Содержание
Гектор Флейшман. Жозефина............................5
Письма Наполеона к Жозефине.................... 137

1

Брачная сделка

Улица Тевено в квартале Сен-Дени была в конце XVIII столетия такой же, как и теперь: узкой и темной. Враждебные солнцу громады домов почти не пропускали света.

И все-таки Тевено не выглядела совсем уж траурной. В нее впадала улица Де-Порт. А на углу Де-Порт известная своей предприимчивостью особа по имени мадам Журдан открыла гостиницу. Заведение не испытывало недостатка в клиентах. Экипажи следовали вереницей, а в них ехали — в предвкушении удовольствий — и лица светские, и лица, облеченные духовным званием.

Вот карета останавливается... За ней — другая... Пассажиры выходят, неловко раскланиваются друг с другом... О, это не самое удобное место для сановных любезностей... Пикантные сценки подобного рода — истинное удовольствие старого Парижа, где до сих пор витают распутные тени галантного прошлого.

Туда-то в декабре 1779 года переехала только что обвенчанная шестнадцатилетняя графиня Александра де Богарне, урожденная Мария-Жозефина-Роза де Таше де ля Пажери.

Через двадцать пять лет ее коронуют в соборе Парижской Богоматери, и она, уже императрица Франции, будет вслушиваться в восторженный рев солдат и звон колоколов.

Она родилась 23 июля 1763 года на Мартинике от Жозефа Гаспара де Таше де ля Пажери, рыцаря Сен-Лазара, капитана драгун, рыцаря де Сен-Луи, и от Розы-Клер де Верже де Саннуа.

Таше, уроженцы Шатонёф, близ Блуа, поселились на Мартинике в 1726 году, Монгальяр, подтверждая их дворянство, глумится над претензиями на герб. Но в последнем он явно неправ.

Жозеф Гаспар отправился на Мартинику в поисках счастья. Однако счастья не нашел. Правда, он владел
двадцатью неграми. Но зато и пассий из местных красавиц у Жозефа Гаспара было не меньше. А значит, были и долги.

Увлечения отца напомнили о себе Жозефине в пору высшей славы. Императрица была вынуждена признать свою сестру-мулатку.

Говорят, Жозеф Гаспар расхаживал не иначе как со шпагой на боку и тростью в руке. О том же, что он делал в перерывах демонстраций собственного благородного происхождения, говорили всякое...

Так или иначе, судьба сыграла с Жозефом Гаспаром злую шутку, уморив прежде, чем он смог поправить дела с помощью дочери-императрицы. Впрочем, он и не пережил бы известия о короновании дочери — умер бы от удивления.

Жозефина (ее звали на креольский манер Эйэттой) росла бесенком. Говорили, что она умеет только петь    и танцевать. Впрочем, относительно танцев — большое преувеличение. Жозефина сама признавала это и оправдывалась тем, что у нее был только один учитель, да и тот скверный.

Единогласно признано — в ту пору в Жозефине не было даже намека на бешеную страсть, которой она позже пленит Барраса и захватит Бонапарта.

«Скорее обольстительная, чем хорошенькая», — сказал кто-то о Жозефине. Что же в ней обольщало? Грация, присущая настоящим креолкам, — тягучая, мягкая, раскованная, ленивая плавность движений и, одновременно, порывистость и непредсказуемость.

Всё это как нельзя лучше гармонировало с чудными тропическими пейзажами, подобно тому, как редкое растение оттеняет хрупкую вазу, в которую заключено.

Жозефина — птичка с островов, маленькое существо, легкомысленное, капризное и вечно влюбленное, сотворенное для жарких стран. Природа, как будто обожженная красным солнцем, расцвеченная букетами пальм, исполосованная яркими лучами, раскрашенная тысячами экзотических пернатых, — вот живая рама, подчеркивающая первобытную грацию Жозефины. Мягкий зной, аромат и блеск этой рамы она увезет с собой. Они созданы друг для друга.

Как же на такой, в буквальном смысле слова, благодатной почве не прорасти легенде об островитянке Жозефине, Жозефине-счастливице?

Империя заставит Жозефину пожалеть об этом маленьком далеком счастье, о палисадниках, о верных неграх, которые обмахивают огромными веерами прекрасных беспечных креолок, качая их в гамаках.

В экваториальном климате, располагающем к вольной жизни, вдали от колодок европейского воспитания, пробуждение чувств совершается как бы само собой и очень быстро. И потом уже не знает удержу.

Монгальяр называет Жозефину влюбчивой, как голубка, и легкомысленной даже для колонии.

В это время любовниками Жозефины считают капитана Терсье и англичанина, впрочем, слишком напоминающего героя романа, чтобы быть реальным человеком. Чьего тщеславия в разглашении интимных тайн больше — Жозефины или кавалеров, это еще вопрос. Но тут есть место и хвастовству, и гордости, и тщеславию.

Баррас в изложении пикантных подробностей из жизни Жозефины идет гораздо дальше. «Рассказывали, — говорит он, — что измены креолки (Жозефины) переходили всякие границы приличий и что, стоящая выше предрассудка относительно темного цвета кожи, она имела связи с неграми».

Баррас, в принципе, ничего не выдумывал. Давая в 1802 году инструкции подчиненным, Леклерк, начальник экспедиции в Сан-Доминго, писал: «Белые женщины, развратничавшие с неграми, будут отсылаемы обратно во Францию, к какому бы сословию они ни принадлежали».

Не правда ли, происходившее на Гаити вполне могло случаться и на Мартинике? Впрочем, чем рисковал Баррас, делая свои заявления? По крайней мере, он не выказывал ревности к своим предшественникам.

Ясно одно — Жозефина в ту пору была легкомысленна и скомпрометировала себя. Позже Александр де Богарне соберет на Мартинике в качестве улик не только разговоры, но и факты, которые дадут ему повод к разрыву с Жозефиной.

Что же до брачного союза Александра и Жозефины, то он был заключен при странных обстоятельствах, обошелся без медового месяца и продолжался менее пяти лет.

Отец Александра, маркиз Франсуа де Богарне, командир военной морской эскадры, происходящий от маркиза де Богарне, который от имени короля Франции управлял в 1726 году Канадой, прибыл в колонию 13 мая 1757 года в качестве губернатора Мартиники и островов Ветра. Он привез с собой жену, Марию-Анну-Генриетту Пивар де Шастеле.

Отношения между европейцами в тропическом изгнании завязываются быстро. Де Богарне ускоряет процесс до того, что скоро становится любовником тетки Жозефины, Марии-Евфимии-Дезире, обвенчанной с месье Реноденом.

За три года мадам Реноден совершенно прибрала губернатора к рукам. Дело зашло настолько далеко, что когда маркиз в 1761 году покинул свой пост, мадам Реноден последовала за ним во Францию. Маркиза, тогда еще пре­бывавшая в неведении относительно чувств мужа, плыла, разумеется, на том же корабле. И только в Париже ей открылась правда и о муже, и о преданной подруге их семьи. Маркиза с достоинством покорилась своей участи и удалилась к матери в Блуа, где и умерла в 1767 году.

14 марта 1796 года,

из Шатильона в Париж

Я написал тебе из Шатильона и послал доверенность, чтобы ты могла пользоваться суммами, которые мне поступают...

Каждый миг отдаляет меня от тебя, любимый друг, и в каждый миг у меня остается все меньше сил выносить разлуку с тобой. Ты — вечный предмет моей мысли. Мое воображение истощается размышлениями о том, что ты делаешь. Если я вижу тебя груст­ной, мое сердце разрывается и боль возрастает; если пред­ставляю, что ты весела и забавляешься с друзьями, то упрекаю тебя в том, что ты так скоро забыла расставание третьего дня, — в таком случае ты легкомысленна и неспособна на глубокие чувства.

Как видишь, мне нелегко себя порадовать. Но, мой милый друг, всё становится совсем иначе, если я вдруг начинаю опасаться, что здоровье твое пошатнулось или у тебя нашлись причины для огорчений, которых я не могу угадать. Тогда я сожалею о том, с какой скоростью мне приходится удаляться от моей милой. Я чувствую, что твоя природная доброта на меня более не распространяется, а я могу быть удовлетворен, если совершенно уверен, что с тобой не случилось ничего дурного.

Если меня спрашивают, хорошо ли я выспался, я понимаю, что мне необходимо сначала получить весточку, что и ты хорошо отдохнула. Болезни и людская злоба задевают меня лишь мыслью о том, что могут поразить и тебя, мой милый друг.

Пусть же мой гений, всегда сохранявший меня среди вели­чайших опасностей, сохранит и укроет тебя, а я останусь непри­крытым.

Ах, не будь весела, будь хоть немного грустна. Но пусть душа твоя будет избавлена от горя, как твое прекрасное тело — от болезни. Ты знаешь, что говорит об этом наш добрый Оссиан.

Пиши же мне, мой нежный друг, пиши подлиннее. И получи тысячу и один поцелуй нежнейшей и наиподлиннейшей любви.

Буонапарте

Наполеон увлекался стихотворениями, которые поэт Макферсон публиковал под именем Оссиана (1736—1796).

Это последнее письмо, подписанное Буонапарте. После 24 мар­та — только Бонапарт.

30 марта 1796 года,

из Ниццы в Париж

Я не прожил и дня без любви к тебе. Я не прожил и ночи, не сжимая тебя в объятиях. Я не выпил и чашки чая, не проклиная славу и честолюбие, которые удерживают меня вдали от моего сердца.

Среди дел, во главе войск, на объезде лагерей у меня в сердце царит любимая Жозефина, она одна занимает мой ум и погло­щает мои мысли.

Если я удаляюсь от тебя со скоростью горного потока Роны, то лишь для того, чтобы вновь поскорее увидеть тебя. Если среди ночи я встаю поработать, то лишь потому, что это может на несколько дней ускорить приезд моей нежной подруги.

А ты в письме от 13—16 марта обращаешься ко мне на «вы». Сама ты «вы»! Ах, злая, как ты могла написать такое письмо! Как оно холодно! И потом, с 13-го до 16-го прошло четыре дня. Что же ты делала, раз не писала своему мужу?..

Ах, мой друг, твое «вы» и эти четыре дня вынуждают меня сожалеть о своем старомодном неравнодушии. Горе тому, кто окажется тому причиной! Если я найду доказательства, пусть он испытает те же муки и пытки, что пережил я! В самом аду нет таких мучений! Ни фурии, ни змеи — вы, вы! Ах, что будет через две недели?..

Душа моя в печали, сердце — в неволе, и мое воображение пугает меня... Ты любишь меня меньше. Ты утешишься и однажды разлюбишь меня. Скажи мне об этом, я буду по крайней мере знать, что заслужил несчастье...

Прощай, женщина, мученье, счастье, надежда и душа моей жизни. Я люблю тебя и страшусь, ты внушаешь мне чувства и неж­ные, и бурные — грозные, как сама природа.

Я не прошу у тебя ни вечной любви, ни верности, но только... правды, безграничной откровенности. День, когда ты мне скажешь «я разлюбила тебя», станет последним днем моей любви или последним днем моей жизни. Если сердце мое столь глупо, что способно любить безответно, я вырву его безжалостно.

Жозефина, Жозефина! Помнишь ли ты, что я тебе сказал когда-то: природа дала мне сильную и решительную душу, тебя же — соткала из кружев и газа. Ты разлюбила меня? Прости, душа моей жизни, мое сердце рвется на части. Его, всецело занятое тобою, гложут страхи, которые делают меня несчастным. Я скучаю потому, что не могу позвать тебя. Я жду, что ты мне напишешь.

Прощай! Ах, если ты меня разлюбила, значит, никогда и не любила. Тогда я весьма достоин сожаления.

Н.Б.

P.S. Войну в этом году не узнать: я приказал выдать мяса, хлеба и фуража. Вооруженная кавалерия скоро будет в полном порядке. Солдаты выказывают мне невыразимое доверие. Одна лишь ты огорчаешь меня. Ты — радость и мучение моей жизни. Поцелуй своих детей, о которых ты ничего не говоришь! Еще бы! Это удлинило бы твои письма в два раза, и тогда утренние гости не имели бы удовольствия видеть тебя. О, женщина!!!