Пушкина в командовании войсками Одесского округа, однажды, обедая у меня, рассказал, что двадцать лет тому назад он был так же приглашен обедать к губернатору Шебеко. Он уже подъехал к губернаторскому дому и даже видел через освещенные окна, как гости садятся за стол, но попал на обед лишь с большим опозданием. Пролетка гостя завязла в грязи перед самым губернаторским домом, а Каульбарс, как щеголеватый столичный офицер, не решался слезть с пролетки и погрузить в невылазную грязь свои кавалерийские сапоги и рейтузы. Ему пришлось дождаться проезда мажары с двумя волами, которые и доставили гостя к губернаторскому подъезду.

С тех пор Кишинёв стал неузнаваем. Александровская улица, на которой стоит дом, где когда-то останавливался во время войны с Турцией Александр II и в котором генерал Каульбарс так неудачно пообедал, из окраинной стала центральной. К юго-западу от нее вырос за двадцать пять лет новый городок с красивыми постройками и прямыми улицами, обсаженными тополями и белой акацией. Дом дворянского пансиона, приют княгини Вяземской, здание второй женской гимназии, земский музей, новое здание губернского правления, реальное училище, первая мужская гимназия не испортили бы вида и на улицах столицы. Широкие тротуары содержались в порядке, а середина улицы была замощена каменными плитками. На главном Александровском проспекте тротуары были настолько широки, что конка шла не по улице, а по краю полосы, отведенной для пешеходного движения.

Две театральные залы, одна в Пушкинской аудитории, другая при Благородном собрании, давали возможность иметь в Кишинёве не только постоянную драматическую труппу, но и предоставлять помещение одесским и прочим гастролерам, никогда не обходившим нас при своих поездках по юго-западу России.

Итак, 140 000 жителей, шесть казенных средних учебных заведений и столько же частных, два театра, несколько клубов, обширный городской сад с двумя ресторанами и отдельным участком, в котором помещалась открытая сцена для так называемого «шантана», — всё это показывало, что Кишинёв — город не из последних, а сравнительно с патриархально-скромным Тамбовом он представлялся мне еще более значительным. Один только недостаток мешал Кишинёву приобрести вполне красивый вид и примирить с летним пребыванием в городе тех, кто обязан поневоле переносить городскую жару и пыль, не имея возможности воспользоваться в летнее время чистым воздухом и прохладой морского берега или горного леса. Это слабое место Кишинёва — недостаток воды, которой в реке Быке, как я уже упоминал, вовсе не имеется и которой из ключей, питающих городской водопровод, получается примерно 150 000 ведер в день, то есть немногим более одного ведра на каждого жителя города — на питье, на мытье и на случай пожарного бедствия.

Я лично не страдал от жары, которую переношу легко, и часто летом хаживал пешком, около двух часов дня, в присутственные места, по пустынным улицам города, мимо домов с прикрытыми ставнями, сквозь которые любопытствующие обывательницы Кишинёва с удивлением смотрели на смелого и деятельного губернатора, не боящегося солнечного удара и занимающегося делами в то время, когда полуодетые кишинёвские дамы, сидя у окон, кушали дульчецы и запивали их холодной водой. Однако известного рода привязанность к месту, где приходится жить и работать, и то губернаторское свойство, которое заставляет начальников губернии считать, что им до всего есть дело, не раз обращали мои мысли к вопросу о снабжении Кишинёва водой.

Когда я сидел на загородном кладбище, близ усыпальницы семьи Катаржи, откуда открывался чудесный вид на окутанный золотой пылью город, или ходил в другое любимое мною место для прогулок, в Дубинский сквер, из которого видны были отдаленные очертания Карпатских отрогов, я часто мечтал на маниловский манер о том, как хорошо было бы провести в Кишинёв воду из Днестра, за 18 верст, как преобразился бы в таком случае город и как приятно было бы иметь большие средства, чтобы пожертвовать городскому управлению на память о моем губернаторстве необходимые для днестровского водопровода два миллиона рублей. Однако «за неимением свободных остатков в потребном размере» я принужден был выказать свою заботу о городском водоснабжении более скромным образом, уничтожив обычай, согласно которому местная пожарная команда производила в жаркие дни свои упражнения перед моим помещением. Обыкновенно летом, по распоряжению полицмейстера, пожарные выстраивались перед губернаторским домом и обильно поливали из труб его крышу, стены, цветники и сад, после чего действительно наступала прохлада и воздух вокруг дома становился чист и ароматен. Однако прекращение такой расточительности по отношению к запасу городской воды произвело в городе настолько хорошее впечатление, что о потерянном комфорте жалеть не приходилось.

Кишинёвское общество представляло особенности, которые меня сначала несколько удивляли. С теми из них, которые выражались в особом отношении к губернатору, я неустанно воевал и к концу своего пребывания в Бессарабии значительно содействовал усвоению кишинёвским обществом той простой мысли, что губернатор, вне особого круга его служебных отношений, может являться в виде простого смертного. По понятиям многих, я должен был следовать в городе не иначе как в экипаже, в сопровождении конных стражников, имея впереди полицмейстера; пешком ходить мне не полагалось, заходить в магазины что-нибудь купить являлось с моей стороны тяжким нарушением этикета. На штатский костюм, который я часто носил, кишинёвцы, привыкшие к ряду военных губернаторов, смотрели сначала с удивлением. Осуждали и мою жену за то, что она, не зная местных обычаев, бывала в магазинах, выбирала там товары и уплачивала за них деньги. Оказалось, что дама, уважающая себя, могла только подъехать к магазину в экипаже, куда приказчики должны были выносить ей образцы товаров. Выбрав всё необходимое, покупательница не могла даже взять с собой своих покупок, которые присылались ей на дом. Кажется, хороший тон требовал, чтобы деньги за товар не уплачивались немедленно по его доставке, и, во всяком случае, считалось гораздо приличнее не платить по забору, нежели спешить с уплатой.

Принято было в Кишинёве встречать губернаторскую чету у себя дома не иначе как с особыми церемониями.

До Раабена бессарабским губернатором долгое время был генерал Константинович, небогатый человек с простыми вкусами и привычками. Познакомившись с семьей одного богатого местного помещика, живущей в Кишинёве, Константиновичи, по русской привычке, отпра­вились как-то вечером посидеть у новых знакомых, поговорить и выпить чашку чаю. Удивленный лакей ввел их в гостиную, затем послышалась беготня по коридорам, захлопали двери, зашуршали платья. Наконец появились обрадованные, изумленные и разряженные хозяева дома, с сыновьями, одетыми во фраки; еще через час стали съезжаться спешно вызванные гости, а к тому времени, когда аккуратный Константинович стал прощаться, намереваясь отойти ко сну, загремела посуда и многочисленные клубные лакеи принялись накрывать заказанный в клубном буфете парадный ужин.

Как приятно было бы пообедать с веселыми, жизнерадостными бессарабцами на товарищеских началах, и как тяжелы такие обеды, когда присутствуешь на них в качестве губернатора! Не говоря уже о том, что губернаторский желудок представляется почему-то в глазах большинства «сшитым из семи овчин», как у попа русской пословицы, приходится за такими обедами сидеть одному, на почетном конце стола. Видя перед собой прекрасное вино, надо помнить, что между рюмкой и глотком ее содержимого должен быть помещен ответный тост на цветистое приветствие хозяина. И, наконец, не надо забывать, что так же придется принимать гостей и у себя, если не желаешь прослыть скупым или нелюбезным.

Я всеми способами старался внести в бессарабскую пышность немного калужской простоты. Избегая, по возможности, обильных угощений и стараясь показать, что общество для меня интереснее еды, я налегал лишь на бессарабские вина, действительно превосходные, если их пить на месте, и категорически заявлял, что никаких иностранных вин я не пью, считая их ниже местных во всех отношениях. Самолюбие уроженцев виноградной полосы было польщено признанием высоких качеств их родного продукта, и мне удалось почти совсем вывести из употребления иностранные вина на тех обедах, где я был главным гостем. Когда, в торжественных случаях, подавалось шампанское, я все-таки наливал в свой бокал бессарабское вино и в этом случае не грешил притворством, так как шампанского я не переношу.

Но оказываемое мною местному вину предпочтение привело к совершенно неожиданным последствиям. Стоило мне похвалить чье-нибудь местное вино, как на другой день ко мне являлся посланный, заведующий подвалом, и от имени польщенного хозяина передавал ассортимент бутылок разных сортов вин, нередко почтенного возраста, с любезной запиской, приглашавшей меня попробовать образчики бессарабского виноделия. Отказаться было невозможно, отдаривать любезных знакомых я не мог, и потому решил, что всего лучше не проявлять по отношению к такого рода подаркам от доброго сердца излишней щепетильности. У меня был собственный запас тщательно выбранного из лучших владельческих погребов вина, который помещался в прекрасном подвале, с ходом из столовой. Я сам сортировал эти вина, вел им каталог, и скоро у меня образовался очень порядочный любительский винный погреб, из которого мы брали не менее восьми бутылок для ежедневного употребления.

В продаже совсем нет хороших бессарабских вин. Происходит это оттого, что помещики-садовладельцы продают обыкновенно весь свой урожай сырым через два месяца после сбора винограда, а оставленные для себя бочки хранят, разливают и никогда не пускают в продажу. Такие хозяйские вина можно купить только по знакомству, и то с большим трудом, так как бессарабцы считают как будто неприличным продавать оставленные для себя запасы вина и стараются непременно раздарить всё, чего не могут выпить сами.

Общий характер кишинёвского общества всего заметнее отражался на жизни первого местного клуба — Благородного собрания, которое не походило на обычные провинциальные клубы знакомых мне городов. Клуб этот был всегда полон, завсегдатаи его собиралась около карточных столов уже с двух часов, расходясь зимой не ранее 3-4 часов ночи, а летом сидели и до 6-7 часов утра. О степени процветания этого учреждения можно судить по тому обстоятельству, что на ремонт одной только клубной кухни было при мне ассигновано собранием 36 000 рублей, а десятипроцентное отчисление с карточного дохода, установленное во время войны в пользу Красного Креста, достигало тысячи рублей в месяц. Играли в Кишинёве очень бойко, и в такие игры, которые заставляли меня осторожно пользоваться моим званием почетного члена. Я посещал клуб очень редко, чтобы не являться в роли явного попустителя азартной игры, борьбу с которой я предоставил всецело полицмейстеру.

Бессарабцы замечательны, между прочим, тем, что они любят жить не на доходы, а на весь капитал. Таковы они и в карточной игре. Выиграть или проиграть в течение сезона сумму, равную всему состоянию, — для них ничего не значит. В мое время один из местных мировых судей, Б., человек не особенно богатый, выиграл в кишинёвском клубе в течение двух недель 60 000 рублей, а затем постепенно проиграл всю эту сумму в течение двух месяцев. Многие проигрывались начисто и исчезали на время с общественного горизонта. Были среди членов клуба и профессионалы, чтобы не сказать больше: один из них снимал перчатки с рук только во время игры, для того, как мне объяснили, чтобы сохранить чувствительность на концах пальцев во время метания карт.

Не могу не упомянуть о том, что кишинёвское общество обладало большой, даже излишней, терпимостью по отношению ко многим своим сочленам. Лица, дурная репутация которых была общепризнанной, принимались всюду и пользовались полнейшим общественным равноправием.

Экспансивная натура южан-бессарабцев выражалась, между прочим, в частой перемене отношений между знакомыми и друзьями. Много раз я ставил невольно в неловкое положение людей, считавшихся между собою приятелями. Посадишь их рядом за столом, а они, оказывается, уже неделю как перестали друг с другом разговаривать. Только успеешь запомнить, что те или другие лица поссорились между собою, как они опять оказываются приятелями. Объявление войны и заключение мира следовали одно за другим так быстро, что я положительно не успевал следить за переменой настроения и принужден был перед приглашением гостей, как мужчин, так и дам, наводить справки у всеведущих лиц о состоянии, так сказать, общественного барометра. Обиды и ссоры, к счастью, оказывались пустыми и серьезных последствий в течение большей части года они не имели.

Но был такой период, во время летней жары, доходившей иногда до 46° Р^[1] на солнце, когда ничтожные причины вызывали серьезные последствия. Общая нервность усиливалась в это время до чрезвычайности и принимала у разных лиц различные формы. Вице-губернатор Блок однажды летом настолько потерял самообладание, что хотел подавать прошение об отставке: ему показалось, что он не способен работать, что всё идет у него плохо, что везде царствуют взятки и злоупотребления, что мы с ним напрасно трудимся. Он как будто предчувствовал катастрофу, общее крушение всего честного, хорошего и полезного, не спал по ночам и истерически плакал.

Другие вместо апатии испытывали раздражение и теряли самообладание; так, один околоточный надзиратель в июле 1903 года в ответ на простое замечание начальника ударил его по лицу и попал под суд. За столиками ресторана, в городском саду, бросали друг в друга бутылками, а иногда бывали и более серьезные последствия. Однажды во время жары застрелился на скамейке городского сада местный нотариус, а одна молодая особа, обедавшая с двумя кавалерами, ранила одного из них выстрелом из револьвера, вынутого ею из кармана своего соседа.

Все описанные случаи сосредоточились на периоде исключительной летней жары. Когда она прошла, всё вошло в норму, и только одна смерть и два судебных дела напоминали о власти, проявленной силами природы над человеческим духом.