Год издания: 1999
Кол-во страниц: 156
Переплёт: мягкий
ISBN: 5-8159-0028-1
Серия : Зарубежная литература
Жанр: Роман
Как девица превратилась в свинью — рассказывает роман «Хрюизмы», книга о странном перерождении молодой парижанки.
Вдруг потолстела, заволосатела, появились сиськи в ряд. Как скрыть и как жить?
Приключения красотки-массажистки в обличье свиньи захватывают и удивляют. Читается на одном дыхании! Присоединяйтесь к 400 000 французов, уже купивших эту книгу с осени 1997 года, и к миллионам читателей еще 32 стран, где она издана в переводе.
Мягкая обложка!
Почитать Развернуть Свернуть
И вонзается нож. Работник еще дважды нажмет, и нож войдет в шею, словно исчезнет, по рукоять, в жиру. Сперва хряк и рылом не ведет. Постоит он,
подумает. И вдруг поймет! Поймет, что режут его, и заорет, и орет, пока не затихнет.
Кнут Гамсун
Знаю, что, когда меня прочтут, шум будет тот еще. Народ зашебуршится. Издателя моего наверняка заклюют. Может, еще и посадят. Так что сразу прошу прощенья. Надо скорей садиться писать. Если меня найдут в моем теперешнем виде, разговор будет короткий. А я и так еле пишу. Пальцы скрючило, не держат ручку-дрючку. Электричества тут нет, значит, пишу, пока светло, а пишу-то как курица лапой! С бумагой напряженка. И мокро: не успею написать — все расплывается. В общем, кто будет читать мои каракули, не ругайтесь: как говорится, чем богаты. Память тоже девичья. Что было раньше, в смысле, до того, как все случилось, не помню. Правда, если уж очень стараюсь вспомнить, тогда вспоминаю. Но все равно мне здесь в сто раз лучше. Поесть есть чего, сарайчик уютный, а насчет холода, так мне теперь, как ни странно, зимой хорошо. В общем, нисколечки не жалею. Живу прекрасно. А, помню, когда всё началось, мыкалась без работы, суетилась, место искала. В общем, сидела в глубокой жопе. Простите, конечно, что так неприлично выражаюсь, тем более если сами без работы. Но дальше будет еще неприличней, так что, если кто нежный, дико извиняюсь.
Значит, искала я работу. Ходила по объявлениям, всё без толку. Наконец предложилась в большую парфюмерную фирму. Помню (надо же, памяти нет, а помню), сказала, что я «кадр широкого профиля».
У них была сеть магазинов. Директор посадил меня на колени, потеребил мне правый сосок и, по-моему, остался доволен. Сосок был упругий. У меня всё было упругое. Мне тогда так мужики говорили. Я поправилась кило на два, потому что все время ела. Но жирок мне очень и очень пошел. Я видела в зеркале. Тело стало гладенькое и крепенькое-крепенькое, без всякой зарядки. Теперь-то ясно, что это просто тогдашние первые признаки.
Значит, у директора в одной руке был мой сосок, в другой контракт. Сосок задрожал. Потому что я обрадовалась. И потому что такая уж у меня, как говорится, физика. Директор сказал, что в парфюмерии главное — быть красивой и ухоженной и что ихняя форма мне пойдет. Обтягивающая потому что.
Спустил руку и стал мне расстегивать пуговицы.
Контракт положил на стол. Я его раз десять прочла. Берут меня на полставки и на полминимальной зарплаты. Хватит на квартиру и на пару шмоток. И еще в конце года при переучете будет раздача. Дадут списанную косметику — шикарный макияж и самые дорогие духи!
Директор велел стать на колени. Пока ему всё делала, представляла, как буду благоухать и вообще выглядеть!
Оноре тогда обалдеет совсем. С Оноре я познакомилась так. Надеваю однажды утром старый купальник. Кстати, пятый год его носила.
Надеваю и тут-то и вижу, ляжки стали розовые, налитые. Жрачка на пользу. Ну, думаю, пойду в бассейн в акваленд. Правда, дождь хлещет, но в акваленде хорошо.
Билет стоил дорого, я тогда сидела на пособии, с пособия не разгуляешься. Мать в штыки. Даже на метро не дала.
Через турникет я прошла, прилипнув сзади к дядьке. Таких в метро полно. По-моему, ему понравилось. Потом все никак отстать не мог. В акваленде в раздевалке пришлось срочно замывать юбку.
Вообще с аквалендовскими раздевалками морока. Дверь лучше запереть. Иначе или к тебе влезут, или ты нарвешься на парочку. А есть мужики, у женских раздевалок ждут под дверью. В смысле, можно заработать. Но лично я отшивала. Даже когда мать нудила, что хватит на шее сидеть.
Значит, вхожу в пустую раздевалку, быстро раздеваюсь, надеваю купальник, смотрю в зеркало, зеркало приятное, приятно отражает. Вижу (пишу теперь и плачу) — фигура у меня, вообще всё — как с обложки журнала, даже еще лучше!
Намылилась местным мыльцем душистым. Дверь открылась. Но вошли тетки какие-то, мужиков не было. Благодать.
Тетки, пока раздевались, смеялись.
Мусульманки, богатые. Вместо купальников надели дорогущие длинные розовые рубахи, под душем они к ним прилипли. Тетки меня обступили, ахали, приставали, ах-вах, мол, красивый дэвушка, подарили флакончик шикарных духов, дали денежку. Так, мелочь.
Но с ними было спокойно. Акваленд, конечно, прекрасное место, но неспокойное. Поэтому, когда в воде Оноре ко мне поплыл, я — от него. Рванула кролем. (Наверно, кстати, этим и взяла, я тогда здорово плавала.) Но потом он угостил меня соком в тропическом баре, и я сразу поняла — хороший парень.
Сидим, помню, в баре мокрые, с нас течет, я в потолочных зеркалах вся красная, черномазый нас обмахивает.
Пьем очень сладкий коктейль разноцветный, музыка экзотическая, как будто мы далеко-далеко. Волны шумят.
Оноре рассказал, что, когда, говорит, в акваленде какая-нибудь частная вечеринка, в бассейн запускают акул, на пять минут, а потом убивают, но пять минут у них на охоту, если кто из гостей не поторопится. Так, мол, интересней. А потом всю ночь купаются в кровавой водичке.
Оноре работал учителем в пригородной школе. Он вечеринок вообще терпеть не мог. Даже на школьных не бывал. А я не прочь, говорю, поучиться. А он говорит, ты что, все студенты развратные, я, говорит, в акваленд хожу, чтобы с приличной девушкой познакомиться.
Короче, понравились мы друг другу. Он спросил, где я вечером бываю. Я говорю: нигде, я не знаю никого. Он говорит: я тебя познакомлю.
Я сперва обрадовалась. Надо же, думаю, мало, что парень приличный, еще с людьми познакомит. А потом оказалось, он и сам никого не знал. Хотя мог, между прочим, учитель, как-никак. А со мной, наверно, подумал, можно пойти во всякие места.
Когда мы уходили, купил мне в аквалендовском бутике голубое газовое платье. Я в нем на люди не выходила потом никогда. В примерочной мы с Оноре в первый раз это самое. Я видела нас в зеркале. Его пальцы вцепились мне в бедра. На коже от ногтей бороздки. Задыхается и шепчет, что никогда такой здоровой красоты не встречал.
Потом в магазин вошли мои тетки-мусульманки. Лопотали по-ихнему. Оноре застегивался и всё смотрел на меня.
А я стою голая, окоченела. Продавщица принесла мятный чай и пирожные. Протолкнула нам под дверцы. Молодец.
Вообще шикарная баба.
Вот бы, думаю, мне такую работу.
Но, кстати, у меня в парфюмерии такая в принципе и была. Тоже примерочные для духов. Магазин у меня был большой, духи любые, для любых частей тела. Надушись и жди, пока поймешь, то или не то. В примерочной у меня стояли диваны. Я отводила туда покупателей и объясняла, что запах лучше чувствуешь лежа. Продавала «Опиум-для-народа» и настойку лебяжьего пуха. Массажные курсы я прошла. Работа вполне.
Ну вот, значит, мусульманки ушли.
Накупили на пять тысяч. Заплатили в наших еврах, по интернетовской карточке.
Шикарная тут же опрыскала духами весь бутик.
Напрасно она, говорю. Нехорошо. Я бы так не стала, если б меня взял такой классный бутик.
Да тебя, Оноре говорит, с такой классной кожей возмут все классные бутики.
Это правда в смысле кожи.
Но Оноре не хотел, чтобы я работала. Говорил, что работа развращает женщину.
Сам учитель, а у самого двухкомнатная дыра в пригороде. Я, как порядочная, сразу решила, что пойду работать.
Думала, надо помочь человеку.
В то время я и получила парфюмерный магазинчик, и клиентки мне говорили, что у меня очень здоровая кожа.
Я стала рекламой для всей фирмы. Народ валом ко мне повалил.
Директор меня хвалил.
Вообще, правда: мне магазинный халатик здорово шел. Белый, простой, как больничный, а крой у него узкий, халат в обтяжку, и сзади, и спереди большой вырез.
А как раз тогда грудь у меня тоже налилась. Стала на размер больше. Старый лифчик жутко резал. А первую зарплату я еще не получила, только авансик, потому что в бухгалтерии у них что-то случилось с калькуляторами. Денег на лифчик у меня не было.
Директор сказал, что лифчика и не надо, в моем возрасте и так все держится.
Между прочим, правда, все держалось, даже когда стало еще на размер больше.
Просто лифчик треснул.
Купила новый на деньги, которые потихоньку заначивала от жратвы. Оноре удивился, он знал, что у меня еще не было получки, но я молчала, не раскололась.
Нехорошо, конечно. Но он тоже ума палата. Побегал бы с такими титьками без лифчика на автобус.
Ну вот, значит, мужики повалили в мой магазин. Платили хорошо. Директор почти каждый день припирал за деньгами. Радовался. А то. Ко мне на массаж очередь.
Директор, наверно, понял, что я делала специальный. А специальный я не имела права, потому что начинающая.
Но победителей не судят. Месяц прошел, а меня не прогнали. И директор молчал, все было шито-крыто. Нормальный мужик. Не трогал тогда, наверно, думал, что я устаю.
А я как огурчик. И Оноре тут ни при чем. И магазин ни при чем. И деньги. Кстати, все равно я их не сразу начала получать, и то не все, и на жизнь их не хватало.
Просто почему-то мне вдруг стало хорошо, везде, и в метро, и на улице, хотя весной грязища, и на сквере, хорошо заплеванном, где я поедала днем бутерброд.
А жилось мне, между прочим, трудно. Вставало рано. По городским меркам — чуть свет. Но вскакивала без всякого будильника, причем и Оноре, и вообще все глотали какие-то таблетки на ночь, чтоб спать, и утром, чтоб не спать, — все глотали, а я нет.
Потом с едой тоже была проблема. Поесть некогда, а жрать охота. На скверик приду — воздух, птички, короче, сразу есть хочу, как собака.
Девки говорили — на тебя весна действует. Завидовали. Потому что у меня Оноре и сама я вся из себя такая. Но ничего, не сердились, довольны были, что звоню, не забываю.
Потом еще проблема — клиенты. Бабы меня бросили. Испугались, что ли, черт их знает. Потому что как-то странно со мной стало. Мужики вдруг захотели, чего я не любила. Фу.
Но я все равно ходила счастливая.
А мужики млели. У тебя, говорят, красота какая-то очень здоровая. Приятно, конечно, в смысле, мне приятно, но все равно дело не в том. Во мне появилась какая-то сила. Такое чувство, что начинается новая жизнь.
Одна из моих баб, последняя, самая верная, ничего не боялась, она мне кое-что сказала.
Работала она гадалкой, бешеные деньги гребла.
Делаю ей массаж.
Она говорит — это, говорит, у вас гормональное.
А мне, говорю, девки сказали, что это на меня весна так действует. А баба моя: «Нет, — говорит, — это у вас внутреннее. Вы не в положеньи?» (А у меня как раз эти дела прекратились.)
Ну, думаю, всё.
Оноре еще ничего не сказала.
Баба моя старая, опытная, мне нравилась. Такие любят с массажистками трепаться. По-моему, она была, это, фригидна. Ей нравилось, что я такая красивая, здоровая.
Здоровая красота, как они все говорили.
И, наверно, ее как-то возбуждало, что ли, что я беременна. Женщины теперь всё реже рожают. А я вполне любила детей, вон на сквере бегали.
Во всяком случае жрать хотелось дико, и старуха моя сказала, что это тоже поэтому. «На соленое не тянет?» — спрашивала.
На массаж теперь приходила каждый день. Мужики-клиенты злились. Звали ее старой каргой.
А на соленое меня не тянуло. Тошнило, это да. А она говорила, что это то же самое, и спрашивала, от чего тошнит.
Тошнило от бутербродов с ветчиной, просто до ужаса, однажды на сквере вырвало. Некрасиво, конечно. Хорошо хоть, рано было, ни директор, ни клиенты меня не видели.
Я переключилась на курицу.
Кура лучше пошла. «Вот видите, — говорила моя старуха, — вас тянет на курочку. Я тоже, когда первого ждала, видеть не могла свинины, и вообще беременным свинину нельзя, мало ли какая инфекция».
Но детей у нее не было, я знала, один клиент сказал, что она лесбиянка: у ней это на лбу, говорит, написано.
А у меня всё совсем прекратилось. И жрала я все время. Перешла на крутые яйца и шоколад. Овощи весной стоили еще дорого. Сказала одному клиенту. Он жил за городом, привез зелени, морковки и еще яблок.
Вы бы видели, как я эти яблоки пожирала. Заглатывала в два счета не жуя, хрусть, ам, полный рот сока, м-м-м! Полчасика на сквере, с яблоками, и птички поют. Это было тогда мое главное счастье! Тянуло к зелени, к земле.
Меня тот клиент загородный позвал на выходные, и я сказала Оноре, что у меня занятия по массажу.
Вышло всё херня. Домик у клиента был хороший, кругом ни души, одни деревья и природа, красота. Никогда нигде ничего подобного не видела. А просидела к черту оба дня в доме.
Оказывается, клиент позвал приятелей. За окном поле, лесок. Хотелось, как говорится, выбежать, броситься в травку, вдыхать ее, жрать. Клиент не отпустил. Я потом в машине всю дорогу проплакала. Не хотела ничего ему делать. И этот скот меня выкинул на въезде в город прямо на шоссе, разве так можно, сволочь. И потом больше в магазин не приходил. Потеряла клиента.
Потом прихожу домой — эти дела начались. Живот болит, еле стою.
Оноре говорит, вечно у женщин с животом что-то. Хороший был мужик, дал денег на врача.
А врач толком и не смотрел, сказал, говорит, выкидыш, запихал мне туда ваты и послал в клинику.
Чистка стоила жутко дорого. Идиотство. Не была я беременна.
Гинекологу я так и сказала, зачем, сама не знаю. Он разозлился и назвал меня шлюшкой.
А я побоялась объяснить, что всё из-за клиента и его дружков.
Мучилась я в клинике дико и наверняка зря. По-моему, когда ты беременна, ты сама знаешь. В самой себе чувствуешь. Запах какой-то. Я тогда запахи уже хорошо различала. А ничем я таким не пахла.
И, кстати, клиенты, кроме, конечно, той старухи, если б подумали, что я беременна, сбежали бы. Я им нравилась с животиком, а не с животом.
А пузо у меня после той клиники до сих пор болит. Хорошо хоть, все мое при мне осталось.
А беременна я-таки не была. Точно говорю. Потому что у меня эти дела сразу же все равно опять прекратились, и всё снова-здорово. Жрать охота, тошнит, толстею.
Но несмотря на это или, наоборот, поэтому настроение прекрасное. Старуха в меня просто влюбилась. Лезла ко мне, гладила по животу, показывала в зеркало, мол, припух. Да уж, слишком даже.
Но клиентам я ужасно нравилась, остальное плевать. У клиентов ко мне очередь. А старуха от меня не вылезала.
Она у меня последняя баба-клиентка осталась и подруга единственная, потому что девки мои все меня бросили. Старуха говорила — завидовали. Завидуют, говорит, твоей здоровой красоте.
Я любила со старухой потрепаться. И тело у нее было еще ничего. Я смотрела, думала, лет через десять тоже такой стану. И не стала.
Старуха мне свои платья приносила почти новые, кольцо подарила, какое сама не носила.
Убили ее. Один раз не пришла, а нашли ее в сквере под деревом. Говорят, лежала страшная.
Я потом ее подругу все время встречала. Она приходила в сквер, под деревом стояла, плакала. Вся в черном. Повезло старухе с подругой.
А у меня больше баб не было, и насчет моих дел поговорить было не с кем. Правда, без старухи легче стало, надоела она со своей беременностью, я же знала, что не беременна я.
Мужики хоть с этим не лезли. Плевать им на меня было, думали о себе. В смысле, чтоб меня потискать. Но это на здоровье. Даже лучше, потому что я толстела и толстела. Стало уже некрасиво.
Но ничего, новых клиентов у меня не было, а старые присмотрелись и не замечали. Просто знали, что я — девушка в их вкусе, ну и ладно, от добра добра не ищут, массажисток менять неприлично.
Да, так, наверно, и сказали бы: неприлично. Я это тогда поняла. Я их уже знала, голубчиков.
Уже полный рабочий день работала, чтоб со всеми успеть.
Но, между прочим, у меня вдруг капризы появились. В смысле работы. Одних клиентов я терпела, других нет. Правда, виду не подавала.
Может, потому я стала капризная, что у меня не было этих дел? Хотя настроение отличное. Но всё равно я некоторые ихние свинские фокусы не выносила. Не могу, и всё!
Умом-то я, конечно, терпела и делала, что говорили. Отрабатывала денежки.
Но тело сопротивлялось.
Тем более, больше не было этих дел.
У меня всегда тело на первом месте, а уж потом голова. Знаю теперь. Дорого заплатила, чтоб узнать. Клиентов потеряла. А вообще-то баба с возу, телеге легче.
Но тогда я думала, что, если платят, можно и потерпеть.
А платить — платили. Правда, когда я стала жиреть, опротивела самой себе. Клиенты еще не замечали.
А я смотрю в зеркало — кошмар, на талии прямо складки!
Теперь-то мне смешно. А тогда калории стала считать, вообще есть днем перестала.
А толку-то. Толстею и толстею. На плакаты красоток в магазине спокойно смотреть не могу. И вид у меня — как будто во мне чересчур кровищи скопилось.
Стала я вся как сырое мясо.
И с клиентами что-то не то. Скоты какие-то. Сами не замечают, эгоисты, а сами на кушетке как в стойле. Одни мычат, другие хрюкают. И все встают на четвереньки.
Господи, как я о менструации мечтала! Думала, начнутся — кровь рассосется, опять буду хорошенькой, беленькой!
А клиенты тоже стали жиреть. У меня колени от их туш болели и в глазах рябь. Ножей столовых и любых видеть не могу. Купила нам с Оноре кухонный комбайн, самый последний.
А Оноре — молодец, говорит, хозяйственная.
Но, в общем, шила в мешке не утаишь. Подумала, подумала.
Ну, ясно, беременна. За месяц набрала шесть кило. Живот, грудь, ляжки. Лицо как помидор. Жрать охота все время. Ночью пакость снится — кровь, колбаса. Встаю вырвать.
Приснится же такое. Колбаса. До сих пор стыдно. Но уж как есть.
Пыталась понять, что это со мной. Иногда вдруг казалось: вот-вот допру. Счас осенит.
И жуть брала. Беременность еще ладно. А Оноре говорил — бросай работать.
Наверно, тоже что-то заметил.
Но он вообще-то мной гордился. Весь Париж говорил о моем магазине. Самый, говорили, классный.
Знаменитости всякие приходили на меня посмотреть.
И к тому ж я стала хозяйственная — комбайн купила.
И с работы сразу домой. Только пару раз на выходные смылась. А так всегда дома. Тем более, платили еще по минимуму.
Короче, решила ничего ему не говорить. Узнает, что беременна, заставит уйти с работы. Ну, получу я трехмесячное пособие. Правда, это намного больше, чем я счас получаю. Но потом сиди у мужика на шее.
Нет, не хотела бросать работу, может, еще почему, хрен его знает.
Любила, наверно, свою отдушину. Скверик, птички.
А на работе узнали бы, что беременна, поперли.
К директору пойти? Нет, не могу. Скажет, дура неосторожная.
А на какие шиши осторожная?
А Оноре говорит, сама предохраняйся. А я не предохранялась. Потому-то и думала, что беременна. Элементарная логика натуральная. Хотя и не знаю теперь, что это за логика-могика.
А у меня, между прочим, красота была уже не «здоровая». В халатик не влезаю, живот выпирает, ворот и бретельки врезаются некрасиво, всюду жир.
К тому времени год я отработала, и был первый переучет. На раздаче получила списанную пудру. По утрам начала замазывать щеки. А то ходила красная, как дерёвня.
На пудре еще месяц продержалась. Но толстела все равно. Теперь уж везде. И живот был не как у беременной. У беременной крепкий, кругленький, а у меня рыхлый и вислый.
Беременных я видела, знала, что и как. Даже мамаша моя не так давно была в положении. На пятом месяце сделала аборт. Не хотела, а сделала. Дома была нужна ее зарплата.
А я уж почти совсем перестала жрать. Днем обмороки, ночью снится черт-те что. Оноре спать не даю. Рычу, кричу. Замучила мужика.
Перешла спать в гостиную. И ему хорошо, и мне. Завалюсь на бок и храплю вволю.
Спала я, кстати, все хуже и хуже. Под глазами появились мешки. Пыталась сводить. Взяла йерлинговский крем от морщин — дали переучетных два тюбика. Но крем был просроченный, на лице превращался в катышки. Рожа как в гное.
А на аборт боюсь идти. Они там не церемонятся. Даже вроде без анестезии. Мол, впредь дуре наука.
И еще вроде эти типы просто звери, так я слышала. Особо, правда, тогда не вникала. А теперь — хорошо, теперь начхать на всё.
Короче, пошла в больницу. Продала из-под полы переучетскую помаду роскошную, боялась, что узнают.
Отпросилась всего на шесть часов, и то директор скорчил рожу.
В больнице один тип к столу моему прямо-таки приковался цепью, но, придурок, слишком низко и не сдерживал ни хрена.
Простоял до конца, а ключ от замка проглотил, так что вызволяла придурка полиция. Стоял весь в моей кровище.
Врачи ему сказали: в другой раз проглотишь, загнешься. А мне сказали — в другой раз придешь, тоже загнешься. Сказали еще, что никогда такой странной матки не видели. И что мне надо собой заняться. Потому что мало ли что. Даже сделали снимок. Сказали, изучить хотят.
Тот придурок меня проводил. Бледный был.
Сказал, что я даже не понимаю, что натворила с собой. Несчастная, говорит. Ты, говорит, теперь конченая.
А мне чхать. Хочу к себе в магазин. Иду, держусь за него.
А он, в общем, ничего парень, без него бы не доперлась.
Шла, думала, как сейчас быть, чтобы не пачкать и чтоб клиенты ничего не заметили.
Подходим к магазину, поднимаю железную штору.
Он, как глянул на вывеску, совсем стал белый. Отстранился, наставил на меня палец. «Вот ты кто!..» — кричит.
Потом глянул пристально-пристально. «Животное!» — крикнул.
Я даже расстроилась, что он так сказал про меня.
А он бежать.
Посмотрелась в витрину. Ничего такого. Даже бледненькая теперь, приличная. Кровопусканье на пользу.
Работала теперь с легким сердцем.
Не мучилась: беременна — не беременна? Клиенты платили хорошо, так что директор мне прибавил, доволен был, говорил, я его лучший кадр.
На следующей раздаче из всех продавщиц и работников магазина меня поставили первой. Дали пудру фирмы «Красная Шапочка» и набор «Жильда-АДН»: кремы, написано, «суперактивные регенерирующие и рекомбинирующие». Свежие, непросроченные.
Я на раздаче на радостях заревела.
Меня фотографировали.
На фото стою очень гордая. И толстая, конечно, но не очень, потому что после аборта я все время блевала и похудела.
Значит, правильно боялась, что беременность ни при чем. Тут что-то другое.
Жрать теперь не могу что попало. Могу только овощи и особенно картошку.
Честно говоря, на картошке я помешалась. Лопала сырую, нечищеную. Оноре смотреть на меня не мог. Ты, говорит, не в положеньи?
Смотреть, кстати, не мог, а туда же... Каждый вечер с ним теперь. Не успею домой войти, накидывается. Прямо как не муж.
А я-то думала, что ему противно, что я разжирела. Как же, держи карман.
Я такая, как ни странно, всем нравилась, даже новеньким. (Их привел директор. Не имел права — я и так была загружена, но эти платили хорошо.)
Мужики вдруг стали со мной как скоты. Только начну массаж — подай им комбинированный и этот, специальный, с кремом и с вибратором за те же деньги. Но на крем им чхать, а вибратор вырывают у меня из рук и пускают не туда.
После этого на мне живого места нет.
С женщинами лучше. Те без тебя свой кайф ловят.
Эх, дура я, всех баб-клиенток растеряла!
Духи уж и не покупает никто.
Правда, директору тьфу.
Задняя комната забита коробками. Я уж присмотрела себе кое-что, жду переучета.
Да, ничего была работка, были свои плюсы. И клиенты потом обязательно спасибо скажут.
Скажут: «молодчина».
А иногда скажут неприлично, но всё равно приятно.
Я знала, что не врут, не слепая же я, смотрелась ведь в зеркало.
Особенно зад стал роскошный. Халатик совсем натянулся, в швах пришлось выпустить. А на больший размер директор не дает денег. Фирма, говорит, на грани банкротства, средств нет.
У нас никто себе ничего не покупал, боялись, контора наша накроется, и прощай, работа.
Я изредка виделась с подружками-продавщицами. Девки говорили: хорошо тебе, твой Оноре мужик порядочный, прокормит, если что.
Завидовали, что у меня такой зад.
А сами молчали, что берут у клиентов денежки.
Я-то не брала. Должна же быть гордость у женщины.
Не любила я этих девок. Дешевка. Если не хуже.
Вот у меня мужики знали: с деньгами не лезть. Всё в кассу. А мне мой процент, и точка. И хожу горжусь, что в фирме я самая из всех правильная.
Девки-продавщицы на меня бочку катили. А сами, сучки! Только директор им не дурак. И пусть скажут мне спасибо, что я не стучу.
Правда, у директора с ними разборки и без меня. Потому что среди клиентов всегда какая-нибудь сволочь найдется, чуть что не так, идет жаловаться, а потом еще смотрит, как девке делают втык.
А я свою работу выполняла прекрасно. И магазин мой был из лучших. И мне за это говорили спасибо и дарили цветы. И всё.
Но ужас в том — стыдно признаваться, но надо, потому что это тоже были первые признаки, — в том ужас, что цветы я съедала. Уйду к себе в заднюю комнатку, поставлю их в вазу, посмотрю-посмотрю — и съем. Запах, что ли. Зелень свежая, яркая. На меня сразу что-то находит. Как будто я на природе. С ума сойти.
Стыдно, конечно, цветы дорогущие, клиентам влетели в копеечку. Мучилась, старалась хоть один-два цветочка приколоть к халату.
Трудно было справиться с собой. Когда удержусь, оставлю цветочек — радуюсь.
И мужики довольны, что их цветы ношу на груди.
К счастью, они их тоже ели. Потянутся ко мне, откусят цветок зубами, жуют и смотрят на меня.
А мне они нравились, прелесть у меня мужики были. Плохо только, переключились на мой зад. В смысле... Кто не может, не читайте. В смысле, они другое захотели, не туда, ну, сами понимаете.
Сначала я подумала, что для магазина это хорошо, а что хорошо для магазина, хорошо для меня.
Хорошо-то хорошо, но ведь не всё же, вот в чем дело.
А в контракте у меня об этом ничего не сказано. Собралась с духом, пошла к директору.
А директор захохотал, назвал меня своей умничкой, сказал «ах ты, умничка моя», я даже прослезилась.
А он подарил мне йерлинговский вазелин прекрасный, и я тут совсем от чувств разрыдалась.
Вот как он мной дорожит и гордится!
Кстати, даже времени не пожалел, провел со мной работу. То есть, значит, сперва успокоил, потом посадил на себя и что-то вставил мне в зад.
Было еще больней, чем с клиентами, но он сказал, что это мне на пользу и что теперь все будет хорошо и без проблем.
Кровь, конечно, хлестала, но это же не месячные. Месячных после аборта так и не было.
Директор велел быть с клиентами очень вежливой.
И после этого я вдруг совершенно осатанела.
Прошу, кто нежный, не читайте. Говорю, как есть. Мне теперь жутко хотелось трахаться.
Правда, с виду всё было как было, и с клиентами, и с Оноре. И директорский фокус тоже ни при чем. Но раз они теперь все со мной через зад, я решила было по-другому ловить кайф.
И потихоньку стала делать упражнения, чтобы жопу похудить. Даже аэробикой занялась.
Все без толку. Наоборот, жопа еще толще. Совсем ни в какие ворота.
Тогда я решила мужиков отвлечь: нарочно разрывать лифчик, садиться верхом и самой всё делать.
Первый блин был комом. Мужик назвал меня, не скажу, как.
Поняла я, что самой всё делать они не дадут. Не получу, чего хочу.
Тогда решила устроить театр. Стала кривляться и сюсюкать.
Подействовало.
До этого я делала по правилам — фирма-то ведь классная, всё прилично. Но стоило мне добавить кое-что свое — мужики, черт бы их взял, совершенно разопсели.
Правда, некоторые ушли, потому что им нравилось прилично, а неприлично не нравилось. Ну и хрен с ними.
Хотела я, не то слово. Я, правда, сначала испугалась, что клиентов станет меньше и лавочка прогорит. Но, как ни странно, клиентов меньше не стало. Приперли новые. И откуда узнали? Они как раз хотели именно такую бабу, кобылку, которая прямо вся дрожит, ну и, сами знаете.
Но, оказывается, я отбила клиентов еще у кого-то из фирмы, те развонялись, директор просил меня остыть.
Правда, просил не слишком вежливо. Даже пощечину влепил, когда я и ему начала. А раньше, между прочим, не отказывался.
Новые мужики велели привязывать их во время массажа. И прекрасно. Могу сразу делать что хочу.
В зеркале я видела, что вся из себя очень ничего, малость красная, мясная, но зато какая-то, не знаю, как сказать, звериная, что ли. И такая вся вальяжная.
А когда после этого встану, клиент уже тоже четвероногий. Как в мире животных.
А некоторые такие были... Я прямо отпадала.
А если кто норовил по-старому, кто не допер, что я теперь другая, и хотел себе цацу или клушу с жопой, те пошли на хрен. Еще и врежу.
Вот так вот.
Они, правда, тоже могли звездануть, потому что привыкли сами меня обрабатывать перед своим специальным массажем. Но мне хоть бы хны.
Говорю же, осатанела.
Я даже, когда директор мне фокус с жопой сделал, и то ничего. А он говорит — распустилась, ведешь себя неприлично, а нам, говорит, такие не нужны.
И клиенты жалуются.
Директор взял меня на выходные к себе, заодно прихватил бухгалтера и собак, доберманов. Думал, я после этого угомонюсь, опять стану его умничкой, опять буду дяденьку слушаться.
Как же, счас! Наоборот, я теперь без работы жить не могла.
Я не духи и не массаж имею в виду, а новые свои штуки.
Нет, конечно, старые клиенты еще были, не отказывать же им, а потом приходилось соблюдать приличия, чтобы директор не сдал меня, на хрен, куда не надо.
А директор говорит — ну и дела, лучшие кадры подводят, ни на кого нельзя положиться. Говорит, что я, пардон, скотинка. Так и сказал: ты скотинка.
А Оноре ходил довольный, что оказался прав. Мол, так и есть, работа развратила меня. Я теперь, когда с ним еблась, кричала. И он очень скоро меня расхотел. Сказал, что я ему противна.
Я расстроилась, потому что все время хотела. Пришлось переключиться на клиентов в собственном магазине.
Свинство, конечно, но Оноре сам виноват.
Вообще-то, может, он уже что-то заметил. Может, ему не нравились мои жирные складки. Или кожа. Она у меня стала розовой с серыми пятнышками.
Короче, один магазин — плохо.
Во-первых, мало новых клиентов, во-вторых, много старых.
Счас объясню, потому что если вы мужчина, то вряд ли поняли.
С новыми, конечно, мне было очень в кайф, особенно если я их привязывала. С ними я сама все делаю. Делаю как хочу и ору сколько влезет.
А со старыми — дерьмово.
Самой тебе делать не дадут. Сами хотят, да еще не туда, мудаки старые. Хотя иногда тоже кайф.
А старперы говорят — ты, говорят, теперь кричишь не так.
Конечно, не так. Я же с ними не сама. Только вид делаю.
Понятно, да?
А кричать, видите ли, надо как раньше. Причем с одними кричи, с другими молчи. А если меня вдруг проймет, что делать?
Не знаю, понятно вам или нет.
Наверно, то есть конечно, вам дико, а, может, противно, что молодая дура про это говорит, но вообще-то я же теперь другая, так что пардон. Что кому противно, не врубаюсь уже.
Ладно, короче. Хреново стало.
Во-первых, притворяйся.
Во-вторых, старперы недовольные могут накапать директору.
В-третьих, с директором тоже уже не то, не сегодня-завтра попрет меня к свиньям собачьим.
Хорошо, пришел богатый негр, какой-то там народный целитель, короче, колдун. Снял меня на неделю за большие бабки.
Директор от радости кипятком писал, только сказал, работай с ним не в магазине, черный, понимаешь.
Магазин на неделю закрыли, старперы самые недовольные притихли. Правда, многие переметнулись к какой-то новой сучке. Директор выкопал ее на Антильских островах и дал ей магазин аж на Елисейских Полях. Нашел на нее деньги, старый хрен.
А колдун ничего тип оказался. Привез к себе на фатеру в негритянский квартал и сказал, что давно искал