Содержание

Предисловие.....................................................................7

Рождение....................................................................... 10

Прадед, дед и дядя........................................................ 14

Отступление: о шкафах.................................................. 15

Отступление: о Ленине................................................... 15

Мама.............................................................................32

Отступление: об Ахматовой и Зощенко....................... 34

Шкловский и Якобсон................................................... 40

Маяковский...................................................................... 42

Горький............................................................................ 43

Папа.............................................................................. 51

Отступление: о Нюре...................................................... 52

Нуля.............................................................................. 61

Друзья родителей........................................................... 71

Отступление: о Мессинге............................................... 75

Квартирные соседи......................................................... 79

Детства пора золотая..................................................... 86

Наставники.................................................................... 93

Пионерский лагерь в Комарово.................................... 100

Ценность пляжных знакомств....................................... 111

Илья Авербах..................................................................111

Евгений Рейн..................................................................113

Альма-матер................................................................. 117

День Утюга.................................................................. 126

Медовый месяц............................................................ 135

Я — рябая женщина........................................................ 144

Пасик.......................................................................... 155

Путь наверх, в науку................................................... 163

Кнут и пряник............................................................. 175

Ночные гости............................................................... 195

Попытка подвести черту............................................... 198

Брандспойт и перо....................................................... 201

«Голубой мальчик» Гейнсборо....................................... 207

Бродский...................................................................... 212

Знакомство......................................................................215

Начало пути....................................................................219

Бродский — геолог........................................................ 222

Одиночество.................................................................... 225

Глас народа..................................................................... 228

Бродский за окном........................................................ 230

На французской промышленной выставке................. 232

Бродский — гуру............................................................ 233

Марина............................................................................235

Его автографы................................................................245

Сорокалетие....................................................................253

Бродский — квартиросъемщик.....................................261

Маргарет...................................................................... 266

Римские каникулы........................................................ 277

Отступление: об Андрее Вознесенском.......................284

По знакомству............................................................. 287

На исходе индейского лета.......................................... 297

Синдром Клаустенберга................................................ 303

Риелтор с человеческим лицом..................................... 306

Рожденные заново в отеле «Ховард Джонсон».............. 316

Шмаков....................................................................... 332

Либерманы и Либермания............................................. 345

Мacdowell colony.......................................................... 356

«Русский самовар»........................................................ 361

Предсказание............................................................... 374

Месть гадалки............................................................. 381

Опять в Москве........................................................... 386

Встреча с домом.......................................................... 395

Тени прошлого............................................................. 400

Барышников....................................................................401

Довлатов...................................................................... 411

Бродский и Довлатов: сходство и различия...............440

Охота за мэром Собчаком............................................ 444

Встречи и приключения в пути..................................... 462

Ужин в Тбилиси.............................................................462

Обгоняя танки................................................................464

На пути к звездам.........................................................467

Только в Брюсселе.........................................................467

Парижский уикенд.........................................................474

В кафе «Мольер»............................................................483

Золотой верблюд............................................................486

Испанское каприччио....................................................497

В Севильском университете........................................497

Мои корриды...............................................................500

По следам дона Эрнесто.............................................508

В сердце пустыни...........................................................517

Изумрудный остров........................................................524

Эпилог......................................................................... 552

РОЖДЕНИЕ

 

 

Мне невероятно повезло. Жизнь наградила меня необыкновенными родителями. Оба — петербургские интеллигенты с яркой и необычной судьбой. Оба получили первоклассное образование, были прекрасно воспитаны, доброжелательны, гостеприимны и равнодушны к материальным благам. И оба обладали редким чувством юмора. В таких семьях часто устраивались литературные вечера и концерты, ставились домашние спектакли, велись философские споры. Впрочем, всё это могло быть применимо к моей семье, родись я на сто или хотя бы на пятьдесят лет раньше. Но я родилась в эпоху, когда те, кто мог играть по вечерам сонаты и ноктюрны и ставить домашние спектакли в уютных гостиных, были расстреляны или умирали от голода и побоев в лагерях, а те, кто был еще на свободе, не музицировали и не вели увлекательных философских споров. Писатели, художники, музыканты и ученые боялись раскланиваться на улице.

Впрочем, начнем с начала.

Какие события в жизни человека являются самыми значительными? Безусловно, рождение и смерть. Поскольку начать мемуары с описания своей смерти я сочла излишне экстравагантной данью постмодернизму, то выбрала консервативное начало — рождение.

Я родилась в Ленинграде, в разгар весны. Этот день совпал с кануном 1 мая, по коему поводу одна шестая часть суши была наряднo декорирована лозунгами, плакатами и портретами угрюмых мужчин с низкими лбами. Среди цветов преобладал красный, среди звуков — бравурные марши, среди запахов... Впрочем, достаточно упомянуть, что население великой страны обильно выпивало.

Когда американцы, мои новые соотечественники, задают астрологический вопрос, под каким знаком зодиака я родилась, я отвечаю: Taurus, или бык. На самом деле я родилась под знаком четырех.

Четверо в профиль — Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин — трепетали над входом в Ленинградский институт акушерства и гинекологии им. Отто, куда мама прибыла с целью меня родить. В этот день врачи и медсестры готовились ликовать со всем советским народом. Запершись в ординаторской, они посасывали этиловый спирт и закусывали бутербродами с крутым яйцом и балтийской килькой. Мамины вопли отвлекли их ненадолго. Подбежав к роженице, они увидели, что младенец застрял в пути, проявляя неуместное упрямство. Персонал начал дружно вытаскивать меня из чрева. Чем они орудовали? Плоскогубцами? Сахарными щипцами? К сожалению, я не проследила, но похоже, что инструмент не имел отношения к медицине. Ухватились они, как и полагается, за голову и, к прискорбию моему, легонько ее покалечили...

Итак, накануне всенародного торжества родилась
я длиной 43 сантиметра и весом около 2 килограммов, с перекошенной физиономией, что в медицинских кругах именуется «паралич лицевого нерва».

Акушерка сполоснула меня в тазу и поднесла к роженице.

— Боже милостивый, страшила какая! — прошептала в ужасе бедная мама.

— Да уж не страшнее тебя! — огрызнулась добрая женщина, прижимая меня к ордену Ленина на своей груди, отчего на новорожденной щечке образовалась заметная вмятина, связавшая меня ненужными узами с основателем первого в мире социалистического государства.

Насчет «уж не страшнее тебя» — бесстыдное вранье. Мои родители были очень красивой парой и вполне могли рассчитывать на ребенка приличной наружности. Поэтому, услышав мамину реплику, я не на шутку обиделась. Более того, я уверена, что этот эпизод, интерпретированный в свете новейших достижений психо­анализа, положил начало нашим сложным отношениям с матушкой.

Как известно, отцы не допускались в палаты советских родильных домов. Щадя папино больное сердце, мама не поставила его в известность о том, как выглядит их дочь. Поэтому когда отец приехал за нами и нервно шагал по вестибюлю с букетом пылающих роз, он понятия не имел, что откроется его взору, когда он, расцеловав жену, приподнимет уголок розового атласного одеяльца. Я зажмурилась, готовясь к новым оскорблениям, но папина реакция была неожиданной:

— Доченька, красавица наша, — прошептал он, и за стеклами его очков блеснули слезы.

«Да ведь папочка-то близорукий», — догадалась я и с облегчением уснула.

 

Первые месяцы я представляла собой идеальную модель для художников-сюрреалистов. Правый глаз закрыт. Правый угол рта замкнут. Правая половина лица — неподвижная и мраморно-белая. Левая же сторона — лиловая — выражала и боль, и радость, и страдание. Папина зарплата уходила на медицинских светил. Светила пожимали плечами, качали головами и не произносили утешительных слов.

Мне было девяносто дней, когда к нам из-под Читы приехала погостить тетка маминой подруги. По имени Эсфирь Марковна, по профессии детский врач. Она была шумна, неряшлива, оптимистична и окутана клубами «Беломора». Едва сказав «здрасьте», Фира без стука ворвалась в детскую посмотреть на инфанту и замерла у кроватки, вперив в меня пронзительный взор. Потом потыкала желтыми от никотина пальцами правую и левую половины лица, поразгибала похожие на щупальцы ручки и ножки и решительно повернулась к родителям.

— Не отчаивайтесь. Рано или поздно девка выправится. Чудеса случаются на каждом шагу.

Чудо случилось в день ее отъезда. Уложив в чемодан манатки, Фира стоя допивала чай, а папа, уже в пальто, дожидался в дверях, чтобы отвезти ее на вокзал. И вдруг я заплакала. Фира поперхнулась и выронила из рук чашку.

— Вы слышите, как она плачет? Послушайте, как она плачет!

Все бросились ко мне. Я орала, и рот мой был не кривой узкой щелочкой, а круглый, как печатная буква О.

— Еще, детка, еще! Реви на здоровье! — Фира щипала меня и дергала за нос, пока я не закатилась в настоящей истерике.

— Умница! Золотко наше! Не подвела старуху. — Она рывком подняла меня над кроваткой, и в ее сильных руках я сразу замолчала, впервые уставившись на мир двумя глазами.

Но детская болезнь левизны не прошла бесследно. Я — левша, толчковая нога у меня левая, и мировоззрение левело с каждым годом... Пока я не оказалась за океаном. В западном полушарии выяснилось, однако, что я «правая», и с этой этикеткой живу уже много лет...

Но сперва позвольте о родственниках...

 

 

 

 

ПРАДЕД, ДЕД И ДЯДЯ

 

 

Мой прадед по материнской линии, Лев Крамер, из немецких евреев, владел в Елгаве фабрикой скобяных изделий: дверных замков, ручек, оконных шпингалетов и кухонной утвари. Интересная деталь: мой папа, профессор Яков Иванович Давидович, специалист по трудовому праву, раскопал в архивах устав прадедовой фабрики, из которого явствовало, что в 1897 году у них был восьмичасовой рабочий день и двухнедельный отпуск для рабочих. Так что прадед Лев Крамер может считаться вполне положительным капиталистом. Его дочь, моя бабушка Берта Львовна, была одной из четырнадцати его детей. Она вышла замуж «в Петербург» за моего будущего деда Филиппа Романовича Фридланда, окончившего с отличием Петербургский политехнический институт и ставшего известным в городе инженером-строителем. Ни бабушку, ни деда я никогда в жизни не видела, но эпизоды их жизни заслуживают упоминания.

Филипп Романович был знаком и состоял в переписке с Лениным. Кажется, в 1913 году, отдыхая в Швейцарии, он поселился в пансионате около Базеля. Дед обожал музыку, обладал абсолютным слухом и вечерами в гостиной наигрывал на фортепьяно и напевал русские романсы. В этом же пансионате остановился Владимир Ильич. Вошел он как-то в гостиную, услышал знакомые мелодии, облокотился на рояль и тоже замурлыкал слова. Оба растрогались: соотечественники, петербуржцы.

По вечерам они гуляли по сонным базельским улочкам и пили пиво в местных барах. Вероятно, между ними состоялись задушевные беседы, в которых Ленин делился с дедом размышлениями о теории и практике революции. Расставаясь, они обменялись адресами. Уж не знаю, какой адрес дал Филиппу Романовичу Владимир Ильич (может быть, шалаша?), но дед и вправду получил от вождя несколько писем. Они хранились в черной папке на верхней полке одного из двух высоких, до потолка, книжных шкафов красного дерева, и дотрагиваться до папки мне не разрешалось.

 

 

Отступление: о шкафах

 

Мы уезжали в эмиграцию в 1975 году. В то время антикварную мебель, книги, изданные до 1962 года, и предметы искусства вывозить из Советского Союза запрещалось, и мы за копейки в спешке их продавали. Среди покупателей нагрянули две знаменитости: Соловьев-Седой и Сергей Михалков.

Композитор приобрел красного дерева, отделанное бронзой (то ли александровское, то ли павловское) бюро с массой секретных колонок и ящичков, а классик детской поэзии купил оба книжных шкафа.

Год спустя подруга прислала нам из Москвы вырезку из газеты, в которой было напечатано интервью с Сергеем Михалковым.

«Какая красивая у вас обстановка, — сказал журналист, — сразу видно, что эти книжные шкафы живут в вашей семье не одно поколение».

«Да нет, — ответил честный Михалков, — тут какие-то евреи уезжали в Израиль и продали эти шкафы за бесценок».

Всё чистая правда, но мне почему-то было обидно до слез.

 

 

Отступление: о Ленине

 

...Когда папу арестовали, в доме, естественно, был обыск. Письма конфисковали, и дальнейшая судьба их была неизвестна. Но в 1990 году, приехав в Москву в качестве американской журналистки, я сделала попытку их найти и отправилась в Музей Ленина. А вдруг они там? Вдруг на стенде под стеклом я увижу стремительным ленинским почерком — «Милейший Филипп Романович!»? А рядом — круглым дедовским — «Милостивый государь Владимир Иль­ич!»?

Я рыскала от стенда к стенду в поисках семейной переписки, увы, напрасно! Писем я не нашла. Зато близко познакомилась с принадлежащими основоположнику вещами. В частности, с пальто, простреленному Фаней Каплан. Красные вышитые звездочки на плече этого пальто означали ранения, белые — пуля не задела, только пальто порва­ла. Это черное пальто, заключенное в стеклянный шкаф, являлось предметом изучения октябрят, пионеров, комсомольцев, коммунистов и пенсионеров на протяжении семидесяти или более лет.

Изучила я и картину художника Шматько, где Ленин рассказы­вает о плане ГОЭЛРО, и «роллс-ройс», который привез вождю из Англии тогдашний нарком внешней торговли Леонид Красин. Машина роскошная, но как-то противоречит коммунистическим принципам. А с другой стороны, что им в нормальной жизни не противоречит?

Музей Ленина растрогал меня тем, что там за ус­луги не брали денег. Гардеробщица приняла мое пальто и протянула номерок. А я в ответ протянула рубль.

— Ой, что вы! — испуганно вскрикнула она. — У нас всё бесплатно.

Как приятно сознавать, что в этом продажном мире нарождающегося капитализма сохранился островок коммунизма, где каждому — бес­платно, по потребностям.

После того как я изучила множество ленинских бюстов — мраморных, гипсовых, гранитных и бронзовых, полюбо­валась Лениным, выполненным из цветного стекла, Лениным, вышитым крестиком на ковре, Лениным, выткан­ным на чем-то и из чего-то сотканным, нарисованным мас­лом, карандашом, гуашью и кровью, я подумала, что хотя музейные поиски писем оказались безрезультатными, это время не следует считать потраченным впустую. Короче, я решила продолжить мою «лениниану» и отправилась в Мавзо­лей. Между прочим, во второй раз.

Впервые я посетила его усыпальницу в двенадцатилетнем возрасте. По случаю дня рождения, совпадающего с Международным днем солидарности трудящихся, папа решил показать мне Москву. Его бывший студент, ставший высоким партийным чином, пригласил нас на первомайский парад. На трибуне Мавзолея стоял лично товарищ Сталин в окружении тогдашних членов Политбюро: Молотова, Берии, Микояна, Жданова и др. В порыве ошеломительного восторга, помутившего мой отроческий разум, я сочинила такие стихи:

 

Гремит победный марш над Родиной моею,

Сверкают звезды над красавицей Москвой.

Товарищ Сталин на трибуну Мавзолея

Пришел поздравить нас, товарищ мой.

 

Пришел сказать, чтоб мы за мир поднялись,

Чтоб не забыли ужасов войны.

Сказать врагам, что зря они старались,

Что дни их подлой жизни сочтены.

 

Запомни, друг: от края и до края

Свою страну должны мы защищать.

Чтоб Родина — великая, святая,

Могла легко и радостно дышать!

 

***

Любимый Сталин! Наш родной

Отец, учитель, друг и вождь!

Он на трибуне в жаркий зной

Шлет нам привет и в снег и в дождь.

 

А мы его благодарим,

«Спасибо» хором говорим

За то, что можно нам дышать,

Рождаться, жить и умирать!

 

И отнесла свои шедевры в школу. Учительница литературы, кудахтая от восторга, послала их в газету «Ленинские искры», и их опубликовали. Что-то настороженное появилось на папином лице, когда он, сняв очки и близко поднеся к глазам газету, прочел их вслух за обедом.

— Поздравляю, — сказала мама с непонятной мне грустью. — Мы вырастили Джамбула.

— Кто такой Джамбул?

— Акын, то есть поэт, — сказал папа.

— Как Пушкин?

Папа фыркнул чаем на скатерть, мама подавилась печеньем. Мне почудилось в их веселье нечто обидное, и пугливая муза умолкла. Если не считать мелких поэтических конвульсий, сотрясавших мой организм в периоды школьных романов, с поэзией как со сферой деятельности я рассталась навсегда.

В мой первый визит в Мавзолей мы с папой простояли в очереди чуть больше часа. Не поручусь за остроту и точность детской памяти, но она рисовала основоположника, одетого в полувоенный френч и уложенного, как музейный экспонат, под стеклом. Он был освещен то ли синей, то ли зеленой подсветкой, от­чего, естественно, выглядел сине-зеленым. Жалко его было до слез.

Не то в 1990-м. Кроме почетного караула, перед Мавзолеем нe было ни души, и мне пришлось ждать двадцать ми­нут, пока соберется группа, достаточная для запуска в святая святых.

Ленин покоился в саркофаге, что твой Наполеон в парижском Доме инвалидов. Освещение мягкое, ровное, как бы солнце на закате. Элегантный темно-синий костюм (купленный весной 1917 года в стокгольмском универмаге PUB на Hotorget, когда он возвращался кружным путем из швейцарской эмиграции в революционный Петроград; с тех пор Ильич по магазинам не ходил), черный в белый горошек галстук, из нагрудного кармана выглядывает уголок бе­лоснежного платка.

В отличие от Гроба Господня в Иерусалиме, около которого можно стоять на коленях, сидеть на корточках, молиться, медитировать и плакать, — в Мавзолее нельзя остановиться ни на секунду. Гуськом, затылок в затылок, мы обошли саркофаг, скосив на него гла­за, и через две минуты тридцать секунд нас вынесло наружу. Покинув Мавзолей, я задала себе вопрос. Не оттого ли происходят все несчастья этой страны, что он по-прежнему с нами? С древнейших времен у самых примитивных народов выставление покойника напо­каз счи­талось глумлением над усопшим. Так по­ступали с врагами и преступниками. А что, если оскорбленный ленинский дух кружит над страной и не выпускает народ из дьявольских объятий? Возможно, что когда бренный прах, наконец, предадут земле, его дух оставит в покое многострадальную страну.

 

...Но однажды, много лет спустя, случай свел меня с живым Ильичом. Как-то, путешествуя с мужем по Европе, мы заехали в Цюрих посетить могилу Джеймса Джойса. Знаменитый ирландец, величайший писатель двадцатого века, Джойс рано покинул свою родину. Он жил в Триесте, Париже и Цюрихе, в котором и умер в 1941 году. Его прах покоится на холмистом кладбище Флунтерн, на окраине города. Рядом с могилой небольшая статуя писателя. Джойс сидит на скамейке, нога на ногу, с открытой книгой в правой руке и сигаретой в левой. Задумчивый взгляд устремлен на сияющие вершины Альп.

Нам хотелось понять, за что Джойс так полюбил этот город. Цюрих не знаменит ни архитектурными памятниками, ни кровавой историей, ни выдающимися театрами, ни злачными притонами. Цюрих знаменит своими банками. Денежному населению планеты он известен как финансовая столица мира. У взращенных в советскую эпоху граждан Цюрих ассоциируется с именем Ленина.

Мы, увы, относимся именно к этой группе, и о том, что в Цюрихе до марта 1917 года жил в эмиграции Владимир Ильич, нам сообщили в раннем детстве. Конечно, этот факт не удержался бы в наших ветреных головах, если бы десятилетия спустя мы не прочли книжку Солженицына «Ленин в Цюрихе». Впрочем, въехав летним днем в этот город, мы меньше всего думали об основателе первого в мире...

Сняв номер в отеле и запарковав машину, мы отправились гулять по Цюриху. С первого взгляда он показался нам скучным и провинциальным — городом, где ничего не может произойти.

Проголодавшись, мы зашли в ресторанчик «Шале», стилизованный под тирольскую таверну. В пустом зале было прохладно. Мы заняли угловой столик и заказали бутылку красного вина и сырное фондю: нарезанные кубиками кусочки булки, которые надлежало макать в расплавленный сыр.

В этот момент открылась дверь, и в ресторан вошел Ленин в сопровождении трех человек. Вероятно, соратников. Они уселись в противоположном углу, и к ним тотчас подскочил официант. Через минуту он вернулся с бутылкой вина, откупорил ее и протянул Ленину пробку. Тот понюхал и кивнул. Официант плеснул вино в ленинский бокал. Ильич отпил, опять кивнул и потрепал официанта по плечу. Было видно, что он тут завсегдатай. Официант разлил по бокалам вино и, наверно, пошутил, потому что все засмеялись.

По спине пробежал озноб, руки и ноги покрылись гусиной кожей.

— Витя, — пробормотала я, — у меня галлюцинация.

— Не только у тебя, — шепотом ответил мой побледневший муж. — Я тоже это вижу.

Меж тем группа за столом тихо беседовала. Что они обсуждали? Взятие Зимнего? Ленин отставил назад правую ногу и, облокотившись на стол левой рукой, чуть подался вперед. В этой позе я видела его несчетное количество раз в спектаклях, в кино, на картинах, плакатах и открытках.

Вот он вынул пачку «Кента», достал сигарету и щелкнул зажигалкой.

— Всё же выясню, в чем дело, — просипела я, откашлялась, встала и на ватных ногах подошла к их столику.

— Тысяча извинений, — сказала я по-русски, — возможно ли, чтобы вы были Лениным?

Бредовость своего вопроса я осознала в ту же секунду.

— Pardon? — спросил Ленин, учтиво привстав со стула.

— Ехcuse me, do you speak English?

Четверо мужчин подняли головы и уставились на меня.

— Just a little bit, — улыбнулся Ленин. — How can I help you?

— Вы невероятно похожи на Ленина. Слышали о таком? Он основатель советского государства. Вы абсолютная его копия.

— You think so? Great to hear that.

— Who are you?

— Well... I am Lenin indeed.

— Господи, спаси... — Помнится, я даже перекрестилась и опустилась на свободный стул.

— Что случилось? — испугался Ленин. — Вам нехорошо?

— Я — эмигрантка из бывшего Советского Союза.

— Тогда, пгизнаюсь, мне это агхилестно, — сказал Ильич по-русски с заметным акцентом, но зато по-ленински картавя. Он ухватился двумя пальцами за лоб и потянул его. Кожа сморщилась, полезла вверх, и через мгновенье лысый скальп, как купальная шапочка, остался у него в руках. Под скальпом обнаружились стриженные ёжиком каштановые волосы. Борода и усы остались на месте.

— Не пугайтесь. Мы снимаем фильм, а сейчас у нас перерыв.

— И вы играете Ленина? — наконец дошло до меня.

— Exactly, совергшенно вегно. Только, к сожалению, роль у меня небольшая, всего три эпизода.

— Слушай, Бьянко, — сказал один из соратников, — немедленно требуй у Альбера увеличения гонорара за убедительность образа.

— Блестящая мысль, — засмеялся Ленин. — Мадам, не откажите в любезности, приходите на съемочную площадку, скажите это нашему режиссеру. А я вас за это приглашаю на ужин.

— С удовольствием. — Я пришла в себя и залюбовалась Ильичом. — А мужа моего вы тоже угостите?

— Всенепгеменно. Тащите его сюда. Пусть будет еще один свидетель.

Я позвала Витю, и мы распили вторую бутылку вина. Ленин взглянул на часы и всполошился.

— Нам пора. — Он встал из-за стола, держа в руках свой скальп. — Мы на съемке за углом, на рю Дандон. Если сейчас вы заняты, приходите завтра к семи вечера, пойдем ужинать. И режиссера прихватим. — Он клюнул меня в щеку, и вся группа поспешила к выходу.

На следующий день, ровно в семь часов, мы подошли к съемочной площадке. Ленин уже переоделся в светлые брюки и клетчатую рубашку, но лысину оставил. Он стоял у ворот и разговаривал с бородатым итальянцем-режиссером. Вокруг слонялись киношные соратники. Мы отправились в ресторан «Огюст», где нас накормили Rossti (запеченными овощами в картофельных котлетах) и Zurcher gescheres (кусочками телятины в белом соусе со сливками). И десертами с непроизносимыми названиями, в которых участвовал мёд. Всё было весьма вкусным.

Прощаясь после ужина, Ленин подарил мне свою фотографию в образе с автографом: «На память от Ильича и Бьянко Скали».

А я, рыская полдня по книжным лавкам, нашла и преподнесла ему «Lenin in Zurich» (в переводе H.T.Willets) с такой надписью: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино» (В.И.Ленин).

Надеюсь, что он прочел ее со словарем.

КРУТОЙ МАРШРУТ К ДРУГИМ БЕРЕГАМ

Ольга Тимофеева

"Новая Газета", 17 марта 2017 года

Мемуары — жанр опасный. Их автор всегда под подозрением — или в амикошонстве, если речь о великих, или в непотизме, когда осмеливается вписывать в большую историю своих родных и друзей. Не избежать этих опасений и Людмиле Штерн, причем в утроенной дозе, поскольку герои ее книги — и великие, и родственники, и друзья (Жизнь наградила меня. — М.: Захаров, 2016).